Дорога длиною в жизнь

      3 августа при выходе дивизии на рубеж Верхне-Курмоярская, Котельниково меня вызвал заместитель командующего 64-й армией генерал-лейтенант В. И. Чуйков. Он определил новую задачу дивизии, и с этого момента жаловаться на отсутствие оперативного руководства не приходилось. Чуйков нередко бывал в дивизии, когда она оборонялась на ближних подступах к Сталинграду. А с 15 октября того же года мы уже сражались в составе 62-й армии под его командованием в Сталинграде.
      23 августа вражеская авиация совершила массированный налет на Сталинград. Мы долго видели над собой зарево огромного пожарища. Тогда мы еще не знали, что придется сражаться в городе, именем которого будет названа величайшая в истории всех войн битва.
      Почти непрерывные стычки с врагом, когда на его атаки мы отвечали контратаками, а полки, то чередуясь, то действуя совместно, сражались не только днем, но и ночью, привели к заметному разжижению боевых порядков дивизии. В самом многочисленном 344-м полку насчитывалось всего четыреста четыре активных штыка, и я сообщил об этом командованию армии. Передав участок обороны 66-й бригаде морской пехоты и 157-й стрелковой дивизии, мы ушли в резерв. Но уже через три дня дивизию опять бросили в бой; противник начал наступление вдоль железной дороги - из Котельниково на Сталинград.
      138-й удалось контратаками остановить немцев в районе совхоза имени Юркина, но при этом понес значительные потери полк Ф. И. Печенюка. Мы еще раз убедились, что частая смена боевых порядков ведет при маневренной обороне к большим потерям, вредно влияет на управление частями. Место для моего наблюдательного пункта было выбрано перед самой контратакой полка Печенюка. Выбрали удачно, но оборудовать НП не успели. Пришлось забираться в обычную яму, прикрытую тонкими досками и слегка замаскированную землей. Артиллерия врага неистовствовала, и провода связи часто обрывались. Удивительно ли, что я здорово поволновался, когда на этот наблюдательный пункт прибыл В. И. Чуйков!
      Тяжелый бой завязался у железнодорожного разъезда 74-й километр. Немного людей было в 3-м батальоне из полка Печенюка, но каждый из них заслужил, чтобы на братской могиле у того рубежа, где погиб батальон, был воздвигнут памятник. Шесть часов удерживали солдаты свой рубеж, хотя знали, что уже сражены комбат Бобыкин, военком Федоров и другие командиры. Немецкий полк, поддержанный большим количеством танков, прорвался через этот рубеж лишь тогда, когда пал последний солдат 3-го батальона.
      Майор Печенюк находился на своем наблюдательном пункте, когда его штаб окружили гитлеровцы. Два наших офицера, начальник штаба полка старший лейтенант Лапшин и находившийся в это время в полку инструктор политотдела дивизии старший политрук Макаров, располагая только комендантским и саперным взводами, весь день отражали атаки врага. Ночью после яростной контратаки они пробились к своим и вынесли всех раненых.
      Шестнадцать часов длился бой у маленького железнодорожного разъезда 74-й километр. Мы истребили девять немецких танков. Пять танков сожгли, забросав бутылками с горючей жидкостью. За этот бой личный состав 138-й дивизии получил благодарность Военного совета 64-й армии.
      29 августа дивизия оказалась полуокруженной в районе разъезда. Были разбиты все автомашины, пали все верховые лошади, связь с армейским штабом оборвалась. Поэтому мы долго не знали о приказе на отход и продолжали яростно отбивать атаки врага. Лишь к вечеру удалось принять радиограмму, в которой командарм М. С. Шумилов приказал занять новый рубеж обороны на участке Варваровка, Гавриловка.
      Там наши артиллеристы прямой наводкой громили вражескую колонну танков, находившуюся на подходе к переднему краю. После трех атак противник потерял двадцать пять танков из ста, и немецкая пехота тут же стала окапываться вдалеке от наших войск.
      Находясь в резерве в районе северо-западнее Бекетовки, дивизия получила небольшое пополнение. С ним прибыл и полковник Д. А. Реутский.
      Негоже судить о человеке по анкетным данным, но учитывать их, чтобы для дела был прок, следует. Реутский оказался на год старше меня, воевал еще в гражданскую, был ранен на Восточном фронте. В мирные годы закончил военную академию и преподавал тактику на высших офицерских курсах Выстрел. Обычная биография командира, связавшего свою судьбу с армией. Необычным было только одно: назначение Реутского на должность командира 344-го стрелкового полка. Полками у нас командовали майоры. В дивизии кроме меня полковником был лишь мой заместитель по строевой части И. И. Куров.
      Дмитрий Александрович недолго находился в нашей дивизии. Тяжелейшее ранение вывело его из строя. Рассказ о Реутском еще впереди, а сейчас - о нашем разговоре при первом знакомстве.
      Явился полковник, как и положено командиру, безупречно подтянутый, бодрый. Высокий, стройный, он выглядел моложе своих лет. Гладко зачесанные черные волосы чуть серебрились лишь у висков. Слушал меня внимательно и не смутился, когда я прямо спросил:
      - Что побудило вас принять должность командира полка? Изъявили желание или подчинились приказу?
      Мой вопрос был продиктован вовсе не праздным любопытством. Доверяя подчиненному полк (а 344-й пользовался славой лучшего в дивизии), я хотел знать о его командире больше, чем мог почерпнуть из анкеты.
      - Были у меня три желания и все исполнились, - ответил Реутский. Настойчиво просил начальника курсов Выстрел отправить меня на фронт, и как ни упорствовало начальство, своего добился. В резерве Сталинградского фронта читал в газете и слышал рассказы о вашей дивизии. Очень просил направить меня к вам. Как видите, вняли моей просьбе. Затем... - полковник чуть помедлил, понимая, что меня интересует несоответствие его военного образования и звания последнему назначению, - затем я просил дать мне полк. Не выше! Для практического опыта бывшему преподавателю тактики именно это и надо. Если на первых порах даст о себе знать отсутствие опыта...
      - ... Это не будет служить для вас оправданием, - сказал я.
      И не пожалел, что сказал: принял командование - неси полную ответственность за бой, который может грянуть в любой момент. Ссылки командира на недоработки своего предшественника на войне не прощаются.
      Реутский согласился со мной и в свою очередь спросил, будем ли мы воевать в самом Сталинграде.
      Я не мог точно ответить своему подчиненному, хотя уже знал, что командование 62-й армией принял В. И. Чуйков, и в глубине души надеялся, что он вспомнит о нашей дивизии.
      138-ю переправили на другой берег, и с острова Сарпинский я вернулся в штаб 64-й армии. Генерал М. С. Шумилов, члены Военного совета К. К. Абрамов и З. Т. Сердюк выразили благодарность дивизии за ратные дела в составе 64-й армии и сообщили, что 138-я уходит в резерв фронта.
      Это было 5 октября. Позднее я узнал, что именно в тот день из Ставки Верховного Главнокомандования на имя командующего Сталинградским фронтом пришла телеграмма следующего содержания:
      ... требую, чтобы вы приняли все меры для защиты Сталинграда. Сталинград не должен быть сдан противнику, а та часть Сталинграда, которая занята противником, должна быть освобождена.
      Есть на Волге утес...
      Наш фронт - Баррикады
      Время начисто стирает и те следы войны, которые надо бы сохранить для будущего. Ветры да дожди изменили контуры обрывистого берега Волги у завода Баррикады, и блиндаж-штольню засыпало землей, а земля поросла травой. Теперь уже не найти тот блиндаж...
      Строили его для дирекции завода в самые грозные дни лета сорок второго. Отсюда, как с командного пункта, шли приказы по цехам - кому оставаться у станков, кому уходить на фронт. А фронт был рядом. Связные мчались в штольню-блиндаж со сводками о количестве оружия, изготовленного в цехах, и с боевыми донесениями отряда истребителей фашистских танков.
      Завод эвакуировался, блиндаж-штольню занял штаб 62-й армии, а потом - штаб стрелковой дивизии Л. Н. Гуртьева. Сменяя дивизию, мы не предполагали, что в считанных метрах от блиндажа-штольни разгорятся ожесточенные схватки с гитлеровцами.
      Пядь приволжской земли, где сражались рабочие Баррикад и воины, обозначена ныне памятниками. Солдатское спасибо за это от тех, кто воевал на рубежах Баррикад. И все-таки жаль, что исчез блиндаж-штольня...
      Начиная рассказ о боях в Сталинграде, я зримо представляю этот блиндаж, в котором бывал командующий фронтом и куда прибегал солдат с переправы, чтобы согреть окоченевшие руки. Тогда, в сорок втором, я шел к этому блиндажу, обходя разбитые вагоны, свалки станков - их так и не успели вывезти на другой берег. Огромная воронка от бомбы зияла перед входом в блиндаж, а напротив, уткнувшись носом в илистый грунт, догорала над водой баржа.
      Старший лейтенант В. О. Коноваленко, сопровождавший меня, остановился перед одной из комнат блиндажа.
      - Здесь, - шепотом сказал он.
      Я переступил порог и увидел склонившихся над картой командующего фронтом генерал-полковника А. И. Еременко, его заместителя генерал-лейтенанта М. М. Попова, генералов В. И. Чуйкова, Н. И. Крылова и дивизионного комиссара К. А. Гурова - из 62-й армии. Видимо, я помешал, и все ждали, когда представлюсь командующему. Еременко сказал, что задачу дивизии определит командарм Чуйков, но тут же предупредил:
      - Враг рвется вперед. Отступать нам некуда. Отступать нельзя. Это вам ясно?
      - Ясно.
      Генерал-майор Крылов увел меня, чтобы познакомить с обстановкой. По дороге сообщил:
      - Мы переберемся южнее завода Красный Октябрь, а вам располагаться тут. Лучшего места для штаба дивизии не сыскать.
      В книге Поход на Сталинград немецкий генерал Дёрр пишет:
      Путь к этой полосе (прибрежная полоса р. Волги. - И. Л.) лежал через районы города, промышленные предприятия и железнодорожные сооружения, которыми необходимо было овладеть; их сопротивляемость благодаря характеру местности, оборудованию позиций, боевым качествам личного состава и вооружению обороняющихся войск была настолько сильной, что сил 6-й армии никогда не хватало для того, чтобы одновременно атаковать эти два объекта.
      Эти тяжелые условия тогда не сразу были учтены, они полностью выявились лишь в ходе боев.
      14 октября началась самая большая в то время операция: наступление нескольких дивизий (в том числе 14-й танковой, 305-й и 389-й пехотных) на тракторный завод... Со всех концов фронта, даже с флангов войск, расположенных на Дону и в Калмыцких степях, стягивались подкрепления, инженерные и противотанковые части и подразделения, которые были так необходимы там, где их брали. Пять саперных батальонов по воздуху были переброшены в район боев из Германии. Наступление поддерживал в полном составе 8-й авиакорпус.
      Наступавшие войска продвинулись на 2 км, однако не смогли полностью преодолеть сопротивление трех русских дивизий, оборонявших завод, и овладеть отвесным берегом Волги. Если нашим войскам удавалось днем на некоторых участках фронта выйти к берегу, ночью они вынуждены были снова отходить, так как. засевшие в оврагах русские отрезали их от тыла{5}.
      14 октября, в день, о котором пишет Дёрр, мы еще находились в резерве фронта по ту сторону Волги.
      С утра поехал на совещание комбатов в 344-й полк. Знал, что их интересует, и, не мудрствуя, сказал:
      - Мы воевали на просторах между Волгой и Доном. Там левофланговый солдат видел своего однополчанина на правом фланге. В уличных боях солдату придется действовать самостоятельно. Готовьтесь к этому...
      До пылающего Сталинграда всего десять километров. В дивизию прибыло пополнение, и ветераны радушно встретили новичков. В ту же ночь солдаты получили оружие.
      Поступил приказ командующего фронтом о готовности к переправе. Следующий приказ был от командарма Чуйкова: Командиру 138 сд немедленно и по тревоге поднять один полк в полном составе и не позднее 5. 00 16. 10. 42 г. переправить его на западный берег р. Волга.
      С полком майора Печенюка к Волге ушли мой заместитель полковник Куров и старший лейтенант Коноваленко. Через сутки с переправы 62-й армии, где нас ждали бронекатера и два моторных парома 44-й бригады Волжской флотилии, начали переправу полки Гуняги и Реутского.
      Над Волгой в темени ночи кружат фокке-вульфы, сбрасывая на парашютиках фонари. Вспыхивают ракеты, освещая зеркальную гладь реки. Мы на виду у противника. Он бьет по переправе. Всем не терпится скорее добраться до берега. На земле пехотинец твердо стоит на ногах. Там он может перебегать, маскироваться, окапываться. Другое дело - на воде и под огнем. Муторно становится на душе, когда по тебе бьют, а ты сидишь в трюме баржи, сжав винтовку.
      Некоторые новички нервничают. Сужу об этом по обрывкам разговоров:
      - Почему так медленно?
      - Будто на месте стоим...
      - Этак им недолго пристреляться... И ни за понюх табаку...
      - Не хнычь! На то Волга, чтоб плыть по ней долго. Солдаты тягостно молчат. И вдруг на самой высокой ноте взлетает песня:
      Есть на Волге утес...
      И не сразу и не дружно, но песню подхватили. В тот же миг показалось, что веселее затарахтел катер, буксирующий баржу к другому берегу.
      Первый приказ Военного совета 62-й армии гласил:
      16 октября 42 года. 23. 50. Штарм 62.
      1. Противник занял Сталинградский тракторный завод, развивает удар от СТЗ к югу вдоль железной дороги и стремится захватить завод Баррикады.
      2. 62-я армия продолжает удерживать занимаемый рубеж, отбивая яростные атаки противника.
      3. 138-й Краснознаменной сд к 4. 00 17. 10. 42 г. занять и прочно оборонять рубеж южная окраина Деревенек, Скульптурный. Не допустить выхода противника в район проспекта Ленина и завода Баррикады.
      650 сп Печенюка занять территорию завода Баррикады, создать в нем сеть огневых пунктов и не допустить проникновения противника на завод.
      Генерал-лейтенант В. Чуйков
      Генерал-майор Крылов
      Див. комиссар К. Гуров
      Полк Печенюка уже в бою, но обстановка вынудила его сражаться не там, где это определялось приказом. Такое бывает нередко, когда смена частей происходит под воздействием атакующего противника.
      Спешу к полковнику Гуртьеву на командный пункт 308-й дивизии. Шестнадцать лет мы не виделись, а теперь, в бою, один должен сменить другого. Обнялись, расцеловались. Прошу связистов Гуртьева соединить меня с Печенюком,
      - Жарко тут, - слышу голос Печенюка. - Деремся, как на семьдесят четвертом километре.
      Это приятно слышать. У железнодорожного разъезда 74-й километр, между Котельниково и Сталинградом, 650-й полк показал образец стойкости.
      Дивизия еще втягивалась в бой, а гитлеровцы уже прорвались к некоторым цехам Баррикад. С Верхнего поселка они просматривают территорию завода вплоть до набережной, простреливают нашу оборону на всю глубину. Немецкие танки атакуют фланги дивизии и рвутся к Волге, чтобы потом зажать нас в клещи. Поэтому мы обязаны не только удержать рубежи, занятые полками Печенюка и Гуняги. Надо еще ударить по фашистам, не дать сомкнуться клещам. На этот удар мы нацелили 344-й полк, который недавно принял Реутский.
      Атаку 344-го полка должен был начать лучший его батальон - батальон капитана Немкова. Противник, вероятно, догадался о нашем намерении и перед самой атакой совершил артналет. Связь с батальоном Немкова оборвалась. Немцы пристрелялись и по наблюдательному пункту Реутского. Это случилось за две-три минуты до того, как был отдан приказ на атаку.
      Полковник Реутский взял в руки автомат.
      - Идем к Немкову! - приказал он адъютанту.
      Снаряд угодил в наблюдательный пункт, когда полковник уже собирался покинуть его. Только необычайная сила Реутского позволила ему, раненному и контуженному, подняться на ноги. Он ничего не видел. В ушах стоял пронзительный звон. Адъютант вложил в руку командира полка телефонную трубку, и тот понял, что связь с батальоном Немкова восстановлена.
      - Слушай меня, Немков, и не перебивай, - сказал Реутский. - Передаю приказ Первого. Это и мой приказ: поднимай батальон в атаку, наступай на Баррикады... Вперед, Немков!.. - Трубка выпала из рук Реутского, и сам он повалился на землю.
      Перевязочный пункт полка находился у берега Волги. Врач сказал мне, что положение раненого тяжелое, что ему грозит полная слепота. Мы зашли в палатку, где лежал Дмитрий Александрович. Он узнал меня по голосу.
      - Где полк? Выполнил полк задачу?
      Я принес хорошие вести. 344-й полк атаковал успешно, помог Печенюку и теперь закрепляется на новом рубеже. В штабе армии уже знают об этом. Немков и Реутский представлены к правительственным наградам, И еще пожелал . полковнику вернуться в стррй, в нашу дивизию...
      Двадцать лет спустя я прочел в Литературной газете очерк о человеке, который остался в строю наперекор тяжкому недугу. Газета рассказывала о подвиге героя Сталинградской битвы, который стал одним из лучших партийных пропагандистов Киева - о слепом полковнике в отставке Дмитрии Александровиче Реутском. Потом было опубликовано письмо мариупольского рабочего Леонида Зайцева: Если только он, Реутский, согласен, то я ему, патриоту нашей любимой многонациональной Родины, готов отдать один свой глаз...
      Проводив Реутского на переправу, я вернулся в блиндаж-штольню. Новые хозяева уже навели там порядок. Саперы отрыли ходы сообщения к реке, связисты дали нитки во все-подразделения, развернулся медпункт, работал хозвзвод.
      В полночь бой утих. Можно было и отдохнуть час-другой. Я прилег, думая о Реутском и о том, кем его заменить.
      Дивизия воюет своими полками, и ее успех во многом зависит от личных качеств командиров полков. Майор Печенюк из 650-го выделяется храбростью, обладает бесценной на войне интуицией, которая помогает принимать смелые решения и осуществлять их. Майор Гуняга из 768-го в отличие от Печенюка чрезмерно осторожен, однако его трезвая расчетливость в обороне положительно сказалась на действиях полка. Дивизии предстоят тяжелые бои. Здесь, на Баррикадах, от нас потребуется железная стойкость при защите рубежей, дерзость в контратаках, умение приспосабливаться к новым, необычным условиям. Есть у меня на примете командир, который в храбрости не уступит Печенюку, в расчетливости - Гуняге. Он, правда, еще очень молод, и воинское звание у него небольшое. Интересно, что завтра скажут мои товарищи, когда предложу этого офицера на должность командира 344-го полка?..
      На Баррикадах мы дрались сто дней и ночей, а с 11 ноября и почти до конца года были отрезаны от своих частей. Впереди и на флангах до берегов Волги враг. Позади - река. Переправиться к нашей дивизии может лишь тот, кто отважится плыть под перекрестным огнем немецких пулеметов и автоматов. В те дни (это отмечает в своих мемуарах В. И. Чуйков) о защитниках Баррикад в газетах не писали - ни один корреспондент не мог пробраться к ним.
      В архиве Министерства обороны СССР 138-я дивизия за тот период представлена самой тощей папкой. Мы испытывали нужду не только в боеприпасах и продуктах. Бумаги не было тоже, да и, признаться, некогда было писать.
      Надеюсь, читатель простит мне отсутствие последовательной хроники боевых действий на Баррикадах. Ее нет в архиве, но она незабываема, ибо в каждом факте, в каждом эпизоде, сохраненном памятью, проявлялся характер воина, сражавшегося на земле Сталинграда.
      - Ну, старшой, куда пойдем?
      - Если не возражаете, товарищ полковник, в батальоны Щербака и Беребешкина.
      Я так и знал: старший лейтенант Владимир Коноваленко предложит начать осмотр переднего края с 344-го полка. Ранение полковника Реутского взволновало Коноваленко. Я слышал, как старший лейтенант доказывал своему начальнику, майору Рутковскому, что беда миновала бы Реутского, будь он, Коноваленко, в 344-м полку.
      - Скажи какой ангел-хранитель! - усомнился начальник оперативного отделения.
      - Не в том дело! - горячился обычно спокойный Коноваленко. - Я раньше других переправился на этот берег и знал, какая тут обстановка, где можно оборудовать наблюдательный пункт командира полка.
      - Какая же тут обстановка? - допытывался Рутковский.
      - А такая, товарищ майор, что надо сближаться с противником до расстояния броска гранаты. Тогда его авиации и артиллерии заказано бить по переднему краю. Своих поразят.
      Помощники Рутковского - капитан Гулько и старший лейтенант Коноваленко уже облазили передний край каждого полка. Коноваленко правильно оценивает обстановку и характер предстоящих боев. Вот он и сопровождает меня в полки, чтобы я убедился, как оборудованы наблюдательные и опорные пункты, узлы сопротивления, как действует связь между ними.
      Фронт дивизии изогнулся, рассекая цеха завода и улицы Нижнего поселка. Против нас действует 305-я пехотная дивизия немцев, ее поддерживает танковая бригада. Изрядно потрепанная в боях с 308-й дивизией, которую мы сменили, танковая бригада гитлеровцев еще располагает сорока машинами, а у нас - ни одной. Вся надежда на артиллерию, которой управляет храбрец и умница подполковник Тычинский{6}. Его артиллеристы сыграли не последнюю роль в боях за Баррикады.
      Прошла неделя после переправы, и, хотя враг топчется на месте, бой с каждым днем принимает все более ожесточенный характер. Вот что записано в моем дневнике за 25 октября:
      С шести утра самолеты Ю-87 бомбили боевые порядки дивизии. Противник атакует танками. В образовавшиеся разрывы между полками пришлось ввести резервы, чтобы восстановить положение.
      В 13.00 отбита сильная атака на полк Гуняги. Через два часа - повторная атака танками и пехотой. Гитлеровцам удалось овладеть Красным домом. Гарнизон этого дома погиб.
      Вечером и в полночь противник продолжает атаки. 1-й батальон 344-го полка выдержал двухчасовой бой. Командарм Чуйков сказал мне по телефону: Знаю, что вам туго, но именно сейчас во что бы то ни стало надо удержать рубежи.
      Рубежи надо удержать! На Баррикадах нет такого наблюдательного пункта, откуда можно обозреть эти рубежи. Коноваленко знает их на память и показывает мне опорные пункты и узлы сопротивления, рассчитанные на круговую оборону.
      С опорного пункта батальона Щербака видны узлы сопротивления. Четырехэтажное здание на соседней улице - это уже опорный пункт батальона Немкова. Есть ротные опорные пункты. Одноэтажные дома обороняют гарнизоны из трех-четырех солдат. У них ручной пулемет и винтовки, автоматы, гранаты. Они бьют по дальним целям и готовы к рукопашным схваткам. Только разрушив дом, противник может достигнуть рубежа, на котором стоит этот дом.
      Немцы уже испытали стойкость нашей обороны. Батальонный комиссар Фомин из 344-го полка показал мне письмо убитого гитлеровского офицера, принесенное нашими разведчиками:
      Нам надо дойти до Волги. Мы ее видим - до нее меньше километра. Нас постоянно поддерживает авиация и артиллерия. Мы сражаемся как, одержимые, а к реке пробиться не можем. Вся война за Францию продолжалась меньше, чем за один приволжский завод. Мы брали крупные города и теряли при этом меньше людей, чем на этом богом проклятом клочке земли. Против нас, вероятно, сражаются смертники. Они не получают подкреплений, так как мы контролируем переправу. Они просто решили сражаться до последнего солдата. А сколько их там осталось последних? И когда этому аду наступит конец?..
      Возвращаясь в штаб, собираю малый военный совет - комиссара дивизии Николая Ивановича Титова, Ивана Ивановича Курова и Василия Ивановича Шубу. Нам надо посоветоваться.
      - 344-му полку требуется командир. Взять его придется из вашего штаба, Василий Иванович, - обращаюсь к подполковнику Шубе.
      - Кого имеете в виду? - настороженно спрашивает он.
      - Коноваленко.
      Все молчат. Мой заместитель по строевой части Иван Иванович Куров старший среди нас по возрасту. Жду, что он скажет.
      - Коноваленко - командир толковый, но... - Куров разводит руками, - как быть с субординацией? В полку есть капитаны, майоры, а командовать будет старший лейтенант.
      По выражению лица комиссара догадываюсь, что такое возражение можно отклонить. Вызываем Коноваленко. Он явился в походной форме, полагая, очевидно, что опять предстоит идти в полк с каким-нибудь заданием. Оказанным ему доверием смущен, смотрит на меня, чуть приоткрыв полные губы, тихо говорит:
      - Вы уверены, что справлюсь?
      - И думать не смей, что не справишься! - перебивает комиссар. - Мы за тебя головой отвечаем.
      - Подполковник Шуба, пишите приказ, - обращаюсь к начальнику штаба. Допустить к исполнению должности командира 344-го стрелкового полка 138-й Краснознаменной стрелковой дивизии капитана Коноваленко Владимира...
      - Я пока не капитан, - робко замечает Коноваленко.
      - В полк пойдешь капитаном! Две шпалы на гимнастерку даст комиссар, две шпалы на шинель - я. Ступай, капитан, а мы тут подготовим представление к новому званию, оформим приказ.
      ... Семь месяцев спустя в боях на Курской дуге (138-я дивизия именовалась тогда 70-й гвардейской, 344-й полк - 203-м гвардейским полком в составе 17-го гвардейского корпуса, а я командовал 15-м стрелковым корпусом в 13-й армии) мне удалось связаться по телефону с полковником Шубой.
      - Здравствуйте, Василий Иванович! Узнал, где вы находитесь и как здорово, по-гвардейски, воюете. Спасибо вам!
      - Рад слышать ваш голос, товарищ гвардии генерал-майор. Деремся, как на Баррикадах.
      - А как показал себя в бою Коноваленко?
      - Не хватает слов, чтобы достойно оценить этого офицера. О Коноваленко, о делах его полка скоро узнаете.
      Полковник Шуба имел в виду подвиг, о котором в Истории Великой Отечественной войны Советского Союза в главе, повествующей о Курской битве, сказано, что почти все солдаты и офицеры 203-го гвардейского стрелкового полка были представлены к правительственным наградам. В ту пору немногие удостаивались такой чести.
      Забегая вперед, хочу сказать, что и на Днепре, потом на Правобережье Украины гремела слава командира 203-го гвардейского полка Героя Советского Союза гвардии майора Владимира Коноваленко.
      На исходе октябрь. Противник наращивает атаки на рубежи нашей дивизии, обороняющей завод Баррикады. Бомбами, снарядами и минами он крушит здания цехов, жилые кварталы. Когда дома превращаются в груды щебня, их гарнизоны перебираются в подвалы. Наш солдат, пока жив, не оставляет своего рубежа.
      В те напряженные дни пришла весть, которая взволновала и опечалила меня. Полковник Шуба сообщил о телеграмме, полученной от генерала Крылова. Она касалась сына Долорес Ибаррури - Рубена, пропавшего без вести в боях под Сталинградом. Крылов спрашивал, не располагаем ли мы какими-либо сведениями. Мы, к сожалению, ничего не знали.
      Этот юноша был очень близок и дорог мне. Мы познакомились за два года до начала войны, когда заместитель начальника Генерального штаба комдив И. В. Смородинов приказал мне, офицеру этого штаба, явиться к секретарю Исполкома Коминтерна Дмитрию Захаровичу Мануильскому:
      - Поможете ему решить один вопрос, а какой - Мануильский вам объяснит.
      С таким напутствием приехал я к Мануильскому, а от него узнал о заветном желании единственного сына Долорес Ибаррури поступить в военное училище. Юноша закончил среднюю школу, хорошо говорил по-русски. Мать одобряла решение сына. Но какое училище для него выбрать? И как это оформить? Я понял, чего от меня ждут, и в общих чертах обрисовал будущее молодого человека, окончившего военное училище.
      Мануильский и я пошли к Долорес Ибаррури. В ее кабинете (жили тогда Ибаррури на улице Горького) застали Хосе Диаса - секретаря ЦК Испанской коммунистической партии. Он тоже принял участие в беседе. А началась она необычно.
      - Товарищ полковник, как вы стали военным? - спросила Долорес Ибаррури. С чего вы начали?
      - Начал с ездового на пулеметной тачанке.
      Пришлось рассказать, что такое тачанка. Узнав, что у меня два сына, Долорес Ибаррури спросила, кем бы я хотел видеть своих мальчиков в будущем. А им еще предстояло расти и расти. Старший, Толька, учился в четвертом классе, но уже твердил, что станет Чкаловым. Валька, дошкольник, расстилал на полу мой полушубок, завертывался в него и кричал: Я - Папанин!
      Мы от души посмеялись и перешли к серьезному разговору.
      Несколько раз обсуждали на семейном совете, в какое училище поступить Рубену. Я горячо рекомендовал подать документы в училище имени Верховного Совета РСФСР - знаменитую школу кремлевских курсантов, как ее называют в народе.
      Через несколько дней документы были оформлены. Навестив Ибаррури, я застал мать и сына в заботах. Кто-то в училище сказал, что надо взять из дому личные вещи, и Рубен усердно набивал большой чемодан. Мы тут же вместе разобрали его, а когда закончили повторную укладку, на дне чемодана остались мыльница и зубной порошок со щеткой...
      Все это я вспомнил в самую тяжелую пору Сталинградской битвы - в темную октябрьскую ночь над волжским обрывом.
      Все эти годы храню как реликвию копию письма Д. З. Мануильского к Долорес Ибаррури:
      19 октября 1942 г.
      Дорогой друг и боевой товарищ!
      По заданию Главного политического Управления Красной Армии я был на Сталинградском фронте и имел возможность лично выяснить обстоятельства, при которых погиб Рубен. Был на том месте у хутора Власовка, где он пал смертью храбрых.
      Посылаю тебе, дорогой товарищ Долорес, заключение, подписанное членом Военного совета Сталинградского фронта тов. Хрущевым, об отваге твоего сына и его героической смерти.
      За несколько дней до гибели Рубена к разъезду 564, ведущему к станции Котлубань, прорвались неприятельские танки. Захват противником станции Котлубань грозил прервать сообщение со Сталинградом. Военная обстановка сложилась таким образом, что главная тяжесть удара танков и мотопехоты противника упала на плечи пулеметной роты, которой командовал орденоносец гвардии старший лейтенант тов. Рубен Ибаррури.
      Отважными действиями курсантов учебного батальона и в особенности мощным огнем пулеметной роты, организованным Ибаррури, путь противнику был прегражден, и немецко-фашистские части не были допущены к станции Котлубань.