Широко распространенной ошибкой является мнение, согласно которому считается, что работы Люсьена Леви-Брюля доказывают, что логическая структура мышления дикарей была и остается принципиально отличной от логической структуры мышления цивилизованного человека. Наоборот, то, что Леви-Брюль на основе тщательного исследования всего доступного этнографического материала сообщает об умственных функци

ях первобытного человека, ясно доказывает, что фундаментальные логические зависимости и категории мышления и деятельности играют в умственной активности дикарей ту же роль, что и в нашей жизни. Содержание мыслей первобытного человека отличается от содержания наших мыслей, но формальная и логическая структура у тех и других общая.

Следует признать, что сам Леви-Брюль придерживался взгляда, что склад ума первобытного человека в сути своей “мистический и дологический”; коллективные представления первобытного человека регулируются “законом сопричастия” и, следовательно, нейтральны по отношению к закону противоречия. Однако различение Леви-Брюлем дологического и логического мышления относится к содержанию, а не к форме и категориальной структуре мышления. Поскольку он заявляет, что и у людей, нам подобных, наравне с идеями, подчиненными “закону сопричастия”, более или менее независимо, в более или менее ослабленной форме существуют идеи и отношения между ними, управляемые законом рассуждения. “Дологическое и мистическое сосуществует с логическим”[³Levy-Bruhl. How Natives Think. Trans. by L.A. Clare. New York, 1932. P. 386.].

Леви-Брюль относит основополагающие учения христианства к царству дологического разума[⁴Ibid. P. 377.]. Конечно, против христианских доктрин и их теологических интерпретаций может быть выдвинуто множество возражений. Но никто еще не рисковал утверждать, что христианские отцы церкви и философы, среди которых св. Августин и св. Фома Аквинский, обладали мышлением, логическая структура которого отличается от нашей. Спор между двумя людьми, один из которых верит в чудеса, а другой – нет, не относится ни к содержанию мышления, ни к его логической форме. Человек, пытающийся показать возможность и реальность чудес, возможно, ошибается. Но обнаружить его ошибку, как показали блистательные эссе Юма и Милля, логически не менее сложно, чем преодолеть любые другие философские и экономические заблуждения. Исследователи и миссионеры сообщают, что в Африке и Полинезии первобытный человек внезапно останавливается на ранних стадиях восприятия вещей и никогда не рассуждает, если может каким-либо образом избежать этого[⁵Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. М.: Атеист, 1930. С. 8–10.]. Европейские и американские педагоги иногда сообщают то же самое о своих учениках. Леви-Брюль цитирует наблюдения миссионера, сделанные им в племени мосси в Нигере: “Разговоры с ними крутятся лишь вокруг женщин, еды и (в сезон дождей) урожая”[⁶Levy-Bruhl. Primitive Mentality. Trans. by L.A. Clare. New York, 1923. P. 27–29.]. Какие другие темы предпочитали современники и соотечественники Ньютона, Канта и Леви-Брюля?

Вывод из исследований Леви-Брюля лучше всего сформулирован им самим: “Первобытное мышление, как и наше, интересуется причинами происходящего, однако оно ищет их в совершенно ином направлении”[⁷Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. С. 293.].

Крестьянин, желающий собрать богатый урожай, может в соответствии с содержанием своих представлений выбрать различные методы. Он может совершить определенные магические обряды, совершить паломничество, поставить свечу перед образом покровительствующего святого или использовать больше качественных удобрений. Но что бы он ни делал, это в любом случае является деятельностью, т. е. использованием средств для достижения целей. Магия заключается в разнообразии технологий. Заклинание – обдуманная целенаправленная деятельность, основанная на картине мира, которую большинство наших современников не приемлют, осуждают как суеверие. Но концепция деятельности не подразумевает, что деятельность направляется правильной теорией, а технология обещает успех, и что она достигнет своих целей. Это лишь означает: субъект деятельности считает, что применяемые средства дадут желаемый эффект.

Ни один факт из этнографии и истории не противоречит утверждению, что логическая структура разума едина у всех людей любых рас, возрастов и стран[⁸См. великолепные формулировки в: Cassierer E. Philosophie der symbolischen Formen. Berlin, 1925. II. 78.].

Априорные рассуждения чисто концептуальны и дедуктивны. Они не могут дать ничего, кроме тавтологий и аналитических рассуждений. Все их следствия выводятся из посылок и уже содержатся в них. Следовательно, согласно популярному возражению они ничего не могут добавить к нашему знанию.

Все геометрические теоремы заключены в аксиомах. Понятие прямоугольного треугольника уже включает в себя теорему Пифагора. Эта теорема – тавтология, ее дедуктивные результаты состоят в аналитическом суждении. Тем не менее никто не возьмется утверждать, что геометрия вообще и теорема Пифагора в частности не увеличили наши знания. Познание посредством чисто дедуктивного рассуждения также является созидательным и открывает нашему знанию путь в ранее недоступные сферы. Важная задача априорных рассуждений – с одной стороны, выявить все то, что подразумевается под различными категориями, концепциями и посылками, и, с другой стороны, показать, что под ними не подразумевается. Их предназначение – сделать явным и очевидным все то, что прежде было скрыто и неизвестно[⁹Наука, говорит Мейерсон, есть “действие, посредством которого мы восстанавливаем как идентичное, что сначала, скрытое, не было для нас таковым” (Meyerson. De l'Explication dans les sciences. Paris, 1927. P. 154; см. также: Cohen M.R. A Preface to Logic. New York, 1944. Р. 11–14).].

В понятии денег уже заключены все теоремы денежной теории. Количественная теория не добавляет к нашему знанию ничего, что фактически не содержится в понятии денег; она только анализирует и поэтому тавтологична, как теорема Пифагора тавтологична по отношению к понятию прямоугольного треугольника. Однако никто не будет отрицать познавательную ценность количественной теории. Для ума, не просвещенного экономическими объяснениями, это остается неизвестным. Длинный ряд безуспешных попыток разрешить затронутые проблемы показывает как непросто было достичь современного состояния знания.

То, что априорная наука не обеспечила нам полного познания реальной действительности, не означает ее неполноценности. Ее понятия и теоремы являются орудиями мышления, которые открывают путь к полному пониманию действительности; но, разумеется, сами по себе они еще не сумма фактического знания о всех вещах. Теория и понимание живой и изменяющейся действительности не противоположны. Без теории, общей априорной науки о человеческой деятельности не существует понимания реальности человеческой деятельности.

Отношения между разумом и опытом давно являются фундаментальными философскими проблемами. Как и все остальные проблемы критики знания, философы исследуют их на материале естественных наук. Они игнорируют науки о человеческой деятельности. Для праксиологии их вклад бесполезен.

При исследовании эпистемологических проблем экономической науки, как правило, принимается одно из решений, предложенных для естественных наук. Некоторые авторы рекомендуют конвенционализм Пуанкаре[¹⁰Пуанкаре А. Наука и гипотеза//Пуанкаре А. О науке. М.: Наука, 1990. С. 49.]. Они рассматривают посылки экономических рассуждений как лингвистические или постулированные конвенции[¹¹Kaufman F. Methodology of the Social Sciences. London, 1944. P. 46–47.]. Другие предпочитают неохотно согласиться с идеями, выдвинутыми Эйнштейном. Он ставил следующий вопрос: “Каким образом математике, продукту человеческого мышления, не опирающейся ни на какой опыт, удается так точно соответствовать объектам действительности? Способен ли человеческий разум, без помощи опыта, путем чистых рассуждений, узнавать реальные вещи?” Его ответ заключается в следующем: “Поскольку положения Математики относятся к действительности, постольку они не верны; и они верны только постольку, поскольку они не относятся к действительности”[¹²Эйнштейн А. Геометрия и опыт. Расширенное изложение доклада на торжественном заседании Прусской академии наук в Берлине. 27 января 1921 г. Пг.: Науч. кн-во, 1922. С. 4.].

Однако науки о человеческой деятельности радикально отличаются от естественных наук. Все авторы, стремящиеся построить эпистемологическую систему наук о человеческой деятельности в соответствии с моделью естественных наук, безнадежно заблуждаются.

Реальный объект, являющийся предметом праксиологии, – человеческая деятельность, происходит из того же источника, что и человеческое мышление. Деятельность и мышление являются со-родными и гомогенными; их можно даже назвать двумя аспектами одного предмета. Мышление путем чисто логического рассуждения способно прояснить существенные характерные черты деятельности. Это выступает следствием того факта, что деятельность является ветвью мышления. Теоремы, полученные в результате правильных праксиологических рассуждений, не только абсолютно верны и неоспоримы, подобно истинным математическим теоремам. Кроме того, они со всей строгостью своей аподиктической надежности и неоспоримости относятся к реальной деятельности, проявляющейся в жизни и истории. Праксиология дает строгое и точное знание о реальных вещах.

Отправной пункт праксиологии – не выбор аксиом или решение о процедурах, а размышление о сущности деятельности. Нет такой деятельности, в которой категории праксиологии не проявлялись бы полностью и совершенно. Нет такого мыслимого вида деятельности, где средства и цели, затраты и результаты не были бы четко различимы и не могли бы быть точно отделены друг от друга. Нет ничего, что соответствовало бы экономической категории обмена лишь приблизительно и неполно. Есть только обмен и не-обмен; и по отношению к любому конкретному обмену все общие теоремы, касающиеся обменов, действительны во всей своей строгости и со всеми вытекающими из них следствиями. Не существует никаких переходов от обмена к не-обмену или от прямого обмена к косвенному обмену. Опыт, противоречащий этим утверждениям, отсутствует.

Такой опыт был бы недостижим прежде всего по той причине, что весь опыт, касающийся человеческой деятельности, обусловлен категориями праксиологии и становится возможным только через их применение. Если бы наш мозг не содержал схем, выработанных праксиологическими размышлениями, мы были бы не в состоянии распознать и понять никакой деятельности. Мы воспринимали бы движение, но не куплю-продажу, цены, заработную плату, процентные ставки и т. д. Только путем применения праксиологических схем мы способны получить опыт относительно актов купли-продажи, причем независимо от того, могут ли наши чувства одновременно воспринимать движение людей и нечеловеческих элементов внешнего мира. Без помощи праксиологического знания мы бы не смогли ничего узнать о средствах обмена. Если бы мы подошли к деньгам без такого предсуществующего знания, то увидели бы в них круглые металлические пластинки и ничего более. Опыт, касающийся денег, требует знакомства с праксиологической категорией средство обмена.

Опыт человеческой деятельности отличается от опыта, касающегося природных явлений, тем, что требует и предполагает праксиологическое знание. Вот почему методы естественных наук не соответствуют праксиологическим, экономическим и историческим исследованиям.

Утверждая априорный характер праксиологии, мы не намечаем план будущей новой науки, отличной от традиционных наук о человеческой деятельности. Мы доказываем не то, что теоретические науки о человеческой деятельности должны быть априорными, а то, что они всегда были таковыми. Любая попытка рассмотрения проблем человеческой деятельности необходимо связана с априорным мышлением. В этом случае неважно, будут ли люди, обсуждающие проблему, теоретиками, нацеленными исключительно на чистое знание, или государственными деятелями, политиками, простыми гражданами, пытающимися понять происходящие перемены и выяснить, какое направление государственной политики или частного поведения будет соответствовать их собственным интересам. Люди могут начать спорить о значимости какого-нибудь конкретного опыта, но, начав с обсуждения случайных и внешних обстоятельств события, дебаты неизбежно перейдут к анализу фундаментальных принципов и все ссылки на фактические подробности незаметно исчезнут. Вспомните, например, ошибки старой механики, опровергнутой Галилеем, или судьбу теории флогистона[²⁴]. Подобные случаи в истории экономической науки не зарегистрированы. Сторонники логически несовместимых теорий используют одни и те же события как доказательство того, что их точки зрения проверены опытом. Дело в том, что опыт сложных явлений (а другого опыта в мире человеческой деятельности нет) всегда можно интерпретировать на основе прямо противоположных теорий. Будет ли интерпретация признана удовлетворительной или неудовлетворительной, зависит от оценки соответствующих теорий, созданных заранее на основе априорного размышления¹³.

История не может дать нам никакого общего правила, принципа, закона. Не существует способов вывести апостериори из исторического опыта какие-либо теории или теоремы относительно человеческого поведения и установок. Исторические данные оставались бы просто хаотичной коллекцией не связанных друг с другом происшествий, если бы не прояснялись, упорядочивались, интерпретировались систематическим праксиологическим знанием.

Праксиология начинает свои исследования не просто с действий индивида, а с отдельного действия. Она не обращается в неясных терминах к человеческому действию вообще, а имеет дело с конкретным действием, которое определенный человек совершил в определенный день в конкретном месте. Разумеется, она не касается случайных и внешних характеристик этого действия и его отличий от всех других действий, а изучает только то, что необходимо и всеобще в его совершении.

Философия универсализма с самого начала заблокировала доступ к удовлетворительному пониманию праксиологических проблем, и современные универсалисты абсолютно не способны найти к ним подход. Универсализм, коллективизм, концептуальный реализм видят только целостности и универсалии. Они размышляют о человечестве, нациях, государствах, классах, пороке и добродетели, правом и неправом, классах потребностей и товаров. Они, например, спрашивают: “Почему ценность “золота” больше, чем ценность “железа”?” Так они никогда не найдут решений, а только выявят антиномии и парадоксы. Самым известным примером является парадокс ценности, который мешал работе еще экономистов классической школы.

Праксиология задается вопросом: что происходит во время действия? Что означают слова: индивид тогда-то и там-то, здесь и сейчас, в любое время и в любом месте действует? К чему приводит выбор им одних вещей и отклонение других?

Акт выбора всегда является решением в условиях разнообразных возможностей, открытых для выбирающего индивида. Человек делает выбор не между пороком или добродетелью, а только между двумя образами действий, которые мы в зависимости от принятой точки зрения называем порочным или добродетельным. Человек никогда не выбирает просто золото или железо, но всегда определенное количество золота или определенное количество железа. Каждое единичное действие всегда ограничено в своих непосредственных последствиях. Если мы хотим прийти к правильным выводам, то должны рассмотреть эти ограничения.

Человеческая жизнь – это непрерывная последовательность единичных действий. Но единичное действие ни в коем случае не изолировано. В цепочке действий существуют связи, формирующие из нее действие более высокого уровня, нацеленное на более отдаленные результаты. Каждое действие имеет два аспекта. С одной стороны, это частичное действие в структуре более растянутого действия, достижение части целей, установленных более далеко идущим действием. Но, с другой стороны, это целое по отношению к действиям, выполняемым его собственными частями.

Насколько далеко идущие или частичные, направленные на достижение непосредственного результата действия осуществляются человеком, зависит от масштаба проекта, реализуемого им в данный момент. Праксиологии нет необходимости задаваться вопросами, которые поднимаются в гештальтпсихологии[²⁵]. Дорога к великим свершениям всегда должна вести через решение частичных задач. Храм отличается от груды камней, сваленных в кучу. Но единственный способ построить храм – это класть один камень на другой. Для архитектора главное – проект в целом, для прораба – одна стена, а для каменщика – каждый кирпич. Для праксиологии важно, что решение крупной задачи неизбежно требует прохождения шаг за шагом, часть за частью всего пути от самого фундамента.

Содержание человеческой деятельности, т. е. преследуемые цели и средства, избранные и применяемые для достижения этих целей, определяется личными качествами каждого действующего человека. Отдельный человек – результат длительной зоологической эволюции, сформировавшей его физиологическую наследственность. Он несет на себе отпечаток своих предков; его биологическая наследственность – это экстракт, сухой остаток опыта его праотцов. Рождаясь, человек попадает не в мир вообще, а в определенную среду. Врожденные и унаследованные биологические качества, “обработка” жизнью формируют из человека то, чем он является в каждый момент своего земного пути. Они его жребий, его судьба. Его воля не “свободна” в метафизическом понимании этой категории. Она определяется его происхождением и всеми воздействиями, которым подвергался он сам и его предки.

Действиями человека управляют наследственность и среда. Они предоставляют ему и цели, и средства. Он живет не просто как человек in abstracto[*Отвлеченно, абстрактно, вообще (лат.). – Прим. пер.]; он живет как сын своей семьи, расы, народа, поколения; как гражданин своей страны; как член определенной социальной группы; как работник определенной профессии; как последователь определенных религиозных, метафизических, философских и политических идей; как участник многочисленных междоусобиц и споров. Он не сам создал свои идеи и стандарты ценностей, а позаимствовал их у других людей. Его идеология – это то, что ему предписывает окружение. Лишь немногие люди обладают даром придумывать новые и оригинальные идеи и вносить изменения в традиционные убеждения и теории.

Рядовой человек не рассуждает о великих проблемах. В этом он полагается на авторитет других людей; поступает так, “как должен поступать любой порядочный человек”, подобен овце в отаре. Но тем не менее рядовой человек делает свой выбор. Он принимает традиционные образцы или образцы, принятые другими людьми, потому что убежден: они лучше подходят ему для достижения благоденствия. И человек готов поменять идеологию и, следовательно, образ действий, если убеждается, что это полностью соответствуют его интересам.

Во многом ежедневное поведение человека определяется простыми шаблонами. Он производит действия, не обращая особого внимания на них. Многие вещи он делает потому, что его приучили делать их с детства, другие люди поступают таким же образом и это принято в его среде.