Сон павлина

Людмила Леоновна Стрельникова

Сон павлина

Глава 1

Павел лежал на диване и читал книгу о великом итальянском философе Джордано Бруно, подарившем человечеству учение о вечности мира, безграничности вселенной, множественности обитаемых миров, за что был обречён на пятнадцатилетнее скитание вдали от родной Италии, долгие годы тюремного заключения и жестокие пытки.

«И на третьем… …и на четырнадцатом допросе, – читал Павел, – Бруно, измученный пытками, повторял не колеблясь:

– Я считаю, что существуют бесконечные миры, образующие безграничную совокупность в бесконечном пространстве…»

В прихожей натружено с хрипотцой затарахтел старый телефон. Звонил его друг Валерий Буцкий – молодой учёный, исследователь, он же – талантливый изобретатель, на счету которого находилось несколько запатентованных изобретений.

Голос его был взволнован:

– Скорей приезжай ко мне в Центр. Срочное дело. Не телефонный разговор, – и бросил трубку.

Павел собрался без особого энтузиазма. Не хотелось покидать мягкий диван, но по тону друга чувствовалось, что произошло нечто чрезвычайное и стоит поторопиться, чтобы перехватить свежие новости, а, возможно, и сенсацию. Сам он работал журналистом в местной газете и поэтому обязан был появляться в любое время дня и ночи там, где зарождалась хоть слабая надежда выудить из водоворота жизни мизерную новость.

Он заглянул в книгу и дочитал последние строки:

«У истерзанного, измождённого узника хватило сил перед казнью бросить в лицо палачам:

– Вы, быть может, с большим страхом произносите приговор, чем я его выслушиваю.

Джордано Бруно был сожжён в Риме на площади Цветов».

С этим печальным известием, процедив сквозь зубы: «Дикари», – он выскочил на улицу. По пути заскочил в книжный киоск, купил свежую газету, сел в такси и помчался на проспект Мира, где располагался научный Центр, в котором работал Валерий Буцкий. В распоряжении последнего находилась небольшая лаборатория, кабинет, несколько подопытных птиц и остеклённая оранжерея, благоухающая субтропическими растениями в любое время года.

Показав дежурному пропуск, журналист вошёл в здание Центра, поднялся на лифте на девятый этаж, остановился перед дверью с табличкой «Заведующий лабораторией биотоков мозга В. Буцкий» и, набрав условный код, попал сначала в крошечный тамбур, а из него – в просторное помещение.

Валерий сидел в кабинете вместе со своим помощником Анатолием Агальянцем, молодым человеком лет тридцати, и о чём-то оживлённо разговаривал. Увидев Павла, он подскочил к нему, схватил за руку и, тряся, с жаром выпалил:

– Молодец, что не задержался. У меня к тебе одно дело. Поможешь мне совершить открытие?

Журналист замялся. Так сразу давать согласие, не зная, на что тебя толкнут и какие жертвы от тебя потребуют, слишком рискованно. Но пламенный взгляд товарища ждал только положительного ответа, и он вяло пробормотал:

– Помогу, конечно. Я тебе всегда вместо подопытного кролика. Что надо делать? Опробовать на себе аппарат новейшей конструкции или съесть пищу будущих веков?

– Почти угадал! – Валерий сверкнул белозубой улыбкой, не замечая в словах друга иронии. – Дело в том, что я обнаружил необычное свойство павлинов. Как ты думаешь – для чего они раскрывают хвосты?

– Чтобы покрасоваться перед павлинихами.

– Старое понятие, – заверил учёный. – Я отошёл от него. На мир следует смотреть глазами ребёнка, тогда открытия будут каждый день.

– И что же нового удалось открыть тебе на кончике пера, то есть на основе павлиньего хвоста? Неужели они маскируются им под цветок? – добродушно улыбнулся журналист.

– Любой живой организм – это, прежде всего, конструкция, сложная и нами пока до конца не изученная. По крайней мере, мы такую биологическую систему создать не способны. Освоили только жидкие кристаллы. Так вот, если на павлина смотреть, как на конструкцию, то хвост у него превращается в антенну, которая улавливает особые волны, идущие из космоса. Я обратил внимание, что всякий раз, как мой квантограф регистрирует появление квантоновых волн торсионного поля, птица раскрывает хвост. Более того, именно после этого в мозгу его в период сна я зафиксировал странные биотоки, которые при расшифровке воссоздают чертежи сложнейшей машины будущего. Сначала он с помощью хвоста-антенны улавливает сигналы, идущие из космоса. Сигналы передаются в мозг и там каким-то образом фиксируются. А когда птица спит, то полученная информация воспроизводится в форме сна и нам остаётся только считать её. Когда я попробовал с помощью датчиков снять сон павлина, то изображения дали чертежи нескольких видов. Мне показалось – это чертежи именно машины будущего.

– В мозгу павлина чертежи машины? – не поверил Павел и возразил: – А ты знаешь, что человеческий мозг способен придавать формам облаков те очертания, которые пожелает? Захочет увидеть голову медведя, найдёт облако, похожее на его голову; попытается отыскать старика – найдёт голову с бородой. Но это не облака создают их, а воображение человека. Поэтому, возможно, машина будущего находится не в куриных мозгах, а в твоём собственном.

Валерий собрался что-то ответить, но зазвенел квантограф, возвещая о появлении в атмосфере квантоновых волн. Учёный схватил друга за локоть и потащил на крышу здания, где располагалась оранжерея и где у него жила семья павлинов.

– Пошли. Сейчас ты убедишься, что хвост распущен. А в зоопарке можно неделю ждать и не дождаться, когда павлин распустит свой хвост.

Они поднялись под стеклянный купол, где среди пышной растительности важно расхаживал пёстрый павлин. Раскрытый веерообразный хвост сиял во всей естественной красе, и каждое пёрышко сияло под ослепительным солнцем, висящим, казалось, над самой крышей оранжереи.

– Ну вот. Есть же между этим какая-то связь! – он торжествующе указал на птицу. – А до этого его никакими бананами не заставишь хвост открыть. Не захочет – месяцами будет носить веником. Что ты на это скажешь?

– Кто его знает, – пожал плечами Павел. – Всё надо проверять практически.

– Я к тому и клоню. Что тебе стоит принять участие в эксперименте. Представляешь, если моя идея правильна – то, значит, нам из космоса передают чертежи. Если по ним построить машину, то человечество сможет на сотни лет шагнуть вперёд.

– Это, что, всем павлинам передают? – уточнил журналист.

– Нет, только моему, потому что только я могу расшифровать чертежи, – пояснил учёный.

В эту минуту в оранжерею поднялся помощник учёного – Анатолий и, не обращая внимания на присутствующих, занялся павлинами, поправляя на головах птиц крошечные датчики и что-то записывая в свой журнал.

– А почему ты не хочешь использовать для опыта его? – еле слышно спросил Павел, указывая взглядом на помощника.

Упоминание о связи с машинами будущего вызвало у журналиста опасения по поводу личного здоровья. Кто его знает, как отразятся излучения на нём, на дальнейшей работе всего организма.

Но, несмотря на то, что вопрос был задан тихо, Анатолий его услышал и сам ответил журналисту:

– Мне предстоит следить за аппаратурой в момент эксперимента, – объявил он, повернувшись к ним и как бы ответом застраховываясь от прочих посягательств на свою жизнь.

– Да, нам предстоит регулировать работу аппаратуры и следить за показателями приборов, подтвердил Валерий. – Он был всего на три года старше помощника и поэтому они работали всегда очень чётко и согласованно, понимая друг друга с полуслова. – Одному мне не справиться, – проговорил он. – А привлекать постороннего человека рискованно: учить некогда, и он может всё испортить. Я бы хотел, чтобы об опыте знал минимум людей. Или ты мне не доверяешь?

– Нет, что ты. Конечно, я хоть сейчас готов послужить делу. Кто знает, вдруг и в самом деле твоя версия окажется правильна. Представляю, какую сенсацию ты произведёшь среди учёных мужей. Кстати, пока я добирался до тебя, перехватил в киоске газету и в ней есть интересное сообщение. – Журналист достал из кармана аккуратно сложенную газету и, развернув, зачитал:

«В Тибетских горах на вершину Атал упал крупный метеорит. Экспедиция, посланная для обследования места падения, обнаружила воронку диаметром в двадцать метров. Внутри неё было найдено несколько оплавившихся слитков. Испытание их в лабораторных условиях никаких результатов не дало. Образцы оказались настолько твёрдыми, что земными средствами расплавить их не представляется возможным. Однако камни испускали какие-то особые волны. Выяснить природу волн пока не удалось, так как через две недели при непонятных обстоятельствах они исчезли. Намечается повторная экспедиция для взятия проб на горе Атал».

– Так, так, – задумчиво протянул Валерий. – Не связано ли это с моими павлинами? Чертежи в их мозгу я начал улавливать недели две спустя после падения данного объекта. Возможно, что камни – это не камни, а спутники или какие-то радиоаппараты, которые посланы к нам на Землю для передачи определённой информации. Для дикаря транзисторный приёмник тоже покажется камнем: снаружи – чёрный и твёрдый, а то, что внутри этого «камня» – интегральные схемы, созданные разумом, ему невдомёк.

– А если это всего лишь оплавившиеся куски метеорита? – предположил Анатолий. – Высокая температура, давление, особый химический состав атмосферы дают такой сплав, который мы в искусственных условиях воспроизвести не способны.

– Ты против моей версии? – удивился учёный.

– Я считаю – если есть два человека, то должны быть два мнения по поводу неизвестного факта, – заверил Анатолий. – Из них эти же два человека должны выбрать наиболее вероятное.

– А я считаю – нужно выбирать не то мнение, которое ставит точку для мысли, а то, которое позволяет ей развиваться дальше, вмешался Павел. – Допустим, если принять твоё мнение, – он обратился к Анатолию, – то есть, что это метеорит, и утвердить данное предположение, мысль сразу попадает в тупик, дальше ей двигаться некуда. Поэтому, куда полезней версия Валерия, что это – радиоаппараты, которые посланы, чтобы сообщить нам некоторую информацию. Какой простор мысли следует за подобным предположением: можно искать, размышлять, ставить опыты…

– Поэтому будем исследовать павлинов, – подхватил Валерий. – Именно они – посредники между человеком и теми, кто посылает нам информацию. Сообщение в газете только вдохновило меня. Конечно, прямой связи между падением метеорита и теми чертежами, которые возникают в снах павлинов может и не оказаться, но это не важно. Главное, что Космос посылает нам сигналы, и мы обязаны их расшифровать. – Говорил он вдохновенно и в глазах его горели огни Прометея, жаждущего донести их людям.

– Когда ты намерен приступить к опытам? – спросил Павел.

– Завтра. Приходи в десять утра.

На этом решении – приступить к исследовательской работе немедленно – они и расстались.

На обратном пути журналист заскочил в кафе, основательно подкрепился, так как был холост, и рассчитывать на роскошный домашний ужин не приходилось. Потом забежал в несколько продуктовых магазинов, чтобы заполнить пустующий вакуум холодильника, и вернулся домой.

Здесь он после того, как рассредоточил покупки по полкам, уселся за компьютер и застрочил статью о впечатлениях от посещения научного Центра. Работал, пока за окном не разлились густые сумерки. Тогда почувствовал, что ноги онемели и всё тело требует тщательной разминки.

Он встал, собираясь сделать зарядку, сладко потянулся, взглянул вниз к себе под ноги и ахнул – он висел где-то в воздухе. Ноги его стояли неизвестно на чём, пол и даже палас, лежавший сверху, были прозрачными, как стекло, и очертания последнего едва угадывались в паутинообразных узорах.

Более того, он увидел у себя под ногами, что сосед Николай с нижнего этажа, лёжа на софе, читает журнал и, периодически опуская руку под своё ложе, извлекает оттуда бутылку «Кагора» и, отхлебнув пару глотков, снова прячет на прежнее место. Рядом с ним на полу лежала собака и только и водила глазами за его рукой, поднимающейся то вверх ко рту, то опускающейся вниз под софу.

Удивлённый журналист прошёл на кухню и обнаружил, что там пол тоже прозрачен. Жена соседа готовит ужин, жарит котлеты, поворачивая их с боку на бок. Но приблизительно через каждые пять минут, так сказать, между делом, она открывала дверцу шкафа, лезла под крышку суповницы и, доставая трюфеля в золочёных обёртках, с наслаждением ела. Каждый из супругов доставлял себе тайную радость.

Павел проверил пол в прихожей, ванной. В остальных местах квартиры он оставался обычным.

«Что же такое? – думал он. Неужели и соседи меня видят. Не сбегать ли к ним проверить?»

И он помчался на нижележащий этаж. Постучался. Дверь открыл Николай и тотчас же на лестничную площадку высунулась любопытная морда собаки. Узнав журналиста, она приветливо завиляла хвостом.

– У вас телевизор нормально показывает? – спросил Павел, ища повод войти в квартиру. – В моём постоянно какие-то помехи. Не пойму – то ли это от антенны, то ли поломка в самом телевизоре? Можно посмотреть?

– У меня он не работает. Но заходи, включу, – милостиво согласился сосед.

Они прошли в комнату и, пока Николай включал телевизор, журналист упёрся взглядом в потолок. Над ним распростёрлись самые обычные плиты, покрашенные белой известью.

«Неужели у меня галлюцинации?» – подумал он.

На экране появился диктор, и сосед сосредоточил его внимание на телевизоре.

– Мой работает отлично. Очевидно, твой сломался. И так же на других каналах, – он защёлкал переключателем, но и на остальных программах изображение было прекрасным.

Павел тупо смотрел на экран, не видя мелькающих кадров и лишь краем уха улавливая слова соседа. В голове его сомнениями проносились мысли:

«Неужели я схожу с ума? Такое разве могло почудиться нормальному человеку? Прозрачный железобетонный пол. Скажи кому – засмеют. Ещё в эксперименте Валерия не участвовал, только получил предложение – и уже такие сдвиги в психике пошли! – Ему стало страшно за себя, но тут же пришла спасительная мысль: – У меня же есть возможность проверить». – Он приблизился к соседу и, наклонившись к самому его лицу, шёпотом спросил: – Коля, скажи честно, – ты сейчас бутылку из-под софы доставал и пил?

– А как ты узнал? – сосед изумлённо уставился на журналиста и, не понимая, как тот мог догадаться о том, о чём не подозревала даже жена, признался: – Я чуть-чуть, для настроения. Но ты ей ничего не говори.

– За это не беспокойся, – заверил Павел. – Я только марку проверю. «Кагор»? – и, не дожидаясь ответа, сунул руку под софу, извлёк оттуда бутылку и убедился, что по внешнему виду она полностью соответствует той, которую он видел сверху, и что это именно «Кагор», а не какой-нибудь там «Старый замок» или «Пшеничная». Вернув бутылку на прежнее место, он пожал руку ничего не понимающему Николаю и поблагодарил: – Спасибо за помощь. Выручил ты меня.

Вернувшись к себе, Павел обнаружил, что полы приняли обычный вид. Но не успел он успокоиться, как погас электрический свет и сами собой зажглись свечи на металлическом подсвечнике, стоявшем на шкафу. Затем зазвонил будильник, запрыгал на полке и как бы в танце под собственный аккомпанемент завертелся, закрутился на одном месте.

Журналисту почудилось, что в комнате кто-то есть и он спросил:

– Эй, кто тут балуется? Выходи. Поговорим.

Никто не ответил.

Как ни странно, при всей этой галиматье Павел не испытывал ни малейшего чувства страха и с любопытством озирался по сторонам, пытаясь обнаружить зачинщика, но никого не было видно.

Он схватил пляшущий будильник и нажал кнопку, тот смолк. Но как только он поставил его на полку, опять зазвенел и заплясал. Тогда он сунул его в карман брюк, и улёгся на диван. В комнате воцарилась тишина.

Павел удовлетворённо вздохнул и закрыл глаза. Но минут через пять почувствовал, что кто-то щекочет ему пятки. Он слегка приподнял веки и сквозь прищур глаз посмотрел на стопы ног. Серый пушистый кот пытался пристроиться у него в ногах. Безусловно, в нём он узнал соседского любимца, прошмыгнувшего, видимо, в дверь у него между ног.

– А-а, это ты, Васька, шалишь здесь, – Павел схватил его за шиворот и выдворил на лестничную клетку, проворчав: – Тут уже скоро всяких котов за чудо станешь принимать.

После этого в комнате воцарилась тишина, как будто и в самом деле зачинщиком всех беспорядков был кот. Но всё случившееся вскоре показалось Павлу пустяком по сравнению с тем, что произошло впоследствии.

Глава 2

Познание – это забота о будущем, заложенная в подсознании человека. Зачем человек стремится открывать новые земли, новые планеты и вселенные? Сколько смертельного риска несут зачастую эти открытия, гибнут люди, но сильнее страха смерти желание познать мир вокруг себя.

Эксперимент с павлином проходил в оранжерее научного Центра. Здесь, среди экзотической зелени и цветов был установлен огромный чёрный ящик без окон, с одной наружной дверью. К ящику тянулись многочисленные разноцветные провода, и у задней стены расположился длинный ряд всевозможных приборов, экранов, пульт управления, система терморегулирования, фотоустановка, состоящая из трёх фотокамер, и прочая аппаратура.

Возле пульта сидел Анатолий и настраивал приборы, готовя их к работе. Валерий возился у проводов, проверяя контакты.

Внутри чёрный ящик был разделён тонкими стенками на три герметических отсека, каждый из которых соединялся со смежным небольшой дверцей. Отсеки были предназначены для трёх испытуемых: человека и двух павлинов: одного взрослого, второго – птенца, соответствующего по возрасту, в переводе на человеческие мерки, нашему шестнадцатилетнему подростку.

К головам павлинов прикрепили датчики с тонкими проводами, после чего Павел первым вошёл в отсек, чтобы показать пример остальным участникам опыта. Но птицы воспротивились сами заходить в чёрный ящик, не проникнувшись идеей эксперимента, и Валерию с помощником пришлось по очереди загонять сначала взрослого павлина, а затем подростка.

Внутри, в перегородках, разделявших ящик на отсеки, помимо дверей были сделаны крошечные окошки, через которые при освещении можно было следить за поведением птиц, но трудность наблюдений заключалась в том, что эксперимент проходил в абсолютной темноте, и поэтому внутри ящика нельзя было рассмотреть не только павлинов, но и своей руки.

Для птиц в каждом отсеке на некоторой высоте от пола закрепили жёрдочки-насесты, на которых они могли расположиться на время сна и отдыха. Для Павла на пол бросили надувной матрас с подушкой, где он немедленно и устроился, решив, что лёжа улавливать волны из космоса легче, чем стоя, и пусть Валерий не надеется, что он будет метаться в ящике, как вратарь перед воротами, ловя информацию собратьев по разуму.

Собственно говоря, Павел не надеялся увидеть что-либо интересное и поэтому решил отдаться дрёме, положившись на датчики. Это их дело не пропускать волны и сигнализировать об их появлении учёному.

Павлины, очевидно, тоже посчитали, что в такой обстановке лучше всего спать, и взгромоздились на насесты, после чего наступила тишина. Никакие звуки извне не проникали внутрь чёрного ящика, и тишина вполне располагала ко сну, поэтому подопытные вскоре все втроём задремали в своём «тёмном царстве».

Не спали только молодой учёный и его помощник. Им предстояло в течение двадцати четырёх часов, не смыкая глаз, наблюдать за показаниями приборов.

От головы каждого подопытного проводки вели к особым приборам, закреплённым на стенках отсеков, и далее к установкам, переводившим сигналы, поступающие из мозга, в те изображения, которые они видели во сне, а эти изображения, в свою очередь, отснимались фотоустановкой на сверхчувствительную плёнку. Таким образом, всё, что возникало в мозгу, фиксировалось на плёнке в виде соответствующих картин.

Экспериментаторы напряжённо ждали, не спуская глаз с приборов. Минуты тянулись как резиновые. Космос молчал.

Сколько времени Павел проспал на воздушной перине, определить в темноте было невозможно, но, очевидно, мало, потому что, когда он очнулся, веки слипались, и хотелось спать. Проснулся же он от того, что зашумели птицы. Они спрыгнули с жёрдочек, захлопали крыльями, зацокали коготками по металлическому полу.

Потом взрослый павлин издал свой обычный гортанный крик, который в ботаническом саду воспринимается с содроганием, а здесь, в чёрном ящике, и вообще показался жутким, так и мерещилось, что кому-то перерезали горло, и он издал предсмертный вопль.

На душе журналиста стало беспокойно. Он сел на матрасе и хотел почесать голову, но вспомнил, что на ней датчики.

– Придумала же природа чудный голосок, проворчал он в адрес павлинов. – Ворона каркает приятней.

Он встал и попытался походить по камере, но, наткнувшись пару раз в кромешной тьме на стенки ящика, решил, что перемещение с вытянутыми руками, как слепого, его не очень устраивает, к тому же, мешают провода на голове.

Нащупав ногой матрас, он остановился, собираясь вновь принять горизонтальное положение, но внезапно его зрачки стали различать стены, матрас, самого себя. Лёгкое свечение струилось из смежного отсека через крошечное окошко. Свечение разгоралось ярче и ярче. Он прильнул к стеклу. Рядом с ним находился взрослый павлин. Птица стояла посреди помещения, распушив хвост, и от него исходило желтоватое свечение. А когда павлин повернулся, то журналисту показалось, что с его хвоста посыпались искры.

Птица вела себя странно. Она беспокойно вертела головой, словно к чему-то прислушиваясь, переступала с ноги на ногу и поворачивалась то влево, то вправо. Затем, как бы, выбрав для себя оптимальное положение, замерла минут на пятнадцать, оставаясь как изваяние в неизменной позе, что для птицы было странным.

Павел засёк время по часам, пользуясь появившимся светом. После истечения этих минут свечение начало угасать и вскоре наступила вновь полнейшая темнота.

Павлин вновь издал свой ужасающий пронзительный крик, взгромоздился на жердь, и наступила полнейшая тишина. Больше ничего не потревожило покой чёрного ящика, и остальное время Павел проспал на матрасе.

Разбудил его Валерий. Он стоял над ним и тряс за плечо.

– Просыпайся. Опыт закончен.

Птицы были уже выпущены из заключения и разгуливали по оранжерее.

– Есть что-нибудь интересное? – щурясь на яркий свет, спросил журналист.

Валерий таинственно усмехнулся.

– Мои ожидания оправдались. Ровно через шесть часов после начала эксперимента резко усилилось электромагнитное поле в отсеках птиц. В твоём приборы не зарегистрировали его вообще. Напряжённость в камере взрослого павлина возросла до шестидесяти эрстед, в камере птенца – до сорока. Именно в этот период квантограф зафиксировал появление квантоновых волн. А спустя два часа, когда птицы уснули, аппараты начали воспринимать усиленные биотоки мозга. Взрослый павлин дал три варианта машины будущего, а птенец – один вариант.

– А я? – невольно вырвалось у Павла и глаза его загорелись ожиданием открытия в нём самом сверхспособностей и сверхталантов, но ответ друга разочаровал его.

– Твой мозг, представь себе, не дал не только ни одного чертежа, но и даже более-менее сильных импульсов. Обычная энцефалограмма спящего человека – и ничего нового.

– Почему же эти глупые птицы с куриными мозгами выдали тебе сложнейшие чертежи, а мозг человека, окончившего университет, ничего не показал? – обиделся Павел.

– Но у тебя же нет хвоста-антенны, – возразил Валерий. – И к тому же, хочу обратить твоё внимание на тот факт, что птицы не придумывают сами чертежи, а фиксируют в своём мозгу готовые, посылаемые кем-то из космоса. Они – промежуточное звено между нами и теми, кто посылает информацию. Птицы – это всего лишь приёмный аппарат.

Подобное объяснение успокоило самолюбие Павла, и он воспрянул духом. Всё-таки его интеллект выше интеллекта какого-то там напыженного павлина и, перейдя от обиды к своему нормальному состоянию, он поинтересовался:

– И что же ты будешь делать с этими чертежами?

– Попытаюсь материализовать их. Сначала разберусь, конечно, что к чему, и затем постараюсь сконструировать её. Во всяком случае, это будет нечто новое, оригинальное. Но пока о ней будем помалкивать. Кто знает, надеешься на одно, получится другое, и наисложнейшие чертежи могут оказаться ни чем иным, как хаотическим метанием биотоков мозга птицы в момент возбуждения или под влиянием излучений-раздражителей. Открытие, прежде чем оно превратится в открытие, должно быть проверено неоднократно практикой. Однако, я чувствую, что попал на верный след… Посмотри – какие замечательные чертежи!

Захватив плёнку с кассетами, он потащил друга в кабинет, где у него на стене висел небольшой экран и напротив был установлен кинопроектор. Вставив кассету с плёнкой, он нажал кнопку киноаппарата, предварительно зашторив окна, и на белом полотне замелькали чёрные линии, переплетающиеся под разнообразными углами в сложные конфигурации, сходящиеся и расходящиеся, в виде зигзагов и кругов.

Павел, конечно, ничего в них не понимал, так как получил чисто гуманитарное образование, но Валерий упивался наисложнейшими переплетениями, как кружевница – рисунком кружев, и то и дело восклицал:

– Вот, вот, смотри! Потрясающая десятивыпуклая линза со стотысячным увеличением. А вот – луч света при переходе через это устройство делается полым, как водопроводная труба…А это чертежи блока, воспроизводящего из химических элементов органику, то есть живую ткань. Разве мы сами могли бы до такого додуматься? Потрясающе!

Он восхищался, а Павел, глядя на мелькающие кадры, думал: «Не мерещится ли это всё моему другу? Быть может, он видит свои собственные идеи в непонятных переплетениях линий».

Его подмывало рассказать Валерию о прозрачном перекрытии в своей комнате, но, сравнивая личное восприятие с восприятиями учёного, решил, что и его собственный мозг способен срабатывать аналогично, то есть, так как он гуманитарий, то мог тоже нафантазировать эту невероятную прозрачность. Привычки же соседей он прекрасно знал: Николай не раз хвастал ему, как ловко прячет от жены под софу бутылочку винца, оправдываясь тем, что супруга позволяет себе тайно от него на кухне килограммами пожирать шоколадные конфеты.

Зная эти два факта, он просто отчётливо представил их, и мысленные картины были настолько чёткими, что он в первый момент решил, что видит всё наяву. Но прошло время – и он с уверенностью теперь может заявить, что это ему померещилось в силу сильно развитого художественного воображения. Чертежи ему почему-то не кажутся, потому что они его совершенно не интересуют. Каждый видит то, что желает увидеть – вот удивительное свойство человеческого мозга, которое ни к чему не обязывает и не всегда из него следует открытие. К такому выводу пришёл журналист, пока просматривал кадры на экране. Но разубеждать друга ни в чём не стал.

Когда плёнка кончилась, Валерий упаковал её в специальный кассетник, который сунул в портфель, и после этого попросил:

– Помоги донести до дома один прибор. Понадобится для изготовления машины будущего.

Конечно, сам он всю дорогу нёс портфель с кассетником, как наиболее ценную вещь, которую он не мог доверить никому, а Павел, пыхтя, как паровоз, тащил тяжёлый прибор.

Валерий жил в двухэтажном кирпичном особняке, огороженном металлическим забором. Семьи у него, как и у Павла, не было, но он жил с родной тётушкой Лидой. Дом и тётушка достались ему по наследству от отца-профессора, который скончался лет пять назад. И с тех пор сын его мечтал о самостоятельных открытиях и изобретениях, чтобы доказать, что он достойный преемник своего отца, а не пожинатель тех благ, которые накопил в течение трудовой деятельности родителей.

По сравнению с журналистом он жил шикарно, двухэтажный дом имел множество комнат, включая мастерскую, несколько спален, зал для отдыха или гостиную, все со вкусом обставленные и уютные.

На первом этаже, кроме того, располагалась ванная, кухня и прочие подсобные помещения, включая гараж со старенькой «Волгой», которую сам владелец именовал более звучно – «Кадиллак».

Тётушка Лида, худощавая женщина лет пятидесяти пяти с приветливым лицом и неторопливыми манерами, встретила их радостно.

– Наконец-то, явились. А то сутки – ни души. Я уж знаю, раз Валерика долго нет, значит, какой-нибудь эксперимент. Вся изволновалась, как бы чего не случилось. И, конечно, голодные, есть было некогда и нечего, – она ласково посматривала то на одного, то на другого.

– Угадали. Не ели со вчерашнего дня, – подтвердил племянник.

– Изводите себя наукой. Да разве так можно, голубчики мои! – запричитала она, засуетилась. – Сейчас накормлю вас. У меня отличный обед сегодня.

Через полчаса они сидели в столовой и ели суп с пельменями. Рядом расположились тарелки с сардельками и макаронами, салат с капустой и яблоками, винегрет. Тётушка Лида примостилась напротив и пододвигала к ним то одно блюдо, то другое.

– С завтрашнего дня приступаю к новой работе, – объявил Валерий. – Лидия Петровна, сходите сегодня к Ивану Ивановичу, попросите его помочь вытащить лишнюю мебель из мастерской. Главное – чтобы центр комнаты был свободен. Мне для работы необходимо свободное пространство.

Глава 3

Отобедав и отдохнув у друга, вечером Павел вернулся к себе домой. Когда он подходил к двери, ему показалось, что в прихожей кто-то прошлёпал в тапочках в комнату, но он решил, что это – у соседей, а он неправильно сориентировался, откуда исходит звук.

Как только журналист сунул ключ в замочную скважину, у него в квартире зазвенел звонок. Он взглянул на кнопку справа от своей головы – она находилась в обычном положении.

«Наверное, от сотрясения двери получилось замыкание, – решил он и попробовал выключить кнопку, но она продолжала трещать. – Кажется, придётся вызывать электрика». – Он вошёл в прихожую. Но как только дверь за ним захлопнулась, звонок смолк. – «Точно, заклинило в цепи», – утвердился он в своём мнении и сразу же забыл про эту мелочь, так как в его голове забродила интересная тема для статьи.

Сбросив плащ и шляпу, он наклонился и пошарил рукой под трюмо, куда обычно, уходя, клал домашние тапочки. Их на месте не оказалось.

«Что такое? Куда же я их засунул?»

В носках он прошёл в комнату и, обшарив все углы и закоулки, обнаружил пропажу за дверью.

– Как они здесь оказались? – удивился Павел. – Сроду их сюда не ставил.

Но останавливаться на этой пустяковой мысли было некогда, он опасался упустить более серьёзную – для статьи, поэтому, сунув ноги в тапочки, подсел к компьютеру и около часа стучал по клавишам, пока мысли в голове окончательно не иссякли.

Поставив точку в конце предложения, он с минуту посидел, проверяя, не залетит ли в голову ещё какая-нибудь шальная фраза, но вокруг образовался вакуум. Поняв, что на данный вечер он себя исчерпал, Павел пошарил под столом носком в поиске тапочек.

Обычно он, когда садился за стол, снимал их и ставил ступни на перекладину стола, так ноги лучше отдыхали. Тапочек на обычном месте не оказалось снова. Он заглянул под стол, но паркетный пол отражал только его конечности в носках и крышку стола.

«Странно, куда же они задевались? – удивился он и направился в прихожую. Тапочки спокойно стояли под трюмо. – Что это со мной сегодня? Забыл надеть и ищу их под столом, а они здесь. Какие-то провалы памяти. Или это чёрный ящик так на меня подействовал? Опыты на первый взгляд кажутся безобидными, а последствия уже – налицо: с организмом начинает твориться что-то неладное. А что делать? Ради друга и науки приходится рисковать собственным здоровьем, а может быть и жизнью. Но Валерий тоже в юности рисковал, когда я провалился в прорубь, – вспомнил журналист. – Он тоже не думал о себе, когда полз по льду спасать меня».

Павел вздохнул, вспомнив минувшие годы детства, и, вновь надев непослушные тапочки, поплёлся в комнату. Включив телевизор, он улёгся на диване, решив посвятить себя отдыху.

Как раз только что начался увлекательный фильм «Граф Монте-Кристо», и первые кадры настолько захватили его, что он мгновенно забыл и о тапочках, и о собственном здоровье.

Но фильм держал его в плену лишь несколько минут, потом произошло непредвиденное. Молодой человек, главный герой кинокартины, точнее будущий граф Монте-Кристо, вдруг материализовался, соскочил со светящегося экрана прямо к нему в комнату и так просто, словно спрыгнул с окна. Приветливо улыбнулся и попросил прикурить.

– Сигаретки не найдётся? В горле пересохло.

Павел только что выкурил одну, и перед ним на табуретке лежали пепельница и пачка «Явы». Оторопев от случившегося, он, усиленно и непонимающе хлопая ресницами, сел на диване и машинально подал молодому человеку сигарету.

Тот закурил, с наслаждением втягивая ноздрями аромат табака, прошёлся по комнате, оглядывая скромный интерьер, и сообщил:

– Передохну от интриг чуть-чуть… – Затянулся и выдохнул вместе с дымом: – А ты ничего живёшь, спокойно. И тепло у тебя. А я замёрз до чёртиков. – Пока он разгуливал по комнате, фильм шёл без него. – Сейчас моя очередь, – предупредил он. – Минут пять буду занят, потом освобожусь, а эти подлецы, – он кивнул на своих врагов, – будут строить мне козни в течение десяти минут. Так что это время я буду совершенно свободен. Приготовь, пожалуйста, горячий кофе и перекусить что-нибудь, а то дальше пойдёт жизнь с лишениями. Холод и голод. Надо подготовиться физически, – и он бросил на хозяина иронический взгляд.

В тот момент, когда граф должен был появиться в кадре, гость опустил окурок в пепельницу и, бросив: – «Ну, мне пора», – возник на экране, вновь сделавшись плоским в пространстве и далёким во времени.

Но, помня наказ, Павел вскочил с дивана и помчался на кухню готовить ужин. Его проворству в этот момент могла позавидовать любая хозяйка. Ничего не понимая в сути происходящего, он, однако, не хотел ударить в грязь лицом перед неожиданным гостем.

Пролетело несколько минут, а на журнальном столике перед диваном дымилась чашка кофе, источала аромат мелко нарезанная копчёная колбаса, аппетитно желтели ломтики голландского сыра, розовели кусочки ветчины, на сковороде весело скворчало тушёное мясо, вытряхнутое из консервной банки и подогретое, горкой возвышался болгарский салат, тоже выпотрошенный на тарелку из стеклянной банки.

Стол был вполне обильным по объёму блюд, чтобы насытить одного человека и, когда ровно через десять минут молодой герой вновь соскочил с кадра, он был приятно удивлён.

– О, есть чем себя утешить перед долгими годами лишений. Наемся – и на 20 лет скитаний хватит. – Он принялся за еду с большим аппетитом, и содержимое тарелок исчезало с поразительной быстротой. – У тебя ещё чего-нибудь не найдётся? – спросил он, когда в его горле исчез последний кусок.

– У меня есть вчерашняя курица и бублики, – неуверенно ответил хозяин, сомневаясь, можно ли такие вещи предлагать гостю.

– Неси, – приказал молодой человек, ничуть не смущённый несвежестью продуктов и, когда перед ним на стол легли остатки курицы и пять бубликов, он, как бы извиняясь за неумеренный аппетит, пояснил: – Сейчас меня засадят в тюрьму, а там, сам понимаешь, – жидкая похлёбка и гнилой хлеб.

Граф доел всё до последней крошки и пожал Павлу руку:

– Спасибо, поддержал в трудную минуту, – и вновь сделавшись из объёмного плоским, занял место в кадре фильма.

До конца фильма Павел сидел, как на иголках, и переживал за него уже, как за родного брата. Но когда фильм закончился, и на экране замаячила красивая дикторша, он покосился на неё подозрительно и, опасаясь, что она тоже сейчас выскочит из кадра и потребует ужин, сославшись, что её мама не кормит, а у него – пустой холодильник, он нажал кнопку выключателя – и телевизор погас.

В наступившей тишине он несколько по-другому взглянул на случившееся и, потрогав осторожно пальцами голову, стал рассуждать вслух:

– Всё-таки у меня что-то серьёзное с головой. Галлюцинации на почве одиночества или эксперимента? Я человек впечатлительный, люблю пофантазировать и при определённом состоянии увидел плоды своего воображения. Вопрос только в том, кто съел мои продукты из холодильника? – он устремил взгляд на пустые тарелки, продолжавшие стоять на журнальном столике, косточки от курицы аккуратно сложенные на пепельнице. – Или я сам всё съел и не заметил? Интересно, способны ли нематериальные вещи пожирать материальные? – Вопрос относился к образу графа Монте-Кристо. – Ведь по существу, он является плодом воображения, – рассуждал Павел вслух. – А разве плоды воображения способны уничтожать реальное? Собственно говоря, бомба – тоже плод чьего-то воображения, а как свободно уничтожает материальные вещи.

Он окончательно запутался и, найдя на тарелке крошку, отправил её в рот, затем пощупал свой желудок, надеясь обнаружить съеденное внутри, но желудок был пуст, и он почувствовал, что не прочь был бы и сам перекусить.

Нет, что-то непонятное творится со мной, – проговорил он и обомлел.

Чей-то нахальный, развязный голос, хрипловатый и ворчливый, произнёс довольно громко:

– Курить меньше надо. А то накурятся до одурения, а потом не поймут, что с ними.

Павел посмотрел по сторонам – в комнате он находился один.

«Неужели и слуховые галлюцинации начинаются? – мелькнуло у него в голове, и он испытал страшную тоску, ощутив себя пациентом психиатрической больницы. Еще бы несколько минут тишины – и он бы более глубоко прочувствовал себя в этой роли, но тот же хрипловатый голос вдруг самозабвенно и нагло, как в собственной квартире, запел арию князя Игоря:

– О, дайте, дайте мне свободу, я свой позор сумею искупить…

Такая наглость отрезвила журналиста, и он решил, что какой-то горький пьяница в его отсутствие пробрался в квартиру, залез под диван и оттуда пробует оригинальничать. Он заглянул под спальное ложе, потом под стол, но там было пусто.

Голос между тем весело, от души расхохотался:

– Ты меня, что ли, ищешь? Вот дуралей! Я же у тебя перед глазами. Ты бы еще под ванной поискал или в мусоропроводе. Абсолютно никакой слуховой ориентации.

Глаза Павла лихорадочно забегали по комнате, но безрезультатно. Голос слышался со стороны окна, но там не было никого.

– Что, как бешеный, глазищами вертишь? Совсем обалдел. Вот он, я, на окне стою. Не узнал, что ли?

И тут Павел увидел на подоконнике толстый щетинистый кактус. Он смотрел на Павла маленькими круглыми глазками и ехидничал.

– Ох уж эта молодежь, никотина наглотается до позеленения, телевизор насмотрится до умопомрачения, а потом своих не узнаёт.

– Каких это «своих»? – журналист оторопел.

– Ясное дело, каких. Самых обычных, – уверенно заявил кактус. – Я, что ли, не твой? Может, скажешь – графа Монте-Кристо?

– А он здесь точно был?

– Был. Конечно, был. Собственными глазами видел, – заверил кактус.

Павел с сомнением покосился на его крошечные глазки, опушённые колючками, как ресницами, с трудом соображая, откуда же это у кактуса взялись «собственные глаза». Раньше он их никогда не видел.

– А что это ты запел про свободу? – полюбопытствовал Павел, не зная, о чем можно разговаривать с растением в цветочном горшке.

– Так граф же двадцать лет ни за что в тюрьме отсидел, – пояснил кактус. – Я ему сочувствую всей душой, поэтому и запел: «О, дайте, дайте мне свободу…». Ты только телевизор разверни ко мне экраном. Мне же неудобно сбоку смотреть. Так и окосеть можно.

Журналист, чувствуя, что начинает окончательно терять голову, развернул телевизор и собрался выйти на улицу, проветриться от впечатлений, но кактус остановил его:

– Ты ж включи бандуру, мне одному скучно тут торчать.

Павел нажал кнопку, и «бандура» заработала.

Кактус одобрительно крякнул:

– Ну вот, теперь полный порядок, – и бросил вдогонку уходящему журналисту: – Долго не шляйся! Чтоб к десяти был дома.

– Смотри-ка, родственничек какой нашелся, – в сердцах буркнул Павел и помчался по ступеням вниз.

Выскочив на улицу, он на какое-то мгновенье остановился, размышляя, куда направиться, и решил, что лучше всего – к другу.

Когда в природе происходит что-нибудь из ряда вон выходящее, консерваторы, глядя на чудо в упор, безапелляционно заявляют: «Этого не может быть никогда», даже когда это чудо щелкает их по лбу.

У людей, доверяющих своим чувствам, но слабо подготовленных к чудесам, наступает завихрение в мозгах, и лишь у некоторых хватает трезвости, наблюдая, запоминать всё до мелочей, анализировать и, не понимая, в чем дело, все-таки признавать: «Да, это было, но явление пока непонятное и необъяснимое».

И, собирая факты по крохам, вопреки насмешкам консерваторов, они в итоге докапываются до истины.

* * *

Валерий сидел в кабинете, разбирая чертежи, делая в тетради выписки и заметки. Когда журналист предстал перед ним в домашнем халате и тапочках, он не удивился и не обратил внимания на его необычное одеяние, поглощенный собственной работой, и в первую очередь поторопился поделиться с ним собственными новостями.

– Сногсшибательная машина! Чертежи сложные, но делать просто, и, самое главное, все понятно. Боялся – не разберусь, все-таки – из другой цивилизации. Но молодцы, разложили данные по конструкции по полочкам яснее ясного. Что за техническое новшество, пока говорить не буду. Когда сделаю, увидишь сам. С завтрашнего же дня приступаю к монтажу.

– Да, тебе хорошо. У тебя всё ясно, – тяжело вздохнул Павел. – А у меня сплошные проблемы.

– Что случилось? – только сейчас ученый обратил внимание на то, что журналист явился к нему в халате.

– Не хотел тебе говорить, но придется. Я, кажется, нуждаюсь в помощи психиатра.

– Да? – Валерий широко раскрыл глаза, и в них отразилась тревога за товарища.

– Ты знаешь, в последнее время мне стала мерещиться разная галиматья. Полчаса назад со мной в моей квартире разговаривал кактус, а чуть раньше я накормил графа Монте-Кристо ужином. Он вылез из телевизора.

– О-О, это, конечно, серьезно, – обеспокоено согласился Валерий, и лицо его сделалось настороженным. – Расскажи поподробнее, как это произошло.

И Павел поведал ему с мельчайшими подробностями обо всем, что случилось.

– …А когда я уходил, он мне наказал вернуться до десяти часов, – вспомнил он в конце повествования.

– Так-так, – задумчиво проговорил ученый, встал из-за стола, походил по комнате, что-то соображая, и, осененный идеей, предложил: – А ты знаешь, это легко проверить. Пошли к тебе и убедимся – говорит твой кактус или не говорит.

Когда друзья вошли в прихожую, из гостиной доносились свист, отдельные непонятные крики, гул многоголосой возмущенной толпы, но весь этот шум явно производился телевизором, и Валерий даже определил, что показывают футбол. Он внимательно прислушался и тихо прошептал:

– Так это же телевизор.

Но тут из комнаты донесся хриплый и совершенно не телевизионный голос:

– Гол! Давай гол. Дубина зеленая, куда бьешь? Мазило двуногое.

Брови ученого изумленно приподнялись кверху, такого наглого голоса в квартире друга ему слышать не приходилось. Он осторожно краешком глаза заглянул за косяк двери, но тот, кто орал в комнате, тотчас же его заметил и довольно бесцеремонно гаркнул:

– Ну, чего косишь из-за угла? Воровать, что ли, надумал? Так я с тобой мигом разделаюсь, своих не узнаешь.

– Это я с Валерием пришел, – видя, что их разоблачили, признался Павел и шагнул в комнату.

Вслед за ним вошел и гость.

– А где ваше «здрасте»? – осуждающе спросил тот же голос и скорбно добавил: – Вот оно, современное воспитание.

От такой встречи гость слегка растерялся и попытался оправдаться:

– Простите, я как-то не привык с кактусами здороваться.

– Теперь привыкай, – бросил тот из горшка и, глядя в телевизор, неожиданно заорал: – Шляпа, лови! Чего зеваешь? Судью на мыло!

Павел сел на диван и развел руками:

– Вот видишь, как орет. Оглушит в два счета. Как ты думаешь, слуховая галлюцинация одновременно у двоих бывает?

– В необычных условиях – да. Но у всех разная. А мы с тобой наблюдаем одно и то же явление и слышим одни и те же слова. Давай подойдем к факту трезво. Если в мире бывают говорящие вороны, попугаи, почему бы не быть говорящему растению? В Австралии один гусь произносил целые фразы вроде: «Что-то Мартина долго нет» или «Кажется, дождь собирается, пора белье снимать». Безусловно, Природа умнеет век от века, и нам с тобой остается признать, что мы столкнулись с ее новым уникальным проявлением – говорящим растением, единственным в своем роде.

– Попробовали бы вы еще меня не признать, – хмыкнула колючка из горшка. – Я такой один на всем белом свете. Но журналистов и операторов с кинокамерой прошу ко мне не водить, я вам не кинозвезда. И вообще – обо мне никому не распространяйтесь, а то сопрут еще, а я привык к этому окну и другого не потерплю.

Валерий осмелился приблизиться к растению и взглянул на диковинку поближе.

С минуту кактус терпеливо смотрел в телевизор, делая вид, что не замечает, как его разглядывают, потом скосил темно-зеленый глаз кверху, на задумчивое лицо ученого и с гордостью спросил:

– Ну, как? Хорош?

– Да, конечно. Вроде бы всё самое обычное. Только вот глаза, нос, рот. Интересно – и мозги у тебя есть?

– Но-но насчет мозгов, – пригрозил сердито кактус. – А то вздумается сдури ножичком меня ковырнуть. Раз говорю – значит есть. Но об этом хватит. Мешаете вы мне футбол смотреть. Шли бы на кухню и болтали там, сколько угодно.

– Хорошо, больше мешать не будем. Пошли, Павел.

Друзья, невежливо выдворенные на кухню, устроились за маленьким столиком. Журналист в присутствии друга пришел в норму, поверив, что с психикой у него всё нормально, и происходящее следует воспринимать так, как воспринимает всё новое в этом огромном мире ребенок, то есть принимать как должное, без этой умопомрачительной недоверчивости и недопонимания, доводящего до психиатрической больницы.

А если бы ребенок удивлялся автомобилю, который способен ездить на колесах без лошади, точно так же, как Павел удивился говорящему кактусу, какие стрессы испытывало бы его сознание каждый раз при встрече с подобными необычными явлениями. Но психика ребенка устроена таким образом, что самое удивительное и поразительное (до определенного возраста, пока не станет взрослым) он воспринимает как само собой разумеющееся, как норму, и поэтому быстро постигает это «невероятное» и перерастает его в своем развитии, упрощая чудо до определенных нормальных явлений.

А мы, взрослые, получаем стресс именно потому, что не способны доразвиться до этого явления, перерасти его и сделать простым и наивным, как допустим, горящая электрическая лампочка, двигающиеся на экране телевизора люди, говорящая и поющая коробка радиоприемника. Для дикаря – это чудеса и потрясение.

Мы же переросли подобные чудеса сознанием и поэтому они превратились для нас в обычные будничные вещи. Ребенок, не понимая «чудес» техники, не отторгает их, воспринимая как должное, потому что у него имеется потенциал постижения. У кого этого потенциала нет (он уже иссяк или его вообще не существовало), тот превращается в консерватора, у того страх и стресс перед непонятным и непривычным довлеет над возможностью и желанием познать и объяснить загадочное и удивительное.

А так – ну ездит машина и ездит – и малыш воспринимает это, как обычное явление, а понимать начинает позднее, много лет спустя, когда, вырастая, достигает такого уровня развития сознания, который способен разделить машину на множество деталей, частей и понять их работу, каждой в отдельности и всех вместе в совокупности.

Именно так и решил смотреть Павел на говорящий кактус, и теперь ничто, как ему казалось, не могло смутить его спокойствия.

Он поставил чайник на огонь, достал вазу с вареньем и спросил у друга:

– Ну, что? Понравился тебе этот оригинал?

– Еще бы! Удивительное созданье. Странно, что столько лет молчал – и вдруг заговорил. Но, с другой стороны, если задуматься, то почему мы, люди, считаем себя единственными разумными существами? Ведь должны же быть и иные формы разума. Даже в животных заложены более низкие формы сознания, и они по-своему, не словами, а образами мыслят и принимают решения, как вести себя в той или иной ситуации. На одних рефлексах в нашей сложной жизни далеко не уедешь. Животное должно принимать решение, то есть образно мыслить.

Я сравнивал по уровню поведения домашнего кота и дворового, предоставленного самому себе и цель в жизни у которого – только набить себе брюхо. Домашний кот оказался более смышленым и, так сказать, образованным, потому что перенял от человека многие понятия. У него даже взгляд резко отличался от взгляда дворового кота: у одного был внимательный и анализирующий, наблюдающий и готовый принять решение, а у другого – дикий, тупой.

Кроме того, приборы показали, что биотоки мозга и зрительные образы у домашнего кота оказались выше. Этим я хочу сказать, что если на нашей земле имеются разные типы биологического аппарата мышления, то во вселенной их должно существовать еще больше. Не оправдываю тех ученых, которые возвысили человека в ранг единственного и неповторимого, и на этом факте мозги у них заклинило.

– Да, разные загадки существуют в природе, – согласился Павел. – Мне кажется, она специально подсовывает человеку тот или иной феномен, чтобы расшевелить его стереотипное мышление, а он всё ни с места. Действительно, и в самом деле – что я так испугался странностям в квартире? Это же Природа дает информацию к размышлению, а я, вместо того, чтобы философствовать, наблюдать, искать разгадку, стал искать неполадки в себе.

Закипел чайник, и Павел разлил в чашки душистый напиток.

– Вот он, наш консерватизм, – подхватил Валерий. – Привыкли считать, что должно быть так, как нам внушили, и любые отклонения от этого эталона воспринимаем как ненормальность. А между прочим, тот, у кого подобное консервативное мышление, никогда не сможет стать ни настоящим писателем, ни настоящим ученым. Любая мысль должна предполагать варианты. Вот у меня иногда появляется провокационная идея – а что было бы, если бы мы имели другую биологическую форму? Наше тело порой мне кажется очень несовершенным, оно ограничивает наши физические возможности и развитие интеллекта.

– Почему это интеллекта?

– Потому что подвержено болезням и усталости. Плохое здоровье препятствует развитию умственных способностей в том плане, что человек не использует все свои силы и энергию на развитие ума, часть приходится тратить на борьбу с болезнью. Кроме того, любая усталость тоже ограничивает наши порывы. Хочется работать и работать, внутри такая жажда созидания, а усталость хватает тебя за горло, валит с ног, приказывает: «Хватит», и остается неудовлетворенная и всепоглощающая жажда творчества. Вот тогда-то с сожалением и грустью думаешь о немощи тела, о несовершенстве своей материальной основы, не дающей возможности трудиться.

Усталость, слабость одолевают тело; бессилие, непереносимость перегрузок, болезни лишают нас возможности работать бесконечно, удовлетворяя неиссякаемую жажду созидания. И тогда хочется освободиться от своей несовершенной формы и приобрести такое состояние, которое не сковывало бы твою деятельность границами несовершенной материи. Да и вообще, если взглянуть на свое тело как на некую биологическую машину, то мы всё свое свободное время тратим на обслуживание этой машины.

На что уходит большая часть нашей жизни? Как ни странно – на ублажение собственного тела. Восемь часов работаем на производстве, чтобы заработать деньги, потом бегаем по магазинам и стоим в очередях, чтобы на эти деньги купить продукты. Затем три часа готовим пищу, чтобы за десять минут ее уничтожить. А сколько времени уходит на одежду, которая должна защищать и согревать наше тело. Опять же – бегать по магазинам, доставать, шить, содержать одежду в порядке, то есть стирать, гладить, штопать. Потом содержать непосредственно свое тело в чистоте: купаться, умываться, чистить зубы, делать прически, бриться, гулять и делать зарядку, лечиться, обязательно спать семь часов. Вот и получается – в сутки двадцать три часа уходит на содержание тела и один час – на ублажение и воспитание души. Слишком дорого обходится человеку его тело, а бедная душа, как беспризорный ребенок, довольствуется крохами. Вот поэтому и возникает провокационная мысль – а существует ли в природе что-нибудь более рациональное, более удобное и менее уязвимое?

Мы живем в четырехмерном мире, но имеются пятимерные, десятимерные и прочие миры. А если они существуют, то и там должны быть какие-либо формы жизни. Только мы соприкасаемся с их проекциями и поэтому не имеем возможности представить себе их полное изображение. Чтобы увидеть их целиком, то есть перейти из одного пространства в другое, необходимо приобрести добавочное пятое измерение.

– Каким образом?

– Нам трудно это представить, потому что о пятом измерении мы пока почти ничего не знаем. Поэтому лучше представлять на более простых и хорошо известных нам понятиях и моделях. Допустим, по круглому шару в плоскости его поверхности ходит плоский человечек, шар замкнут в третьем измерении, и поэтому человечек будет двигаться в этой плоскости бесконечно. Чтобы выйти к нам в объемное трехмерное пространство, он должен приобрести третье, пространственное измерение, и тогда он увидит нас и всё то, что происходит в нашем объемном пространстве. А пока он не вышел из своего двухмерного мира, ему не суждено воспринять нас объемно.

Мы можем явиться к нему только как проекция. Надавим пальцем на плоскость, по которой движется плоский человечек, но он не увидит наш объемный палец, потому что лишен третьего пространственного измерения, а обнаружит всего лишь плоский след в виде круга. То есть в его мире любое наше соприкосновение или вторжение будет восприниматься как плоский след, проекция, и поэтому полного представления о нас он никогда не составит.

Он будет ходить вокруг круглого плоского следа от пальца и рассуждать – что это за круг и чему он принадлежит? Чувствуешь, какая разница в данном случае между ним и нами? Непостижимая пропасть. А круг – это всего лишь проекция на плоскость от одного предмета. Таких разных проекций от одного пальца может быть множество, но все они не дадут полного объемного представления о нем. Лишь только обладание третьим пространственным измерением позволит получить реальное представление о его объемной форме.

– Понятно, – вставил Павел. – Значит, аналогично происходит и в пятимерных, шестимерных и так далее мирах. И чтобы нам перейти из нашего четырехмерного мира в пятимерный, мы должны во времени стать постоянными и тогда увидим то, что недоступно для четырехмерного пространства. И так, постепенно овладевая новыми измерениями, можно переходить из одного мира в другой?

– Это лишь одна сторона дела. Переходя на более высокую ступень развития мира, мы сами должны быть соответственно развиты и обладать более высокими и развитыми органами чувств и способностью более скоростного перемещения в пространстве. Я снова обращусь к простому примеру.

Допустим, мы перенеслись в новый мир как есть, приобретя только дополнительное измерение. Что будет дальше? Не попадем ли мы в положение муравья? Представь себе – человек стоит рядом с муравейником, но насекомые его не видят и не слышат, потому что не способны воспринять в целом как единый образ, и не способны увидеть его с головы до пят таким, каков он есть, только по причине неразвитости своих органов восприятия. Подставит человек муравьям свой палец, насекомые будут по нему бегать и воспримут человека не в целом, а его малую часть.

Ткнёт он палочкой в муравейник, произведет некоторые разрушения – и они увидят только конец палки и разрушения, а причину их понять не способны опять же в силу примитивности органов чувств и слабости интеллекта. Они не воспринимают те скорости, с которыми перемещается человек: шаг, другой – и он, по их меркам, удаляется на сотни километров, исчезая из зоны доступности их органов чувств. Палку сунули и тут же отдернули – скорость для них настолько велика, что они не успевают заметить, откуда появляется инородный предмет, и как он двигался прежде.

Или, допустим, возьмем муравья и перенесем мгновенно с дерева на дерево – и это он воспримет как чудо, потому что не способен понять и объяснить, как это произошло. Понятия, восприятия, скорости и масштабы его мира не адекватны нашему, поэтому любые проявления со стороны человека он воспринимает как стихийное бедствие, как ураган, как чудо. Казус в том, что мы его видим, наблюдаем за ним, а он нас не замечает. И мы можем вмешиваться в его жизнь и влиять на нее каким-то образом. Он же существенно повлиять на нашу не способен, а если начнет мешать, мы его просто уничтожим: разорим муравейник или зальем кипятком – и насекомое воспримет это, как стихийное бедствие, не осмыслив сути явления, как и мы, впрочем, до сих пор до конца не понимаем причин стихийных бедствий, уносящих сотни и тысячи человеческих жизней.

Если то же самое перенести на самих себя: мы – это муравьи, а кто-то другой, более развитый, наблюдает за нами и иногда, чисто из любопытства или озорства, вмешивается в нашу жизнь, а мы его вмешательства представляем себе, как чудеса. Наши собственные органы чувств могут оказаться слишком малоразвитыми, чтобы оценить что-то, превосходящее нас многократно и притом перемещающееся со скоростью, превышающей нашу в бесчисленное число раз. У более высоко развитого существа и органы восприятия должны быть развиты соответственно.

К примеру, муравей видит где-то на расстоянии порядка нескольких сантиметров. Мы же по отношению к нему видим на расстоянии до нескольких тысяч метров. Какова разница, не правда ли? Для муравья – непостижимая. И надо заметить – это, несмотря на то, что и мы, и он живем в одном четырехмерном мире. А если есть такая разница, как мы и муравьи, то почему же не может быть и такой разницы, как мы и еще кто-то? И точно так же этот «кто-то», более высокого уровня развития, может несоизмеримо с нами видеть необъятные просторы вселенной и наблюдать в них то, что нашему зрению недоступно. Аналогично и с прочими чувствами. И хочу обратить внимание еще на один момент. Каким образом мы сумеем показать насекомым, что существуем рядом и наблюдаем за ними? Как проявить себя в их колонии при всей своей развитости по отношению к ним и при всей своей высокоорганизованности, если не прибегать к достижениям всей цивилизации? Ты один на один с муравейником.

Валерий уставился на друга ожидающе. Тот неопределенно повел бровями.

– Если один на один, то довольно трудно. Я могу бросить им кусок пищи и воткнуть прутик в их жилище. По крайней мере, больше ничего не придумаю, – он развел руками.

– Вот именно. Очень трудно обратить на себя внимание при такой разнице в развитии, а тем более доказать, что ты существуешь. Бросить кусочек пищи и произвести разрушения – иначе мы никак не в состоянии проявить себя по отношению к ним. И возможно, кому-то другому, стоящему много выше нас, также трудно обратить на себя наше внимание.

Глаза Павла загорелись лихорадочными огнями.

– Так ты думаешь – то, что творится в моей комнате – это следы деятельности более развитого существа? У меня побывал тайный визитер?

Валерий задумчиво забарабанил пальцами по столу, помедлил несколько секунд и ответил:

– Но если в Природе происходят чудеса, то должно же это быть делом чьих-то рук. В мире часто наблюдаются удивительные наисложнейшие и непонятные явления. Важно понять, в силу каких причин они происходят, что является их движущей силой и каковы закономерности проявления. Я считаю, нам остается только быть максимально внимательными ко всему, что творится вокруг. Наблюдай и записывай, а выводы придут позднее.

Глава 4

Валерий пришел в «Лабораторию биотоков мозга» за час до начала рабочего дня, чтобы произвести кое-какие расчеты на вычислительной машине.

Анатолий уже сидел за своим столом и раскладывал папки. Они поприветствовали друг друга, и каждый углубился в работу.

Молодой ученый достал из портфеля необходимые тетради и, подойдя к вычислительной машине, ввел исходные данные. Тут же на дисплее загорелись голубые символы, машина давала ответы за считанные секунды. Но не успел он переписать их в тетрадь, как на его столе беспокойно зазвонил телефон. Углубленный в работу, он не поднял трубку, но телефон продолжал упорно раздражать барабанные перепонки, настаивая на разговоре. Недовольный, он схватился за аппарат, резко бросив в микрофон:

– Я слушаю.

Из трубки послышался знакомый голос журналиста.

– Валер, бросай дела и срочно приезжай ко мне. Лучше на своей машине. У меня для тебя интересное сообщение. Приезжай немедленно, – и в телефоне запикало, свидетельствуя, что разговор окончен.

– И чего так торопится? Даже ответа не дождался, – нахмурясь, произнес Валерий.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.