Она вызвала меня к себе в кабинет. Я скрипнула зубами и пошла. А куда денешься? Больше всего мне хотелось написать заявление об уходе и, небрежно бросив его сопливке на стол, гордо удалиться. Ух, с каким бы удовольствием я бы это проделала! Но, увы. Я не могла себе такого позволить. Ну почему я не уехала в Краснодар? Была бы сейчас свободна и независима. Ладно, снявши голову, по волосам не плачут, и я с омерзением, но с гордо расправленными плечами шагнула в ее в кабинет.
      Вика стояла возле огромного окна, подоконник которого был девственно пуст. Раньше, при бывшей замше, на подоконнике, можно сказать, цвел зимний сад. Разные фиалки и прочие фикусы и суккуленты. Бывшая замша их обожала и культивировала. Я вообще-то к зелени равнодушна, однако оголившийся подоконник и прочие поверхности в кабинете потрясли меня до глубины души. Раньше тут было уютно, а теперь сделалось пусто и холодно.
      Виктория на сей раз была одета очень скромно. Простая белая майка и прямые темно-синие джинсы. Демократичность одеяния на поверку оказалась еще та. Майка при ближайшем рассмотрении – из чистого шелка и, уверена, на этикетке внутри красовалось громкое имя, прибавляющее к цене как минимум два-три нолика, джинсы тоже не на рынке купленные, и даже не в сетевом магазине. А уж про обувь вообще молчу. Но если не приглядываться – милая скромная старшеклассница или, в лучшем случае, первокурсница.
      Правда, приветливая, но холодная улыбка, которой она меня встретила, вполне соответствовала занимаемой должности. И где только, паразитка, успела научиться! Даже трогательный конский хвостик, в который она забрала свои белокурые волосы, не смягчал впечатления. Для меня была обозначена четкая дистанция. Это меня, с одной стороны, обозлило, а с другой – даже вселило некоторое уважение. Я в ее возрасте наверняка бы так не смогла.
      – Садитесь, Юля, – указала она на стул и, усевшись напротив, добавила: – Может, вы предпочитаете, чтобы я вас называла по имени-отчеству?
      – Совершенно излишне, – я в свою очередь проявила демократизм. – У нас тут это не принято.
      – И замечательно, – тряхнула она хвостом. – Мне тоже так удобнее.
      После такой краткой интродукции Вика перешла к делу:
      – Знаете, я для ознакомления просмотрела все подшивки нашего журнала за последние три года.
      «Лучше бы диплом свой писала», – подумала я, внимая ей с каменной физиономией.
      – И знаете, что настораживает? Наш журнал ориентирован, как следует уже из его названия «Мисс Шик», в основном на молодежную аудиторию. То есть это девушки, правда, уже не тинэйджеры, и молодые незамужние женщины. Грубо говоря, аудитория от восемнадцати, а по нынешним временам, даже от шестнадцати и до тридцати, с натяжкой – до тридцати пяти лет.
      Хм, я уже в этот диапазон прохожу с натяжкой... Никак она мне решила намекнуть, что мой возраст уже на грани и скоро я перестану соответствовать настроениям читательской аудитории?
      Вика тем временем продолжала:
      – Затем я тщательно просмотрела все материалы, опубликованные по вашему разделу – культуры и искусства. Села с калькулятором и подсчитала. Смотрите, что у меня получилось. Средний возраст героев ваших материалов – пятьдесят пять лет. И это притом, что я не учла карикатуриста Бориса Ефимова, которому вообще сто три года. Согласна, случай действительно уникальный, но это не то, к чему всем нам надо стремиться. Юля, средний возраст пятьдесят пять лет вас не настораживает?
      Она, не мигая, уставилась на меня. Я пожала плечами:
      – А почему он, собственно, должен меня настораживать?
      – Потому что мы обращаемся к молодым людям, а вы, в основном, им рассказываете о пожилых. Думаете, им это интересно? Где молодые лица? Где современники?
      Я, с трудом сдерживаясь, процедила:
      – Милая Вика, я им рассказываю о культуре и искусстве. И о людях в этих областях. А известными в восемнадцать лет, как правило, не становятся. Потому что создать что-нибудь стоящее можно лишь после того, как накопишь жизненный опыт. Вот почему, как это ни прискорбно, наши творцы, в основном, люди зрелые, пожилые, а порой даже старые. У нас даже в поп-культуре совсем молодых – раз-два и обчелся. И Джульетт у нас играют тоже достаточно зрелые актрисы, которых предполагаемая аудитория нашего журнала, между прочим, с удовольствием ходит смотреть, да еще в очереди за билетами стоит.
      Мне казалось, что я высказала все это с убийственной иронией, однако на Вику мой монолог не произвел ровно никакого впечатления, и она спокойно и деловито откликнулась:
      – Да, в чем-то вы, наверное, правы, но, тем не менее, я остаюсь при своей точке зрения. У вас крайне примитивный и упрощенный подход к решению поставленной перед вами задачи. Хватаете то, что лежит на поверхности.
      Пепел ненаписанного заявления об уходе застучал в мое сердце!
      – Мне кажется, мы должны все-таки больше ориентироваться на нашу целевую аудиторию, – продолжала плевать мне в душу сопливка. – Ну, посмотрите. Большинство людей, о которых вы писали, бесспорно, люди известные. Но они и без вас известны. О многих можно узнать из энциклопедического словаря. И в Интернете на них по тысяче ссылок. Зачем же повторять в тысячу первый раз? Ну я понимаю еще, юбилей или премию какую-нибудь дали, и то это не всегда повод. Потому что для нашей аудитории эти личности – уже прошлое. Его просто не надо забывать. Но давайте смотреть в настоящее и в будущее. Именно оно в первую очередь волнует нашу аудиторию. Ищите интересных людей, открывайте новые имена! По-моему, это главное!
      Она замолчала.
      – И где же я вам нарою столько новых имен?
      – Это ваша проблема и ваша работа. – Меня опять удостоили вежливой холодной улыбки, смысл которой прочитывался без труда: хочешь соглашайся, не хочешь – убирайся. – Ищите, смотрите, читайте.
      – Что читать? – развела я руками. – Молодых мало публикуют. Издатели тоже гоняются за именами, потому что они приносят гарантированную прибыль. А большинству новых имен – за сорок или уж точно за тридцать.
      – А Монеткина? – возразила Вика с таким видом, будто речь шла, по меньшей мере, о новом Шекспире. – Ее роман «Отдайся!» опубликован уже в двадцати странах. Вы о нем написали?
      – О ней другие писали в таком количестве, что открытия никак не получилось бы, – отбила я выпад. – Да и интервью с ней сопряжено с большими трудностями. Живет она не в Москве, а в Екатеринбурге...
      – Ну, знаете, из-за исторического детективщика мы вас отправляли в Венецию. Это гораздо дороже, чем в Екатеринбург съездить.
      – Этим детективщиком половина нашей «целевой» аудитории зачитывается! – отрезала я. – А Монеткина в свои двадцать лет выдала одну книжку на автобиографическом материале – и умолкла. Все. Больше писать не о чем. Да и содержание ее книги далеко не гламурное. Ау нас, позволю себе напомнить, в названии есть слово «Шик». Она что, вам так нравится?
      – Совсем не нравится, – призналась она. – Но это не имеет никакого значения. Ее читает наша аудитория. Потому что это модно. И «Шик» в нашем названии – не столько гламур, сколько мода.
      – Так, – выдохнула я. – Значит, в следующий номер ставим интервью с Монеткиной?
      – Примитивно мыслите, – поморщилась Вика. – Оглядитесь по сторонам. Вокруг полно молодых – музыкантов, художников, артистов, наконец, кино вовсю развивается. Угадайте среди них будущего гения! Хоть попытайтесь! Приятно ведь оказаться первой.
      Я вышла от нее вся взмыленная. Мне давно уже не устраивали подобной головомойки! И, главное, кто? Девица, которая здесь и десяти дней еще не работает. Господи, ну и влипла! Она ведь теперь с меня не слезет. Свежие молодые лица ей подавай! А если их нет? Рожу я их, что ли. Нет, надо, надо было ехать в Краснодар. И – рожать!
      Зализывать раны я отправилась к Анастасии.
      – Ну бред! Представляешь, Настя, какой бред! – отхлебнув кофе из чашечки, начала я. – Она решила делать журнал всерьез. По-моему, искренне верит тому, что в нем написано. Ты когда-нибудь такое видела? Во наивность!
      – Когда у папы столько денег, можно побыть и наивной, – философски заметила Анастасия.
      – Наивная-то наивная, а отчитывала меня тоном и выражениями задубевшей на руководящей работе шестидесятилетней карги! Откуда она этого набралась?
      – Наверное, тоже от папеньки, – горестно усмехнулась Анастасия. – Со мной она точно так же разговаривает.
      – Значит, не столь уж наивная, – сделала вывод я. – Ощущает кирпичики долларов за спиной.
      – А ты сомневалась?
      – Я бы на ее месте хоть на первых парах вела бы себя поделикатнее.
      – Тебе это не грозит. У тебя уже никогда не будет такого папы. И у меня, впрочем, тоже.
      – Ну, теоретически, если не папу, то «папика» с деньгами мы с тобой еще можем отхватить.
      Настя критически оглядела меня.
      – Знаешь, боюсь, момент упустили. Папикам свежачок подавай. А мы с тобой уже в некотором роде секонд-хэнд.
      – Настя, что-то у тебя сегодня сплошной минор идет.
      – Да мажориться-то не с чего. – Махнув рукой, она достала из шкафчика бутылку ликера. – Дверь запри.
      – Разве она запирается? – удивилась я. – И вообще, тебе-то от кого прятаться? Ты же здесь главная.
      – Была, – угрюмо бросила Настя и, хотя дверь я уже заперла, заметно понизила голос. – Заглянет еще и мигом папочке настучит, что мы пьем в рабочее время и на рабочем месте. Он, между прочим, категорический противник алкоголя.
      – Что, завязал? – обожаю такие истории!
      – Понятия не имею. Но с тех пор как десять лет назад разбогател, ничего, кроме минералки, не пьет.
      – Совсем плохо, – покачала я головой.
      – Кому?
      – Нам с тобой, естественно.
      – Куда уж хуже, – согласилась Анастасия. – Теперь сижу каждый день и думаю: еще хоть месяц дадут главной поработать или нет?
      – У тебя ведь контракт.
      – А что он для них, – Анастасия залпом хлопнула рюмку ликера. Компенсацию в зубы и – «спасибо, до свидания». А может быть, и вообще без «спасибо»!
      Я смотрела на нее и удивлялась. Никогда не предполагала, что наша железная и всегда уверенная в себе Анастасия способна впасть в такое уныние. Вот как ломает человека пошатнувшийся социальный статус! Она будто читала мои мысли:
      – Представляешь, как наши девки теперь злорадствуют! Мол, и на главную нашлась управа.
      – Прекрати! Тебя все так любят!
      В тот момент я была абсолютно искренна, ибо ненавидела сопливку, любила Анастасию, и хотела, чтобы она по-прежнему оставалась нашей главной. С ней все-таки можно и ужиться, и работать.
      – Ой, только не надо. Знаю я, как вы меня любите. Начальство всегда ненавидят. – Она опустошила вторую рюмку. – И не вздумай мне возражать. Это азбучная истина.
      Возражать я не стала, однако расстроилась. Ведь я и сама была в некотором роде небольшим начальником. Выходит, меня тоже ненавидят и сейчас злорадствуют, что меня обошли с повышением? Противно. Хотя по большому счету, конечно, плевать. Меня сейчас больше волновали мои «бараны», к которым я и вернулась.
      – Настя, ты представляешь, ей теперь мои знаменитости в журнале не нужны. Подавай ей неизвестных! А кому они, неизвестные, нужны? Кто про них захочет читать?
      – Никто, – подтвердила она. – Чтобы начали читать, их еще раскрутить надо.
      – Золотые слова, – подхватила я. – Значит, что? Я должна сперва их найти. Потом соответствующим образом подать, чтобы читатели обратили внимание, а оно мне надо? Ведь это уже реклама. А с какой радости мне какой-нибудь компании или издательству экономить рекламный бюджет. И вообще это не мое дело. Моя функция – рассказывать о людях, которые интересны читателю. А она хочет заставить меня за бесплатно пиарить неизвестно кого. Нет, по-моему, она вообще ничего не соображает.
      – Полный подрыв основ, – возмутилась Анастасия. – В трубу же вылетим.
      – Главное теперь, оказывается, я должна писать только о молодежи, а где я ей столько возьму? У нас ведь пока куда-нибудь пробьешься, состаришься.
      – Вот мы с тобой здесь почти и состарились, – загрустила Анастасия. – Из кожи вон лезли, журнал создавали, хороших тиражей добились. А теперь наши усилия псу под хвост!
      – Точно! – воскликнула я. – У меня столько наработок, столько связей, а теперь это никому тут не нужно. Молодых гениев любой может открывать. А ты попробуй про известного написать так, чтобы новое в нем открыть!
      – Вот именно! – горячо поддержала меня Анастасия. – Это как раз твоя сильная сторона, тут ты настоящий ас. Потому я тебя к нам и переманила. И не жалею.
      – Сколько мне писем читатели шлют, – мне хотелось еще похвалить себя. – Выходит, им интересно! И никого не волнует, что моим героям сорок и шестьдесят, а не двадцать. Люди как раз и клюют на тех, кто что-то сделал, вне зависимости от возраста. И потом мы ведь не журнал для пэтэушниц! Мы обращаемся к женщинам с образованием.
      – Это мы с тобой, Юль, понимаем, – почти прорыдала Анастасия. Вдруг лицо ее просветлело. – А может, тебе самой какого-нибудь молодого гения придумать?
      – То есть? – не поняла я.
      – Ну, вроде писем, которые мы якобы от читателей пишем. Ой, никогда не забуду, как мы первый номер сдавали! В формате обязательно предполагались ответы на письма читателей. А откуда их возьмешь, когда журнала еще в продаже нет. Вот мы всей редакцией и изощрялись.
      – А что с тех пор изменилось? – подхватила я. – До сих пор приходится эти письма самим рожать. То есть читатели-то нам и сами пишут, и вопросы задают, но как-то все не о том и совершенно дурацкие. Вот и приходится придумывать письма на тему, которую хотим затронуть. Так редко бывает, чтобы написали дельно и складно.
      – Сейчас-то мы уже давно руку набили, – сказала Настя, – а тогда все впервой было. Но ничего, справились. Наврали. Вот так и врем до сих пор. И ты, Юлька, придумай себе молодого гения.
      – Полностью придумать? А с фотографией как?
      – Возьми кого-нибудь конкретного, а талант ему придумай, – продолжала советовать Настя. – Даже интересно. Вдруг потом остальные подхватят и вслед за тобой начнут гением называть.
      – Сомневаюсь, – ответила я. – Одна публикация погоды не делает.
      – Тебе-то какая разница. Даже неплохо. Зато у тебя не будет ощущения, будто ты задарма выполняешь чужую работу.
      – А что, – идея начала меня увлекать. – Слушай, Анастасия, а если взять не одного гения, а нескольких, по разным направлениям.
      – Умница, – одобрила главная. – Завалим ее молодыми. Я тебя поддержу.
      В этот вечер мы расстались вполне довольные друг другом. До чего же все-таки людей объединяет ненависть. Мы еще покажем этой сопливке! Даже если нас в результате выставят, хоть будет потом что вспомнить.
      Однако стоило мне вернуться домой в пустую и ставшую отчего-то после отъезда Романа какой-то гулкой квартиру, как от моего боевого настроения не осталось и следа. И откуда взялась эта гулкость? Ведь он и увез-то с собой только одежду, все остальное оставил, а большая часть мебели вообще не наша была, а хозяйская... Мне снова стало ужасно себя жалко. Я потеряла все. Потерпела крах по всем направлениям. Романом пожертвовала ради работы, а работа моя оказалась никому не нужна. Надо подыскивать новое место. Перейти из «Мисс Шик» в другое издание проще, чем искать работу, оказавшись на улице. Или все-таки вообще плюнуть на все и уехать к Роману?
      Теперь, в создавшейся ситуации, мне это стало казаться наилучшим выходом. Ну и пусть Роман записывает мои траты. У всех свои недостатки. Достоинств у него гораздо больше. И потом он записывает совсем не для того, чтобы попрекать меня каждой потраченной копейкой. Наоборот, он всегда был достаточно щедрым. Просто любит порядок в денежных делах, это у него профессиональное. Не расстанься мы и не поругайся, я, вероятно, вообще никогда не узнала бы о его страсти к учету. Вот помирюсь с ним, уеду и покажу «Мисс Шик» большую фигу! Стану в Краснодаре гранд-дамой, поважней, чем эта сопливка здесь!
      Настроение начало потихонечку подниматься. Решено. Так и сделаю. Остается наладить отношения с Романом. Ну ничего. Он меня любит. Конечно, он на меня обиделся. В конце концов, его можно понять. Он ведь на меня рассчитывал. С другой стороны, Роман сам говорил, что еще некоторое время готов меня подождать. Придумала! Я ему позвоню вроде как поблагодарить за то, что вернул мою часть денег. А потом аккуратненько намекну, что вообще-то подумала и решила приехать к нему. Мол, плохо мне без него. Даже не представляла, что так тоскливо окажется, и не нужна мне без него никакая Москва.
      С квартирой, конечно, обидно получится. Идиотизм оплачивать жилье, которое будет стоять пустым. Но Роман наверняка что-нибудь придумает. Кстати, надо и самой у знакомых поспрашивать. Может, кому-нибудь нужно? Тогда сдам в «субаренду». Если найду приличного жильца, хозяйка возражать не станет. Ей-то какая разница.
      Не откладывая дела в долгий ящик, я принялась звонить Роману. Увы. Ни по одному из оставленных им телефонов его не оказалось. Абонент находился вне зоны досягаемости. Казалось бы, ерунда, но я снова расстроилась и опять начала чувствовать себя одинокой и всеми покинутой. Поэтому позвонила Миле. А кому я еще могла излить душу?
      – Говорить можешь? – спросила я.
      – Могу, – устало выдохнула она. – Маму и детей уложила, а у Кости сегодня ночное дежурство. Ты как? Чего-то опять невеселая.
      – Да веселиться пока не с чего, – и я детально пересказала ей события сегодняшнего дня.
      – Не торопись отчаиваться, – выслушав, резюмировала моя подруга. – Может, еще сработаетесь.
      – Даже и пробовать не собираюсь, – отрезала я. – Овчинка выделки не стоит. Уеду к Роману. Брошу все. Черт с ней, с Москвой.
      В трубке долго висела глубокая пауза. Наконец Мила каким-то странным голосом осведомилась:
      – Неужели так плохо?
      – Что плохо? – растерялась я.
      – Твоя работа, естественно, – продолжила Мила.
      – С работой действительно облом. Главное, даже не поборешься. Вика все равно в любом варианте окажется правее. Да и без Романа паршиво. Я это вдруг поняла.
      – Вдруг? – голос моей подруги прозвучал страннее прежнего.
      – Милка, да ты не расстраивайся, – начала я убеждать ее. – Конечно, мы с тобой друг без друга будем скучать. Но я же не на другой конец света уезжаю. Я в гости приезжать буду, да и ты ко мне выбирайся. Летом. С детьми. На фрукты. А в остальное время проблем с общением нету. Интернет существует. А глядишь, через несколько лет мы вернемся.
      – То есть ты с Романом уже помирилась?
      – Еще нет, но это, сама понимаешь, не вопрос. Просто поймать его сегодня не успела.
      – А-а, – задумчиво протянула она и снова умолкла. Такая реакция меня насторожила. Я-то не сомневалась, что Мила меня поддержит.
      – Слушай, подруга, я что-то не понимаю.
      – Чего ты не понимаешь? – переспросила она.
      – Твоей реакции.
      – При чем тут моя реакция. Твоя жизнь, тебе и решать.
      – Но тебе мое решение почему-то не нравится.
      – Ты хочешь честного ответа? – спросила она.
      – Естественно.
      – Только, пожалуйста, без обид. Не знаю уж, зачем я тебе это говорю. Не люблю вмешиваться в чужую жизнь. Но мне кажется, ты собираешься совершить большую ошибку. Первое твое решение остаться в Москве без Романа было гораздо более правильным.
      Вот так номер! Еще недавно она почти осуждала меня за то, что я не стала «женой декабриста». И вот теперь, когда я подумала и решила, что готова стать именно такой, преданной мужу женой, она опять недовольна!
      – Растолкуй позицию, – потребовала я. – Я чего-то не понимаю.
      – Ой, не хочу я лезть в ваши дела...
      – Начала, так договаривай.
      Милка несколько раз вздохнула.
      – По-моему, вся беда в том, что ты его просто не любишь.
      – Ну ничего себе! Я же решила все бросить и к нему собралась.
      – Решила, но только после того, как у тебя на работе разладилось.
      – То есть, по-твоему, я собираюсь вступить в брак по расчету? Может, ты в чем-то и права. Но разве не знаешь, что браки по расчету – самые крепкие.
      – Расчеты тоже бывают разные. И я боюсь, от твоего ты не станешь счастливой. Ваши отношения явно закончились.
      И тут меня посетило кошмарное озарение.
      – Милка, ты что-то знаешь? Не скрывай, скажи! У него уже появилась другая? Признавайся! Ты все-таки Костю уговорила? Он звонил, узнавал?
      – Юля, ты что! Никто никому не звонил и ничего не узнавал. Я просто высказываю свою точку зрения.
      Тревога моя усилилась, и я закричала:
      – Не верю я тебе! Ты что-то скрываешь. Лучше скажи честно. Не надо меня успокаивать. Все равно ведь узнаю. Лучше от тебя, чем от кого-нибудь другого.
      Однако Милка упорно стояла на своем. О Романе она ничего не выясняла, и никаких слухов до нее не доходило, а она лишь высказывает свою точку зрения.
      В тот вечер мы впервые за многие годы нашей дружбы почти поссорились. У меня почему-то никак не получалось ей поверить. И впервые за долгое время разговор с ней не принес мне облегчения, а наоборот, разбудил тревогу. Я вновь и вновь названивала Роману. Он продолжал оставаться недоступным, и тревога моя переросла в настоящую панику. Неужели я опоздала?
      Дозвониться мне удалось только на следующий день.
      – Роман, – едва услыхав его голос, начала я. – Большое спасибо за деньги.
      – Не за что, – отозвался он вежливо, но сухо. – Теперь ты довольна?
      – Ой, ну хватит, не обижайся. Погорячилась, наговорила глупостей.
      – Совершенно не обижаюсь. Все в порядке. – Он говорил со мной, как с чужой, словно мы были едва знакомы. Неужели так глубоко обиделся?
      – Ой, Роман. И вообще дело не в деньгах. Я тут долго без тебя думала и поняла, как была не права.
      Нет реакции. Выжидающее молчание в трубке, и только.
      – Роман, как ты отнесешься к тому, что я все же к тебе приеду?
      Молчание. Потом он закашлялся, явно выгадывал время, чтобы найти ответ.
      – Знаешь, я теперь понял, что слишком поторопился, а ты во многом была права.
      – Я была не права, – поспешила я заверить его. – Черт с ней, с этой Москвой. Главное, чтобы мы с тобой были вместе.
      Хоть после этого мог бы обрадоваться. Как бы не так.
      – Тут ситуация складывается не так просто, как мне оттуда казалось, – сказал он в ответ на мою пламенную речь. – С квартирой пока проблемы. Дом только достраивается, потом ремонт надо делать.
      – Вот я приеду и займусь.
      – Да я ведь пока у родителей поселился. А у них такая теснота...
      – Ну давай пока в гостинице. Или снимем. Я московскую квартиру кому-нибудь пересдам и приеду...
      – Не вздумай! – проявил он первую за весь наш разговор эмоцию. – Я точно знаю, хозяйка будет против. Юля, ты извини, пожалуйста, я не могу сейчас больше разговаривать.
      Он отключился, оставив меня в полнейшем недоумении. Я ждала от Романа чего угодно – упреков, обиды, грубости, наконец, но только не этого холодного равнодушия. До такой степени оскорблен, что не готов сразу простить? Но ведь нас связывают пять