Врачи и его не разочаровали. По их мнению, с ним все обстояло в порядке. «Почему же тогда нет детей?» – спрашивала Ника. Светила медицины лишь пожимали плечами. Мол, такое случается, а почему, сказать трудно. По всей видимости, какая-то несовместимость. Вероятно, временная. Наберитесь терпения.
А одна пожилая врачиха посоветовала Нике:
– Попробуйте сменить обстановку. Уезжайте с мужем куда-нибудь подальше. Другой климат, другая еда... Организм встряхнется, и вы переключитесь. Иногда помогает.
– А если не поможет? – с волнением взирала на нее Ника.
– Можно родить из пробирки. Вы молодая. Шансы хорошие. Ну или... – женщина многозначительно приподняла брови, – смените партнера.
– Я люблю мужа и разводиться не собираюсь! – вспыхнула Ника.
– Милочка, – улыбнулась докторша. – Для этого совершенно не обязательно разводиться. И, кстати, мужу сообщать тоже. Правда, повторяю, вы еще молодая. Есть шанс и так родить. А когда люди лет десять мучаются и уже отчаялись, то на все идут. И многие потом очень счастливы.
– Ну уж нет! – решительно возразила Ника. – Лучше вообще без детей остаться, чем так.
Она мечтала только об их с Андреем общем ребенке, а уж о том, чтобы его обмануть, вовсе не могло быть и речи.
– Да вас никто и не заставляет, – примиряюще проговорила докторша. – Вы спросили, я ответила. А уж как поступить – это ваше решение. Ваш муж, ваш ребенок...
Ника с Андреем решили последовать совету врача и сменили обстановку. Тем более, что за два года совместной жизни им так и не удалось вместе куда-нибудь съездить. Вечно мешали дела. То у Андрея был завал работы, то они меняли квартиру, то делали в ней ремонт.
Они уехали в Египет и на целых две недели смогли забыть обо всем, кроме друг друга. Потом они часто вместе ездили и всегда им было хорошо, но эта поездка запомнилась Нике особо. Она впервые попала за границу, и сравнение наших югов с заграничными в то время ошеломляло. И условиями жизни, и качеством сервиса. Андрей позже говорил: «Хоть это и не политкорректно, но только там я почувствовал себя белым человеком». И Ника вполне разделяла его ощущения. Впрочем, главным для нее и для него был не сервис, а то, что они могли полностью сосредоточиться друг на друге. Ничто не отвлекало их от любви, и погода стояла великолепная, и море, чистое, теплое, в котором нежься хоть до заката – главное, конечно, при этом не обгореть! – и фрукты свежие, вкусные, и замечательный номер в отеле – все, все было словно специально создано, чтобы Андрей и Ника почувствовали себя на вершине блаженства.
А когда они возвратились в Москву, выяснилось, что Ника наконец забеременела.
– Ай да докторша, ай да умница! – не успевал повторять довольный Андрей. – Совет-то помог.
Ника в ответ улыбалась, а про себя думала: «Знал бы ты, милый, про другой ее совет, наверняка так бы ее не расхваливал».
Впрочем, что ей до советов циничной докторши. Плюнуть и забыть. Главное, у нее внутри растет ребенок. Их с Андреем ребенок. Интересно, сын или дочь? Самой Нике без разницы. Но все-таки лучше бы сын. Ведь его так хочет Андрюша.
Муж теперь просто сиял, не зная, как угодить Нике. И подобно большинству неопытных отцов каждый день интересовался, как идет процесс роста.
– Уже шевелится? Нет? А когда начнет? Почему не скоро? Ох, как долго! Слушай, Никуша, по-моему, девять месяцев это неправильно, но я согласен ждать.
Увы, не дождался. У Ники неожиданно случился выкидыш. Они это страшно тяжело пережили. Ну почему? Почему именно с ними? Они ведь так хотели ребенка. И вредного ничего не делали. Наоборот.
Сокрушаться, однако, им пришлось недолго. Через два месяца Ника опять забеременела. На сей раз Андрей был категоричен:
– Завтра же уходи с работы. Не ради меня, а ради нашего ребенка. Обойдешься как-нибудь без твоего рекламного агентства.
Ника возразить не посмела. Ребенок для них был превыше всего. Андрей теперь старался пораньше уходить с работы, чтобы побольше времени провести с Никой, однако и это не помогло. Второй выкидыш случился еще раньше первого.
Вердикт врачей был суров. Целый год ни в коем случае не беременеть. Пусть организм окрепнет, и только после этого можно попытаться вновь.
Ника была безутешна. Андрей по мере сил ободрял ее и старался доставлять ей как можно больше радости, но от Ники ведь не скроешь: ему тоже было тяжело. К тому же большую часть времени он проводил на работе, и Нике волей-неволей приходилось оставаться наедине со своими невеселыми мыслями.
Ну почему другие женщины рожают спокойно, легко и хоть каждый год. Вон Олеська выскочила замуж, немедленно забеременела и родила двойню. «За один раз на всю жизнь отстрелялась, – хвасталась она Нике. – Давай, давай, догоняй, подруга. Что это ты отстаешь?» Что на это ответишь? Действительно, ведь одним достаточно с мужиком рядом посидеть, чтобы тут же залететь. И детей им не нужно, а рожают. И чем сильнее не нужно, тем больше рожают. Вон в доме у них дворничиха. Одинокая, незамужем. Иуже пятого носит. Все отразныхотцов. Так, во всяком случае, говорят. Достоверно, правда, никто не знает. Дети у этой дворничихи растут, как котята на помойке. Она даже внимания на них не обращает. Все в доме ее жалеют, старую одежду детям дарят, подкармливают. Матери они не нужны, но она знай себе новых рожает, объясняя это тем, что аборты делать вредно. А у нее, Ники, все условия, чтобы ребенок был счастливым, только вот не получается. Почему такая несправедливость?
Сева родился, когда Нике исполнилось тридцать, и почти все девять месяцев беременности она пролежала в больнице на сохранении. Появление его на свет повергло Андрея и Нику в не знающую предела радость. У них наконец есть сын, их сын с огромными синими Никиными глазами, и жизнь их отныне должна стать прекраснее прежней, и дорога, по которой пойдет их мальчик, всегда будет залита солнечным светом, и небо над головой будет таким же лазурно-аквамариновым, какое видели Андрей и Ника в Венеции прошлой осенью. Уж они постараются, чтобы все у их Севы в жизни было великолепно! И Никины родители были счастливы. Они тоже заждались внука, и, естественно, он им казался самым лучшим на свете, и вновь после большого перерыва приступил к работе «домовой».
Ника, наслушавшись всяких страшилок от своих многоопытных подружек, уже успевших родить, морально готовилась к самому худшему. Чем ее только не пугали.
У мальчиков вечно болят животы, и они почти круглосуточно плачут. Грудные дети обожают путать день с ночью. Днем они крепко спят, а ночи напролет бодрствуют, требуя того же от родителей. Но это еще не самый худший вариант. В конце концов можно отоспаться днем. Однако некоторые дети поспят полчаса, затем на пару часов устраивают крик, после которого еще полчаса спят, и все повторяется вновь до бесконечности.
Сева, по-видимому, оказался счастливым исключением. У Ники с ним не было никаких проблем. И ночами он крепко спал, и ел хорошо, и живот у него болел редко. Веселый и жизнерадостный ребенок, похожий на темноволосого ангелочка. С его появлением на свет жизнь всей семьи начала измеряться его достижениями.
Севочка начал поднимать головку!
Севочка научился переворачиваться на животик!
Севочка играет с погремушкой и весело смеется!
У Севочки появился первый зубик!
Севочка стал сам садиться!
Севочка начал ползать и устроил неслыханную панику, умудрившись заползти за спинку дивана и там затаиться. Андрей тогда так перепугался, что едва не побежал искать сына на улицу!
Севочка сказал первое слово: «Би-би!» – обнимая любимый красный пластмассовый грузовик.
Севочка наконец-то стал правильно всех называть: мама, папа, баба и деда. Мужчины были в полном восторге, потому что долгое время он их называл мамой либо бабой. Андрей и Никин папа дулись как дети. Андрей терпеливо пытался его учить:
– Давай, Севочка, скажи: «Па-па». Понимаешь, папа. Я – твой папа. – Андрей тыкал себя пальцем в грудь.
Сын, внимательно и серьезно выслушав, басом произносил:
– Баба.
И заливисто смеялся.
– Неправильно! – всерьез расстраиваясь, восклицал Андрей.
Урок повторялся сначала.
– Что ты с ним, как с папуасом, – вмешивалась Ника. – Успокойся, придет время, и будешь ты папой. Еще надоест.
– Во-первых, никогда не надоест, – возражал он. – А во-вторых, мы сейчас с ним этого добьемся.
– Па-па, па-па, – продолжал твердить по слогам Андрей.
Сын, покраснев от натуги, задумался, нахмурился и тихо, с большим значением выдохнул:
– Паба!
– Вот видишь, Никуся. С детьми просто нужно как следует заниматься! – ликовал Андрей.
Сева загугукал, засмеялся и, указав на отца пальцем, громко и убежденно изрек:
– Мама.
Андрей расстроился и, махнув рукой, ушел в другую комнату.
Еще сильнее огорчался дедушка. Однажды, когда он явился в гости, Ника застукала его за тем же занятием. Старый инженер со свойственным ему упорством учил внука произносить слово «деда».
Севочка явно решил не разочаровывать дедушку и, широко улыбнувшись, назвал его:
– Кака!
Дедушке это не понравилось, и он расстроился даже больше, чем папа. Севе, наоборот, новое слово, видимо, показалось очень красивым, и он стал приберегать его к приходу любимого деда, заслышав голос которого, теперь неизменно восклицал:
– Кака! Кака! Кака!
Никин отец обижался до слез, а она смеялась:
– Ну мужики у нас! Что молодой, что пожилой!
Когда Сева пошел, с ним ходила вся семья. Сначала за ручку, а после по пятам, чтобы немедленно подхватить, если он вдруг упадет. Освоив хождение, мальчик везде начал лазать, и если мама и бабушка пытались это ему запретить, опасаясь, как бы не свалился и не расшибся, то Андрей инициативу сына приветствовал и поощрял.
– Пусть развивается и растет настоящим мужчиной.
В ближайший же выходной он купил и смонтировал в комнате сына домашний мини-стадион со шведской стенкой, турником, канатом и кольцами.
– Андрюша, он ведь еще такой маленький, – пыталась сопротивляться Ника. – Пусть сперва окрепнет.
– Я именно и стремлюсь, чтобы Севка у нас вырос крепким и сильным, – не сдавался муж. – Мальчишки должны много двигаться и лазать. Иначе потом тяжело придется. В школе задразнят, если окажется хилым, а уж потом тем более. Я, например, в его возрасте лазал и прыгал, и вот результат. Или я уже тебе разонравился?
– Ну, ты кого хочешь уговоришь! – Никины аргументы были исчерпаны.
– Это у меня профессиональное, – с гордостью отвечал Андрей.
С появлением мини-стадиона Никины дни стали особенно насыщенными. Лазал Сева с восторгом, однако, забравшись на самый верх шведской стенки, мог спокойно разжать пальцы. Несколько раз Ника ловила его буквально в воздухе, и вскоре, едва Андрей уходил на работу, стала занавешивать шведскую стенку тряпкой. Так ей, по крайней мере, было спокойнее, но все равно за сыном требовался теперь глаз да глаз. Ни на минуту без присмотра не оставишь. Мама каждый день приходила помогать. К счастью, она давно уже не работала и с внуком была готова возиться с утра до ночи.
Невзирая на помощь, Ника к ночи с ног валилась от усталости. Впрочем, и усталость эта ей была в радость. Она удивлялась Олеське. Та давно уже скинула своих близнецов на попечение няни и гувернанток. И при этом постоянно жаловалась:
– Вампиры. Чистые вампиры. Никакой жизни нету. Постоянно им что-нибудь от меня надо. А мой, знаешь, что учудил? Требует третьего спиногрыза завести. Двоих ему мало! Мальчик. Девочка. Полный комплект. У меня и так ни секунды покоя. Сил совсем нету. Да и фигуру портить не хочется. Наконец-то себя в порядок привела. Только вот грудь мне не нравится. Хочу немного увеличить. А то упругости мало. Надо же, дура! Грудью кормила. Сейчас нипочем бы не согласилась. Все нормальные люди кормилиц нанимают.
– Так роди и найми, – советовала ей Ника.
– Ой, нет. Опять все по новой! Представляешь, если опять двойня. Ни за что. Я и своему ответила: если хочешь, рожай, только без меня. Ляпнула, а потом подумала и сама испугалась: вдруг и впрямь где-то на стороне родит? Представляешь, моим потом с этим приблудным наследство делить.
– Олеся! Что ты мужа раньше времени хоронишь. И дети у тебя еще маленькие.
– Совсем не раньше времени. Потом будет поздно об этом думать. Родит на стороне, полюбит ребенка и большую часть ему отпишет. А я со своими двумя законными локти останусь кусать. Но ничего, я придумала. Говорят, можно воспользоваться услугами суррогатной матери.
– Как это? – спросила Ника.
– Очень просто. Самой мне вынашивать и рожать не придется. У меня возьмут яйцеклетку, оплодотворят ее сперматозоидом моего благоверного и подсадят это бабе, которую мы наймем. Она выносит, родит и нам ребенка отдаст. Он будет совершенно наш – и биологически, и юридически. И мучиться мне не надо, и фигуру не испорчу.
– Не по-человечески как-то, – вырвалось у Ники. – Я еще понимаю, если бы ты сама родить не могла и это был бы для вас единственный шанс. Но ты-то, Олеся, молодая, здоровая. Неужели не хочется своего ребенка самой родить?
– Ага! Жизнью рисковать! Хорошо, нам с тобой повезло. Без проблем отстрелялись. Хотя, вообще-то, у тебя проблемы были. А вот со мной одна рожала, так кровотечение началось, и остановить не смогли. Померла. А вроде тоже была молодая-здоровая. Теперь дитя – сирота, муж – вдовец. Нет уж, увольте. Я так тогда радовалась: сразу двоих, без проблем и больше уже никогда не надо. А мой заладил: давай третьего. Вот ведь зараза, и процесс деланья ему нравится, и результат подавай. Я уж предохраняюсь – предохраняюсь, и все равно два аборта сделала.
– А он знает?
– Вот еще. Знал бы, убил. Эх, как бы его на суррогатную мать уговорить? Да и дорого. И канители много. В этом плане, конечно, самой проще. Но уж так неохота.
– А я бы с удовольствием, – вздохнула Ника. – Только мне велели теперь несколько лет выждать.
– Счастливая, – искренне позавидовала Олеся. – А у меня ну чисто бык племенной. Нет, я сама на роды пойду только в одном случае. Если мой лыжи налево навострит. Тогда волей-неволей придется семью укреплять.
Ника совершенно не понимала таких отношений в семье. Они с Андреем с первого дня и до сих пор жили, что называется, душа в душу, ничего друг от друга не скрывая, и все проблемы они решали сообща, и взгляды на большинство вещей у них совпадали. Она не только не представляла себе, что можно сделать аборт, у нее в голове не укладывалось, как можно такое сделать, скрывая от мужа! Это ведь сколько придется врать! А потом это и его напрямую касается. Его ведь ребенок.
И еще меньше она себе представляла, как можно решить забеременеть, если муж, по выражению Олеси, навострит лыжи налево. Во-первых, по отношению к Андрею она вообще себе такого не представляла, в отличие от подруги. В противном случае не говорила бы об этом столь буднично. Но если даже у них с Андреем произошло бы такое, для Ники это бы значило, что любовь его к ней кончилась, и тогда она нипочем не стала бы за него цепляться и, тем более, «укреплять семью» новым ребенком. Как можно вообще заводить детей от мужчины, который тебя не любит! Детьми не заставишь полюбить себя вновь. Что прошло, то прошло, и ушедших чувств не вернешь, хотя она знала, что так живут многие и при этом вполне довольны и собой, и своей жизнью. Но она, Ника, так бы жить не смогла.
Первое Севино лето они провели на съемной даче. После чего Андрей решительно заявил: нужно строить свою. И довольно быстро нашел участок в уютном, давно обжитом дачном поселке поблизости от Москвы. Всего полчаса езды на машине от Сокольников.
На участке стоял старый двухэтажный дом.
– Чуть-чуть отремонтируем, кое-что немного достроим, и можно жить, – пришел к выводу после осмотра владений Андрей.
На деле это чуть-чуть вылилось в грандиозное строительство. Старый дом переделываться категорически не желал. Едва в нем что-нибудь трогали, он в ответ принимался рушиться сам, причем в совершенно другом месте, которое, по замыслу Андрея и Ники, трогать вообще не следовало.
В результате дом оказался полностью перестроенным. Когда все было позади, Андрей посетовал:
– Наверное, дешевле и проще было бы вообще его снести и выстроить новый.
– Теперь уже поздно, – засмеялась Ника. – Но, знаешь, мне так даже больше нравится. Лучше, чем у некоторых наших соседей. Ведь у нас что получилось: с одной стороны дом, в котором хоть круглый год живи, а с другой – все-таки на дачу похоже, а не на тюремный замок из красного кирпича.
– Тут ты права, – согласился муж. – Все хорошо, что хорошо кончается.
Первоначально они планировали летом жить на даче. Однако лето перешло в осень, а перебираться в Москву не хотелось. Сперва они со дня на день откладывали отъезд.
Ника говорила:
– Андрюша, такая погода отличная. Пусть Севка еще побегает.
– Ладно, – соглашался муж. – Но завтра перебираемся.
Однако назавтра сам находил предлог задержаться еще на денек или два. Так минул замечательный солнечный сентябрь, а затем – половина октября, да и ноябрь в тот год выдался хоть и холодный, но не сырой, и Сева возвращался с прогулок с ярким румянцем в пол-лица. И однажды Ника сказала:
– Андрюша, а что мы с тобой вообще мучаемся? Мы разве обязаны жить в Москве? Кто нас заставляет?
– Ну-у... – муж замялся. – Работы, наверное, будет много.
– А в чем проблема? До работы тебе, между прочим, отсюда добираться не дольше, чем из Сокольников. А здесь так хорошо. И дом теплый. И маме ездить к нам через весь город не придется. Им с отцом тоже тут очень нравится. И папа приспособился. Ты его до метро довозишь, а оттуда всего две остановки до его КБ.
– То есть ты хочешь сказать...
– Что мы попробуем тут жить круглый год! – воскликнула Ника. – Сам подумай: и Севе хорошо, и нам.
– Да, в общем мне тоже так кажется. – Теперь Андрей удивлялся, что столь простое и мудрое решение ему самому не пришло в голову. Почему-то казалось, что зимой обязательно нужно жить в городе. – Ни-куся, это ведь здорово остаться тут, – все сильнее захватывала его идея жены. – Приезжаешь с работы, и тишина. И воздух тут великолепный. С Севкой будем ходить в лес. На лыжах его научу. А то теперь в Сокольниках воздух совсем не тот. Машин все больше и больше становится. Пробки. – Глаза у него загорелись. – А ведь тут у нас пруд есть. Если зимой замерзнет, можно на коньках кататься. С Севой.
– Пусть сперва замерзнет, а там поглядим, – уклончиво отозвалась Ника.
Большие планы Андрея по спортивной закалке сына внушали ей некоторый ужас. Хватит с нее мини-стадиона, который, к счастью, остался в Москве.
Конечно, Андрей и тут уже успел соорудить для сына на участке турник, стенку и горку, но и трехлетний Сева стал, естественно, умнее, и ему уже не приходило в голову отпускать руки на высоте.
– Кстати, горку ледяную зимой зальем, – словно отвечая на ее мысли, сказал муж. – Кататься будем. И Новый год тут устроим – закачаешься.
И они остались. Дружной большой семьей, в которой (редкий случай!) замечательно уживались все три поколения.
Глава III
Год спустя они снова решили на зиму в город не переезжать, и еще через год, и время летело быстро. Ника с Андреем и не заметили, как вдруг оказалось, что Севе следующей осенью идти в школу.
– Все-таки надо в город перебираться, – вздохнул Андрей. – Возить на машине парня каждое утро на занятия – он измучается. Сейчас такие пробки. Придется вставать рано. Кроме того, я наконец хочу отдать его в какую-нибудь спортивную секцию. Поживем в Москве. Ужасно удобно получается. У нас ведь во дворе хорошая школа. Я узнавал. Преподаватели сильные. То, что надо. А уж на каникулы станем сюда приезжать. Значит, теперь у меня новая задача. За весну и лето привести квартиру в порядок.
До весны и лета было пока далеко, зато до смерти Никиных родителей оказалось очень близко. Отец наконец-то оформил пенсию. Они все его дружно уговорили. Мол, что ты мучаешься. Живи да радуйся. На работу не надо каждый день мотаться. Побереги здоровье. Не мальчик уже.
– Поживем пока все вместе, – сказала родителям Ника. – А когда Севка в школу пойдет, и мы в Москву переедем, можете тут оставаться.
– А не захотите, – подхватил Андрей, – поменяем вашу квартиру поближе к нам, чтобы вы Севку почаще видели. И вам хорошо, и нам удобно.
В результате решили и квартиру поменять, и на даче жить. Отец вроде был всем вполне доволен. Но, видимо, с уходом на пенсию что-то в нем надломилось, и в августе, на самом исходе лета, он лег спать и не проснулся.
С кончиной отца окончательно ушло Никино детство и ощущение незыблемости мира. И у Ни-киной мамы мир рухнул. Она за месяц сгорела от рака.
– Леня меня к себе зовет, – сказала она дочери за день до смерти.
И Ника стала сиротой. Осиротел и Сева. Бродя по дому, он иногда, забывшись, звал:
– Бабушка!
Или вдруг спрашивал:
– А где деда?
И только потом спохватывался и мрачнел. И Ника однажды сказала мужу:
– Хорошо, что мы переезжаем. Знаешь, если бы не Сева, я бы даже прямо сейчас переехала. Не могу здесь без них. Пусто ужасно стало.
Андрей кивнул.
– Душой дома были.
– Конечно, они с домовым дружили, – грустно улыбнулась Ника, и на глаза навернулись слезы. – Наверное, домовой вместе с ними ушел. Потому и стало так неуютно.
– Эх, зря мы, наверное, уговорили его уйти на пенсию, – испытывал запоздалое раскаяние Андрей. – Нельзя ему было менять привычный ритм жизни.
– Но мне так хотелось, чтобы папа наконец отдохнул, пожил в свое удовольствие, – сказала Ника. – Всю жизнь ведь вкалывал.
– Он не просто вкалывал, а любил свою работу, – заметил Андрей.
– Я-то думала, он с Севкой последний год перед школой побольше пообщается. Потом ведь только на каникулах видеться будут.
– Да что теперь говорить, – махнул рукой муж. – Видимо, судьба. А против нее не попрешь.
И они постепенно начали привыкать к жизни втроем.
Андрей погряз в ремонте квартиры. Ника при всем желании помочь ему не могла. Севу не с кем было оставить. А доверить его чужому человеку душа не лежала. Однако в результате они справились с ремонтом, и в середине лета квартира стояла готовая к вселению.
Андрей переделал все. Комната сына была уже не детской, а комнатой школьника. Со специальной партой, которая могла расти вместе со своим хозяином. Ее сконструировали по спецзаказу на Андреевой мебельной фабрике, ибо к этому времени «Офис-стайл» запустил собственное производство. Книжные полки тоже сделали там. И еще – двухэтажную кровать, оформленную как старинный парусник. С веревочными лестницами, штурвалом на втором ярусе и медным якорем на первом.
– Очень, конечно, красиво, – с сомнением проговорила Ника, – но зачем нашему Севке две кровати?
– Да, в общем-то незачем, – немного смутился Андрей. – Просто я наконец воплотил мечту своего детства. Понимаешь, мне почему-то жутко хотелось двухэтажную кровать. Я и в поезде обожал на верхней полке ездить. Севка будет в восторге. Гарантирую.
– А не опасно? – Чтобы проверить, Ника сама вскарабкалась по трепыхающейся от каждого ее движения лестнице на второй ярус. – Он отсюда не свалится?
– Никуся, я все-таки инженер. Рассчитано. Видишь, там высокий бортик.
Она легла и повертелась.
– И впрямь не свалится.
– Днем Севка будет валяться на нижнем ярусе. Вместо дивана, – продолжал объяснять свой замысел муж. – А потом, – он с хитрецой покосился на Нику, – может, у нас еще один мальчик появится.
Ника погрустнела:
– Пока точно нет.
– Зато если в будущем да, то проблема с кроватью для него решена.
– Зря ты компьютер Севке в комнату поставил, – сказала Ника. – Его ведь от него теперь не оторвешь. Сплошные слезы будут. А у него первый класс. Учиться надо. Может пока у нас его подержим? А потом ему подарим.
– Исключено, – отрезал Андрей. – Я обещал ему собственный компьютер. А он мне в ответ обещал хорошо учиться.
Все, абсолютно все было готово к новому этапу их жизни, и уже летом строились планы на зиму, на первые в Севкиной жизни зимние каникулы, и Андрей с Никой думали, куда им лучше втроем поехать. Муж заранее так планировал работу, чтобы обязательно выкроить свободные десять дней. Они с Никой делали все, что только зависит от воли людей, чтобы их мирку жилось хорошо и радостно. И даже в ночном кошмаре им не могло привидеться, что перст судьбы, или как там еще называть то, что от их воли и желания не зависело, разом сведет на нет все усилия. И много лет кропотливо и трепетно возводимое здание семейного счастья рухнет, словно карточный домик.
Была суббота. Стоял великолепный июльский день. Ника с Андреем, устроившись в шезлонгах на веранде, лениво перебрасывались словами. Сева ушел к своему приятелю, жившему на соседнем участке. Ника слышала их голоса, доносившиеся из-за забора. Затем голоса смолкли. Сева влетел на веранду – взволнованный, встрепанный с блестящими от волнения глазами.
– Мама! Папа! Можно мне...
– Что можно? – Ника встрепенулась.
– Там... – сын захлебывался словами. – Петька, Васькин брат, он такой корабль построил! Он и другие большие мальчики идут запускать его на пруд. Прямо сейчас. Ждать не будут! Мама, папа! Ну, разрешите, пожалуйста, скорей! Можно мне с ними?
– На пруд? Одному? Ни в коем случае.
– Мама! Да не одному. Я же говорю: там большие, взрослые мальчики. Ваську вон отпустили, а мне нельзя? Так хочется посмотреть.
В глазах у сына стояли слезы. Ника заколебалась. Ей не хотелось его расстраивать. Она вновь посмотрела на мужа.
– Никуся, по-моему, ты не права, – сказал он. – Пусть идет.
– Папа, можно? – слезы словно бы испарились с Севкиных глаз. – Почему Ваське можно, а мне нельзя? Ему тоже шесть, как и мне.
– Потому что Вася идет со старшим братом, а ты один, – привела новый довод Ника.
– Но у меня же нет старшего брата! – На глазах у сына опять заблестели слезы. – Разве я виноват?
У Ники кольнуло сердце.
– Андрюша, давай сходим с ними!
– Ну да-а, – заныл Сева. – А меня потом никогда не возьмут. Все одни, а я как маленький. Со мной никто играть не будет.
И тут вмешался Андрей.
– Ладно. Иди. Только осторожно. Стой на берегу и к краю не подходи. Обещаешь?
– Обещаю, – как-то очень по-взрослому проговорил Сева.
– Андрей! – воскликнула Ника.
Но было уже поздно. Сын с радостным воплем понесся к соседям.
– Зачем ты ему разрешил? – напустилась на мужа она.
– Никуся, они ведь не купаться пошли, а корабль запускать. И Севка мне обещал к воде не подходить. Пойми, он должен потихоньку учиться отвечать за себя. Он ведь в школу идет. Ты же не сможешь там его каждую секунду контролировать. А ситуации наверняка разные будут возникать. Даже в самой хорошей школе. Вот и пускай учится сам соображать. С Васькой я бы, конечно, его не отпустил, а большие ребята за малышами присмотрят.
– Ой, ну не знаю.
Ника все еще была готова бежать за сыном, чтобы или остановить его или отправиться вместе со всей компанией.
– Зато я знаю, – по-прежнему твердо продолжал Андрей. – Ты все равно не сможешь всю жизнь водить Севку за руку. Ну год еще, два, ну три. А потом его ребята дразнить начнут. И придется тебе отпустить его. А он окажется к свободе не готов. Привыкнет на тебя надеяться. Или, наоборот, от внезапно свалившейся свободы крышу еще снесет. Лучше уж постепенно отпускать вожжи. Да не волнуйся ты. – Муж положил ей на плечо руку. – Посмотрят на свой кораблик и вернутся.
Час спустя Ника забеспокоилась.
– Что-то они долго. Пойдем-ка, Андрюша, поглядим хотя бы издали. Вроде как гуляем и случайно мимо прошли.
– Пойдем, – мигом вылез из шезлонга муж.
Он и сам уже волновался.
На берегу мальчишки и впрямь все еще пускали кораблик. Только Севы среди них не оказалось.
– Он вроде домой ушел, – сообщили Нике и Андрею ребята.
Они кинулись обратно. Никого.
Нашли Севу только на следующий день, когда вызванные водолазы обшарили весь пруд. Что произошло, и как он умудрился утонуть, осталось загадкой.
Видимо, отойдя в сторону, оступился, упал в воду и сразу захлебнулся, а компания, увлеченная игрой с кораблем, ничего не услышала и не заметила.
Ника до последней минуты отказывалась верить в страшное, твердила, что Севочка наверняка ушел в лес и там заблудился. А когда его подняли со дна пруда, где он лежал, запутавшись в водорослях, Андрей ее к нему даже не подпустил, сколько она ни рыдала и ни молила.
Андрей, окоченевший от горя, тем не менее собрался с силами и организовал похороны, а Ника, не переставая, рыдала, и ни уколы, ни таблетки не помогали. Слезы лились и лились. Она плакала даже во сне. Лишь когда гроб с телом сына опустили в могилу, и она дрожащей непослушной рукой кинула ему вслед горсть земли, и над ним почти тут же вырос усыпанный цветами холмик, слезы вдруг прекратились, уступив место тупой, ноющей и не проходящей боли внутри.
И Ника поняла: хоть боль эта никогда не уйдет, но жить она с ней сможет, потому что у нее есть Андрей, ее любимый Андрей, и ради него она должна жить дальше. Но ужас был в том, что после похорон сломался Андрей. Его самообладания хватило лишь до того момента, когда у Ники высохли слезы. Потом он запил. Глубоко, тяжело, мутно, как только может с горя запить человек, который всю предыдущую жизнь вообще не пил.
Ника сперва не разобралась, что происходит. У нее полностью отсутствовал опыт общения с пьющими людьми и ей не показалось странным, что Андрей до бессознательного состояния напился на поминках. В тот момент она и сама мало что соображала. И ничего не замечала вокруг.
Лишь неделю спустя до нее дошло: с Андреем неладно. От него постоянно пахло спиртным, а каждый вечер он напивался просто до бесчувствия и даже не всегда добирался до постели. Он весь словно высох, лицо почернело, горе сжигало его изнутри.