13

Заседание продолжалось. Голоса время от времени пропадали. Девяносто третий, лежа на полу, закрыв собой микроустройство внимательно слушал. И вздрагивал. Мне все было ясно. Если бы не навязчивая мысль о бегстве и не вера в него, я ворвался бы в кабинет доктора Андриша и наглотался его таблеток от которых засыпаешь навсегда. Доктор Андриш хранил их в зеленой банке в углу своего медицинского шкафа. Но мне не нужны эти таблетки. Я выберусь отсюда ведь и Хензег считает, что это не так уж невозможно. Я доберусь до людей до обычных людей, для которых пишут стихи, поют песни, рисуют картины. Сюда каждую ночь приходит кто-то из этих людей. Я часто слышал ночами шаги в коридорах, разговоры приглушенный смех видел движение теней, видимо, ночью сюда доставляли продукты медикаменты, пробы и прочие необходимые для нас вещи. Вряд ли кто-нибудь из них знал правду, они приходили в темноте и уходили в темноте. Не задавали вопросов и не ждали ответов. Загадочные безликие и безымянные.

Девяносто третий продолжал подслушивать. А рядом со мной появился старый ученый. Я осмотрелся. Девяносто третий ловил своим устройством пропадающие голоса Хензега и Зибеля. И ничего не замечал.

– Чего ты боишься? – спросил меня отец. – Ты ведь похож на меня. Я много сделал для людей. И не пожалел ни собственного благополучия, ни себя самого. И ты не пожалеешь. Каждый человек обязан сделать что-то хорошее, хотя бы один маленький шажок вперед. Ты убежишь отсюда, чтобы рассказать все людям, я с тобой, мир не так уж велик, и я научу тебя, что делать. Я мертв, но ведь ты жив, а ты – это я. Я никогда не боялся. И ты не бойся. В кабинете Зибеля ты найдешь истории моего времени. Изучи их внимательно они раскроют тебе глаза. И помни совесть ученого – его ответственность перед миром. Готов ли ты отвечать за свою работу? Кому ты служишь? И будь осторожен с Зибелем он может перехитрить и Хензега и всех вместе взятых, он – хитрая лисица в третий раз тебя не упустит. Дай руку девяносто третьему, протяни руку остальным, станьте одной цепочкой, стеной…

– Да, – прошептал я.

– Что с тобой? – спросил девяносто третий и тревожно взглянул на меня – Не шуми! Сейчас должен прилететь какой-то генерал Крамер. Похоже важная птица. Ты что-нибудь о нем слышал? Они собираются объявить особое положение.

– Зибель не допустит. Для него это… конец.

– Надо поторопиться. – Девяносто третий поднялся с пола. – С каждым днем становится все труднее. Я буду держать в поле зрения Хейзега, а ты присматривай за Зибелем. И нужно скорее подключить кого-нибудь из наших.

14

Дорога в мир начиналась из кабинета Зибеля. Нужно было снова попасть туда. Я знал эту дверь, и сейчас, когда Зибель успокоился считая меня мертвым, особенно важно было снова открыть ее. А Зибель действительно успокоился. Его лицо вновь обрело выражение печали и святости. Он погрузился в работу, часами просиживал над нашими исследованиями, терпеливо наставляя нас задавал многочисленные вопросы и выслушивал ответы.

– Ты хорошо знал сорок седьмого? – спрашивала Вега.

Она часто приходила ко мне присаживалась на край кровати, но избегала любого моего прикосновения и чтобы она не уходила я не трогал ее.

– Конечно, – отвечал я. – Тебе никогда не кажется, что сорок седьмой – это я: то же лицо те же руки, те же мысли?

– Не знаю. – Вега внимательно и долго разглядывала меня. – Трудно сказать. Когда я сюда вхожу у меня вдруг радостно бьется сердце но потом вспоминаю что Альтаир мертв, и мне хочется расцарапать твое лицо. И плакать, плакать. Возможно, подобные чувства испытывают люди, когда им изменяют: вроде бы есть человек, а он мертв. Но когда я не смотрю на тебя мне хорошо, потому что с тобой я могу разговаривать о нем, а с другими не могу.

– Почему ты любишь именно его? Ведь он во всех нас, а мы – в нем.

– Нет, – заплакала Вега. – Это невозможно объяснить. Мне кажется, что только любовь способна открыть ту неуловимою индивидуальность, которая скрыта в каждом из вас. Только любовь. Иногда мне кажется, что он идет по коридору. Выхожу и вижу – он, его походка. Позову его, а он проходит мимо. Альтаир остановился бы взял бы за руку… Не знаю, как тебе объяснить… Возможно это оттого, что я ношу его в себе он во мне…

– Как в тебе?

Я повернулся к ней увидел опухшие от слез глаза. Все в ней мне было дорого. Я подошел ближе. Она встала ее волосы коснулись моей щеки.

– Не, знаю, но сейчас во мне бьются два сердца. Дай руку не бойся. Послушай ведь их два? Одно – Альтаира. А ночью ко мне приходил Зибель. Он не может быть один. Все время говорит о своей покойной жене. Но когда он мне сказал, что сорок седьмой умер я не поверила. А еще он сказал, что я больна и должна пойти к доктору Андришу. Но я не пошла. Зибель размяк, как ребенок никто его таким не видел, но со мной он искренний и слабый, он хотел бежать, говорил о себе и Елене потом стал называть меня Еленой и обнимать, он был так страшен, что я испугалась и хотела уйти.

– Что он еще тебе сказал? Вспомни, это очень важно! Вспомни! Сосредоточься…

Я начал трясти ее за плечи – она выпрямилась.

– Что еще? Он сказал, что мы с ним сбежим отсюда. Для него я была Еленой и он настаивал на бегстве пока не поздно и пока его не убили. Я не хотела верить, но он открыл какую то дверь и я увидела.

– Что?

– Реку, деревья, звезды. И лодку. Маленькую как ракушка. Она медленно раскачивалась вместе с веслами Зибель потянул за веревку обернулся ко мне и понял вдруг кто перед ним.

– И что? – Я задыхался от волнения.

– Ничего. Мы медленно вернулись в мою комнату. Он приказал мне молчать

– Ты должна беречься. Смогла бы снова найти эту дверь? Без Зибеля?

– Нет.

Я долго ждал девяносто третьего в его комнате. Наконец он пришел и не один. Сопровождавший его клонинг недоверчиво посмотрел на меня. Я тоже насторожился. Девяносто третий заметил наши взгляды и рассмеялся. Похлопал нас по плечам.

– Так мы ни к чему не придем, запомните это.

– Но я не смогу распознать его среди остальных. Как я буду налаживать контакт именно с ним?

– Это ненадолго. Скоро мы приобщим и остальных. Девяносто третий все продумал в нашей одежде он скрыл микроустройства которые ловили нас, где бы мы ни находились.

Девяносто третий записал какой-то секретный разговор между Хензегом и генералом Крамером. Хензег настоятельно требовал помощи. Генерал обещал. На базу должно прибыть новое лицо обладающее особыми полномочиями. И это лицо введет здесь военное положение. Девяносто третий упорно искал путь к термоядерному самоликвидатору, но пришел к выводу, что и Хензег не знает о его местонахождении.

15

Прибыл новый…

А доктор Зибель исчез.

Как-то утром он не явился на лекцию и мы молчаливо спустились в лабораторию. Я был потрясен. Неужели он бежал? Или просто ночью его убрали, как вообще без шума ночами здесь проворачивали некоторые дела? Или он заболел?

Я с нетерпением ждал следующего дня. Он снова не явился. Мне стало ясно, что Зибеля больше нет среди нас. И никто не счел нужным объяснить нам куда девался человек, которого мы встречали каждый день на протяжении двадцати лет. Мне хотелось выяснить, что с ним случилось. И что угрожает Веге и всем нам. Я несколько раз спрашивал Хензега о Зибеле, но он только улыбался и уклонялся от ответа. Молчал и доктор Андриш. Он выглядел слишком бледным и слишком испуганным. Теперь у меня оставался только кабинет Зибеля, только кабинет Зибеля мог раскрыть истину.

Как только я попал туда я понял, что Зибеля уже нет в живых. Со стены на меня смотрели задумчивые глаза его жены, смотрели прямо и улыбались. Зибель никогда бы не оставил ее портрета. Я снял портрет со стены. У меня было мало времени. Снаружи послышались чьи то медленные равномерные угрожающие шаги. Я облокотился на стол – все выглядело так, словно человек вышел на минуту, пепельница полна окурков, рядом с микроскопом лежала раскрытая папка, ящик письменного стола был слегка выдвинут и из него беспорядочно торчали записи Зибеля. Написанные неразборчивым почерком, они привлекли мое внимание знакомым словом «клонинги».

Предстояла новая встреча с доктором Зибелем. Даже после его смерти.

Новый уже приступил к работе. Его звали Папанелли. Какая-то скованность чувствовалась в его осанке как будто он всю жизнь носил тесную одежду. Он был относительна молод, лет тридцати пяти, был спокойным, непроницаемым, почти не разговаривал. Кабинет доктора Зибеля стал его кабинетом. Когда-то широко раскрытые двери теперь плотно закрывались, и из-под них пробивались полоска света и аромат сигары. После краткой и вдохновенной речи о том, что от нас многого ждут в будущем, он увеличил часы работы в лаборатории, отменив временно лекции, поскольку считалось, что мы и так имеем превосходную подготовку. Стоило нам на минуту покинуть рабочее место, как тут же раздавался сигнал, и перекрывались выходы на верхние этажи. Стоило нам пройти по коридору, как тут же зажигались контрольные лампочки. Лампочки вспыхивали и над дверями наших комнат, как только мы туда входили. Каждый из нас должен был носить свой номер на груди с левой стороны, на месте, точно определенном доктором Андришем, и номер пульсировал. Это вызывало чувство страшной уязвимости. Никто не имел права садиться на чужое место. Никто не имел права ночью покидать свою комнату. Нельзя было запирать ее на ключ. Мы спали теперь при сильном освещении. А если утром мы собирались группой больше троих, об этом тотчас сигнализировали невидимые сирены, и к нам бросался доктор Андриш, а следом Хензег. Изоляция, изоляция…

Когда Папанелли произносил слово «дисциплина», его голос менялся, превращаясь во что-то твердое. Стоило ему спуститься за нами в лабораторию, как он начинал метаться от одного к другому; приказывая поторопиться. Спешка могла привести к катастрофе, как в секторе А. Один из наших попытался было объяснить ему, что наша работа требует последовательности, что она – новая и неизвестная, и через минуту его уже вели к центральному лифту. А оттуда… Кто-то из клонингов спросил, куда повели его коллегу, и в следующий миг повели и его самого. Больше никто ни о чем не спросил. Мы боялись не только Папанелли, мы боялись друг друга, Хензега и всех остальных. Страх стал нашим постоянным состоянием. Но вместе со страхом в нас нарастал и гнев. Мы были людьми. Чем ниже опускались наши головы, тем опаснее становились мы сами. Но господин Папанелли не знал клонингов.

Что-то в нас изменилось. Все вдруг стало предельно ясно, как будто вдруг попало в фокус. Я не терял времени. И девяносто третий не терял времени. Мы шли от одного к другому и рассказывали правду. Тихо, на ухо, между прочим. Это действовало.

Мы рассказали другим и о ядерном самоликвидаторе. Кое-кто видел в этом выход – взорвать базу.

– Ни в коем случае! – возражал я. – А другие клонинги? Которые живут бог знает где? Бегство отсюда возможно, хоть это и кажется невероятным. Один из нас или несколько выберутся и расскажут все людям.

Девяносто третий поглядывал на меня. Только мы двое знали о существовании двери, куда отвел Зибель Вегу. Нужно было открыться до конца.

– Мы не будем сидеть здесь сложа руки.

Мы сорвали номера со своей груди и швырнули их к ногам Папанелли. Мы не желали быть только светящимися номерами, слишком долго нам отказывали в индивидуальности. Поздно было превращать нас в безликие номера. Мы выбросили браслеты и разбили контрольные лампы над дверями.

Лицо Папанелли стало пепельным.

– Это же бунт! – испуганно кричал он и искал Хензега, чтобы дать ему распоряжения.

Хензег молчал. И доктор Андриш молчал.

Двадцать лет «база» прожила в мире. Двадцать лет, подчеркивал злобно Хензег, и ему вторил доктор Андриш. А теперь, когда приехали вы…

– Но вы сами меня вызвали! – кричал Папанелли, а мы слушали, прижав уши к микроустройству.

– Никто вас не звал! – резко отсек Хензег. – Никто!

– Меня послал генерал Крамер. Положение было…

– Тихим и спокойным, – засмеялся Хензег своим особым смехом, от которого у меня по телу побежали мурашки.

Похоже, Хензег ожидал получить чего-то большего после смерти Зибеля, но не получил. Подозрение, которое было причиной смерти Зибеля, тенью ложилось и на него, и он это понял с приходом нового. У Папанелли была неограниченная власть, от него ждали скорых результатов и нормализации обстановки. Он ничего не понимал в науке и в психологии, но этого от него и не требовалось. Его единственная задача – подчинять. И науку. И психологию. И клонингов. И тех, кто за них отвечал.

– Ты думаешь Хензег не знает о тайном кабинете Зибеля? – как-то вечером спросил меня девяносто третий.

– Я в этом не уверен – Я вспомнил коридор, где мы встретились с Хензегом его подозрительный взгляд, смерть клонинга. – Хензег знает, не может не знать, но, видимо хранит это в тайне от нового. Хензег его боится. И потому замышляет что-то свое, не ожидая больше помощи сверху. Ведь он больше не просит помощи? А это может помочь нам.

– Почему бы тебе снова не проникнуть в кабинет Зибеля? Чтобы все узнать. Мы тебя прикроем.

И я опять пришел в кабинет Зибеля.

Запер изнутри дверь склонился над столом и начал по одной нажимать на разные кнопки. Вспыхнул экран появился доктор Андриш, он сидел в кресле, в своем кабинете и читал книгу. Я нажал на другую кнопку – двое наших воспитателей разговаривали о своих личных делах. Нажал на третью – прямо передо мной появился новый, посмотрел на меня как будто почувствовав мое присутствие, и снова погрузился в работу. Одна за другой сменялись на разных экранах картины появились некоторые из клонингов некоторые из девушек, но я не смог понять кто именно. И только Хензег ни разу не мелькнул ни на одном экране. Темнели пустые лаборатории и библиотеки. Хензега не было. А я нажал почти на все кнопки.

И вдруг…

Я просто подвинул микроскоп которым когда-то ударил Зибеля по голове. Под ним показался едва заметный кружочек даже не выступавший над поверхностью стола. Я дотронулся до него. Послышался легкий шум, и квадрат в полу начал медленно опускаться вниз. В первую нашу встречу с Зибелем я стоял точно на этом месте. И он тогда лихорадочно шарил пальцами по столу. Я вздрогнул. Появилась лестница, ведущая неизвестно куда. Я закрыл выход и бросился в комнату к девяносто третьему.

Мы вернулись втроем. На всякий случай девяносто третий взял одного из наших. Он будет охранять наверху, а мы спустимся по лестнице. Мы шли осторожно и медленно. Лестница была очень узкой. Мы очутились в небольшом помещении где на полках стояли стеклянные колбы. На каждой была этикетка. Я попытался прочитать.

– Ты что-нибудь понимаешь? – несколько раз спросил меня девяносто третий, но я ошеломленный, молчал.

– Понимаю, – наконец выдавил из себя я. – В этих колбах спят будущие клонинги величайших умов мира. Это кусочки кожи, которые прекрасно сохраняются в специальной среде до той поры, пока не возникнет в них необходимость. И сам Зибель…

Да, здесь была колба с надписью Зибель Эрих. Зибель Елена. Зибель никогда не появится снова. Ни при каких обстоятельствах. Девяносто третий схватил меня за руку.

– Слышишь?

Мы прислушались. Звуки шли снизу. Медленно и очень осторожно мы пошли дальше и заметили полуоткрытую дверь, за которой кто-то был. Он стоял к нам спиной, а помещение напоминало лабораторию. Руки в перчатках проникали сквозь обтекаемую материю в глубь параллелепипеда. Может быть, это был доктор Зибель который снова кого-то создавал. Нет не похож на Зибеля. На мгновение он поднял голову, и по одному лишь жесту так хорошо нам знакомому, мы узнали Хензега.

16

– Проще всего взорвать все, – говорил я десятку наших собравшихся в лекционном зале на зеленом этаже. Снаружи мы поставили охрану – И что из того? Никто никогда не узнает какая опасность продолжает угрожать человечеству. Мы растворимся среди обычных людей или погибнем и никто ничего не узнает, а тем временем Хензег или Крамер… Наш долг…

Да, наш долг – предупредить человечество чтобы больше не допускать таких экспериментов, чтобы сделать это мы с усердием взялись за работу, усыпив подозрения Хензега и Папанелли. Хензег был озабочен собственным положением. Отношения между ним и Папанелли обострялись с каждым днем, а доктор Андриш сохранял нейтралитет. Он составлял длинные и скучные тесты в которых не было никакого смысла. Да и никто уже не нуждался в его помощи. Мы ловили новые разговоры Папанелли с «центром». Он докладывал о подозрительном поведении Хензега. Ловили и разговоры Хензега с «центром» он жаловался на подозрительность Папанелли и его непонимание здешних условии работы. Если не будут приняты меры, скоро наступит хаос, терял самообладание Хензег. Если вы не уберете его отсюда, взволнованно сообщал Папанелли, он заварит такую кашу. Папанелли явно не знал о существовании тайного кабинета, не знал и о лаборатории под ним, вероятно, не знал и где находится ядерный самоликвидатор. Умный доктор Зибель все предусмотрел: и тайные выходы, и тайную лабораторию, где можно было проводить свои собственные опыты, и тайный ход к самоликвидатору. И все-таки те, кто так щедро оплачивал его работу и вместе с ним создавал этот страшный комплекс перехитрили его, опередили, раздавили, ведь не напрасно они тратили столько средств. И Зибель должен был понять, что он только орудие в их руках только пешка в игре крупных фигур, которой суждено погибнуть, как только она подумает о себе и пойдет своим путем. Но Хензег пошел по пути Зибеля.

Мы были наготове. В ближайшее время что-то должно произойти.

17

Великие открытия происходят самым неожиданным образом. Я разглядывал лицо Елены Зибель, мне оно казалось самым совершенным человеческим лицом с печалью и надеждой в глазах. Я уронил портрет, и он упал на пол обратной стороной. Я наклонился, чтобы поднять его, и онемел. На обороте был начертан план коридоров нашего лабиринта все входы и выходы. Это было так неожиданно!

Я бросился в комнату к девяносто третьему, разбудил его, и мы вдвоем до утра изучали найденную карту. Мы точно установили, что это план самого нижнего этажа, где находились лаборатории. И линии были голубыми как освещение этого этажа. Мы находились семью этажами выше. Просчитали время, необходимое для того, чтобы спуститься. Дальше уже легче. Мне хотелось еще что-нибудь понять в записях Зибеля, но почерк не поддавался, а у меня не было времени вникать. Мертвая Елена Зибель помогала нам, мертвый доктор Зибель снова ставил препятствия. Этой ночью мы с девяносто третьим разработали план моего бегства, а потом несколько раз проделали нужный путь и уже могли пройти его даже с закрытыми глазами.

Я уговаривал девяносто третьего бежать со мной. Настаивал. Спорил. Он оставался непоколебим. Кто-то из нас должен довести дело до конца здесь. Мне выпадало выбраться отсюда и искать путь к людям.

Тогда я рассказал ему о Беге. Он не возражал, чтобы я взял ее с собой, так даже лучше, похоже на бегство ради любви. Но нельзя ждать ее более трех ночей. Ни в коем случае. Если она за это время не явится, я должен бежать один.

На вторую ночь она пришла.

– Ты был прав, – сказала она. – Меня силой отвели к доктору Андришу. А потом говорили, говорили, говорили. Мне страшно.

– Почему? – спросил я.

Она посмотрела на меня с надеждой и ожиданием. Попыталась вспомнить. Говорила она сбивчиво. Сначала ее осмотрел доктор Андриш и сказал, что не может быть никакого сомнения, он торжествующе посмотрел на Хензега и Зибеля, потом заговорил Зибель и долго объяснял, что нет повода для страхов. Напротив, будет интересно наблюдать за развитием нового существа и проверить, как клонирование отражается на последующих поколениях. Хензег долго колебался, но в конце концов уступил, и они решили изолировать ее от остальных. Изолировали. Потом пришел новый, внимательно ее осмотрел и что-то сказал Хензегу. Хензег долго оправдывался, но безуспешно. И она испугалась. Через несколько дней ее снова отвели к доктору Андришу, что было потом – она не помнит. Когда она пришла в себя у нее кружилась голова. Доктор Андриш велел ей пойти в комнату и сразу лечь в постель. Но она пришла ко мне.

– Тебя кто-нибудь видел?

– Нет.

– Нужно быть осторожней, Вега.

– Вега?!

Она бросилась ко мне прижалась к моей груди и вдруг затихла.

– Ты! Это ты! – задыхаясь шептала она. – А Зибель сказал что ты умер.

Не было времени ждать. Я схватил записки Зибеля прижал к груди портрет Елены Зибель с планом коридоров, который я знал уже наизусть и потащил девушку за собой. Она ничего не понимая изумленно смотрела на меня.

Она не спросила куда мы бежим. Мы прислушались. К дверям кто-то приближался. Вошел девяносто третий. У меня подкашивались ноги.

– Вы готовы? – спросил он и улыбнулся. В последний раз пожали друг другу руки и мы с Вегой отправились в путь.

Бесконечные коридоры, по которым мы ходили двадцать лет обняли нас своим белым светом. Вега крепко сжимала мою руку не произнося ни слова, но когда я смотрел на нее видел ее бледное лицо и потемневшие глаза. Мы прошли уже половину пути как вдруг она выпустила мою руку и села на пол.

– Иди один я больше не могу!

– Что с тобой Вега? Ты устала?

– Не знаю это не усталость, что-то другое. Мне никогда не было так плохо. Я взял ее на руки. Необходимо было как можно скорее добраться до заветной двери, ведущей в большой мир, а там все будет по-другому. По-другому? Мы не знали, что нас там ждет и долго обсуждали с девяносто третьим нашу предполагаемую встречу с людьми. Я немного боялся. Веге стало совсем плохо, ее лицо побелело.

– Потерпи Вега! Прошу тебя!

Она попробовала улыбнуться, но губы ее задрожали, а в уголках глаз показались слезы.

– Не понимаю, что они со мной сделали. Мне так страшно. Как будто мы в каком-то огромном зале с зеркалами. И постоянно в них отражаемся. Все кружится. Кружится, – бредила Вега. – И мы кружимся. А коридоры делаются все темнее. Я уже не чувствую своего тела, я плыву, нет, летаю. Я летаю? Объясни, что со мной происходит. Ты такой умный.

Я мог бы ей объяснить, но не имел права. Она пришла прямо от доктора Андриша, а у доктора Андриша были уколы на разные случаи. Были и таблетки. Он контролировал нашу жизнь, желания, мысли, поступки, все. Из-за него умерли двое наших, потом еще двое. И сам Зибель. А теперь умирала Вега. Мне не хотелось в это верить, но я не мог обманывать себя. Папанелли не любил экспериментов, в них крылся риск, а он не выносил риска. Этот ребенок поставил бы его перед новыми проблемами. Он боялся ответственности, и без того его утомляло наше необъяснимое поведение и еще более необъяснимое поведение Хензега. Полностью лишенный фантазии, Папанелли напоминал мне примитивные кибернетические машины.

Вега умирала. Оставляла меня одного.

Я снова взял ее на руки и быстро пошел. Времени было в обрез. Я побежал.

Последний коридор. Силы почти покинули меня. Вероятно, вид у меня был довольно жалкий, один из наших приблизился ко мне сзади и прошептал:

– Все-таки придется тебе помочь, приятель.

Я обернулся. Мое собственное лицо смотрело на меня обеспокоенным взглядом. А микроустройство под одеждой молчало. Он не был из круга наших доверенных лиц, но дружелюбно улыбался. Он склонился над Вегой, но в следующий миг в испуге отпрянул назад.

– Но она… мертва!

– Нет! – прошептал я. – Нет! – крикнул я. – Нет! – Страшный вопль готов был вырваться из моего горла, но клонинг опередил меня, зажав рукой рот.

Она была мертва. Мы осторожно положили ее на ковер, по которому рассыпались ее темные волосы. Я погладил ее лицо, оно осталось неподвижным, без улыбки. Мы переглянулись.

– Пойдешь со мной? – не глядя на него, медленно, но решительно спросил я.

Не знаю, как бы я поступил, если бы он заколебался, задумался хотя бы на минуту, если бы спросил куда. Но он быстро выпрямился и сказал:

– Пойдем, приятель.

Я с облегчением вздохнул.

В последний раз с болью я взглянул на Вегу, снова погладил ее неподвижное лицо, закрыл ее прекрасные глаза. Я навсегда уносил с собой ее образ, как уносил и эти проведенные здесь двадцать лет жизни. Вега открыла для меня любовь, а через нее – сущность мира и людей, я любил ее и навсегда уносил с собой – чтобы отомстить за нее, за нас за всех.

18

Мы были на свободе.

В лесу чернели высокие и прямые деревья, я впервые видел их. Где-то совсем рядом журчала вода. Ночь наполнялась ее шепотом и криками птиц. Было страшно и прекрасно. Воздух, очень свежий и пропитанный незнакомыми ночными запахами, пьянил нас. Луна, как апельсин, висела в этом хрустальном воздухе. Дрожали яркие, высокие, настоящие звезды.

Впервые в жизни мы протянули друг другу руки и крепко обнялись.

– А теперь нам надо разыскать Кобруса.

– Кто этот Кобрус? – спросил мой товарищ. – Микробиолог?

Я должен был ему все рассказать. Я рассказывал долго и обстоятельно, показывая записки Зибеля и портрет Елены Зибель. Я начал с той минуты, когда я пошел за доктором Зибелем, а он не оглянулся, закончил – мгновением, когда клонинг положил мне руку на плечо, назвал меня своим другом и предложил помощь. Теперь мы должны как можно скорее помочь остальным. Девяносто третий остался, чтобы тщательно подготовить бунт и наблюдать за Хензегом и Папанелли. «Центр» знал свое дело, разделял и властвовал, и устранял неугодных. А спокойное человечество ни о чем не подозревало. Не хотело подозревать.

Мы должны были его потрясти.

Мы долго брели куда-то, долго разговаривали и, наконец, вышли к реке. Остановившись, снова пожали друг другу руки и пожелали скорейшей встречи у Кобруса. Клонинг двинулся вниз по течению. Я долго смотрел ему вслед, в лунном свете его фигура казалась беззащитной и нереальной.

– Постой! – крикнул я. – Твое имя Рихард.

– Рихард, – повторил он и растворился во мраке. Я направился вверх по течению. Мне хотелось дождаться рассвета, чтобы скрыться где-нибудь и спокойно изучить записки Зибеля, которые не давали мне покоя. Только после этого я отправлюсь на поиски людей. Один из нас придет первым. Мы не имели права опаздывать.

Молчание