Дома обе мои дочери радостно накинулись на останки свадебного торта. Картина меня умилила. Прямо как в те времена, когда они были еще совсем маленькие. Идиллия, правда, длилась недолго.
      – Фигня, – доев свой кусок, пробасила Мавра. – Одна видимость красоты. Могли бы за свои деньги что-нибудь повкуснее придумать.
      – А мне показалось ничего, – сказала я.
      – Именно ничего, – равнодушно произнесла Сашка. – Но бывает и вкуснее.
      – Мать, мне, пожалуйста, на свадьбу такой торт не заказывай, – с серьезным видом проговорила Мавра.
      – Ты никак замуж уже собралась, – фыркнула Сашка.
      – Вот еще, – пренебрежительно бросила моя младшая дочь. – Я на будущее.
      – Не далеко ли глядишь. Сперва школу окончи и в институт поступи, – осадила ее старшая.
      Мавра надулась. Она страсть как не любит, когда ей перечат.
      – Ты за меня не волнуйся. На себя лучше обрати внимание. Уже и школу, и институт закончила, и на работу пошла, а замуж никто не берет. Сдается мне, у тебя большие проблемы.
      Сашка поперхнулась чаем.
      – А что, разве я не права? – буравила ее тяжелым взглядом Мавра.
      Этого ее взгляда я сама боюсь как огня. Проникает в самую душу, и прямо чувствуешь, как он там хозяйничает! Сашка тоже заметно сникла и с раздражением бросила:
      – Начнем с того, что моя личная жизнь – не твоего ума дело.
      – Да мне-то что. Твои проблемы, – дернула плечом Мавра. – Просто я считаю, если проблема есть, ее надо решать. А ты от нее отгораживаешься и делаешь вид, будто все в порядке.
      Тут уже насторожилась я. Интересный момент. Кажется, моя младшая дочь знает что-то такое, о чем я сама не имею понятия.
      – Мавра, что ты придумываешь, – с неожиданной жесткостью изрекла Сашка. – У меня никаких проблем нет. А съесть кусок красивого, но невкусного торта на своей свадьбе я еще сто раз успею. По-моему, не это цель жизни. Во всяком случае, моей.
      – Только не опоздай с куском торта.
      И откуда только в Мавре столько апломба! Впрочем, если она вела себя по отношению к Саше как всегда, то старшая дочь сильно меня удивила. Обычно она хоть и побаивается нашего домашнего цербера, однако воспринимает ее постоянные наставления скорее с юмором. На сей раз она едва скрывала раздражение. У нее даже голос дрожал.
      – Знаешь, что я попрошу тебя, моя дорогая? Вспоминай хотя бы иногда, что старшая сестра все-таки я, а не ты.
      – Возраст еще не признак мудрости, – Мавра у нас за словом в карман не лезет.
      – Девчонки, перестаньте, – вмешалась я. – Что на вас нашло?
      – А что я? – удивилась Мавра. – Просто от всей души добра ей желаю. Со стороны-то виднее. Сам человек не всегда может понять, что с ним делается.
      – И ты, конечно, в моей жизни полностью разобралась! – воскликнула Сашка. – За меня это сделала, да? Этакая тринадцатилетняя Спиноза! Все про всех знаешь! Готова дать рецепт целому миру! И вообще, надоел мне этот идиотский разговор. Спать хочу! Устала за неделю!
      И, выскочив из-за стола, она заперлась в ванной.
      – Что это с ней? – снова удивилась Мавра. – Совсем на нее не похоже. Нервы стали шалить. Мама, по-моему, тебе следует отвести ее к какому-нибудь хорошему врачу. Ей, наверное, надо «Прозак» попить.
      – Мавра, что ты несешь? Зачем нашей Сашке «Прозак»?
      – Его сейчас люди во всех модных фильмах пьют, – объяснила она.
      – В модных фильмах и водку пьют, и наркотики употребляют. Может, мне пойти ей дозу купить?
      – Не смешно, – буркнула Мавра. – Зачем сразу такие экстремальные выводы? Вот Килькин папа, между прочим, «Прозак» регулярно пьет. Килька сказала, ему помогает. До «Прозака» он на них с матерью чуть ли не с кулаками кидался. А теперь стал такой веселый, почти добрый, и на работе дела у него гораздо лучше пошли.
      Килька, вернее Катя Килькевич – это Маврина одноклассница и ближайшая подруга. Прозвище ей дали еще в первом классе, и не столько из-за фамилии, сколько из-за феноменальной худобы. Не ребенок, а кожа да кости. Аппетит у нее при этом отменный, но не в Кильку корм.
      – Господи, что вы с ней обсуждаете, – вздохнула я.
      – Так это же наша жизнь, – у Мавры округлились глаза. – Килька и за отца переживает, и за себя тоже. У ее папаши рука тяжелая. Может так звездануть...
      – Неужели он ее бил? – ужаснулась я.
      – Ее – нет. А старшего брата очень даже, – спокойно проговорила Мавра. – Он сперва просто плохо учился, а потом еще чей-то мотоцикл угнал. Ну полный чудик! – Она покрутила пальцем у виска. – У него своих целых два. Зачем ему третий, да еще чужой понадобился? Папаша тоже не понял и так ему накостылял, что тот неделю ходил в синяках.
      Я подавленно молчала. Кажется, загруженность на работе отодвинула мои отношения с собственной семьей на второй план. И вот результат: ничего не знаю. Килькино семейство представлялось мне гораздо более благополучным. А ведь Мавра часто к ним ходит. Вдруг Килькин папаша забудет свои таблетки принять и Мавре тоже накостыляет? У нее же язык без костей. Попадется ему под горячую руку...
      – Мавра, умоляю, ты с Килькиным отцом поосторожней. Попридержи свой язык.
      – Мама, я же не дура. Зачем психов дразнить? Да я его только один раз лично видела, на позапрошлом Килькином дне рождения. А так он все время работает. А когда дома, мы туда не ходим. Нас не пускают. Чтобы его не раздражать.
      – Вот это мудро, – обрадовалась я. – Кстати, может, расскажешь мне, что там у Сашки?
      – А что у Сашки? – удивилась она.
      – Ну ты, кажется, на что-то намекала.
      – На возраст ее я намекала, – невинно вытаращила глаза Мавра. – Так и старой девой можно остаться.
      – И все?
      – А что еще? Я что-нибудь пропустила?
      – Мне показалось, я пропустила.
      – Мать, у тебя богатая фантазия, – Мавра зевнула. – Как-то мне тоже спать хочется. Только еще один вопрос. Спиноза – это что, женский вариант спиногрыза?
      – Ты серьезно? – Мавру иногда трудно понять, шутит она или говорит всерьез.
      – Абсолютно серьезно, – подтвердила она.
      – Тогда запомни: Спиноза – это нидерландский философ, живший в семнадцатом веке. Стал практически именем нарицательным.
      – Интересно, – оживилась она. – Надо почитать. Вдруг что-то полезное почерпну.
      Дочери вскоре заснули, а мне не спалось. То ли слишком устала, то ли их ссора меня расстроила, но на душе было тревожно. Кажется, они обе что-то не договаривают. Неужели у Сашки завелись от меня секреты? Ладно Мавра. Она с рождения «вещь в себе». И явно дальше такой останется, характер не переделаешь. Но Сашка всегда со мной советовалась, даже по мелочам. И вот – тоже замыкается. Появились проблемы, в которые она не хочет меня посвящать? В общем-то, это естественно. Она уже совсем взрослая. Сама я много посвящала родителей в свои дела и переживания? Но мне сделалось не просто обидно, а горько и пусто.
      Как Сашка ни хорохорится, наверняка в ближайшие год-два выйдет замуж. Не из тех она, кто остаются старыми девами. А Мавра совсем другая, у меня с ней никогда не будет таких доверительных отношений, как со старшей дочерью. Да, я люблю ее, и она меня по-своему любит, но это совсем другое. И время летит так быстро. Мавра ведь тоже, не успеешь оглянуться, станет взрослой и самостоятельной. И, по-моему, в отличие от Сашки, тянуть с созданием собственной семьи не станет. Правда, может, наоборот, примется яростно делать карьеру.
      Тоска пробиралась в меня, как сырой туман под одежду. Мне сделалось зябко и неуютно. Почему, сама толком не понимала. Вроде бы никаких причин. И день такой был удачный. А может, свадьба на меня и повлияла? Давненько мне не приходилось на них гулять. С тех самых пор, как Алкина дочь четыре года назад вышла замуж. Но это другое. Там все были как родственники, а Лизина свадьба совсем для меня чужая. Вот, видимо, насмотревшись на счастливых молодых, и затосковала. Я-то одна. И, наверное, до конца жизни такой и останусь. Если когда моложе была, никто не покусился, то сейчас и подавно рассчитывать не на что. Кто же меня в сорок пять лет возьмет, да еще с великовозрастными детьми!
      То есть нет, я не жалуюсь. И жизнью своей довольна. Считаю, мне даже повезло. Оставшись внезапно одна, я справилась. Нашла работу, которая и удовольствие мне доставляет, и приличный доход приносит. И девчонки у меня замечательные. Никаких особых хлопот никогда не доставляли. И Саша хорошо училась, и Мавра тоже старается. Обе натуры самостоятельные. Все у меня вроде отлично, но как же иногда хочется, чтобы рядом был близкий, любимый человек. По-особому близкий, как может быть близок только мужчина. Любимый и любящий. Ну и что ж с того, что мне сорок пять? Внутри-то я себя чувствую по-прежнему на двадцать, а может, и на шестнадцать. Желания никуда не уходят. Но кому это объяснишь? Смотрят-то на лицо, а оно предательски выдает возраст. Да, я неплохо сохранилась, но все равно ведь понятно: мне уже не двадцать и даже не двадцать пять.
      Мне стало совсем грустно. Почему мужчина – в любом возрасте мужчина? Даже в шестьдесят и в семьдесят, если он мало-мальски ухожен и из него еще песок не сыплется. А женский пол – девушка, девушка, а потом раз – и почти сразу бабушка. Да, да, именно так нас после определенного возраста и воспринимают. И где найти такого мужчину, который бы понял, что на самом деле ты прекрасная зрелая женщина? И не только понял, но смог бы оценить.
      Эх, был бы жив мой Жека! Жили бы мы спокойно бок о бок и вместе бы старились. А теперь что? Он навсегда останется молодым, а меня ждет одинокая старость. Эта мысль окончательно вогнала меня в тоску. Почему так несправедливо? Чем я заслужила свое одиночество? Чем я хуже других? Многие ведь живут вместе без любви и совершенно не ценят друг друга. А я так любила Жеку, но у меня его забрали. Его забрали, любовь осталась. Нерастраченная...
      Мне захотелось завыть в голос. Еще чуть-чуть, и это случится. Я больше не могла оставаться наедине со своими мыслями и решила позвонить Алке. Ложится она всегда поздно. Заодно напомню ей, что нужно утром подъехать в ресторан и забрать декорации. Иначе пропадут, а они нам еще могут пригодиться.
      Едва услышав в трубке ее голос, я не удержалась и всхлипнула.
      – Глаша, что случилось? Свадьба не удалась? – с тревогой спросила она.
      – Со свадьбой-то полный порядок. А вот себя жалко. Алка, мне очень плохо!
      – Девки твои что-нибудь откололи?
      – При чем тут они, – я уже всерьез плакала, промокая глаза подвернувшейся под руку бумажной салфеткой с логотипом «свадебного» ресторана.
      – И по какому же тогда поводу грусть-тоска? – не поняла подруга.
      – По поводу душевного и физического одиночества.
      – Приехали! Давно тебе говорю: заведи себе какого-нибудь, хоть мимолетного любовника.
      – Алка, он ведь не кошка и не собака. На рынке не купишь.
      – Положим, купить у нас теперь все можно, но в плане любовников это не вариант. Антисанитарно и ненадежно.
      – И где, по-твоему, я должна его искать?
      – Ты же каждый день с кучей людей общаешься. Неужто ни одного не встретила, на кого глаз бы лег?
      – Во-первых, почти ни одного. А во-вторых, моему глазу лечь мало. Надо еще, чтобы и его глаз тоже...
      – Для этого самой надо постараться. Мне ли тебя учить привлекать мужское внимание!
      – Алка, меня до такой степени никто не зацепил, чтобы, как говорит моя Мавра, по его поводу париться. Сама ведь знаешь: мужиков нашего возраста или чуть постарше, чтобы был приличный, симпатичный и свободный, раз-два и обчелся.
      – Запросики у тебя! Таких, как ты сказала, не раз-два и обчелся, а вообще в природе не существует. Обычно если приличный, то несимпатичный. Если симпатичный, то наверняка неприличный. А уж если свободный, то уж на все сто неприличный. Единственное исключение – вдовец, которого еще не успели снова захомутать.
      – Видишь. Значит, для меня ситуация безнадежная.
      – А ты попробуй планку снизить.
      – Осетрина второй свежести? – невесело усмехнулась я.
      – При чем тут свежесть. Обрати внимание на несвободных.
      – Семью разбивать? Ни за что! – отрезала я.
      – Вот чистоплюйка-то! Какое тебе дело до чужой семьи?
      – Знаешь, когда у тебя Вовку уводили, по-моему, ты от радости до потолка не прыгала.
      – Речь не о нас с Вовкой, – оскорбленно отозвалась подруга. – И вообще, я же тебя не уговариваю совсем мужика уводить. Просто попользуйся – как любовником.
      – Нет, Алка, это нечестно. Я так не могу. На чужом горе счастья не построишь. Точно знаю.
      – Да кто говорит о счастье! Хоть отвлечешься. Кровь разгонишь, и ладно. Сколько нашего с тобой бабьего века осталось? С гулькин нос. И никто, между прочим, не думает, честно это или нечестно. Мужик вон и в шестьдесят, и даже в восемьдесят может новую семью создать и даже ребенка родить. Посмотри на наших пожилых знаменитостей. У них как эпидемия началась. Женятся на молоденьких и клепают детей моложе внуков. И все нормально. А мы уже старые калоши. Вон у меня уже внучка.
      – Ну, у тебя хоть Вовка есть, – я опять всхлипнула.
      – Слушай! – вдруг с большим воодушевлением воскликнула Алла. – А ну их на фиг, наших ровесников. Может, тебе молодого завести?
      – У Сашки, что ли, отбить? – сквозь слезы засмеялась я.
      – Зачем отбивать? – на полном серьезе продолжала моя подруга. – Может, среди ее знакомых найдется пока еще бесхозный! Знаешь, бывают такие – робкие, но не в ущерб качеству. Как говорят, в тихом омуте черти водятся. Может ведь настоящий вулкан оказаться. И потом это сейчас вообще модно и в тенденции, чтобы женщина сама в возрасте, а мужик молоденький. Специалисты, между прочим, утверждают, что идеальное сочетание возрастов, это когда мужику лет двадцать-двадцать пять, а женщине сорок пять. У обоих пик сексуальности. Оба хотят. Мужик много может, а женщина все умеет. Говорят, самый смак.
      – Что ж ты сама-то теряешься?
      Слезы мои уже высохли, уступив место смеху, который я с трудом сдерживала, чтобы не обидеть подругу. Она вложила в свои слова столько страсти! Неужто саму на юношей потянуло?
      – У меня Вовка есть, пока обойдусь. Но вот если он, сволочь, еще раз загуляет...
      Прозвучало это скорее не угрожающе, а как затаенное желание, чтобы все именно так и случилось.
      – Алка, неужели тогда молодого заведешь?
      – Тогда и посмотрим! – рявкнула она. – И вообще, не заговаривай мне зубы. Мы сейчас твои проблемы обсуждаем.
      – Нет, молодые меня не возбуждают. Педофильских склонностей не имею.
      – Двадцать пять лет – это совсем не педофильские склонности.
      – Да ну. Они и в двадцать пять еще какие-то молочные. Мои сексуальные рецепторы на них не реагируют.
      – Глаша, ты себе просто это внушила.
      – И не думала внушать. Ну не возбуждает меня зеленая молодежь.
      – Возьми чуть постарше, – деловито продолжила Алка. – Лет тридцати пяти. В этом возрасте иной мужик уже не очень хорошо сохранился и по виду тянет на сорок с гаком. Считай, твой ровесник, а значит, для твоих рецепторов вполне подходит. К тому же многие в этом возрасте теперь освобождаются. После первого брака развелись, а во второй еще не вступили.
      – Этим я не подойду. Их как раз на двадцатилетних тянет. На свежачок.
      – Глаша! Ну почему у тебя с мужиками вечно полная безнадега? – возмутилась Алла.
      – Потому что чувства невозможно запланировать. Они или приходят, или нет.
      – Глупости! Если ты хочешь влюбиться, то должна на это настроиться. А у тебя башка чем угодно занята: работой, девчонками, хозяйством. Всем, кроме дела.
      – Дела? – переспросила я. – Мне кажется как раз наоборот: дело – это моя работа, мои дочери, хозяйство наконец.
      – Именно в этом и заключается твоя глубочайшая ошибка, – назидательно произнесла Алла. – Чтобы заполучить мужика, надо как следует поработать. Не менее, между прочим, серьезное и трудное дело, чем организовывать наши праздники. Требуется полная отдача. Вот в двадцать лет ресничками хлопнешь, бедрышками поведешь, и мужик твой с потрохами. А когда сорок пять, сама понимаешь. Реснички могут и отвалиться, а бедрышком можно что-нибудь своротить.
      – Алка, не путай меня с собой. У меня с объемом бедер пока порядок, нормы не превышаю, – на меня вдруг напала стервозность.
      – Тугор все равно не тот, – оставив без внимания мой выпад, заметила Алка.
      – Какой еще тугор? – не поняла я.
      – Темнота. Тугор – это упругость кожи. И мяса тоже, – подумав, добавила она. – А уж о конкуренции в нашем возрасте вообще молчу. Хорошего мужика добиться – как войну выиграть.
      – Знаешь, что-то мне не хочется кого-то с боем брать. И кроме того, ты, Алка, абсолютно не права. Вот я на Сашку и ее подружек гляжу. Двадцать с небольшим лет, ресницы, бедра и тугор твой – в полном порядке. Все при них. Умницы-красавицы. И почти все не замужем.
      – Не путай Божий дар с яичницей, – устало выдохнула Алла. – Ты и меня не слушаешь, и у самой в голове полная каша. Давай-ка разложим по полочкам. Замужество, женитьба, жених, свадьба – это одна полочка. Любовник, чувства, секс – совсем другая. Пусть Саша и ее подруги не замужем, но у каждой из них, уверена, есть мужик. Хоть какой-нибудь, хоть завалящий. А у иных, может, даже два, а может, и больше. Иными словами, у них отношения, секс, а у тебя – вообще ничего и никого. И в этом твоя основная трудность. Сколько уже лет ты одна?
      – Да лет девять... нет, десять, – посчитала я.
      – Господи, неужели уже десять! – Алка присвистнула. – Надо же, время летит. Слушай, подруга, у тебя же тело – совсем не обихожено!
      – У меня душа обихожена, – немного обиделась я.
      – Душу пока оставим в покое.
      – Считаешь, тело важнее?
      – У тела времени меньше осталось, чем у твоей души. Она у тебя и в шестьдесят такой останется, а с телом – беда.
      В железной логике Алке не откажешь. До чего четко сформулировала!
      – Телом надо успеть попользоваться, пока еще есть чем, – добавила она. – Ох, где бы тебе мужика найти? Как же я раньше об этом не подумала.
      – Раньше нам с тобой некогда было. Вели борьбу за существование, – напомнила я.
      – Точно. Лучшие годы неизвестно на что угрохали.
      – Зато мы теперь обе самостоятельные женщины.
      – Твоя правда, – согласилась она. – Видимо, у тебя, Глаша, весь пар на это и уходил. А теперь жизнь устаканилась, девки подросли, вот ты и затосковала. Может, кого-нибудь из Вовкиных приятелей подкинуть? Но какие-то они все некондиционные. Да ты и сама их знаешь. Ну просто кривой, хромой и горбатый из анекдотов. Один пьет запойно, другой любит девочек не старше восемнадцати, любил бы и помоложе, но уверяет, что чтит уголовный кодекс, в чем я лично сильно сомневаюсь. Земсков – импотент. Это все знают, да он и сам об этом на каждом шагу говорит. Он даже на платонические чувства не способен. У него единственная любовь – деньги. У Карамышева жена – настоящая баба Яга, следит за каждым его шагом. И ростом он не вышел, на полголовы ниже тебя. На фига тебе такие? Кто еще остался? А-а, Лебедев!
      Лебедева я помнила смутно, поэтому полюбопытствовала:
      – С ним-то какие проблемы?
      – Место жительства. Он теперь в Лондоне. Практически постоянно. Последние два года сюда не приезжал. Зато у него жены нету. Два года назад точно не было. Сперва-то, когда уезжал, где-то себе в жены англичанку нашел, чтобы там было легче осесть. Но после у них не заладилось, и они то ли развелись, то ли она вообще померла, наверняка не скажу, забыла. И про наследство не помню. Какая-то там история интересная.