Раскрыв блокнот, я начала проверять, все ли готово к свадьбе? Мне казалось, что да, однако никогда не вредно проверить еще раз. Не хотелось, чтобы в последний момент возникли какие-то недоразумения.
      Я пробежала глазами список. За ресторан и торт можно не волноваться – и тем и другим я занималась сама. С лимузином вроде бы тоже должен быть полный порядок. С этой фирмой я уже много раз имела дело, до сих пор не подводили, хотя до сих пор это не касалось свадьбы. Дело в том, что обычных машин у них много, и они взаимозаменяемы, а вот свадебный лимузин представлен в единственном экземпляре – огромный розовый «Кадиллак». Весь розовый. И снаружи, и изнутри, вплоть до руля. По-моему, пошлость невероятная, но всем почему-то нравится. Популярностью пользуется необыкновенной. Чего там внутри только нет! И телевизор с видео, и кровать, и бар – не хватает разве что бассейна. Но если у розового чуда мотор в нужный момент не заведется, что нам тогда прикажете делать? Не коней же в него запрягать. Хотя, возможно, это смотрелось бы даже оригинально.
      Я живо вообразила картину. Розовый лимузин, запряженный шестеркой белых коней! Эффектно, ничего не скажешь. Только вот утянут ли шесть лошадей этакую махину? Сколько, интересно, весит лимузин? Надо при случае у владельцев узнать. Значит, вес «Кадиллака» плюс люди. Их вместе с шофером наберется человек семь. А это где-то полтонны. Пожалуй, лошадки справятся. А вообще, надеюсь, все обойдется: и машина не подведет, и свадьба пройдет на ура.
      Вот только по поводу риса у меня есть серьезные возражения. Невеста в каких-то фильмах увидела, как новобрачных рисом осыпают, и загорелась: красиво, мол. В кино – может быть, но в жизни... Вычесывай потом этот рис отовсюду. Да и неизвестно, кто им швыряться станет. Например, какой-нибудь друг жениха, который успел перед свадьбой основательно подогреться. Обязательно надо учитывать наши родные условия. Не в Америке ведь живем, и не в Италии. Я пробовала объяснить невесте, что безо всяких круп обойдется спокойнее, но она зациклилась намертво: «Хочу, чтобы было красиво!» И точка. Придется возиться с рисом. Вот только не знаю: вдруг он у них там, за границей, какой-нибудь специальный? Мы-то обычный купили, в супермаркете. Теперь я засомневалась: может, его нужно обжаривать или взрывать, чтобы получился легкий, как попкорн? А то еще травмы кому нанесем. Нет, это надо наверняка выяснить. Сейчас велю кому-нибудь в Интернете пошарить. Ох, не нравится мне эта идея с рисом!
      В остальном вроде полный порядок. Подружки невесты и друзья жениха всесторонне проинструктированы. Сценарий выкупа невесты написан, роли всем розданы. Тамада к исполнению обязанностей готов. Его текст я тоже проверила, и он его уже выучил. Впрочем, даже если и забудет, у него есть шпаргалка, сверится. Так, что еще? По-прежнему глядя в блокнот, я задумалась.
      В это время зазвонил мой мобильный. На экране высветился номер невесты. Сердце у меня ёкнуло. И совершенно беспричинно засосало под ложечкой: замуж, что ли, раздумала выходить в последний момент? Это была бы полная катастрофа. Иногда с невестами такое случается, как, в общем-то, и с женихами. Пугаются в самый последний момент. У меня несколько знакомых так свадьбы и не сыграли. Страшно им делалось. Ну ничего. Даже если и так, я ее сейчас уговорю. Вероятно, ей именно это и надо. Иначе чего бы ей мне звонить.
      Предчувствия меня не обманули. В трубке слышались истеричные всхлипывания.
      – Что случилось? – с бодрым сочувствием поинтересовалась я. – Лиза, по какому поводу слезы?
      – Глафира Филипповна, катастрофа, – прорыдала в ответ невеста.
      – Поссорились?
      – Нет. Игорек еще ничего не знает.
      – О чем? – я насторожилась, мысленно перебирая возможные варианты конфликта. Вчера у нее был девичник. Неужели эта глупышка напилась и ухитрилась с кем-то изменить жениху? Тогда и впрямь катастрофа. Потому что клуб с мужским стриптизом для их девичника тоже я организовывала. С другой стороны, никто от меня не требовал блюсти ее нравственность, и я с ними в клуб не ходила. Главное, жених ничего не знает. То есть пока еще дело поправимо. Если, конечно, Лиза не умудрилась влюбиться в того, с кем изменила Игорю.
      – Глафира Филипповна, умоляю, помогите, – продолжали всхлипывать в трубке.
      – Во-первых, возьми себя в руки, – велела я. – А во-вторых, объясни мне как следует и по порядку. Пока не пойму, в чем дело, помочь тебе не смогу.
      – Глафира Филипповна, платье погибло! – простонала бедная Лиза.
      У меня отлегло от сердца. Платье все-таки не жених. Хотя, конечно, ситуация оставалась достаточно серьезной.
      – Что конкретно с платьем? – твердым голосом осведомилась я.
      – Я его примерила. Решила еще раз посмотреть. И пролила целую чашку кофе! Теперь весь подол коричневый.
      Меня пробрал холодок. Будто среди весны вдруг грянули заморозки.
      – Надеюсь, тебе не пришло в голову его замочить?
      – Нет. Я сама не умею, а мамы нет.
      – Слава Богу! – вырвалось у меня. – Значит, так. Ты с ним ничего не делаешь. Просто снимаешь с себя и вешаешь на плечики. А я к тебе выезжаю.
      – Глафира Филипповна, вы его отстираете? – сквозь слезы в ее голосе прозвучала надежда.
      – Я его отчищу. Во всяком случае, постараюсь. Жди.
      На ходу запихивая телефон в сумку, я кинулась к своей машине. Только бы не застрять в пробках! В дороге, не теряя времени, я принялась названивать в химчистку, где работала моя знакомая. К счастью, она оказалась на месте.
      – Марина, кофе отчистишь?
      – Смотря какой и от чего, – услышала я в ответ. И лишь после этого Марина полюбопытствовала: – Глаша, ты?
      – Я, конечно, кто же еще.
      – Понятно, – обрадовалась Марина. – Что изва-зюкала?
      – Платье свадебное.
      Марина ахнула.
      – Замуж выходишь? И скрывала! Даже на свадьбу не пригласила!
      Я поняла: на меня смертельно обиделись. Требовалось срочно исправить ситуацию. Я скороговоркой выпалила:
      – Свадьба не моя, и платье не мое!
      – Сашка выскочила! – возликовала Марина. – Ну, молодец! Муж-то кто? Ты им довольна?
      – Постой, Мариш. Сашка моя тоже ни при чем.
      – Неужто Мавра? – В голосе Марины смешались крайнее замешательство и шок.
      – Типун тебе на язык! – воскликнула я. – Мавре моей, если ты не забыла, только тринадцать.
      – Да мне, в общем, тоже так казалось, – смутилась моя знакомая. – Просто от Мавры твоей чего угодно можно ожидать.
      – Такое, пожалуй, даже для нее чересчур сильно.
      – Не знаю, не знаю. Она у тебя... все может.
      – Оставим эти глупости, – перебила я. – Свадьба совершенно чужая, и платье тоже.
      – Чего же тогда так волнуешься?
      – Я по долгу службы за него отвечаю. Отчистишь?
      – Попытаемся, но не обещаю. Кофе напиток такой ... очень трудный. А ты что, на новую работу перешла?
      – Работа старая. Просто обычно мы свадьбами не занимаемся. Но я у папы невесты несколько раз в фирме корпоративные вечеринки организовывала. Он остался доволен. И решив, что от добра добра не ищут, заказал нам дочкину свадьбу.
      Марина вздохнула.
      – Просто не знаю: радоваться мне за тебя или сочувствовать. Свадьба, как говорится, дело тонкое...
      – Не радуйся и не сочувствуй. Лучше помоги делом.
      – Платье, конечно же, белое, – мрачно изрекла Марина.
      – Естественно, не черное, – у меня вырвался нервный смешок.
      – С черным, между прочим, было бы легче, – сказала Марина.
      – Издеваешься, да? У меня не похороны, а свадьба!
      – Вот это и жалко, – на полном серьезе проговорила она. – От черного кофе наверняка бы отошел, а от белого – не знаю. Ладно. Привози завтра утречком, поколдуем.
      – Марина! – закричала я. – Мне нужно сегодня! Сейчас. Завтра уже свадьба! А у меня невеста в истерике из-за этого платья.
      – Сейчас не могу. Смена кончается. Я уже домой собираюсь.
      – Мариночка! Милая! Три цены плачу! Только сегодня! Только дождись!
      – Если сегодня, то пять цен, – она мигом поняла свою выгоду. – И без никакой гарантии. Бог знает, сколько химикатов на твое платье угрохать придется.
      «Ну что за народ! – пронеслось у меня в голове. – Все на деньги меряют. Никаких человеческих чувств не осталось».
      – И учти: только ради нашей дружбы, – словно прочтя мои мысли, добавила Марина. – Ни для кого другого и за десять цен бы не согласилась.
      Нет, мир все-таки не так уж плох! Есть, есть место дружбе! С этим оптимистическим выводом я припарковала машину у Лизиного подъезда и, бросив в трубку: «Мариночка, спасибочки огромное, по гроб жизни обязана! Жди меня! Скоро буду!», поспешила к невесте.
      Зареванная Лиза ждала меня в дверях, прижимая к груди завернутый в целлофан шедевр свадебного «от кутюр».
      – Смотреть будете? – спросила она.
      – Зачем? От моих взглядов пятна не исчезнут. Я не волшебница. Пусть смотрит тот, кто будет чистить.
      – А я думала, вы сами.
      Оказывается, здесь обо мне такого высокого мнения! Считают меня всемогущей. Есть от чего возгордиться. Однако я скромно ответила:
      – Для любого дела существует профессионал. Я уже договорилась. Сейчас отвезу.
      – Но свадьба ведь завтра, – привалившись к мраморной колонне, подпиравшей свод внушительных размеров холла, простонала бедная Лиза.
      – Вечером я твое платье верну.
      Про Маринино «без никакой гарантии» я предпочла умолчать, чтобы не вызвать новой волны истерики. Будем решать проблемы по мере их поступления.
      Слезы у Лизы высохли.
      – Спасибо большое, Глафира Филипповна. А то я уже думала, придется отменять свадьбу.
      – В крайнем случае утром новое бы купили, – сказала я.
      – Что вы! – возмущенно похлопала наивными голубыми глазами невеста. – Я хочу выходить замуж только в этом. Мне его два месяца в Париже на заказ шили.
      Я промолчала, а про себя подумала: «Если тебе так близко и дорого именно это платье, то зачем ты его примеряла и одновременно пила кофе?» Вопрос, конечно, риторический и задавать его вслух я не собиралась. Хотя бы по той причине, что, во-первых, ответ ровным счетом ничего не менял в сложившейся ситуации, а во-вторых, уверена, Лиза своим действиям не смогла бы найти объяснения. Эта девушка, насколько мне удалось ее узнать, вообще шла по жизни, руководствуясь больше не разумом, а сиюминутными импульсами.
      – Ладно. Давай платье, и я поехала. Время идет, а химчистка ждет.
      – Вы уж постарайтесь, Глафира Филипповна, – глаза у невесты вернулись на мокрое место.
      Маленькая химчистка, затерявшаяся во дворах на проспекте Мира, принадлежала Марине. Весь персонал состоял, собственно, из нее самой, ее помощницы и мужа помощницы. Возможно, в Москве есть химчистки и пошикарней, однако эта была единственной, которая вызывала у меня стопроцентное доверие. Марина – профессионал высокого класса. Начинала еще в государственных химчистках, затем работала в отелях, вроде «Метрополя». Словом, уж если кто и мог свести пятно, не испортив при этом вещь, то только она. Марина за свою жизнь уйму вещей перечистила. И из тончайшей кисеи, и из нежнейшей замши, и выходные платья – с аппликациями и без оных. Даже шубы она умела чистить так, что они становились как новенькие.
      Над свадебным шедевром из Парижа пришлось поколдовать основательно. Слышала бы Лиза, что про нее при этом говорила Марина! Но мне важней был не процесс, а результат, который оказался блестящим. Победу над пятном Марина одержала полную и окончательную, и если сотня-другая крепких словечек в адрес невесты ей помогла, ничего не имею против.
      – Сизифов труд, – забирая у меня деньги, философски заметила она. – Завтра ведь измордуют шибче сегодняшнего. Тогда привози. Снова почищу.
      – Кто их знает, может, они захотят сохранить его со всеми пятнами, так сказать, на память о торжестве, – предположила я.
      – А ты все равно предложи, – не сдавалась Марина. – В нашем деле лишний клиент никогда не помешает. Вот, возьми мою визитку. Отдашь им.
      – Ты лучше мне счет выпиши, – напомнила я. – Мне ведь перед ними надо потом о расходах отчитываться.
      – Это пожалуйста, – и Марина, заметно оживившись, добавила: – Как ты думаешь, может, еще пару цен им накинем? Себе возьмешь.
      – Не наглей, – осадила ее я. – Мне и так неплохой гонорар заплатят.
      – Ну что ты, Глафира, за человек, – с осуждением покачала она головой. – Никогда своей выгоды не блюдешь. Твоя честность тебя погубит.
      Домой мне удалось попасть только в двенадцатом часу ночи. Скинув туфли, я с облегчением сунула гудящие ноги в тапочки и немедленно напоролась на суровый взгляд своей младшей дочери.
      – Мать, где ты шляешься? – мрачным басом осведомилась она. – Тебе тут телефон оборвали.
      – А на мобильный не могли позвонить? – удивилась я.
      – Он у тебя не работает.
      Ахнув, я начала шарить в сумке. Мобильник был мертв: аккумулятор разрядился.
      – Кто хоть звонил? – заискивающе спросила я.
      – Разные, – презрительно бросила Мавра, протягивая мне список из десяти фамилий.
      Пробежав его взглядом, я поняла: надежда принять ванну и забраться в постель рухнула или, по крайней мере, откладывалась часа на два, в течение которых придется посидеть на телефоне. Ох, что за жизнь!
      – Ты бы, мать, хотя бы, как другие нормальные бизнес-вумены, завела вторую трубу, а то все по старинке с одной скачешь, – тем временем занудно наставляла меня Мавра. – Какой уж раз тебе повторяю.
      – Нет уж, – вздохнула я. – Две трубки меня совсем замучают. Вообще никакого покоя не будет.
      Мавра ехидно фыркнула.
      – Покоя. У тебя его и так никогда нет.
      – Хватит меня пилить, – вяло попыталась я отбить нападение.
      – Как же, запилишь тебя, – в том же тоне продолжила моя дорогая дочь. – Пилу затупишь.
      – Слушай, я, между прочим, работала и очень устала.
      – А я тут тоже не в носу ковыряла, – отрезала Мавра. – К контрольной готовилась, и еще пришлось твоим секретарем пахать. Так что, мама, с тебя причитается, – подвела она итог и величественно удалилась, захлопнув за собой дверь.
      А я снова в изнеможении опустилась на пуфик в передней. Как так вышло, сама не знаю, но факт остается фактом: Мавра почему-то всегда меня воспитывает.
      Со старшей дочерью, Александрой, у нас было совсем по-другому. Все роли распределялись абсолютно правильно. Я – мама, она – дочь. Я воспитывала, Сашка слушалась. И это притом что я была тогда моложе, и разница в возрасте у нас с ней гораздо меньше, нежели у меня с Маврой. Но Сашка всегда знала свое место. Теперь она уже взрослая, и мы стали скорее подружками, однако даже сейчас по отношению ко мне такого, как Мавра, она себе не позволяет.
      По-моему, Мавра, едва родившись, начала воспитывать и меня, и Сашку. Всегда была такая серьезная! И даже когда еще говорить не умела, смотрела с таким укором, что я сразу понимала: давно пора поменять ей памперс, или покормить уже на целых тридцать минут опаздываю, или еще что-нибудь. В общем, она неустанно поддерживала во мне ощущение непроходящей вины и сознания, что я – никудышная мать. Если честно, я Мавру иногда даже побаиваюсь. Умеет она за малейший промах пригвоздить к позорному столбу.
      Сашка мне тоже однажды призналась:
      – Тебя, мать, я не боюсь. Если бы мы с тобой только вдвоем жили, запросто в свою очередь могла бы не вымыть пол, но как представлю себе, что мне Мавра по этому поводу скажет, даже умирать буду, но вымою. И как ты только умудрилась такую родить! Ни на тебя, ни на меня ведь не похожа! И, самое главное, даже на своего папочку. Может, она у тебя от кого-то другого, а?
      – Сашка, не хами, – рассердилась я. – За кого ты меня принимаешь? Я никогда не изменяла ни твоему отцу, ни ее.
      – Значит, в роддоме подменили, – выдвинула она другую версию. – Наверное, кто-то вовремя просек ситуацию и сбросил тебе неликвид. А нашу замечательную, добрую, тихую, скромную девочку забрали себе.
      – Скажешь тоже, Сашка, – отмахнулась я.
      – Нет, я точно уверена: так все и было. Думаешь это такая редкость, когда детей в роддомах подменяют?
      – Да прекрати. Мавра – вылитая моя бывшая покойная свекровь.
      – Тебе виднее, – пожала плечами Сашка. – Я эту твою свекровь всего два раза в жизни видела.
      – И ничего не потеряла, – заверила я. – Сама бы ее с удовольствием никогда не видела.
      – Кажется, она нам не особенно докучала, – заметила Саша.
      – Тебе, – уточнила я. – А для меня она вечно была рядом, как незримый укор. Несчастная, брошенная мать, потерявшая сына по вине коварной жены-разлучницы!
      – Ничего себе брошенная! – возмутилась Сашка. – По-моему, дядя Жека половину времени у нее пропадал. То мама болеет, то у нее плохое настроение...
      – Ой, Сашка, что старое ворошить, – перебила я. – Обоих уже нету.
      Она вздохнула.
      – Нет, мама, ты не подумай. Против дяди Жеки я ничего не имела. Он был хороший. Только вот, мне кажется, его мамочка специально сделала так, чтобы они на даче угорели.
      – Что ты несешь? – Ее слова совершенно меня потрясли.
      – Правда, правда, мама. Мне и тогда так казалось. Она нарочно все это сделала, чтобы он нам не достался. Ну, понимаешь, вместе с собой забрала его на тот свет.
      – Чушь. Она так любила жизнь. И себя. Если бы не тот случай, наверняка бы до ста лет дотянула и меня еще похоронила.
      – А дядю Жеку действительно жалко, – с грустью произнесла Сашка.
      Я ощущала его утрату гораздо сильнее дочери. Евгений был замечательным человеком и очень хорошим мужем. Пожалуй, единственным крупным Жекиным недостатком была его мама, но даже она не могла помешать моему семейному счастью. Он ведь не только Мавру, но и Сашку обожал и относился к ней как к родной дочери. Про себя вообще не говорю: на руках носил (когда эти руки не были заняты его мамой). Но я к тому времени уже достаточно набралась жизненного опыта и понимала – идеальных людей не бывает. У каждого есть какие-то недостатки. Просто одни принять можно, а другие никак нельзя. Гораздо хуже, если муж пьет, или изменяет, или сидит в казино, проигрываясь дотла. Да, Евгений не всегда был с нами, зато я всегда точно знала, где он. У мамы. И поэтому была абсолютно спокойна. Так что во всем есть свои плюсы.
      С Сашкиным отцом мы жили куда хуже. Во-первых, поженились совсем юными: и мне, и ему едва по двадцать исполнилось, и оба отличались крайне максималистским настроем. Или все, или ничего. Не слишком конструктивная позиция для семейной жизни. И результат соответствующий получился. Промучившись два года и родив Сашку, мы благополучно расстались и впоследствии ни разу об этом не пожалели. Потом он вообще переселился из Москвы в Хабаровск. Последние пятнадцать лет мы не виделись. Лишь изредка Сашка получает от него открытки и небольшие денежные переводы. В общем, не только для меня, но даже и для нее он давно уже чужой человек. А Жека, который для нее стал родным, угорел вместе со своей матерью на даче. Совершенно нелепая гибель! Главное, и дача-то эта существовала у них давно, сами строили еще при жизни Жекиного отца, и печку он чуть ли не с детства топил. Как такое могло выйти, ума не приложу.
      Они с матерью уехали за город на выходные. Телефона на даче не было, а мобильные в те годы были еще редкостью. Словом, я всполошилась, только когда муж в понедельник не явился на работу. Вечером, оставив больную ангиной Мавру на попечение Сашки, я с Жекиным другом поехала проверить, в чем дело. А там два трупа. Нет, не хочу больше вспоминать этот ужас! Даже спустя столько лет страшно! Мавре, когда Жеки не стало, еще трех лет не исполнилось, и отца она не помнит. А я с той поры одна. Вернее, нас трое. Я и девочки.
      Мавра подготовилась к контрольной и легла спать, строго наказав мне громко не разговаривать, и когда Сашка явится, велеть ей ходить на цыпочках, потому что у нее, Мавры, завтра тяжелый день и ей требуется хорошенько выспаться.
      Сашка заявилась около часа. Я как раз к этому моменту успела завершить все свои телефонные переговоры и немедленно потащила старшую дочь на кухню.
      – Во-первых, Мавра спит и просила не шуметь, – шепотом объяснила я. – Во-вторых, умираю, есть хочу, и ты, наверное, тоже. И, в-третьих, мне надо с тобой посоветоваться.
      Кивнув, Сашка прошествовала на кухню, где с ходу залезла в холодильник и, изучив его содержимое, скорбно констатировала:
      – Негусто.
      – Зато Мавра нам котлет накрутила и нажарила. Давай разогреем, – предложила я.
      – Ни в коем случае! – решительно возразила Сашка. – А то запах на всю квартиру пойдет. Мавра учует, проснется и...
      Дочь не договорила, но мне и так было ясно, что последует за пробуждением Мавры. Я согласно кивнула:
      – Действительно, лучше холодные, с хлебом и чаем.
      Когда мы уже вовсю жевали, я поинтересовалась:
      – Вот у тебя, Сашка, сейчас постоянно кто-нибудь из подруг замуж выходит, и ты на свадьбах часто бываешь. Там как у вас, рисом никто не кидался?
      У нее от удивления отвисла челюсть:
      – Ма, ты в каком это смысле про рис? Когда кто-то нажрался?
      – Нет, еще до того как нажрались. Ну, когда молодые из ЗАГСа выходят или из церкви. Сама, небось, видела в американских в фильмах. Знаешь, такой обычай. Вроде как бы желают молодоженам благоденствия и богатой, сытой жизни.
      – А-а, – с полным ртом протянула Сашка. – Твой клиент, что ли, в дочку решил швырять? Им-то какое еще благоденствие нужно? Куда сытнее?
      – И правда, – согласилась я. – Девушке только птичьего молока не хватает.
      – Странное желание, – сказала Сашка. – Она что, уже беременная?
      – Почему беременная? – я не уловила логической связи.
      – Ну, ты ведь сама только что сказала: ей все время торт «Птичье молоко» хочется. Странное желание для богатенькой девушки. Наверняка беременная. Уж помяни мое слово.
      – Сашка, я не про торт, а образно. Неужели не знаешь такого выражения? Когда у человека уже все остальное есть, говорят, что ему только птичьего молока не хватает.
      – Выражение знаю, конечно, – дочь моя была явно разочарована. – Просто устала и сразу не въехала. Так какая у тебя там проблема с рисом?
      – Сырой кидать или что-то с ним предварительно сделать?
      – Черт его знает. У моих подружек только один раз конфетти кидали, прямо за столами в ресторане, и больше ничего. Правда, еще два раза морды били, но это вроде к твоему вопросу не относится. Тем более что били не невесте и не жениху, а гости между собой подрались. Но варить рис я тебе все равно не советую. Липко будет.

      У меня самой такой большой свадьбы, с лимузином, рестораном и кучей гостей, ни разу не было. Про венчание и вовсе не говорю. Когда я первый раз выходила замуж, венчание в нашей стране, можно сказать, преследовалось. А когда мы решили связать свои жизни с Жекой, уже не преследовалось, но еще не вошло в моду.
      Первая моя свадьба была студенческой. Родители с обеих сторон дружно восстали против нашего брака, поэтому денег у нас хватило лишь на то, чтобы посидеть дома с ближайшими друзьями, которые часть выпивки и закуски принесли с собой.
      С Жекой вообще было не до свадьбы. Мы оба едва сводили концы с концами. Начало девяностых... В магазинах царила пустота, а деньги обесценивались с каждым часом. Мы забежали в ЗАГС, расписались и ушли домой. Мы и расписываться скорее всего не стали бы, если бы не выяснилось, что я беременна. Жили вместе и жили.
      А Саша, старшая моя дочь, которой уже двадцать четыре, замуж еще не выходила и, по-моему, даже не собирается. Во всяком случае когда я ее спрашиваю, делает круглые глаза и спрашивает:
      – Куда ты меня торопишь?
      – Да я не тороплю. Просто сама в твоем возрасте уже вышла замуж за твоего отца, успела развестись и у меня уже была ты.
      – И ты призываешь меня стать такой же безответственной?
      – Почему безответственной? Наоборот.
      – Считаешь, ответственно – выскочить замуж, не имея ни кола, ни двора, за такого же неустроенного студента, как ты сама, а потом, еще толком не наладив отношений и не обустроившись, родить ребенка? И к тому же потом еще развестись. По-моему, вопиющая безответственность!
      – Сашка, ты напоминаешь мне Мавру.
      – При чем тут Мавра? Это обыкновенный здравый смысл. Конечно, вы в свои застойные брежневские годы могли себе позволить действовать подобным образом. Вам ведь все равно больше нечем было заняться. Ничего не светило. Но на дворе иное время. Сейчас такие перспективы! И работу могу найти интересную, и еще одно образование получить. Или вообще куда-нибудь уехать удастся. В смысле поучиться и мир заодно посмотреть. А ты призываешь меня, еще ничего не добившись, засесть дома с ребенком, которого неизвестно на что будет содержать.
      – Но ведь муж может работать, – попыталась возразить я.
      – Такого кандидата, который в одиночку мог бы достойно содержать меня и ребенка, я еще не нашла, – ответила моя дочь. – Все мои знакомые мужского пола едва самих себя обеспечивают. Но даже если бы я нашла уникальный экземпляр, о котором ты говоришь, зависеть от мужа не входит в мои планы. Сама ведь знаешь, как это ненадежно. Сегодня муж есть, а завтра нет. Или к другой удрал, или его убили, или просто умер. Нет уж, мама, я хочу рассчитывать только на себя. И пока не достигну определенного уровня жизни, ни о каком замужестве даже думать не желаю.
      – Саша, но время-то идет. Молодость на карьеру угрохаешь, потом решишь, что замуж пора, а тебя уже никто не возьмет.
      – Если карьеру сделаю, то и плевать, – ее ничуть не смутили мои предостережения. – А ребенка можно и в тридцать лет родить, и безо всякого при этом мужа.
      – Неужели тебе не хочется обыкновенного человеческого счастья? – удивилась я. – Чтобы рядом был любимый человек, на которого ты могла бы всегда положиться; он души бы в тебе не чаял, и ты бы его любила...
      – Мам, кому же такого не хочется? Всем хочется. Но где же это найдешь? Сама-то ты много подобного видела?
      – Жека, – вздохнула я.
      – Согласна, – кивнула Саша. – Но, как выяснилось, такие долго не живут. Кроме того, я всегда удивлялась, как ты выдерживала приложение в виде его мамочки. Он, по-моему, больше времени проводил с ней, чем с тобой. И кстати, если бы не она, Жека не погиб бы. Ведь это из-за ее капризов ему тогда пришлось в холод на дачу тащиться. Нет уж. Если я и выйду замуж, то мой муж будет жить со мной, а не на два дома.
      – Куда же ты его маму денешь?
      – Пусть ею ее собственный муж занимается.
      – А если мужа в наличии нет? – спросила я.
      – Тогда забота моего мужа о ней должна ограничиваться разумными рамками. Иначе это уже какое-то извращение, а связывать свою жизнь с извращенцем я не собираюсь.
      Ох, какая же моя Сашка еще молодая и глупая! Невдомек ей, что жизнь требует постоянных компромиссов. Но едва я упоминала об этом, она принималась ожесточенно спорить со мной. Мол, существуют компромиссы и компромиссы. Есть вещи, которые она в корне не приемлет и не желает с ними мириться ни при каких обстоятельствах, потому что это ломает ее как личность.
      – И вообще, – продолжала Саша. – Ты не заметила? Большая часть моих подружек еще не замужем. И ведь не то чтобы их не берут. Все при них. И симпатичные, и умные. Работают или учатся, а иногда и то и другое, но ведь не торопятся выйти абы за кого. Считают, уж если строить семью, то как следует. Зачем просто так? Галочку поставить? Была замужем, значит, востребована. Ты на своих-то сверстниц погляди. Ведь почти все разведенные. Тебе еще повезло: второй раз замуж сходила. А большинство так одни и остались, да еще с детьми.
      – Сашка, не передергивай! – возмутилась я. – Вот Алла, моя подруга, как в девятнадцать за своего Вовку вышла, так с тех пор и живут. Двое прекрасных детей, даже внучка уже, между прочим, есть.
      – Алка твоя – то самое исключение, которое подтверждает правило, – хмыкнула Саша. – Да и то, вспоминается мне, лет пятнадцать назад они с Вовкой, кажется, разбегались на целых два года. Разве не так?
      – С кем не бывает, – смущенно пролепетала я. – Но ведь сумели преодолеть кризис, снова сошлись, и теперь Алка говорит, что любит Вовку даже сильнее, чем раньше.
      – А может, она так говорит просто потому, что взбрыкнула, но в результате лучше своего Вовы никого не нашла, вот и решила вернуться в тихую гавань? – лукаво покосилась на меня Сашка.
      – Это не она, а Вовка взбрыкнул, – уточнила я. – У него возникла любовница. Из учениц. Юное художественное дарование.
      – Погоди, мать, погоди, – недослушала Саша. – Я точно помню, что у Аллы твоей тоже кто-то был.
      – Откуда ты знаешь? – я никогда не посвящала ее в подробности интимной жизни своих друзей, и вот нате вам!
      – Вы обсуждали, а я подслушивала. Интересно ведь.
      Ну ничего от этих детей не скроешь!
      – Верно, был у Аллы любовник, – сказала я. – Только Вова про него ничего не знал, да и уходить Алка к нему не собиралась.
      – И ты это называешь счастливой семьей? – вознегодовала моя дочь.
      – У них был сложный период, но они его преодолели.
      – Мама, да зачем было преодолевать? Захотелось им в разные стороны, и разбежались бы.
      – Вот они так и сделали на два года, но поняли, что ошиблись и что хорошо им только вдвоем.
      – Вот поэтому, ма, я и не спешу замуж. А то выскочишь за первого попавшегося, а потом, в тридцать или в сорок, начнешь сомневаться. Вдруг чего упустила?
      Предпочитаю сперва осмотреться, понять, что мне надо, а уж после переходить к оседлому образу жизни.
      – Саша, личная жизнь – не компьютерная программа. Всего заранее не рассчитаешь. И люди с возрастом меняются...
      – Ты это к чему? – уставилась она на меня. – Не понимаю, ты меня отговариваешь от замужества или, наоборот, уговариваешь?
      – Ни то ни другое. Просто пытаюсь тебе объяснить.
      – Неужели ты до сих пор не поняла, что на чужих ошибках никто не учится?
      – На чужих! – воскликнула я. – И на собственных-то большинство людей не умеет учиться. Раз за разом с умным видом наступают на одни и те же грабли.
      – И по этой причине я тоже не тороплюсь. Не хочу наступать на грабли, – заявила Саша.
      – Возможно, ты сейчас именно это и делаешь, – возразила я. – Только пойми меня правильно. Практичность – прекрасное качество. Здравый смысл – тоже. Но из твоих приоритетов напрочь пропали чувства. Вот это мне и не нравится.
      – Мам, чувства просто подразумеваются, само собой.
      – Но тогда что выходит? Ты кого-то встретила. Вы полюбили друг друга, но у вас нет материальной базы. Значит, чувства по боку? Но в таком случае это ненастоящие чувства. Потому что когда они будут настоящие, ты наплюешь на материальную базу. Ты жить без этого человека не сможешь.
      – Мама, ты говоришь прямо о каких-то шекспировских страстях. Между прочим, наукой доказано, что подобное долго не длится и не может служить основой для хорошего, долговечного брака. И потом, предположим, встретила я человека, без которого жить не могу, а материальной базы у нас еще нет. Почему обязательно одно из двух: либо сразу жениться, либо навеки расстаться? Ведь можно и подождать. Будем с ним просто встречаться, пока не добьемся такого положения, которое нам позволит построить семью.
      – Получается, что самое лучшее – брак по расчету? – спросила я.
      – Между прочим, статистика это подтверждает.
      – Мне вот только интересно, как твои статистики свои данные собирают? Женихов с невестами, что ли, спрашивали: вы как женитесь, по расчету или по любви? Хорошенький вопрос в день бракосочетания.
      – Нет, мама. Через двадцать лет после свадьбы.
      Я засмеялась:
      – Через двадцать лет большинство уже и не вспомнит, почему они решили пожениться, и напридумает с три короба. А некоторые стесняются, не хотят говорить чужим людям, что действительно чувствовали.
      Все-таки Сашкино поколение какое-то совершенно другое. То ли мы в их возрасте были наивнее, то ли они свободнее, и перед ними действительно весь мир открыт? Трудно сказать, в чем дело, но мы совершенно по-иному относились и к любви, и к замужеству.
      Для нас Любовь была чувством с большой буквы. Мы ждали ее, предчувствовали и, стоило ей прийти, кидались в нее с головой, как в омут. Все остальное в сравнении с ней тут же меркло. А может, наоборот, жизнь вокруг нас была такой тихой и тусклой, что именно любовь расцвечивала ее волшебным цветом, и она начинала играть всеми красками? И именно любовь придавала смысл нашей жизни, и наши будни переставали казаться серыми? Ушла любовь – и хоть вешайся от тоски. Вот и кидаешься на поиски новой, чтобы не умереть от удушья и скуки регламентированной и расписанной чуть не до пенсии жизни.
      Любовь для нашего поколения поистине была «лучом света в темном царстве». Отсюда и бурные романы, и сумасшедшие измены, и скандальные разводы, о коих потом еще долго судачили все родные и близкие. Кто-то выигрывал, находя свое счастье, а проигравший оставался одиноким, но мало кто из нашего поколения складывал руки. Все настойчиво продолжали искать свою любовь и искренне надеялись ее найти. И до сих пор надеются. Как говорится, надежда умирает последней: ведь любовь, есть она или нет, так и осталась главным смыслом нашего существования.
      А у нынешних молодых жизнь и сама по себе как цветной калейдоскоп крутится. Все к их услугам. Жизнь бьет ключом. Клубы, кафе, кинотеатры, театры, концерты, выставки, дискотеки, выступления звезд, съезжающихся со всего мира... Только успевай развлекаться. Естественно, для развлечений требуются деньги. Они и становятся главным объектом желания. Без любви жизнь есть, но без денег она мигом лишается карнавальных красок, и ты оказываешься заперт в четырех стенах. Кстати, и стены ведь могут отобрать. И начинается неустанная погоня за золотым тельцом, сияние которого затмевает все остальные краски. Вот Сашкины сверстники и зарабатывают, как могут и чем могут.
      С одной стороны, хорошо, что люди заняты делом. Я имею в виду тех из них, кто тратит собственные деньги, а не прожигает родительские. Это отдельная категория, и трогать ее не буду. А такие, как моя Сашка, стараются чего-то добиться. Им кажется, еще немного, еще чуть-чуть, куплю себе то, накоплю на другое, вот потом можно и о любви подумать. Однако для совершенства нет предела. Чем большего добиваешься, тем больше хочется. Да и где он, предел? Когда надо остановиться и прислушаться к своему сердцу? Жалко мне их. Жизнь ведь так коротка. Годы текут, как песок сквозь пальцы, и утекает их самое светлое время. Время романтики, любви и страданий. Ведь страдание – тоже часть большой любви. А у них любовь если и случается, то какая-то будничная. Встречаются, ходят куда-нибудь вместе. Есть возможность – даже вместе живут. Но как-то все у них происходит без огня. Сошлись, расстались. Ни настоящей радости, ни настоящих страданий. Мои ровесницы, если уж расставались с любимыми, то потом не могли их видеть. Случайно где-нибудь столкнувшись, отворачивались друг от друга. Да иные даже теперь, двадцать лет спустя, едва здороваются. А эти могут совершенно спокойно потом дружить, а порой даже изредка продолжают спать друг с другом. Так, по-дружески. Совершенно у меня в голове не укладывается. А для них вроде как норма. Мы сгорали от ревности по поводу одного лишь брошенного на сторону взгляда. А для них, выходит, ревности не существует. Или она проявляется в других ситуациях и по иным поводам? Вот и разберись: мы неправильно жили, придавая слишком большое значение эмоциям, или наши дети утратили что-то важное? Ох, совсем я запуталась... Кто прав? И что может служить критерием правоты? Счастье? Но я не могу утверждать, что они счастливее нас. Да и мы не были счастливее их. Скорее, все мы несчастливы по-своему. Просто, видимо, счастье – явление кратковременное. Не успеешь хорошенько распробовать, как оно уже растаяло, улетучилось, а на тебя опять навалились проблемы.
      Увы, осознание того, что был счастлив, большей частью приходит потом, когда оглядываешься назад. Поэтому миг счастья практически неуловим. Вспыхнул и погас. А тебе остается лишь вспоминать, как ты грелась под этим светом. Грустно, но факт. И снова несешься вперед по жизни в надежде поймать за хвост птицу счастья. Бежишь, бежишь, а остановишься отдышаться, оглянешься – все уже было там, в прошлом, далеко позади. Ах, «если бы молодость знала, если бы старость могла...» Банально, но мудро. Глядя порой на Сашку, ее подруг и друзей, я вижу: восторженности нашей молодости у них нет, чувства притуплены, словно у стариков. Или, когда все вокруг так ярко и пестро, сама яркость становится обыденной, а на сером фоне любой цвет привлекает и оживляет жизнь?
      Вот и Сашка. Встречается с какими-то молодыми людьми, причем с разными. То есть один у нее как бы основной, Витя. По-моему, очень милый мальчик, они учились в одном институте, уже года три встречаются. Отчего они не хотят пожениться, ума не приложу. Оба работают, да и я с удовольствием им помогла бы. Но нет. О свадьбе никаких разговоров. Мало того, Сашка еще и от встреч с другими молодыми людьми не отказывается. Ходит с ними в разные места. С одним по клубам, другой ее в театры на премьеры таскает, а с третьим она ходит в одну компанию, где ей самой очень интересно и весело, но Витя, по ее словам, туда не вписывается.
      Ничего не понимаю! Если тебе самой человек нравится, какая разница, вписывается он в чью-то компанию или нет? Сама туда, в конце концов, не ходи. Я это Сашке однажды сказала. Она возмутилась:
      – Вот еще! Почему я должна из-за Витьки отказываться от общения с интересными людьми?
      – А представь, если он начнет куда-нибудь ходить, где ты не вписываешься? – спросила я.
      – Мам, а он ходит, – спокойно ответила моя дочь. – У него есть компания одноклассников, там меня как-то не очень жалуют, потому что главная у них – его первая любовь. Вот с ней Виктор там и появляется. А она, между прочим, давно уже замужем.
      – И как ее муж относится к тому, что она с твоим Витей шастает по гостям?
      – Да все нормально, – заверила Саша. – У него своя выгода. Она за это его с компанией на футбол отпускает.
      Нет, что ни говорите, я этого понять не могу. Впрочем, по-моему, и у них все не так уж просто. Например, Сашка усиленно скрывает от Вити существование молодого человека, с которым ходит по театрам. Бедный Виктор уверен, будто Сашка ходит на премьеры со своей школьной подругой. Я, естественно, разочаровывать его не стала. А Сашке даже не стыдно. Она мне объяснила, что про подругу Витя сам почему-то решил, и незачем его разубеждать.
      – Понимаешь, так проще. В жизни и без того полно сложностей.
      – А если он с вами где-то случайно столкнется? – не унималась я.
      – Тоже не проблема. Познакомлю их и скажу, что сегодня меня пригласил он. Не отказываться же. И вообще, ма, ты постоянно не о том думаешь.
      Может, она права? Действительно не о том? Но у ее поколения и к работе какое-то другое отношение, чем у нас. В нас что вдолбили? Если человек за год поменял два-три места, то он – летун. А для них это норма жизни. Устроился. Не понравилось – уволился или нашел место, где зарплата повыше. Правда, и наниматели тоже такой свистопляске способствуют. Не успеет фирма открыться и штат набрать, как может в одночасье закрыться. Хозяин разводит руками:
      – Извините покорно, финансирование кончилось.
      С Сашкиной первой работой именно так и вышло, и в результате она первую в жизни зарплату получила вместе с выходным пособием. Правда, только через полгода после того, как ее уволили. Этот хозяин еще честный оказался, сдержал обещание. Другие в подобных ситуациях попросту растворяются без остатка на просторах нашей необъятной столицы.
      Сейчас у Саши третье место работы. Тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить, уже почти год там держится. Ее даже успели повысить в должности. В институте она получила крайне широкоформатную специальность: менеджер. Область применения не конкретизировалась. Так что, руководствуясь логикой ее диплома, она вольна работать где угодно. Было бы чем управлять, а остальное, как говорят, приложится.
      Теперь моя Саша трудится в консалтинговой фирме. Тоже весьма широкоформатное понятие. Ее контора втюхивает клиентам участие в соискании премий. Причем сколько набирается клиентов, столько номинаций и придумывают. Такая беспроигрышная лотерея. Клиент платит немалую сумму за участие, а за это в очень торжественной обстановке получает почетный знак, грамоту и какую-нибудь статуэтку, изображающую премию.
      Я долго Сашку расспрашивала:
      – Понятно, зачем это вашей фирме – вы таким образом деньги зарабатываете. Но вот клиентам зачем это надо?
      Она пожала плечами.
      – Мать, ты с луны свалилась? Соискатели таким образом престиж своих фирм повышают. Грамоту в рамочку, под стекло и на стенку в кабинете генерального, статуэтку там же на полку, чтобы все видели. Плюс освещение в прессе и показ церемонии вручения по телевизору. Это входит в пакет наших услуг. Прямая реклама. А вручение – замечательный информационный повод.
      Я по-прежнему пребывала в недоумении:
      – В чем престиж-то? Я еще понимаю, если бы вы из десяти одного выбирали и отмечали. А у вас получается все равно как если бы на Олимпийских играх каждому участнику вручали по золотой медали.
      Сашка фыркнула:
      – А ты думаешь, кто-нибудь отказался бы?
      Во! Родила дочерей! Умеют поставить мать в тупик. Ответа у меня не нашлось.
      – Вообще-то, – тем временем продолжала дочь, – у нас вроде бы подразумевается, что соискатели сперва подают документы, а эксперты производят отбор самых лучших.
      – А эксперты кто? Ты?
      – В том числе и я, – кивнула Сашка. – На самом-то деле все совсем не так происходит. Мы с радостью берем всех, кто готов заплатить. Мне, между прочим, от каждого приведенного клиента процент полагается. С другой стороны, можно сказать, в конечном итоге все выходит по-честному. Если они готовы такие суммы выкинуть на ерунду, значит, их фирмы действительно работают и приносят хороший доход. Почему же их не поощрить?
      Логика по-своему железная, но мне грустно. Бедная моя дочка! Чем ей приходится заниматься! Для того она институт кончала, чтобы переливать из пустого в порожнее? Однако Сашка со мной не согласна.
      – Мама, это такой опыт и такая практика! Я теперь кому угодно что угодно впарить могу. И потом я ведь не собираюсь у них всю жизнь работать. Почти уверена: они через год закроются. Вон их основной конкурент уже лавочку прикрыл.
      Услышав название почившей в бозе фирмы-конкурента, я немедленно вспомнила пышные игрища на основных телевизионных каналах с вручением золотых или позолоченных статуэток, явно сдутых с голливудского «Оскара», с выступлениями известных артистов, счастливыми соискателями в смокингах и кринолинах, которые, дрожа от робости и счастья, чуть ли не со слезами на глазах принимали поздравления. И я, дура, смотрела, радуясь успехам нашего бизнеса!
      – Сашка, и эти ваши конкуренты такой же туфтой занимались?
      – Ровно тем же самым, – подтвердила она. – Да мы вообще с ними когда-то одной компанией были, а потом они от нас откололись. Кстати, мама, – вид у нее вдруг сделался вкрадчивым, – пока мы тоже не закрылись, узнай там у своего руководства, они премию не хотят как лучшие в своей области? Двадцатипроцентную скидку гарантирую.
      – Уж не знаю, зачем нам это надо, – растерялась я.
      – Тебе-то, конечно, не надо, а у них спроси. Такие вещи, как наши премии, на VIP-клиентов хорошо действуют.
      – Ох, Сашка, – вздохнула я. – Уже на родной матери нажиться хочешь.
      – Ничего подобного, – отозвалась она. – Будь это твоя собственная компания, я бы тебе бесплатно устроила премию, как особо ценному клиенту. Но так как ты такой же наемный манагер (то есть «менеджер» на русский манер), то пусть твое начальство выкладывается. Слушай! – По выражению Сашкиного лица я поняла, что ее осенила новая блестящая идея, и не ошиблась. – Мама, – продолжала она. – А может, твоя контора захочет нам торжество по поводу вручения очередных премий организовать? Тогда, наоборот, заработаете. А то наши прежние партнеры последний раз так напортачили! Торжественная церемония едва вообще не сорвалась.
      – А вот по этому поводу могу поговорить, – пообещала я.
      – Нет, давай по-другому сделаем. Лучше я сперва со своим руководством переговорю. Чтобы накладок не вышло.
      Кстати, и моему поколению в последние годы пришлось попрыгать с места на место. Часть народа, конечно, так и сидит на тех же местах, куда попали по распределению после институтов. Это люди, которые или опасаются малейших перемен в жизни, им даже шаг сделать трудно, или, наоборот, до фанатизма любят свою работу и остались верны ей даже в те годы, когда за нее платили копейки. Но у кого-то работы просто не стало, и пришлось искать новую. Другим перестало хватать на жизнь, и они, чтобы прокормить семью, ринулись в плавание по штормящему морю рыночной экономики. Я оказалась в числе последних.
      Вообще-то, согласно полученному диплому я режиссер массовых зрелищ и по молодости работала в Доме культуры при одном крупном промышленном предприятии. После девяносто первого года предприятие начало умирать, Дом культуры продали, теперь там казино и рестораны, а я, естественно, осталась на улице. Первое время, пока еще был жив Жека, мы как-то крутились. Мавра была еще маленькая, и я с ней сидела: ясли в ту пору тоже приказали долго жить.
      Потом Жека погиб, а я осталась без работы и с двумя детьми на руках. Квартира Жекиной мамы по каким-то неясным причинам оказалась неприватизированной и отошла государству. Нам только вещи разрешили забрать.
      В общем, похоронила я мужа и свекровь, продала все, что только соглашались купить, и отправилась устраиваться на работу. Чем я только ни занималась!.. Продавала китайские лекарства (до сих пор льщу себя надеждой, что по моей вине никто не отравился!). Потом мы с моей ближайшей подругой Аллой, той самой, у которой муж Вова, заняли деньги и открыли на паях секонд-хенд. Хорошенькое занятие для режиссера и художницы! А что делать?
      К большому нашему удивлению, торговля пошла весьма бойко. «Лучшую поношенную одежду из Европы и США», как гласила вывеска нашего магазина, расхватывали. Мы с Алкой быстренько расплатились с долгами и уже подсчитывали будущие барыши, когда к нам неожиданно пришла знакомиться «крыша», пообщавшись с которой и проконсультировавшись с калькулятором, мы с большим разочарованием убедились: «Боливар не выдержит двоих». Если мы станем платить «крыше», бизнес наш рухнет. Прибыль получалась даже не нулевой, а уходила в минус. Недолго погоревав, мы свернулись.
      Из остатков секонд-хенда предприимчивая Алла начала шить кукол, а я выступила в роли ее агента, предлагая товар различным салонам, – куклы тогда как раз начали входить в моду. Заработок, однако, получался небольшой и к тому же нерегулярный. Пришлось мне начать активные поиски новой работы.

      Работа нашлась неожиданно. Прямо на двери собственного подъезда я увидела наклеенную бумажку: «Срочно требуется секретарь на телефоне. Звонить с 11 до 18, кроме субботы и воскресенья». И номер телефона, который всего на две последние цифры отличался от моего собственного. Явно наш микрорайон! Работа рядом с домом! Именно то, что надо! Мне только недавно удалось определить Мавру в детский садик. Значит, если удастся на этот телефон секретаршей пристроиться, все у меня будет, как говорится, под боком. И Мавру вовремя смогу забирать. Ну, ее-то в крайнем случае и Сашка домой из детсада приведет. Но главное, далеко ездить не надо, в любой момент смогу добежать до дома, а это для матери-одиночки с двумя детьми крайне существенно. В Москве самое страшное – расстояния.
      Я пригляделась к объявлению повнимательней. Совершенно свежее, даже клей не успел застыть. Есть шанс оказаться первой или хотя бы среди первых претендентов на место. Не долго думая, я не просто отодрала телефон от «лапши», а решительно завладела бумажкой целиком и, сжимая трофей в руках, кинулась домой звонить.
      Ответивший мне мужской голос несказанно удивился:
      – Какая вы быстрая! Мы только что объявление повесили. Ну ладно. Приходите. Познакомимся.
      Он назвал адрес. Соседний дом, даже улицу переходить не надо.
      – Когда вам удобно?
      – Да хоть через десять минут.
      Мужчина присвистнул:
      – Скорости у вас, однако.
      – Да просто рядом живу, – немного смутилась я. – Мне было бы удобно, если бы...
      – А насчет если бы, выяснится при личной встрече, – перебил меня он. – Через десять так через десять. Жду.
      Над входом в подвал висела строгая латунная табличка с черной гравировкой: «ЗАО „Торжество-интернэйшнл“». «Интересно, что за международное торжество такое?» – озадачилась я, пока тянула на себя неподатливую железную дверь.
      За ней оказались три маленькие комнатки, только что отремонтированные. Запах свежей краски витал по помещению. Обстановку первой комнатки составляли диван, обитый кожзаменителем, стеллаж со скоросшивателями и два стола, на одном из которых располагался компьютер. За столами весело щебетали две девушки лет двадцати. Взглянув на меня, они хором осведомились:
      – Вы к кому?
      – Я... Я насчет работы, – мужской голос по телефону почему-то мне не представился. Видать, впрямь не ожидал столь быстрой реакции на объявление и был не очень готов к разговору.
      – А-а, – протянула рыжеволосая девушка. – Тогда вам к Диме. – Она кивнула в сторону двери напротив.
      – Простите, а у Димы отчество есть? – поинтересовалась я.
      Мой вопрос поставил ее в тупик. Похлопав густо накрашенными ресницами, она повернулась ко второй девушке – брюнетке.
      – Оксана, ты Димино отчество случайно не помнишь?
      Та в ответ прыснула:
      – Ну ты, Ленка, даешь. Уж отчество генерального могла бы и запомнить, – она перевела взгляд на меня, лицо ее приняло официальное выражение. – Вам к Дмитрию Николаевичу.
      Возраст Дмитрия Николаевича явно не превышал тридцати, и в разговоре со мной он сильно смущался. Видимо, пост генерального директора фирмы был ему внове. Да и собеседование он тоже наверняка проводил впервые.
      Выяснив мои имя, отчество и фамилию, он надолго задумался и, заполняя возникшую паузу, громко барабанил пальцами по новенькому столу. Я решила ему помочь.
      – А не могли бы вы рассказать, чем занимается ваша фирма?
      Барабанная дробь резко оборвалась. Дмитрий Николаевич принялся многословно рассказывать, что они организуют различные вечеринки и прочие торжественные мероприятия.
      – В общем, делаем «парти» под ключ, – завершил он свой экскурс.
      – А в чем будет заключаться моя работа?
      – Будете принимать по телефону заказы, искать новые. И, кроме того, заниматься диспетчерской работой. Сотрудники наши могут оказаться в совершенно разных местах и должны быть в курсе, кто где находится, чтобы при необходимости найти друг друга. Понимаете?
      – Вполне. Меня все устраивает. Вот только вопрос оплаты...
      Дмитрий Николаевич наэлектризованно затих и, выразительно помолчав таким образом минуты три, почему-то вместо того чтобы назвать сумму, выпалил:
      – А вот, простите, сколько вам лет?
      – Тридцать семь.
      – О-о, – разочарованно протянул он. – А я думал, не больше тридцати.
      – Спасибо, конечно, за комплимент, но какая разница? Я же вроде нанималась к вам на телефоне сидеть, а не стриптиз показывать.
      – Зачем же вы так, Глафира Филипповна. Я просто имел в виду... Коллектив у нас очень молодой. У вас может создаться психологический дискомфорт. Ну вроде того, что молодые вами командовать будут.
      – Что вы из меня старуху-то делаете! – возмутилась я. – До пенсии мне, между прочим, еще далеко. Вот по поводу дискомфорта вы правы: я действительно его чувствую. Но не из-за того, что мной будут командовать люди моложе меня, а потому что работы нет и денег мало. А насчет моего возраста... Знаете, в нем тоже есть свои преимущества.
      – А какие? – робко улыбнулся Дмитрий Николаевич.
      – Вы можете быть уверены: я наверняка не уйду в декрет.
      Он зарделся сильнее прежнего:
      – Почему я могу быть уверен?
      – Потому что у меня уже двое детей, и их надо растить и кормить. Третьего Боливар точно не вынесет.
      Дмитрий Николаевич вдруг от души расхохотался:
      – Ну вы даете! Не исключено, что мы сработаемся. Вы вообще кто по профессии?
      – Режиссер массовых зрелищ. Близко к вашему профилю, между прочим.
      – Действительно! – теперь он взирал на меня с интересом. – Да, да, да, наш, абсолютно наш профиль, Глафира Филипповна.
      – Можно без отчества, – разрешила я.
      – Тогда я тоже просто Дима, – по-моему, он произнес это с большим облегчением.
      – Договорились, общаемся без отчеств. Кстати, Дима, у меня еще есть подруга. Профессиональный художник-оформитель.
      Он опять задумался.
      – Штатных мест у нас, к сожалению, пока больше нет. Но если ваша подруга согласна работать по договору, вероятно, мы воспользуемся ее услугами.
      – Меня-то, я не пойму, вы в штат берете или тоже по договору?
      – Вас, естественно, в штат, – твердо провозгласил Дима.
      – И за сколько? – снова подняла я самый животрепещущий вопрос.
      Какое-то время, безмолвно пошевелив губами, он назвал сумму.
      – Не густо, – совсем обнаглела я.
      – Ну, это только для начала. Могу еще добавить к зарплате один процент с каждого найденного вами заказа, – заискивающе улыбнулся он.
      Я не собиралась упускать своего счастья и брякнула:
      – Три процента.
      – Глафира, – простонал Дима. – Без ножа режете, но если вы так же хорошо, как со мной, будете торговаться с заказчиками, то договорились. И еще. Вот сейчас немножко разовьемся и, если мы с вами будем друг другом довольны, получите повышение.
      Короче, я была принята. И как выяснила на следующий же день, «Торжество-интернэйшнл» без меня еще и работать не начинало.
      Первый заказ в жизни фирмы принесла именно я. И не то чтобы я его искала. Он сам ко мне пришел. Без преувеличения, своими ногами. Из офиса по соседству. Над моим столом нависла скорбная фигура в темном, которая не менее скорбным голосом изложила свои пожелания.
      Сказать, что я была ошарашена, значит ничего не сказать. Нам предложили... организовать поминки. Потрясенная таким поистине нетривиальным почином «Торжество-интернэйшнл», я тем не менее и глазом не моргнула. Работа есть работа. И поминки в конце концов мероприятие торжественное, пусть и печальное. Надо же хоть с чего-нибудь начинать. Одни начинают за здравие, а мы – за упокой. Не беда. Есть надежда продолжить за здравие.
      Единственная беда заключалась в том, что немногочисленный штат нашей конторы в силу своего юного возраста имел крайне смутное представление о том, что такое поминки и как их организовать. Зато у меня, увы, был большой опыт, и он в данном случае оказался бесценным.
      Пришлось мне взять дело в свои руки и руководить молодежью. Погибшего вице-президента соседней конторы мы помянули по высшему разряду. А я, не успев толком поработать на телефоне, была переведена в старшие менеджеры и продолжила руководить молодежью. Дима довольно скоро признался:
      – Глаша, просто не знаю, что бы я без тебя делал, – к тому времени мы все уже были на «ты».
      Кстати, поминки на долгое время стали одной из основных наших статей дохода. Они же помогли нам пережить девяносто восьмой год, когда в кризис стало нечего праздновать, а поминки справляли по-прежнему. Так что, как ни парадоксально это звучит, тот, первый, заказ стал для нас счастливым.
      Люди, присутствовавшие на первых организованных нами поминках, рассказали о нас своим знакомым, и к нам потихоньку потек народ. А со временем у нас появились заказы на действительно праздничные торжества. И тогда мне удалось подключить к работе Аллу.
      Предложение ей пришлось весьма кстати, ибо доходы от кукольного бизнеса стали совсем уж нерегулярными, а муж ее Вова все еще продолжал стоять в позе.
      В этой позе Вова, можно сказать, застыл Лаоко-оном с конца восьмидесятых. Очертания позы провозглашали следующее. Он, Вова, живописец, творец, и размениваться на массовое искусство, равно как потакать дурному вкусу дикой и необразованной толпы, не намерен. Принципы, конечно, высокие и, вероятно, даже достойные уважения. Однако всем, как известно, надо чем-то питаться, в том числе и Вове, который это дело очень даже любил. Собственно, и выпить любил. И при всех высоких художественных устремлениях ни от пищи, ни от выпивки отказываться не собирался. Высокое же Вовино искусство никак не желало приносить дохода. Так что обеспечение физиологических потребностей творца целиком легло на Алкины плечи.
      На этой почве, ну, может, и не совсем на этой, но просто так совпало, у Вовы с Аллой возникли серьезные разногласия, и он вместе со своей юной пассией отбыл в далекую заброшенную подмосковную деревню, чтобы жить там натуральным хозяйством и заниматься высоким искусством.
      – Мне много не надо! – с пафосом провозглашал он. – Хлеб, молоко, картошка. Это все можно вырастить своими руками, а в свободное время творить. Мы будем вести простую жизнь, которая ничем не отвлекает от творчества!
      Алка не рыдала и не плакала. Она злорадствовала:
      – Так этому идиоту и надо. Пускай в дерьме покопается со своей молодухой. Мне, Глашка, даже интересно, сколько они выдержат и кто первый сломается. Картошку он будет выращивать! Да он даже чистить ее не умеет. А уж о том, где и как она растет, вообще имеет смутное представление.
      – Алка, не передергивай, вы ведь с ним в институте как раз во время картошки познакомились, – напомнила я.
      – Это только так называлось: послать на картошку, – ответила она. – А послали нас убирать свеклу. Но мы с Вовкой и ее не убирали. На второй день оба простудились, нас с сельхозработ сняли и откомандировали в правление колхоза стенгазету для них рисовать, потому что в районе проходил смотр наглядной агитации, и они с нашей помощью заняли на нем первое место. Кроме этой газеты мы им еще несколько стендов оформили. – Алка мечтательно закатила глаза. – Эх, где же наша молодость! Мы с Вовкой благодаря этой наглядной агитации и сошлись. Нам ведь в правлении отдельную комнату выделили со столом и диванчиком. Ох, какой был диванчик! Мы сперва рисовали, а потом запирались и этот диванчик «обживали». До сих пор удивляюсь, как он только нас выдерживал. Тогда Вовка по этому делу был молодец! Нет, Глаша, ты только подумай: натуральным хозяйством они жить собрались! Да он вообще не знает, какой стороной лопату в землю втыкать! А можешь себе представить, как он будет корову за сиськи дергать, чтоб из нее свою простую пищу добыть?
      – Нет, – честно призналась я. – Вот как он свою молодуху дергает, еще представляю.
      – Фу! – обиженно скривилась моя подруга. – Зачем ты мне про эту дуру все время напоминаешь!
      – Извини. Просто к слову пришлось, в связи с коровой.
      – Вот насчет коровы ты права, – моментально развеселилась Алка. – Вылитая корова. И сиськи, и задница, и глаза. И в мозгах одна извилина. Но... – Она вздохнула. – Против молодости не попрешь. И сиськи у нее не висят, а стоят, потому как еще не рожала.
      – Можно подумать, ты старая. Тридцать два года.
      – Во всяком случае, уже не молодая, – совсем загрустила она. – А мужик, как известно, свежачок любит.
      – Не торопись, Алка, с выводами. Сдается мне, скоро Вовка из-за деревенской жизни от своего свежачка сбежит. Или свежачок от него. Она-то тоже из интеллигентского семейства. Такая же белоручка, как твой. А не сбежит, ты себе еще лучше найдешь. Какие наши годы.
      – Годы-то, может, и правда, еще ничего, да кого ж я найду с двумя довесками? То есть погулять-то – это я запросто, а вот так чтобы замуж...
      Правы казались мы обе. При всем успехе, которым Алла пользовалась у противоположного пола, на серьезные отношения с ней никто не решился. Зато, побарахтавшись в деревенской грязи, вернулся Вова. В крайне жалком и подавленном состоянии, но если верить его словам, с бесценным жизненным опытом и выводом, что лучше Аллы никого нет на свете. Она ему то ли поверила, то ли захотела поверить. Во всяком случае, с тех пор живут, словно не расставались. Вот только, несмотря на весь покаянный пафос, Вова продолжал стоять в прежней позе: высокому творчеству он не изменит ни под каким видом. Поэтому Алла с радостью откликнулась на мой зов и с энтузиазмом ринулась оформлять наши торжества.
      Вечеринки, которые нам заказывали, становились все изощреннее. Новогодний бал по сказкам «Шехерезады». Двадцать третье февраля на пиратском корабле. «Миллион алых роз» на восьмое марта. Конечно, попадался и стандарт: фуршет, воздушные шарики и потанцевать. Однако чем больше в стране становилось денег, тем бо2льших изысков требовал заказчик. Например, жизнь дворянского гнезда на пленэре. Нет чтобы просто барбекю на даче устроить! Мужик попался с фантазией. Нам-то, в общем, хорошо: заказ дорогой. Но и повозиться пришлось. Еле отыскали старинную усадьбу в приличном состоянии, которую нам согласились сдать на сутки в аренду. Костюмы под старину пришлось брать напрокат. Посуду мы с Алкой выискивали по всем антикварным магазинам Москвы. Ничего, справились. Юбиляр остался доволен. Говорит, как в восемнадцатом веке побывал. Это он, на мой лично взгляд, сильно преувеличил. В смысле веков у нас с Алкой вышла полная мешанина. С каждой эпохи по нитке. Был, конечно, и восемнадцатый, но в сочетании, так сказать, с поздним Николаем Вторым и, сильно подозреваю, даже с ранним Сталиным. Однако заказчик не понял, а мы, разумеется, возражать не стали. Главное – человеку радость доставить. Остальное детали.
      Фирма росла, популярность ее ширилась, а времена менялись. Пришлось изменить и название на более соответствующее моменту. И стали мы «Фиестой» с девизом «Праздник всегда с тобой». Попользовались стариной Хэмом от души. Работы прибавилось, и зарабатывали мы все лучше и лучше. Алка на оформлении торжеств даже имя себе сделала. В определенных, конечно, кругах. Теперь она громко именовалась дизайнером и, помимо нашей фирмы, неплохо подрабатывала созданием интерьеров.
      Вова ее тоже неожиданно пошел в гору. То ли ему, глядя на жену, стало завидно, то ли вся его поза объяснялась тем, что ему просто никто как следует не предлагал изменить принципам, то ли помогло стечение обстоятельств, но из позы он наконец вышел, и притом кардинально.
      Однажды ему заказал свой портрет новый русский. Вова ответил, что, пожалуй, согласится, ибо модель ему интересна как тип. Сказал он это, впрочем, не самому новому русскому, а Алле. Тип был совершенно стандартный. Из тех, которых называют «кошелек с ушками при длинноногой модели-блондинке». Портрет Вова написал комплиментарный. Кошелек, прослезившись от умиления, молвил нечто вроде того, что жаль, мама его уже умерла и никогда сына таким не увидит, вслед за чем одарил Вову щедрым гонораром, а также широко пропиарил его среди всех своих знакомых, которые тоже возжаждали быть запечатленными маслом на крупноформатном холсте. Наш великий художник от новых заказов не отказался. В его художественной натуре вдруг пробудился интерес к богатым заказчикам как «образам современной действительности».
      Не удержавшись, я однажды ехидно осведомилась:
      – Вова, а как же высокое творчество?
      – Не продается вдохновенье, а картина запросто, – весело подмигнул он мне.
      Теперь Алка могла бы не работать. Однако и сидеть дома ей было незачем. Дети выросли, а сама она уже чувствовала себя состоявшимся человеком, и ей совершенно не улыбалось превращаться в мужнину жену.
      – Вот еще, копейки у него клянчить. Сама заработаю на что мне надо. И потом, черт его знает, вдруг ему снова с кем-нибудь приспичит сельское хозяйство или еще что-нибудь там поднимать. В этом возрасте у мужиков седина в бороду, бес в ребро.
      – Опять отклоняется? – спросила я.
      – Пока нет, – подруга суеверно постучала костяшками пальцев по деревянной столешнице. – Но кто его знает. Нет уж, Глафира, буду продолжать трудиться. Я во вкус вошла.
      Утром в день Лизиной свадьбы я с трудом встала. Убегалась накануне, и с Сашкой мы далеко за полночь засиделись. Да еще ели и чай пили, что утром не замедлило сказаться на моей физиономии. Ну почему так несправедливо? Когда тебе двадцать, всю ночь напролет можно сидеть, есть, пить, и утром ты как огурчик. А в сорок пять, хоть баба и ягодка опять, однако сильно помятая. И если хочешь хорошо выглядеть, приходится тратить массу времени на реанимацию.
      Я с собой поступила как с увядшей петрушкой. Знаете, есть такой рецепт для рачительной и экономной хозяйки. Не торопитесь выбрасывать увядшую петрушку. Промойте ее сперва горячей, а затем холодной водой, и она сделается совсем свежей. Ну, насчет полной свежести это, пожалуй, чересчур, однако употреблять в пищу можно.
      Себя я в помойное ведро выбрасывать точно не собиралась. То есть при первом утреннем контакте с зеркалом такая мысль возникла, но меня ждал клиент, которого я не могла подвести, потому что, как известно, он всегда прав и его интересы прежде всего. И я полезла под контрастный душ, а после еще ныряла лицом в воду со льдом. Затем намазалась, накрасилась и с удовольствием убедилась, что песенка моя еще до конца не спета. Лет десять долой точно.
      Немного подпортила настроение Мавра. Когда я уже надевала в передней туфли, она, удивленно меня оглядев, спросила:
      – У тебя разве сегодня опять поминки? А мне казалось, свадьба.
      – Не говори глупости, Мавра. Конечно, свадьба. С чего ты взяла про поминки?
      – А почему тогда ты в черном? – продолжала мрачно взирать на меня моя младшая дочь.
      – А по-твоему я должна быть в белом? – вскинулась я. – Это, между прочим, не моя свадьба. Я там только распорядитель. Вот и оделась строго.
      – Все равно могла бы на свадьбу что-нибудь повеселее придумать. А то у тебя, мать, такой вид... Венок в руки, и на кладбище.
      Ну совсем моя девица обнаглела!
      – Знаешь, дорогая, позволь уж мне как-нибудь самой решить, что я на свою работу надену.
      – Ради Бога. Я всего лишь высказала свое мнение, – буркнула Мавра и удалилась, хлопнув дверью перед моим носом.
      Меня вмиг одолели сомнения, и я в панике завертелась перед зеркалом. Неужели Мавра права? Хотя нет, по-моему, я очень даже неплохо выгляжу. Аккуратно, строго. Ничего особенного, конечно, но мне и не следует привлекать к себе внимание. И этот черный костюм замечательно на мне сидит. Какое счастье, что мне удалось сохранить фигуру. За последние двадцать лет не больше пяти килограммов прибавила, и все они очень удачно расположились в нужных местах. Грудь пополнела, бедра слегка округлились. Мне теперь моя фигура нравится куда больше, чем в молодости. Слава работе, которая заставляет меня много двигаться!
      Я вновь уставилась на свое отражение в зеркале. Может, действительно черный костюм несколько строговат? Синий или серый наверняка смотрелись бы помягче. С другой стороны, черный – более торжественно. И переодеваться уже нет времени. Ладно, оживлю впечатление брошкой.
      Я приколола на лацкан стрекозу из цветного стекла. Мне понравилось. Кинув на себя последний взгляд, я, вполне довольная результатом, побежала к машине.
      День выдался сложный, однако мне каким-то чудом удалось все состыковать и даже благополучно обсыпать рисом новобрачных. Травм никому не нанесли. Когда по прибытии в ресторан выяснилось, что все заказанное имеется в наличии, зал украшен, музыканты в полном составе на месте и – о чудо! – абсолютно трезвые, а трехъярусный свадебный торт во всей красе дожидается на кухне своего часа, я поняла, что наконец-то могу расслабиться. Основные подводные рифы были пройдены.
      Счастливая Лиза в белоснежном парижском платье и ее упитанный молодой муж в белом смокинге, сшитом, по слухам, в лондонском ателье на Сэвил Роу, принимали поздравления и подарки: коробки, коробищи и крохотные коробочки, завернутые в подарочную бумагу. По тому, как с ними обращались, я поняла, что самое ценное содержится как раз в самых маленьких. Их складывали в большую сумку, которую крепко держал личный охранник папы невесты. Однако вскоре я убедилась, что время двух основных подарков еще впереди.
      После того как все выпили за здоровье молодых и от души поорали «горько», слово вместе с микрофоном взял папа невесты. Сперва он с важным видом наговорил кучу банальных и вполне обычных для таких случаев вещей. Я совершенно не понимала, к чему он ведет, но он уверенно выплыл к цели: молодые, мол, должны вить свое собственное гнездо. Тут же выяснилось, что вить им уже ничего не надо. Папа сам свил и теперь вручил молодым ключи от новенькой квартиры.
      – Там все полностью обставлено! – сообщил Лизин родитель неизвестно кому. То ли молодым, то ли гостям.
      Гости захлопали. Музыканты сыграли туш. Покричали, естественно, «горько». Как следует выпили. И наступила очередь папы жениха.
      Он тоже долго изрекал торжественные банальности, но, в свою очередь, оказался хорошим пловцом и уверенными взмахами достиг берега. Оказалось, что молодые могут не только гнездиться, но и активно перемещаться по Москве и окрестностям. Им вручили вторую пару ключей – на этот раз от машины, марка которой, разумеется, была торжественно оглашена. И снова бурные аплодисменты. И новое требование «горько». И еще один туш от музыкантов.
      После этого все начали постепенно расковываться. Свадьба закрутилась-завертелась. Ели, пили, танцевали. Даже меня несколько раз пытались пригласить. Мне стало смешно: Мавра явно ошиблась. Никто не подумал, будто я оделась на поминки. С другой стороны, выходило, что и мой замысел оставаться незаметной и не привлекать к себе внимания не удался. Ведь официанток никто из этого благородного собрания не приглашал на танец. То есть меня периодически принимали за гостью. А это тоже, по-моему, недостаток профессионализма.
      В остальном, правда, мой профессионализм оказался на высоте. Свадьба прошла как по маслу. Все были сыты, пьяны и очень довольны. Невеста в добрых традициях, как и предполагала моя приятельница Марина, залила платье шампанским и заляпала мороженым, у жениха на белоснежной коленке тоже образовалось какое-то пятно. Работа Марине была обеспечена.
      Наконец молодых отправили на первую брачную ночь в новое «гнездо». Гости начали разъезжаться. Ли-зины папа и мама поблагодарили меня, вручив дополнительный конверт.
      – Глафира Филипповна, вы так расстарались, – просюсюкала мама.
      – Все на высочайшем уровне, – с достоинством покивал папа.
      – Пожалуйста, обращайтесь, – улыбнулась я.
      – Непременно, – сказал папа.
      – Когда будем справлять крестины, – подхватила мама.
      «Неужели Мавра права? – пронеслось у меня в голове. – Невеста-то, кажется, и впрямь чуть-чуть беременная!»
      Прихватив коробочку с двумя кусками свадебного торта – для Саши и Мавры (он был такой огромный, что добрая половина осталась), я напоследок окинула внимательным взглядом зал. Подарки увезли. Посуду почти не побили, а за разбитую я уже расплатилась. Мебель вообще не ломали, – гости оказались приличные. Элементы декора Алла заберет завтра утром. Словом, кажется, все в порядке. Можно ехать домой.

      Дома обе мои дочери радостно накинулись на останки свадебного торта. Картина меня умилила. Прямо как в те времена, когда они были еще совсем маленькие. Идиллия, правда, длилась недолго.
      – Фигня, – доев свой кусок, пробасила Мавра. – Одна видимость красоты. Могли бы за свои деньги что-нибудь повкуснее придумать.
      – А мне показалось ничего, – сказала я.
      – Именно ничего, – равнодушно произнесла Сашка. – Но бывает и вкуснее.
      – Мать, мне, пожалуйста, на свадьбу такой торт не заказывай, – с серьезным видом проговорила Мавра.
      – Ты никак замуж уже собралась, – фыркнула Сашка.
      – Вот еще, – пренебрежительно бросила моя младшая дочь. – Я на будущее.
      – Не далеко ли глядишь. Сперва школу окончи и в институт поступи, – осадила ее старшая.
      Мавра надулась. Она страсть как не любит, когда ей перечат.
      – Ты за меня не волнуйся. На себя лучше обрати внимание. Уже и школу, и институт закончила, и на работу пошла, а замуж никто не берет. Сдается мне, у тебя большие проблемы.
      Сашка поперхнулась чаем.
      – А что, разве я не права? – буравила ее тяжелым взглядом Мавра.
      Этого ее взгляда я сама боюсь как огня. Проникает в самую душу, и прямо чувствуешь, как он там хозяйничает! Сашка тоже заметно сникла и с раздражением бросила:
      – Начнем с того, что моя личная жизнь – не твоего ума дело.
      – Да мне-то что. Твои проблемы, – дернула плечом Мавра. – Просто я считаю, если проблема есть, ее надо решать. А ты от нее отгораживаешься и делаешь вид, будто все в порядке.
      Тут уже насторожилась я. Интересный момент. Кажется, моя младшая дочь знает что-то такое, о чем я сама не имею понятия.
      – Мавра, что ты придумываешь, – с неожиданной жесткостью изрекла Сашка. – У меня никаких проблем нет. А съесть кусок красивого, но невкусного торта на своей свадьбе я еще сто раз успею. По-моему, не это цель жизни. Во всяком случае, моей.
      – Только не опоздай с куском торта.
      И откуда только в Мавре столько апломба! Впрочем, если она вела себя по отношению к Саше как всегда, то старшая дочь сильно меня удивила. Обычно она хоть и побаивается нашего домашнего цербера, однако воспринимает ее постоянные наставления скорее с юмором. На сей раз она едва скрывала раздражение. У нее даже голос дрожал.
      – Знаешь, что я попрошу тебя, моя дорогая? Вспоминай хотя бы иногда, что старшая сестра все-таки я, а не ты.
      – Возраст еще не признак мудрости, – Мавра у нас за словом в карман не лезет.
      – Девчонки, перестаньте, – вмешалась я. – Что на вас нашло?
      – А что я? – удивилась Мавра. – Просто от всей души добра ей желаю. Со стороны-то виднее. Сам человек не всегда может понять, что с ним делается.
      – И ты, конечно, в моей жизни полностью разобралась! – воскликнула Сашка. – За меня это сделала, да? Этакая тринадцатилетняя Спиноза! Все про всех знаешь! Готова дать рецепт целому миру! И вообще, надоел мне этот идиотский разговор. Спать хочу! Устала за неделю!
      И, выскочив из-за стола, она заперлась в ванной.
      – Что это с ней? – снова удивилась Мавра. – Совсем на нее не похоже. Нервы стали шалить. Мама, по-моему, тебе следует отвести ее к какому-нибудь хорошему врачу. Ей, наверное, надо «Прозак» попить.
      – Мавра, что ты несешь? Зачем нашей Сашке «Прозак»?
      – Его сейчас люди во всех модных фильмах пьют, – объяснила она.
      – В модных фильмах и водку пьют, и наркотики употребляют. Может, мне пойти ей дозу купить?
      – Не смешно, – буркнула Мавра. – Зачем сразу такие экстремальные выводы? Вот Килькин папа, между прочим, «Прозак» регулярно пьет. Килька сказала, ему помогает. До «Прозака» он на них с матерью чуть ли не с кулаками кидался. А теперь стал такой веселый, почти добрый, и на работе дела у него гораздо лучше пошли.
      Килька, вернее Катя Килькевич – это Маврина одноклассница и ближайшая подруга. Прозвище ей дали еще в первом классе, и не столько из-за фамилии, сколько из-за феноменальной худобы. Не ребенок, а кожа да кости. Аппетит у нее при этом отменный, но не в Кильку корм.
      – Господи, что вы с ней обсуждаете, – вздохнула я.
      – Так это же наша жизнь, – у Мавры округлились глаза. – Килька и за отца переживает, и за себя тоже. У ее папаши рука тяжелая. Может так звездануть...
      – Неужели он ее бил? – ужаснулась я.
      – Ее – нет. А старшего брата очень даже, – спокойно проговорила Мавра. – Он сперва просто плохо учился, а потом еще чей-то мотоцикл угнал. Ну полный чудик! – Она покрутила пальцем у виска. – У него своих целых два. Зачем ему третий, да еще чужой понадобился? Папаша тоже не понял и так ему накостылял, что тот неделю ходил в синяках.
      Я подавленно молчала. Кажется, загруженность на работе отодвинула мои отношения с собственной семьей на второй план. И вот результат: ничего не знаю. Килькино семейство представлялось мне гораздо более благополучным. А ведь Мавра часто к ним ходит. Вдруг Килькин папаша забудет свои таблетки принять и Мавре тоже накостыляет? У нее же язык без костей. Попадется ему под горячую руку...
      – Мавра, умоляю, ты с Килькиным отцом поосторожней. Попридержи свой язык.
      – Мама, я же не дура. Зачем психов дразнить? Да я его только один раз лично видела, на позапрошлом Килькином дне рождения. А так он все время работает. А когда дома, мы туда не ходим. Нас не пускают. Чтобы его не раздражать.
      – Вот это мудро, – обрадовалась я. – Кстати, может, расскажешь мне, что там у Сашки?
      – А что у Сашки? – удивилась она.
      – Ну ты, кажется, на что-то намекала.
      – На возраст ее я намекала, – невинно вытаращила глаза Мавра. – Так и старой девой можно остаться.
      – И все?
      – А что еще? Я что-нибудь пропустила?
      – Мне показалось, я пропустила.
      – Мать, у тебя богатая фантазия, – Мавра зевнула. – Как-то мне тоже спать хочется. Только еще один вопрос. Спиноза – это что, женский вариант спиногрыза?
      – Ты серьезно? – Мавру иногда трудно понять, шутит она или говорит всерьез.
      – Абсолютно серьезно, – подтвердила она.
      – Тогда запомни: Спиноза – это нидерландский философ, живший в семнадцатом веке. Стал практически именем нарицательным.
      – Интересно, – оживилась она. – Надо почитать. Вдруг что-то полезное почерпну.
      Дочери вскоре заснули, а мне не спалось. То ли слишком устала, то ли их ссора меня расстроила, но на душе было тревожно. Кажется, они обе что-то не договаривают. Неужели у Сашки завелись от меня секреты? Ладно Мавра. Она с рождения «вещь в себе». И явно дальше такой останется, характер не переделаешь. Но Сашка всегда со мной советовалась, даже по мелочам. И вот – тоже замыкается. Появились проблемы, в которые она не хочет меня посвящать? В общем-то, это естественно. Она уже совсем взрослая. Сама я много посвящала родителей в свои дела и переживания? Но мне сделалось не просто обидно, а горько и пусто.
      Как Сашка ни хорохорится, наверняка в ближайшие год-два выйдет замуж. Не из тех она, кто остаются старыми девами. А Мавра совсем другая, у меня с ней никогда не будет таких доверительных отношений, как со старшей дочерью. Да, я люблю ее, и она меня по-своему любит, но это совсем другое. И время летит так быстро. Мавра ведь тоже, не успеешь оглянуться, станет взрослой и самостоятельной. И, по-моему, в отличие от Сашки, тянуть с созданием собственной семьи не станет. Правда, может, наоборот, примется яростно делать карьеру.
      Тоска пробиралась в меня, как сырой туман под одежду. Мне сделалось зябко и неуютно. Почему, сама толком не понимала. Вроде бы никаких причин. И день такой был удачный. А может, свадьба на меня и повлияла? Давненько мне не приходилось на них гулять. С тех самых пор, как Алкина дочь четыре года назад вышла замуж. Но это другое. Там все были как родственники, а Лизина свадьба совсем для меня чужая. Вот, видимо, насмотревшись на счастливых молодых, и затосковала. Я-то одна. И, наверное, до конца жизни такой и останусь. Если когда моложе была, никто не покусился, то сейчас и подавно рассчитывать не на что. Кто же меня в сорок пять лет возьмет, да еще с великовозрастными детьми!
      То есть нет, я не жалуюсь. И жизнью своей довольна. Считаю, мне даже повезло. Оставшись внезапно одна, я справилась. Нашла работу, которая и удовольствие мне доставляет, и приличный доход приносит. И девчонки у меня замечательные. Никаких особых хлопот никогда не доставляли. И Саша хорошо училась, и Мавра тоже старается. Обе натуры самостоятельные. Все у меня вроде отлично, но как же иногда хочется, чтобы рядом был близкий, любимый человек. По-особому близкий, как может быть близок только мужчина. Любимый и любящий. Ну и что ж с того, что мне сорок пять? Внутри-то я себя чувствую по-прежнему на двадцать, а может, и на шестнадцать. Желания никуда не уходят. Но кому это объяснишь? Смотрят-то на лицо, а оно предательски выдает возраст. Да, я неплохо сохранилась, но все равно ведь понятно: мне уже не двадцать и даже не двадцать пять.
      Мне стало совсем грустно. Почему мужчина – в любом возрасте мужчина? Даже в шестьдесят и в семьдесят, если он мало-мальски ухожен и из него еще песок не сыплется. А женский пол – девушка, девушка, а потом раз – и почти сразу бабушка. Да, да, именно так нас после определенного возраста и воспринимают. И где найти такого мужчину, который бы понял, что на самом деле ты прекрасная зрелая женщина? И не только понял, но смог бы оценить.
      Эх, был бы жив мой Жека! Жили бы мы спокойно бок о бок и вместе бы старились. А теперь что? Он навсегда останется молодым, а меня ждет одинокая старость. Эта мысль окончательно вогнала меня в тоску. Почему так несправедливо? Чем я заслужила свое одиночество? Чем я хуже других? Многие ведь живут вместе без любви и совершенно не ценят друг друга. А я так любила Жеку, но у меня его забрали. Его забрали, любовь осталась. Нерастраченная...
      Мне захотелось завыть в голос. Еще чуть-чуть, и это случится. Я больше не могла оставаться наедине со своими мыслями и решила позвонить Алке. Ложится она всегда поздно. Заодно напомню ей, что нужно утром подъехать в ресторан и забрать декорации. Иначе пропадут, а они нам еще могут пригодиться.
      Едва услышав в трубке ее голос, я не удержалась и всхлипнула.
      – Глаша, что случилось? Свадьба не удалась? – с тревогой спросила она.
      – Со свадьбой-то полный порядок. А вот себя жалко. Алка, мне очень плохо!
      – Девки твои что-нибудь откололи?
      – При чем тут они, – я уже всерьез плакала, промокая глаза подвернувшейся под руку бумажной салфеткой с логотипом «свадебного» ресторана.
      – И по какому же тогда поводу грусть-тоска? – не поняла подруга.
      – По поводу душевного и физического одиночества.
      – Приехали! Давно тебе говорю: заведи себе какого-нибудь, хоть мимолетного любовника.
      – Алка, он ведь не кошка и не собака. На рынке не купишь.
      – Положим, купить у нас теперь все можно, но в плане любовников это не вариант. Антисанитарно и ненадежно.
      – И где, по-твоему, я должна его искать?
      – Ты же каждый день с кучей людей общаешься. Неужто ни одного не встретила, на кого глаз бы лег?
      – Во-первых, почти ни одного. А во-вторых, моему глазу лечь мало. Надо еще, чтобы и его глаз тоже...
      – Для этого самой надо постараться. Мне ли тебя учить привлекать мужское внимание!
      – Алка, меня до такой степени никто не зацепил, чтобы, как говорит моя Мавра, по его поводу париться. Сама ведь знаешь: мужиков нашего возраста или чуть постарше, чтобы был приличный, симпатичный и свободный, раз-два и обчелся.
      – Запросики у тебя! Таких, как ты сказала, не раз-два и обчелся, а вообще в природе не существует. Обычно если приличный, то несимпатичный. Если симпатичный, то наверняка неприличный. А уж если свободный, то уж на все сто неприличный. Единственное исключение – вдовец, которого еще не успели снова захомутать.
      – Видишь. Значит, для меня ситуация безнадежная.
      – А ты попробуй планку снизить.
      – Осетрина второй свежести? – невесело усмехнулась я.
      – При чем тут свежесть. Обрати внимание на несвободных.
      – Семью разбивать? Ни за что! – отрезала я.
      – Вот чистоплюйка-то! Какое тебе дело до чужой семьи?
      – Знаешь, когда у тебя Вовку уводили, по-моему, ты от радости до потолка не прыгала.
      – Речь не о нас с Вовкой, – оскорбленно отозвалась подруга. – И вообще, я же тебя не уговариваю совсем мужика уводить. Просто попользуйся – как любовником.
      – Нет, Алка, это нечестно. Я так не могу. На чужом горе счастья не построишь. Точно знаю.
      – Да кто говорит о счастье! Хоть отвлечешься. Кровь разгонишь, и ладно. Сколько нашего с тобой бабьего века осталось? С гулькин нос. И никто, между прочим, не думает, честно это или нечестно. Мужик вон и в шестьдесят, и даже в восемьдесят может новую семью создать и даже ребенка родить. Посмотри на наших пожилых знаменитостей. У них как эпидемия началась. Женятся на молоденьких и клепают детей моложе внуков. И все нормально. А мы уже старые калоши. Вон у меня уже внучка.
      – Ну, у тебя хоть Вовка есть, – я опять всхлипнула.
      – Слушай! – вдруг с большим воодушевлением воскликнула Алла. – А ну их на фиг, наших ровесников. Может, тебе молодого завести?
      – У Сашки, что ли, отбить? – сквозь слезы засмеялась я.
      – Зачем отбивать? – на полном серьезе продолжала моя подруга. – Может, среди ее знакомых найдется пока еще бесхозный! Знаешь, бывают такие – робкие, но не в ущерб качеству. Как говорят, в тихом омуте черти водятся. Может ведь настоящий вулкан оказаться. И потом это сейчас вообще модно и в тенденции, чтобы женщина сама в возрасте, а мужик молоденький. Специалисты, между прочим, утверждают, что идеальное сочетание возрастов, это когда мужику лет двадцать-двадцать пять, а женщине сорок пять. У обоих пик сексуальности. Оба хотят. Мужик много может, а женщина все умеет. Говорят, самый смак.
      – Что ж ты сама-то теряешься?
      Слезы мои уже высохли, уступив место смеху, который я с трудом сдерживала, чтобы не обидеть подругу. Она вложила в свои слова столько страсти! Неужто саму на юношей потянуло?
      – У меня Вовка есть, пока обойдусь. Но вот если он, сволочь, еще раз загуляет...
      Прозвучало это скорее не угрожающе, а как затаенное желание, чтобы все именно так и случилось.
      – Алка, неужели тогда молодого заведешь?
      – Тогда и посмотрим! – рявкнула она. – И вообще, не заговаривай мне зубы. Мы сейчас твои проблемы обсуждаем.
      – Нет, молодые меня не возбуждают. Педофильских склонностей не имею.
      – Двадцать пять лет – это совсем не педофильские склонности.
      – Да ну. Они и в двадцать пять еще какие-то молочные. Мои сексуальные рецепторы на них не реагируют.
      – Глаша, ты себе просто это внушила.
      – И не думала внушать. Ну не возбуждает меня зеленая молодежь.
      – Возьми чуть постарше, – деловито продолжила Алка. – Лет тридцати пяти. В этом возрасте иной мужик уже не очень хорошо сохранился и по виду тянет на сорок с гаком. Считай, твой ровесник, а значит, для твоих рецепторов вполне подходит. К тому же многие в этом возрасте теперь освобождаются. После первого брака развелись, а во второй еще не вступили.
      – Этим я не подойду. Их как раз на двадцатилетних тянет. На свежачок.
      – Глаша! Ну почему у тебя с мужиками вечно полная безнадега? – возмутилась Алла.
      – Потому что чувства невозможно запланировать. Они или приходят, или нет.
      – Глупости! Если ты хочешь влюбиться, то должна на это настроиться. А у тебя башка чем угодно занята: работой, девчонками, хозяйством. Всем, кроме дела.
      – Дела? – переспросила я. – Мне кажется как раз наоборот: дело – это моя работа, мои дочери, хозяйство наконец.
      – Именно в этом и заключается твоя глубочайшая ошибка, – назидательно произнесла Алла. – Чтобы заполучить мужика, надо как следует поработать. Не менее, между прочим, серьезное и трудное дело, чем организовывать наши праздники. Требуется полная отдача. Вот в двадцать лет ресничками хлопнешь, бедрышками поведешь, и мужик твой с потрохами. А когда сорок пять, сама понимаешь. Реснички могут и отвалиться, а бедрышком можно что-нибудь своротить.
      – Алка, не путай меня с собой. У меня с объемом бедер пока порядок, нормы не превышаю, – на меня вдруг напала стервозность.
      – Тугор все равно не тот, – оставив без внимания мой выпад, заметила Алка.
      – Какой еще тугор? – не поняла я.
      – Темнота. Тугор – это упругость кожи. И мяса тоже, – подумав, добавила она. – А уж о конкуренции в нашем возрасте вообще молчу. Хорошего мужика добиться – как войну выиграть.
      – Знаешь, что-то мне не хочется кого-то с боем брать. И кроме того, ты, Алка, абсолютно не права. Вот я на Сашку и ее подружек гляжу. Двадцать с небольшим лет, ресницы, бедра и тугор твой – в полном порядке. Все при них. Умницы-красавицы. И почти все не замужем.
      – Не путай Божий дар с яичницей, – устало выдохнула Алла. – Ты и меня не слушаешь, и у самой в голове полная каша. Давай-ка разложим по полочкам. Замужество, женитьба, жених, свадьба – это одна полочка. Любовник, чувства, секс – совсем другая. Пусть Саша и ее подруги не замужем, но у каждой из них, уверена, есть мужик. Хоть какой-нибудь, хоть завалящий. А у иных, может, даже два, а может, и больше. Иными словами, у них отношения, секс, а у тебя – вообще ничего и никого. И в этом твоя основная трудность. Сколько уже лет ты одна?
      – Да лет девять... нет, десять, – посчитала я.
      – Господи, неужели уже десять! – Алка присвистнула. – Надо же, время летит. Слушай, подруга, у тебя же тело – совсем не обихожено!
      – У меня душа обихожена, – немного обиделась я.
      – Душу пока оставим в покое.
      – Считаешь, тело важнее?
      – У тела времени меньше осталось, чем у твоей души. Она у тебя и в шестьдесят такой останется, а с телом – беда.
      В железной логике Алке не откажешь. До чего четко сформулировала!
      – Телом надо успеть попользоваться, пока еще есть чем, – добавила она. – Ох, где бы тебе мужика найти? Как же я раньше об этом не подумала.
      – Раньше нам с тобой некогда было. Вели борьбу за существование, – напомнила я.
      – Точно. Лучшие годы неизвестно на что угрохали.
      – Зато мы теперь обе самостоятельные женщины.
      – Твоя правда, – согласилась она. – Видимо, у тебя, Глаша, весь пар на это и уходил. А теперь жизнь устаканилась, девки подросли, вот ты и затосковала. Может, кого-нибудь из Вовкиных приятелей подкинуть? Но какие-то они все некондиционные. Да ты и сама их знаешь. Ну просто кривой, хромой и горбатый из анекдотов. Один пьет запойно, другой любит девочек не старше восемнадцати, любил бы и помоложе, но уверяет, что чтит уголовный кодекс, в чем я лично сильно сомневаюсь. Земсков – импотент. Это все знают, да он и сам об этом на каждом шагу говорит. Он даже на платонические чувства не способен. У него единственная любовь – деньги. У Карамышева жена – настоящая баба Яга, следит за каждым его шагом. И ростом он не вышел, на полголовы ниже тебя. На фига тебе такие? Кто еще остался? А-а, Лебедев!
      Лебедева я помнила смутно, поэтому полюбопытствовала:
      – С ним-то какие проблемы?
      – Место жительства. Он теперь в Лондоне. Практически постоянно. Последние два года сюда не приезжал. Зато у него жены нету. Два года назад точно не было. Сперва-то, когда уезжал, где-то себе в жены англичанку нашел, чтобы там было легче осесть. Но после у них не заладилось, и они то ли развелись, то ли она вообще померла, наверняка не скажу, забыла. И про наследство не помню. Какая-то там история интересная. То ли жена что-то от кого-то получила, то ли Лебедев после нее получил... Совсем голова дырявая. Ничего не помню. Слу-ушай, – почти пропела она. – Я придумала. Ты покупаешь себе тур в Лондон. Я тебе даю с собой какую-нибудь фигню, и ты заезжаешь к Лебедеву якобы передать от меня посылку. Все как бы невзначай. Чинно и благородно. На месте осматриваешься. Если выясняется, что путь свободен, то есть никакой жены по-прежнему нету, начинаешь работу. Там это просто. У всех наших жуткая ностальгия. Они землякам до поросячьего визга радуются. Тем более заехала симпатичная женщина, с которой у него куча общих знакомых. Наверняка он тебя куда-нибудь пригласит, отношения завяжутся, потом переписываться начнете ...
      – Погоди, погоди, – перебила я. – Вдруг он мне вообще не понравится? Или я ему.
      – А я тебе его фотку покажу. Как раз два года назад снимали. Кстати, странно, почему ты-то у нас не тогда была, когда он приходил? Видимо, у тебя возник очередной аврал. Вечно с тобой так. Могла бы уже два года назад познакомиться и уже жила бы в Лондоне. Я бы к тебе в гости моталась...
      – Алла, вернись на землю!
      – Я-то как раз на земле, – не унималась она. – Это ты в облаках витаешь. Все думаешь, к тебе принц на белом коне явится. Но принцы-то давно вымерли, как мамонты. Самой впору на белого коня садиться.
      – Ага. И брать штурмом крепость.
      – Естественно, – подтвердила она.
      – Для этого нужно, по меньшей мере, найти объект, достойный осады. И тут мы снова возвращаемся к душе.
      – Вот-вот. Опять в облака вознеслась. А крепость не найдешь, если будешь сидеть на месте. И часики наши тикают, Глаша, время поисков ограничено.
      – Вероятно, ты права, но я по-другому устроена.
      – Понятно. Жеку забыть не можешь. В том и причина. Любого с ним сравниваешь. И, прости за жестокость, не с тем, каким он был в действительности. Ты за эти десять лет идеального Жеку себе придумала. А он ведь тоже был далеко не ангел. Милейший, конечно, человек, но мамаша веревки из него вила, а он во всем ей потакал. Сколько ты мне тогда жаловалась. Она для него вечно на первом месте была.
      – Он просто любил свою мать.
      – А ты была его женой, и тебя приносили в жертву вздорной старухе.
      – Полжизни бы отдала, чтобы это вернулось, пусть и вместе со свекровью.
      – К счастью, назад вернуться невозможно, – отрезала Алла.
      Я просто задохнулась. Конечно, она и раньше считала, что Жека меня недостоин, но как у нее повернулся язык сказать такое сейчас, когда его нет, а мне без него так плохо!
      – Спасибо тебе на добром слове, – сухо произнесла я вслух. – Знаешь, пожалуй, я пойду лучше спать.
      – Давай-ка, Глафира, без обид, – быстро проговорила она. – Мы с тобой что, вчера познакомились? Кривить душой друг перед другом начнем? Приятностями обмениваться? Пожалуйста, могу сказать: да, лучше Жеки у тебя никого не будет, и надеяться больше не на что. Тебе станет легче? А если ты у меня совета просишь, хотя бы выслушай о себе правду, как я ее понимаю. Тебе давно пора заняться собой. Ты ведь жила-то последние годы все время для других. Для девчонок, для Жеки, для свекрови. А потом Жека погиб. Согласна, это ужасно. Не знаю, смогла бы я сама на твоем месте подобное пережить. Но прошло уже десять лет, пора примириться.
      – Да я примирилась.
      – Перестань врать – и мне, и себе! – отрезала Алла. – Из-за его нелепой гибели ты устроила у себя в душе мавзолей. И вбила себе в голову, что никого равного не существует. Но почему не существует? То есть второго Жеку ты, естественно, не найдешь. Но вполне вероятно, встретишь другого мужчину. И может, с ним будешь так же счастлива, или еще сильнее, или вообще по-другому, но счастлива.
      – Алла, я реалистически смотрю на вещи.
      – Не реалистически, а пессимистически. Ты запретила себе на других мужчин смотреть. Неосознанно. У тебя в подкорке где-то сидит, что появление любого другого мужчины в твоей жизни – это предательство Жекиной памяти.
      – С чего ты взяла?
      – С того, что видела, как ты все эти годы от мужиков отбрыкивалась. Ладно раньше, когда девчонки были маленькие. Их растить надо было, понятно – не до романов.
      – Да не отбрыкивалась я!
      – Отбрыкивалась, прямо холодом жгла. Я понимаю, когда рана в душе еще не зарубцевалась. Но сейчас-то пора изменить свое поведение. Перестань отпугивать тех, кто обращает на тебя внимание.
      – На меня почти никто и не обращает. Нет, пару раз, конечно, было, но они мне не нравились.
      – Ой, не ври себе. Не пару раз, а гораздо больше. А в действительности, наверное, еще больше, потому что я имею в виду только случаи, которые были при мне. И что же? Ты такие взгляды в ответ кидала, что мужики скукоживались. А мужчина, учти, существо нежное и нервное. Он пугается, когда ему от ворот поворот дают.
      – Алка, по-моему, ты придумываешь. Я ничего подобного не замечала.
      – О чем и речь! Ты их отшиваешь на автомате, даже не фиксируясь. А после поёшь, что одинока. Тебе нужно срочно пересматривать взгляды на жизнь.

      Разговор с Аллой потряс меня до глубины души. Я знала: она врать не станет. Если ей так видится, значит, именно так и есть. Я принялась вспоминать. Первое время после гибели Жеки я ведь даже не тосковала. Запретила себе, да и сил у меня оставалось только на выживание. С утра до ночи билась, чтобы хоть как-то свести концы с концами и поднять девчонок на ноги. А тоска по Жеке накатила совсем недавно. Когда жизнь наладилась.
      Да, наверное, за прошедшие годы воспоминания о плохом в наших отношениях стерлись, уступив место только хорошему. Тем более об ушедших в мир иной принято говорить или хорошо, или ничего. Вот и вышла почти идиллия, от которой мы с Жекой на самом деле были весьма далеки.
      Даже в тот самый последний день, когда он уехал, чтобы больше никогда не вернуться, я так плакала! И не то чтобы предчувствовала трагедию, нет. Мы попросту элементарно поругались. Я страшно обиделась. У нас были совершенно другие планы на субботу и воскресенье. Главное, мы с ним заранее обо всем условились. В субботу нас ждали в гости Алка и Вова, а в воскресенье мы должны были пойти с девчонками в зоопарк. Но мамаше приспичило срочно ехать на дачу. Вроде как соседке что-то там показалось. И, конечно же, ничего никому не казалось. Просто маме захотелось провести выходные с сыном, не деля ни с кем его внимание. И он послушно уехал. Мол, зоопарк подождет до следующих выходных, а мама волнуется.
      Не хочу сказать, что я была такой черствой собственницей и не пускала мужа к маме. Это она не пускала его к нам, и бо2льшую часть выходных он под различными предлогами проводил у нее. Причем нас она категорически видеть не хотела. И не только меня и Сашку, но даже свою родную внучку Мавру. Не нужен ей был в этой жизни никто, кроме Жеки. Она считала его своей собственностью и не желала с ним расставаться. А Жека ей слова не мог сказать поперек и совершенно искренне считал, что это – в порядке вещей. У него даже внутренней потребности возразить ей не было.
      Из недели в неделю почти на каждые выходные я оставалась одна, как соломенная вдова. А Жека искренне недоумевал, чем я недовольна. Он был такой мягкий и никогда не скандалил. Лишь пытался меня убедить.
      – Глашенька, но она же моя мама. Она меня родила и вырастила. И теперь мой священный долг до конца ее дней о ней заботиться. Она же теперь совершенно одна.
      – Кто говорит, что ты должен ее бросать, – отвечала я. – Если ей скучно и одиноко, путь берет к себе Мавру на какие-то дни. Твоя мама – не старая женщина, сил у нее еще достаточно. Могут вместе гулять, ходить куда-нибудь. И Мавре разнообразие, и твоей маме общение.
      – Мавра еще такая маленькая. Маме с ней будет тяжеловато, – смущался Жека. – Может, когда подрастет... Маме хочется полноценного общения.
      – Для полноценного есть Саша.
      Жека впадал в еще большее замешательство:
      – Глаша, сам я Сашку люблю как родную, не меньше чем Мавру. Но вот мама современных подростков не очень хорошо переносит. Они для нее слишком шумные. А от шума она ужасно нервничает.
      Подобные разговоры кончались тем, что Жека выкраивал для нас ближайшие выходные. Я была счастлива, девчонки – тоже; казалось, отныне так будет всегда. Увы. Неделю спустя все возвращалось на круги своя, и сейчас, после разговора с Алкой, я вдруг задумалась: сколько бы я еще выдержала, не случись трагедии? Тогда-то я сидела дома с маленькой Маврой, а с Жекой мы в основном виделись рано утром и поздно вечером. Он изо всех сил зарабатывал, чтобы нас всех прокормить, включая собственную маму, моих родителей в живых уже не было.
      Да, когда мы оказывались вместе, в моей душе воцарялись мир и гармония, но этого «вместе» было не так уж много. А потом... Действительно, что было бы потом? Мавра бы подросла. Я устроилась бы на работу, и, вполне вероятно, мы с Жекой стали бы отходить друг от друга дальше и дальше. Вряд ли у него что-нибудь изменилось бы в отношениях с матерью.
      А почти любая нормальная женщина хочет создать свою семью, где муж в первую очередь уделяет внимание жене и детям и ставит во главу угла их интересы. И с которым можно заранее решить, как и где, например, провести отпуск. У нас же с Жекой была семья «по остаточному принципу». Первым и главным человеком для него неизменно оставалась мама. Не исключаю, что с годами, может, привыкла бы, сочтя, что именно так и нужно жить, а у других складывается еще хуже. Однако могла бы и взбунтоваться. Впрочем, теперь уже поздно об этом думать. Алка права: эта часть жизни прошла и возврата к ней нет.
      Пора размораживаться. Не знаю, правда, насколько этот процесс управляем. Может, мой поезд счастья уже ушел? А может, у меня еще есть шанс, и надо просто в него поверить? По-любому, постараюсь больше не жить с чувством вины. Оно ведь гнетет меня из-за того, что мы поругались перед его гибелью. Насколько, конечно, Жека вообще способен был ругаться. Он мне просто ничего не ответил. Сел в машину и уехал. Из жизни в небытие, не дав мне шанса извиниться за несправедливые слова. Муж вывел меня из себя, я в ответ на обиду била наотмашь. Все естественно и понятно, если бы только он не погиб.
      Мне потом долго снился один навязчивый сон. Будто Жека на самом деле жив и вернулся. Я с радостью кидаюсь ему навстречу, а он жалобно так улыбается и тихим, по обыкновению, голосом спрашивает: «Глашенька, зачем ты тогда так?» Я силюсь крикнуть:
      «Прости!» Голос мне не подчиняется. А Жека тает, словно растворяется в воздухе, и я пробуждаюсь, чтобы провести остаток ночи без сна и в тоске.
      Впрочем, в последние годы Жека и сниться мне перестал. Теперь вспоминаю о нем не во сне, а наяву, когда устану или навалятся неприятности и так хочется положить голову на чье-то плечо. Хотя показалось бы мне сегодняшней Жекино плечо таким уж надежным? За годы, что его нет, я стала совершенно другая.
      В понедельник вновь завертелась моя трудовая мельница, и за навалившимися на меня делами ночной разговор с Аллой почти забылся, оставив лишь легкое чувство стыда. Чего я так разнюнилась? Пессимизм вообще не в моем характере. Даже когда мне плохо, не зацикливаюсь, а ищу решение ситуации. Так было и в молодости, когда жили мы вдвоем с Сашкой и материально нелегко приходилось, а я обожала собирать у себя гостей и сама много в гости ходила, и каждый день приносил, пусть маленькую, но радость. Я по натуре общительная. И вообще оптимистка. И работа у меня неизменно связана с какими-нибудь праздниками. Видимо, родилась я под праздничной звездой. И фамилия у меня под стать характеру – Весёлых. Мне она так нравится, что ни в первом, ни во втором браке не стала ее менять. Это моя фамилия, и я ей горжусь! Да и боязно было менять. У Жеки, например, фамилия была Чернов. Тяжелая такая. Он-то очень хотел, чтобы я тоже Черновой стала. Но я не решилась. Мне вдруг как в голову ударило: вот поменяю фамилию, и характер мигом изменится. Стану сухой занудой, наподобие Жекиной мамы. Нет уж. Я до конца жизни останусь Глафирой Весёлых! Женщиной-праздником, как в шутку прозвал меня Алкин муж, имея в виду и мой характер, и мою профессию.
      На Алку наш ночной разговор произвел не менее сильное впечатление, и несколько дней подряд она разговаривала со мной как врач, ободряющий тяжело больную. Походив вокруг да около, подруга моя наконец, с кажущейся ей ненавязчивой деликатностью, словно невзначай, обронила, что списалась по Интернету с Лебедевым, который, оказывается, действительно по-прежнему холост.
      – В общем, Глафира, можешь спокойно ехать в Англию, – подытожила она.
      Против Англии я ничего не имела.
      – Сейчас не до того, а летом попробую. Заодно Мавру на каникулы вывезу, пусть английский подучит. И денег к тому времени подкоплю на поездку. Правда, боюсь, на двоих все равно маловато окажется. Придется, наверное, у тебя одолжить.
      – Да сколько угодно! – с готовностью воскликнула она. – Я как раз одну квартиру к июню дооформлю, деньги будут. С удовольствием тебя субсидирую. Ты, главное, Лебедева там как следует в оборот возьми.
      – Это уж как получится.
      Я решила Алку особо не обнадеживать. Иначе уеду, а она здесь начнет уже к свадьбе готовиться. Идея с Лебедевым явно ее увлекла. Ей кажется, стоит нам с ним друг друга увидеть, и закрутится бешеный роман, в чем я, правда, совсем не уверена. А может, Алке самой этот Лебедев нравился, но на отношения с ним она не решилась? Вроде бы Вовка в наличии, от добра добра не ищут. Или Лебедев ей нравился, а Алка ему – нет, и теперь она решила пристроить ценного кадра близкой подруге – чтобы добро врагам не досталось.
      – Нет, если уж соберешься в Англию, отнесись к Лебедеву посерьезнее, – тем временем продолжала она. Взгляд у нее сделался томный, мечтательный. Неужели моя вторая догадка верна?
      – У Лебедева... у него все при нем. И собой неплох, и дела идут отлично. Его на Западе разные галереи покупают.
      Я поняла, что нужно скорее ее успокоить, иначе этой пропаганде Лебедева не будет конца.
      – Обещаю – постараюсь. Если, конечно, он мне понравится. Я ведь совершенно его не помню.
      – Ты меня удивляешь! Забыть такого мужика! А, не беда, – она покопалась в сумочке, – я тебе весь видеоряд принесла. Вот фотография, а вот кассета с Вовкиного вернисажа. Там Лебедева много. Особо обрати внимание, какой он потрясающий тост произнес. Язык у мужика подвешен... За словом в карман не лезет. Кстати, он еще и стихи хорошие пишет, и песни собственного сочинения под гитару поет.
      Я пока обратила внимание совсем на другое. Кажется, Вовке сильно повезло, что Лебедев уехал в Англию.
      Наверное, у нас с Алкой разные вкусы, потому что ни фотография, ни видеоряд на меня никакого впечатления не произвели. Да и тост Лебедев произнес совершенно банальный. Конечно, не зная человека и не пообщавшись с ним живьем, окончательный вердикт вынести трудно, но, думаю, это герой не моего романа. Однако почему бы не съездить в Англию? И Мавре полезно, и мне интересно. И, чем черт не шутит, вдруг Лебедев на поверку окажется ничего?
      Настроившись на поездку, я стала потихоньку откладывать для нее деньги, так что конверт, врученный мне после свадьбы, пришелся кстати. Первый мой блин на этой стезе вышел отнюдь не комом. Скорей, уподобившись курочке Рябе, я снесла золотое яичко, и слух обо мне пошел, если не по всей Руси великой, то уж по Москве точно. В течение следующей недели моя контора, благодаря моим скромным усилиям, получила еще два очень выгодных свадебных заказа. А третий заказ поступил непосредственно мне.
      Позвонил мужчина, назвавшийся Никитой Сергеевичем Туровым и сообщивший, что мы с ним недавно встречались на свадьбе.
      – У Лизы Шаховой? – на всякий случай решила уточнить я.
      – Да, да, да, – подтвердил мой собеседник. – Лизин отец – мой давнишний друг.
      Понятно, откуда наводка!
      – Вы тоже устраиваете свадьбу? – поинтересовалась я.
      – Свадьбу? – в его голосе послышалось удивление. – Да нет. Я вроде пока жениться не собираюсь, – он неестественно хохотнул.
      Я немного смутилась.
      – Ну может, ваши дети.
      – Я вообще-то хотел устроить юбилей. Как-то, знаете, незаметно состарился, и вот теперь круглая дата, полтинник. Хочется небанально отметить.
      Профессиональный рефлекс заставил меня лихорадочно вспоминать. Я начисто не помнила никакого Никиту Сергеевича Турова. Возможно, меня с ним и не знакомили. Хотя главным гостям Лизин отец меня представлял, а Туров его давний друг. Ох, как неудобно. В будущем надо внимательнее запоминать людей.
      – Глафира Филипповна, почему вы молчите? – теперь в его тоне ощущалось беспокойство. – Какие-нибудь проблемы? Не хотите браться за мой заказ?
      – Что вы! – я с пылом принялась его разубеждать. – Наша фирма всегда рада новым клиентам! Просто никак не ожидала, что вам уже пятьдесят. Вы так молодо выглядите!
      Выкрутившись из положения при помощи комплимента, я немедленно снова перепугалась. Вдруг Туров на самом деле выглядит совсем не молодо, а лет на десять старше своего возраста? Таких преждевременно состарившихся дядек на Лизиной свадьбе было достаточно.
      К счастью, он в ответ засмеялся:
      – Спасибо на добром слове. А я-то не был до конца уверен, что вы меня запомнили!
      Вот влипла! Ведь при встрече наверняка его не узна2ю. С другой стороны, мне не на улице с ним встречаться. Оформлять заказ он или к нам приедет, а значит, при входе назовется охране, или меня к себе вызовет, а там у него, наверное, свой кабинет, не перепутаешь.
      – Естественно, Никита Сергеевич, я вас запомнила, – я сочла своим долгом еще раз заверить, после чего мысленно себя одернула: «Только не передави!» Клиента следует расположить, но не надо льстить слишком навязчиво, иначе вообразит, будто у нас на его заказе свет клином сошелся и примется сбивать цену.
      – Глафира Филипповна, если вы не против, нам надо поскорее встретиться. Время пока еще есть, но я хочу как следует все обсудить.
      – У вас какие-то определенные пожелания? – поинтересовалась я.
      Люблю еще до встречи выяснить общее направление, чтобы явиться на разговор уже не с пустыми руками, а с каким-то решением. Это обычно производит благоприятное впечатление на заказчика.
      – В том то и дело, что нет, – растерянно произнес он. – Хочется, чтобы все прошло празднично и необычно, и надежда моя только на вас.
      – То есть вы хотите, чтобы я лично занялась проектом?
      – Естественно. Глафира Филипповна, что если нам встретиться денька через два?
      – Хорошо, – согласилась я. – Только учтите: индивидуальный заказ будет стоить дороже.
      – Деньги не имеют значения, – бросил он скороговоркой.
      Везет же некоторым! Надо же, деньги не имеют значения.
      – Главное, качество, – добавил мой собеседник. – Во сколько и где мы встречаемся?
      – Это уж хозяин-барин, – я усмехнулась. – К нам подъедете или у вас в офисе встретимся?
      – В офисе? – неуверенно переспросил он. – Может, лучше на нейтральной территории? Давайте в ресторане. Совместим, так сказать, полезное с приятным. В два часа вас устроит?
      – Вполне, – ответила я, а про себя подумала: «Почему бы лишний раз не пообедать за чужой счет в хорошем ресторане? А сэкономленное – в копилку на Лондон».
      Он назвал ресторан. Хороший. От кого-то недавно слышала дифирамбы по поводу их кухни.
      – Значит, договорились? – спросил Никита Сергеевич. – С нетерпением жду встречи.
      Он отключился, и только после этого до меня дошло, какого я сваляла дурака! Дура! Халявщица! На обеде решила сэкономить! А как я его теперь узнаю? Он-то из-за моих кретинских комплиментов теперь твердо уверен, что его светлый образ навсегда запечатлелся в моем сердце! И я еще воображаю себя специалистом высокого класса. Вот и выкручивайся, Глаша! Бегай, вытаращив глаза по ресторану, выискивая хорошо сохранившегося мужчину неполных пятидесяти лет. Это если он действительно хорошо сохранился. Ой, попала так попала! Ладно, как-нибудь выплывем.
      Мои мозги активно заработали в профессиональном направлении, и, придвинув к себе листок бумаги и ручку, я по-быстрому набросала черновой план предполагаемого юбилея. Теперь, пусть даже не сразу узнаю Турова, так хоть скрашу впечатление, явившись, так сказать, полная идей и замыслов.
      До места встречи от нашего офиса ехать было недалеко, однако тот день у меня выдался сплошь разъездной. Утром пришлось принимать заказ на другом конце Москвы. Я надеялась, что все пройдет быстро, но составление сметы неожиданно затянулось. Мы должны были организовать торжество по поводу серебряной свадьбы, и клиентка внезапно ударилась в воспоминания. А мне неловко было ее прерывать, хотя сидела я как на иголках. Несколько раз я пыталась ей намекнуть, что время мое ограничено. Милая женщина в ответ понимающе кивала, мол, все мы сейчас очень заняты, как она меня понимает! Однако в следующее мгновение ее глаза затуманивались, и она вновь пускалась в плавание по волнам своей памяти. В результате я узнала множество совершенно не нужных мне подробностей о том, как начался их роман с мужем, как он развивался, сколь ужасные препятствия чинили родственники на пути к их свадьбе, во скольких странах они с мужем побывали, а начали ездить они еще в молодые годы, когда муж ее был дипломатом. Затем он ушел в бизнес, и ныне они уже путешествуют за свой счет. Она показала мне уйму фотографий, слившихся для меня в одну: она и муж, оба загорелые, в шортах, на фоне пальм и тропических цветов. Я даже успела узнать об их детях и внуках, тоже сплошь положительных, трудолюбивых и вообще замечательных.
      В другой момент мне, наверное, было бы даже интересно: люблю слушать семейные истории. Тем более что заказчица была практически моей ровесницей, а жизнь прожила совершенно иную. Мне такое и не снилось. Нет, я ей не завидую. Чего-то, видимо, ей все же не хватает в этой прекрасной действительности. Иначе зачем бы ей так взахлеб рассказывать про себя мне – совершенно чужому человеку? Значит, из близких некому ее выслушать. У человека типичный синдром дефицита общения.
      Кое-как я все же от нее вырвалась. Теперь времени оставалось в обрез. И, конечно же, по закону подлости, на полпути я попала в пробку. Москва – странный город. Иногда в самое пиковое время улицы могут оказаться чуть ли не полупустыми. Во всяком случае, проезжаешь совершенно свободно даже по Садовому кольцу. А иногда намертво встают самые тихие и малопосещаемые автомобилистами переулки. Но если ты опаздываешь, в девяносто девяти случаях из ста непременно засядешь в ужасающей пробке. Мне «повезло» на мосту: там произошла авария, многочисленные участники которой, перегородив весь проезд, уныло дожидались приезда милиции. Вместе с ними страдали еще сотни ни в чем не повинных людей. А стражи порядка никак не могли прибыть на место по причине образовавшегося затора.
      Я оказалась в настоящей мышеловке – ни вперед, ни назад. От моей воли уже ничего не зависело. Счастье, что еще весна, а не разгар лета. Правда, и лето мне теперь не так страшно, у меня машина с кондиционером. А раньше... Застрянешь вот так, постоишь пару часиков в пекле и появляешься перед клиентом вся мокрая, макияж потек: никакая водостойкая тушь такую жару не выдерживает, плавится. Одежда жеваная, ноги как тумбы. Отечности ног клиент, может, и не замечает, но сама-то чувствуешь. Я, пока ездила на машине без кондиционера, колготки сниму, «Троксевазином» намажусь, и вроде немного полегче. Потом я приладилась, голь на выдумки хитра: сумку-термос с холодным питьем летом с собой возила, чтобы тепловой удар не хватил. Правда, попив холодного, потом в два раза сильнее потеешь. Но нас, русских женщин на отечественных машинах, голыми руками не возьмешь. Запасной комплект одежды стала с собой возить. Доедешь до места, забежишь в туалет, переоденешься, физиономию подмалюешь и – свеженькая – к клиенту.
      Сейчас, в моей новой машине, мне не было жарко, и за внешний свой вид я могла совершенно не беспокоиться. А вот время катастрофически истекало. Я-то рассчитывала приехать намного раньше и сесть за столик. Пусть он ко мне подходит. Теперь я практически опаздывала и хитрый маневр отпадал, а знают Никиту Сергеевича в этом ресторане или нет – большой вопрос. Остается лишь надеяться. Ну хоть бы рукой мне догадался помахать. Иначе придется мне с каменной физиономией идти неизвестно к какому столику. Ох, как неудобно получилось! И главное, виновата только я сама!
      Пробка кое-как рассосалась. Дальше мне действительно повезло. Довольно быстро добравшись до места и заперев машину, я набрала полные легкие воздуха и обреченно потянула на себя дверь ресторана.

      Тревоги мои оказались напрасны. Я видела его на Лизиной свадьбе и теперь сразу вспомнила! Он пытался пригласить меня на танец, вполне вероятно, назвав при этом и свое имя, которое у меня, поглощенной профессиональными заботами, не зафиксировалось.
      Зато, шествуя к его столику, я могла отметить, что интуиция меня не подвела. Комплимент, отпущенный Турову по телефону, оказался вполне уместен. Он выглядел более чем прилично для своих лет. Продолговатое лицо, почти без морщин и совсем не обрюзгшее, серые глаза, квадратный подбородок, подчеркивающий мужественность облика, и самое, пожалуй, удивительное для человека на пороге пятидесятилетия – густые волнистые, коротко стриженные каштановые волосы, в которых не просматривалось даже намека на проседь.
      Заметив меня, Никита Сергеевич легко вскочил на ноги. Рослый, подвижный и достаточно стройный. Впрочем, это я отметила про себя еще на свадьбе, когда вежливо, но твердо отказалась с ним танцевать.
      – Здравствуйте, Глафира Филипповна, очень рад вас видеть!
      Он широко улыбнулся, дополнив мои наблюдения новой деталью: зубы тоже на месте, крепкие, ухоженные и явно свои.
      – Честно сказать, сомневался, что вы меня узнаете, – продолжал он. – Хотел, как только в зале появитесь, дать вам какой-нибудь знак. Но вы, оказывается, действительно запомнили.
      Я была вынуждена на мгновение опустить глаза, испытав неловкость, смешанную с профессиональной гордостью. Ведь только что я, как манны небесной, ждала хоть малейшего знака. С другой стороны, мне удалось выкрутиться, и как виртуозно! В нашем деле сразу расположить клиента – половина успеха. А этот уже растаял. Получается, что его в коловращении огромной свадьбы заметили, отметили и теперь позволили ощутить свою уникальность.
      – Почему вы думали, что я вас забуду?
      Работа в «Фиесте» давно научила меня даже в переговорах с чрезвычайно неприятными клиентами прикидываться, будто я счастлива от одного их вида. В профессиональном плане нет никакой разницы, изображаешь ты радушие или клиент действительно располагает к себе, запомнила ты его или делаешь вид. Однако мне до сих пор приятнее говорить правду. Когда это удается, по-моему, даже голос звучит по-другому. И сейчас в моем голосе преобладали чистые и звонкие тона. Действительно ведь запомнила, а если он думал иначе, то ошибся.
      Лицо его просветлело.
      – Просто удивительно. Там ведь столько народа собралось. – Устроив меня за столиком так, что мы оказались с ним визави, он протянул мне меню. – Давайте закажем обед, а пока подадут, начнем разговор о делах. Не против такой программы? – Он вновь широко улыбнулся.
      – Только за, – ответила я. – Сократим томительное время ожидания. Так как вы мыслите свой праздник?
      – Знаете, я как-то пока смутно мыслю, – терзая в руках накрахмаленную салфетку, начал он. – Хочется вообще чего-то торжественного и не совсем обычного.
      Я понимающе кивнула.
      – Естественно. Все-таки первый настоящий юбилей.
      А про себя добавила: «Учитывая среднюю продолжительность жизни наших мужчин – пятьдесят восемь лет, – вполне может оказаться и последним».
      – Первый настоящий... – его реплика прозвучала как эхо. – Раньше мне тоже казалось: пятьдесят – это такой важный рубеж! Полстолетия прожил. Наверняка должно ощутиться.
      – Каким образом? – поинтересовалась я.
      – По крайней мере, должен был почувствовать себя наконец взрослым солидным человеком.
      Повезло! Просто какой-то день откровений получился. Видимо, сегодня в силу неведомых мне причин все готовы раскрыть передо мной душу. Впрочем, узнать про Никиту Сергеевича мне было даже интересно. Сама не знаю почему. И я спросила:
      – Ну и как? Чувствуете?
      – Не-а, – совершенно по-детски откликнулся он.
      Это вышло у него так искренне, что я рассмеялась.
      – Тогда немедленно признавайтесь, сколько вам лет на самом деле?
      Он заговорщицки на меня покосился:
      – Пожалуй, вы человек надежный. Отважусь доверить страшную тайну.
      Словно поколебавшись мгновение, правильно ли он поступает, он резко перегнулся ко мне через стол и прошептал:
      – На самом деле мне всего лет пять, ну максимум восемь.
      Я прыснула:
      – Мне казалось, мужчины предпочитают пребывать в подростковом возрасте.
      – Не-а. Я еще не дорос. Вы-то сами, на сколько себя ощущаете?
      – Пожалуй, постарше вас буду. Лет на шестнадцать тяну. Хотя, когда с Маврой разговариваю, чувствую себя максимум на три.
      – А позвольте полюбопытствовать, кто такая Мавра?
      – Моя младшая дочь. Ей тринадцать, и она всеми нами командует.
      – Путем очень сложной дедукции осмеливаюсь прийти к выводу, что если вы упомянули младшую дочь, то есть дети и старше?
      – Еще одна дочь, Александра. Ей двадцать четыре.
      – Ничего себе! Глядя на вас, никогда бы не предположил, что у вас такая взрослая дочь.
      Я лишь пожала плечами, однако его неподдельное удивление доставило мне удовольствие. Ничего общего с дежурным комплиментом!
      – Значит, ваша младшая дочь командует вами, вашей старшей дочерью и вашим мужем? – задал он новый вопрос.
      – Не совсем так.
      – Неужели еще есть дети? – брови его взлетели высоко на лоб.
      – Детей нет, но и мужа тоже. Он погиб.
      – Сочувствую. Извините, не знал.
      – Ничего. Это случилось уже давно.
      – Трудно, наверное, остаться одной с детьми.
      – Справилась. Сейчас, правда, сама удивляюсь, как мне это удалось.
      Разговор уходил все дальше от цели встречи. Официант уже принес салаты, а план юбилея даже еще не наметился. Я попыталась вернуться в деловое русло.
      – Кажется, мы отвлеклись.
      На лице его мелькнула обида.
      – Понимаю, понимаю. Время – деньги. А я вас пустыми разговорами задерживаю.
      Я смешалась.
      – Но вы ведь хотели решить с юбилеем.
      – И по-прежнему хочу. Но торопиться некуда. Во всяком случае, мне. До юбилея времени еще вагон и маленькая тележка. Но вы извините меня, пожалуйста. Совершенно из головы вон. Вы-то на работе.
      – Считайте, что у меня сейчас обеденный перерыв.
      – То есть вы не против еще немного поболтать со стариком?
      – Погодите. Сначала определитесь, старик вы или пяти-восьмилетний мальчик? А то мне не очень ясно, с кем разговариваю.
      – А вам кто больше нравится?
      – Мальчик.
      – Ур-ра! – грянул он на весь ресторан.
      На нас стали оглядываться. Я усмехнулась:
      – По-моему, мы привлекаем излишнее внимание.
      – Раз вы выбрали мальчика, вас это смущать не должно, – с хулиганским видом прошептал он.
      – Но это же почти военная тайна. Значит, необходима конспирация.
      – Какая вы хитрая, – протянул он. – Все помните, ничего не забываете.
      – Что имеем, тем гордимся, – развела руками я.
      Такого веселого и симпатичного клиента мне еще ни разу не попадалось. Болтать мне с ним было легко приятно. Внезапно мне пришла в голову смешная идея.
      – Слушайте, только не обижайтесь, в порядке бреда: может, мы и оформим ваш юбилей как детский день рождения?
      Ответом мне был столь восторженный взгляд, словно передо мной и правда сидел мальчишка.
      – День рождения! Как в детстве! – воскликнул он. – С ситро и бутербродами с килькой и яйцом! Колоссально! Действительно, навсегда запомнят! Только... – лицо его резко помрачнело. – Ведь не поймут. Решат, что я жмот и на них экономлю. Хотя... – он вновь оживился. – Для затравки годится. Представляю их физиономии, когда им предложат отведать вместо деликатесов ситро с кильками. Нет, мне нравится. Только потом переход надо виртуозно обставить. Ну, между кильками и серьезным ужином со спиртным.
      – Это в наших силах, – заверила я. – Вам что, действительно идея понравилась?
      – Очень. По крайней мере, она отвечает моей сути.
      – Тогда будем думать в этом направлении. Давайте через несколько дней опять встретимся?
      – Здесь же? – с явной надеждой спросил он.
      – Почему бы и нет, кухня мне здесь нравится, – доедая действительно вкусный салат из морепродуктов, отвечала я. – Шучу, конечно. Где вам удобнее, там и встретимся.
      – Ага, слово клиента закон, и я всегда прав, – хмыкнул он.
      – Никита Сергеевич, вы же заказываете музыку.
      – Ясненько, ясненько. Кто девушку обедает, тот ее и танцует.
      Его ребячество подкупало, но это уже было слишком, и я сухо бросила:
      – Во-первых, уважаемый Никита Сергеевич, данное выражение ни к вашему юбилею, ни к моей работе не относится. А во-вторых, за обед я заплачу сама. Мы же с вами договорились, что беседуем в мое свободное время.
      Он мигом стушевался.
      – Простите, занесло. Я вовсе не имел в виду ничего такого.
      Ну точно набедокуривший школьник! Мне даже стало его жалко.
      – Простите, – повторил он. – Я больше никогда так не буду. Просто сорвалось с языка. Впрочем, вы сами виноваты. Расположили меня к себе, я разоткровенничался, расслабился... А вы, оказывается, умеете быть строгой.
      – Вы настоящих строгих не видели. Вам бы с Маврой поговорить.
      – Ловлю вас на слове и с удовольствием познакомлюсь. Вы меня заинтриговали. Кстати, если я надумаю отмечать юбилей в своем загородном доме, то когда туда с вами поедем, возьмите Мавру с собой.
      – А вы не боитесь, что ее строгость распространится и на ваше семейство? Она у меня дама такая, как бы получше выразиться, не всегда политкорректная.
      – Я живу один. – И он мигом закрылся, словно захлопнулись створки ракушки.
      – Извините.
      – За что вы, собственно, извиняетесь? – створки слегка приоткрылись.
      – Мне показалось, эта тема вам неприятна.
      – С чего вы взяли? Просто я старый одинокий человек, и это мой сознательный выбор.
      – Старость? – я усмехнулась.
      – Нет, одиночество. А по поводу старости просто снова кокетничаю.
      – Никита Сергеевич, с возрастом пора определиться. Если мне не изменяет память, мы остановились на восьми годах.
      – Ладно, хорошо, сдаюсь. Но при одном условии: теперь я для вас просто Никита. Я же младше.
      – Нехорошо тыкать женщине в нос ее возраст, – с наигранным негодованием отозвалась я.
      – Шестнадцать это же не возраст, – парировал он. – Но могу тоже называть вас по имени. Чтобы вы не чувствовали себя слишком взрослой по сравнению со мной.
      – Как угодно.
      – Вот и отлично. О-о! Супчик нам принесли. Давайте, Глафира, поедим.
      В машину я вернулась в совершенно смятенных чувствах. С одной стороны, обед с Никитой доставил мне удовольствие. Будто посидела с хорошим приятелем – милым, остроумным и просто умным. Между нами не было никакой дистанции, однако именно это меня настораживало и немного пугало. Предпочитаю в деловых отношениях все-таки оставаться на своей стороне баррикады. Панибратство мешает работе, не говоря уж о том, что многие воспринимают его превратно.
      Расположить к себе заказчика – да, это часть моей задачи. И разговорить его как следует – тоже. Иначе зачастую не поймешь, чего именно он хочет. Не говоря уж о том, что частенько приходится придумывать за клиента его пожелания, ибо собственных у него нет, а придумать, пока не разберешься в его вкусах, невозможно. А после того как придумал, еще нужно его убедить, что это его собственная идея и что именно это ему и требовалось. Словом, пока не выполнишь заказ, с клиентами приходится общаться много и плотно. Но, повторюсь, по делу! А с Никитой как-то сразу пошло совсем по-другому.
      Обсуждение конкретных деталей праздника перенесли на следующий раз. Зато по его настоянию уже называли друг друга без отчеств, чего я себе никогда не позволяю. Встреча вышла совершенно не деловая. Впрочем, может, у него попросту настроение было хорошее? Расслабился человек, и неохота ему стало заниматься делами. Правильно, он ведь сам сказал, что до юбилея времени еще вагон и маленькая тележка. А я просто попалась ему под хорошее расположение духа, и он щедро излил его на меня. В следующую встречу, почти уверена, он будет совсем другой – мрачный, неразговорчивый, будет куда-нибудь торопиться...
      Вернувшись в контору, я обнаружила там Алку.
      – Вот ты-то мне и нужна! – вцепилась я в нее. – Ну-ка, пошли ко мне. Есть работа как раз по твою душу. Серебряная свадьба. Давай помозгуем.
      – Размах большой? – полюбопытствовала она.
      – Большой! И любовь большая. Если требуется для вдохновения, могу всю жизнь их пересказать. Поденно. От момента знакомства до сегодняшнего дня. Учти, я не преувеличиваю.
      – Понятно, – кивнула Алка. – А с иллюстративным материалом как?
      – Тоже навалом. Съездишь к заказчице, посмотришь, если тебе надо. Она с удовольствием тебе все покажет и расскажет. Ей это только в радость. От скуки дохнет.
      – Замечательно! – не оробела Алка. – Посмотрим, послушаем и используем. Я ей устрою праздничный экскурс в прошлое. – У подруги сходу заработала фантазия. – Главное выяснить, кто у них, в основном, будет. Старые друзья, которые их те же двадцать пять лет и знают, или новые, приобретенные за последние годы? Это, подруга, две большие разницы.
      – А в чем разница? – мне стало интересно.
      – В подаче материала. Если много старых друзей, то материал надо отбирать такой, где и они фигурируют. Тогда это будет кайф не только для самих юбиляров, но и для большей части гостей. Знаешь, как все любят посмотреть на себя молодых. Тут же начнутся воспоминания, и каждый ощутит, будто вернулся в собственную молодость. Очень светлое настроение для праздника. А вот если друзья свежеприобретенные, тогда подаем материал красиво и романтично. И упор делаем на последние годы славного существования супружеской четы, где фигурируют их новые друзья. Тогда у них тоже появится ощущение сопричастности к празднику.
      – Разумно, – согласилась я.
      – Психология, – Алка кинула на меня самодовольный взгляд. – Учись, пока я жива и такая добрая, что даю советы бесплатно.
      – Ну, положим, в результате для тебя получается не совсем бесплатно, – ради справедливости отметила я. – А вот по поводу психологии, если ты такая умная, подкинь пару идей, как лучше организовать человеку пятидесятилетие в виде детского утренника.
      – Класс! – с ходу восхитилась Алка. – Откуда у нас такой клиент юморной?
      – Лизин папа сосватал.
      – Вот бы никогда не подумала, – изумилась моя подруга. – Лизин папа такой был весь из себя «сурьезный», и все ему требовалось обязательно «сурьезно», по правилам и как принято. Он меня этим утомил. Розы только белые, скатерть только белая...
      – И рис толь белый! – я хихикнула.
      – Насчет риса Лизина была идея, – поправила меня Алла. – А папаша как раз протестовал.
      – Самое интересное, что Туров, ну юбиляр, назвался не просто давним приятелем, а другом Лизиного отца.
      – Случается, люди дружат по контрасту, – нашла объяснение Алла. – Один нудный, другой веселый. Каждый находит в другом то, чего самому не хватает. Но мужик несомненно прикольный. Слушай, а жене-то его идея тоже нравится? А то мы сейчас с тобой насочиняем, а она в последний момент на дыбы встанет. Мол, неприлично, негигиенично и вообще перед людьми стыдно. Муж, ясное дело, голова и кошелек. Но жена-то шея. Куда повернет, то и будет. В результате мы с тобой еще и окажемся виноваты.
      – Да он один живет. Наверное, именно поэтому на свободе так и прикалывается.
      – Свободный обеспеченный пятидесятилетий мужик? – Алла мигом сделала стойку. – А собой как?
      – Да вполне хорош. Для российского мужика вообще роскошный.
      – И ты это говоришь с таким равнодушием? О чем мы с тобой несколько дней назад болтали? Полночи тебе талдычила... И вот принесли почти с доставкой мужика, на блюдечке с голубой каемочкой...
      – С золотой, – перебила я.
      – Почему с золотой? – удивилась она.
      – Потому что посуда в ресторане была с золотой каймой.
      – Вы еще и в ресторане были? Господи, как вас туда занесло?
      – Он мне там встречу назначил.
      – Вот что, подруга, пожалуйста, сначала и по порядку.
      Я, то и дело посмеиваясь, рассказала. Алка, очень внимательно и серьезно выслушав, подытожила:
      – Глашка, ты полная дура. Таких в музее надо показывать.
      – Попрошу без оскорблений.
      – А как еще прикажешь с тобой обращаться? – ничуть не смутилась она. – Неужто сама до сих пор не поняла? Мужик-то глаз на тебя положил.
      – Алка, ну и фантазия у тебя. С чего ты взяла?
      – С чего – это всегда величайшая тайна. А что положил – точно. Нюхом чую.
      – Глупости. У него наверняка такой выбор. Кстати, хотя бы на той же свадьбе полно хорошеньких девчонок было – Лизиных подружек, да и другого возраста тоже хватало. Зачем ему я?
      – Знаешь, Глафира, в чем твой самый большой недостаток? Не ценишь ты себя. И смотришь необъективно.
      – Как раз объективно, но, в отличие от некоторых, трезво.
      – Да, да, объективно и трезво. Как страус, который голову в песок засунул и полагает, что спрятался.
      – Ни от кого я не прячусь.
      – Ни от кого, кроме себя, – усилила натиск подруга. – Давай-ка рассуждать логически. Сама говоришь: на Лизиной свадьбе было полно женщин. То есть танцуй – не хочу. Что его поперло с тобой танцевать?
      – Между прочим, не только его.
      – Вот на этом моменте мы с тобой пока и остановимся, – многозначительно изрекла Алка. – Раз подходили и приглашали, значит, ты чем-то их привлекала. А ведь тебя представили, после чего для людей их круга ты автоматически попала в обслугу, которую приглашать на танцы не принято. Иным словами, ты должна была очень понравиться, чтобы они сделали исключение и наплевали на свои правила. Допускаю даже, что кто-то из этих мужиков напился и просто уже ничего не соображал, но...
      – Туров точно был не пьяный, – вмешалась я.
      – О чем я и говорю! – с торжеством продолжала подруга. – Он приглашает тебя на танец, ты, как полная идиотка, ему отказываешь...
      – Я не могла танцевать. Существует профессиональная этика.
      – Брось. Новогоднюю корпоративную вечеринку у Шахова тоже, между прочим, мы с тобой организовывали, а как потом там отплясывали!
      – Это другое. Здесь все-таки событие более интимное – свадьба. А на той вечеринке было проще согласиться, чем отказать. Все напились, и слово «нет» никто не понимал.
      – Неважно, – нетерпеливо продолжила Алла. – Вернемся к Турову. Он ведь тебя не забыл. И не просто телефон нашей конторы выяснил, а твой мобильный. Иными словами, абы кто ему был не нужен. Он именно с тобой хотел встретиться. И встречу назначил в неформальной обстановке. В дорогом, между прочим, ресторане.
      – Я сама за свой обед заплатила.
      – Дважды дура.
      – Нет, я из принципа.
      – Трижды дура. Он хоть сопротивлялся?
      – Еще как! Героически! Но я настояла. И знаешь, по-моему, в результате Турову это даже понравилось.
      – Неужели жмот? – затревожилась Алка.
      – Непохоже. Он совсем по-другому обрадовался, чем если бы жмотом был.
      – Мысль выражена сумбурно, но смысл улавливаю и перевожу на русский, – хохотнула Алка. – Он обрадовался, что ты оказалась женщиной с достоинством.
      – Да, что-то вроде.
      – И после этого ты по-прежнему утверждаешь, будто он просто тебя разыскал, чтобы сделать заказ юбилейного торжества?
      – А почему нет? Ему понравилась свадьба Шаховых. Кстати, он не единственный клиент от них.
      – И все они звонили тебе лично по сотовому, а потом назначали свидания в дорогих ресторанах?
      – Нет. Но это ничего не значит.
      – Очень даже значит. Кстати, когда у твоего Турова юбилей? Бьюсь об заклад, где-нибудь через полгода, не раньше.
      – Да понимаешь, я только сейчас сообразила: точную дату он так и не назвал. Просто сказал, что времени еще вагон и маленькая тележка.
      – Вот, вот, вот. И я о том же. Типичный предлог, чтобы заманить на встречу.
      – Не дороговато ли для предлога? В копеечку ведь ему станет, – напомнила я.
      – Судя по всему, деньги у него есть. Совместит приятное с полезным. Слушай, а может, у него вообще никакого юбилея нету? Тогда твои акции повышаются. Эх, как бы это наверняка выяснить? Знаю! Глаша, давай телефон секретарши.
      – Зачем? – не поняла я.
      – Позвоню ей вроде как из другой фирмы. Мол, хочу уточнить, когда у ее шефа день рождения, чтобы отправить ему поздравление! А уточняю, потому что у нас уже были с этим накладки.
      – Если не лень, выясняй, но, по-моему, это глупо. – Я написала ей номер телефона Никитиного офиса.
      – Глупо вести себя как ты, а то, что я предлагаю, как раз вполне разумно.
      – Ну выяснишь ты, что ему в этом году нет полтинника, и дальше?
      – Дальше – вперед и с песней. Потому что станет ясно, что мужик к тебе неровно дышит. А это, считай, выигрыш в лотерею. Тем более мужик-то не простой, а, судя по твоим описаниям, действительно роскошный. Ой, Глафира, да что ж ты такая вялая? У тебя, можно сказать, женская судьба решается.
      – Ты меня совсем запутала. Значит, по-твоему, я могу на что-то рассчитывать, только если окажется, что у него нет юбилея?
      – Какая ж ты глупая! Да уже по-любому можешь рассчитывать. А в случае, если он еще и юбилей выдумал, то на сто двадцать процентов. Нет, но почему я не вижу энтузиазма? Где твоя ягодка?
      – Какая еще ягодка?
      – Сорок пять – баба ягодка опять. Бабу вижу, про сорок пять лет знаю, но молчу, а вот ягодки нет. Гормон не гуляет. Куда дела? Несколько дней назад вроде был.
      – Был не гормон, а страх одиночества.
      – Лапшу кому-нибудь другому на уши вешай. Одиночества ты не боишься, справляешься. А гормон я тогда просто услышала.
      – Значит улетучился.
      – Так работай! Верни на место!
      – Алка, ты осторожней. Сейчас ведь меня уговоришь, я гормон на волю выпущу, влюблюсь по уши в Турова, а все твои построения окажутся туфтой! Выяснится, например, что он вошел со мной в личный контакт и в ресторан пригласил, просто чтобы получить солидную скидку. Сама посуди: разве так не может быть?
      – А танец в таком разе зачем ему понадобился?
      – Да для того же самого. Ну вот, представляешь, я влюблюсь, и что ты будешь тогда со мной делать?
      – Отправлю тебя к Лебедеву!

      Алка позвонила поздно вечером два дня спустя.
      – Подруга, важная новость. Гора сама пришла к Магомету.
      Я уже почти засыпала, потому ничего не поняла, за исключением того, что подруга пребывает в состоянии крайнего нервного возбуждения.
      – Какая гора? К какому Магомету? – Тут мой полудремлющий мозг посетила догадка, и я добавила: – А-а, наверное твой Лебедев, не дождавшись моего приезда в Лондон, сам прибыл в нашу благословенную столицу?
      – Мимо! – торжествующе выпалила она. – Какой еще Лебедев? С чего ты взяла?
      – С того, что такие интонации у тебя появляются, когда ты меня хочешь кому-нибудь сосватать. А так как последним твоим протеже на соискание звания моего жениха являлся господин Лебедев...
      – Выкинь из головы своего Лебедева.
      – По-моему, он не мой, а твой. Я лично его даже не помню.
      – Неважно! Лучше послушай, что я для тебя узнала. Туров не врал. У него действительно юбилей. В августе.
      – С ума сошла, Алка. Неужели его секретарше позвонила?
      – Даже не пришлось. Помнишь, я рассказывала тебе, что квартиру одним доделываю. Сегодня хозяин пришел полюбоваться на результат, и не один, а с приятелем. Тот хотел со мной познакомиться и для своей новой квартиры дизайн заказать. У него там в семье что-то произошло: то ли со старой женой развелся и ей прежнее жилье оставил, то ли наоборот, у него кто-то из детей женился, а они с женой решили отделиться. Мне хозяин рассказывал, но совершенно не помню. Да, в общем, и наплевать. Главное, ему мои услуги понадобились, и заказ очень выгодный.
      – Но при чем тут Туров и его пятидесятилетие? – я уже изнывала от любопытства.
      – Причинно-следственную связь, если честно, я не очень уловила. Понимаешь, они ходили, ходили по квартире, болтали о чем-то своем, а потом я вдруг случайно прислушалась, а они как раз про Турова заговорили, в частности, что ему в августе уже полтинник стукнет. И мой хозяин у того своего приятеля число уточнял. А после они со мной принялись советоваться, что бы такое оригинальное преподнести солидному мужику, у которого, в общем-то, все уже и так есть, на пятидесятилетие. Во сволочи богатые! Денег полно, а обожают на халяву проехаться.
      – Алка, я как-то не поняла. Ты что, за свой счет будешь им подарки для Турова покупать?
      – До такого они, конечно, не дошли, – засмеялась она. – Хотя, полагаю, если бы я сама предложила, не отказались бы. Но ведь советы в таком вопросе тоже денег стоят. Я в ответ деликатненько и намекнула, что за определенное вознаграждение готова обеспечить их очень оригинальными подарками. Они так обрадовались! Лень мужикам самим думать.
      – Серая ты, Алка, и ничего в бизнесменах не понимаешь. Они просто рационально используют свои мозги. За то время, что надо ломать голову над подарком, он заработает во много раз больше, чем истратит, оплатив и твой совет, и подарок в магазине.
      – Правильно мыслишь. Эх, наверное, я продешевила.
      – Зато они тебя теперь и в качестве консультанта по подаркам станут рекомендовать друзьям и знакомым. По этому поводу многие мучаются.
      – Мысль интересная. Слушай, Глафира, может, нам с тобой открыть магазинчик эксклюзивных подарков для «випов»?
      – А оборотный капитал где возьмем? – возник у меня резонный вопрос.
      – Так от Турова, – как о чем-то само собой разумеющемся сказала моя подруга. – Кстати, великолепный предлог для более близкого знакомства.
      – Ну конечно. Туров всю жизнь только и мечтал меня финансировать!
      – О чем он мечтал, нас с тобой не касается и не волнует, – нахально заявила Алка. – Это его сугубо личное дело. Нам важно, что он на тебя положил глаз.
      – Ты сама себе противоречишь.
      – Ничуточки.
      – Но ведь если у Турова действительно юбилей, значит это не был предлог для знакомства, и я действительно понадобилась ему по делу.
      – Да успокойся, Глашка, запал на тебя мужик, запал! Двух мнений быть не может. Вот попросишь у него деньги на магазин, заодно и чувства проверишь.
      – Я, по-твоему, кто? Куртизанка?
      – Наоборот, я хочу тебя замуж за него выдать.
      – Ты же его ни разу не видела!
      – Мне-то зачем его видеть? – искренне изумилась Алка. – Я же тебя, а не себя за него выдаю! Объективные данные у него неплохие, тебе он нравится. Чего же боле, как говаривала Татьяна в «Онегине».
      – Почему ты вообразила, будто он мне нравится?
      – А что тебе в нем не нравится? – ответила она вопросом на вопрос.
      Я засмеялась.
      – Да вроде ничего.
      – Что и требовалось доказать. Ты, Глафира, наконец встретила мужика, который и тебе понравился, и которому ты приглянулась.
      У Алки есть удивительная способность: умеет она убеждать. Сколь бредовыми ни казались бы поначалу ее утверждения, в конце концов я начинаю верить в ее правоту. Однако в случае с Туровым, несмотря на ее многочисленные логические выкладки, меня не оставляли сомнения, и я, хотя и вяло, но еще сопротивлялась.
      – Знаешь, я всю жизнь смеялась над тетками, которые, стоило какому-нибудь мужику им улыбнуться, тут же бежали покупать свадебное платье. А теперь сама по твоей милости оказываюсь в этой роли.
      – Потому что зря смеялась! Половина из этих теток, купив свадебное платье, действительно вышли замуж, а ты сидишь, слишком много думаешь и только сама себя пугаешь. Кто ныл, что подходящих мужиков нет? И вот подходящий. На блюдечке с золотой каемочкой из ресторана. Отрицательных эмоций у тебя не вызывает, одни положительные.
      – Насчет положительных пока не знаю.
      – Какая разница, давай работай. А то будут одни отрицательные. Когда другая его ухватит.
      – Все равно о магазине я даже заикаться не буду.
      – Забудь ты про магазин. Потом разберемся. С ним, скорее всего, будет больше возни, чем дохода. Ты о себе, о себе подумай. Сосредоточься-ка на Турове.
      – Чтобы на нем сосредоточиться, мне нужно, по меньшей мере, придумать план его юбилея. Иначе даже не будет повода ему позвонить.
      – Наконец-то слышу разумные слова, – одобрила Алла. – Вот и придумай, позвони, встреться.
      – Без тебя знаю, что мне делать.
      – В этом я как раз сомневаюсь, – одобрение в ее голосе сменилось скепсисом. – Прямо чувствую: если отпустить тебя на самотек, проморгаешь мужика.
      Мое терпение начало иссякать.
      – Если ты будешь так его навязывать, мне точно ничего не захочется.
      – Тогда молчу! – испуганно воскликнула она.
      – То-то же, – хмыкнула я и с удовольствием положила трубку.
      Уже устроившись в постели и закрыв глаза, я вдруг осознала, что Алкины старания даром не прошли. Она сумела пробудить во мне интерес к Турову. Надо завтра ему позвонить. А что, если я в самом деле ему приглянулась?
      И утром мысли о Турове меня не оставили. Придя на работу, я первым делом начала продумывать варианты его торжества. Идея с детским днем рождения казалась мне симпатичной, однако таила в себе множество трудностей. Будь я уверена, что большинство гостей Турова окажутся такими же прикольными, как он сам, задача сильно упростилась бы. Но ведь почти наверняка соберется куча солидных и серьезных дядек и их амбициозных жен. И если я пережму с юмором, они как пить дать обидятся. Без элемента шока мне точно не обойтись, но его следует обязательно компенсировать тактичным и одновременно изящным переходом к пышному торжеству.
      Я набрасывала план за планом, и все они мне не нравились. Никак не удавалось нащупать верный нюанс, который все расставил бы по своим местам. К тому же ужасно раздражал телефон. Вернее, два телефона. А Мавра еще призывает меня завести второй мобильник!
      – Слушаю, – жалобно простонала я.
      – Какой-то голос у вас невеселый, Глафира, – раздался в ответ встревоженный баритон.
      Туров! Легок на помине. Я обрадовалась, но почти тут же разозлилась. С чего, собственно, радоваться? Он сейчас спросит, как дела с его юбилеем, и я буду вынуждена признаться, что пока не могу придумать ничего путного. Великолепно! Небо в алмазах!
      – У вас что-то случилось?
      – Да нет, в общем-то, все нормально, Никита Сергеевич.
      – Во-первых, Никита, а во-вторых, по-моему, не совсем нормально.
      – Не обращайте внимания. Просто плохое настроение, – ляпнула я.
      – Тогда предлагаю срочно его поднять.
      – Каким образом?
      – Самым лучшим и традиционным, – бодро проговорил он. – Выпить и закусить в нашем любимом ресторане.
      – Пить, увы, не могу. Я за рулем. Закусить в принципе возможно. Только вот мои предложения по поводу вашего юбилея еще не до конца сформировались.
      – Не беда, – похоже, мои слова его совершенно не обескуражили. – Вот встретимся и вместе поформируем. У меня тоже кое-какие идеи возникли. Давайте через часик. А еще лучше – я сам за вами заеду. Тогда можно не только закусить, но и выпить.
      – Спасибо, но мне потом нужно еще ехать...
      – А если это «потом» перенести на завтра? – в его голосе мне послышалось скрытое ожидание.
      – К сожалению, никак. Там срочное дело.
      – Ну, тогда жду вас ровно в два за нашим столиком. Договорились?
      – Да, – подтвердила я и обалдело уставилась на умолкнувшую трубку.
      Наш любимый ресторан. Наш столик. Что все это значит? Неужели Алка права, и он не просто заказал юбилей? А действительно, зачем ему сегодня на меня тратить время, если я без обиняков ему объявила, что не подготовилась. Ой, глупости! Просто решил поделиться своими идеями. Но тон у него был такой... дружеский, теплый, даже интимный. Нет, он явно со мной флиртует, причем, похоже, не «дежурно».
      Или я выдаю желаемое за действительное? Алка мозги мне прокомпостировала, я и повелась. Да зачем я ему нужна? Если только действительно юбилей как следует провести. Ну еще, может, он обедать не любит в одиночестве, а кандидатуры лучше меня на сегодня не нашлось. Для флирта и интимных отношений мужики его возраста и положения предпочитают женщин помоложе. Помечтать, конечно, приятно. Вот он меня увидел и сразу влюбился. Но в меня даже в молодости с первого взгляда ни разу не влюблялись, так что вряд ли такое может случиться сейчас.
      Подойдя к шкафу, я открыла створку и оценивающе поглядела на себя в зеркало. Сорок пять, положим, мне действительно не дашь. Выгляжу на хорошо сохранившийся сороковник, однако на тридцать и уж тем более на двадцать пять не тяну. Нет, я совсем не расползлась, подобно многим сверстницам. Держу себя в форме, и талия пока на месте. Волосы крашу регулярно, поэтому седины не видно, а цвет очень естественный, волосы густые. С кожей мне тоже повезло – до сих пор гладкая и упругая, и морщин глубоких нет. Конечно, если приглядеться, мелкие около глаз найдешь, но они и у тридцатилетних бывают. К тому же Алка всегда говорит, что на подобную ерунду мужчины внимания не обращают. Это, пожалуй, верно. Во-первых, они воспринимают нас не по частям, а целиком. Исключение – ноги или бюст. Их, если они какие-то особо выдающиеся, мужик еще способен выхватить взглядом отдельно, но и только. Остальное он берет общим планом, как бы в совокупности. А во-вторых, мужчина в пятьдесят лет мелочей вроде морщин возле глаз вообще не заметит. Теперь практически у всех после сорока дальнозоркость развивается, даже у близоруких.
      Приняв поправку на дальнозоркость Турова, я вновь уставилась на себя в зеркало и осталась вполне довольна. Нет, голова от собственной красоты не закружилась, но Алка права: нужно больше себя ценить. Некоторые ведь в моем возрасте уже на бабоёжек похожи, так мне-то чего теряться. Надо пользоваться, пока есть чем. В конце концов, такие мужчины, как Туров, на дороге не валяются, а мне с ним интересно и хорошо. Да и что я теряю? Максимум заказ, если я ошиблась и он испугается моей ответной реакции. Но дела у нас сейчас идут неплохо, подумаешь, один раз лишусь процента.
      – Глаша, – вывел меня из задумчивости голос шефа.
      Вздрогнув, я выглянула из-за створки шкафа.
      – А-а, вот ты где. Дай мне калькуляцию серебряной свадьбы. Там клиентка на проводе, что-то хочет еще добавить, а тебе не дозвонилась.
      – Немудрено. У меня сегодня телефон разрывается как сумасшедший.
      – Неважно. Сам поговорю. Калькуляцию, калькуляцию. – Дима нетерпеливо пошевелил пальцами в воздухе.
      – Да я ее еще не делала.
      Шеф смерил меня удивленным взглядом. Привык, что я составляю смету сразу, как только договорюсь с заказчиком. Но я последние два дня ни о чем не могла думать, кроме туровского юбилея.
      – Тогда сделай прямо сейчас.
      – Дима, никак не могу. У меня встреча с клиентом.
      – Ладно. Выясню, что ей там приспичило, и велю перезвонить тебе позже. А еще лучше, сама с ней свяжись, когда сделаешь.
      – Так и собиралась.
      Я снова поймала на себе его недоумевающий взгляд.
      – У тебя новая прическа? Очень тебе идет.
      И он удалился, оставив меня в полном недоумении. С этой прической, равно как и цветом волос, я хожу уже года два. Великолепная наглядная иллюстрация, как и что в нас видят мужчины. Вопрос, почему он это заметил именно сегодня? И на комплименты наш Дима обычно крайне скуп. Выходит, что-то в моей внешности его сегодня зацепило. Или причина в том, что я только что решила изменить к себе отношение? Так быстро подействовало? Но если впечатлился даже мой начальник, который ко мне вообще никогда не питал даже намека на крамольные чувства, то как, интересно, поведет себя Туров?
      Я вернулась к зеркалу. Значит, так. Приосаниться, лопатки свести, грудь вперед, живот поджать... Вот с попой не помню. Вроде бы ее тоже полагается каким-то образом поджать. Однако эта часть моего тела – не криминальная, пусть остается как есть.
      Посмотрев на себя, я рассмеялась. Ну вылитый маршал на параде! Поистине, чем больше стараешься, тем хуже результат. Лучше обойдемся народными средствами. Скомандовав себе «вольно», я причесалась, подкрасилась и отбыла в ресторан.
      Туров ждал меня за нашим столиком. И не просто ждал. Посредине стола красовался большой букет гиацинтов! Я невольно бросила взгляд на другие столики. Какие-то маленькие букетики оказались и на них. Но не гиацинты. Выходит, это для меня?
      – Глафира, я понял, что пить вам сегодня нельзя, но любоваться цветами, надеюсь, можно? – поднялся мне навстречу Никита. – Вот я и решил... Для поправки, так сказать, настроения.
      – Спасибо. Это мои любимые весенние цветы.
      – Мне тоже понравились. Яркие, пахнут весной.
      Гиацинты благоухали на весь столик, а у меня забилось сердце от радости.
      – Что будем есть для поднятия настроения? – поинтересовался он.
      «О юбилее ни слова, – подумала я. – Значит, действительно это только повод?»
      Но все же Туров пригласил меня для делового разговора, и я начала:
      – Знаете, кое-какие мысли по поводу вашего юбилея у меня есть.
      Порывшись в сумочке, я извлекла на свет свои записи и, глядя в них, хотела продолжить, когда он перебил:
      – Ой, умоляю, давайте на потом оставим. И, может, даже вообще не сегодня. Совсем настроения нет. Как вспомню, что мне скоро пятьдесят, начинаю чувствовать себя птеродактилем или динозавром. А сегодня день такой чудесный. Солнечно. Весна. Хочется чувствовать себя молодым, полным сил. И такая чудесная возможность – пообщаться с приятным человеком.
      Это уже было интересно. Он не просто оттягивал разговор о делах, а давал понять, что приглашена я сегодня совсем не за этим. Или мне снова кажется, а ему просто хочется сперва пообедать и поболтать? Я отважилась на провокацию:
      – Для того чтобы почувствовать себя молодым и полным сил, пригласили бы кого-нибудь помоложе, а не заморенную работой и жизнью женщину. Боюсь, я не очень хорошее средство для вашего омоложения.
      – Глафира, во-первых, перестаньте кокетничать, а во-вторых, с кем-нибудь помоложе, как вы изволили выразиться, я, наоборот, почувствовал бы себя даже старше, чем есть.
      – Почему?
      – Потому что молодость не заразительна, а разрушительна. Только глядя на молодого человека, окончательно понимаешь, насколько ты стар.
      – Никита, ваши слова звучат ужасно. Я уже чувствую себя глубокой старухой.
      Он досадливо крякнул:
      – Вот. Поднял, называется, человеку настроение. Хотел сделать комплимент, а в результате вышло наоборот.
      – Буду великодушна и разрешу вам объяснить смысл комплимента своими словами.
      – А смысл его в том, что мне с вами замечательно разговаривается и у нас очень много общего.
      Видимо, я не сумела скрыть изумление. Что у нас общего? Мы с ним встречаемся второй, ну третий раз в жизни, считая Лизину свадьбу, и почти ничего друг о друге не знаем.
      – Не удивляйтесь, не удивляйтесь, – продолжал он. – У нас с вами масса общего. Детство прошло в одно и тоже время и жили мы в одном и том же городе. Думаете, этого мало?
      Я пожала плечами.
      – Немало, – убежденно произнес он. – И юность у нас с вами общая, и зрелые годы...
      – Ясно, в общем, мы с вами почти родственники.
      – Не иронизируйте. Москва превратилась в настоящий Вавилон.
      – Среди которого мы с вами единственные здесь родились, выросли и всю жизнь прожили.
      – Некоторое преувеличение в ваших словах, конечно, есть, но в целом вы гораздо ближе к истине, чем думаете. Меня сейчас большей частью окружают люди, съехавшиеся со всех концов нашей необъятной родины. Начнешь что-нибудь при них вспоминать, а в моем возрасте уже иногда начинает одолевать ностальгия по молодым годам, так вот, ударишься в воспоминания, а в ответ – никакой эмоциональной поддержки. Я сперва удивлялся. Жили вроде в одной стране, ан нет: многое у нас было разным. До смешного: помните, хлеб был такой черный – «Орловский» назывался. Кирпичиком, с масленой корочкой. Вкуснейшая вещь, между прочим. А где-то, кажется, в конце восьмидесятых исчез. Кому он помешал? Хлебозаводы, на которых его выпускали, до сих пор есть, а хлеб отошел в область предания. А самое-то интересное, что и в прежние времена его оказывается нигде, кроме Москвы, не было.
      – Помню. Я тоже его очень любила. – Я вдруг почти ощутила на языке вкус «Орловского». – А еще был такой круглый – «Столовый». Круглый, правда, и сейчас есть, только вкус у него совершенно другой.
      – И от «Бородинского» нынче одно название, – скорбно проговорил Туров.
      Я усмехнулась:
      – Никита, можно подумать, мы с вами сидим не в одном из лучших ресторанов Москвы, а в голодающей губернии. Кто бы со стороны послушал.
      – Зато единение налицо, – иронично откликнулся он. – Видите, я всего лишь два сорта хлеба упомянул, а какая у вас эмоциональная реакция! А будь вы на пятнадцать лет моложе или из другого города, сейчас в лучшем случае вежливо мне поддакивали бы. Знаете, даже у мороженого в разных городах был разный вкус. Например, эскимо за одиннадцать копеек в Москве это совсем не то, что эскимо за одиннадцать копеек в Ялте.
      – И сама Ялта теперь, между прочим, уже заграница, – добавила я.
      – Никак не могу привыкнуть. Меня все детство туда возили. До сих пор воспринимаю ее как родной город.
      – И Ялту, и вообще Крым. – Я вполне разделяла его ностальгию.
      – Вас тоже туда возили? – Он просиял.
      – Всего один раз. Но, наверное, именно потому так ярко запомнилось.
      – А куда именно?
      – Куда-то под Ялту. Зрительных и эмоциональных впечатлений полно, а вот название поселка забыла. И спросить теперь не у кого.
      – Моих родителей тоже уже нет. – Помолчав, он с задумчивым видом продолжал:
      – Представляете, папа мой умер в сорок семь лет. Моложе чем я сейчас! А мне он казался солидным, пожилым человеком. Совершенно себя таким не ощущаю.
      – Ой, у меня то же самое. Мама была такая строгая, я всегда ее побаивалась. Мне даже в голову бы никогда не пришло с ней на равных общаться: непреодолимая возрастная дистанция. Чтобы я могла с ней поговорить, как сейчас Сашка со мной! Да никогда! А уж выговаривать ей, как Мавра мне, – даже в голову не пришло бы. Это было просто невозможно.
      – Похожее ощущение, – покивал Никита. – Дома отец и мать были полными хозяевами. Мои суждения и взгляды на мир их вообще не интересовали и в расчет не принимались.
      – Полная диктатура, – хмыкнула я.
      – Именно, – подтвердил он. – Любящая, но диктатура. Видите, и тут мы друг друга понимаем.
      – Как странно, – поневоле вырвалось у меня. – Действительно у нас много общего.
      Он посмотрел мне в глаза.
      – Ничего странного. «Встретились два одиночества».
      Я вспыхнула. Что еще за намеки? Он, как ни в чем не бывало, задумчиво продолжал:
      – В этом городе почти каждый по-своему одинок. И очень трудно встретить человека, с которым говоришь на одном языке. Ой! – скорчил он извиняющуюся гримасу. – Что-то меня на лирику потянуло. Обещал вам настроение поднимать, а сам...
      – Никита, вы мне подняли настроение, – перебила я.
      – Правда? – Уголки его губ вздернулись, лицо неожиданно сделалось лукавым. – В таком случае, может, перейдем к делу?

      На работу я возвратилась в совершенно растрепанных чувствах. Состояние мое граничило с яростью. Меня «поматросили и бросили»! То есть заказ Туров не отменил. Наоборот, мы с ним целый план успели составить. Но я совершенно не понимала, чего он от меня добивается. Зачем были эти цветы, эти разговоры о «нашем» ресторане, «нашем» столике, а потом еще оказалось, что у нас, видите ли, так много общего! И слова его были такие искренние, чуть слеза не прошибла. Я и растаяла. И поверила, что интересна ему. Ну если и не как женщина, то хотя бы как человек. Вообще-то в его словах сквозил намек, что я его и как женщина привлекаю. А потом – раз, и весь интим словно выключили. И Туров вдруг стал такой деловой-деловой.
      Все бы ерунда, но он и вправду мне нравится! Мне давно никто так не нравился. С самой Жекиной гибели. В начале обеда мне показалось, что между мной и Никитой действительно может что-то быть. Такой эмоциональный контакт возник – прямо родственные души. Я даже вздрогнула, когда он сказал про два одиночества. Душа ушла в пятки. Думала, еще чуть-чуть, и он прямо скажет, как я ему нравлюсь. Или, к примеру, что он хочет со мной встречаться. Или еще что-нибудь в этом духе. Я уж и забыла, что именно в таких случаях говорят.
      Интересно, он перевел потом разговор, потому что испугался, что его слишком далеко занесло? Или это просто его манера вести дела? Кстати, вполне вероятно. Разные ведь бывают подходы. Одни сразу берут быка за рога и, не тратя понапрасну времени, излагают тебе суть проблемы. А другие, наоборот, стараются сперва расположить к себе нужного человека, чтобы тот почувствовал себя чуть ли не их лучшим другом. Если так, какая же я идиотка! Я-то уже почти влюбилась в него. Нет, больше у него этот трюк не пройдет. Я не подопытный кролик.
      Эх, сделать бы так, чтобы он сам в меня влюбился! Я бы ему показала! Он мне про чувства, а я про дела. Он мне цветы, а я ему – калькуляцию. Он целоваться полезет, а я... Нет, в таком случае пусть сперва полезет, а я уж потом найду, как его осадить. По-моему, он должен хорошо целоваться. А вот я уже, наверное, разучилась. Ой, ну почему же так хочется, чтобы эта сволочь меня поцеловала! Прямо до дрожи хочется. Ужас!
      Мне стало стыдно. Ну что я как тринадцатилетняя девчонка! Нафантазировала, распалилась и совершенно перестала соображать! А виновата Алка. Я жила себе спокойно десять лет, о мужиках-то практически и не думала. А Алка мне голову заморочила, теперь вот приводи себя в порядок...
      Нет, но не мог же он мне просто так столько всего наговорить про общность интересов. Что он рассчитывает получить взамен? Скидку? Смешно. Для него это копейки, пустяк. И все же зачем-то он меня обхаживал. То есть я действительно ему нравлюсь? Тогда почему он так резко закруглился? Нет, ничего не понимаю!
      Несмотря на раздрай, творившийся у меня в душе, Никитины гиацинты на работе я не оставила, а забрала домой. Хоть маленькая, но компенсация за мои сегодняшние мучения. К тому же они, не мучения, а гиацинты, до сих пор замечательно пахли. «Значит, от чистого сердца», – с надеждой подумала я. Впрочем, если и не от чистого, цветы-то чем виноваты? Они такие красивые!
      От острого Мавриного глаза ничего не укроешь. Она уставилась на букет, едва я переступила порог квартиры.
      – Та-ак, цветочки себе купила, – тоном скряги-мужа процедила моя младшая дочь. – У нас разве сегодня какой-то праздник?
      – Почему купила и почему праздник? Мне разве не могут подарить цветы?
      Мавра недоверчиво хмыкнула.
      – Могут. Но восьмое марта уже прошло.
      В другое время я восприняла бы ее слова с юмором, однако в свете перипетий сегодняшнего дня не на шутку обиделась.
      – По-твоему, я уже такой залежалый продукт, что цветы мне могут преподносить только по официальным праздникам?
      – В Куликовской битве ты, конечно, не участвовала, и песок из тебя еще не сыплется, но вообще, мама, когда женщине в твоем возрасте начинают дарить цветы – это опасный признак, – ничуть не смутилась Мавра.
      – Почему? – ее заявление меня ошарашило.
      – Будто сама не догадываешься, – многозначительно изрекла она и скрылась в комнате, оставив меня наедине с невеселыми мыслями.
      Выходит, по ее мнению, я окончательно вышла в тираж, и если мне кто-то оказывает знаки внимания, то не иначе как с какими-нибудь криминальными намерениями. Но в этом Никиту обвинить уж точно нельзя.
      Слова дочери, однако, меня расстроили. Но не спорить же с ней. Я понюхала гиацинты. Запах мигом поднял мне настроение, и я отправилась на кухню поставить букет в воду, пока не завял.
      Никита не выходил у меня из головы весь вечер, как я ни старалась думать о чем-нибудь другом. Наверное, виноваты были гиацинты. Их запах не оставлял меня даже во сне. Какие, оказывается, навязчивые цветы! Раньше я такого за ними не замечала.
      На следующее утро у меня созрело твердое решение: откладываю остальные заказы и в первую очередь в авральном порядке готовлю проект юбилея Турова. Получаю его одобрение, делаю калькуляцию и все. Конец. Выкидываю его из головы. Окончательно и навсегда! Юбилей еще не скоро. Поручу исполнение кому-нибудь другому, а сама для верности в отпуск уйду и уеду куда-нибудь подальше. Кстати, в Англию. И оттуда меня уж наверняка никто не достанет, и Мавре полезно, и на Лебедева заодно взгляну. Чем черт не шутит, вдруг он еще на что-то годится?
      Я размечталась. Вот понравимся мы с Лебедевым друг другу, плюну на все торжества и праздники, возьму Мавру и уеду жить в Лондон. Имею право! Разве я не заслужила? Сашку оставлю здесь. Глядишь, она тут без нас замуж наконец выскочит. А Мавра английский как следует выучит. Да за нее я вообще не беспокоюсь. Она такая приспособляемая и упорная. И школу там прекрасно закончит, и в какой-нибудь Оксфорд-Кембридж поступит. У меня даже сомнений нет. А может, и Сашку взять? Пусть лучше в Англии замуж выходит. Черт! Что со мной творится? Не успела еще по настоящему выкинуть из головы Никиту, как уже бросилась мысленно устраивать жизнь с вообще незнакомым мужиком. Разбежалась! Может, меня затошнит при первом взгляде на него. Не говоря уже о том, что и он может испытать схожие эмоции при взгляде на меня! Стоп, Глаша, стоп. Будем решать проблемы по мере их поступления. Итак, проблема номер один: избавиться от Никиты, пока я совсем от него с ума не сошла.
      Этим я и занялась. Думаете, у меня что-нибудь вышло? Как бы не так! То есть сценарий-то я сварганила. Но ехать, по его настоянию, пришлось опять в «наш ресторан». Ведь слово клиента – закон, а встречаться со мною в офисах Туров отказывался категорически. На сей раз он хитро улыбался мне из-за большого букета каких-то гигантских, неправдоподобно махровых желтых тюльпанов. Ну вылитый лев в засаде! Хотя нет. По-моему, у львов больше львицы охотятся. И вообще Никита на льва не похож. Гепард в засаде, пожалуй, будет точнее. А ведь так и есть: он на меня охотится.
      – Глафира, – по обыкновению он поднялся мне навстречу. – Увы, гиацинтов сегодня нигде не нашел. Зато эти гулливеры поразили мое воображение. Надеюсь, вам тоже понравятся. Сильно подозреваю, что они какие-то генно-модифицированные. С другой стороны, вам же их не есть, а только смотреть. Так что, полагаю, для здоровья они не опасны.
      Он смотрел на букет с такой гордостью, что я растаяла. Сопротивляться его обаянию не было мочи! Может, зря я в прошлый раз на него обозлилась?
      Мы сели, и нас одолел дружный смех. Тюльпаны-гулливеры полностью скрыли нас друг от друга.
      – Попросим переставить их на другой столик, – донесся из зарослей его голос. – Хотя, если вам противно видеть мое лицо, пусть остаются.
      – Нет, не противно, – ответила, совершенно не покривив душой: мне хотелось видеть его лицо.
      И все мои грандиозные планы пошли наперекосяк. Созданный мной сценарий юбилея Никита отверг полностью, вместе со своими собственными задумками, которые я учла и использовала.
      – Никуда не годится, – поморщился он и принялся генерировать новые замыслы.
      Я попыталась остановить его:
      – Но вы же сами в прошлый раз...
      – Настроение изменилось, – спокойно ответил он.
      – А если оно у вас еще три раза изменится? Юбилей-то у вас еще не скоро.
      Он пожал плечами:
      – Опять переделаем. Да вы не волнуйтесь: всю дополнительную работу я оплачу. Кстати, откуда вы про дату юбилея знаете? – он кинул на меня удивленный взгляд. – Я вам точно не говорил.
      – В мои обязанности входит добывать всю необходимую для работы информацию о клиенте.
      Он усмехнулся.
      – Значит, я у вас сейчас «под колпаком»?
      – Вовсе нет. Лишних сведений о вас мне не нужно. Вот только дату события уточнила. У меня ведь тоже свой план.
      – Почему же у меня не уточнили?
      – Не хотела лишний раз беспокоить занятого человека.
      – Какая забота о клиенте! – он всплеснул руками.
      – Стараемся.
      – Глафира, все же на будущее давайте договоримся: если еще что понадобится, узнавайте непосредственно у меня.
      – С удовольствием, – я одарила его крайне официальной улыбкой.
      – Вот и договорились, – и он снова начал фонтанировать юбилейными идеями.
      Рассталась я с ним опять в совершенно смятенных чувствах. То ли мне такой эксцентричный клиент попался, то ли Никита изо всех сил создает поводы, чтобы почаще встречаться со мной? Обе версии имели право на существование, но стопроцентного подтверждения ни одной из них у меня не было. Факты противоречили друг другу.
      Тюльпаны-гулливеры привлекли внимание на работе. Выразить что-то по этому поводу словами молодежь не решалась. Однако их взгляды были красноречивее слов.
      Слова нашлись только у Димы:
      – Мне остается надеяться, что клиент не вычтет стоимость этой флоры из нашего гонорара.
      – Дима, тебе не стыдно? На улице весна, а ты все о деньгах, – осадила его я, и он, смущенно бросив: «Шутю!», – ретировался в свой кабинет.
      Мавра при виде гигантского букета явно обалдела, однако на этот раз обошлась без комментариев. Лишь головой покачала, и, по-моему, неодобрительно. Сашка же пришла поздно и тюльпанов не заметила, потому что сразу улеглась спать.
      Зато мне не спалось. Я все ворочалась, ворочалась... Из головы не шел Никита и его цепкий хищный взгляд из-за тюльпаньей копны. Что за игры он со мной играет? Какая из меня для него добыча? Я думала-думала, вертелась-вертелась. Тело горело, во рту пересохло. Я пошла на кухню попить.
      На обратном пути меня остановило большое зеркало, в полный рост, висевшее в прихожей. Кинув вороватый взгляд на комнату девчонок, я зажгла свет и одним движением стянула с себя ночную рубашку.
      Давно я не видела себя обнаженной! Некогда и незачем. И вот сейчас я пыталась взглянуть на себя глазами зрелого умудренного опытом мужчины. Могло ли меня на его месте привлечь такое тело? Эх, жалко я двадцать лет назад остригла волосы, они у меня были длинные, до пояса. Когда я их распускала, это так сексуально смотрелось!..
      Дверь комнаты девчонок с тихим скрипом отворилась. Я невольно закрылась руками. В щель просунулась всклоченная голова Мавры. Обозрев меня с ног до головы, мой домашний цербер объявил:
      – Ну ты меня, мать, напугала. Тебе бы еще метлу в руки, и можешь смело лететь на бал к Воланду.
      – Мавра, что ты мелешь! – я судорожно натягивала на себя ночнушку. – «Мастера и Маргариту» начиталась?
      – Разве нельзя? Это же не порнуха, – солидно проговорила она. – Другие радуются, когда у них дети читают.
      – Я тоже радуюсь. Только вот предпочла бы, чтобы ты поменьше комментировала мои действия.
      Она пожала плечами и, бурча: «Желтые тюльпаны... Скачет голышом перед зеркалом, а я будто виновата», – затворила за собой дверь.
      Меня трясло. И от внезапного появления Мавры, и от собственной глупости. Кажется, я схожу с ума. Я вернулась в постель и еще некоторое время поворочалась. «А тело у меня еще ничего, вполне даже аппетитное», – подумала я, засыпая.
      Несколько дней спустя мы с Никитой встретились вновь. Я изложила ему еще одну версию юбилея, а он подарил мне еще один сумасшедший букет. Цветы были огромные, яркие и действительно экзотические. Я таких никогда прежде не видела и названия их не знала, а он смущенно признался, что знал, но пока довез, забыл. Так оно и осталось для меня тайной. И его поведение – тоже.
      Обновленный вариант его не устроил. Со мной, однако, он был чрезвычайно вежлив, ласков, можно сказать, даже слегка заигрывал, но и только. Ни единой попытки к дальнейшему сближению. Когда во времена моей ранней молодости подобным образом вели себя девушки, молодые люди называли их динамистками. Кстати, а как в таких случаях обзывали молодых людей? Не помню. Может, и вовсе никак, потому что они так себя не вели.
      Расстраивал меня не только Туров. Он-то, в конце концов, чужой человек. Собственная младшая дочь огорчила меня не меньше. И это было особенно обидно. Придя домой с экзотическими цветами, я сперва обрадовалась. Дочери отсутствовали, и я была в кои-то веки избавлена от комментариев Мавры. Наивная! Радость моя была преждевременна.
      Ставя вазу с букетом на журнальный столик возле дивана, который в разобранном виде служил мне спальным ложем, я вдруг заметила у изголовья словно невзначай лежащую книжку в яркой суперобложке. Софья Пурыгина. «Не надо осени боятся». Откуда она тут взялась? Я вроде не покупала. Раскрыла книжку. Оказывается, у названия имелся еще и подзаголовок: «Трудности переходного возраста». Мавра, что ли, себе купила? Тогда при чем тут осень? Ее переходный возраст – скорее весна.
      Я забралась в оглавление. Увы, речь у Пурыгиной шла о моем переходном возрасте. Климакс. Как с ним жить, выжить и не потерять себя. И прочие сопутствующие проблемы. Я снова вернулась к титулу и лишь теперь обнаружила на оборотной его стороне дарственную надпись: «Глафире Филипповне Весёлых – замечательной маме очаровательной Мавры. От автора». Далее – размашистая подпись, а под ней – вчерашнее число.
      – Зараза! – пробормотала я. – Это же надо такое удумать! Где она взяла эту чертову Пурыгину?
      Ярость моя росла. Мавры все не было. Зато явилась Сашка. Я ей продемонстрировала подарок Мавры. Саша, полистав книгу, принялась хихикать. Это обидело меня еще больше. Обычно в конфликтах с Маврой Сашка всегда становилась на мою сторону.
      – Издеваешься, да? – прорвало меня. – Весело тебе!
      – Ой, мам, не кипятись. – Губы ее продолжали кривиться от тщательно сдерживаемой улыбки. – Мавра на этот раз не имела в виду ничего плохого. Она о тебе тревожится. Ты сама отчасти виновата. Нам про себя не рассказываешь. Через день с цветами стала домой возвращаться. По ночам перед зеркалом голышом скачешь. А у Мавры, не забывай, сейчас тоже свой переходный возраст, и она все воспринимает очень обостренно. Знаешь, что она мне рассказала? У одной ее подружки мать тоже сперва голышом по квартире расхаживала, вроде как для здоровья, а потом ее любовник бросил, и она загремела в психушку.
      – Килькина мать, что ли? – ахнула я.
      – Нет, мать какой-то Килькиной подружки.
      – Господи, что эти дети обсуждают!
      – Все, что их окружает и волнует, – откликнулась Саша. – Ведь та девочка не виновата, что ее мама сперва любовника завела, а потом сбрендила. Теперь жизнь-то у дочери, небось, не сахар.
      Клокотавшая во мне ярость сменилась испугом.
      – Значит, Мавра думает, что я тоже завела любовника и теперь приготовилась сбрендить?
      Саша смутилась.
      – Теперь уже не думает. Я ее разубедила. Но вообще, мать, ты последнее время и впрямь какая-то странная. У меня, грешным делом, тоже разные мысли мелькают.
      – Нет у меня никого, – выдохнула я.
      – Слава Богу.
      Сашка даже не попыталась скрыть облегчение, и тут я обиделась уже на нее.
      – То есть ты считаешь, я такая старая, что в плане личной жизни мне положено только ждать, когда внуки родятся и мне их доверят воспитывать. Спасибо, дочка, на добром слове. Ну да ладно. Возможно, ты и права.
      – Мамочка, ты совсем не так меня поняла! – с жаром выкрикнула она. – Никакая ты не старая! Наоборот, еще молодая, красивая. Думаешь, я ничего не понимаю? Ты ведь на меня и на Мавру лучшие годы угрохала! Если бы не мы, уверена: давно бы уже такого мужа себе нашла! Ну если не мужа, то, во всяком случае, близкого человека.
      – Ничего я не угрохала. Просто жизнь так сложилась. А вас я люблю. Вы для меня – самое главное.
      – Все равно знай: если у тебя кто-то появится, я буду только рада, – сказала Сашка. – А волновались мы с Маврой, потому что ты последнее время сама не своя.
      – Работы много, и настроение какое-то паршивое. Имею я, в конце концов, право не излучать постоянно оптимизм. Может, и правда переходный возраст.
      – Это тебе еще рано, – уверенно заявила Сашка. – Просто сейчас весна, организм устал, витаминов после зимы не хватает. Уйдешь в отпуск, отдохнешь...
      – Кстати, вот думаю с Маврой в Англию съездить, – я решила воспользоваться удобным предлогом.
      – Мысль интересная, – поддержала Сашка. – Но ты потянешь?
      – Алка в долг предложила, но, может, и не понадобится. Надеюсь своих наскрести.
      – Тогда поезжайте. И Мавре полезно, и ты развеешься. Ой, какие цветы! – только сейчас она заметила экзотический букет. – Откуда? Сама покупала или снова подарили?
      – Подарили. Клиент, понимаешь, сложный попался. Жутко капризничает, а потом, видно, самому стыдно становится, и он компенсирует мои мучения шикарными букетами.
      – Классный клиент. Я бы тоже не отказалась, чтобы меня так помучили.
      – Да ну. – Я махнула рукой. – Надоел он мне. Даже цветы не радуют.
      – Теперь ясно, почему ты такая заморенная. Ну хорошо, что выяснили.
      Разговор с Сашкой меня немного успокоил, однако Мавру я все же решила поставить на место. Что-то она в последнее время слишком уж раскомандовалась. Поэтому, стоило ей прийти, я подчеркнуто сухо сказала:
      – Спасибо, конечно, за интересную книжку, но не считаешь ли ты, что твой подарок несколько... бестактен?
      Мавра искренне изумилась:
      – Чего ж тут бестактного? Ты мне тоже книжки подсовывала о переходном возрасте и не считала это бестактным. Забыла разве?
      – По-моему, это совсем другое, – раздраженно продолжала я. – Я мама. Мне хотелось избавить тебя от лишних проблем. От разговора со мной по душам на эту тему ты почему-то категорически ушла, мне только и оставалось, что снабдить тебя соответствующей литературой.
      – Но ты тоже не желаешь со мной разговаривать о своих проблемах, – парировала она. – Вот и я тоже тебе купила. Может, и не стала бы просто так покупать. Но я сперва эту тетеньку по телевизору видела, в передаче «Принцип Домино», а потом прихожу в книжный магазин, а она там сидит и новую книжку подписывает. Как раз для твоего возраста. Я думала, тебе интересно будет, да еще с автографом, приятно. Помочь хотела.
      И тут я испытала, пожалуй, самое большое потрясение за последние десять лет. Моя младшая дочь, которая даже в детстве, совсем маленькая никогда не плакала, а лишь бледнела и, закусив нижнюю губу, бычилась, вдруг зарыдала в три ручья.
      – Мавра, доченька, ты что?
      Я кинулась к ней и крепко прижала ее голову к груди.
      – Мне так обидно. Я так хотела, – всхлипывала она. – Ты только Сашке доверяешь, а я тоже уже большая, все понимаю и могу тебе помочь.
      – Глупенькая, маленькая, то есть большая, но глупенькая, – несколько раз поцеловала я ее разгоряченную макушку. – Мне не нужно помогать, у меня все в порядке.
      – Ни фига у тебя не в порядке, я вижу! – Она зашлась новым потоком слез, и майка моя на груди совершенно промокла. – Ты в депрессии, тебя надо спасать!
      А я-то считала ее черствым цербером! Как же я плохо знаю собственную дочь! Ничего, вот поедем в Англию, хоть пообщаемся друг с другом по-человечески. Кстати, сейчас я об этом ей и скажу.
      – Мавра, депрессия тут ни при чем. Просто последнее время думала, как набрать достаточно денег, чтобы мы с тобой могли съездить в Лондон на курсы английского языка.
      – В Лондон? – переспросила она, икнула и, оторвавшись от моей кофты, уставилась на меня своими большими глазищами, еще влажными от слез. – Мама, я не ослышалась? Мы с тобой едем в Лондон? Вдвоем? Без Сашки?
      – Сашка работает. И вообще у нее своя жизнь. А тебе английский подтянуть не мешает, да и страну посмотреть.
      – Ура!!!
      Еще одно крупное потрясение: никогда не думала, что моя младшая дочь способна так бурно радоваться. Она закружилась в дикарском танце. Похоже, правда переходный возраст бушует.
      – Ура! Ура! Мы едем в Лондон! – замерев посреди комнаты, проорала Мавра. – Килька обзавидуется!
      – Но мы же едем совсем не для того, чтобы нам кто-то завидовал.
      – Ежу понятно, – сказала Мавра. – Но не все же мне Кильке завидовать, пусть хоть разок позавидует мне. Лондон ведь гораздо круче, чем Турция и Египет, в которые Кильку таскали! Нет, в общем, тоже нормально, я бы не отказалась, но Лондон – это Лондон! Мать, ты точно уже решила? Можно Кильке звонить?
      – Решила. – Теперь мне отступать было некуда. – Но только Кильке пока не звони.
      – Жаль, – вздохнула она. – А, ладно. Может, так и лучше. Растяну удовольствие. Пока сама помечтаю, как она станет мне завидовать.
      И опять я не спала полночи. На сей раз не из-за Турова, а из-за Мавры. Насколько же я до сегодняшнего дня не знала ее! И вполне могло случиться, вообще никогда не узнала бы. Она выросла бы и совсем от меня закрылась. И поделом бы мне. Не удосужиться понять собственного ребенка! Мавра дулась на меня от недостатка внимания, а я считала ее занудой и злюкой. И как она, оказывается, меня к Сашке ревнует! Это притом, что Сашку она любит, я точно знаю. Но Сашке она завидует, потому что той я много о себе рассказываю и советуюсь, как с младшей подружкой, а с Маврой веду себя до сих пор словно с малым ребенком. А она совсем уже не ребенок.
      А уж эта история с завистью к Кильке вовсе меня потрясла. Чтобы Мавра кому-то завидовала? Мне она всегда казалась настолько самодостаточной! Да, знать бы раньше. Уже несколько лет, слава Богу, достаточно хорошо зарабатываю. Свозила бы ее и в Турцию, и в Египет. Мне просто казалось, что Мавре полезнее жить на даче. Вот и снимала на лето, и мы с Сашкой по очереди ее там опекали. Ей вроде самой нравилось. И мне было удобно: она на воздухе и одновременно в пределах досягаемости из Москвы, всего-то 30 километров. Для нашего бизнеса лето – совсем не каникулярное время. Семейные и прочие торжества продолжаются, и услуги «Фиесты» востребованы не меньше чем зимой и осенью. А за заказы праздников в ближайшем Подмосковье платят даже больше, чем в городе, и мне было жаль отказываться от заработков ради какого-то отпуска. Для семьи старалась, а в результате едва не потеряла контакт с младшей дочкой.
      Ох, кто здесь прав, кто виноват? Жизнь, наверное, виновата. С Сашкой было проще. И сейчас просто. Ладно, теперь и с Маврой, глядишь, наладится. Как говорят, не было бы счастья, да несчастье помогло. А Турову я даже благодарна. Если бы не он, мы с Маврой еще не скоро поняли бы друг друга.

      Когда я собралась представить Турову очередной новый вариант юбилея, он внес неожиданное изменение в распорядок наших встреч.
      – Увы, сегодня мы с вами вынуждены отказаться от приятной возможности посетить наш любимый ресторан.
      Итак, игры кончились. Видимо, встречаться отныне мы будем в офисе. Ну и замечательно.
      – Встретимся мы в этот раз... – он выдержал короткую паузу. – У меня дома.
      Этого еще не хватало. С какой стати?
      – Может, если вам сегодня неудобно, на завтра перенесем? – предложила я.
      – Напротив, мне очень удобно. Все равно дома в постели валяюсь и ничего не делаю.
      Час от часу не легче! Что он несет? Неужто пьяный?
      – У вас сегодня выходной? – я постаралась как можно деликатнее сформулировать свой вопрос.
      – Вынужденный! – хохотнул он. – Ногу вчера подвернул на теннисе. Теперь даже по квартире ковылять тяжело. Каждый шаг – подвиг. Поэтому уж не обессудьте и приезжайте, пожалуйста, ко мне.
      Слава Богу, не пьяный. Не выношу иметь дело с нетрезвыми заказчиками. Иногда вообще черт-те что вытворяют. Однажды у меня один такой подписал контракт, а на другой день, протрезвев, отказался платить. Прямо по пословице: «Я не я, и лошадь не моя». Только вместо лошади он объявил не своей собственную подпись. Мол, я сама ее подделала, а он платить ничего не будет. Этого субчика мы занесли в черный список и больше дела с ним не имели, как, впрочем, и с остальными нетрезвыми гражданами. Сперва, господа, проспитесь, а потом уже торжества заказывайте.
      – Глафира, да вы не волнуйтесь, – продолжал тем временем Никита. – Я ведь не в загородном доме, а в московской квартире. Поездка у вас много времени не займет. Это в центре.
      Я и не волновалась. Мне вдруг стало жутко интересно, как живет Туров. Алка в таких случаях говорит: «Посмотрите на мужика в домашней обстановке, и вы многое о нем узнаете. На людях-то они все горазды павлинами хвосты распускать, а дома расслабляются и теряют бдительность». Конечно, на Турова мне глубоко наплевать, но взглянуть все равно любопытно.
      – Диктуйте адрес, – произнесла я вслух.
      Он жил в новом доме недалеко от Новослободской. Я долго ждала, пока Туров откроет дверь. Ковылял он действительно с трудом и при помощи костыля.
      – Видите, Глафира, совершил подвиг в вашу честь. Дошел от дивана до двери.
      Московское жилище его оказалось не очень большим. Типичная холостяцкая квартира, больше всего похожая на гостиничный номер. Кухня, совмещенная с просторной гостиной, и спальня. Обставлять апартаменты Туров, явно по примеру многих людей своего круга, поручил дизайнеру. Во всяком случае, обстановка была совершенно нейтральная и безликая. В подобном жилище мог обитать кто угодно, и характер Турова никак не просматривался. Если так можно выразиться, квартира сама по себе, а Туров на диване.
      – Нравится? – он обвел рукой пространство гостиной.
      – Ничего, – неопределенно ответила я.
      – Вот и мне кажется, что ничего, – ухмыльнулся он. – В том смысле, что ничего хорошего. Казенно тут, верно? Загородный-то дом я уже по себе обломал. Дизайнер вопит: видите ли, я его концепцию совершенно испортил, и теперь он этот дом никому показать не сможет. Стыдно ему, что я там натворил. Ну и хрен с ним. Деньги, между прочим, с меня брать ему не было стыдно. Вот и пусть теперь свою концепцию в другом месте воплощает. А мне совершенно не нужно, чтобы мой дом кому-то показывали. Я в нем живу! Мне главное, чтобы самому было уютно и удобно. А эта квартира у меня так, переночевать или вот для таких случаев.
      Я огляделась. И точно – гостиничный номер. Все необходимое есть, но никаких примет личного. Ни фотографий, ничего.
      Раздался звонок в дверь. Никита взмолился.
      – Глафира, пожалуйста, откройте. На второй подвиг я пока еще не способен.
      Немного помучившись с замками, я распахнула дверь. На лестничной площадке стоял молодой человек в серебристом форменном комбинезоне и серебряной бейсболке с черной надписью «Каро-сервис». Похоже, практичный Туров решил совместить приятное с полезным. Слесаря заодно вызвал, чтобы я, пока тут сижу, за ним присмотрела.
      Молодой человек внимательно оглядев меня, перевел взгляд на раскрытый блокнот, который все это время держал в руке, и осведомился:
      – Госпожа Веселых Глафира Филипповна?
      – Весёлых, – инстинктивно поправила я и лишь потом удивилась: – Откуда вы знаете? Я же здесь не живу, случайно зашла.
      Теперь удивился молодой человек.
      – А я и не знаю. У меня тут написано. – И он потыкал пальцем в свой блокнот.
      – Раз написано – заходите.
      Кажется, я поняла. Туров заранее рассчитал: дверь открою я, ну и дал мою фамилию. Очень мило! Может, мне этому слесарю и работу из своего кармана придется оплачивать?
      Но слесарь упрямо помотал головой:
      – Не пойду. Незачем. Все уже оплачено.
      Такой наглости я никак не ожидала и язвительно полюбопытствовала:
      – Вы что, телепат? На расстоянии работаете? Или просто ничего делать не хотите? Вот сейчас позвоню вашему начальству. Хотя, может, оно у вас тоже считает, что главное деньги с клиента содрать, а отрабатывать их не надо?
      На слесаря стало жалко смотреть.
      – За что? – жалобно пролепетал он. – Чем вы недовольны? Я же еще даже не успел.
      – Интересно, как вы собирались успеть, если даже заходить не хотите? – Я решила, раз завелась, выдать ему по полной программе.
      – Да я в таких случаях никогда не захожу, – еще жалобнее прохныкал он. – Многие не любят.
      – Полный бред! – воскликнула я, лишний раз про себя отметив, что наемная рабочая сила окончательно у нас распустилась.
      – Почему бред? Работать не даете, а только возмущаетесь.
      Стремясь окончательно разгромить противника, я сочла хорошим тактическим ходом предоставить ему свободу действий.
      – Ладно, показывайте, как вы умеете работать, не заходя.
      – Давно бы так, – проворчал молодой человек. – А то только с настроения зря сбиваете.
      И встав в позу, он запел оперным голосом:
 
– Не уходи, побудь со мною,
Здесь так уютно и светло!
Я поцелуями покрою
Уста, и очи, и чело...
 
      Я остолбенело слушала, чувствуя себя, как Алиса в стране Чудес, «все страньше и страньше». Забавная, однако, у этой конторы манера чинить краны и прочищать унитазы. Им что, песня строить и чинить помогает? А вдруг и вправду? Вот он сейчас допоет, я пойду проверю, и выяснится, что сантехника работает. Наверное, я просто отстала от жизни.
      Сантехник допел, поклонился, выхватил откуда-то из-за угла неимоверных размеров корзину с тюльпана ми и, опустившись на одно колено, протянул ее мне.
      – Будьте счастливы, Глафира Филипповна!
      – Это что, приз? – слегка отпрянула я.
      – Женщина! – возопил молодой человек дурным голосом. – Прекратите издеваться и берите свой заказ! Я, между прочим, при исполнении и тороплюсь. У меня еще пять штук таких.
      – Так вы не сантехник? – до меня только сейчас что-то начало доходить.
      – Твою мать, – бросил в сторону молодой человек. – Извините, мадам, сорвалось! Но где я и где сантехник?
      – Вы тут, – я чувствовала себя просто обязанной помочь ему с ориентацией в пространстве. – А где сантехник, не знаю.
      – А вы, значит, сантехника ждете? – осведомился парень.
      – Да нет.
      – Тогда ничего не понимаю.
      Я в свою очередь мало что соображала, кроме одного: пора ретироваться. Еще немного, и молодой человек запросто мог убить меня.
      – За это точно уплачено? – с трудом удерживая большую корзину, задала я последний вопрос.
      – Точнее некуда.
      Едва он это произнес, я захлопнула дверь. Он тоже не задержался. Я услышала удаляющийся топот его ног.
      – Глафира, куда вы исчезли? – донесся до меня из гостиной голос хозяина.
      Войдя, я опустила на журнальный столик свою тяжеленную ношу и строго осведомилась:
      – Ваша работа?
      – Ничего себе, благодарность! – воскликнул он. – Я, раненый, старался, заказывал, хотел соблюсти традиции...
      – А я его...
      Договорить я не смогла. Меня скосил истерический хохот. Никита явно ничего не понял. Такой реакции на букет он никак не ожидал.
      – Глафира, в чем дело?
      Какое-то время я лишь отмахивалась, продолжая стонать от смеха. У меня даже слезы из глаз потекли. Потом, кое-как взяв себя в руки, я изложила ему историю с посыльным. Теперь уже начал хохотать Туров.
      – Представляю, что подумал этот парень! – стонал он. – Ужас какой! Бедняга! Поющий сантехник! Ха-ха-ха!
      Смеялся он так заразительно, что я опять сломалась. Некоторое время мы стонали хором. Причем, если один успокаивался, то стоило посмотреть на другого, как все начиналось снова. Наконец я спросила:
      – Слушайте, Никита, а зачем вы заказали такую пошлятину?
      Он насторожился.
      – Вам не понравились цветы?
      – Нет, цветы замечательные. Однако корзина в сочетании с жестоким романсом мне показалась некоторым перебором. А вам?
      – Мне, в общем, тоже, – признался он. – Но они так активно навязывали мне эту услугу, что я согласился. Решил: пусть студент подработает, а мы с вами потом посмеемся. У вас-то с чувством юмора полный порядок.
      – Так он еще и студент?
      – Меня в этом твердо заверили. Он учится... сейчас вспомню... А! На вокальном факультете Музыкальной академии имени Гнесиных, а в цветочной фирме подрабатывает. Вот станет потом звездой вроде Хворостовского, а вы будете вспоминать, как он вам персонально пел, стоя на лестничной площадке.
      – А я при этом думала, что он своим пением прочищает ваш унитаз!
      – Вот она, волшебная сила искусства, – пробормотал Туров.
      Меня вдруг осенило:
      – А в квартиру наш будущий гений не хотел входить, потому что на лестничной клетке акустика гораздо лучше, там резонанс.
      Молодому человеку, наверное, сильно икалось, так часто мы его поминали. Боюсь, его выступление перед следующим клиентом было испорчено. Мы с Туровым совсем разошлись и, подначивая друг друга, заходились от новых приступов смеха. Вдруг Никита замер, схватился за левый бок и простонал:
      – Чертов дизайнер! С виду мебель такая удобная, вот дня на этом диване не пролежал, как уже прихватило. Ой, Глафира, помогите, пожалуйста, мне подняться и до кровати дойти. Извините, конечно, ради Бога, но там уж я смогу вытянуться.
      Я подставила ему плечо. Прикосновение его руки отозвалось в моем теле электрическим разрядом. Меня пробрала дрожь. О ужас! От Турова это не укрылось.
      – Вам тяжело?
      Какое счастье, что он ничего не понял!
      – Ничего, ничего, – я принялась успокаивать его. – Как-нибудь доберемся.
      Опираясь на костыль, он с моей помощью доковылял до спальни.
      – Здравствуй, ложе! – поприветствовал он огромную кровать и тяжело на нее опустился. – Ох, что-то я совсем расклеился.
      – Мне уйти?
      – Нет, нет, нет! – принялся возражать он. – Это что, значит, вы уйдете наслаждаться себе весной и свободой, а я, бедный одинокий инвалид, останусь тут, брошен и неприкаян? Нет уж, не уходите, побудьте со мною, – дурным голосом пропел он.
      – Никита, скажу вам честно: вас бы на вокальный факультет Гнесинки точно не приняли.
      – Ваша правда, – покорно изрек он. – Мне в школе по пению ставили сплошные двойки.
      – В школе не за голос двойки ставят, а за текст, – уточнила я. – Выучил – не выучил.
      – А я и не учил, – с гордостью признался он. – Но мой голос нашему учителю тоже не нравился. И со слухом у меня тоже неважно было.
      – Что-то в вас многовато пессимизма.
      – Инвалид, что же вы хотите.
      Он снова заохал и, кажется, даже побледнел. Я с тревогой склонилась над ним:
      – Никита, вам плохо? Может, лекарство дать?
      Не успела я ничего сообразить, как он резким движением обхватил меня за плечи и притянул к себе.
      – Да, мне плохо, – глаза его лихорадочно блестели. – Мне нужно лекарство. И это лекарство – вы!
      – Никита, что вы! Пустите!
      Я изо всех сил пыталась вырваться, но он не ослаблял объятий, мои же маневры были ограничены. Я боялась ненароком ударить его по больной ноге.
      Лицо его неумолимо приближалось к моему.
      – Я хочу тебя поцеловать, – шептали его губы. – И ты тоже этого хочешь. Я же вижу.
      Наши губы слились, и я забыла обо всем. И он забыл. Даже о своей больной ноге...
      Когда я поглядела на часы, меня подбросило на кровати.
      – Ты куда? – всполошился Никита.
      – Куда, куда. Что я теперь скажу на работе? У меня после тебя должны были состояться две очень важные встречи. На одну я уже опоздала, да и на вторую не уверена, что успею.
      – Плевать, – обнял меня Никита. – В Москве всегда все вечно опаздывают. Пробки.
      – Пробки! – воскликнула я. – Но не на три же часа!
      – Позвони и скажи: замок сломался.
      – Какой еще замок?
      – Была у клиента, а у него в дверях замок заклинило, и теперь ты выйти не можешь. Пускай кто-нибудь тебя заменит.
      – Мне не поверят!
      – Не скажи. Почти у всех моих знакомых хоть раз в жизни замки ломались, даже в элитных дверях. Успокойся, поверят. Уверяю тебя, это актуальная тема. Главное говори: «Сидим и ждем слесаря». Что есть почти правда, – и он засмеялся.
      Я кинулась звонить. Как ни странно, мне действительно сразу поверили, принялись сочувствовать и всем наличным составом «Фиесты» давать советы.
      – Вот видишь, – Никита был очень доволен.
      – Все же мне надо ехать.
      – Э-э, нет. Я столько времени ждал.
      Он снова начал меня целовать. Я слабым голосом проговорила:
      – Так и быть, еще часик.
      И тут раздался звонок домофона.
      – Охранник, будь он неладен, – в сердцах бросил Никита. – Кого там еще принесло? Глаша, подойди, пожалуйста, спроси.
      Из домофона послышалось:
      – К вам снова посыльный из «Каро-сервиса». Пускать?
      – Сейчас выясню, – отозвалась я.
      Пришлось возвращаться в спальню.
      – Никита, там опять этот поющий цветочник. А ну признавайся, ты второго романса ему не заказывал?
      – Нет, клянусь. Это его собственная инициатива. Посылай куда подальше. Он мне уже надоел.
      – Не пускайте, – сообщила охраннику я. – Мы не заказывали.
      Из трубки донеслись возмущенные вопли.
      – Вы в получении расписаться забыли, – перевел мне вопли студента охранник. – А их за это в магазине штрафуют. – Судя по сочувственному тону, он проявлял солидарность со студентом.
      Мне тоже стало жаль восходящую звезду вокала.
      – В таком случае пропустите. Ой, но я ведь совсем голая! – вырвалось у меня.
      В трубке хрюкнули. Ну и дура же я! Ляпнула, не отключившись!
      – Не волнуйтесь, он подождет, пока вы оденетесь, – охранник то ли решил меня успокоить, то ли издевался.
      Певец-посыльный предстал пред мои светлые очи минут через пятнадцать. Вид у него был одновременно оскорбленный и смущенный, а на меня он украдкой поглядывал так, словно я была еще неодета, что в свою очередь заставило смущаться меня. Я расписалась в квитанции.
      – Никогда еще таких трудных клиентов не было, – буркнул он, пряча бумажку в карман.
      – Вам бы моих клиентов, – гордо отозвалась я и немедленно пожалела.
      Судя по выражению его лица, он интерпретировал мой ответ по-своему и многозначительно бросил:
      – Бывает.
      Ну естественно. Голая женщина в не принадлежащей ей квартире, у которой бывают клиенты! У него не осталось сомнений, чем я занимаюсь. Да и у меня на его месте, наверное, тоже не осталось бы. Несмотря на это, в его взгляде сквозило уважение. Я перевела это так: дама хоть и не юная, а спросом пользуется. Вон в какой дом выписывают, да еще заказывают для нее цветы с серенадой.
      Я уже собиралась с ним распроститься, когда в переднюю приковылял из спальни Никита в халате.
      Вид вновь прибывшего вызвал новый всплеск интереса у цветочного певца. Видимо, теперь он окончательно убедился в характере моей трудовой деятельности. Я не сомневалась, что по возвращении в «Кару» он обсудит с коллегами «интересных клиентов». Стыдно было ужасно.
      – Это вам, – протянул посыльному сложенную купюру Никита. – В порядке компенсации за забывчивость моей подруги.
      Достоинства купюры я разглядеть не успела, так быстро цветочник-певец засунул ее в карман. Однако, судя по всему, он остался доволен и с улыбкой воскликнул:
      – Обращайтесь, пожалуйста, в любой момент! Я сейчас арии из итальянских опер разучиваю. Со следующим заказом могу исполнить. А хотите, одну спою прямо сейчас? Так сказать, на прощание и в качестве бонуса.
      – Нет, нет, нет, спасибо большое, – я поспешила остановить его. – Отложим до следующего раза.
      Я вовремя захлопнула дверь, потому что Никита уже сполз на пуфик под вешалкой и корчился от беззвучного хохота.
      – Ой, не могу! – в следующий миг простонал он.
      – Так тебе и надо. Сам виноват, – с напускной суровостью проговорила я. – На будущее поостережешься заказывать такие дурацкие вещи.
      – Какое там будущее! – продолжал хохотать он. – Будущего не будет. Я прямо сейчас умру. Надо же, итальянские арии! Это под какие же цветы, интересно?
      – Полагаю, Никита, ты тут цветами не отделаешься, придется тебе кипарис покупать.
      – П-прекрати, Глафира, – он уже заикался. – Это, значит, для итальянских арий кипарис, а если я закажу ему для тебя исполнить что-нибудь из «Ивана Сусанина», то он принесет тебе елку?
      – На «Ивана Сусанина» потянуло? Никак решил заманить меня на болото и бросить?
      – На болото и бросить – нет, а заманить – да. Ой, помоги мне дойти до кровати. Что-то опять нога барахлит.
      Я, естественно, отказать ему в помощи не могла, и мы потом еще долго оставались в спальне...
      Домой я явилась довольно поздно, изо всех сил стараясь не сиять лицом. Свой светящийся лик я спрятала за корзиной, которой и суждено было принять первый удар. Конечно же, в передней при моем появлении немедленно возникла Мавра.
      – Мама, у тебя опять мобильный отключился. О-о-о... – Она увидела корзину. – Ну естественно, до телефона ли тебе было! Опять трудный клиент?
      – В общем, да, – пролепетала я. – Можно и так сказать.
      – Судя по размерам корзины, тяжелый у тебя выдался день, – сказала Мавра.
      – Ох, – только и смогла я произнести в ответ.
      – Сперва были просто букеты, теперь эта клумба, – Мавра фыркнула. – Если так дальше пойдет, скоро он тебе цветочный магазин подарит. А ты не отказывайся. Мы с тобой тогда быстренько деньги на поездку соберем.
      Поставив корзину на пол, я села. К Мавре присоединилась Сашка и тоже начала охать над тюльпанами, а потом сестры заспорили, как лучше поступить: оставить цветы в корзине или вытащить и расставить по вазам? Я была рада. По крайней мере, никто не обращал на меня внимания.
      Спор затягивался. По мнению Мавры, цветы следовало вынуть и разделить на три больших букета. Тогда ни одно помещение в нашей квартире не будет обделено. За исключением, конечно, ванной и туалета, но там букеты из-за тесноты ставить как-то даже глупо. Хотя если верить глянцевым журналам, вполне модно.
      И вдруг меня клюнуло: а что это я расселась? Надо хоть мобильный на подзарядку поставить, мне, небось, уже обзвонились!
      Едва я подключила телефон, раздался звонок. Это был Никита. Говорить при девчонках мне не хотелось, а они продолжали пристраивать корзину, и ни одно место их не устраивало. Выйти из комнаты я тоже не могла: мобильник подзаряжался, держа меня на коротком шнуре. Пришлось мне быть краткой и очень официальной.
      – Никита Сергеевич, рада вас слышать, но, к сожалению, я сейчас занята. Перезвоню вам завтра.
      – Завтра так завтра, – несколько обиженно произнес он. – Я просто хотел сообщить, что ты забыла у меня всю документацию по моему юбилею и еще по чьему-то другому торжеству. Если тебе это нужно, заезжай прямо завтра с утра. Я не против, буду ждать.
      Я тоже была не против, еще как! Однако ехать завтра утром к Никите получалось совершенно не с руки. С другой стороны, бумажки мне были нужны позарез. Не по Никитиному, конечно, юбилею, а по тому, как он выразился, чьему-то другому торжеству.
      – Хорошо. Приеду.
      – Ура! – возглас Никиты достиг ушей девчонок, и обе с большим интересом уставились на меня.
      Резко отвернувшись, я сухо произнесла в трубку:
      – Значит, договорились, Никита Сергеевич, завтра ровно в девять я у вас.
      – Замечательно! – снова заорал он, но я отключилась и, повернувшись к девчонкам, объяснила:
      – Клиент в стельку пьян.
      – Это тот самый, трудный? – поинтересовалась Мавра.
      Отведя глаза, я кивнула:
      – Никуда не денешься. Работа есть работа.
      – Естественно, – вздохнула Сашка.
      А Мавра вдруг спросила:
      – Мать, мы в Англию-то по-прежнему едем?

      Утром по пути к Турову я начала морально себя готовить к встрече с охранником. Вчера ощущение было не из приятных. Когда я уходила, он так на меня поглядел! Ехидно и одновременно оценивающе. Убеждена: они с певцом-посыльным подробно меня обсудили и пришли к вполне определенному выводу насчет рода моих занятий. Стыд и позор! Хорошо еще, у меня с собой была корзина. Уткнув в тюльпаны пылающее лицо, я проскользнула на улицу. А сегодня мне что, сумкой прикрываться? Однако меня ждал приятный сюрприз: охранник сменился, и я с гордо поднятой головой назвала сидящему в будке совершенно незнакомому человеку свою фамилию и номер Никитиной квартиры.
      Охранник любезно распахнул передо мной дверь.
      – Проходите, пожалуйста, Никита Сергеевич предупреждал.
      Никита по-прежнему прыгал на костыле, правда, уже гораздо бодрее. Сильно подозреваю, что накануне он преувеличивал степень своей нетрудоспособности. Если же нет, то следовало признать, что нога его проходит не по дням, а по часам. Отбросив костыль, он заключил меня в крепкие и пылкие объятья.
      – Прекрати! – сопротивлялась я. – Весь макияж размажешь, а мне бежать надо.
      – Работа не волк, в лес не убежит, – покрывая поцелуями мою шею, возразил он.
      – Очень даже может убежать. Стоит упустить одного клиента, за ним другие потянутся. И чем я буду семью кормить?
      – А если я компенсирую? – Он начал расстегивать мою блузку.
      – За кого ты меня принимаешь? – Я возмущенно его оттолкнула.
      Никита пошатнулся и едва сохранил равновесие.
      – Глаша, со мной сейчас так нельзя. Могу ведь и упасть.
      Он вновь сделал шаг ко мне.
      – Успокойся, ни за кого я тебя не принимаю. Просто очень хочется, чтобы ты осталась.
      – Я уже вчера осталась. А если хочешь, могу заехать после работы, но для этого мне сейчас надо срочно уйти.
      Он тяжело вздохнул.
      – Н-да. Самостоятельная женщина – это не всегда хорошо.
      – Найди себе несамостоятельную, – порекомендовала я.
      – Еще хуже, – махнул рукой Никита. – Во-первых, с ними скучно, а во-вторых, они как пиявки.
      – Сейчас больше ты на пиявку похож!
      – Железная логика, – усмехнулся он. – Ты – занятая, деловая женщина, а я инвалид, прикованный к дому. И из-за этого становлюсь занудным, болтливым и навязчивым. Ладно, вот твоя папка, – протянул он мне мои бумаги, – и мотай отсюда быстрее. Иначе я за себя не отвечаю.
      Я тоже за себя уже почти не отвечала, поэтому спешно ретировалась. Вслед мне послышалось:
      – Только постарайся прийти пораньше!
      Весь день я честно пыталась работать, однако мысли мои то и дело возвращались к Турову и к нашей вчерашней встрече. Результат не замедлил сказаться. Я пропустила мимо ушей половину того, что говорили мне клиенты, да и сама через раз отвечала невпопад. На третьей встрече мы оказались вместе с Алкой, колдовали над оформлением крупной корпоративной вечеринки. Когда мы вышли и сели в мою машину, чтобы доехать до нашего офиса, Алка без обиняков заявила:
      – Не знай я твоих нынешних обстоятельств, наверняка решила бы, что ты влюбилась.
      – Почему?
      – Потому что ты сегодня сама не своя, все отвечаешь и делаешь невпопад, а на роже твоей царит счастливая идиотская улыбка.
      – Улыбка – вежливость для клиента, – я попыталась сбить ее со следа.
      – Не свисти! – отрезала Алка. – Уж я-то знаю, когда ты вежливая, а когда тебя распирает от счастья. Что случилось-то, какая радость на горизонте? Неужто Дима наш премию отвалил? Или крупные чаевые обломились?
      – Экая ты меркантильная.
      – Речь в данном случае не обо мне, а о тебе. Так вот, такая блаженная улыбка появляется на лице у нормальной женщины только в двух случаях. Или мужик, или куча денег. В твоем случае мужика на обозримом пространстве пока вроде не просматривается, из чего я делаю вывод, что на тебя неожиданно свалились деньги. И мне интересно, откуда? Может, и я там могу поживиться?
      – Денег, увы, нет, – вынуждена была признаться я.
      – Значит, мужик? – Алка резким движением прижала сумочку к груди. – Не верю! Когда ж это ты успела?
      – На этот вопрос трудно дать однозначный ответ.
      – Ой, рассказывай! Умираю, хочу все знать!
      – Да в общем, особо и рассказывать нечего. Начало ты и так знаешь...
      – Знаю? Начало? – Она пожирала меня жадным взглядом. – Неужели ты за моей спиной уже с Лебедевым списалась?
      – При чем тут твой Лебедев?
      – А кто? – И тут до нее дошло: – Глаша, неужели Туров?
      – Он самый, – подтвердила я.
      – Ну ты даешь! – оглушительно заорала она. – Аптечную сеть подцепила!
      От неожиданности я резко ударила по тормозам, за что немедленно получила множество кратких, но крайне выразительных нецензурных комплиментов от ехавших рядом коллег.
      – Алла, что ты несешь? Какая аптечная сеть?
      – Балда ты! Твой Туров – владелец сети «Парацельс». Неужели сама не знала? Удивляюсь тебе: влюбиться в мужика, ничего о нем не выяснив.
      – Ну, вообще про аптеки он что-то говорил. Но я думала, он какой-нибудь топ-менеджер.
      – Хозяин он, хозяин! Создал эту свою сеть лет пять назад.
      – То-то он мне говорил, что только в сорок пять лет жить по настоящему начал, – вспомнила я. – И у него впервые появилось ощущение, что от него что-то действительно зависит.
      – Вот в этом вся ты! – воскликнула Алка. – Он тебе такое сказал, а ты не поинтересовалась почему. Ну подруга! Поистине дуракам везет! Другие стараются, из кожи вон лезут. Молодые, красивые! И ничего! А эта сидела себе сложа руки и отхватила «Парацельса»! Где ж справедливость-то, а?
      Я почувствовала себя вправе обидеться.
      – Значит, по-твоему, я старая уродина и подобного недостойна?
      – Ты прямо как Вовка! Все мои слова наизнанку выворачиваешь! – возмутилась она. – Совсем не старая и очень даже привлекательная. Но сложа руки сидела, вернее, несмотря на мои настойчивые призывы, не желала поднять задницу и посуетиться, потому я и удивляюсь. Само ведь приплыло. А еще говорят, под лежачий камень вода не течет. Оказывается, течет, и еще как! Водопадом! Ну же, ну, рассказывай дальше. У вас... было?
      – Да. Вчера.
      – Как?
      – Ой, ты знаешь, так хорошо!
      – И как же ты умудрилась так оперативно его в койку затащить?
      – Он сам меня затащил.
      – Что, прямо в ресторане? Отдельный кабинет взял? – У подруги от волнения срывался голос, а бедную свою сумку она совсем затискала.
      – Алка, я пока еще все-таки приличная женщина.
      – Значит, домой к себе привела?
      – Ведь объясняю: он меня затащил, а не я его. У себя дома.
      – И после этого она называет себя приличной женщиной!
      – Он пригласил меня по делу, потому что у него нога болела.
      – Все ясно, – многозначительно изрекла Алла. – И как он?
      – Потрясающе, – выдохнула я. И немедленно добавила: – Только на подробности не надейся.
      – Вот вечно с тобой так, – с досадой произнесла она. – Самого интересного никогда не добьешься.
      – Какая есть. Переделывать уже поздно.
      – А он тебе что-нибудь обещал или просто...
      – Он мне ничего, зато я обещала сегодня вечером снова к нему приехать. Он потребовал.
      – Ты что-то умеешь в постели, чего я не умею?
      – Фу, какая пошлятина!
      – При чем тут пошлятина? Просто пытаюсь понять, чем ты его так покорила? Все-таки богатый мужик.
      – Интересно, чем богатый отличается от обычного?
      – Тем, что у него выбор больше.
      – Может, поэтому ему и сложнее.
      – Ой, Глашка, не знаю, ты меня потрясла до глубины души. Честно признаюсь: от тебя не ожидала. Слушай, а ты сразу поняла, что в него влюблена?
      – Теперь уже и сама не знаю. То есть сейчас мне кажется, что я с самой первой встречи в него влюбилась, просто признаваться себе не хотела. Боялась. Он же вроде никаких сигналов не подавал.
      – Это только тебе так казалось. Я же тебе давно говорила, что подавал.
      – Сигналы какие-то странные были. Двусмысленные.
      – А он-то про себя что говорит?
      – Ничего он не говорит. Он действует.
      – Это правильно, – одобрила Алка. – Иначе с твоей мнительностью он бы еще два года дожидался, пока ты распознаешь его сигналы. Глаш, но все-таки он хоть на какие-то перспективы намекал? Вы долго вместе-то были?
      – Целый день. До позднего вечера.
      – И еще сегодня позвал. Значит, понравилась, ну а в будущем-то что?
      – Не знаю. Да и какое можно строить будущее, если мы по-настоящему только день знакомы? Как получится, так и получится. Ой, Алка, мне так хорошо, что даже страшно.
      – А мне страшно, что ты о будущем не задумываешься. Нельзя такие вещи на самотек пускать.
      – Подруга, не отравляй мое счастье своим занудством! И вообще, вдруг меня сейчас захватило, а через неделю остыну.
      – Вот уж фигушки! Я тебя знаю. Если тебе кто понравился, дальше только сильнее прикипать будешь. Только будь осторожна. Не обожгись!
      Мы стали встречаться с Туровым каждый день, вскоре вопросы возникли не только у Алки, но и у моих дочерей. Сашка, зайдя однажды вечером на кухню, где я с аппетитом перекусывала, восстанавливая силы после очередного бурного свидания с Никитой, осторожно осведомилась:
      – Мама, ты ничего не хочешь мне рассказать?
      – У Мавры научилась?
      – Просто ты последнее время какая-то сама не своя. Поздно приходишь...
      – Ты тоже не рано приходишь, – отбила я выпад.
      – Нет, если тебе не хочется, можешь, конечно, не рассказывать, – словно бы спохватилась она.
      – Да пока мало что могу рассказать. Познакомилась с одним человеком, встречаемся, но надолго ли...
      – Я за тебя рада, – сказала Сашка, однако лицо ее выражало сомнение. – А про нас с Маврой он знает?
      – Знает. Он все про меня знает.
      – А ты про него?
      – И я.
      – И общие знакомые у вас есть?
      Вот что ее волнует!
      – Сашка, успокойся. Это не какой-нибудь проходимец, а вполне солидный и обеспеченный человек, и в отношении меня у него никаких корыстных соображений.
      – М-м-м, – понимающе, протянула в ответ моя старшая дочь. – Слушай, а Мавре это можно сказать? Она ведь тоже... – Сашка осеклась.
      – Волнуется, – помогла я ей. – Конечно, скажи.
      Это только облегчало мою задачу.
      – Мама, а ты не хочешь его познакомить с нами? – продолжала она.
      – Пока нет. Вот когда пойму, куда наши отношения идут, тогда и познакомитесь. Или, наоборот, никогда не познакомитесь.
      – Что, так все неясно? А мне-то казалось... У тебя последнее время такой счастливый вид! Прямо помолодела.
      – Сашка, я действительно очень счастлива, но живу сегодняшним днем. Страшно мне в будущее заглядывать. В общем, мои дорогие, наберитесь терпения и не терзайте мать понапрасну.
      – Да я не терзаю. Если тебе хорошо, то и нам хорошо!
      – Вот и славно. И не тревожься: если соберусь замуж, вы с Маврой первые узнаете.
      Сашка снова насторожилась:
      – Даже так?
      – Все в жизни случается. – Я пожала плечами. – Иные и в семьдесят замуж выходят, причем первый раз.
      – За первый раз я спокойна, – хохотнула она. – Тебе не грозит. Только, знаешь, если действительно соберешься за него замуж, прежде чем дать окончательный ответ, познакомь нас с ним.
      – Торжественно обещаю!
      Однако ни о каком замужестве пока даже речи не было. Мы с Никитой просто продолжали встречаться при любой возможности. Правда, оба мы были люди занятые, и порой, чтобы выкроить время друг для друга, приходилось изрядно постараться.
      Он часто уговаривал меня остаться на ночь. Я неизменно отказывалась. Неудобно было перед девчонками. Пока я ночую дома, они могли думать, будто Никита просто за мной ухаживает. Если же я начну у него оставаться, им, особенно Мавре, окончательно станет ясно, что у нас уже очень близкие отношения, а я не спешила укреплять их в подобной мысли.
      Осталась я у Никиты лишь один раз, да и то в загородном доме, куда мы поехали на разведку, чтобы решить, можно ли там провести юбилей. Туровские владения находились всего в тридцати километрах от Москвы. Участок огромный. Минимум полгектара, а возможно, и больше. Но дом, к моему удивлению, оказался небольшим. Максимум человека на четыре обитателей. Правда, там было очень уютно. Полная противоположность Никитиной городской квартире. В его загородном жилище чувствовалось присутствие человека с определенными вкусами и склонностями.
      Спальня на втором этаже была обставлена просто, даже аскетично. Зато огромная гостиная-бильярдная внизу являла собой настоящую холостяцкую берлогу. Два бильярдных стола. Удобная мягкая кожаная мебель, словно бы уже старая и слегка потертая. Дубовые книжные шкафы. Уж не знаю, действительно старые или состаренные, но книги в них стояли и лежали явно не новые! Как объяснил мне Никита, часть их принадлежала еще его дедушке, а остальное они с отцом собирали. От себя замечу: не только собирали, но и много читали. Туровская библиотека существовала явно не напоказ, а для души. Никита, правда, посетовал, что с тех пор, как у него свой бизнес, читать ни времени, ни сил почти не остается. Счастье еще, что в молодости успел начитаться.
      – Между прочим, дизайнер на мою библиотеку очень косо глядел, – продолжал он. – Часть книг уговаривал одеть в одинаковые кожаные переплеты, а от остального, как он изволил выразиться, барахла вообще избавиться. Но это же не барахло, а память. Вот, например, «Васек Трубачев и его товарищи». Погляди на надпись. Пионера Никиту Турова наградили этой книжкой за то, что он собрал макулатуры больше всех в классе. Это ведь исторический документ и кусок моей жизни. До сих пор помню, как я собирал эту макулатуру. Всех соседей в подъезде раскулачил! А для дурака-дизайнера это пустое место, куча старой бумаги.
      Бережно спрятав «Васька Трубачева», Никита извлек с другой полки замызганный томик Чехова.
      – Представляешь, тот же дизайнер мне говорит: «Никита Сергеевич, у вас есть полное собрание сочинений этого автора, так зачем вам дубликат, к тому же такой грязный? Издание ведь не ценное. Я консультировался со специалистами». Но для меня-то оно ценное! Мне его моя первая любовь подарила на шестнадцатилетие. Я с ним тогда вообще не расставался. В школу с собой носил, а по ночам под подушку прятал.
      Я думала, Никита опять покажет мне надпись, однако он, убрав томик на место, закрыл стеклянную створку.
      – У меня подобных сокровищ целый шкаф, – тоном ревностного хранителя музея сообщил он.
      Я указала на стену над камином, где висели ветвистые оленьи рога и кабанья голова.
      – А это, наверное, твои охотничьи трофеи?
      – Терпеть не могу охоту, – брезгливо поморщился он. – Нет, пострелять-то люблю, но только в тарелочки. А рога – дизайнера. И кабанья голова тоже. Он мне еще чучел каких-то птиц наволок. Фазан, глухарь... Но на них парша напала. Червяки полезли, ну я их и сжег в саду. Сразу дышать легче стало. Рога и кабан, правда, крепкие оказались. И пусть висят. Рога даже удобные. Я их на новый год вместо елки украшаю.
      – Понятно. Уютное холостяцкое жилище. Небось вечерами сидишь тут в своем кресле, виски потягиваешь, – я кивнула в сторону набитого бутылками с самыми разнообразными напитками бара, – трубку закуриваешь...
      – Глаша, ты ведь знаешь, я не курю.
      – Ну может, иногда себе позволяешь.
      – Не позволяю. Прекрасно всю жизнь без этого обходился. То есть в ранней молодости пробовал несколько раз, но никакого удовольствия. Только голова болела.
      – Как же мне повезло-то! Встретить мужчину без вредных привычек...
      – Вот и цени, – хмыкнул он. – Ладно, пошли осматривать окрестности.
      На участке гости, конечно, могли развернуться, но только при хорошей погоде. А если вдруг дождь зарядит? Дом все-таки маленький, много народа в нем не поместится. Да и в хорошую погоду часть гостей наверняка захочет остаться переночевать. Куда он их пристроит?
      Я поделилась с Никитой своими сомнениями.
      – А мне-то как раз хотелось именно здесь развить детскую тематику, – принялся он объяснять мне свой замысел. – Представляешь, натянем тент, под ним поставим столы. На них – ситро, блюда с бутербродами, в общем, то, о чем мы с тобой говорили. Мужики придут и припухнут. А мы им потом вынесем все, что полагается: закуски, выпивон, шашлыки. Можно и свинку или барашка на вертеле сделать, прямо на воздухе. А вот тут, за кустами, разобьем палаточки. Я знаю, где их напрокат взять. Устал – можно пойти прилечь. И переночевать тоже.
      – Ага. А за теми кустами – биотуалет? – пришло мне в голову.
      Никита задумался.
      – Вопрос, конечно, актуальный... Полагаешь, тех трех, что в доме, не хватит?
      – Возможно. Особенно если народ ночевать останется. Но если зарядит дождь, людей в палатки не положишь.
      – Положить-то положишь, но, боюсь, не поймут и тем более не оценят, – в свою очередь засомневался он. – Итак, Глаша, насколько я понимаю, ты агитируешь за ресторан.
      – Конечно, банальнее, но зато надежнее, – подтвердила я. – В конце концов можно снять какой-нибудь загородный. Я подумаю, что лучше подойдет. И потом, такая толпа народа загадит весь твой участок.
      – Если честно, я тоже этого боюсь. Затопчут все мои зеленые насаждения. А они у меня дикие и к нашествию орд непривычные. Здесь все растет естественно. Садовник лишь подправляет, чтобы участок окончательно в джунгли не превратился, прореживает, сушняк убирает. Мне нравится жить как в лесу. Вот еще соберусь, за этим лужком прудик искусственный сделаю, карпов туда запущу...
      – И комаров у тебя разведется гораздо больше, чем карпов, – хихикнула я.
      – Господи, с кем я связался? Ни капли в тебе романтики.
      – Наверное, не там искал. Тебе бы сюда какую-нибудь русалку...
      – Замечательная идея, Глаша. В пруд, вместо карпов! А может, и вместе!
      – Вот вся ваша мужская романтика. Сам в теплом доме, а женщина – в грязном пруду!..
      – То есть, насколько я понимаю, на пруд ты не согласна. Тогда пошли в теплый дом.
      Еще немного поколебавшись, Никита принял мои доводы насчет ресторана. Я очень надеялась, что это окончательное его решение. Времени до юбилея оставалось уже совсем мало. Мне следовало успеть все подготовить до нашего с Маврой отъезда в Англию. Тогда, по крайней мере, буду спокойна, что ребята без меня справятся, и Никитин юбилей пройдет на высшем уровне.
      Как-то так вышло, что я ему не сказала про нашу с Маврой поездку, которая придется как раз на его торжество. Сперва считала, что это вообще не имеет значения, а потом боялась сглазить: вдруг визы не дадут. Когда же они оказались у меня в руках, я наконец ему сообщила, что уезжаю и, как мне ни жаль, на его юбилее присутствовать не смогу, однако в «Фиесте» все, кто нужно, проинструктированы, и он может не волноваться. Праздник будет организован не хуже, чем в моем присутствии.
      Я не знала, какая реакция последует с его стороны, однако, по моему собственному разумению, наш с Маврой отъезд лишь облегчал ситуацию и для Никиты, и для меня. Положение-то получалось довольно двусмысленное. Останься я проводить Никитин праздник, нам пришлось бы перед гостями тщательно скрывать свои истинные отношения. Вряд ли он стал бы в подобной ситуации представлять меня друзьям и знакомым как свою женщину. В его кругу это наверняка было бы странно. А если бы он не стал меня никому представлять, мне было бы неловко и унизительно. С моим же отъездом вопрос попросту снимался, и обе стороны без ущерба для собственного самолюбия и репутации могли вздохнуть с облегчением.
      Однако Никита неожиданно расстроился.
      – Ой, а я так на тебя рассчитывал. Теперь придется с вашими девицами иметь дело. Слушай, – с мольбою продолжал он. – Может, не поедешь? Убежит от тебя, что ли, эта Англия?
      – Никита, я Мавре обещала. Да и оплачено уже все, визы на руках, билеты.
      – Черт с ним со всем! Я тебе компенсирую!
      – Да я не про деньги. Это не главное. Мавре не компенсируешь. Понимаешь, она уже настроилась, она душой уже там. А если мы сейчас не поедем, то до зимних каникул она не сможет никуда вырваться. Но меня-то кто в январе отпустит. Рождество и Новый год у нас самое горячее время.
      – Глаша, это предательство.
      Мне стало так его жалко! Но что я могла поделать?
      – А может, ну его на фиг этот юбилей? – он вопросительно уставился на меня. – Откажусь.
      – С ума сошел! В «Фиесте» мне такого не простят. Своим отказом ты поставишь под сомнение мою профессиональную компетентность. Что генеральный скажет? Сколько времени возилась с клиентом, и совершенно зря.
      – Зато если бы я сейчас отказался, мы с тобой на эти деньги если не на месячишко, то, по крайней мере, недели на две закатились бы в какие-нибудь теплые экзотические края. Представляешь, только вдвоем!
      И тут все рухнуло. Потому что я ляпнула. В шутку. Но он воспринял всерьез.
      – Это что будет, медовый месяц?
      Мечтательное выражение словно стерло с его лица. Глаза заиндевели. Вскочив на ноги, Никита нервно прошелся взад-вперед по комнате. Я совершенно ничего не понимала.
      Наконец он остановился передо мной и, потрясая перед самым моим носом указательным пальцем, принялся тихо, но зло говорить:
      – Давай-ка утрясем этот вопрос раз и навсегда. Я думал, мы с тобой взрослые люди, где-то даже не молодые. Все понимаем. И нас обоих характер наших отношений устраивает. Но, видно, я ошибся. Поэтому хочу, чтобы ты поняла: я не собираюсь предлагать тебе выходить за меня замуж. Уж не знаю, выясняла ты или нет, но я женат. У меня есть семья, сын. Живу я от жены и сына отдельно, однако это мое личное дело, и в подробности посвящать никого не собираюсь. Моя семья тебя не касается. Кстати, наши с тобой отношения тоже никого не касаются. Поняла? Больше я этот вопрос обсуждать не хочу.
      Его слова поразили меня почти насмерть. Вцепившись в ручки кресла, я еле сидела. Казалось, разожми я побелевшие пальцы, и упаду. Неужели это Никита передо мной? Добрый, ласковый, внимательный, заботливый. Никита, которого я уже считала своим. И если мы не виделись хотя бы день, начинала скучать по нему, не находила себе места. Да и он явно по мне скучал. Два раза за время нашего романа ему приходилось улетать в короткие командировки, и он оттуда звонил по два раза в день. А едва вернувшись, назначал свидание и ужасно обижался, если я не могла тут же к нему приехать. Так он ли это передо мной сейчас, или мне померещилось?
      Нет, не померещилось. Стоя передо мной, он ждал ответа.
      – Как же так? – с трудом смогла выговорить я. – По-моему, твоя семья меня очень даже касается. И я невольно ее касаюсь, раз уж так вышло, что полюбила тебя. И почему ты ни разу мне не сказал, что у тебя есть жена и сын? Я ведь тебе о своих девочках очень много рассказывала, а ты молчал! Хотя нет! Ты много раз повторял, что одинок! Никита, зачем же ты меня обманывал?
      – Обманывал? Делать мне больше нечего. Да, я действительно говорил об одиночестве. Но это в душевном плане. Да и в физическом тоже. Я с женой не живу, только сына навещаю. А у нас с тобой замечательные отношения сложились. Легкие, ни к чему не обязывающие. Я даже думал: вот что значит зрелые состоявшиеся люди! Понимаем друг друга с полуслова, ничего не требуем, не давим, не делим. Ты такая независимая, самодостаточная. Не ноешь, не канючишь. Душа радуется.
      – Твоя радуется, а моя теперь нет, – отрезала я. – Наверное, для меня это все серьезнее. Если бы ты мне сказал про свою семью, я никогда не позволила бы нашим отношениям зайти так далеко.
      – Но почему? – Я видела, что он не играет со мной, а искренне удивляется. – У нас же с тобой все прекрасно.
      – Было. До сегодняшнего дня.
      – Почему? – по-прежнему не понимал Никита.
      – Потому что теперь у меня будет ощущение, словно я увожу тебя из семьи.
      – Я не собачка, чтобы меня уводить. Даже не надейся. Это невозможно. Семья для меня свята.
      – Странная святость. Ну хорошо. Если тебе так легче, считай, что я просто не гожусь на роль любовницы. Мне претят отношения, которые не имеют перспективы.
      – Понятно. – Он вздохнул. – Мне-то казалось, ты другая, а выходит, такая же, как все. Тебе главное – замуж.
      Тут я и взорвалась.
      – Ошибаешься. Замуж мне за тебя не надо. Только вот человек я обязательный. Не могу без обязательств. И делить тебя ни с кем не хочу. Для меня это мучительно!
      – Так мы ни о чем не договоримся, – сухо произнес он. – Впрочем, решать тебе: или мы остаемся вместе на моих условиях, либо, увы, разбегаемся.
      – Тогда прощай!
      Я поднялась и, не оборачиваясь, ушла из его квартиры и из его жизни. Он не остановил меня.
      Лежа на широченной Алкиной кровати, я рыдала, а она сидела рядом, гладила меня по голове и приговаривала:
      – Все они, естественно, сволочи, и нас не стоят, но и ты уже тоже не девочка. Разве можно принимать их так близко к сердцу. Только пусти в душу! Все там истопчут. В наши годы пора бы уж панцирь, как у черепахи Тортиллы, нарастить.
      – Но мне было с ним так хорошо! Я поверила, что нашла своего человека! И влюбилась в него, как девчонка! Он такой был добрый, такой внимательный, такой ласковый...
      – Все они ласковые, пока мы под их дудку пляшем. Но, с другой стороны, я тебя не совсем понимаю. Подумаешь, про семью он тебе не рассказал! Во-первых, может, считал, что ты знаешь. А если нет, зачем тебя зря травмировать. Тем более ведь объяснил: он с ней не живет. А хоть бы и жил. Какая тебе-то разница. Замуж что ли надо? Ты там два раза уже побывала. Ничего особо хорошего не увидела. Детей тебе тоже рожать не надо. Две уже есть, да и во всех случаях поздновато, даже если бы ты очень захотела, в чем я сомневаюсь. Ну что, предложил он тебе стать любовницей. Живи, наслаждайся. Мужик, насколько я понимаю, щедрый. Тебя волнует, что у него перед тобой не будет никаких обязательств? Так и у тебя перед ним никаких.
      – Алка, я все понимаю, но так не могу. Меня будто использовали. Как вещь. Но я ведь не ваза. Понравилась – купил, поставил на полку, и стой теперь там. Мне очертили круг, по которому я могу ходить. Так сказать, ареал обитания. Шаг влево, шаг вправо – побег. И пикнуть против не смей. Разное в жизни бывало, но до такой степени меня еще никто не унижал! И, главное, именно тот человек, которому я доверилась! Ну не могу я это принять! Получается, у нас будут отношения только для секса. А мне так не надо. Может, с кем-нибудь другим... Но тогда не должно быть никаких чувств. А если чувства есть – невозможно. Это же мука жить с человеком, половина которого прячется за закрытыми для тебя дверями. Если он закрыл от меня семью и любое упоминание о ней, значит, и другое может от меня скрыть. И в наших отношениях это будет считаться нормальным. Потому что если я раз такое приняла, то и в дальнейшем он может вести себя так же. Можешь, конечно, считать меня наивной и старомодной, но не лежит у меня душа к отношениям с человеком, у которого есть жена. И вовсе я не рвусь за него замуж! Но если он ее не любит, мог бы просто развестись и не напускать таинственности. Странно мне это. И противно.
      – Послушай, а какая у него жена, старая или молодая? – внимательно выслушав меня, спросила Алка. – Сын-то, насколько я понимаю, не взрослый, раз с мамой живет.
      – Не знаю, да и какая теперь мне разница!
      – А вот это зря. Интересно. Тут вопрос, между прочим, принципиальный. Если он молодую жену на тебя поменял, значит, она его сильно достала.
      – Теперь-то какая разница, – повторила я. – Между нами все кончено. И ни на кого он жену свою не менял, давно уже живет один. По всему видно: они разъехались задолго до нашего знакомства.
      – А я бы на твоем месте выяснила. Слушай, он с какими-нибудь своими друзьями тебя знакомил? Могла бы у них спросить.
      – Да нет. Ты знаешь...
      – Ни с кем? – от удивления Алка аж подскочила на кровати.
      – Так получилось. Мы в основном у него дома встречались и почти никуда не ходили, иногда только по-прежнему в рестораны. У нас времени было не так много. Когда выкраивали, старались его провести вдвоем. Я даже еще не успела его со своими девчонками познакомить. К счастью.
      – Понятно, на что у вас уходило время, – многозначительно изрекла Алка. – Но то, что он тебя никому из своих не представил, плохой признак.
      Я молчала. Сама только теперь впервые об этом задумалась.
      – Если мужик своей женщиной гордится, он обязательно ею хвастается, – словно читала мои мысли подруга.
      – Значит, он относился ко мне совсем не так, как мне казалось. Ох, какая же я была дура!
      И зарыв лицо в Алкину подушку, я опять зарыдала.
      – Ой, перестань, слезы еще лить из-за какого-то козла! Этот Парацельс даже одной крохотной слезинки твоей не стоит. Попробуй-ка мыслить позитивно. Ну не тот экземпляр оказался, но что ты потеряла? Ровным счетом ничего, а приобрела многое. Насладилась жизнью, кровь разогнала, почувствовала себя женщиной.
      – Я чувствую себя оплеванной...
      – Это потому что ты сама себя накачиваешь в неверном направлении. А ты успокойся, плюнь на него. Сейчас мы с тобой разработаем вариант номер два. Время перед твоим отъездом еще есть. Парацельс твой еще локти с досады будет кусать! Тем более выглядишь ты сейчас благодаря своему роману... Посвежела, постройнела. Всегда говорю, что здоровый секс полезней самых дорогих фитнес-клубов. Итак, окучиваем Лебедева.
      – Алка, иди ты со своим Лебедевым сама знаешь куда! – Я даже плакать от возмущения перестала. – Я мужиков вообще больше видеть не хочу! Слава Богу, уезжаю, переменю обстановку. Хотя мне и ехать никуда не хочется. Никакого настроения.
      – Глупости. Раз уже едешь, надо воспользоваться случаем. Неизвестно, когда еще такой шанс представится. Встретишься с Лебедевым как миленькая. Вовке по-любому надо с ним поддержать отношения. Он перед отъездом на этюды просил, чтобы я обязательно передала с тобой Лебедеву каталог его выставки. В Лондоне кто-то интересовался. Словом, не отвертишься. Иначе Вовка тебе не простит.
      – Да успокойся. Естественно, передам я Лебедеву ваш каталог.
      – А больше я тебя ни о чем не прошу, – с хитрецой покосилась на меня подруга.
      Кажется, она была уверена, что остальное у нас с Лебедевым выйдет само собой. Ну и пусть.
      Уезжала я в совершенно растрепанных чувствах, хотя времени на них уже не оставалось. Мою энергию поглотили поспешные сборы, которыми мы, конечно же, согласно добрым российским традициям, занимались в последний момент.
      Наши курсы английского разместили в обычной частной школе, ученики которой разъезжались на каникулы. Школа Данкан-холл располагалась в живописном городке Данкан-корт в часе езды от Лондона.
      Привезли нас туда на автобусе, прямо к главному входу. Мы с Маврой ахнули. Настоящий старинный английский замок! Из красного кирпича, с башенками и до самой крыши увитый темно-зеленым плющом. Картинка из сказки!
      – Вот повезло! – воскликнула Мавра. – Я теперь прямо как Гарри Поттер! По-моему, он почти в такой же школе учился!
      Потом, правда, выяснилось, что здание не такое уж старинное, всего лишь конца девятнадцатого века, а корпус, где нас разместили, совсем современный, но тем не менее нам все ужасно понравилось.
      Огромная территория, парк, футбольное поле, еще какие-то там поля для других игр. Даже небольшая конюшня; за отдельную плату там с желающими занимались верховой ездой.
      Группа наша состояла из детей и родителей. Занятия языком организовали раздельно. Дети учились частично в классах, частично в игровой форме. Весь день у них был расписан. Утром они корпели за партами над временами глаголов и прочей грамматикой (в Мавриной группе все уже обладали определенными знаниями английского), потом их вели на поле, где они играли в футбол или лакросс, тоже на английском языке, вслед за чем переключались на лепку или рисование, по-прежнему целиком на английском, затем файф-о-клок. А после него – поход в магазин, где они учились правильно покупать по-английски. В некоторые дни игр не было, и тогда мы все вместе отправлялись автобусом в Лондон на экскурсии.
      Вопреки моим ожиданиям, культурного шока я не испытала. Никак не могла отделаться от ощущения «дежа-вю». Чуть погодя мне стало ясно, в чем дело. Большинство Лондонских достопримечательностей я знала почти наизусть. Тысячи раз видела. На картинках. В кино. По телевизору. Старые добрые знакомые! Их всегда радостно встретить, но, разумеется, потрясения не испытываешь.
      Мавра, правда, относилась к этому по-другому: в силу своего возраста она просто меньше читала и видела, и Лондон стал для нее открытием.
      – Обязательно еще раз сюда хочу, – заявила она.
      Я обещала, что постараюсь. Может, даже следующим летом.
      – А если не получится, то вырасту, заработаю и поеду сюда учиться, – очень серьезно сообщила она.
      Мы, взрослая часть группы, тоже не скучали, подправляя и совершенствуя свой английский, разъезжая по отдельным экскурсиям, которые нам устраивали, включая, естественно, шоппинг.
      Не сразу, но, выбрав время, я позвонила Лебедеву. Как же он мне обрадовался! И на следующий же вечер пригласил нас с Маврой к себе домой. Путь к нему оказался недолог. Он жил на окраине Лондона, недалеко от Данкан-холла, по той же железнодорожной ветке, и встретил нас у станции на машине.
      Пока мы ехали к его дому, Лебедев расспрашивал о Москве. Он жил в небольшом, типично английском двухэтажном коттедже. Крохотный садик спереди, лужайка и сарайчик – сзади. Сарайчик Лебедев оборудовал под мастерскую. Выяснилось, что живописью он давно уже не занимается, а сосредоточился на эмалевых миниатюрах. Он делал их и в Москве, но здесь они пользовались просто невероятным успехом, и Лебедев, по его словам, не бедствовал.
      – Понимаете, Глашенька, занимаюсь чем хочу, материалов навалом, экспериментируй с эмалями, сколько душе угодно. Вот и экспериментирую. От покупателей нет отбоя.
      Миниатюры оказались замечательные. Мы с Маврой долго и восторженно охали. Как же приятно, когда это можно делать совершенно искренне! Растрогавшись, Лебедев вдруг подарил Мавре маленький медальончик с синей диковинной рыбкой. Мавра захлебнулась от радости. Улучив момент, когда хозяин удалился на кухню, она жарко прошептала мне в ухо:
      – Теперь Килька уж точно сдохнет. Авторская работа знаменитого английского художника!
      Я усмехнулась:
      – По фамилии Лебедев.
      – Несущественно, – отмахнулась она. – Я Кильке скажу, что он пишется латинскими буквами с двумя «ф» на конце.
      Лебедев оказался не только великолепным художником, но и неплохим кулинаром. Он угостил нас запеченной бараньей ножкой под мятным соусом и совершенно необыкновенным паточным пудингом, приготовленным на пару.
      – Юра! Вы стали настоящим англичанином, – сказала я.
      Он с крайне довольным видом ответил:
      – Нет, я гораздо лучше. Потому что англичане, в подавляющем большинстве, свою собственную еду готовить не умеют, а я вот освоил и теперь люблю потчевать своих друзей разными местными диковинками. В следующий раз придете, еще что-нибудь придумаю.
      – Спасибо большое, но у нас такой плотный график. Вряд ли еще сможем к вам вырваться, – предупредила я.
      Он заметно расстроился. И мне тоже стало грустно. Очень симпатичный человек. Не случись истории с Туровым, у нас с ним вполне могло что-то получиться. Но Никита все испортил. Я не была готова к новым отношениям. Вот если действительно через год... Теперь-то я знаю, что понравилась Лебедеву. Впрочем, год – долгий срок. Его еще надо прожить.
      Поездка оказалась для меня хороша уже тем, что о Турове я почти перестала думать. Ссадина в душе осталась, но уже начала затягиваться тонкой корочкой. Есть в народной мудрости значительная доля истины. С глаз долой – действительно из сердца вон. А в Англии мне ничто не напоминало о Никите. Только вот день возвращения в Москву неумолимо приближался, и мы с Маврой обе загоревали. Она – потому что хотелось побыть здесь еще и жалко было расставаться с Данкан-холлом и приобретенными там друзьями. Я же страшилась возвращения в мир, где мне все снова начнет напоминать о нашем романе с Никитой. Нет, не права была Алка. Все-таки вместе с ним я потеряла какой-то кусочек своей души. Он украл его у меня и не вернул. И жить прежней жизнью теперь будет тяжело. Я ведь уже другая.
      За два дня до отъезда мы возвратились под вечер с экскурсии в Вестминстерское аббатство. Устали ужасно! У меня даже ноги гудели, а голова распухла от впечатлений: столько исторических и культурных фактов за один день!
      У стойки регистрации меня остановили.
      – Миссис Веслих, – так они произносили мою фамилию. – Вас в холле основного здания ожидает какой-то джентльмен.
      Я растерялась.
      – Боюсь, вы ошиблись. Меня тут никто не может ждать.
      Мгновение спустя меня осенило: нет, может. Это, конечно же, Лебедев. Решил, наверное, попрощаться, а может, Алке с Вовкой что-нибудь передать.
      – Лебедев? – осведомилась я у женщины за стойкой.
      – Да, да, – радостно покивала она. – Джентльмен с русской фамилией.
      – Я тоже хочу Лебедева увидеть, – обрадовалась Мавра.
      У меня возражений не было.
      – Если ты еще жива, пошли.
      Мы направились в замок. В холле меня ждал не Лебедев. Там сидел... Никита. С огромным букетом английских роз в руках. (Впрочем, возможно, они здесь тоже какие-нибудь голландские или бразильские.)
      Завидев меня, он резко поднялся на ноги.
      – Мама, это еще кто? – мрачно уставилась на него Мавра.
      – Знакомый, – коротко бросила я. – Ты иди в комнату, отдыхай, я скоро вернусь. Нам поговорить надо.
      Лицо ее неожиданно просветлело.
      – Ой, я знаю, кто это. Он ведь все время тебе в Москве цветы дарил. Угадала? А ничего мужик. Разговаривай, сколько хочешь.
      – Замолчи и иди в комнату, – шикнула я.
      – Уже пошла, – сделав несколько шагов к выходу, она остановилась. – Ой, а может, я цветы заберу, чтобы маме их потом не тащить.
      Смущенно улыбнувшись, Туров протянул ей букет.
      – А ну быстро верни! – прикрикнула я.
      – По-моему, Мавра права, – сказал Никита. – Неси, неси.
      – Вы даже знаете, как меня зовут? – кокетливо улыбнулась она.
      – Естественно, кто же тебя не знает!
      Мавра из-за букета показала мне оттопыренный большой палец.
      – Иди, иди, – поторопила я.
      Мне хотелось скорее отделаться от нее, чтобы потом решительно избавиться от Никиты.
      Едва она скрылась в дверях, я спросила:
      – Зачем вы приехали?
      – Глаша, перестань. И оставим эти искусственные «вы» для другого случая, который, надеюсь, никогда не наступит. Я приехал не ругаться. Я приехал просить у тебя прощения.
      – А за что просить? У меня свои принципы, у тебя – свои. Они не совпали. Такое бывает. Не понимаю, зачем ты тратился на поездку? Через два дня я вернусь в Москву, там и поговорили бы.
      – Во-первых, я больше не мог ждать. А во-вторых, в Москве ты бы меня к себе не подпустила.
      – Ага, а здесь мне деваться некуда. Что ж, расчет верен. Но как ты выяснил, где я?
      – Саша сказала.
      – Ты и с ней уже успел познакомиться.
      – Твой мобильник отключен, пришлось позвонить тебе домой. Объяснил Саше, что мы с тобой перед отъездом случайно поссорились. Она вошла в положение и дала ваш здешний адрес.
      Предательница! Вчера ведь с ней разговаривала, а она о Турове – ни слова!
      Никита будто читал мои мысли:
      – Мы с ней договорились: она о моем звонке промолчит, чтобы я мог сделать тебе сюрприз.
      – Считай, он состоялся. Только приехал ты зря.
      Скорее бы кончилась эта мука! Видеть его было невыносимо. Мне не хотелось ругаться с ним, наоборот, меня неудержимо тянуло прижаться к нему, так я соскучилась! От злости на себя слезы на глаза наворачивались. Еще немного, и я разревусь. Воображаю, какое это доставит ему удовольствие!
      – А вот и не зря, – тем временем продолжал он. – Во-первых, я хочу попросить у тебя прощения за то, что повел себя как последняя сволочь, идиот и хам. Понимаешь, моя семья – мое больное место.
      – Оставь. Теперь уже я не хочу обсуждать твою семью.
      – Глаша, дай мне договорить. Хотя ладно. Про семью потом, сейчас это уже не важно. Потому что, во-вторых, я приехал сделать тебе предложение.
      – Но ты ведь женат.
      – Сама не захотела выслушать про семью. Дело в том, что я развожусь. Уже заявление подали.
      – Ты же говорил...
      – Глупости, глупости я говорил...
      – Но я не хочу...
      – А я жить без тебя не могу! Попробовал – не получилось. Вот и приехал.
      – Никита, получается, что я свое счастье построю на несчастье других...
      – Никакого несчастья! – в который раз перебил он меня. – В тех отношениях давно уже разруха и пустыня. С сыном мы все равно не каждый день видимся. Он уже привык. Будет к нам приходить. Кстати, они с твоей Маврой почти ровесники. Он только на год младше. И хорошо. Будет им командовать. Она мне, кстати, понравилась. Энергичная барышня. И вовсе не такой цербер, как ты рассказывала.
      – Ох, молодец! Ох, хитер! – воскликнула я. – Не смог меня очаровать, так очаровал мое семейство.
      – Да. И Саша у тебя тоже замечательная.
      – Как быстро ты поменял приоритеты, – еще не до конца оттаяла я.
      – Умоляю, не напоминай мне больше про тот ужасный разговор! Понимаешь, сорвался. Рефлексы сработали. Не представляешь, сколько дам на меня охотилось.
      – Решил заодно похвастаться, какое ты сокровище?
      – Нет, это они считали, что у меня сундуки сокровищ. Уверяю, именно это их интересовало. И когда я услышал про медовый месяц, вдруг на мгновение испугался, будто и ты одна из них. Глупо. Ужасно глупо! Как я потом себя корил! Ведь ты абсолютно права! Мы не можем продолжать так, как было. Это в первую очередь нечестно по отношению к тебе. А ты мне слишком дорога. Я чуть с ума не сошел за последние дни. До того без тебя все стало пусто и бессмысленно.
      – Только не пытайся меня разжалобить.
      – И не думаю. Просто уверен: ты такая замечательная, ты сможешь понять и простить.
      – С чего это ты так уверен?
      – С того, что ты меня любишь, я знаю! А я тебя. И никакие ошибки и глупости не смогут убить нашу любовь. Ну, согласна?
      – С чем согласна? Или на что?
      – Конечно же, выйти за меня замуж. Отвечай быстро.
      – Быстро не могу. Придется тебе подождать до Москвы. Я обещала...
      – Кому? – На лице его воцарился такой испуг, что жалкие крохи обиды, которые у меня еще оставались, моментально исчезли. – Ты тут с кем-нибудь познакомилась?
      – Глупый, я Сашке обещала, что если кто-то попросит моей руки, прежде чем дать согласие, я познакомлю с ней этого человека.
      Он с шумом выдохнул. И правда боялся, что придется выдержать сражение с соперником. Вот смешной!
      – Тогда без проблем. С Сашкой мы уже знакомы. И с Маврой тоже. Чувствую, я им понравился. Сашке уж точно, иначе бы твой адрес не дала. В общем, решай.
      – Ладно.
      Он крепко обнял меня.
      – Скажи как следует.
      – Согласна.
      – Аминь! – громко прошептал он и впился мне в губы.
      За спиной у меня демонстративно закашляли. Видимо, англичане не привыкли к столь демонстративным выражениям чувств, особенно в школе.
      – Сорри, – хором извинились мы и отправились сообщить Мавре о радостном известии.
      По пути я спохватилась:
      – Ой, поздравляю тебя с пятидесятилетием! Как юбилей-то прошел?
      – Никак. Я его отменил. Полагаю, мы с тобой лучше свадьбу устроим.
      – А что в «Фиесте» сказали?
      – Я заплатил им штрафные санкции и привел вместо себя двух новых клиентов. Твой шеф очень доволен.
      Мавра восприняла ошеломляющую новость абсолютно как должное.
      – Мама, я за тебя рада. А то боялась, что ты за Лебедева выйдешь. Он, конечно, тоже хороший, но какой-то замшелый.
      – Кто такой Лебедев? – напрягся Никита.
      – Да художник один, – я поспешила его успокоить. – От Алки посылку ему передавала.
      – У них ничего не было. Они только познакомились. Я свидетель, – серьезно подтвердила Мавра.
      – Поверю на слово, – сказал Никита и, погрозив мне пальцем, добавил. – Только учти: больше никаких художников!
      Наши билеты он поменял. В Москву мы летели вместе. Одной семьей.