Старое кладбище утопало в снегу. Огромные медлительные пушистые снежинки заполнили город мертвых от земли до шинельно-серого неба и продолжали кружиться и падать. Толстым белым покрывалом они легли на могилы, соткали саваны на ветвях деревьев и окутали округу глухой, непроницаемой тишиной.
      Ника шла по знакомой дорожке. Снег под ногами слегка поскрипывал, и это был единственный звук, вторгавшийся в полное до неправдоподобия беззвучье. Вокруг, кроме нее, ни души, хотя дорожку кто-то почистил. Впрочем, вскоре Нике пришлось свернуть в сторону и, по щиколотку утопая в снегу, пробираться сквозь узкий проход между оградами.
      Она остановилась возле одной из них, раскидала сапогами снег и, с трудом отворив калитку, шагнула внутрь, к высокому надгробию из серого мрамора. Метель успела основательно потрудиться, и Нике пришлось как следует поработать детской лопаткой. Очистив наконец плиту, она развернула газету и разложила алые розы. Они полыхнули кроваво-красным на сером мраморе.
      Ника сбросила лопаткой снег со скамейки и села, расстелив газету, в которой принесла цветы. Теперь ее взгляд был прикован к фотографиям на камне. Четыре любимых лица. Папа и мама ушли из жизни полтора года назад, и как Нике ни было горько, она уже успела смириться с утратой. Умерли они не очень старыми, но все-таки людьми пожилыми. Если и не душой, то умом такое принять можно. К тому же у Ники тогда были муж и сын. Не одна на свете оставалась.
      Но ведь теперь-то и Севочка, и Андрей тут лежат, под могильной плитой. И с этим она никак смириться не может. Как смириться со смертью шестилетнего мальчика! Севочка этой осенью только должен был пойти в первый класс. Андрей и не смог. И теперь лежит рядом с сыном. А она, Ника, здесь. Одна. Совсем-совсем одна.
      Не сломайся Андрей, она, возможно, и выдержала бы. Смогла принять удар судьбы. И, может быть, в конце концов поняла бы, зачем Бог послал им с мужем столь страшное испытание. Но без Андрея жизнь окончательно потеряла смысл. Не для кого и незачем больше бороться. Да она и не хочет. Ни сил, ни желания нет. И главное, никакого смысла. Все четверо, составлявшие смысл ее жизни, покоятся здесь. Так зачем же тогда ей оставаться среди живых? Жизнь кончилась, пора ставить точку. Именно сегодня она это и сделает.
      Только вот прежде попрощается с ними. Попрощается здесь в надежде на скорую встречу там.Хотя кто знает, что ждет ее тампосле того, что она собирается сделать? Да и ждет ли вообще что-нибудь? Но лучше даже небытие, чем тоска, снедающая ее на земле. Тоска безысходная; ей нет и не может быть конца, ибо счастье, которое было у Ники, ушло навсегда вместе с дорогими людьми.
 
      Раньше Ника даже не понимала, что была счастлива. Счастье было естественным состоянием ее жизни. Она просто жила как дышала. Поздний ребенок, единственный и желанный. Родители обожали ее. Ника для них была всем. Самым главным, для чего они жили. Она купалась в их любви.
      Утром ее будил ласковый голос матери:
      – Никуля, вставай, звездочка моя. Поднимайся, моя красавица. В детский сад пора.
      Несмотря на родительскую любовь и на то, что ей все позволяли, она была на удивление не избалованной, а ласковой и покладистой девочкой. И хотя в детский сад ей идти хотелось не всегда, Ника знала, что это ее работа. Ведь папа и мама каждый день ходят на службу. А им тоже не всегда этого хочется. Но они должны, потому что там зарабатывают деньги, на которые потом можно купить много-много интересного и вкусного. Значит, и Ника должна ходить в детский сад, чтобы папа с мамой могли ходить на свои работы. Они же не могут оставлять ее дома одну.
      И папа вел Нику за руку в детский сад, и, чтобы ей не было скучно, каждое утро рассказывал сказки про дружное семейство бобров. Каждый день по новой истории, которые были замечательны тем, что их хватало ровно на время пути – от подъезда их дома до крылечка детского сада.
      Вечерами Нику забирала мама. Она ничего не рассказывала, наоборот, слушала дочь, а та взахлеб делилась впечатлениями, ибо за день в детском саду успевало произойти множество всего потрясающего.
      Зато по выходным родители поступали в полное Никино распоряжение. Позавтракав, папа бросал на дочку взгляд с хитрецой и нарочито медленно, словно раздумывая, произносил:
      – Ну, Никочка, куда мы с тобой сегодня пойдем? Что нам с тобой больше всего хотелось бы увидеть?
      Ника, замерев от предчувствия чего-то необыкновенного, смотрела на него. Папа лез в карман полосатой пижамы и, изобразив удивление, восклицал:
      – Что у меня тут лежит? Кто мне туда что-то положил? Надя, – поворачивался он к жене. – Твоя работа?
      – Ничего, Леня, не знаю, – скороговоркою отзывалась она.
      – Значит, домовой. Посмотрим, что он на этот раз нам подкинул.
      И «домовой» никогда не обманывал Никиных ожиданий. То это был билет в детский театр, то в цирк на Цветном бульваре, а в Новый год – приглашение на елку у папы или у мамы на работе, а когда Ника немного подросла, елки уже бывали в Кремле, Лужниках, Дворце пионеров на Ленинских горах... Ника везде побывала. На всех детских спектаклях, во всех театрах Москвы, в обоих московских цирках. А уж про кино и зоопарк вообще говорить не приходится.
      Когда она подросла, пошла в школу и перестала верить в существование домовых, их «домовой» все равно продолжал приносить каждые выходные билеты в самые разные, но неизменно удивительно интересные места. Теперь Ника ходила на выставки, на концерты, модные спектакли. И уже отнюдь не всегда с мамой или с папой, а часто с какой-нибудь из подружек, которых у веселой, компанейской и доброжелательной Ники было великое множество. В классе ее тоже любили – и ребята, и учителя. Большая, между прочим, редкость. Как правило, любят либо те, либо другие. Однако Ника умела к себе расположить. Вероятно потому, что никому никогда не завидовала, а когда могла, с удовольствием старалась помочь. Ей это было не в тягость. Просто казалось естественным. Наверное потому, что именно так всегда поступали ее мама и папа.
      Чем Ника только не занималась в детстве. И на фигурное катание ходила, и в танцевальную студию, и в кружок кройки и шитья. Причем шитье было тесно связано с танцами. Сперва костюмы для танцев Нике шила мама. Очень красивые. Настолько красивые, что Нике захотелось самой научиться шить. Вот и пошла осваивать премудрости кройки и шитья.
      Вообще папа и мама никогда не заставляли ее что-то делать насильно. И хотя считали ее самой лучшей девочкой на свете, никогда не стремились, подобно иным любящим родителям, сделать из нее гения. Мол, мы в тебя столько вкладывали, и ты обязательно должна оправдать наши усилия. Любовь их к дочери отличалась полным бескорыстием. Они были счастливы, что она у них есть, и по мере возможности стремились обеспечить ей радостное и безмятежное детство.
      А людьми-то они были не слишком обеспеченными. Обычные советские инженеры. Лишь став взрослой, Ника поняла, чего стоили многие ее радости. Папа почти постоянно брал дополнительную работу на дом. Когда Нику укладывали спать, он еще сидел, склонившись над кульманом. И она из своей комнаты слышала мерный звук: «Скрип-скрип-скрип-скрип» – это папа подчищал лезвием бритвы неправильно начерченные линии. А Нике в этом поскрипывании слышалось: «Спи-спи-спи-спи...» Она и засыпала.
      А папа работал иногда до раннего утра, чтобы, поспав всего часа три, отправиться на службу.
      Зато по воскресеньям у них неизменно появлялись билеты от «домового», а летом Нику обязательно вывозили на юг, где она самозабвенно купалась в море и съедала море фруктов. И никогда, ни разу в жизни она не слышала от родителей ни жалоб на трудную жизнь, ни тем более назидательных речей о том, как тяжело им что-то достается. Они работали в охотку и тратили заработанное легко, с удовольствием, не сокрушаясь, что у них нет, как у многих знакомых, машины или садового участка. Зачем им это, когда они есть друг у друга, а рядом обожаемая дочка, и они в любой момент могут поехать куда угодно. Хоть по всей стране путешествуй. Это ведь гораздо интереснее, чем просиживать каждое лето на одном и том же месте.
      После школы Ника поступила в Текстильный институт, однако к моменту, когда его окончила, технология производства тканей мало кого интересовала, ибо тканей в стране производилось все меньше и меньше, а их место занимал импорт, завозимый неутомимыми «челноками». Да и зарплату, которую предлагали выпускнику института, хватало разве что на одну наволочку.
      Никина мама к этому времени уже успела уйти с работы, ибо на их с отцом заработок прожить стало абсолютно невозможно, и устроилась в кооператив, где шили разные модные вещи. Ника, получив диплом, устроилась туда же. Это позволило им выжить, а отцу не бросать свое любимое КБ.
      Потом кооператив неожиданно закрылся, и Ника с матерью перебрались продавщицами в магазин, который торговал всем, начиная от импортных продуктов питания до одежды и обуви. На это тоже можно было прожить. Только вот вечерами после работы – магазин закрывался поздно – возвращаться домой было страшновато. Их встречал папа; он неизменно сетовал:
      – Никогда не думал, что на старости лет сяду на шею жене и дочери.
      Ника возмущалась:
      – Как тебе не стыдно. Ни у кого ты на шее не сидишь. Просто время такое трудное.
      Отец усмехался:
      – Был бы чуть-чуть помоложе, подался бы в челноки.
      – Только этого тебе, Леня, в жизни и не хватало, – хмурилась мать.
      – А что такого? – пожимал плечами отец. – И мир посмотрю, и денег заодно заработаю.
      И, уйдя в отпуск, он попробовал. Из всего мира он повидал только Польшу, да и то мельком. Повез он туда с напарником из своего же КБ тайными путями и с большим трудом добытые велосипеды, которые вроде бы раньше у поляков хорошо шли. Однако к приезду Никиного отца с компаньоном конъюнктура рынка изменилась, и велосипеды брали крайне неохотно. С трудом удалось их пристроить оптом практически по себестоимости. А местный ширпотреб, который они закупили на вырученные деньги, до Москвы так и не доехал. В Белоруссии их обокрали, и Ника с матерью целых полгода отрабатывали папины долги.
      – Черт с ними, с деньгами. Слава Богу, хоть живой вернулся, – сказала по этому поводу мама.
      Торговать в магазине Нике не нравилось. И когда институтская подруга Олеся Коршунова предложила ей совершенно неожиданное занятие – работу в рекламном агентстве – она уцепилась за это обеими руками, хоть и не имела ни малейшего представления о том, что придется делать. Ника была готова на все, лишь бы выбраться из опостылевшего магазина.
      А Олеся еще и уговаривала:
      – Соглашайся, соглашайся. Очень перспективно. Чем больше будет товаров, тем больше потребуется рекламы. Сейчас она только начинается. Брат говорит: «Если не зевать и вовремя влезть, потом будем на коне».
      В тот момент Нику даже не волновало, что станет потом. Зато сейчас очень хотелось сменить род занятий. К тому же подруга ее заверила:
      – В нашей стране абсолютно все о рекламе имеют смутное представление. Так что ничего страшного. Будем осваивать дело на практике.
      – А маму мою нельзя взять? – закинула удочку Ника.
      – Вот это, пожалуй, нет, – смутилась Олеся. – Нам нужны только молодые.
      В результате мама осталась в магазине, а Ника ушла в агентство, которое организовал старший Олесин брат. Оно оказалось совсем маленьким, и поначалу ей пришлось стать мастером на все руки. Она и клиентов выискивала, и разрабатывала с ними рекламную кампанию, и саму рекламу придумывала, и сама ее размещала. Не работник, а человек-оркестр.
      Кого-то, может, такое и раздражало бы, а Нике наоборот нравилось. В особенности после нудной и монотонной работы за прилавком. Тут, в агентстве, успех во многом зависел от ее сообразительности, умения убедить заказчика. Приходилось на ходу импровизировать, придумывая веские аргументы, и Ника все сильнее втягивалась в новую работу и даже, можно сказать, находила в ней себя. Время было такое, многие искали новое, и Ника чувствовала себя частью нового времени.
      Да и заработки нельзя было даже сравнить с теми, которые она получала в магазине. Ника работала на проценты от сделки. Чем больше находила клиентов, тем больше получала. И так вышло, что в агентстве она нашла не только работу, которая нравилась, но и любовь. Главную и единственную любовь в своей жизни, ибо легкие, быстро преходящие влюбленности, которые случались с ней до сих пор, как бы и не считались.
      Однажды к ним явился новый клиент. Ника была в то утро в полной запарке. От нее срочно потребовали отчет о завершившейся вчера крупной сделке, и она сосредоточенно его писала. Подняла она голову, лишь услышав робкое:
      – Здрасьте. Мне сказали, что нужно к вам.
      Ника глазам своим не поверила. Невероятно, но он стоял перед ней. Именно таким, точно таким, она представляла себе мужчину, которого полюбит. Именно его черты она искала во всех прежних своих увлечениях, но находила лишь отчасти. Именно так Ника описывала его в девичьих анкетах, которыми они с подругами увлекались в старших классах школы. Нет. Такого не может быть!
      Ника крепко зажмурилась и снова открыла глаза. Он по-прежнему стоял перед ней, протягивая визитную карточку.
      – Мне сказали, что нужно к вам, но, может быть, я не вовремя? – вновь робко заговорил он.
      Она не отвечала. Она смотрела на него. Темные коротко стриженные волосы. Высокий лоб. Серо-зеленые большие глаза с тяжелыми веками, плотный короткий нос, рот крупный, с резко очерченной линией губ. И сам незнакомец высокий, стройный. Плечи широкие, а бедра узкие; достоинства фигуры подчеркивали модный пиджак трапецией и обтягивающие джинсы. И голос у него замечательный – низкий, мягкий, будто бархатный.
      – Я не вовремя? А может, вам плохо? Водички? – Теперь он смотрел на нее с нескрываемым испугом.
      – Не надо водички. Мне хорошо, – пролепетала она. – Я просто так... задумалась.
      «Возьми себя в руки! Сейчас же возьми себя в руки, иначе ты все погубишь. – Ника как раз недавно прочла книгу по аутотренингу и действовала согласно совету ее автора, как успокоиться в критической ситуации. – Сделай вид, будто тебе все равно. Он ведь просто клиент. И вообще успокойся: такой мужик наверняка женат. А если даже это и не так, ты его сейчас своим вытаращиваньем напугаешь, и он сбежит. Тогда, глупая Ника, не будет тебе ни мужика, ни клиента...»
      Процесс аутотренинга немного помог, комок в животе разжался. Видимо, это заняло какое-то время, потому что клиент окончательно потерянным голосом произнес:
      – Нет, я все-таки явно не вовремя. Придется в следующий раз.
      – Напротив, вовремя! – рявкнула Ника и сама испугалась своего голоса. Скрывая смущение, она срочно закашлялась. – Садитесь, пожалуйста, – прохрипела она сквозь кашель.
      Однако красавец-мужчина продолжал стоять столбом, хлопая пушистыми ресницами.
      – Может, все же водички? Вы только скажите. Я принесу.
      – Не надо, – окончательно сумела взять себя в руки Ника. – Садитесь. Я вас внимательно слушаю.
      – Вот. – Он протянул ей визитную карточку.
      Ника на сей раз ее взяла, однако перед глазами плыло, и она с трудом сумела разглядеть только имя, отчество и фамилию: Андрей Викторович Силаев.
      – Я вас внимательно слушаю, Андрей Викторович, – проговорила она, и голос ее предательски дрогнул.
      – Но мы с вами вроде по телефону договаривались, – как-то крайне неуверенно произнес он.
      – Разве? – глупо ухмыльнулась Ника и, вновь прибегнув к помощи аутотренинга, попыталась взять себя в руки: «Не будь идиоткой, ведь действительно потеряешь клиента! Кто же он такой? Ага...»
      Аутотренинг опять помог. Более мелкие буквы перестали плясать и наконец сложились в слова: «АОЗТ „Офис-стайл“. Президент». Это фирма, торгующая офисной мебелью. Три дня назад она с ним и впрямь договаривалась о встрече, но из-за проклятого отчета, который почему-то срочно потребовался генеральному, совершенно из головы вон.
      – Вы Вероника Леонидовна? Я ничего не перепутал? – тем временем поинтересовался президент фирмы «Офис-стайл».
      – Нет, нет, Андрей Викторович, ничего вы не перепутали. – Ника даже нашла в себе силы ему улыбнуться. —
      Я помню наш разговор. Просто у нас сегодня такое уж напряженное утро выдалось...
      – Неприятности? – Он насторожился.
      – Что вы, что вы, – поспешно стала разуверять его она. – Дела у нас идут великолепно. Может, даже слишком великолепно, потому что из-за этого слишком много заказов и работы. Но все равно наша фирма вам очень рада.
      Несмотря на смятенные чувства, Ника автоматически отметила: услышь ее речи генеральный, наверняка остался бы доволен.
      – Тогда, может, это... к делу приступим? – неуверенно осведомился Андрей Викторович.
      – Разумеется! – пылко воскликнула Ника и мигом почувствовала, как от смущения загорелись щеки.
      «Этого еще не хватало! Он и так уже, по-моему считает меня сумасшедшей!» – пронеслось у нее в голове.
      Андрей Викторович тем временем, по-прежнему бросая на нее тревожные взгляды, принялся излагать суть дела. Их фирма торговала офисной мебелью, которую закупала в Польше. Сначала товар у них уходил влет. Только успевай подвозить. Но в последнее время продажи начали падать. Вот они с компаньоном и решили поднять их с помощью современных методов.
      Слушая его, Ника наконец-то сумела справиться с собой и настроиться на деловой лад.
      – Вы совершенно правы, Андрей Викторович. Без рекламы теперь никуда, и чем дальше, тем это сильней будет ощущаться.
      – Я тоже так думаю, – согласился он. – Конкуренты появились. И рынок все больше и больше насыщается. Вот мы с компаньоном и думаем: как бы получше привлечь внимание.
      – Мы постараемся вам помочь, – заверила Ника. – И очень надеемся на длительное сотрудничество. Кстати, постоянным клиентам уже со второго заказа у нас предусмотрена система значительных скидок.
      – Нам бы сперва хоть первый осуществить, – осторожно заметил Андрей Викторович. – А то вдруг никакого эффекта не будет.
      – Будет. Обязательно будет. Вы обратились к профессионалам.
      Андрей Викторович смутился:
      – Нет, Вероника Леонидовна, я не в том смысле, что по второму разу не обратимся. Но давайте все-таки начнем с первого.
      И они начали обсуждать условия договора.
      Концепцию рекламной кампании Ника разработала за один день. Генеральный бы точно остался недоволен подобной скоростью. Он неизменно повторял: «С клиентом ни в коем случае нельзя торопиться. Мы должны показать ему, что делаем очень трудную работу, требующую огромных затрат сил, времени и кропотливого труда. Работу надо выполнить точно в срок, но ни в коем случае не раньше. Лучше даже чуть-чуть запоздать. Это тоже производит на заказчика впечатление. Но совсем чуть-чуть. Сильная задержка обозлит клиента. А маленькая наоборот докажет ему, что он не переплатил и деньги его отработали на все сто, а то и на сто пятьдесят процентов. Если же вы выполните работу вместо недели за день, заказчик почувствует себя обманутым. Такие бабки выложил, а там и делать-то нечего».
      Все в рекламном агентстве обычно неукоснительно придерживались «золотого правила генерального». В том числе и Ника. Однако на сей раз ей так захотелось скорее увидеть красавца-президента, что, едва справившись с отчетом, она с головой ушла в рекламный проект и на следующее же утро с гордостью объявила:
      – Андрей Викторович, все готово, можете приезжать.
      – Так быстро? – в голосе его звучало изумление. – А я тут вот сам хотел вам звонить, чтобы внести кое-какие дополнительные уточнения.
      – Вот и прекрасно! – вырвалось у Ники. – Приезжайте, посмотрим, а если что надо, уточним.
      – Тогда я прямо сейчас.
      И спустя двадцать минут он уже сидел перед Никой.
      Дальше дело застопорилось. С одной стороны, ему вроде бы все нравилось. Но с другой, он постоянно вносил какие-то поправки, сомневался, затем снова передумывал, после чего у него возникали новые сомнения и предложения. Нике приходилось встречаться с ним каждый день.
      У нее ни разу еще не было такого трудного клиента, однако это не вызывало в ней раздражения. Наоборот, с каждой новой встречей она все сильнее боялась, как бы его наконец все не устроило, ибо тогда они могут больше не увидеться.
      На четвертый раз Андрей Викторович сказал, что в офис приехать не может: очень плотный и сложный график. Поэтому он предлагает ей встретиться в ресторане. Они вместе пообедают, а заодно все обсудят. Так сказать, совместят приятное с полезным.
      Олеся Коршунова сказала:
      – Редкий зануда тебе попался. Небось на скидку набивается. С первого заказа хочет получить. Вот жмот. В ресторан ты, конечно, сходи. Только больше пяти процентов не скидывай. Иначе – ты моего брата знаешь.
      Однако Ника была уверена: дело совсем не в скидке. На каждой новой встрече она с замиранием сердца все отчетливее подозревала, что, кажется, тоже нравится Андрею. Рекламный проект явно интересовал его лишь как предлог для очередной встречи с ней.
      С каждой новой встречей разговоры их словно невзначай уходили дальше и дальше от рекламного проекта. Они говорили о чем угодно, кроме дела. Вскоре Ника уже знала, что Андрею тридцать лет, он тоже бывший инженер, который теперь переквалифицировался на торговлю мебелью. И главное, он не женат. Не женат и никогда не был. Ника обрадовалась и одновременно заволновалась. С одной стороны, замечательно, что он свободен, но с другой, если он ни разу не женился, значит привык. Ни одной в руки не дался, и на серьезные длительные отношения с ним рассчитывать трудно. Правда, Андрей совершенно не походил на человека, меняющего девушек как перчатки.
      Интеллигентный, заботливый, даже нежный. Совсем не тип наглого донжуана. Ну не было в нем ничего такого. Разбитного, что ли. Наоборот, он казался Нике немного застенчивым. Конечно, чужая душа потемки, и Ника, вполне вероятно, ошибается, однако она чувствовала себя с Андреем до того уютно и комфортно, будто они были знакомы не неделю, а гораздо дольше. И это при том, что между ними шесть лет разницы. Не ощущала Ника никакой разницы.
      Рекламный проект в качестве предлога для встреч исчерпал себя очень быстро и однажды Андрей признался:
      – Видишь ли, Ника. – К этому времени они уже успели перейти на «ты». – Если честно, мне больше всего понравился твой первоначальный вариант. Но еще больше понравилась ты сама...
      Он набрал в легкие побольше воздуха и продолжил:
      – Так что, если ты не против, давай разделим совместную работу и личную жизнь. Кстати, сможем встречаться в два раза чаще. И на работе, и после. Не возражаешь?
      – По-моему, это здорово! – воскликнула Ника.
      Дальше их отношения начали развиваться стремительно, что, впрочем, не помешало успешному продвижению рекламного проекта. Скорее даже наоборот способствовало. Во всяком случае, мебель у «Офис-стайла» стала продаваться гораздо лучше.
      Какое-то время Ника с Андреем просто встречались. Затем он в самой торжественной форме, с цветами и шампанским, сделал ей официальное предложение, после чего она познакомила жениха со своими родителями. Андрей ужасно волновался, однако напрасно. Будущим теще и тестю он очень понравился. Только папа потом, после ухода Андрея вздохнул:
      – Ну вот и выросла окончательно наша дочка.
      Ему в глубине души хотелось, чтобы она всегда оставалась маленькой.
      – Па, хватит переживать! Вот выйду замуж, нарожаю тебе кучу внуков и кину тебе нянчить. Еще пощады будешь просить.
      – Не буду. – Он улыбнулся. – Мы по маленьким уже успели соскучиться. Правда, Надя? – повернулся он к жене.
      – Правда, – кивком подтвердила она. – Давай, Никуся, рожай, пока у нас силы есть!
      За Нику все радовались – и родные, и друзья. Все, кроме Олеси Коршуновой, устроившей ее на работу в агентство. Она обиделась:
      – Что же это такое? Где справедливость? Фирму сделал мой брат, привела тебя в нее я, а мужика отхватила ты. Да еще какого! И собой красавец! И президент компании! И деньги у него есть. И квартира. И никаких родственников, которые стали бы вам мешать жить. И даже никаких бывших жен и детей от предыдущих браков. Где справедливость, я спрашиваю? Почему одним все, а другим ничего? Мне, например, за все время работы ни одного клиента, на которого можно глаз положить, не попалось. А к ней, видите ли, сам пришел. И как ее любит! Светится весь!
      Нике сперва показалось, что подруга шутит. Однако та повторяла этот монолог неоднократно, и выражение обиды на ее лице раз от раза усиливалось. Олеся всерьез завидовала, и с этим ничего нельзя было поделать.
      Свадьбу справили шумно и весело. После все вспоминали: замечательно получилось. Наверное, потому что у Ники с Андреем гуляла, в основном, одна молодежь – их друзья. Все расходы взял на себя Андрей, и щепетильные Никины родители постеснялись звать своих знакомых и родственников. А у Андрея родни в возрасте практически не было.
      Весело отгуляли свадьбу и начали жить вместе. Ника перебралась от родителей на квартиру к Андрею и со свойственной ей основательностью начала вить семейное гнездо.

      Андрей всегда хвастался:
      – Когда Ника впервые меня увидела, она чуть не упала в обморок.
      – А ты так испугался, что чуть не сбежал, – смеясь, отвечала она.
      – Я не испугался, а притворился, чтобы не испугать тебя. Иначе ты все-таки упала бы в обморок, – не сдавался муж. – И никуда я бежать не собирался. Я что, дурак? Кто же от своего счастья бежит.
      – Так уж сразу понял, что это твое счастье, – улыбалась Ника.
      – Именно сразу, – убежденно продолжал Андрей. – Представляете, вхожу. Пустая комнатка. Два стола. За одним – девушка. Склонилась над клавиатурой. Вижу у нее только коротко стриженную темную макушку. А потом она голову поднимает: синющие глаза в пол-лица. И все, ребята, я умер. Смотрю на нее, а она сама почти умерла. Враз побелела. Даже эти хорошенькие пухленькие губки тоже белыми стали. И глаза уже чуть не закатываются.
      – Прекрати сочинять! – возмущалась Ника. – Ну испугалась чуть-чуть от неожиданности.
      – Не-ет, – с довольным видом басил Андрей. – Ты натурально собиралась грохнуться в обморок. Вот я свой мужской шарм-то и притушил, чтобы смягчить для тебя удар.
      – Да, – наступала Никина очередь поехидничать. – Так притушил, что едва не перестарался, изображая из себя зануду и придиру. То ему, видите ли, не так, другое не эдак.
      – Правильно. Если чувство серьезное, надо показать себя с разных сторон. И с положительных, и с отрицательных. Чтобы потом никаких неожиданностей и претензий.
      – Ух, как мы были в себе уверены! – Ника, шутя, ударяла его кулачком в плечо. – Все заранее рассчитали и распланировали. А если бы вы мне, милостивый государь, не понравились? Отошла бы девушка от первого шока и с сожалением убедилась бы: нет, вы совсем не то, что ей надо, а всего лишь павлиний хвост.
      – Фу, как грубо! Я вам не какой-нибудь павлиний хвост, и мое мудрое поведение в период ухаживанья красноречиво об этом свидетельствует. Я как раз старался показать все свои наихудшие стороны, чтобы потом не было разочарований.
      Разочарований и не было. Андрей оказался именно тем человеком, с которым Ника мечтала связать свою жизнь и каким он показался ей с самого начала. Карманы у него не пухли от денег. Президент фирмы – звучало громко и эффектно, однако в то время практически каждый второй именовался президентом чего-нибудь. Доход при этом Андрей получал достаточно скромный.
      Впрочем, на жизнь им с Никой вполне хватало. Да она и не была избалована достатком. Главное, они идеально подходили друг другу, и каждое утро, расставшись, с нетерпением ждали вечера, чтобы вновь оказаться вместе.
      Вскоре после женитьбы на Нике дела у Андрея резко пошли в гору. Объемы продаж возрастали, и ассортимент расширялся в сторону более высокой ценовой ниши.
      – Ника, ты мой талисман! – часто теперь повторял Андрей. – Тьфу-тьфу-тьфу – суеверно плевал он через левое плечо, – боюсь сглазить, но полагаю, скоро мы сможем улучшить наши жилищные условия. Не все же мне держать такую красавицу-жену в хрущобе.
      – Да по-моему, у нас и тут замечательно, – отвечала она. – Две комнаты на двоих. Куда больше.
      – Во-первых, больше всегда есть куда, – не соглашался муж. – А во-вторых, не сегодня-завтра у нас маленький появится, и я хочу, чтобы у него была большая светлая отдельная комната. И чтобы погулять ему было где. И чтобы школа хорошая рядом. А тут всего этого нету. И шоссе это ужасное под окнами. Вот подрастет, одного гулять отпускать придется, первая ведь с ума будешь сходить от волнения. Нет уж, Никуся, надо перебираться. И как только будет возможность, мы это сделаем. Обещаю тебе! Это моя задача. Атвоя – родить нам наследника.
      Свою задачу муж решил очень быстро. Они переехали в большую трехкомнатную квартиру в Сокольниках. Почти центр, но в то же время рядом парк, где замечательно будет гулять с маленьким. А когда он подрастет, в соседнем дворе есть хорошая школа. И даже детский сад совсем близко. Тоже, по слухам, вполне приличный. Хотя Ника заранее решила в детский сад ребенка не отдавать. Сама может себе позволить посидеть с ним, пока не пойдет в школу, и мама поможет. Они с отцом тоже ждут не дождутся внуков. Дело оставалось за главным – родить. Вернее, зачать. А вот этого-то у Ники как раз и не получалось. При всех их с Андреем стараниях.
      – Может, тебе с работы уйти? – какое-то время спустя начал волноваться он. – Устаешь слишком, вот организм и сопротивляется.
      Ника отшучивалась:
      – Когда мы с тобой вместе, ты, значит, стал замечать, что я устаю?
      – Не начал, – вполне искренне отвечал Андрей. – Но просто твоя работа уже никому не нужна. Слава Богу, я достаточно зарабатываю, чтобы содержать семью. Сосредоточься на главном.
      Ника обиделась:
      – Я работаю теперь не для денег, а потому что мне интересно. И, между прочим, если бы не наша реклама, неизвестно, как бы «Офис-стайл» сегодня себя чувствовал.
      Однако она и сама уже не на шутку тревожилась. Два года как они вместе, а детей нет и нет. И она тайком от мужа начала ходить по врачам.
      Диагноз они поставили единодушно: абсолютно здорова. Ей посоветовали обследовать Андрея. Муж заметно расстроился, но возражать не стал: надо так надо. Ему безумно хотелось сына.
      Врачи и его не разочаровали. По их мнению, с ним все обстояло в порядке. «Почему же тогда нет детей?» – спрашивала Ника. Светила медицины лишь пожимали плечами. Мол, такое случается, а почему, сказать трудно. По всей видимости, какая-то несовместимость. Вероятно, временная. Наберитесь терпения.
      А одна пожилая врачиха посоветовала Нике:
      – Попробуйте сменить обстановку. Уезжайте с мужем куда-нибудь подальше. Другой климат, другая еда... Организм встряхнется, и вы переключитесь. Иногда помогает.
      – А если не поможет? – с волнением взирала на нее Ника.
      – Можно родить из пробирки. Вы молодая. Шансы хорошие. Ну или... – женщина многозначительно приподняла брови, – смените партнера.
      – Я люблю мужа и разводиться не собираюсь! – вспыхнула Ника.
      – Милочка, – улыбнулась докторша. – Для этого совершенно не обязательно разводиться. И, кстати, мужу сообщать тоже. Правда, повторяю, вы еще молодая. Есть шанс и так родить. А когда люди лет десять мучаются и уже отчаялись, то на все идут. И многие потом очень счастливы.
      – Ну уж нет! – решительно возразила Ника. – Лучше вообще без детей остаться, чем так.
      Она мечтала только об их с Андреем общем ребенке, а уж о том, чтобы его обмануть, вовсе не могло быть и речи.
      – Да вас никто и не заставляет, – примиряюще проговорила докторша. – Вы спросили, я ответила. А уж как поступить – это ваше решение. Ваш муж, ваш ребенок...
      Ника с Андреем решили последовать совету врача и сменили обстановку. Тем более, что за два года совместной жизни им так и не удалось вместе куда-нибудь съездить. Вечно мешали дела. То у Андрея был завал работы, то они меняли квартиру, то делали в ней ремонт.
      Они уехали в Египет и на целых две недели смогли забыть обо всем, кроме друг друга. Потом они часто вместе ездили и всегда им было хорошо, но эта поездка запомнилась Нике особо. Она впервые попала за границу, и сравнение наших югов с заграничными в то время ошеломляло. И условиями жизни, и качеством сервиса. Андрей позже говорил: «Хоть это и не политкорректно, но только там я почувствовал себя белым человеком». И Ника вполне разделяла его ощущения. Впрочем, главным для нее и для него был не сервис, а то, что они могли полностью сосредоточиться друг на друге. Ничто не отвлекало их от любви, и погода стояла великолепная, и море, чистое, теплое, в котором нежься хоть до заката – главное, конечно, при этом не обгореть! – и фрукты свежие, вкусные, и замечательный номер в отеле – все, все было словно специально создано, чтобы Андрей и Ника почувствовали себя на вершине блаженства.
      А когда они возвратились в Москву, выяснилось, что Ника наконец забеременела.
      – Ай да докторша, ай да умница! – не успевал повторять довольный Андрей. – Совет-то помог.
      Ника в ответ улыбалась, а про себя думала: «Знал бы ты, милый, про другой ее совет, наверняка так бы ее не расхваливал».
      Впрочем, что ей до советов циничной докторши. Плюнуть и забыть. Главное, у нее внутри растет ребенок. Их с Андреем ребенок. Интересно, сын или дочь? Самой Нике без разницы. Но все-таки лучше бы сын. Ведь его так хочет Андрюша.
      Муж теперь просто сиял, не зная, как угодить Нике. И подобно большинству неопытных отцов каждый день интересовался, как идет процесс роста.
      – Уже шевелится? Нет? А когда начнет? Почему не скоро? Ох, как долго! Слушай, Никуша, по-моему, девять месяцев это неправильно, но я согласен ждать.
      Увы, не дождался. У Ники неожиданно случился выкидыш. Они это страшно тяжело пережили. Ну почему? Почему именно с ними? Они ведь так хотели ребенка. И вредного ничего не делали. Наоборот.
      Сокрушаться, однако, им пришлось недолго. Через два месяца Ника опять забеременела. На сей раз Андрей был категоричен:
      – Завтра же уходи с работы. Не ради меня, а ради нашего ребенка. Обойдешься как-нибудь без твоего рекламного агентства.
      Ника возразить не посмела. Ребенок для них был превыше всего. Андрей теперь старался пораньше уходить с работы, чтобы побольше времени провести с Никой, однако и это не помогло. Второй выкидыш случился еще раньше первого.
      Вердикт врачей был суров. Целый год ни в коем случае не беременеть. Пусть организм окрепнет, и только после этого можно попытаться вновь.
      Ника была безутешна. Андрей по мере сил ободрял ее и старался доставлять ей как можно больше радости, но от Ники ведь не скроешь: ему тоже было тяжело. К тому же большую часть времени он проводил на работе, и Нике волей-неволей приходилось оставаться наедине со своими невеселыми мыслями.
      Ну почему другие женщины рожают спокойно, легко и хоть каждый год. Вон Олеська выскочила замуж, немедленно забеременела и родила двойню. «За один раз на всю жизнь отстрелялась, – хвасталась она Нике. – Давай, давай, догоняй, подруга. Что это ты отстаешь?» Что на это ответишь? Действительно, ведь одним достаточно с мужиком рядом посидеть, чтобы тут же залететь. И детей им не нужно, а рожают. И чем сильнее не нужно, тем больше рожают. Вон в доме у них дворничиха. Одинокая, незамужем. Иуже пятого носит. Все отразныхотцов. Так, во всяком случае, говорят. Достоверно, правда, никто не знает. Дети у этой дворничихи растут, как котята на помойке. Она даже внимания на них не обращает. Все в доме ее жалеют, старую одежду детям дарят, подкармливают. Матери они не нужны, но она знай себе новых рожает, объясняя это тем, что аборты делать вредно. А у нее, Ники, все условия, чтобы ребенок был счастливым, только вот не получается. Почему такая несправедливость?
      Сева родился, когда Нике исполнилось тридцать, и почти все девять месяцев беременности она пролежала в больнице на сохранении. Появление его на свет повергло Андрея и Нику в не знающую предела радость. У них наконец есть сын, их сын с огромными синими Никиными глазами, и жизнь их отныне должна стать прекраснее прежней, и дорога, по которой пойдет их мальчик, всегда будет залита солнечным светом, и небо над головой будет таким же лазурно-аквамариновым, какое видели Андрей и Ника в Венеции прошлой осенью. Уж они постараются, чтобы все у их Севы в жизни было великолепно! И Никины родители были счастливы. Они тоже заждались внука, и, естественно, он им казался самым лучшим на свете, и вновь после большого перерыва приступил к работе «домовой».
      Ника, наслушавшись всяких страшилок от своих многоопытных подружек, уже успевших родить, морально готовилась к самому худшему. Чем ее только не пугали.
      У мальчиков вечно болят животы, и они почти круглосуточно плачут. Грудные дети обожают путать день с ночью. Днем они крепко спят, а ночи напролет бодрствуют, требуя того же от родителей. Но это еще не самый худший вариант. В конце концов можно отоспаться днем. Однако некоторые дети поспят полчаса, затем на пару часов устраивают крик, после которого еще полчаса спят, и все повторяется вновь до бесконечности.
      Сева, по-видимому, оказался счастливым исключением. У Ники с ним не было никаких проблем. И ночами он крепко спал, и ел хорошо, и живот у него болел редко. Веселый и жизнерадостный ребенок, похожий на темноволосого ангелочка. С его появлением на свет жизнь всей семьи начала измеряться его достижениями.
      Севочка начал поднимать головку!
      Севочка научился переворачиваться на животик!
      Севочка играет с погремушкой и весело смеется!
      У Севочки появился первый зубик!
      Севочка стал сам садиться!
      Севочка начал ползать и устроил неслыханную панику, умудрившись заползти за спинку дивана и там затаиться. Андрей тогда так перепугался, что едва не побежал искать сына на улицу!
      Севочка сказал первое слово: «Би-би!» – обнимая любимый красный пластмассовый грузовик.
      Севочка наконец-то стал правильно всех называть: мама, папа, баба и деда. Мужчины были в полном восторге, потому что долгое время он их называл мамой либо бабой. Андрей и Никин папа дулись как дети. Андрей терпеливо пытался его учить:
      – Давай, Севочка, скажи: «Па-па». Понимаешь, папа. Я – твой папа. – Андрей тыкал себя пальцем в грудь.
      Сын, внимательно и серьезно выслушав, басом произносил:
      – Баба.
      И заливисто смеялся.
      – Неправильно! – всерьез расстраиваясь, восклицал Андрей.
      Урок повторялся сначала.
      – Что ты с ним, как с папуасом, – вмешивалась Ника. – Успокойся, придет время, и будешь ты папой. Еще надоест.
      – Во-первых, никогда не надоест, – возражал он. – А во-вторых, мы сейчас с ним этого добьемся.
      – Па-па, па-па, – продолжал твердить по слогам Андрей.
      Сын, покраснев от натуги, задумался, нахмурился и тихо, с большим значением выдохнул:
      – Паба!
      – Вот видишь, Никуся. С детьми просто нужно как следует заниматься! – ликовал Андрей.
      Сева загугукал, засмеялся и, указав на отца пальцем, громко и убежденно изрек:
      – Мама.
      Андрей расстроился и, махнув рукой, ушел в другую комнату.
      Еще сильнее огорчался дедушка. Однажды, когда он явился в гости, Ника застукала его за тем же занятием. Старый инженер со свойственным ему упорством учил внука произносить слово «деда».
      Севочка явно решил не разочаровывать дедушку и, широко улыбнувшись, назвал его:
      – Кака!
      Дедушке это не понравилось, и он расстроился даже больше, чем папа. Севе, наоборот, новое слово, видимо, показалось очень красивым, и он стал приберегать его к приходу любимого деда, заслышав голос которого, теперь неизменно восклицал:
      – Кака! Кака! Кака!
      Никин отец обижался до слез, а она смеялась:
      – Ну мужики у нас! Что молодой, что пожилой!
      Когда Сева пошел, с ним ходила вся семья. Сначала за ручку, а после по пятам, чтобы немедленно подхватить, если он вдруг упадет. Освоив хождение, мальчик везде начал лазать, и если мама и бабушка пытались это ему запретить, опасаясь, как бы не свалился и не расшибся, то Андрей инициативу сына приветствовал и поощрял.
      – Пусть развивается и растет настоящим мужчиной.
      В ближайший же выходной он купил и смонтировал в комнате сына домашний мини-стадион со шведской стенкой, турником, канатом и кольцами.
      – Андрюша, он ведь еще такой маленький, – пыталась сопротивляться Ника. – Пусть сперва окрепнет.
      – Я именно и стремлюсь, чтобы Севка у нас вырос крепким и сильным, – не сдавался муж. – Мальчишки должны много двигаться и лазать. Иначе потом тяжело придется. В школе задразнят, если окажется хилым, а уж потом тем более. Я, например, в его возрасте лазал и прыгал, и вот результат. Или я уже тебе разонравился?
      – Ну, ты кого хочешь уговоришь! – Никины аргументы были исчерпаны.
      – Это у меня профессиональное, – с гордостью отвечал Андрей.
      С появлением мини-стадиона Никины дни стали особенно насыщенными. Лазал Сева с восторгом, однако, забравшись на самый верх шведской стенки, мог спокойно разжать пальцы. Несколько раз Ника ловила его буквально в воздухе, и вскоре, едва Андрей уходил на работу, стала занавешивать шведскую стенку тряпкой. Так ей, по крайней мере, было спокойнее, но все равно за сыном требовался теперь глаз да глаз. Ни на минуту без присмотра не оставишь. Мама каждый день приходила помогать. К счастью, она давно уже не работала и с внуком была готова возиться с утра до ночи.
      Невзирая на помощь, Ника к ночи с ног валилась от усталости. Впрочем, и усталость эта ей была в радость. Она удивлялась Олеське. Та давно уже скинула своих близнецов на попечение няни и гувернанток. И при этом постоянно жаловалась:
      – Вампиры. Чистые вампиры. Никакой жизни нету. Постоянно им что-нибудь от меня надо. А мой, знаешь, что учудил? Требует третьего спиногрыза завести. Двоих ему мало! Мальчик. Девочка. Полный комплект. У меня и так ни секунды покоя. Сил совсем нету. Да и фигуру портить не хочется. Наконец-то себя в порядок привела. Только вот грудь мне не нравится. Хочу немного увеличить. А то упругости мало. Надо же, дура! Грудью кормила. Сейчас нипочем бы не согласилась. Все нормальные люди кормилиц нанимают.
      – Так роди и найми, – советовала ей Ника.
      – Ой, нет. Опять все по новой! Представляешь, если опять двойня. Ни за что. Я и своему ответила: если хочешь, рожай, только без меня. Ляпнула, а потом подумала и сама испугалась: вдруг и впрямь где-то на стороне родит? Представляешь, моим потом с этим приблудным наследство делить.
      – Олеся! Что ты мужа раньше времени хоронишь. И дети у тебя еще маленькие.
      – Совсем не раньше времени. Потом будет поздно об этом думать. Родит на стороне, полюбит ребенка и большую часть ему отпишет. А я со своими двумя законными локти останусь кусать. Но ничего, я придумала. Говорят, можно воспользоваться услугами суррогатной матери.
      – Как это? – спросила Ника.
      – Очень просто. Самой мне вынашивать и рожать не придется. У меня возьмут яйцеклетку, оплодотворят ее сперматозоидом моего благоверного и подсадят это бабе, которую мы наймем. Она выносит, родит и нам ребенка отдаст. Он будет совершенно наш – и биологически, и юридически. И мучиться мне не надо, и фигуру не испорчу.
      – Не по-человечески как-то, – вырвалось у Ники. – Я еще понимаю, если бы ты сама родить не могла и это был бы для вас единственный шанс. Но ты-то, Олеся, молодая, здоровая. Неужели не хочется своего ребенка самой родить?
      – Ага! Жизнью рисковать! Хорошо, нам с тобой повезло. Без проблем отстрелялись. Хотя, вообще-то, у тебя проблемы были. А вот со мной одна рожала, так кровотечение началось, и остановить не смогли. Померла. А вроде тоже была молодая-здоровая. Теперь дитя – сирота, муж – вдовец. Нет уж, увольте. Я так тогда радовалась: сразу двоих, без проблем и больше уже никогда не надо. А мой заладил: давай третьего. Вот ведь зараза, и процесс деланья ему нравится, и результат подавай. Я уж предохраняюсь – предохраняюсь, и все равно два аборта сделала.
      – А он знает?
      – Вот еще. Знал бы, убил. Эх, как бы его на суррогатную мать уговорить? Да и дорого. И канители много. В этом плане, конечно, самой проще. Но уж так неохота.
      – А я бы с удовольствием, – вздохнула Ника. – Только мне велели теперь несколько лет выждать.
      – Счастливая, – искренне позавидовала Олеся. – А у меня ну чисто бык племенной. Нет, я сама на роды пойду только в одном случае. Если мой лыжи налево навострит. Тогда волей-неволей придется семью укреплять.
      Ника совершенно не понимала таких отношений в семье. Они с Андреем с первого дня и до сих пор жили, что называется, душа в душу, ничего друг от друга не скрывая, и все проблемы они решали сообща, и взгляды на большинство вещей у них совпадали. Она не только не представляла себе, что можно сделать аборт, у нее в голове не укладывалось, как можно такое сделать, скрывая от мужа! Это ведь сколько придется врать! А потом это и его напрямую касается. Его ведь ребенок.
      И еще меньше она себе представляла, как можно решить забеременеть, если муж, по выражению Олеси, навострит лыжи налево. Во-первых, по отношению к Андрею она вообще себе такого не представляла, в отличие от подруги. В противном случае не говорила бы об этом столь буднично. Но если даже у них с Андреем произошло бы такое, для Ники это бы значило, что любовь его к ней кончилась, и тогда она нипочем не стала бы за него цепляться и, тем более, «укреплять семью» новым ребенком. Как можно вообще заводить детей от мужчины, который тебя не любит! Детьми не заставишь полюбить себя вновь. Что прошло, то прошло, и ушедших чувств не вернешь, хотя она знала, что так живут многие и при этом вполне довольны и собой, и своей жизнью. Но она, Ника, так бы жить не смогла.
      Первое Севино лето они провели на съемной даче. После чего Андрей решительно заявил: нужно строить свою. И довольно быстро нашел участок в уютном, давно обжитом дачном поселке поблизости от Москвы. Всего полчаса езды на машине от Сокольников.
      На участке стоял старый двухэтажный дом.
      – Чуть-чуть отремонтируем, кое-что немного достроим, и можно жить, – пришел к выводу после осмотра владений Андрей.
      На деле это чуть-чуть вылилось в грандиозное строительство. Старый дом переделываться категорически не желал. Едва в нем что-нибудь трогали, он в ответ принимался рушиться сам, причем в совершенно другом месте, которое, по замыслу Андрея и Ники, трогать вообще не следовало.
      В результате дом оказался полностью перестроенным. Когда все было позади, Андрей посетовал:
      – Наверное, дешевле и проще было бы вообще его снести и выстроить новый.
      – Теперь уже поздно, – засмеялась Ника. – Но, знаешь, мне так даже больше нравится. Лучше, чем у некоторых наших соседей. Ведь у нас что получилось: с одной стороны дом, в котором хоть круглый год живи, а с другой – все-таки на дачу похоже, а не на тюремный замок из красного кирпича.
      – Тут ты права, – согласился муж. – Все хорошо, что хорошо кончается.
      Первоначально они планировали летом жить на даче. Однако лето перешло в осень, а перебираться в Москву не хотелось. Сперва они со дня на день откладывали отъезд.
      Ника говорила:
      – Андрюша, такая погода отличная. Пусть Севка еще побегает.
      – Ладно, – соглашался муж. – Но завтра перебираемся.
      Однако назавтра сам находил предлог задержаться еще на денек или два. Так минул замечательный солнечный сентябрь, а затем – половина октября, да и ноябрь в тот год выдался хоть и холодный, но не сырой, и Сева возвращался с прогулок с ярким румянцем в пол-лица. И однажды Ника сказала:
      – Андрюша, а что мы с тобой вообще мучаемся? Мы разве обязаны жить в Москве? Кто нас заставляет?
      – Ну-у... – муж замялся. – Работы, наверное, будет много.
      – А в чем проблема? До работы тебе, между прочим, отсюда добираться не дольше, чем из Сокольников. А здесь так хорошо. И дом теплый. И маме ездить к нам через весь город не придется. Им с отцом тоже тут очень нравится. И папа приспособился. Ты его до метро довозишь, а оттуда всего две остановки до его КБ.
      – То есть ты хочешь сказать...
      – Что мы попробуем тут жить круглый год! – воскликнула Ника. – Сам подумай: и Севе хорошо, и нам.
      – Да, в общем мне тоже так кажется. – Теперь Андрей удивлялся, что столь простое и мудрое решение ему самому не пришло в голову. Почему-то казалось, что зимой обязательно нужно жить в городе. – Ни-куся, это ведь здорово остаться тут, – все сильнее захватывала его идея жены. – Приезжаешь с работы, и тишина. И воздух тут великолепный. С Севкой будем ходить в лес. На лыжах его научу. А то теперь в Сокольниках воздух совсем не тот. Машин все больше и больше становится. Пробки. – Глаза у него загорелись. – А ведь тут у нас пруд есть. Если зимой замерзнет, можно на коньках кататься. С Севой.
      – Пусть сперва замерзнет, а там поглядим, – уклончиво отозвалась Ника.
      Большие планы Андрея по спортивной закалке сына внушали ей некоторый ужас. Хватит с нее мини-стадиона, который, к счастью, остался в Москве.
      Конечно, Андрей и тут уже успел соорудить для сына на участке турник, стенку и горку, но и трехлетний Сева стал, естественно, умнее, и ему уже не приходило в голову отпускать руки на высоте.
      – Кстати, горку ледяную зимой зальем, – словно отвечая на ее мысли, сказал муж. – Кататься будем. И Новый год тут устроим – закачаешься.
      И они остались. Дружной большой семьей, в которой (редкий случай!) замечательно уживались все три поколения.

      Год спустя они снова решили на зиму в город не переезжать, и еще через год, и время летело быстро. Ника с Андреем и не заметили, как вдруг оказалось, что Севе следующей осенью идти в школу.
      – Все-таки надо в город перебираться, – вздохнул Андрей. – Возить на машине парня каждое утро на занятия – он измучается. Сейчас такие пробки. Придется вставать рано. Кроме того, я наконец хочу отдать его в какую-нибудь спортивную секцию. Поживем в Москве. Ужасно удобно получается. У нас ведь во дворе хорошая школа. Я узнавал. Преподаватели сильные. То, что надо. А уж на каникулы станем сюда приезжать. Значит, теперь у меня новая задача. За весну и лето привести квартиру в порядок.
      До весны и лета было пока далеко, зато до смерти Никиных родителей оказалось очень близко. Отец наконец-то оформил пенсию. Они все его дружно уговорили. Мол, что ты мучаешься. Живи да радуйся. На работу не надо каждый день мотаться. Побереги здоровье. Не мальчик уже.
      – Поживем пока все вместе, – сказала родителям Ника. – А когда Севка в школу пойдет, и мы в Москву переедем, можете тут оставаться.
      – А не захотите, – подхватил Андрей, – поменяем вашу квартиру поближе к нам, чтобы вы Севку почаще видели. И вам хорошо, и нам удобно.
      В результате решили и квартиру поменять, и на даче жить. Отец вроде был всем вполне доволен. Но, видимо, с уходом на пенсию что-то в нем надломилось, и в августе, на самом исходе лета, он лег спать и не проснулся.
      С кончиной отца окончательно ушло Никино детство и ощущение незыблемости мира. И у Ни-киной мамы мир рухнул. Она за месяц сгорела от рака.
      – Леня меня к себе зовет, – сказала она дочери за день до смерти.
      И Ника стала сиротой. Осиротел и Сева. Бродя по дому, он иногда, забывшись, звал:
      – Бабушка!
      Или вдруг спрашивал:
      – А где деда?
      И только потом спохватывался и мрачнел. И Ника однажды сказала мужу:
      – Хорошо, что мы переезжаем. Знаешь, если бы не Сева, я бы даже прямо сейчас переехала. Не могу здесь без них. Пусто ужасно стало.
      Андрей кивнул.
      – Душой дома были.
      – Конечно, они с домовым дружили, – грустно улыбнулась Ника, и на глаза навернулись слезы. – Наверное, домовой вместе с ними ушел. Потому и стало так неуютно.
      – Эх, зря мы, наверное, уговорили его уйти на пенсию, – испытывал запоздалое раскаяние Андрей. – Нельзя ему было менять привычный ритм жизни.
      – Но мне так хотелось, чтобы папа наконец отдохнул, пожил в свое удовольствие, – сказала Ника. – Всю жизнь ведь вкалывал.
      – Он не просто вкалывал, а любил свою работу, – заметил Андрей.
      – Я-то думала, он с Севкой последний год перед школой побольше пообщается. Потом ведь только на каникулах видеться будут.
      – Да что теперь говорить, – махнул рукой муж. – Видимо, судьба. А против нее не попрешь.
      И они постепенно начали привыкать к жизни втроем.
      Андрей погряз в ремонте квартиры. Ника при всем желании помочь ему не могла. Севу не с кем было оставить. А доверить его чужому человеку душа не лежала. Однако в результате они справились с ремонтом, и в середине лета квартира стояла готовая к вселению.
      Андрей переделал все. Комната сына была уже не детской, а комнатой школьника. Со специальной партой, которая могла расти вместе со своим хозяином. Ее сконструировали по спецзаказу на Андреевой мебельной фабрике, ибо к этому времени «Офис-стайл» запустил собственное производство. Книжные полки тоже сделали там. И еще – двухэтажную кровать, оформленную как старинный парусник. С веревочными лестницами, штурвалом на втором ярусе и медным якорем на первом.
      – Очень, конечно, красиво, – с сомнением проговорила Ника, – но зачем нашему Севке две кровати?
      – Да, в общем-то незачем, – немного смутился Андрей. – Просто я наконец воплотил мечту своего детства. Понимаешь, мне почему-то жутко хотелось двухэтажную кровать. Я и в поезде обожал на верхней полке ездить. Севка будет в восторге. Гарантирую.
      – А не опасно? – Чтобы проверить, Ника сама вскарабкалась по трепыхающейся от каждого ее движения лестнице на второй ярус. – Он отсюда не свалится?
      – Никуся, я все-таки инженер. Рассчитано. Видишь, там высокий бортик.
      Она легла и повертелась.
      – И впрямь не свалится.
      – Днем Севка будет валяться на нижнем ярусе. Вместо дивана, – продолжал объяснять свой замысел муж. – А потом, – он с хитрецой покосился на Нику, – может, у нас еще один мальчик появится.
      Ника погрустнела:
      – Пока точно нет.
      – Зато если в будущем да, то проблема с кроватью для него решена.
      – Зря ты компьютер Севке в комнату поставил, – сказала Ника. – Его ведь от него теперь не оторвешь. Сплошные слезы будут. А у него первый класс. Учиться надо. Может пока у нас его подержим? А потом ему подарим.
      – Исключено, – отрезал Андрей. – Я обещал ему собственный компьютер. А он мне в ответ обещал хорошо учиться.
      Все, абсолютно все было готово к новому этапу их жизни, и уже летом строились планы на зиму, на первые в Севкиной жизни зимние каникулы, и Андрей с Никой думали, куда им лучше втроем поехать. Муж заранее так планировал работу, чтобы обязательно выкроить свободные десять дней. Они с Никой делали все, что только зависит от воли людей, чтобы их мирку жилось хорошо и радостно. И даже в ночном кошмаре им не могло привидеться, что перст судьбы, или как там еще называть то, что от их воли и желания не зависело, разом сведет на нет все усилия. И много лет кропотливо и трепетно возводимое здание семейного счастья рухнет, словно карточный домик.
      Была суббота. Стоял великолепный июльский день. Ника с Андреем, устроившись в шезлонгах на веранде, лениво перебрасывались словами. Сева ушел к своему приятелю, жившему на соседнем участке. Ника слышала их голоса, доносившиеся из-за забора. Затем голоса смолкли. Сева влетел на веранду – взволнованный, встрепанный с блестящими от волнения глазами.
      – Мама! Папа! Можно мне...
      – Что можно? – Ника встрепенулась.
      – Там... – сын захлебывался словами. – Петька, Васькин брат, он такой корабль построил! Он и другие большие мальчики идут запускать его на пруд. Прямо сейчас. Ждать не будут! Мама, папа! Ну, разрешите, пожалуйста, скорей! Можно мне с ними?
      – На пруд? Одному? Ни в коем случае.
      – Мама! Да не одному. Я же говорю: там большие, взрослые мальчики. Ваську вон отпустили, а мне нельзя? Так хочется посмотреть.
      В глазах у сына стояли слезы. Ника заколебалась. Ей не хотелось его расстраивать. Она вновь посмотрела на мужа.
      – Никуся, по-моему, ты не права, – сказал он. – Пусть идет.
      – Папа, можно? – слезы словно бы испарились с Севкиных глаз. – Почему Ваське можно, а мне нельзя? Ему тоже шесть, как и мне.
      – Потому что Вася идет со старшим братом, а ты один, – привела новый довод Ника.
      – Но у меня же нет старшего брата! – На глазах у сына опять заблестели слезы. – Разве я виноват?
      У Ники кольнуло сердце.
      – Андрюша, давай сходим с ними!
      – Ну да-а, – заныл Сева. – А меня потом никогда не возьмут. Все одни, а я как маленький. Со мной никто играть не будет.
      И тут вмешался Андрей.
      – Ладно. Иди. Только осторожно. Стой на берегу и к краю не подходи. Обещаешь?
      – Обещаю, – как-то очень по-взрослому проговорил Сева.
      – Андрей! – воскликнула Ника.
      Но было уже поздно. Сын с радостным воплем понесся к соседям.
      – Зачем ты ему разрешил? – напустилась на мужа она.
      – Никуся, они ведь не купаться пошли, а корабль запускать. И Севка мне обещал к воде не подходить. Пойми, он должен потихоньку учиться отвечать за себя. Он ведь в школу идет. Ты же не сможешь там его каждую секунду контролировать. А ситуации наверняка разные будут возникать. Даже в самой хорошей школе. Вот и пускай учится сам соображать. С Васькой я бы, конечно, его не отпустил, а большие ребята за малышами присмотрят.
      – Ой, ну не знаю.
      Ника все еще была готова бежать за сыном, чтобы или остановить его или отправиться вместе со всей компанией.
      – Зато я знаю, – по-прежнему твердо продолжал Андрей. – Ты все равно не сможешь всю жизнь водить Севку за руку. Ну год еще, два, ну три. А потом его ребята дразнить начнут. И придется тебе отпустить его. А он окажется к свободе не готов. Привыкнет на тебя надеяться. Или, наоборот, от внезапно свалившейся свободы крышу еще снесет. Лучше уж постепенно отпускать вожжи. Да не волнуйся ты. – Муж положил ей на плечо руку. – Посмотрят на свой кораблик и вернутся.
      Час спустя Ника забеспокоилась.
      – Что-то они долго. Пойдем-ка, Андрюша, поглядим хотя бы издали. Вроде как гуляем и случайно мимо прошли.
      – Пойдем, – мигом вылез из шезлонга муж.
      Он и сам уже волновался.
      На берегу мальчишки и впрямь все еще пускали кораблик. Только Севы среди них не оказалось.
      – Он вроде домой ушел, – сообщили Нике и Андрею ребята.
      Они кинулись обратно. Никого.
      Нашли Севу только на следующий день, когда вызванные водолазы обшарили весь пруд. Что произошло, и как он умудрился утонуть, осталось загадкой.
      Видимо, отойдя в сторону, оступился, упал в воду и сразу захлебнулся, а компания, увлеченная игрой с кораблем, ничего не услышала и не заметила.
      Ника до последней минуты отказывалась верить в страшное, твердила, что Севочка наверняка ушел в лес и там заблудился. А когда его подняли со дна пруда, где он лежал, запутавшись в водорослях, Андрей ее к нему даже не подпустил, сколько она ни рыдала и ни молила.
      Андрей, окоченевший от горя, тем не менее собрался с силами и организовал похороны, а Ника, не переставая, рыдала, и ни уколы, ни таблетки не помогали. Слезы лились и лились. Она плакала даже во сне. Лишь когда гроб с телом сына опустили в могилу, и она дрожащей непослушной рукой кинула ему вслед горсть земли, и над ним почти тут же вырос усыпанный цветами холмик, слезы вдруг прекратились, уступив место тупой, ноющей и не проходящей боли внутри.
      И Ника поняла: хоть боль эта никогда не уйдет, но жить она с ней сможет, потому что у нее есть Андрей, ее любимый Андрей, и ради него она должна жить дальше. Но ужас был в том, что после похорон сломался Андрей. Его самообладания хватило лишь до того момента, когда у Ники высохли слезы. Потом он запил. Глубоко, тяжело, мутно, как только может с горя запить человек, который всю предыдущую жизнь вообще не пил.
      Ника сперва не разобралась, что происходит. У нее полностью отсутствовал опыт общения с пьющими людьми и ей не показалось странным, что Андрей до бессознательного состояния напился на поминках. В тот момент она и сама мало что соображала. И ничего не замечала вокруг.
      Лишь неделю спустя до нее дошло: с Андреем неладно. От него постоянно пахло спиртным, а каждый вечер он напивался просто до бесчувствия и даже не всегда добирался до постели. Он весь словно высох, лицо почернело, горе сжигало его изнутри.
      Ника попыталась с ним поговорить, остановить его. Тщетно. Он ничего не слышал и лишь каким-то совсем не своим, чужим голосом повторял:
      – Если бы не я, Сева сейчас был бы жив. Зачем я только отпустил его одного. Ты права была, Ника, надо нам было пойти за ним. Он ведь у нас был еще такой маленький.
      И, уронив голову на ладони, муж зарыдал.
      Ника старалась уверить его, что он ни в чем не виноват. Они действительно не могли всю жизнь продержать Севочку возле себя. В том, что произошло, виновата лишь судьба. С другими-то ребятами на пруду ничего не случилось. И вообще, как ни горько и пусто, надо продолжать жить. Ради памяти Севы продолжать.
      Так Ника уговаривала его и одновременно себя, потому что сама до конца не верила своим словам. Без Севы жизнь и для нее почти утратила смысл, но она страшно боялась потерять Андрея. Если это случится, смысла в ее существовании вообще не останется.
      Она уговаривала его, тормошила, пытаясь пробудить в нем хоть крохотный интерес к жизни. Не помогало. Добилась Ника лишь одного: муж почти перестал бывать дома. Теперь он приходил лишь спать. Точнее, его привозили или приносили. То какие-то совершенно незнакомые Нике люди, то компаньон, то кто-нибудь из старых знакомых.
      Нике было горько и стыдно, но она ничего не могла поделать. Утром муж уходил так стремительно, что поговорить с ним больше не удавалось. В чем-то она ему даже завидовала: он хоть мог забыться. Ночью он сваливался мертвецки пьяный, а днем не отпускали дела. Ника была совершенно свободна целыми длинными и бесконечно пустыми днями, а ночи напролет ей снился Сева. Живой, веселый, здоровый, как прежде. Она каждый раз так радовалась, что смерть его оказалась ошибкой. Однако, едва открыв глаза, убеждалась: это был всего лишь сон. И горе с новой силой придавливало ее, и впереди серел новый бессмысленный день. А за ним – снова ночь с навязчиво-радостными сновидениями. Ника уже и сама не знала: хочет она, чтобы они продолжались, или нет. И то, и другое оказывалось одинаково мучительным.
      Вот бы увидеть Севу живым и здоровым и больше уже никогда не просыпаться, – все чаще и чаще теперь мечтала она. Зачем, собственно, ей теперь просыпаться! Она попробовала последовать примеру мужа, однако спиртное не принесло ей ровно никакого облегчения, днем лишь обостряя горе и тоску, а ночью обрекая на кошмарные видения. Теперь вместо того, чтобы хоть во сне забыться или увидеть живого сына, она снова и снова бегала к пруду, из которого вынимали опутанное водорослями тело их мальчика. А наутро Нике бывало так плохо, что хотелось разом покончить со всем на этой земле. Она бросила пить. Однако занять себя по-прежнему было совершенно нечем.
      Чтобы не сидеть дома одна, Ника попробовала устроиться на работу. Это оказалось совсем не просто. Их с Андреем знакомые, вероятно, взяли бы ее. Но она не могла видеть никого из знакомых и ловить на себе сочувствующие взгляды. Нику могли спасти лишь совершенно незнакомые люди, которые ничего не знали о ее несчастье. Но в ее возрасте, да и учитывая, что она уже много лет не работала и профессии толком никакой не имела, попасть куда-то не по знакомству было практически невозможно.
      Все же Ника упорно ходила на собеседования. Надо было хоть чем-то занять себя. И не только. Отношения их с Андреем делались хуже и хуже, и она уже опасалась, что дело кончится разводом. Андрей изменился до неузнаваемости. Если они расстанутся, ей надо на что-то жить.
      Правда, некоторая сумма денег была у нее от продажи родительской квартиры. На какое-то время, конечно, хватит, но не навечно же. И хотя жить, в общем-то, не хочется, но она живет, и кто знает, сколько еще времени мучиться ей отпустил Всевышний? Не побираться же.
      У нее еще теплилась надежда, что пройдет время, а оно, как известно, лечит, и Андрей станет прежним. Ну, конечно, не совсем таким, как был, – смерть Севы их обоих навсегда изменила, – но с которым можно разговаривать, и который вновь станет слышать ее и понимать. Ну почему Андрей ведет себя так, словно горе только его, а она, Ника, совершенно ни при чем. Посторонний, чужой человек, не имеющий права мешать ему горевать. Ей ведь тоже горько. Сева и ее сын. Она его рожала, мечтала, чтобы он родился. И, в конце концов, именно она больше всех провела с ним времени за эти шесть лет. Так по какому же праву Андрей возомнил, что больше нее любит сына?
      Ника не оставляла попыток заставить мужа услышать себя. Поначалу, когда ей удавалось его отловить, он молча выслушивал ее и уходил. Затем стал отвечать. Холодно, грубо, жестоко. Нике просто не верилось, что человек мог так измениться. В нем не осталось ни капли любви к ней, казалось, он ее ненавидит и едва терпит ее присутствие рядом с собой.
      С каждым днем их отношения становились все напряженней. И когда в очередной раз Ника попробовала заставить его образумиться, его наконец прорвало. Он с побелевшим лицом начал кричать, что видеть и слышать больше ее не может и требует лишь одного: она должна навсегда оставить его в покое и не сметь мешать ему делать то, что он хочет, потому что она потеряла право вмешиваться в его жизнь. Она теперь для него никто, и он вообще не понимает, зачем она так упорно за него цепляется.
      Ника вскипела:
      – Во-первых, я за тебя не цепляюсь. Если хочешь, только скажи, и я отпущу тебя. Просто я, идиотка, еще надеялась, что ты придешь в себя и поймешь, что мы с тобой все-таки еще живы, и нам надо попробовать жить. Хотя бы в память о Севе. Потому что и он будет жить, пока мы с тобой живы, и наша семья жива. Ведь только мы его помним. Я так надеялась, что мы вместе поможем друг другу и выкарабкаемся. Ведь мы всегда так любили друг друга. Да, у нас страшное горе. И Севу нам никто не заменит. Но мы еще можем начать все сначала. И даже ребенка можем родить. Ну хоть попытаемся. Или усыновим...
      – Ты чудовище! – перебил Андрей. Он взирал на нее с нескрываемым изумлением. – О чем ты говоришь? Горе у нее! Какое это горе, если ты еще можешь жить и строить планы! Начать все сначала! Родить! – в тоне его теперь звучала неприкрытая издевка. – Родит она! Да ты Севу едва родила! И не нужен мне больше никто! Усыновить ребенка! Бред сумасшедшего! Ты единственного сына уберечь не смогла! Кого тебе после этого можно доверить! А-а-а! Понимаю! Готова цепляться за последнюю соломинку, чтобы мужика при себе удержать! Не надейся! Мне чужих детей не надо! Мне вообще никого и ничего не надо! Любит она меня, видите ли. А если любишь, чего же не понимаешь: душа у меня уже умерла. Мертвый я. Нету меня. Ничего не хочу. И видеть тебя не хочу! И знать! Уходи куда-нибудь! Возьми деньги, возьми все! Я, кстати, эту проклятую дачу на прошлой неделе продал! Все забирай и с глаз моих долой!
      Он бил наотмашь, однако Ника понимала: специально ведь это делает, чтобы остаться одному и окончательно раствориться в своем горе. И она твердо проговорила:
      – Андрей, не надейся. Я никуда не уйду. Беда у нас общая, и выбираться нам из нее только вместе. Я, между прочим, когда выходила замуж, обещала быть с тобой и в радости, и в горе. В радости получилось, так неужели мы в горе сдадимся? Позволим ему одержать верх над нами?
      – В таком случае ухожу я! – Андрей кинулся к двери, на ходу натягивая пальто. – Я никогда больше сюда не вернусь, и прошу меня не искать.
      Резко обернувшись, он схватил со стола большую фотографию Севы.
      – Извини, это я возьму. Все остальное можешь забирать себе!
      – Ты твердо решил развестись?
      Ника из последних сил сохраняла спокойствие: ей хотелось вцепиться в него, завыть, умоляя его остаться, не покидать ее, потому что одной, без него, ей никогда не справиться.
      На мгновение застыв, муж глухо рассмеялся.
      – Развестись? О чем ты, милая? Никак про штамп в паспорте? Кого это волнует! Да мне наплевать! Мне на все наплевать! У меня сын погиб! И главное для меня – не видеть тебя! А на остальное плевать! Пойми: я не к другой женщине ухожу! Я просто ухожу! Для меня дальше жизни нету! Никакой жизни! Ну все! Прощай!
      Он двинулся в прихожую. Ника, не выдержав, бросилась следом, вцепилась ему в рукав.
      – Не уходи! – рыдала она. – Андрюша, милый, я не могу! Я не смогу!
      Он резко отшвырнул ее от себя. Она, отлетев на другой конец комнаты, упала на пол, и пока поднималась на ноги, хлопнула входная дверь.
      Казалось, еще немного и Ника сойдет с ума. Он ушел навсегда. Поверить в это было невозможно. Куда ему уйти? Здесь его дом. Их дом. Нет, конечно же, он вернется, одумается и вернется. Разве можно разом забыть и выбросить из жизни столько совместных счастливых лет? Так не бывает.
      У Ники не было больше сил об этом думать. Отыскав в аптечке снотворное, она приняла сразу несколько таблеток. Главное, заснуть и отключиться.
      А завтра, глядишь, и силы появятся обдумать, как вести себя дальше и вернуть поскорее Андрея.
      Проснулась она от того, что ее с силой трясли за плечо. Она с трудом разлепила глаза, но ей показалось, будто она все еще спит.
      «Какой странный сон», – пронеслось в голове. Над ней склонилось лицо компаньона Андрея – Олега Ки-реева. «Ну, точно, сплю», – окончательно уверилась она. Вот только трясти ее за плечо почему-то не переставали.
      – Ника, Ника! Ты меня слышишь?
      Ее похлопали по щеке. Нет, похоже не сон. Но каким образом Олег мог попасть к ним в квартиру? Дверь она, что ли, забыла за Андреем запереть? Нет, наверное, это Андрей прислал его. Звонил, а она спала. Он, видно, заволновался, но сам проверять не пошел. Характер, дурак, выдерживает. Олега попросил посмотреть, как она там. А ведь хороший признак! Значит, Андрей о ней думает и волнуется. Врал, что не любит. И она с сонной улыбкой осведомилась:
      – В чем дело, Олег, какими судьбами?
      Тот продолжал трясти ее за плечо.
      – Просыпайся, просыпайся! Ты что-нибудь принимала?
      – Снотворное, – не скрыла она.
      – Сколько?
      – Две или три таблетки. Может, четыре. Но не больше. Вон облатка лежит, – она указала на тумбочку возле кровати. – Да вам с Андреем нечего волноваться. Мне просто хотелось как следует выспаться.
      Оставив наконец в покое ее плечо, Олег выдохнул:
      – Фу-у А мне уж невесть что мерещилось. Ты ведь не открывала. Уж извини, пришлось дверь немного покорежить. Да не волнуйся. Сейчас пришлю мастера, все починят.
      – Разве тебе Андрюша ключи не дал? – удивилась она.
      Олег вдруг резко от нее отвернулся и после долгой паузы бросил:
      – Андрея нет.
      – Открыл Америку! – усмехнулась Ника. – Мы с ним поругались, и он ушел. Кстати, сколько сейчас времени?..
      – Ника, – перебил Олег. – Его вообще нет. Совсем.
      – Хочешь сказать, за границу съехал?
      Вновь повисла длинная пауза. Вслед за которой на Нику обрушился страшный удар:
      – Он погиб. Несколько часов назад.
      «Погиб. Несколько часов назад». – Слова доходили до ее одурманенного снотворным мозга медленно, с трудом. «Может, я все-таки вижу сон? – мелькнула спасительная мысль. – Сейчас закрою глаза, а когда проснусь, Андрей вернется. Ну пусть даже не сразу вернется, а через какое-то время. Неважно...».
      Ее вновь затрясли за плечо.
      – Ника, не засыпай! Ты поняла, что я тебе сказал? Андрей погиб. Разбился на машине.
      Погиб. Разбился на машине. Нет, она все еще не могла поверить.
      – Это не ошибка, – словно предупреждая ее сомнения, твердо проговорил Олег. – Я его опознал.
      Значит, правда. В следующий миг Ника услышала, как в комнате кто-то закричал. Страшно. Надрывно. Потом она поняла. Это ее собственный крик, от которого ей самой хотелось зажать уши. Андрей больше никогда не вернется!
      Больше она его так и не увидела. Даже мертвого. Его хоронили в закрытом гробу, до того он был изуродован. Он ушел от нее навсегда. Туда, где хотел быть. Рядом с сыном. А Ника осталась одна, и все для нее окончательно потеряло смысл.

      Следующие дни Ника помнила очень плохо. Таблетки чередовались с уколами. Олег Киреев практически не оставлял ее. Приходя в себя, она неизменно видела его. Ей становилось неловко. У Олега была собственная семья. И она говорила:
      – Олег, иди домой. Что ты здесь сидишь? Тебя ждут жена и дети. Я справлюсь. Сейчас приму таблетку и усну.
      Она знала: Рита, жена Олега, терпеть ее не может. Когда все было еще нормально и все были живы, они крайне редко общались семьями. Но даже в эти нечастые встречи Ника неизменно чувствовала высокомерно-брезгливое отношение к себе Риты. В первый раз, когда они только познакомились, это потрясло доброжелательную Нику до глубины души. Обычно к ней хорошо относились. И она спросила Андрея:
      – Может, я чем-то ее обидела, что-нибудь не так сделала или сказала? Ты уж объясни, а то неудобно. Если надо, я извинюсь.
      Андрей в ответ скривился:
      – Не обращай внимания. У Риты сложный характер, и угодить ей трудно.
      Лишь позже одна из общих знакомых, послушав кислую беседу Ники с женой Олега, раскрыла ей тайну:
      – Ритка никогда тебе не простит, что Андрей тебя выбрал.
      – И чем я ей так не нравлюсь?
      – Так ты не знаешь! – всплеснула руками знакомая. – Ритка твоего так обхаживала, надеялась в постель затащить. А он ее отшил. Мол, Киреев не только мой компаньон, но и друг, а с женами друзей я никаких дел не имею. Ну и, сама понимаешь, Ника, отвергнутая женщина хуже бешеной кошки. До сих пор успокоиться не может.
      – Выходит, она тогда уже была замужем за Кирее-вым?
      – Естественно. Только он, видать, к тому времени успел наскучить. Она вообще до мужиков охоча, и обычно ей не отказывают. Роскошная ведь баба. Вот она и не привыкла слышать «нет».
      – Бедный Олег, – посочувствовала Ника. – Как он такое терпит? И зачем?
      – Во-первых, шикарная баба, – многозначительно повторила знакомая, – и ему кое-что обламывается. А во-вторых, у Риты отец с большими связями наверху. Думаешь, почему ваш «Офис-стайл» на плаву до сих пор держится? Без Киреевского тестя давно бы прогорел. Где бы ребятам льготный кредит взять, госзаказик получить? То есть, твой Андрей, конечно, молодец. Это все знают. Однако без связей в нашей стране далеко не уедешь. А Киреев без своего тестя вообще ничто. Нуль без палочки.
      Поэтому даже в ужасном горе, даже одурманенная лекарствами, Ника волновалась, что у Киреева могут из-за нее возникнуть дома серьезные неприятности. Однако Олег ее успокаивал:
      – Ничего страшного. Ритка и сама бы тут сидела, если бы наш младшенький не заболел.
      – Тем более, иди домой, – вновь принялась уговаривать его Ника.
      – Ни в коем случае. Во-первых, тебе сейчас нельзя одной, а у тебя ведь никого больше не осталось. А потом... – он замялся. – Знаешь, такой деликатный вопрос. Мне срочно нужен один документ. Я точно знаю: Андрей его увез домой. Можно я в его бумагах пороюсь? И заодно в компьютере. Там мне тоже кое-что требуется. А то дела совершенно застопорились.
      – Пожалуйста. Делай, что хочешь, – разрешила Ника. – Это ведь ваши с Андрюшей дела. Я все равно тебе в этом не помощник. Он меня мало во что посвящал.
      – Ну и ладненько. Я покопаюсь, а ты поспи. Принести тебе таблеточку?
      А несколько дней спустя Олег явился к ней с целым ворохом бумаг. Вид у него был мрачный, встревоженный.
      – Не хочется тебя расстраивать и загружать, но Андрей последнее время, оказывается, сильно все запустил. Финансы-то целиком и полностью на нем были. Я в них даже не вникал. Он всегда был такой аккуратный. Кто бы мог подумать... Видимо, из-за смерти сына. Извини, Ника, но я вынужден это с тобой обсудить. Понимаешь, фирму надо спасать. Был бы один, еще ладно, но у меня ведь семья, дети. И тесть уже не у дел. Они с тещей теперь тоже на моей шее. И Риткин брат непутевый. – Олег махнул рукой. – Ах, да что говорить! Знаешь что, сядь-ка, напрягись. Попробую тебе объяснить ситуацию, а потом вместе решим, что делать.
      – Я-то при чем? – не понимала она.
      – Как это! – Олег удивился. – Андрей часть кредитов ведь на свое имя брал. А ты его жена, и долги его теперь на тебе. Ну ладно, давай по порядку.
      Он суетливо зашелестел бумагами. И говорил, говорил, без конца подсовывая Нике под нос листки с колонками цифр, графики, документы с подписями Андрея. Как ни старалась она сосредоточиться, смысл слов от нее ускользал. В глазах плыло, в голове туманилось. А Олег все говорил и говорил. Нике хотелось лишь одного: забраться в постель и, зарывшись с головой под одеяло, снова уснуть.
      – Теперь ситуация тебе ясна? – спросил наконец Олег.
      Она на всякий случай кивнула, хотя дошло до нее лишь одно: она срочно должна что-то подписать. И сил на расспросы и уточнения у нее не было. Да и какая ей, собственно, разница?
      – Значит, согласна?
      Ника опять кивнула. Ей не терпелось избавиться от Олега. Тогда, по крайней мере, ей позволят спать, спать и спать.
      Он пододвинул к ней стопку бумаг.
      – Читать еще раз будешь?
      Она помотала головой:
      – Зачем?
      – Тогда подписывай. Тут. Тут. И тут. – Его палец указывал, где она должна поставить подпись.
      Ника покорно подмахнула все. Олег собрал бумаги, однако не уходил, а продолжал внимательно смотреть на нее.
      – А деньги?
      – Деньги? – Тупо переспросила она.
      Мозг отказывался работать. Ей по-прежнему хотелось только спать.
      – Ника, я ведь тебе только что объяснил: через три дня мне их нужно вернуть. И ты согласилась. Или у тебя их нет?
      – А сколько?
      Олег назвал сумму, которая примерно укладывалась в то, что Андрей получил после продажи дачи и квартиры Никиных родителей.
      – Столько у меня есть, – сказала она. – Но деньги не дома, а в банке. В ячейке лежат. Давай завтра поедем. Сегодня я просто не в состоянии.
      – Но завтра обязательно, да? – не мигая взирал на нее бывший компаньон мужа.
      – Договорились, – пообещала Ника.
      И он ушел, а она провалилась в сон.
      Обещанные деньги Ника отдала и не испытала ни малейшего сожаления. Это был долг Андрея, и по-другому она поступить не могла. Да и на что ей теперь деньги? В жизни у нее никого и ничего не осталось. Ей хотелось только спать. И она продолжала жить на спасительных таблетках, пробуждаясь лишь для того, чтобы принять новую порцию лекарства.
      Однако Олег не оставлял ее в покое. Он появился, нагруженный ворохом еще каких-то бумаг. На лице его снова блуждала тревога, глаза беспокойно бегали.
      – Ника, ситуация оказалась гораздо хуже, чем я ожидал.
      Вновь перед ее носом замелькали многочисленные документы. «Хуже так хуже, – мелькало в ее одурманенном транквилизаторами мозгу. – Это тебе, Олег, наверное, хуже, а для меня ничего не может быть хуже того, что уже случилось».
      А он продолжал:
      – Не хватает еще денег. Я выцарапал кредит, но его мало.
      – У меня больше ничего не осталось, – беспомощно развела руками она.
      – А квартира, – возразил он. – Она ведь на твое имя.
      – Но где же я буду жить? – Ника впервые за это время проснулась.
      – Купим пока тебе маленькую. – Олег смущенно улыбнулся. – Уж на это я наскребу. Мне бы только перекрутиться и фирму спасти. Чтобы не ушла с молотка. Ника, да я тебе верну, до копейки верну. Дай только на ноги встать. Андрей так все запустил.
      Идея с маленькой квартирой Нике неожиданно даже понравилась. Уехать и забыть. Тут ведь каждая вещь напоминает о прошлом. Невыносимо больно.
      – Олег, я согласна.
      – Вот и умница, – обрадовался он. – Не сомневаюсь: Андрей поступил бы точно также. Только, пожалуйста, не расстраивайся. У тебя скоро будет квартира еще лучше этой.
      – Меня теперь трудно расстроить, – выдавила на лице улыбку Ника.
      – Ничего, ничего, крепись, – похлопал ее по плечу Олег. – Ты пока не торопясь отбирай, что себе оставишь, а я найду риэлтора. Выкрутимся, поживем еще. Я, разумеется, понимаю, какое на вас с Андреем свалилось горе, но он все равно не имел права так поступать. Нехорошо, конечно, про покойника, но он ведь виноват и перед тобой, и передо мной. И, главное, нет чтобы меня предупредить. Он ведь на все вопросы мне отвечал: «Полный порядок». Вам бы с ним после Се-виной смерти поменять обстановку, уехать попутешествовать. Взять бы тайм-аут, глядишь, был бы жив.
      – Олег, не надо про это, – простонала Ника.
      – Наоборот, – возразил он. – Ты в себе все держишь, стараешься не думать, а думать надо. Андрей ушел в себя и тебя оставил ни с чем. Знать бы заранее, что он на такую подлянку способен...
      Ника зажала ладонями уши:
      – Не хочу! Не хочу! Уходи!
      Но он заставил ее дослушать.
      – Нет, Ника. Надо смотреть правде в глаза. Как бы ни было больно. Нельзя думать лишь о себе. Ведь все что мы делаем, касается и других людей. Андрей-то не один был. У меня тоже семья. И у тех, кто на нас работает, семьи. А их не один и не два. Сотни у нас сотрудников. Мне сейчас часть увольнять придется, а если обанкротимся, то всех. Андрей о них подумал?
      – Он ни о ком, кроме Севы, думать не мог, – растерянно проговорила Ника.
      – Но он не имел права не думать! – воскликнул Олег. – Мы в ответе за тех, кого приручили!
      Нике слушать его было невыносимо, мучительно, однако она понимала: он прав. Андрею, по совести, следовало либо выйти из игры, либо не забывать об ответственности перед людьми, которые на него работали. А он по отношению к ним, оказывается, повел себя также, как по отношению к Нике. Она-то его понимала и готова была терпеть. Но она жена. Радость и горе у них пополам. Но он не имел никакого права ломать своим горем судьбы других людей. Ах, Андрюша, Андрюша! Почему все так получилось? Но как бы ни получилось, она, Ника, еще жива и готова отдать последнее ради того, чтобы сохранить его доброе имя.
      Теперь первым делом предстояло разобраться в квартире, решая, что взять в будущую жизнь, а что продать. Она даже перестала пить таблетки, иначе постоянно клонило в сон.
      Сперва она собиралась самое страшное оставить напоследок. Однако потом решила, что начнет именно с самого страшного – с Севиной комнаты, которую они с мужем сразу же после смерти сына заперли и больше в нее не входили.
      Испытание оказалось тяжелым. Ника долго перебирала одежду, игрушки сына и плакала. В результате она оставила себе на память лишь чепчик и пинетки, а остальное отнесла многодетной дворничихе. Выгребла из шкафов, не глядя. Все равно она больше никогда не сможет на это смотреть.
      Она занялась вещами Андрея, и на нее вновь накатило отчаяние. Наизусть знала каждую его вещь. Вместе покупали. Костюмы все еще хранили его запах. Ника прижималась к ним лицом, и ей начинало казаться, будто он все еще жив. Он где-то тут, совсем рядом. Но нет. Его, конечно, нигде не было. Он никогда не вернется. Ну почему он не взял ее с собой? И она начинала мечтать. Вот если бы они уехали тогда вместе, то и сейчас где-то были бы вместе. Ведь он и уехал, потому что поссорился с ней. Предатель, зачем он оставил ее жить!
      За это время Олег нашел ей квартиру. В центре, гордо объявил он, в районе метро «Динамо». Место расположения было единственным плюсом. Мрачное здание с квартирками гостиничного типа. Крохотная комнатка с кухонькой-нишей, сидячая ванна, совмещенная с туалетом, и только. На все про все четырнадцать метров.
      И Ника поняла: она сюда не доедет. Ей вообще незачем никуда ехать. Правда, Олегу она сказала, что квартира ее вполне устраивает. Зачем ему знать. Еще помешает ее планам. Она даже для вида упаковала кое-какие вещи и позволила перевезти их на новое место. Трудиться особенно не пришлось. В ее новую каморку, рассчитанную на крайне убогий образ жизни, много все равно бы не влезло.
      Оставшееся Ника раздала и продала.
      Покупатель на ее квартиру отыскался быстро и согласился взять вместе с мебелью. Вырученные деньги Ника передала Олегу. Она сделала для Андрея все, что могла. Наступил последний день ее жизни на старом месте, и с утра она поехала на кладбище.
      Снег падал и падал. Ника сидела на лавочке, вглядываясь в любимые лица. Мама, папа и Андрей были очень серьезны. А Сева улыбался. Только вот глаза грустные-грустные. Совсем другие, чем при жизни. Почему у умерших на фотографиях они становятся такими грустными? Снимали-то при жизни. Но вот уходят, и взгляд на снимках грустнеет. Может, они тоскуют по близким, оставшимся на земле?
      – Не надо, милые, – прошептала она. – Скоро мы встретимся. Вы все ушли, а меня тут забыли. Вам вместе там хорошо, а мне здесь ужасно. Я одна. Совершенно одна. У меня никого нет. Живу непонятно зачем. Мне не нужна больше такая жизнь. Я хочу к вам. Без вас мне вообще ничего не нужно. Какая теперь у меня может быть радость, если нет рядом Севочки и Андрея.
      Ника умолкла, задумалась. Где-то она однажды прочла, что счастья бояться не надо, потому что его вообще нет. Неправда! Оно точно есть, уж она, Ника, знает. Счастье – когда тебя любят, и ты любишь, и все любимые вместе с тобой. Живы, здоровы и рядом. Господи, как же еще недавно она была счастлива! Совсем не понимала и не ценила этого. Ее жизнь казалась ей вполне обычной. Глупая, как часто она раньше расстраивалась из-за какой-нибудь ерунды, словно бы забывая, что у нее есть главное. Почему мы начинаем ценить главное, только когда теряем? И тут Ника впервые подумала: не живи она в атмосфере столь долгого и полного счастья, не было бы столь велико теперь ее горе. Чем больше любишь, тем тяжелее терять. Невыносимо терять. У Ники было все, но она и потеряла все, и сил начинать жизнь по новой в себе не находила.
      Раньше у нее неизменно была опора. Сперва родители. Потом Андрей. Теперь опереться не на кого, а сама она слишком слаба. Да и что такого хорошего ее может ждать впереди? На что может рассчитывать женщина под сорок, у которой все в прошлом? Все прожито и отжито. Осталась одна пустота. Черная, непроницаемая пустота. Годы и годы тоскливого, одинокого существования в кошмарной каморке. А конец так и эдак один. Она умрет. Только случится это после многих лет бессмысленных мучений. К чему они ей? Не лучше ли разом покончить все счеты с жизнью и вновь оказаться со своими родными.
      Она посмотрела на Андрея. Вот у него, в отличие от Севы, такие глаза были уже при жизни. Мертвые, выцветшие, потухшие, даже будто бы цвет потеряли. Жить для него после смерти Севы оказалось выше возможности: Андрей так и не смог избавиться от чувства вины. И теперь, когда его мучения кончились, Ника с горечью осознала: он умер для этого мира гораздо раньше своей физической смерти. Его не стало ровно в тот миг, когда выяснилось, что их сына больше нет.
      Вот только почему Андрей был так уверен, что она должна оставаться жить без них? Этого Ника никак не могла понять. Они всегда и во всем были вместе, сообща решали каждую мелочь. Неужто Андрей думал, что ей без него станет легче? Но теперь уже все равно. Ника исправит несправедливость. На это, последнее, у нее еще хватит сил.
      На кладбище опустились ранние сумерки.
      – Прощайте, милые, и до встречи. Только, простите, это уж последние цветы от меня для вас здесь. Больше вам некому будет их приносить. Если только Олег...
      Ника завещала ему квартиру и за это просила заботиться о могиле. Впрочем, Киреев узнает об этом позже, когда ее не станет.
      Она медленно побрела прочь. Утица встретила ее гулом машин и светом фонарей, но Ника ничего не видела и не слышала. Она уже находилась почти не здесь, и ее по-прежнему окутывала непроницаемая кладбищенская тишина.
      Она толком не помнила, как добралась до квартиры. Сбросив шубу, она медленно прошлась по комнатам, окидывая прощальным взором их жилище, которое теперь уже и не их и не ее. Именно тут, где они трое рассчитывали жить долго и счастливо, она и должна навсегда покончить счеты с этим миром.
      Ника уже давно готовилась к этому мигу. И тщательно все продумала. Надо было покончить с собой быстро, сразу и, по возможности, безболезненно. Конечно, лучший способ – заснуть и не проснуться. Но как правильно рассчитать дозу снотворного? Ника где-то читала: если превысить смертельную дозу, эффекта не будет. А какая доза смертельна, она не знала. И потом, вдруг ее обнаружат раньше времени, откачают? Лечить начнут, в психушку положат. Слишком большой риск. Отравиться? Но, во-первых, это, наверное, мучительно больно, а во-вторых, она не знала чем. Не крысиным же ядом травиться, а это единственное, что ей доступно. Вскрыть вены? Нет уж, резать себя она не станет. К тому же при этом полагается лечь в теплую ванну, иначе кровь свернется. Значит, ее найдут голой, не в одежде же в ванну ложиться, и куча чужих мужиков станут ее разглядывать. Бр-р! Такого она себе никогда не позволит. Остается повеситься. Ей рассказывали, что это быстрая смерть, и человек при этом даже иногда испытывает наслаждение. То есть все пройдет без мук.
      Ника принесла и поставила на кухне большую фотографию, запечатлевшую Севу и Андрея. Умирая, она будет смотреть на них. И кухню она выбрала неслучайно. Крюк, на который можно надеть веревку, остался лишь здесь; в остальных комнатах Андрей сделал модные подвесные потолки со встроенными плоскими светильниками. А на кухне повесил большой под старину абажур. «Для уюта», – объяснил он Нике. Взобравшись на стремянку и перекусив кусачками провода, она с трудом сняла абажур. Почему-то вспомнилось, что он понравился будущим хозяевам. Ничего, снова потом повесят. Ее снимут, а светильник повесят. Конечно, по отношению к этим людям было бы правильнее и человечнее свести счеты с жизнью в своей новой каморке. Но Нике хотелось умереть именно там, где она жила и была счастлива. Ей отчего-то казалось, что так она после смерти быстрее соединится с Андреем и Севой.
      Она все сделала по правилам. И даже зачем-то убрала в кладовую стремянку, после чего, поцеловав фотографию, залезла на табуретку, надела на шею петлю и решительно оттолкнула ногой последнюю опору в этой жизни.
      Больно! Ужасно больно! Искры из глаз! Ника лежала на полу, ошалело таращась на дыру в потолке. «Крюк вырвался, – дошло до нее. – Проклятые мастера отечественного евроремонта! Ничего как следует сделать не могут!»
      Она с трудом села на полу и закашлялась. Кожа на шее пылала. Ника, выпростала голову из петли; на веревке дьявольским кулоном висел злополучный крюк. Ника зашлась в истерическом хохоте. Ничего себе свела счеты с жизнью! И на это оказалась не способна!
      Смех перешел в слезы.
      – Севочка, Андрюша, простите, но я не смогла, – всхлипывая, причитала она. – Я без вас ни на что не годна! Совсем ни на что.
      Она долго еще оплакивала свою горькую участь, сетуя на собственную никчемность, из-за которой осталась заложницей несчастья в опостылевшей ей жизни.
      – Сева, прости. Андрюша, прости.
      Взгляд упал на их фотографию. Что это? Она даже плакать перестала. Выражение их лиц, кажется, изменилось. Оба теперь взирали на нее с укором...
      – Нет, крюк не просто вырвался, – прошептала она. – Это они. Они почему-то захотели оставить меня тут. Не дали мне уйти. Господи, зачем, почему? Хотите продлить мои мучения?
      Лица их вновь поменяли выражение. Муж и сын взирали на нее ласково и нежно.
      «Они меня любят и не хотят, чтобы я умирала. Значит, я должна стать сильной и жить.» – Ника еще не знала, зачем, но почему-то вдруг поверила, что когда-нибудь обязательно узнает и поймет. И вдруг почувствовала, что хочет жить. И что нога, которой она ударилась об угол табуретки, ужасно болит. Срочно надо приложить лед и чем-то помазать. И она, прихрамывая, направилась к холодильнику.
      Наутро Ника перевезла последние вещи и навсегда попрощалась с местом, где познала счастье и горе. Надо было начинать новую жизнь на новом месте.
      Фотографию Андрея и Севы, ту самую, которая не дала ей умереть, Ника повесила на стену над диваном, потом села на этот диван и стала обдумывать, что ей дальше делать. Всю предыдущую жизнь ей советовали, подсказывали, помогали. Родители. Андрей. Ника, естественно, решала многое и сама, однако их мнение всегда влияло на ее выбор. И лишь теперь она окончательно поняла, насколько одинока. Отныне только от нее самой зависит, что с ней станет дальше. Только она может решить, что ей делать. И никто ничего не посоветует и не подскажет. Некому.
      У Ники с Андреем так и не образовалось близких друзей. Ведь дружба взахлеб, с частыми встречами и перезвонами по несколько раз на дню, когда непременно хочется поделиться малейшими радостями или неудачами, – большей частью удел людей либо одиноких, либо не нашедших полного счастья в супружестве, когда за рамками семейной жизни остаются невыплеснутые эмоции и тайные мечты о чем-нибудь лучшем и недоступном. Эти мечты у каждого одиночества свои и сделать их общими немыслимо.
      У Ники с Андреем все было общим. Проведенные вместе годы не стирали остроты их чувства. Они столь полно любили друг друга, им так хорошо было вместе, что вмешательство доверенных лиц не только не требовалось, но и представлялось им досадной помехой, и каждый день они с нетерпением ждали вечера, чтобы сперва оказаться дома втроем с сыном, а затем, уложив его спать, вдвоем.
      Нет, они совсем не были затворниками. Им нравилось веселиться. Ходить в гости и самим принимать гостей. Они общались со множеством людей. С одними для души, с другими для дела. Но это были именно знакомые или приятели, а не близкие друзья или подруги, с которыми делишься самым сокровенным, а в критические минуты взываешь к ним о помощи.
      Семьи не осталось, и друзей не оказалось. Наиболее близкими людьми были для Андрея Олег, а для Ники – Олеся. Однако Олег, поменяв ей квартиру, куда-то пропал. Нике никак не удавалось до него дозвониться. Поэтому она решила попытать счастья у Олеси. Последние деньги таяли. Надо было как-то устраиваться, искать работу. Однажды Олеся ей помогла. Может, еще раз удастся?
      Они договорились встретиться. Когда Ника к ней пришла, подруга принялась охать и ахать. Слушая ее, Ника не могла отделаться от ощущения, что Олеся жалеет ее со скрытым удовольствием. Вот ведь, мол, как бывает, а у меня, к счастью, все хорошо.
      – Я уж тебя не трогала, не звонила, – принялась объяснять она. – Думала, тебе в такой ситуации ни до кого. Вот и решила: подожду, когда захочет, сама объявится. Ой, Ника, как же мне тебя жалко! На одну голову столько несчастий! Ох, прости, не буду. Вырвалось. Давай-ка ты лучше расскажи, как сейчас живешь. Отдыхать никуда не ездила?
      Ника смотрела на нее в полном ошеломлении и, видимо, поэтому Олеся немного смутилась:
      – Ну, я думала, может, поехала куда за границу нервы полечить. Ведь можешь себе позволить. Чай, не совсем бедная. Тратишь-то теперь только на себя. А отвлечься тебе совсем не мешает.
      – У меня сейчас другие проблемы, – покачала головой Ника.
      – Что, уже замуж собралась?
      Глаза у Олеси жадно блеснули в предчувствии сенсации.
      – Как ты можешь! – воскликнула Ника.
      Глаза у подруги потухли.
      – А чего такого, – пожала плечами она. – Горе, конечно, есть горе, но какие наши годы. Кстати, подруга, если подвернется стоящий мужик, хватай. Потом поздно будет. Фактуру потеряешь. Так что лови момент. Между прочим, есть у меня один кадр на примете. Очень тебе подходящий. Хочешь, познакомлю?
      Нику передернуло.
      – Ой, да не кривись ты, не кривись. Добра ведь тебе желаю. От всей души. Ну что ты осталась одна, как березка в поле! Времена-то какие. Любой обидеть может. Надо мужиком подпереться. Не век же теперь по Андрею сохнуть. Нехорошо, конечно, так про покойника, но я тебе, Ника, и раньше сколько раз твердила: ненадежный он, как все красивые мужики. Слабый на поверку оказался. Вот мой что на рожу, что в душе – глыба. Где сядешь, там и слезешь. Только я с ним и управляюсь. Зато как за каменной стеной. А Андрей, сразу было видно, слабый мужик. Стержня в нем не хватало. При первом же испытании взял и сломался. И тебя одну кинул.
      – Олеся, он попал в аварию!
      – Не сломался бы, не попал. Видела я его после Севочкиной смерти. Глаза наизнанку. Говорит, а смотрит не на меня. Будто внутри у себя где-то копается. Я уж тогда сразу поняла: не жилец. Только тебе говорить не стала. Зачем зря расстраивать. Да и надеялась: вдруг очухается.
      «А если надеялась и жалела, и сейчас жалеешь, почему у тебя столько торжества в голосе?» – проникалась к ней все большей неприязнью Ника. Однако в ее положении выбирать не приходилось. И, подавив желание встать и уйти, она постаралась как можно спокойней сказать:
      – Андрея уже нет. Его не вернуть. А вот мне еще можешь помочь.
      – С удовольствием! – воскликнула Олеся, однако взгляд ее стал настороженным.
      – Понимаешь... – Каждое слово давалось Нике с трудом. – Мне очень нужна работа. Может, поговоришь с мужем? Или с братом. Мне бы куда-нибудь, хоть на маленькую должность. Неважно кем.
      – А-а, – с облегчением выдохнула подруга. – Значит, таким образом решила переключиться. Конечно, целыми днями сидеть одной дома – не сахар. Я вон и то со своими бандитами в четырех стенах совсем озверела. А одной-то поди как тошно. Только кто тебя на маленькую должность возьмет? С твоими-то деньжищами. Люди не поймут.
      – Олеся, ты не поняла. У меня никаких деньжищ нету. Потому и работу ищу Жить не на что.
      – Куда же они подевались?
      Олеся буравила Нику глазами, ноздри ее хищно вздрагивали.
      – Андрей... – Ника замялась. – У него оказались большие долги. Он не успел с ними разобраться.
      – Так дачу продай.
      – Продана, – отрезала Ника. – И квартира тоже.
      – Где же ты теперь живешь?
      – Купила другую. Совсем маленькую.
      – Ну мужик пошел! Мало того, что помер, так еще жену голой оставил! – Олеся захлебывалась от возмущения. – А ты, дура, зачем платила? Мало ли чего он там наделал! Ты-то при чем?
      – Я его жена.
      Олеся глядела на нее словно на сумасшедшую.
      – Уже не жена. Плюнула бы. Пусть Киреев бы разбирался.
      – Он не мог. Потому меня и попросил.
      – У него ведь тесть.
      – Тестя на пенсию отправили.
      – Ой, наивная. Да у них ведь наворовано на тысячу лет вперед. Поделились бы, не развалились.
      – Под бумагами стояли подписи Андрея, а значит, это долг и моей чести.
      – Ой, какая честная. – В Олесином голосе теперь звучали жалость и презрение. – А с работой-то нынче трудно. Особенно в твоем возрасте. Ты ведь ничего толком не умеешь.
      Ника вспыхнула:
      – Кажется, я неплохо в вашем агентстве работала.
      – Вспомнила бабушка Юрьев день! Когда это было! В доисторические времена. Теперь у брата такие асы работают. Ты там только кофе сможешь подавать. Да и то не возьмут. Для этого дела девки молодые существуют с ногами от шеи, которых можно при случае за кофе и... – Олеся хихикнула и вновь принялась причитать. – Ой, плохо, подруга, тебе придется. Как тебя угораздило? Все потеряла! Ты прямо несчастье к себе притягиваешь. Ладно, наверняка не обещаю, но может что придумаю.
      Однако Ника поняла: Олеся для нее теперь пальцем о палец не ударит. Она ей теперь не ровня.
      Зачем с ней возиться и помогать! Она отныне для бывших знакомых как прокаженная. Все, конечно, при встрече будут напоказ ей сочувствовать, однако при этом постараются держаться подальше. Вдруг несчастье заразно!

      Еще несколько встреч с прежними знакомыми окончательно убедили Нику: рассчитывать на помощь со стороны нечего, она может полагаться только на себя. Весть о том, что она потеряла и близких, и деньги, а значит, выпала из их круга, уже успела облететь всех. Ее вежливо принимали, однако явно чувствовали себя в ее присутствии крайне дискомфортно. В помощи не отказывали, но и ничего не делали, чтобы ей помочь. Она стала для них чужой, как бы пренеприятным напоминанием, что подобное может произойти с каждым из них. В любой момент. Кому же такое понравится. Людям хочется жить и радоваться.
      Вообще-то многие люди даже любят помогать неудачникам. Во-первых, у них повышается самооценка: вот мы какие добрые и благородные; во-вторых, на фоне чужих невзгод человек начинает острее чувствовать собственное благополучие. Однако количество Никиных несчастий, видимо, зашкаливало за критическую черту, она вызывала у окружающих не положительные эмоции, а тревогу. И в их словах: «Звони, заходи, всегда тебе рады!» – Ника явственно слышала: «Умоляем, не приходи и не звони никогда! Пожалей ты наши нервы!»
      Словом, на прежней жизни стоял жирный крест. Она была, да вся вышла. Остались лишь фотографии и, главное, память о родителях, Андрее и Севе. Ее она сохранит, они будут жить в ней, а все остальное прочь, решительно прочь!
      Новую жизнь Ника начала с самого простого. Она занялась инвентаризацией оставшегося имущества, до сей поры так и стоявшего в картонных коробках, которые занимали добрую половину комнаты. Ника даже не помнила, что туда напихала. Ей было тогда все равно. Жить-то не собиралась.
      Разборка и приведение каморки в удобоваримый вид заняли не один день. К немалому удивлению Ники выяснилось: несмотря на смятенные чувства, отбор вещей был вполне разумен и даже рационален. Кое-что годилось на продажу, другим она воспользуется сама.
      Все необходимое в наличии. Посуда, одежда, которой, пожалуй, хватит на несколько лет, постельное белье... Каморка обставлена, есть куда все рассовать. Уже легче. Значит, пока Нике надо лишь позаботиться о заработке на пропитание.
      Раскрыв самый последний, загнанный в угол между диваном и стеной чемодан, Ника неожиданно вздрогнула. Там лежали вещи Андрея. Она совершенно не помнила, когда и в какой момент умудрилась их собрать и до сего момента была убеждена, что все, принадлежавшее мужу, так же, как и вещи Севы, раздала. Оказывается, нет. Вот его любимый свитер.
      Словно обжегшись, она отдернула руку и захлопнула крышку. Слишком больно. Именно по этой причине она и не хотела ничего оставлять. Первым ее порывом было схватить чемодан и вынести на помойку. С глаз долой. Однако рука не поднималась. Она вновь подняла крышку и, бережно вытащив Андреев свитер, прижала его к щеке.
      Так она посидела, застыв, несколько минут, и ей стало немного легче. Появилась уверенность, что она должна это пережить. И Ника принялась разбирать вещи. В чемодане оказались часы Андрея, запонки, детские фотографии, грамоты, которые он получал в институте, и куча разнообразных бумаг. Документы или копии документов, справки и... личный дневник. Ника даже не подозревала о его существовании, а Андрей, оказывается, вел его со старших классов школы. Несколько толстых тетрадей, сплошь исписанных мелким убористым почерком. Последняя тетрадь обрывалась на середине. На листке стояла дата. За несколько дней до гибели.
      Ника читала ночь напролет. Теперь она знала о муже гораздо больше. И о его затаенных обидах, и о юношеских влюбленностях, и о первых серьезных романах. И с первого дня их знакомства он писал о ней, Нике. Она знала и раньше, что он ее любит, но даже не представляла себе как. От него не укрывалась любая мелочь. Он ловил и пытался понять малейшие изменения ее настроения. Старался предугадать малейшие ее желания. И очень боялся, что она его не полюбит. И все еще боялся, когда она давно уже его любила и прямо сказала ему об этом!
      А потом пошли подробнейшие записи того периода, когда они мечтали о ребенке, который никак не получался. Главной задачей мужа, оказывается, было не показать ей, насколько он жаждет сына. Он старался показать ей, что ничего страшного не происходит. И в то же время Андрей строка за строкой, день за днем строил планы, как они станут жить, если сын родится, как они его вместе будут воспитывать. Главное, еще до появления Севы на свет, Андрей предугадал: у мальчика будут огромные синие Никины глаза!
      Ника на какое-то время перестала читать. Слезы душили ее. Однако теперь это были слезы не отчаяния, а скорее очищения. Она посмертно узнавала самого дорогого на свете человека, и со страниц дневника он представал перед ней даже лучше, чем при жизни, и от этого печаль ее была глубока, но светла.
      Чуть успокоившись, она продолжила чтение. На каждой странице она и сын. А потом – страшное для них число, под которым единственная фраза: «Погиб Сева». Дальше что-то зачеркнуто, и целый месяц записей нет.
      Потом последовали по-деловому сухие фразы. Ки-реев влез в какие-то авантюры с деньгами. Тесть ему уже помочь не может. Придется им самим разбираться с его проблемами. Суть проблем «Офис-стайла» Ника так и не поняла. Наверное, они были настолько ясны Андрею, что он не видел необходимости подробно описывать их в дневнике.
      Затем опять о Нике и о себе. Он жалел ее и жалел себя. Ему было невыносимо смотреть на нее. Он не мог отделаться от ощущения, что на него с ее лица укоряюще взирают глаза Севы. Андрея преследовало ощущение собственной вины. Оно грызло его неотступно, и он был уверен, что Ника тоже не может простить его, и жизнь рядом с ним для нее теперь мука. Просто она из природной порядочности не решается от него уйти. Но он не имеет права ее удерживать. Она молодая, красивая и снова найдет свое счастье. А для него, для Андрея, все кончено.
      Дальше последовали ужасные для Ники слова: «На всякий случай составил завещание. Впрочем, квартира и так записана на Нику, а дачу скоро продам, и деньги тоже достанутся ей. С Киреевым подписал соглашение: в случае моей смерти бизнес отходит к нему с условием, что он пожизненно выплачивает Нике определенный процент и без ее согласия не может продать фирму. В случае же смерти Олега договор действует в обратном направлении. Я возглавляю дело и выплачиваю пожизненный процент Рите. Главное для меня, что Ника в любом варианте окажется вполне обеспечена».
      И несколько дней спустя: «Совершенно не могу находиться дома. Укор в ее глазах преследует меня! Ни минуты покоя. Лучше бы она ушла. Все бы ей отдал. Неужто сама не понимает, как меня мучает? Она ведь меня уже не любит! Так зачем убеждать в обратном? Не нужна мне ее благотворительность! Киреев со своими проблемами тоже действует на нервы. Никогда не предполагал, что он такой идиот. К счастью, завершил продажу дачи. Теперь ее нет, и я никогда больше не буду о ней вспоминать. Будем считать, что ее не было».
      И последняя, самая последняя запись: «Устал. От всего смертельно устал».
      Ника на всякий случай перелистнула оставшиеся чистыми страницы. В пластиковом кармашке на задней стороне обложки она обнаружила сложенную вчетверо копию завещания. Оно было теперь совершенно бесполезно. Ника добровольно, собственными руками все отдала гнусному, лживому человеку который расчетливо воспользовался ее отчаянием. Как она могла проявить такую наивность! Поверила, что Андрей, при его обязательности и самоедской порядочности, способен запустить дела фирмы и наделать долгов! Да он органически не мог подобного сделать!
      – Киреев, какой же ты подлец, – шептала она в тишину квартиры. – Ладно бы просто выманил у меня деньги, но оболгать Андрея... Умершего друга, с которым учился в институте. Знал бы Андрей, кто ты на самом деле!
      Она принялась рыться в бумагах, однако копии соглашения мужа с компаньоном среди них не нашла. Может, они на словах его заключили? Но ведь у Андрея четко сказано: подписал. Видимо, соглашение лежало у мужа в столе, и Олег унес его вместе с остальными документами. Ради него тогда и рылся. А про дневник не знал. Андрей всегда его прятал в чемодане, который держал в своем платяном шкафу.
      Доказать Ника ничего не могла и тем более не рассчитывала, что у Олега прорежется совесть. Наплевать ему было не только на Никино горе, но и на честь Андрея, которого он не уставал называть своим ближайшим другом. Андрею бы немного железобетонности Олесиного мужа! Вот только вопрос: любила бы его тогда Ника столь же сильно? Наверное, нет. Он ей дорог именно таким, каким был. И чудесное появление дневника, благодаря которому она теперь знала, что муж, даже задавленный горем, оставался порядочным человеком, представлялось ей еще одним знаком от него, оттуда. Андрей изо всех сил стремился, чтобы она жила и не изводила себя. И она постарается. Она справится, попробует выбраться из ямы, в которую бросил ее Киреев. Она сделает это и для себя, и для Андрея.
      Поиск работы она начала с обзвона по газетным объявлениям. В части мест, задав вопросы о ее возрасте и опыте работы, ей отказывали сразу. В других этим даже не интересовались. Наоборот, крайне любезным тоном, с добавлением: «Спасибо, что вы нам позвонили!» – приглашали на собеседование. Два раза сходив на них, Ника поняла: такие места устроены не для того, чтобы ты мог зарабатывать, а для того, чтобы из тебя вытягивали деньги. Наниматели источали доброжелательность. Вы пришли именно туда, куда вам надо, и вы именно тот человек, который нужен нам. Дальше многословно, цветисто намечались сияющие перспективы ее карьерного роста и сказочных заработков, кои будут расти буквально день ото дня, и без паузы следовало «но». Правда, наниматели обставляли это совсем не как «но», а как нечто само собою разумеющееся и, по сути, совершенную ерунду, которая впоследствии окупится сторицей.
      В одном случае Нике предложили перед следующим этапом собеседования пройти медицинское обследование в строго определенной поликлинике и, разумеется, не бесплатно. Стоило это и впрямь недорого, но Ника задумалась. Побеседовав с другими соискателями, она выяснила: медицинское обследование – лишь, так сказать, первый взнос. Далее последует еще одно собеседование, впрочем, к счастью, бесплатное, а затем первый этап обучения, который потребует гораздо более ощутимых для кошелька вложений, чем поликлиника. А вот в чем конкретно заключается ее будущая работа, Нике так и не удалось выяснить. При всем ее горячем желании и настойчивости. Наниматели отделывались общими фразами. Мол, профиль у вас будет очень широкий, а подробности узнаете на тренинге.
      Во втором месте состояние Никиного здоровья хозяев совершенно не взволновало, и они сразу взяли быка за рога, тут же начав расписывать, как Ника, вложив триста долларов в обучение, уже через месяц начнет зарабатывать тысячу, а пройдя следующую ступень повышения квалификации, естественно, тоже за свой счет, начнет получать две тысячи, и это тоже не предел. И опять Нике не удалось добиться от них ответа, в чем суть ее будущей работы. Общие слова, и только. Тогда она напрямую спросила:
      – А нельзя мне сперва просто попробовать у вас поработать? Вдруг справлюсь? Вот заработаю денег и оплачу повышение квалификации.
      Лицо у менеджера, который ей занимался, резко поскучнело.
      – Категорически нельзя. У нас, понимаете ли, особая методология обучения, без которой мы просто не можем допустить вас к самостоятельной работе.
      И Нике стало окончательно ясно: это просто элементарный лохотрон по выманиванию денег из доверчивых людей.
      Она попробовала обратиться в серьезное кадровое агентство. Элегантная и вежливая девушка-менеджер, пробежав глазами ее резюме, состроила брезгливую мину и высокомерно бросила:
      – К сожалению, мы с таким контингентом не работаем.
      – А с каким же работаете? – растерялась Ника.
      – С высококвалифицированными специалистами, – одарила ее вымученной улыбкой девушка, – имеющими большой опыт работы в солидных фирмах.
      «Если они такие, зачем им к вам? – подумала Ника. – Их и без вас с руками оторвут». Высокомерной менеджерше она, однако, говорить ничего не стала, просто молча ушла.
      Теперь она решила попытать счастье на районной бирже труда. Пышная, не заносчивая, но и не шибко вежливая женщина лет эдак под пятьдесят, изучив ее документы и задав несколько вопросов, протянула:
      – Распростране-енный случай. Среднестатистический клиент. Ох, куда же мне вас девать? Вы же в рабочие не пойдете. А куда еще? Запросы большие, а специальности никакой.
      – Нету у меня никаких особых запросов, – робко проговорила Ника.
      – Все сначала так говорят. Небось отбойным молотком асфальт долбить не пойдете?
      – Не пойду, – честно призналась Ника. – Да у меня и сил не хватит. Не удержу я этот ваш отбойный молоток.
      – Точно не удержите! – Ее собеседница самодовольно хмыкнула. – Он весом с вас будет. Эй, а хотите бригадой грузчиков покомандовать на Москве-товар-ной? Между прочим, руководящая должность.
      Ника замялась. Не в ее ситуации отказываться от вполне реальных предложений. К счастью, женщина обратила собственное предложение в шутку:
      – Боюсь, не справитесь. Наверное, и матом ругаться не умеете. А без этого там никуда. Не поймут. Во всяком случае, уважать не будут. Куцы же мне тебя... – ненавязчиво перешла она с официального «вы» на доверительное «ты». По-видимому, Ника, при всей неспособности ругаться матом и держать в руках отбойный молоток, чем-то ей приглянулась. – Слушай, может на бесплатные компьютерные курсы пока пойдешь? У меня место есть. Давай, пошлю. Поучишься. А пока, глядишь, что интересное подвернется.
      – Да я компьютером вроде и так владею. И интересного мне особо ничего не надо. На жизнь бы заработать.
      – Что же мне тебе найти?
      Она задумчиво уставилась на экран монитора. Вдруг взгляд ее просветлел.
      – Не знаю уж, как ты отнесешься. Должность, сразу предупреждаю, не очень. Зато организация солидная.
      Инвестиционная компания. А нужен им менеджер по санации помещений. И зарплата приличная. Больше меня будешь получать.
      – Я согласна, – поторопилась заверить Ника. Она даже не мечтала, что ей предложат место менеджера.
      – Ты меня хорошо поняла? – покосилась на нее женщина. – Это вообще-то уборщица. Твое высшее образование не потребуется. Да твой диплом инженера, считай, уже давно пропал. Если в течение года после окончания не пошла на работу по специальности или после был большой перерыв, значит, зазря училась. Слушай, а чего у тебя такой большой перерыв получился? – заглянула она в Никину трудовую книжку. – Почему не работала-то?
      – Муж не хотел. – Ника заранее подготовилась к ответу на этот вопрос. Про Севу она говорить ни за что не станет. Сил нет. Тем более она недавно получила новый российский паспорт, и никаких отметок по поводу сына в нем, естественно, не было.
      Штамп о браке с Андреем там, правда, тоже отсутствовал, однако мужа не скроешь. Должна же она как-то объяснить, почему столько лет формально вела праздную жизнь.
      – Он нормально зарабатывал и хотел, чтобы я сидела дома.
      – А дети?
      – Не было, – с трудом произнесла Ника, заранее решив соврать. Она все-таки врать ненавидела.
      – И потому, значит, муж тебя бросил, – с сочувствием закивала головой ее собеседница.
      – Нет, он погиб. На машине разбился. Авария.
      – Вот не повезло. – Женщина окончательно прониклась сочувствием к Нике. – Ах, мужики, мужики. Обнадежат вроде бы на всю жизнь, а потом одна и крутись. Тебе еще повезло, что детей не осталось.
      Ника молчала.
      – Ну, не вешай нос, – продолжала женщина. – Нас, баб, голыми руками не возьмешь. Мы живучие. Значит так. Место чистое. Не улицу, чай, убирать. У них, знаешь, офис какой. И люди интеллигентные.
      – То есть, не грузчиками командовать. – Ника нервно хихикнула.
      – В этой фирме даже грузчики интеллигентные, – без малейшей тени юмора сообщила менеджер по трудоустройству. – Я им одного нашла. Тоже, между прочим, с дипломом. И они довольны. Кстати, подготовься. Там собеседование. Серьезно к вопросу кадров подходят.
      – Платить за собеседование не надо? – почему-то развеселилась Ника.
      – Я же тебя не на «Гербалайф» направляю, а в серьезное место, где даже уборщица должна соответствовать.
      – Простите, я ничего плохого не имела в виду, – смутилась Ника. – Просто сходила тут по объявлениям.
      – Зря время тратила. Удивляюсь я тебе: взрослый человек, москвичка. Как только в голову могло прийти? Жулики они и есть жулики. Ладно. Желаю успеха. Мне почему-то кажется, возьмут они тебя. Только... – Она на мгновенье замялась и продолжила: – Мой тебе совет: спрячь ты подальше свою трудовую книжку. Стажу в ней с гулькин нос, а места работы совсем не солидные. Кооператив какой-то, коммерческий магазин...
      – А рекламное агентство? – перебила Ника.
      – Тоже в раскосяк выйдет. После такого в уборщицы? Засомневаться могут. Я бы на твоем месте лучше сказала, что вообще никогда не работала. Кончила институт, сразу вышла замуж и после дома сидела.
      – А если свидетельство о браке попросят? – заволновалась Ника. – Я ведь гораздо позже замуж вышла.
      – Мне что, тебя учить? – с удивлением взглянула на нее женщина. – Говори: первые годы жили нерасписанные, зарегистрировались позже. Теперь муж умер, тебе жить не на что. А ты, кроме уборки, ничего не умеешь.
      – Спасибо, так и скажу.
      – Помни, главное, как себя подашь. Ну, желаю успеха.
      По дороге домой Ника было расстроилась. Дожила! Волнуется, возьмут ли ее уборщицей! К собеседованию надо готовиться. А они еще станут думать, подходит ли она им? Ей стало себя жалко! С другой стороны, женщина с биржи труда, пожалуй, права. Никуда Нику сейчас больше не возьмут. А устроишься в хорошее место хоть и уборщицей, глядишь, что-нибудь более приличное предложат. Да в ее положении и состоянии, может, такая работа и лучше всего. Было бы гораздо противнее работать секретаршей – начальству угождать, иметь дело с кучей посетителей, наверняка отнюдь не сплошь приятных. В общем, постоянно находиться на людях. А на уборщицу вообще никто внимания не обращает. Пришла, сделала свою работу и ушла. Никаких лишних контактов. И потом, почему наводить порядок в собственной квартире не унизительно, а убирать где-нибудь за деньги унизительно? Вполне нормальная работа, не хуже других.
      На следующий день, когда Ника пошла наниматься, выяснилось, что место, на которое она претендует, позначительней многих. Чтобы на него попасть, мало просто пройти собеседование. После него соискателю устанавливался недельный испытательный срок, во время которого нужно пройти курс обучения (один день) и стажировку (четыре дня).
      Все это ей сообщила молодая девушка – менеджер по кадрам по имени Света. Выслушав ее наставления, Ника не удержалась от колкости:
      – Можно подумать, вы мне секретный объект доверяете.
      – А что вы думаете! – Света хранила абсолютную серьезность. – У нас высокотехнологичный офис.
      Оборудования на сотни тысяч долларов. И вам тоже не с обычной тряпкой и шваброй придется работать. Это очень хорошо, что у вас инженерное образование.
      – Слава Богу, пригодилось, – опять не удержалась Ника. – Высшую математику повторять не надо? – Поняв, что ее, кажется, занесло, она поторопилась добавить: – Простите. Не обращайте внимания. Вырвалось.
      Света на сей раз засмеялась:
      – Насчет высшей математики не уверена, а химия, если вы ее помните, очень пригодится.
      – Зачем? – не поняла Ника.
      – Старший менеджер вам все подробно расскажет.
      – По кадрам или по санации? – в третий раз не удержалась Ника.
      – По санации.
      «Значит, старшая уборщица», – перевела на простой язык Ника.
      Старшим менеджером по санации помещений оказалась крупная девушка лет двадцати пяти. Таких называют обычно «кровь с молоком».
      – Галя, – низким грудным голосом произнесла она и протянула руку для знакомства.
      – Вероника.
      – Значит, Вера? – вопросительно посмотрела на нее Галя.
      «Новая жизнь, новая профессия, новое имя, – пронеслось в голове у Ники. – Что ж, в этом, пожалуй, есть смысл». И она согласно кивнула в ответ.
      Перво-наперво Галя устроила ей экскурсию по зданию.
      – Видишь? На первом этаже у нас вестибюль, лестница, лифт. Здесь мы неделю дежурим по очереди. Летом-то ерунда. И вообще, когда сухо. А зимой каждые двадцать минут протирать приходится. Чтобы все время чистота сохранялась. У нас с этим строго. В лифтах то же самое. Дальше – три этажа. За тобой пока второй закрепим. Там народ попроще сидит.
      – А начальство где? – поинтересовалась Ника.
      – У меня. На четвертом, – Галя хмыкнула. – Объект свой, Вера, убирать можешь либо до восьми утра, либо после восьми вечера, когда все разойдутся. И не вздумай начать, пока хотя бы один из них в офисе останется. Этого здесь не любят. Кстати, сразу предупреждаю. Если увидишь, что на полу или даже на столах лежат какие-нибудь личные вещи сотрудников, ну, там сумки, бумажники, косметички, мигом вызывай охрану. Пусть составляют акты и забирают. Сама ничего не трогай. Твою предшественницу уволили за то, что потерянный бумажник не сдала. Забыла. А у нас тут везде видеокамеры понатыканы. Ее мигом и засекли. Поди потом докажи, что не хотела своровать. Хотя, Нинка-то, между нами, точно своровала. Уж я ее знаю. Муж пьющий, проблем выше крыши, вот и соблазнилась.
      Ника поежилась. Перспектива работать под недремлющим оком видеокамер не вдохновляла.
      С другой стороны – все как на ладони. А это даже плюс. Никто без повода не обвинит. Чужие бумажники ее как-то не интересовали.
      – Теперь пошли технику осваивать, – продолжила экскурсию Галя. – она у нас тут сложная.
      Они направились в подсобное помещение. В штаб-квартире уборщиц оказалось не так уж чисто. Евроремонт с мрамором, хрусталем, ковровыми покрытиями явно замер на пороге этого помещения. Видимо, руководство исходило из того, что нога клиента сюда не ступит даже случайно. А раз так, то зачем стараться. Для уборщиц сойдут и стены, выкрашенные зеленой масляной краской, и пошедший разводами дешевый линолеум на полу.
      – Так сказать, изнанка красивой жизни? – осмотревшись хмыкнула Ника, превратившаяся в Веру.
      – Мы же здесь не сидим, – равнодушно пожала плечами Галя. – Разве что вещи оставим или чайку попьем. Для такого хоромы не требуются. Да я бы и от этой комнаты не отказалась. Дома у меня куда теснее. Не повернешься.
      – Я другое имела в виду, – сказала Вера. – И у меня дома гораздо теснее.
      – Вот видишь. Так что, считай, отдыхать здесь будешь.
      Главной достопримечательностью подсобки оказались пылесосы со множеством насадок и приспособлений. Для коврового покрытия, для жалюзи, для обработки паром, для мытья окон и мраморных поверхностей и еще многого другого. Каждая насадка сочеталась с определенным моющим средством. Без тряпок тоже не обошлось. Они в свою очередь имели разное предназначение.
      – Не понимаю, чего так выпендриваться, – басом сетовала Галя. – Целый месяц учила и постоянно путала. Едва шарики за ролики не зашли. Но теперь меня не собьешь. Готовься, Вера. Запоминай с моих слов. А то тут инструкции только по-иностранному написаны. Не разберешься.
      Вера не стала говорить, что немного знает английский, уж инструкции-то наверняка сумеет прочесть, и терпеливо выслушала объяснения своей наставницы.
      – Ты бы записала, – вполне искренне посоветовала она Веронике. – На память-то не надейся. Вдруг важное забудешь, а меня рядом не окажется. Ты когда предпочитаешь работать-то, с утра или с вечера?
      Вера задумалась.
      – А ты, Галя, как посоветуешь?
      – Вот уж не знаю. Кому что удобно. Я, например, с утра. Тут отработаю, потом по дому, а вечер с мужем вместе проводим.
      Веронике не с кем было проводить вечера. А утром можно хотя бы спать. Затем начинался пустой тоскливый день. Теперь вечером она работала. После чего являлась домой, так сказать, без рук и без ног. Несмотря на хитрые приспособления, работа оставалась физической. Вера, непривыкшая к подобным нагрузкам, едва добравшись до постели, забывалась крепким сном без сновидений до позднего утра.
      Наконец-то ей перестали сниться Сева и Андрей!

      Испытательный срок Вероника выдержала и продолжала работать. Месяц спустя рано утром ей позвонила Света.
      – Вы не могли бы срочно подъехать. У нас внештатная ситуация.
      По дороге к офису она гадала, что могло произойти. В голову лезли тревожные мысли. Пожар? Или вообще закрываются? Опять работу искать. А может, просто трубы отопления прорвало и надо срочно ликвидировать последствия? Это еще куда ни шло. Главное, не лишиться с таким трудом найденной работы.
      Реальность оказалась гораздо лучше и одновременно хуже. Света встретила Веру с крайне озабоченным видом.
      – Катастрофически не везет нам с менеджерами по санации. Уж от кого, а от Галины я подобного не ожидала. Вроде такой надежный человек. И вас нашли. Я уж было вздохнула спокойно, но как бы не так.
      – А что случилось? – встревожилась Вероника.
      – Да представляете, Галя, оказывается, у нас беременная.
      – Правда? И замечательно! – обрадовалась за нее Вера.
      – Чего же тут замечательного? – совершенно не разделяла ее отношения к событию Света. – Работать-то она теперь не сможет. Тем более, у Галины проблемы какие-то по женской части возникли. И она, чтобы не потерять место, на время беременности подсовывает нам кота в мешке – свою сестру! Мало того, неизвестно, удовлетворит ли она нашим требованиям, в любом случае я могу взять ее только на место обычного менеджера, а Галя-то у нас менеджер старший. У нее, помимо санации, еще много других обязанностей. Она калькуляцию и учет расходных санирующих материалов ведет, осуществляет связь с отделом обеспечения... Кто теперь этим, скажите на милость, займется? Сестре Галины я доверить это не могу. И Полина Петровна, хоть человек надежный, наотрез отказывается. Говорит, у нее всегда была твердая двойка по математике, да и вообще только восемь классов образования.
      Вера кивнула, хотя не очень-то разобралась, при чем тут образование? Полина Петровна, ответственная за третий этаж, была профессиональной уборщицей. Всю жизнь этим зарабатывала.
      – Я вижу, Вероника Леонидовна, мы с вами друг друга понимаем. – Голос у Светы из сердитого вдруг сделался вкрадчивым. – Вы ведь все-таки инженер.
      «Вот оно в чем дело, – развеселилась Вера. – Ах, не правы были на бирже труда. Диплом-то мой инженерный пригодился. Кажется, я благодаря ему выхожу влюди».
      И так как она промолчала, Света, видимо, ожидавшая от нее какой-то иной реакции, уже менее вкрадчивым и доверительным тоном добавила:
      – Конечно, вы у нас еще совсем недавно работаете, однако неплохо себя проявили. Нареканий к вам нет.
      «Ничего не испортила и ничего не своровала», – мысленно перевела Вероника.
      – Поэтому, – продолжала Света, – мы решили доверить вам более ответственный участок работы. Галину сестру поставим на санацию вашего второго этажа, а вы станете санировать четвертый, директорский. И, как старший менеджер, будете отвечать за работу остальных менеджеров, а также вести всю документацию по вашему участку.
      – Выходит, теперь я лицо материально ответственное? – решила уточнить Вероника.
      – Естественно, – кивнула менеджер по персоналу.
      – И я полагаю, это отразится на моем заработке?
      Света на мгновение замялась. «Ясно, не спросила бы, точно на мне сэкономили» – догадалась Вера.
      – Вероника Леонидовна, естественно, повышение в должности автоматически подразумевает повышение оклада! – самым что ни на есть располагающе-дружеским образом улыбнулась Света. – На двадцать процентов.
      – А я полагала, на пятьдесят, – сама себе удивляясь, произнесла Вероника. – Во-первых, у меня все-таки высшее образование, да и в декрет я уж точно не собираюсь.
      Света посмотрела на нее с уважением.
      – Вопрос обсуждаемый. Правда, мне надо посоветоваться с начальством. Только... – голос ее снова стал вкрадчивым. – Могу я доложить, что принципиальное согласие получено?
      – Ну если вопрос с повышением оклада будет решен положительно, то... – Вера в свою очередь выдержала паузу, поймав себя на том, что с удовольствием наблюдает, как Света заволновалась. Некоторый азарт, охвативший ее, напомнил годы работы в рекламном агентстве. Она испытывала схожие чувства, когда удавалось уломать трудного клиента. – В случае положительного решения, думаю, можете, – закончила она фразу.
      – Замечательно! – радостно выдохнула Света. – Я позвоню вам часа через два. А вы завтра с утра поезжайте к Гале. Она дома на бюллетене, но обещала полностью ввести вас в курс дела. Кстати, она вас очень рекомендовала.
      – Очень приятно, – пробормотала Вера, а про себя отметила: «Можно подумать, у них был выбор. Но все равно спасибо Гале со всех точек зрения».
      Возни с уборкой у Веры стало немного меньше. Как объяснила ей Галя, кабинет генерального, самый большой и шикарный во всем здании, убирать одно удовольствие, потому что бывает хозяин в нем крайне редко, а значит, и грязи практически не образуется. Правда, в переговорной иногда могут и насвинячить. Но все равно не сравнить со вторым этажом. Ибо здесь, на четвертом, мусорят в основном два заместителя генерального, которые по сути и рулят всей фирмой, да их секретарши. И вообще, как философски заметила Галя, чем выше начальство, тем меньше мусора.
      Зато у старшего менеджера по санации оказалась куча бумажной работы. Вера теперь вела постоянный ежедневный учет всех химикатов, тряпок и прочих средств для уборки – туалетной бумаги, жидкого мыла для туалетов и прочего. Едва что-нибудь подходило к концу, следовало писать запрос в отдел обеспечения, а в конце месяца Вера должна была письменно отчитаться, сколько чего из полученного израсходовано.
      Кто бы мог подумать, что уборщица тоже может быть бюрократом! Но факт оставался фактом. Галя советовала ей убирать на директорском этаже по утрам, ибо начальство частенько засиживается вечером допоздна, и уборка может затянуться заполночь. Однако подниматься рано утром Вере оказалось тяжело, и через несколько дней она вернулась к своему привычному графику.
      Поначалу все шло нормально. Но однажды, придя на работу, она обнаружила, что первый зам все еще в кабинете. И секретарша на месте.
      – Верочка, вы пока займитесь переговорной, – посоветовала она. – Я думаю, шеф через полчаса уйдет.
      Переговорная была убрана, кабинет второго зама тоже, ушла домой и секретарша, а первый зам все сидел и сидел. Чтобы не пропустить момента его ухода, Вера устроилась в уголке полутемной приемной. Иначе потом придется стучаться к нему в кабинет, проверять, еще рассердится. Зачем ей лишние неприятности.
      Незаметно она задремала. Разбудил ее громкий вопль из кабинета первого зама. Затем послышался грохот, и все стихло.
      Вера вскочила. Инфаркт? Убили? Не раздумывая ни секунды, она влетела в кабинет. Посреди комнаты стоял мужчина. Андрей! У Ники екнуло сердце. Он обернулся. Нет. Не Андрей. Но как похож! Вера не верила своим глазам.
      – Ну что я теперь буду делать? – вдруг заорал он на нее, тряся полой пиджака.
      Верника оторопела.
      – Как я теперь пойду? У меня важная встреча. Через полчаса! – продолжал кричать мужчина. По-видимому, это и был первый зам генерального, Александр Михайлович Збруев. Вера еще никогда его не видела. – Что вы молчите?
      – А что у вас случилось?
      – Сами не видите? Порвал! – Александр Михайлович сунул чуть не под нос Вере полу пиджака. – Ручкой двери каким-то образом за карман зацепился. Вот и порвалось. Что мне теперь делать?
      – Разве у вас здесь запасного костюма нету? – спросила она.
      – Запасной Ленка как раз сегодня в чистку сдала, – простонал он. – А домой, по этим пробкам, точно переодеться не успею. Может, у Кристофовича взять запасной?
      Это был второй зам. Его Вера уже видела. Как минимум на голову ниже первого, зато в два раза толще. Вера нервно хихикнула.
      – Боюсь, ваш вид в костюме Кристофовича произведет слишком сильное впечатление на того, с кем вы встречаетесь. Только совсем не то, на которое вы рассчитываете.
      – А вы, собственно, кто и что здесь делаете? – Александр Михайлович с таким недоумением уставился на нее, словно только сейчас впервые увидел.
      – Старший менеджер по санации помещений, – с достоинством отозвалась она.
      Александр Михайлович поперхнулся.
      – А что, в наше время просто уборщицей стыдно уже называться?
      – Вам виднее, – Вера пожала плечами. – Это вы придумали, а не я. Мне, знаете ли, как-то без разницы.
      Хоть заместителем генерального по санации назовите, все равно суть дела не изменится.
      Он глянул на нее с явным интересом.
      – Однако. – Он усмехнулся. – Явно выдумка Кри-стофовича. Старший менеджер по санации! Обожает он пафосные названия. Чехова, наверное, слишком много читал.
      – А у меня как-то Чехов особо с пафосом не ассоциируется, – возразила Вера.
      – Ну как же, – он опять усмехнулся. – Помните? «В человеке все должно быть прекрасно...»
      – Даже название должности? – хохотнула Вера.
      – Про это Чехов умалчивает, – в тон ей откликнулся Александр Михайлович. – Но живи он в наше время, точно бы добавил. Во всяком случае, Кристо-фович, видимо, именно так и думает. Ой! – Лицо его снова стало растерянным, и он поглядел на часы: – А мне-то что делать? Такая важная встреча...
      – Иголка есть? – решительно осведомилась Вера.
      – Откуда? – развел руками он. – Если только у Лены. Поглядите в столе, там, в приемной.
      Вера поспешила туда.
      – Нашла! Раздевайтесь!
      – В каком смысле? – Из двери кабинета высунулось его ошеломленное лицо.
      – Пиджак и брюки снимайте.
      – Но брюки-то целые, – пробормотал он.
      – Из подпушки нитку буду тянуть.
      – А они не развалятся?
      – Нет.
      – И вы точно сможете?
      – Я, между прочим, профессионал. У меня есть сертификат об окончании курсов кройки и шитья и диплом текстильного института.
      – Тогда что вы вообще тут делаете? – протягивая ей пиджак и брюки, поинтересовался Александр Михайлович.
      – Причудливые зигзаги судьбы. А теперь, если хотите попасть на свою важную встречу, давайте двадцать минут помолчим. Такая работа требует сосредоточенности.
      – Слушаю и повинуюсь. Только, умоляю, скорее.
      Он затих у себя в кабинете, а Вероника, устроившись в приемной за столом секретарши Леночки, склонилась над порванным карманом.
      – Готово! Забирайте! – наконец объявила она.
      Едва глянув на результаты ее труда, зам генерального воскликнул:
      – Просто великолепно! Совершенно ничего не заметно! Как новенький! Вы меня спасли!
      Из кабинета до Веры донесся шорох ткани и звон пряжки о пуговицу: Александр Михайлович торопливо влезал в брюки. В следующее мгновение он показался в приемной. Пиджак висел у него на плече.
      – Требуйте все, что угодно.
      – Сделайте ремонт, – ляпнула она первое пришедшее в голову.
      Он застыл в полунадетом пиджаке.
      – У вас в квартире?
      – При чем тут моя квартира? Здесь, в этом здании.
      – Да мы вроде не так давно...
      – Вы меня не дослушали. Отремонтируйте помещение для уборщиц.
      Александр Михайлович наконец продел руки в рукава и застегнул пиджак на среднюю пуговицу.
      – Там что, очень грязно?
      – Да нет. Но на фоне остального вашего офиса сильный контраст. Да что зря говорить. Пойдемте. Я вам покажу.
      – Я очень тороплюсь.
      Он одернул и застегнул великолепно сидящее пальто, и тон его мигом сделался подчеркнуто сух.
      – Это займет у вас буквально одну минуту, – решила использовать возникшую ситуацию в свою пользу Вера. – Все равно ведь спускаетесь вниз.
      – Ну-у.. Извольте.
      Они в полном молчании спустились в лифте. Едва переступив порог подсобки, Александр Михайлович присвистнул.
      – Это мне что-то очень напоминает.
      – Интересно, что? – поинтересовалась Вероника.
      – Школьный туалет моего детства.
      – И мне, – кивнула она. – И после этого вы хотите, чтобы мы наводили у вас чистоту и красоту! Контраст вам глаза не режет?
      – Вы совершенно правы, – смущенно проговорил он. – Возбуждает чувство классовой ненависти.
      – И говорит об отношении к людям, – подхватила Вера. – Кстати, еще один вопрос. Мы в слякотную погоду постоянно вынуждены на первом этаже мыть пол. Чистоту-то мы наводим, а сами как выглядим? Кто в чем и, естественно, все не в лучшей своей одежде. Весь антураж ведь вам своим видом портим. Может, нам какую-нибудь униформу придумать?
      – А что? – он задумчиво глядел на нее. – Вы профессионал, вам и карты в руки. Разработайте, нарисуйте, я посмотрю. Вопрос решаемый. – Он в который раз посмотрел на часы. – А теперь, извините, несусь.
      Уже в дверях он обернулся.
      – Между прочим, как вас зовут?
      – Вера.
      – Символично, – бросил напоследок он и исчез.
      «Что он имел в виду под словом „символично“?» – посмотрела на закрывшуюся за ним дверь Вера. – Странный какой-то. Хотя, в общем, скорее симпатичный. Особенно для первого зама генерального. Вон Кристофович, хоть и второй зам, но ходит надутый как индюк, в упор никого не видит. Правда, вполне вероятно, когда у Александра Михайловича все в порядке, он тоже никого не видит и ведет себя по принципу «без доклада не входить».
      Она не обольщалась, наоборот, была почти уверена, что он к завтрашнему утру выкинет из головы и ее имя, и сегодняшнее происшествие, и данные обещания.
      Однако она его выкинуть из головы никак не могла. Даже когда вернулась домой. Вероника снова и снова вспоминала, как, влетев в кабинет, впервые его увидела. И как безумно он в тот момент был похож на Андрея. Нет, конечно, спутать их трудно. Хотя и рост примерно одинаковый, и возраст, и фигура, и волосы темные, и форма головы похожа. А в профиль, в определенном ракурсе, просто одно лицо! Может, именно поэтому Вероника и чувствовала себя с ним так свободно? Зря, наверное, она расслабилась! И еще зачем-то принялась требовать ерунду какую-то! Ремонт подсобки ей понадобился! Да наплевать ей на эту подсобку. Мужик от растерянности согласился, а после очухается, поймет, что унизился до фамильярного общения с какой-то уборщицей, и вышибет ее с работы. Чтобы не напоминала о позоре. Работа, конечно, не Бог весть какая, но Вера к ней успела привыкнуть, и платили достаточно прилично. А уволят – начинай снова здорово. Да еще спрашивать на новом месте начнут, почему со старого ушла. Объясняй потом и оправдывайся. Ну отчего ей вечно неймется? Поехал бы мужик на свою встречу с рваным карманом. Не так уж заметно было. Обошелся бы. Неужели жизнь не научила, что добрые поступки почти всегда наказуемы? Так нет ведь: давайте, сделаю...
      Вера совсем расстроилась. Затем успокоилась: будь что будет. А потом, незаметно для себя, вновь принялась думать, как все-таки Александр Михайлович похож на Андрея, и в душе затеплилась надежда: если они внешне настолько похожи, то, может, и внутренне есть какое-то сходство, и тогда он, наверное, все-таки не выгонит ее с работы, а попросту забудет о сегодняшнем происшествии, либо сочтет его не стоящим внимания курьезом.
      Но он не забыл. Когда на следующий день Вера пришла на работу, выяснилось, что все содержимое подсобки вынесено в коридор.
      – Что случилось? – спросила она у хмурого мужика, который, пыхтя, проталкивал сквозь дверной проем ее письменный стол.
      – Да сами не знают, чего хотят, – буркнул он. – Все не по-человечески. Делали ведь ремонт. Почему сразу было нельзя? Так нет, теперь, видите ли, первому заму шлея под хвост попала. Да откуда он о существовании этой комнаты вообще узнал? Как его занесло-то сюда? Колер, видите ли, ему не тот. Е-мое! Ему разве тут гостей принимать? Вам-то не все ли равно, где тряпки хранить? У-у зажрались! Лучше б зарплату повысили. А то колер не тот, светильники не те. Он бы еще распорядился хрустальные люстры вам тут повесить. И потом, я тогда вообще не врубаюсь: вам, значит, уют навести, а наш подвал как? Нам по-прежнему в сраче жить? И с чего вам такая честь? – буравил он сердитыми глазками Веронику.
      – Так и сказали бы ему про свой подвал.
      Мужик расхохотался и забористо выругался.
      – Кто ж меня до первого зама генерального-то допустит! Наш начальник с ним разговаривает. Но ему на подвал наплевать. Свой-то кабинет у него в полном ажуре. Не, ну чего это людям неймется! – никак не мог успокоиться он.
      А у Веры пела душа: он ничего, ничего не забыл! Все запомнил и выполнил обещание! И совсем не рассердился. Она впервые за последние два года чувствовала себя почти счастливой. И вдруг с удивлением поймала себя на том, что ей очень хочется как можно скорее вновь увидеться с Александром Михайловичем. И она даже знала, как это сделать! Завтра же утром она немедленно придумает форменную одежду для менеджеров по санации помещений!

      Вероника сделала эскизы и, походив по магазинам, купила образцы подходящих тканей.
      На следующее утро, встав пораньше, она тщательно привела себя в порядок, даже в кои-то веки подкрасилась. Вместо обычных джинсов, свитера и кроссовок она надела оставшийся от прежних времен хороший костюм и дорогие туфли на каблуках, благо погода установилась сухая и по-весеннему теплая. Вероника не знала, примет ли ее сегодня Александр Михайлович, но ей хотелось как можно лучше выглядеть. Перед самым выходом из дома она еще раз придирчиво погляделась в большое зеркало и пошла записываться на прием.
      У секретарши глаза на лоб вылезли.
      – Извините, Вера, а по какому вопросу вы к Александру Михайловичу?
      – Исключительно по служебному. – И Вера сама почувствовала, что ответ прозвучал чересчур уж резко.
      – Какие-то проблемы? – взирала на нее бдительная секретарша. – Вообще-то, знаете, Александр Михайлович вопросами вашего подразделения не занимается. Вам уж скорее следует к Кристофовичу записаться. Хотя, вообще-то, и он вряд ли...
      Она осеклась. «Ну что ты ходишь вокруг да около, – подумала Вероника. – Сказала бы уж прямо: уборщице, даже старшей, негоже ходить напрямую ни к первому, ни ко второму заместителю генерального. Не снисходят они до такой ерунды. И нечего их отвлекать от важных дел своими мелкими проблемами. Нельзя нарушать субординацию».
      – С вашими проблемами следует обращаться к начальнику отдела материально-технического обеспечения, – продолжала наставлять ее Леночка.
      – У меня нет никаких проблем, – ответила Вероника. – Дело в том, что Александр Михайлович дал мне одно поручение и просил лично перед ним отчитаться.
      – Александр Михайлович? Вам? – Пухлые, в ярко-красной помаде, Леночкины губки распахнулись, обнажив влажные белоснежные зубы. – Вера, вы уверены, что правильно поняли?
      – Уверена. Абсолютно. – Ее уже разбирал смех, и она едва сдерживалась.
      Сомнения и на этот раз не оставили секретаршу.
      – Может, дело было так? – свысока произнесла она, словно перед ней стояла маленькая девочка. – Александр Михайлович попросил вас что-нибудь у него убрать. Но если вы это сделали, отчитываться уже не надо.
      – С уборкой его поручение связано лишь частично, – ответила Вероника. – И он как раз требовал обязательно перед ним отчитаться. Не верите, можете у него спросить.
      – Он сейчас очень занят.
      – Ну тогда просто запишите.
      Леночка все еще колебалась. В этот момент дверь кабинета открылась.
      – Александр Михайлович! – хором воскликнули Вера и секретарша.
      – Я к вам! – добавила Вероника.
      – Я объяснила, что к вам ей не надо! – вмешалась Леночка.
      Первый зам генерального хмыкнул.
      – А-а, старший менеджер по... напомните-ка, как вы там дальше называетесь?
      – По санации помещений, – нарочито серьезно изрекла Вероника.
      – Вот именно! – обрадовался первый зам генерального. – Заходите, заходите. Очень удачно, что именно сейчас собрались. У меня как раз окно есть.
      И Вера под ошеломленным взглядом Леночки гордо прошествовала в кабинет.
      Первым делом Александр Михайлович сообщил, что благодаря ее стараниям встреча у него прошла замечательно. Потом поинтересовался:
      – А как ваш ремонт?
      – Колер теперь замечательный, – улыбнулась Вера.
      – Остальным тоже нравится?
      – Если честно, остальные пока пребывают в недоумении и потрясении. Но, по-моему, им тоже приятно.
      – Теперь у нас в офисе все стало прекрасно? – Он игриво на нее покосился.
      – В моей епархии да. – Вера испытывала прежнее ощущение. В этом кабинете ей опять было легко и свободно, словно она не уборщица, а он совсем не высокое начальство. – Только вот, знаете, подвал...
      – Трубы текут? – легла тень на лицо первого зама.
      – Насчет труб ничего не знаю, но подвальные обитатели нам теперь завидуют.
      – Вот как, – он покачал головой. – Но ведь сидят там, в основном, мужики. Сильный пол. Пускай сами за себя борются. Или... – Он поднял брови. – Может, вы настаиваете?
      – Нет, что вы. С какой стати! – Вера улыбнулась.
      – А это что у нас за листочки?
      Он потянулся за папкой с эскизами, которую Вера держала в руках.
      – Вот я... Нарисовала тут. И ткани еще, и смета, – начала объяснять она.
      – Неужели уже сделали? Молодец.
      Он разложил эскизы на длинном столе для совещаний. Вера даже дышать перестала. Ей очень хотелось, чтобы ее работа произвела на него впечатление. Александр Михайлович склонился над листками, и она вновь невольно отметила его сходство с Андреем.
      Внезапно он резко поднял голову и внимательно оглядел ее с ног до головы. Взгляд его показался Вере даже довольно наглым. Он словно ее ощупывал. Она почувствовала, что краснеет. Он, кажется, ничего не заметив, ткнул пальцем в один из эскизов.
      – По-моему, вотэтоткомбинезончиккакразто, что надо. Элегантно, неброско и практично. – Александр Михайлович перевел взгляд на образцы тканей. – Если сшить из этого серебристо-серого материала, колер, как вы, Вероника Леонидовна, изволили выразиться, будет чрезвычайно гармонировать с отделкой вестибюля.
      – Д-да. Наверное, – неуверенно откликнулась она, ибо думала сейчас о другом.
      Он узнал ее полное имя-отчество! Узнал и запомнил. Значит, это для него важно! Она ведь ему тогда назвалась просто Верой...
      – Вера, по-моему, вы что-то засомневались, – тут же отреагировал на ее неуверенный тон Александр Михайлович. – У вас появились другие соображения?
      – Что вы! Так и сделаем! – воскликнула она.
      – Вы уверены, что у вас нет иных предложений? – переспросил Александр Михайлович и опять пристально оглядел ее с головы до ног.
      – Совершенно уверена. Я и сама примерно так задумала.
      Он пробежал глазами по составленной ею смете.
      – Все замечательно, только почему вы не учли стоимость пошива? И вообще, где вы мыслите это заказать?
      – Вообще-то я мыслила это сшить сама.
      – Ага. Заработать решили, – кивнул он. – Тем более надо включить стоимость вашей работы в смету.
      Вера дернулась, как от удара.
      – Я бесплатно сошью.
      – Вот еще! – возразил он. – Вероника Леонидовна, не надо смущаться. Ничего нет стыдного, что вы решили подработать.
      – Мне не стыдно, я не хочу! – уперлась она. – Я живу одна, и моего заработка мне вполне хватает.
      – Одна? – На лице его отразилось удивление.
      – Разве это запрещено? – резко вскинула голову Вероника.
      – Да нет, я просто так, – ее реакция явно его смутила. – А насчет денег и сметы я вот что имел в виду. Если хотите, делайте, конечно, бесплатно. Воля ваша. Но вы, во-первых, меня надоумили насчет этой формы. Дело-то действительно важное. И для имиджа фирмы существенное. Вам уже за одну идею, между прочим, премия полагается. На Западе бы точно дали. А если бы, предположим, мы сами задумали такое делать, то вынуждены были бы нанять дизайнера, и это встало бы нам в ощутимую сумму. Плюс воплощение дизайнерского проекта. Тоже, уверяю вас, не жук начхал.
      Вероника прыснула, от обиды ее не осталось следа. Александр Михайлович совершенно не хотел ее унизить.
      – Вы нам и так кучу денег экономите, – продолжал он. – Так что давайте-ка я все же внесу в вашу калькуляцию еще некоторую сумму. На свое усмотрение.
      – Ну, если только на ваше, – сдалась она.
      – Значит, все ваши материалы остаются у меня. А вы завтра идите в бухгалтерию. Вам выдадут сумму на расходы. Как сошьете пробный образец, милости прошу ко мне демонстрировать. Недели вам хватит?
      – Хватит, – сказала Вера. «Значит, через неделю мы снова встретимся! – подумала она. – Но это же не его вопрос. Почему он не отправляет меня к Кристо-фовичу или к начальнику отдела обеспечения? Неужели хочет увидеть меня?»
      Она заставила себя не думать об этом. Они обсудили еще кое-какие детали, и он посмотрел на часы.
      – Увы, наше время истекло. Но на следующей неделе жду.
      – Можно в это же время?
      – Можно. Только на всякий случай запишитесь у Лены.
      – Обязательно запишусь. – И Ника не без внутреннего злорадства вообразила себе лицо секретарши.
      Уже на выходе она спросила:
      – Кстати, на какую модель образец-то шить?
      – На вас, разумеется, – не раздумывая, откликнулся он. – Образец нужно смотреть на образцовой модели.
      И опять Вера поймала на себе его взгляд, медленно скользнувший от ног к голове. Она инстинктивно поправила волосы, хотя перед тем, как идти в приемную, тщательно причесалась.
      – И потом, зачем нам с вами прежде времени наш секрет раскрывать, – добавил зам генерального. – Пусть это станет для всех сюрпризом.
      «Наш секрет? Интересно!», – закрывая дверь кабинета, подумала Вероника.
      Когда она покидала приемную, ее не оставляло ощущение, будто спину ей прожигают лучи лазера, до того полыхали глаза Лены. Ее реакция даже превзошла Вероникины ожидания. «Кажется, я нажила себе первого врага, и серьезного», – вполне отдавала себе отчет она, но это почему-то ее не тревожило. На душе, наоборот, было радостно.
      К вечеру, правда, она уже горько рыдала, уткнувшись в подушку. Настроение у нее резко изменилось. Стыдно, ужасно стыдно! Напридумала себе! Размечталась! Симпатичный мужчина, вежливо поговорил! А она с три короба нафантазировала! На ножки ее он поглядел. Мало ли на чьи ножки он еще смотрит! Да я вообще его не знаю! Может, он просто хочет меня использовать в пику Кристофовичу! Мало ли что у него в голове! И перед Леной как неудобно. Ведь Бог знает, что подумает! Как она могла так глупо себя повести! Дернуло ее к нему переться! Нужны ему в болото ее идиотские комбинезоны. Ой, как двусмысленно все получилось! И перед Андреем стыдно.
      Она подняла заплаканные глаза на его фотографию. Повелась на мужика! Ее оправдывало в собственных глазах лишь одно: Александр Михайлович страшно напоминал мужа. А она так по нему тоскует, и ей так одиноко без его любви, заботы, надежности, защиты в конце концов. И все равно ужасно стыдно. Она ведь решила никогда не быть слабой! Но так хочется хоть изредка на кого-нибудь опереться! Быть постоянно одной просто невыносимо. Особенно, если помнишь, что такое жить рядом с родным, любимым, близким по духу человеком, и если знаешь, что счастье было, и оно возможно.
      И Вероника приняла решение. Она не станет ничего шить. И на встречу с Александром Михайловичем не пойдет. Она не появится, а он решит, что у нее ничего не вышло. И вопрос отпадет сам собой. Деньги она, естественно, в бухгалтерию тоже получать не пойдет.
      В бухгалтерию Вероника и впрямь не пошла, отправилась на работу убираться ближе к вечеру. Наведя чистоту в женском туалете, она под конец решила сама воспользоваться одной из кабинок. Вдруг дверь хлопнула, раздались два голоса. Вера их тут же узнала: секретарь Александра Михайловича – Лена и ее подруга – младший менеджер с третьего этажа Таня, которая скороговоркой бросила:
      – Так что ты мне там обещала рассказать? Давай быстрее. А то я уже опаздываю. Меня мой ждет. Сейчас вот немножко подмажусь и бегу. А ты мне пока расскажи.
      – Я не виновата, что меня шеф только в четыре отпустил обедать, – ответила Лена. – Но ты представляешь, что мой А. М. выкинул? Рассказали бы, в жизни не поверила. Ты ведь, Танька, наши правила знаешь: младший персонал и обслуга прямого выхода на высшее руководство не имеют. И вот вчера заявилась ко мне в приемную эта Вера. Ну, которая наш этаж убирает. Вся из себя нафуфыренная, накрашенная. Я вообще едва ее признала. Обычно-то ходит чувырла чувырлой. Как все они – тетки замызганные. В общем, подплывает она с наглым видом к моему столу. Я тут же соображаю: раз так обнаглела, значит на скандал идет. А она требует, чтобы я ее на прием записала к шефу! У меня прямо дар речи пропал. А она на меня так смотрит, будто мы вовсе с ней незнакомы, и я перед ней какой-то червяк. Я ее, конечно, блокирую.
      – Ну и что? – равнодушно спросила подруга.
      – Дальше самое интересное и началось. Открывается дверь, выходит А. М. и начинает перед этой Верой так плясать, будто к нему явился важный клиент: «Заходите, пожалуйста, как дела...»
      – Врешь!
      – Не вру. Представляешь, перед уборщицей. Но самое главное даже не это. Он подписал для бухгалтерии платежку на выплату этой Вере совсем не слабой суммы из своего личного фонда.
      – Что-о? – протянула Таня.
      – Именно то, что слышала. Деньги он ей выписал.
      – Может, она его шантажирует?
      – Шантажирует! – воскликнула секретарша. – Да у него такой глаз масляный сделался, когда он ее увидел.
      – Ты хочешь сказать, он ее прямо там, в кабинете?.. – с придыханием проговорила Татьяна.
      – Не знаю. Вообще-то не очень было похоже, чтобы они там... Ну если только очень по-быстрому. Фишка в том, что она к нему на следующей неделе в это же время опять записалась.
      – Ни фига себе! – воскликнула Татьяна. – Но шеф-то твой каков! Секс за счет фирмы! Главное, с кем! С уборщицей, да к тому же, не первой свежести. Мало у нас молодых красивых девок с высшим образованием и готовых за бесплатно.
      – Извини, про секс я тебе ничего не говорила, – явно осторожничала Лена. – Это еще не доказано, не вздумай кому-нибудь ляпнуть. А то меня уволят. И насчет молодых-красивых ты не права. Кто же даром сейчас согласится. Нынче за все платить надо.
      – А то бы ты, Ленка, с ним не согласилась, – ехидно хихикнула Таня.
      – Я бы согласилась, но он до сих пор развод с женой переживает. Представляешь, никого у него с тех пор не было.
      – Тебе-то откуда знать?
      – Знаю. И не звонят ему, и домой не приходят, домработница его говорила...
      – Судя по тому, что ты рассказываешь, теперь его душевная травма в надежных руках.
      – Это-то мне и странно. Когда она его только зацепить успела?
      Зазвонил мобильник. Таня прокричала:
      – Да, да, дорогой, уже бегу!
      Дверь хлопнула. В туалете воцарилась тишина. Вероника сидела ни жива, ни мертва. Щеки ее пылали. На нее снова накатил стыд. Эти девчонки перемывали ей косточки. И все остальные скоро тоже будут. Слухи здесь разносятся со скоростью света. Тем более на столь животрепещущую тему: спит первый зам генерального со старшей уборщицей или нет, и если да, то где, сколько раз в неделю и в какую сумму ему это обходится? Слухи вполне могут дойти и до него самого. И тогда он наверняка решит, что Вера сама нарочно их распустила.
      Она закрыла лицо руками. Только этого ей не хватало! Завтра же надо подать заявление об уходе. Хотя нет. Нельзя. Ни в коем случае нельзя! Это лишь подтвердит подозрения. Наоборот, она должна как можно скорее сшить этот проклятый комбинезон. Тогда всем станет ясно, за что ей были выписаны деньги, и Ленке волей-неволей придется замолчать. А вот после она подаст заявление.
      На следующий день Вера поехала на работу с утра, чтобы все-таки получить деньги. В коридоре к ней подскочила заведующая аналитическим отделом и с заговорщицким видом потянула ее в угол. Вероника страшно перепугалась. Неужели уже пошли слухи, и у нее сейчас примутся выпытывать подробности? Однако страхи ее оказались напрасны. Женщина принялась умолять, чтобы Вера спасла ее. У нее заболела мать, и ей срочно требовалась помощница по хозяйству.
      – Ну хотя бы убраться, постирать и погладить. Всего пару раз в неделю. Девочки очень хорошо о вас отзываются. Говорят, вы можете порекомендовать надежного человека...
      «Кажется, мне в вежливой и деликатной форме предлагают дополнительную работу, – сообразила Вероника. – Но мне это как-то слишком. А вот Зина, Галина сестра, наверное, не откажется. Им сейчас деньги очень нужны».
      – Хорошо. Я поговорю, Инна Львовна. Думаю, все будет в порядке...
      – А вы сами не... – перебила ее та.
      – Увы, не получится, – в свою очередь не дала ей договорить Вероника. – Но я договорюсь, и вы будете довольны. Человек очень надежный.
      – Я бы, Вероника, все-таки предпочла, чтобы вы сами. У вас такая репутация, – еще раз попытала удачу Инна Львовна.
      Вера уж и не знала: радоваться или огорчаться. Но главное, что Лена еще не успела распространить слухи по всему офису.
      Зина согласилась на предложение. Однако потом позвонила Вере домой и хмурым голосом сообщила:
      – Наверное, я все-таки откажусь.
      – Она тебя чем-нибудь обидела? – поинтересовалась Вероника.
      – Да она мне договор на пяти страницах вручила. Я в этом ничего не понимаю. Читала, читала, ум за разум заходит. Нет. Я так не согласна. Неужели просто по-человечески договориться нельзя?
      – Зина, подробный договор – это не так уж плохо. Там ведь наверняка не только твои обязанности, но и права прописаны. Значит, в случае чего, ты сможешь потребовать у нее положенное.
      – Ты там сперва найди, где права и чьи обязанности – продолжала обиженно бубнить Зинаида. – Говорю же, голову сломала.
      – Аты принеси его завтра мне. Почитаю. Что надо, добавлю. Мне, надеюсь, ты доверяешь?
      – Доверяю. Только ты в этом сечешь?
      – Да одно время много приходилось заниматься.
      – Ладно. Принесу. Посмотришь. Так-то мне у них понравилось. И платить хорошо обещают, и мать у нее симпатичная, – голос у Зины заметно повеселел.
      На другой день Вероника прочла договор, кое-что уточнила в нем, и Зина с Инной Львовной к полному обоюдному удовольствию ударили по рукам.
      Вероника тем временем сшила на себя комбинезон. Очень ладненький получился. Даже жалко, что поносить не придется. Она твердо решила уволиться.
      Александру Михайловичу тоже очень понравилась ее работа, когда Вера прямо в комбинезоне пришла к нему в кабинет. Увидев ее, он присвистнул.
      – Великолепно! Даже жалко использовать для грязной работы.
      – Он легко стирается, в том и смысл. А главное, в нем удобно двигаться и в то же время выглядишь аккуратно.
      – Как говорили во времена моей молодости, фирма, – улыбнулся Александр Михайлович. – Знаете, Вера, по-моему, вы тут у нас свой талант, извините за выражение, в грязь зарываете. Вы никогда не думали заняться проектированием одежды или, как там это называется, моделированием?..
      – Когда-то меня это интересовало, потом показалось, что талантом особым не обладаю. Если только на среднем уровне. А сейчас вообще что говорить. Поздно. Молодость-то наша с вами в одно время проходила.
      – И вы, значит, теперь собираетесь до конца жизни остаться менеджером по санации, пусть и старшим? – он пристально смотрел на нее. – Может, попытаться поднять планку?
      «На что, интересно, он намекает? – гадала Вероника. – А собственно, какая разница. Или советы мне дает. А интересно, он представляет, что такое устроиться на работу? Зато момент для меня удобный. Сам тему затронул. Вот я сейчас ему и объявлю, что не собираюсь оставаться».
      – Да, вы правы. Я как раз хочу поднять планку, – произнесла она вслух. – Ухожу от вас.
      Он растерянно заморгал глазами.
      – И куда, если не секрет?
      Настала очередь растеряться ей. Нужно было срочно что-нибудь придумать. Иначе глупо получится. Сказав «а», следует говорить «б».
      – Да, понимаете, хочу свою фирму открыть, – на ходу сочиняла она.
      – Вот как. И в какой же области?
      «Он издевается или всерьез?», – украдкою наблюдала за ним Вероника. Александр Михайлович смотрел на нее без тени насмешки. Он действительно ждал ответа. Кошмар! Что ему сказать? И она ляпнула первое пришедшее в голову:
      – Я вот у вас поработала и решила открыть фирму по уборке помещений.
      – Надеетесь, будет спрос?
      – Конечно! – убежденно воскликнула она. – Грязь, между прочим, везде каждый день накапливается и убирать ее тоже следует ежедневно.
      – Вот у нас уборщицы и убирают под вашим чутким руководством. Зачем, к примеру, нам обращаться в агентство?
      – Это сегодня у вас все налажено. А например, завтра я увольняюсь, тетя Паша уходит на пенсию, Зина заболевает. И вы вынуждены судорожно искать всем троим замену. А будь у вас постоянный договор с моей фирмой, она бы немедленно обеспечила вам вполне квалифицированную замену. Как временную, так и постоянную. И за качество работы новых сотрудников несла бы ответственность я.
      Александр Михайлович кивнул:
      – Разумно.
      Ника продолжила:
      – И ведь бывают ситуации, когда требуется больше уборщиков на короткое время. На один день, например. Авария там, с трубами, пожар, еще что-то, после чего нужно срочно ликвидировать последствия.
      – А вы знаете, интересный проект. Ниша явно есть. Только вот хорошо бы более или менее точно определить ее реальный объем.
      – Решили украсть идею? – пошутила Вера. Он, кажется, ей поверил!
      – Совсем не украсть, – откликнулся Александр Михайлович. – А помочь вам ее развить. Надеюсь, вам ясно, что, собрав трех тетенек с тряпками и одним пылесосом, вы много не заработаете. Время дилетантов прошло. На рынке теперь выживают только профессионалы. Конкуренция сейчас везде очень серьезная. Хотя в этой области, может, и нет. Надо проверить. Но все равно: делать, так уж как следует. Для этого вам потребуются инвестиции. А их, насколько я понимаю, у вас нет.
      – В том объеме, который вы подразумеваете, разумеется, – сделала хорошую мину при плохой игре Вероника.
      – Вот, вот. Знаете, набросайте все ваши идеи мне на бумаге. Мы с вами еще раз посмотрим, обсудим. Затем я приставлю к вам мальчика. Вы с ним составите бизнес-план. Просчитаете все, что надо. А там и решим. Я тоже кое-какие справки пока наведу. Лады?
      И Вероника поняла: он не даст ей никуда уйти. Насочиняла на свою голову! Как же ей теперь выкрутиться? Идти на попятный – все равно что уронить себя в его глазах. А ей совершенно этого не хотелось! Наоборот.
      Видимо, смятение отразилось на ее лице. Александр Михайлович успокаивающе похлопал ее по руке.
      – Да не волнуйтесь, не волнуйтесь. Я действительно хочу вам помочь.
      – Но почему? – вырвалось у нее.
      Он пожал плечами и ответил не сразу.
      – Говорят, у меня нюх на людей с потенциалом. И мне кажется, вы достойны гораздо большего, чем сейчас имеете. И можете гораздо больше. Ну, вы хотя бы согласны попробовать?
      Он опять коснулся ее руки.
      – Согласна, – пробормотала она.
      – Тогда за работу, – улыбнулся он.

      Однако, расставшись с Александром Михайловичем, Вера снова впала в панику. Зачем она только вляпалась в эту историю. Наговорила глупостей и в результате связала себя по рукам и ногам. Теперь путь к отступлению отрезан. Или еще не поздно сбежать? Наверное, еще не поздно. Она ничего пока не подписывала, материальных обязательств на себя не брала. Завтра же пойдет в отдел кадров и уволится, хотя... Сочиняя на ходу, она действительно нагородила Александру Михайловичу невесть что. Но теперь, чем больше об этом думала, тем сильнее ей хотелось осуществить свой случайно родившийся замысел.
      И еще Вера поняла: без поддержки Александра Михайловича, как бы она сама ни билась, у нее в лучшем случае выйдет доморощенная контора. С его помощью перспективы появлялись совершенно иные. Настолько иные, что если у нее получится, она сможет вылезти из нищеты, в которой оказалась. И дело даже совсем не в деньгах. Она впервые за многие годы почувствовала возможность как-то проявить себя. Иначе что же выходит? Ей уже под сорок, а она ровным счетом ничего не добилась в жизни. Сама не добилась, а все, чего добился Андрей, потеряла. И ведь она прекрасно знала, что может гораздо больше того, что делает сейчас. В этом Александр Михайлович не ошибался: потенциал у нее есть. Она прекрасно помнила годы работы в рекламном агентстве. У нее гораздо лучше все получалось, чем у других, например, у той же Олеси. Просто Вера до сегодняшнего дня заставляла себя об этом не думать и не мечтать. Какой смысл, когда нет возможностей. И вдруг судьба дает ей такой шанс. Разве можно его упустить! Второго ведь явно не будет. Не оставаться же впрямь до конца своих дней уборщицей. А не получится, переоценила она свои возможности, уж место уборщицы от нее никуда не уплывает. Опыт есть, спрос тоже, и он постоянно будет.
      А потом... Тут следовало, может быть, самое главное, в чем Вера боялась себе признаться. Уйти с работы наверняка значило никогда больше не увидеть Александра Михайловича. А ей хотелось его видеть. Ловить на себе его взгляд, смеяться его шуткам, просто с ним разговаривать, пусть даже о деле. И она уж постарается не ударить перед ним лицом в грязь. Наизнанку вывернется, но создаст эту фирму. Она ведь уже практически все придумала.
      Свои идеи она умудрилась сформулировать на бумаге за одну ночь и утром, проспав какую-то пару часов, под испепеляющими взглядами Лены (это уже были не лучи лазера, а ядерные удары), прошествовала в кабинет Александра Михайловича.
      – Вероника Леонидовна, вы разве запи... – попробовала остановить ее секретарша.
      – Меня ждут, – оборвала ее Вера и открыла дверь.
      Александр Михайлович внимательно изучил ее записи.
      – В целом, неплохо. Только вот, мне кажется, неплохо бы изучить специальную литературу по этому вопросу.
      – Вы уверены, что она есть? – засомневалась Вероника.
      – Не знаю. Покопайтесь в Интернете. Вы пользоваться им умеете?
      Она кивнула.
      – Вот и хорошо. Пошуруйте. Вдруг в прессе что найдется. Об иностранном опыте, например. Зачем нам изобретать велосипед? В общем, я сейчас отдам распоряжение, чтобы вам в комнате компьютер установили.
      – Спасибо.
      – Вот уж не стоит благодарности. Это же для дела, а не для развлечения. Полазайте, посмотрите, а если что в тему ляжет, то свой проект доработайте. Ну а после снова ко мне.
      И закрутилось-завертелось. Компьютер, установленный в комнате уборщиц, отчего-то вызвал у окружающих шок. Помещение, в которое посторонние практически никогда не заходили, превратилось в место паломничества. Пока Вера бродила по Интернету в поисках специальной литературы, в дверь каждые пять минут кто-то заглядывал, видимо, стремясь воочию убедиться, что слухи не врут. Удостоверившись, любопытные бормотали что-то неясное и ретировались, однако на смену им прибывали новые. Наконец Вере это надоело, и она заперлась, благо у каждой из ее коллег по санации имелись свои ключи. Впрочем, последние тоже были потрясены до глубины души и прониклись к ней еще большим уважением. Общее мнение по сему поводу выразила ветеран санации тетя Паша:
      – Правильно. Покажи им, Верунь. Пусть знают наших. Чай, не хуже их.
      Информации о клининге, так, оказывается, называлось то, чем собиралась заниматься Вероника, в Интернете обнаружилось довольно много. Она читала несколько дней, после чего у нее родилась куча новых идей, и она полностью переработала первоначальный проект.
      Новый вариант произвел на Александра Михайловича сильное впечатление.
      – Растете на глазах, Вероника Леонидовна. Просто отлично. С этим уже можно всерьез работать.
      Вероника зарделась, как школьница. Да она и ощущала себя почти школьницей, и сердце зашлось от радости. И она прятала от Александра Михайловича глаза, стремясь во что бы то ни стало скрыть, как ей приятна его похвала.
      – А почему это вы голову опустили? – строго осведомился он. – Я ведь вас, кажется, не ругаю, а совсем наоборот. Нет, Вероника Леонидовна, пять минут назад вы мне нравились больше. У вас глаза горели. Что это вы вдруг скукожились?
      – Совсем не скукожилась.
      Она с огромным трудом заставила себя поднять голову и встретиться с ним глазами. Он так смотрел на нее. Весело, ласково, почти с нежностью. Как когда-то смотрел Андрей, и больше никто.
      Ника мотнула головой, прогоняя совершенно не нужные сейчас воспоминания.
      – Четверка, Вероника Леонидовна, уже лучше.
      Он коснулся ее плеча. Ее будто током ударило. Она дернулась.
      – Простите. Случайно, – пробормотал он и, резко покинув кресло, принялся нервно ходить взад-вперед по кабинету.
      – Значит так, – уже совершенно по-деловому продолжал он. – Сейчас я к вам приставлю одного нашего юношу. Вы с ним вместе все распишете и обсчитаете. И милости прошу ко мне со сметой. Кстати, советую вам потихонечку начинать работать над кадровым составом. Людям пока ничего конкретно не обещайте. Просто прозондируйте почву. А то, когда потребуется, людей в два дня не найдешь.
      Теперь Вера и Александр Михайлович виделись почти каждый день, и каждый раз, приходя к нему, она замечала, как теплеют его глаза. Он явно был ей рад, однако дальше ничего не происходило. Они быстро решали возникающие с проектом проблемы, и она покидала его кабинет в полном смятении: наверное, ей почудилась его радость. Она все себе напридумала, выдавая желаемое за действительное.
      Однако на следующий день его глаза снова вспыхивали при ее появлении, и, значит, она не ошибалась, он рад, он просто оживает, когда ее видит. А после ее вновь охватывало смятение, ибо речи его по-прежнему были сухи и сдержанны. И она вновь и вновь предавалась мучительным размышлениям, как он к ней, Вере, на самом деле относится, да и вообще, относится ли как-нибудь? Но если никак не относится, зачем ему все это надо? Не мог же он до такой степени увлечься ее проектом. Масштаб-то явно не его, даже если клининговый бизнес и окажется прибыльным. Был и еще один признак, вселявший в Веронику надежду, что Александр Михайлович выделяет ее среди остальных сотрудников. Его секретарша, даже и после того как убедилась, что у Вероники с ее шефом строго деловые отношения, продолжала беседовать с ней исключительно сквозь зубы. Вообще-то Вероника не любила наживать врагов, однако Ленино отношение доставляло ей некоторое удовольствие, ибо подтверждало ее собственные догадки и наблюдения.
      А уж когда Веру к тому же назначили куратором проекта, и она переехала из комнаты для уборщиц в отдельный стеклянный отсек на втором этаже, сомнений у нее осталось еще меньше. Да и Светлана, вызвав ее в отдел кадров, восхищенно проговорила:
      – Поздравляю, Вероника Леонидовна. Надо же. Даже представить себе не могла, что в нашей конторе столь быстрый карьерный рост возможен за такое короткое время. Я-то, признаюсь, сразу потенциал ваш почувствовала. Ведь на старшего менеджера, честно сказать, вас тогда не Галя, а я рекомендовала. Мне показалось это логичным. У остальных-то уборщиц образование не выше среднего. Ну да теперь для вас это пройденный этап. Замечательно себя проявили.
      И Вере стало ясно: Светлана к ней подлизывается! Даже ее имя-отчество менеджер по кадрам произносила теперь по-другому. Вместо прежнего вежливо-снисходительного оно теперь звучало в ее устах подобострастно-почтительно. Еще немного, и станет к ней на работу проситься. «А что, – подумала Вера. – Ведь и возьму. Мне хороший менеджер по кадрам не повредит». Но главным для нее было другое: поведение Светы красноречиво свидетельствовало, на каком она счету у Александра Михайловича.
      Теперь, когда она работала на втором этаже и перезнакомилась со многими сотрудниками фирмы, она волей-неволей узнала много нового о первом заме генерального. Александр Михайлович оказался любимой темой для обсуждения подчиненными женского пола, особенно молодыми и незамужними. Он явно у них проходил по разряду завидного жениха: богатый, красивый, свободный и к тому же порядочный. Конечно, уже совсем не юн, однако для мужа это скорее плюс, чем минус. Минусом, по их дружному мнению, было совсем другое: Александр Михайлович ни на одну из них не обращал никакого внимания. И это при том, что многие изо всех сил старались, чтобы он обратил, тщетно создавая, если так можно выразиться, различные «информационные поводы». Обсуждали подчиненные и бывшую жену А. М. Вера узнала, что та была редкостной красавицей и не менее редкостной стервой. Десятью годами моложе мужа, она вела себя так, словно оказала большую честь, согласившись выйти за него, хотя на самом деле ровным счетом ничего собою не представляла, пока он на ней не женился. Он, однако, ее обожал. И потакал ей во всем. И даже смирился, когда она наотрез отказалась рожать детей. Так они и жили, пока она три года назад на отдыхе не нашла себе молодого олигарха, который без памяти в нее влюбился, после чего она в одночасье развелась с А. М., не забыв, впрочем, стребовать с него солидную долю имущества, и связала свою судьбу с олигархом, родив одного за другим двоих детей.
      Для Александра Михайловича измена жены и развод стали страшным ударом. Офисные девушки искренне ему сочувствовали, одновременно радясь, какой замечательный мужчина освободился. Разумеется, каждая примеряла на себя роль главной утешительницы. Однако она так до сих пор никому и не досталась. Даже временно. Все, тем не менее, продолжали надеяться. Надежда ведь умирает последней. А зам генерального до сих пор оставался свободным.
      Впрочем, Веронике недолго довелось сидеть на втором этаже. Едва проект был готов, Александр Михайлович, вызвав ее к себе, сказал:
      – У меня к вам, Вера, очень серьезный разговор.
      У нее сердце сжалось от радостного предчувствия. Неужели решился? Однако разговор оказался сугубо деловой.
      – Мне очень нравится, как вы работаете. – И хватка у вас есть, и мысли свои замечательно излагаете. Соображаете быстро. И высшее образование у вас в наличии. С удовольствием оставлю вас у себя. Отправлю подучиться по нашей специфике, и, думаю, после этого вы сможете сделать неплохую карьеру. Как вам такое будущее?
      – Но... – Его предложение застало Веру совершенно врасплох. – Разве вы от моего проекта отказываетесь?
      – Вовсе нет! Но там я могу посадить вместо вас другого человека.
      – Хотите забрать проект себе? – Веронике стало обидно.
      – Да нет, – с усмешкой возразил он. – Никаких меркантильных соображений у меня нет. Наоборот, готов вкладывать в вашу карьеру деньги, как в первом случае, так и во втором. Так что решение полностью за вами.
      Вера долго не отвечала. С одной стороны, ей хотелось остаться с ним, и то, что он это ей сам предложил, вселяло в нее множество надежд. Но какой смысл он вкладывает в слова «остаться с ним»? Только работу или гораздо большее? Ей необходимо это знать, однако напрямую ведь не спросишь. Во всяком случае, сейчас. Нет у нее никаких оснований задавать такие вопросы. Да, ей кажется, что она ему нравится. Даже скорее всего это так. Однако он ведь пока ни словом, ни жестом не выразил своего отношения к ней. Ни единого знака не подал.
      Предположим, она останется. Будет на что-то рассчитывать, а на поверку выйдет, что она все это время обманывалась. Или он так и не отважится на признание. Тогда зачем мучиться? Лучше уйти отсюда и начать собственное дело. В конце концов, если она действительно чем-то его привлекла, разлука, время и расстояние либо заставят его забыть о ней, либо, наоборот, он окажется вынужден что-то предпринять.
      – Вера, если не готовы сразу ответить, можете подумать до завтра.
      – Нет. Я готова. – Она решилась. – Я выбираю «Чибис».
      – «Чибис»? – У него от изумления округлились глаза.
      – Именно такое название я придумала для своей клининговой фирмы, – объяснила она. – Аббревиатура от девиза: «Чисто и быстро».
      – Умеете вы все продумать, – с восхищением произнес он. – Ну если у вас даже такое замечательное название готово, тогда за дело. С Богом.
      Вероника все ждала, что он скажет что-нибудь еще. Ну хоть намекнул бы, что ему жаль с ней расставаться. Ведь видеться-то они теперь если и будут, то очень редко. Помещение для «Чибиса» нашлось на противоположном конце Москвы. Да и никаких оснований для частых встреч у них теперь не осталось. Даже для деловых. Вере сделалось так горько. А он будто ничего не чувствовал и не замечал. Просто с официальной улыбкой пожал ей руку и проводил до дверей кабинета.
      Леночка первый раз за долгое время была с ней вполне любезна. «Естественно, я ухожу и больше не буду ей мешать, – подумала Вероника. – Ну и ладно. Счастливо оставаться».
      Потом работа захватила все ее силы, время, энергию, и она довольно долгое время даже не вспоминала об Александре Михайловиче. Некогда, да и незачем. Но однажды, войдя утром в кабинет, она увидела на столе огромную корзину с потрясающими лиловыми тюльпанами.
      Вероника от изумления замерла на пороге. Кто ей мог прислать цветы? Неужто благодарные клиенты постарались? Интересно. Такого до сих пор еще не было. Она вытащила белевший среди цветов конвертик. В нем оказалась записка: «Поздравляю с первым юбилеем!»
      Ничего не поняв, она перечитала текст. До сорока лет у нее еще было время. Не рановато ли начали поздравлять? Может, ее с кем-нибудь перепутали и тюльпаны предназначались другой? Нет. Вот ее фамилия. Кто же это прислал и какой имел в виду юбилей?
      На столе зазвонил телефон. Она схватила трубку.
      – Поздравляю, – послышался из нее жестковатый баритон Александра Михайловича.
      – Вы? – ошеломленно пробормотала Вера. – Значит, это ваши цветы.
      – Ошибаетесь, они ваши, – усмехнулся он.
      – Спасибо! Они такие красивые! Только с чем вы меня поздравляете? У меня сегодня не день рождения. Вы ошиблись.
      – По-моему, это вы ошиблись, – возразил он. – Сегодня как раз день рождения и, может, для вас самый главный.
      – Александр Михайлович, вы считаете, что я не знаю, когда у меня день рождения?
      – По всему судя, нет. – Голос его теперь звучал совсем весело.
      – Ну и сколько, по-вашему, мне сегодня стукнуло лет? – передалась его игривая интонация Веронике.
      – Вам уж не знаю, – хмыкнул он. – А вот «Чибису» сегодня ровно сто дней. Хорошая птичка у нас с вами растет, оперяется.
      – «Чибису» сто дней? – воскликнула она.
      – Эх, мамаша, мамаша, – с наигранным возмущением отреагировал он. – Выходит, и не заметили! А между прочим, именно сто дней назад «Чибис» начал работать. И теперь у него полно клиентов. Желаю, чтобы их с каждым днем становилось все больше и больше, и по этому поводу приглашаю вас сегодня пообедать в ресторане. Надо отметить событие.
      Он все это выпалил на одном дыхании, будто боялся, что Вера откажется. «Он меня не забыл! Он считал дни. Я, хозяйка, не помнила, а он помнил, когда сто дней! И рано утром прислал цветы. Какие прекрасные цветы!» —Вера коснулась губами лилового лепестка.
      – Вы заняты? Вы не можете? – убитым голосом переспросил он. – Ну, ничего. Я сам виноват. Надо было заранее договориться. Просто мне хотелось сюрприз вам преподнести.
      – И вы преподнесли! Замечательный сюрприз! – воскликнула Вера. – И я совершенно сегодня не занята. Командуйте, где и во сколько мы встречаемся?
      – Я ровно в два за вами заеду.
      В трубке раздались частые гудки. Он словно боялся выказать радость. Вера подхватила корзину на руки и закружилась с нею по кабинету. Кажется, она была счастлива!
      Он действительно приехал ровно в два. И вынес из машины еще одну корзину с тюльпанами. На этот раз ярко-желтыми.
      – Александр Михайлович, вы меня совсем задарили! Не много ли?
      – То было «Чибису» в вашем лице, а это лично вам, – водрузил он новую корзину на оставшееся место на столе. – Я, правда, ориентировался на свой собственный вкус. У нас как-то к желтым цветам нервно относятся. А мне нравится. Особенно глубокой осенью или зимой, когда на дворе стоит вот такая серая слякоть. Посмотришь на них, и будто солнце выглядывает. И настроение поднимается.
      – Мне тоже они очень нравятся, – сказала Вера. – И лиловые потрясающие.
      – Если честно, я в магазине между ними разрывался. Так и не смог выбрать. Вот обе корзины и купил.
      «Он сам покупал! – не верила своим ушам Вероника. – Не шофера послал и не Лену. Ради меня сам рано утром отправился в цветочный магазин. Правда, может, он сделал покупку и вчера вечером. Просто велел доставить утром. Но что это меняет? Он...»
      – Что-то вы, Вера, притихли, – вклинился в ее мысли Александр Михайлович. – А у вас тут совсем ничего, – оглядывал он ее кабинет. – Неплохо устроились. Солидно и со вкусом.
      – Даже первого заместителя генерального не стыдно принять, да? – хохотнула она.
      – Думаю, и самого генерального можно, – кивнул он. – А мне было ужасно интересно посмотреть. Вы же меня на открытие так и не пригласили.
      Вера вздохнула:
      – Открытия не было. Мы в первый же день выполняли заказ. Ликвидировали последствия крупной корпоративной вечеринки. Целый день в полном составе трудились.
      – Трупов, надеюсь, не было? – ехидно смотрел он на нее.
      – Вот разве что трупов. Если их только до нашего прихода не унесли.
      – Кто же, интересно, так погулял?
      – А вот это уж, извините, разглашение конфиденциальной информации о клиенте, – погрозила ему пальцем Вера. – Не имею права.
      – Но я ведь партнер.
      – Все равно не скажу.
      – Сдаюсь, – развел руками он. – Я – человек, уважающий чужие принципы.
      – Может, хотите весь офис посмотреть? Я столько сил в ремонт тут вложила! Видели бы вы, на что это помещение было похоже. Бомжатник. А в одной комнате вообще было болото. Лягушки, правда, не квакали, но в остальном...
      Они уже шли по коридору.
      – Кто бы мог подумать, – восхищался Александр Михайлович. – У вас тут просто замечательно.
      – Знала бы заранее, сколько придется трудиться, прежде чем можно будет начать работать, ни за что бы не взялась.
      – Я, между прочим, вам честно предоставил выбор.
      – И я его сделала, – подхватила она. – И теперь нисколечко не жалею.
      – И, думаю, никогда уже не пожалеете, – с какой-то странной интонацией проговорил он.
      Она хотела заглянуть ему в глаза, но он отвел их и быстро добавил:
      – А теперь я предлагаю поехать в ресторан и наконец-то отметить ваш выбор.
      Они замечательно провели время в ресторане, весело беседуя, в общем-то, ни о чем. Вероника чувствовала себя так хорошо и уютно, как не чувствовала себя уже очень давно. Он понимал ее буквально с полуслова, реагировал на малейшие ее шутки. Ему достаточно было намека, жеста, движения глаз, улыбки, по которым он чутко улавливал, что она имеет в виду, словно был с ней близко знаком уже много лет.
      И когда они уходили, он, распахнув перед ней дверь машины, сказал:
      – Не знаю, как вам, но мне сегодня понравилось. Может, сделаем такие встречи традицией?
      – Каждые сто дней отмечать? – не поняла Вера.
      – Сто дней слишком долго. Боюсь, не выдержу. Я вот думаю... Хорошо бы завтра.

      Теперь Вероника и Александр Михайлович обедали вместе достаточно часто. И называла она теперь его не Александром Михайловичем, а Сашей и на «ты». Он решительно настоял на этом. И сам перешел с ней на «ты». И цветы каждую встречу ей дарил. Словом, все как полагается. Но больше решительно ничего. Он даже в щечку не позволял себе ее поцеловать. Ни при встрече, ни при расставании. И ни разу никуда не приглашал ее вечером. Только днем и только пообедать, что само по себе было крайне неудобно. Порой они больше времени проводили в пробках, нежели в ресторане, – каждого ведь после обеда ждали дела.
      Вера была сильно заинтригована столь странным его поведением. Саму ее продолжали раздирать противоречия. Саша нравился ей все больше и больше, она неизменно ждала встреч, и какая-то часть ее души с нетерпением ожидала, когда он наконец решится еще хоть на шаг продвинуться в их отношениях. Другая часть, однако, яростно этому сопротивлялась и заставляла по возвращении домой стыдливо отводить счастливые глаза от портрета Андрея и Севы. Эта часть заставляла ее постоянно чувствовать себя виноватой перед памятью о них. Вероника не могла отделаться от ощущения, что чем больше у нее появляется радостей в ее новой жизни, тем больше наполняются болью глаза сына и мужа. «Как ты могла? Ведь ты забываешь нас!» – читалось в их взорах.
      И радость и покой покидали ее сердце, вновь уступая место боли, горю и слезам. И она мысленно обращалась к покойным мужу и сыну:
      – Простите меня, мои милые. Я, конечно же, помню вас. Но вы меня здесь оставили совсем одну.
      А чтобы жить дальше, мне нужна хоть крошечка счастья. Я так в нем нуждаюсь!
      А утром ей вновь звонил Саша, и она, забыв о ночных терзаниях, вновь проникалась радостью и с нетерпением ждала новой встречи за обедом, гадая, решится он или не решится, наконец, на что-нибудь, и в то же время боясь этого момента. Тогда ведь и ей придется принимать решение. А готова ли она к этому? Вера не совсем была уверена. Однако и он, кажется, никуда не торопился. И они по-прежнему все обедали и обедали.
      В отличие от их полных неясности отношений, дела в «Чибисе» определенно шли все успешней и успешней. Количество клиентов росло. Больше того, приглашать для уборки персонал из «Чибиса» становилось в определенных кругах даже модно.
      Об этом Вероника узнала от Олеси Коршуновой. Встретились они совершенно случайно. Фирма получила заказ на уборку только что выстроенного коттеджа в элитном подмосковном поселке. К VIP-клиентам Вероника чаще всего ездила сама, и этот раз не стал исключением.
      Дверь ей открыла Олеся.
      – Ника! Подруга! Как ты меня нашла?
      Обнимаясь, Олеся посмотрела через Верино плечо на оставленную ею у входа машину.
      – О-о, вижу, у тебя дела наладились. И машина приличная, и шофер. Так, значит, послушала меня? Замуж вышла? Не упустила своего!
      – Нет, не вышла, – резко ответила Вера. – Просто у меня теперь своя фирма.
      – Никак Киреев деньги вернул? – ахнула Олеся.
      – Не только не вернул, но даже не представляю, где он. Ничего о нем не слышала. Он так и сгинул с моего горизонта.
      – Как же ты сама? – Олеся уже подталкивала ее в дом. – И что за фирма? Чем занимаешься?
      – Фирма «Чибис» к вашим услугам.
      – Так это ты? – Олеся изумленно вытаращилась. – Кру-уто.
      – Стараемся.
      – Я ото всех только и слышу: «Чибис», «Чибис». Без вас теперь никуда. Мне вот за две недели пришлось к вам записываться.
      Слышать это Веронике было приятно. И она решила проявить благородство:
      – В следующий раз можешь звонить прямо мне. Проведем уборку без очереди, по высшему разряду и даже скидку дадим.
      – Ну да? – просияла Олеся. – Да все лопнут от зависти.
      – Мы ведь с тобой близкие подруги, – не без труда произнесла Вероника.
      – Еще бы! – не уловила подтекста Олеся. Теперь она опять готова была считаться близкой подругой. – Мне, между прочим, Ника, так тебя не хватало! Куда ты исчезла? Я тебе много раз звонила, звонила.
      А у тебя все никто не подходит. Я уж решила, ты вновь куда-нибудь переехала.
      – Было очень много работы.
      – Ну, ты настоящая героиня, – продолжала источать восторги Олеся. – Такое дело с нуля поднять! Неужели совсем без спонсора? Ни за что не поверю!
      – У меня не спонсор, а инвестор, – сочла необходимым объяснить Вера. – И каждую его вложенную копеечку мне придется отработать и вернуть.
      – Инвестор-то хоть ничего?!
      – Он в прямом смысле инвестор, – решила закрыть тему Вера. С Олесей она обсуждать Сашу не собиралась.
      Та, однако, ничуть не смутившись резкостью ее тона, продолжила:
      – Кстати, о спонсорах и инвесторах. Ты, значит, про Киреева ничего не слышала?
      Вера покачала головой.
      – А он, между прочим, «Офис-стайл» загнал и съехал за границу. Деталей, конечно, не знаю, но там какие-то большие проблемы возникли. В общем, по слухам, он где-то в Праге обитает.
      «А место ему в аду на сковородке, – подумала Вероника. – Но то, что он в Праге, даже хорошо. По крайней мере, здесь нигде случайно с ним не столкнемся, и глаза ему не выцарапаю».
      Олеся принялась водить ее по этажам своего нового жилища. Их оказалось три.
      – Видела, как мой-то спонсор-инвестор меня радует. Наконец достроили. Хоть заживем по-людски.
      – Да ты вроде и до этого не плохо жила, – осторожно заметила Вера.
      – Подруга, в возрасте и положении моего мужа уже принято иметь загородный дом. И не просто хорошую дачу, как у вас была, а действительно дом. В приличном месте. Чтобы и окружение соответствовало.
      Дом поразил Веру монументализмом и шикарной безвкусицей.
      – Сейчас с вашей помощью отмоем и мебель завезем, – продолжала, то и дело распахивая перед ней все новые двери, бывшая подруга. – Все, кроме кухни, на складе ждет.
      Тут они как раз прибыли в кухню, напичканную современной техникой и массивной мебелью из красного дерева.
      – Ты своим-то скажи: поосторожнее тут. Мы за все это кучу денег выложили.
      – В договоре, который ты сейчас подпишешь, предусмотрена компенсация за любую порчу имущества, случившуюся по нашей вине, – ответила Вероника. – Сейчас опись поштучно составим, я все осмотрю...
      – Да зачем! Здесь все новое, – перебила Олеся.
      – Так полагается, – стояла на своем Вера.
      – Ой, да не надо. Мы же друзья.
      – То есть, предлагаешь пункт о нашей ответственности исключить?
      – Ой, да... – Олеся замялась и, к Вериному удовольствию, покраснела. – Ты, подруга как-то совсем меня запутала. Ладно. Составляй опись, раз у вас так полагается.
      Вероника удивилась лишь одному: в доме, по ее мнению, было достаточно чисто. Хоть сейчас вноси мебель и въезжай. Но, по-видимому, вызывать для окончательной уборки персонал «Чибиса» теперь в определенном возрасте и положении тоже принято. И не в ее, Вероники, интересах нарушать складывающиеся традиции.
      Она пододвинула Олесе договор. Та, внимательно его прочитав, посмотрела на общую сумму.
      – Ну ладно.
      – Еще пять процентов скидки, – уточнила Вера.
      – А десять нельзя, по дружбе? – заискивающе посмотрела на нее Олеся.
      – Мне зарплату людям платить и кредит отдавать, – не собиралась поддаваться Вера. – Вот если ты станешь постоянной нашей клиенткой, со следующего раза будем скидывать десять.
      – Считай, уже стала, только скинь сегодня. Мы же старые друзья.
      – Ладно, – махнула рукой Вера.
      Уже отъезжая от дома и видя, как Олеся, стоя на крыльце, машет ей вслед, она подумала, что совершенно не удивится, если в ближайшее же время на пороге «Чибиса» возникнет еще кто-то из ее старых знакомых. Уж Олеся постарается. Бесплатная и самая лучшая реклама. В общем, десять процентов скидки окупятся сторицей. А старые знакомые, разумеется, один за другим будут удивляться, куда она, Вера, так надолго пропала, почему не звонит и не заходит, и уверять, как они ее всегда рады видеть. Еще бы! Ведь она снова становится человеком их круга, да еще каким полезным. Потом можно хвастаться, что хозяйка модной клининговой фирмы обслуживает их вне очереди. Ну и пусть. Свою скидку они получат и разнесут о «Чибисе» славу дальше. Пусть, раз для дела это полезно. Она для дела даже к Олесе на новоселье сходит. Только вот цену она теперь им всем знает. Нет, в качестве близких знакомых ей такие люди больше не нужны. «А кто нужен?» – немедленно подумала она, и это навело ее на невеселые мысли.
      Работа у нее теперь есть, нищета не грозит. Если она постарается и обстоятельства будут по-прежнему благоприятствовать, наоборот, «грозит» процветание. Тут она вполне могла собой гордиться. Сумела ведь вылезти и всем доказать, что не сломалась. Вот только она оставалась совершенно одинокой. Ее отношения с людьми ограничивались сугубо деловыми. И с Сашей ничего неясно. Как он к ней относится? Ей даже рассказать о нем некому. Не с Олесей же в самом деле делиться. А ни одной близкой подруги в новой жизни у нее так и не возникло. И, несмотря на успех в делах, дома ее, как и раньше, ждали по-сиротски одинокие вечера.
      Саша продолжал вести себя по-прежнему. Мало того, количество их встреч за обедом заметно сократилось. То у него не выходило, то Вера занята. Да еще эти хронические пробки на дорогах, из-за которых, чтобы проехать Москву из одного конца в другой, требовалось несколько часов. И Нике все чаще теперь казалось, что, наверное, интерес его к ней постепенно гаснет. Да и был ли особенный интерес? Может, он встречался с ней так, со скуки? Просто никого другого под рукой не оказалось.
      В тот день он снова сообщил ей по телефону, что опять, к сожалению, не сможет вырваться на обеденный перерыв. Разочарованная Вероника уже хотела распрощаться, когда он добавил:
      – Я вот думаю, может перенесем нашу встречу на более удобное время? Вечером. Если ты, конечно, ничем не занята, – быстро добавил он. – Ничем и никем.
      «Он волнуется, что у меня кто-то есть! – вихрем пронеслось в голове у нее. – Но я же ему говорила, что одна! Видимо, он это понял так, что я просто не замужем, однако у меня кто-то есть. С чего он такое мог взять? Вела я себя, что ли, как-нибудь неправильно? Может, намекнуть ему надо было? Ничего не понимаю».
      – Вера, не надо мучиться, – по-своему расценил он ее затянувшееся молчание. – Занята так занята. Я совершенно не обижаюсь. Будем видеться, когда тебе удобно.
      – Саша, мне вечером даже удобнее. И я очень хочу тебя видеть. И... – Сделав глубокий вздох, будто ныряя в ледяную воду, договорила: – У меня никого нет. Я после смерти мужа ни с кем не встречалась. Ты – первый.
      Произнеся это, она внутренне сжалась. Не слишком ли в лоб? Еще испугается. Ну и пусть. По крайней мере хоть будет ясность.
      – Правда? – произнес с такой неприкрытой радостью, что у нее застучало в груди. «Пульс, кажется, не меньше ста восьмидесяти», – отметила она про себя.
      – А мне казалось... – снова заговорил он. – Ну мне не хотелось портить тебе жизнь. Вера, учти, ты совершенно не должна чувствовать себя мне обязанной...
      – Я не чувствую себя тебе обязанной! – с возмущением перебила она. – Хотя нет, тьфу, конечно чувствую! Я очень благодарна! Но это не имеет к тебе никакого отношения. Боже! Что я несу! Конечно, к тебе имеет. А вот к нашим отношениям нет. Если они у нас вообще есть.
      – А ты сама как считаешь, они у нас есть? – тихим голосом спросил он.
      – Ну, если ты не считаешь... «Неужели я ошиблась? Разоткровенничалась, идиотка», – испытала она запоздалое сожаление.
      – Я-то считаю! – Это прозвучало с большим раздражением. – Но ты, Вера, всегда такая сдержанная, спокойная. Даже какая-то равнодушная...
      – По-твоему, я должна была на шею тебе вешаться? – настала очередь возмущаться ей.
      Он помолчал. Затем смущенно произнес:
      – Видно, проблема в том, что остальные все вешались.
      – Вот пускай они и вешаются. Наслаждайся! – она вдруг почувствовала, что сейчас заплачет.
      – Вера! Ты не так меня поняла! Они вешались, но были мне не нужны. Ужасно противно! А ты, наоборот, мне нужна, но никакого интереса не проявляла. Ну я и решил: у тебя кто-то есть, а со мной ты просто из вежливости обедаешь.
      – Интересно, а что я должна была делать?..
      – Да не знаю я, Вера, и мне теперь все равно. Главное, ты свободна, и я сейчас к тебе еду! Нет, черт, не могу. Переговоры проклятые. А, ладно, пошли они! Еду!
      – Не надо! – возразила Вера.
      – Значит, не хочешь меня видеть? – упавшим голосом спросил он.
      – Хочу, Саша, очень хочу! Но просто у тебя дела, у меня – тоже. Зачем мы будем дергаться? У нас с тобой теперь будет очень-очень много времени друг для друга. Давай, действительно, вечером.
      – Я не доживу до вечера, – прохныкал он.
      – Доживешь, не маленький. А как освободишься, сразу приезжай за мной. Я жду тебя в офисе.
      – У-у! – раздался в ответ его свирепый рык. – Трепещите, инвесторы! Сейчас я вас всех раскидаю!
      – Ты только не разорись от счастья.
      – Значит, без денег я тебе уже не нужен? Меркантильная какая.
      – Ты мне любой нужен. Все. До встречи.
      И она бросила трубку, чувствуя, что еще немного и кинется к нему сама.
      Он влетел к ней в конце рабочего дня с огромным букетом роз.
      – Инвесторы разбиты на голову, и я у твоих ног. Бросай все, едем.
      – Сумасшедший! – беря у него из рук цветы, воскликнула она. – Действительно решил разориться.
      – Ну, ты меня недооцениваешь. У меня гораздо больший запас прочности. Ладно, поехали.
      Он повез ее в ресторан. Ужин их затянулся за полночь. Он рассказывал о себе, о детстве, о юности, о том, как создавал бизнес и мечтал всего добиться. И как потом думал о семье и детях, и как, наконец, женился, и как у них с женой не сложилась жизнь, потому что они оказались совершенно разными людьми. Жена, по его словам, долго и вполне искренне пыталась себя переломить, но что же поделаешь, если настоящей любви у них не было. Ей-то повезло, она быстрее нашла своего человека, а он остался один. Ему казалось, что так теперь ему и суждено провести всю оставшуюся жизнь, пока не встретил Веронику. Потому что другие женщины его раздражали. Но когда Вера зашивала ему пиджак, он взглянул на нее и понял, что готов хоть целыми днями на нее так смотреть, только вот ужасно боялся, что она не готова.
      «А я и не была готова», – подумала про себя Вера. Она хотела ему рассказать о себе, об Андрее, о Севе, он должен был, имел право знать. Она даже несколько раз попыталась начать, однако язык будто примерзал к нёбу. Слова отказывались сходить с уст. Слишком свежа была еще рана. К счастью, Саша ничего не замечал. Он был целиком во власти охвативших его чувств и желания рассказать ей о них.
      Она слушала и преисполнялась счастья. Тогда, в кабинете, было иначе, зато сейчас она любила его, и он любил ее, и она точно об этом знала.
      Выговорившись, он взял ее за руку:
      – Я не хочу больше ничего ждать. Я очень люблю тебя и хочу на тебе жениться. И умоляю, как можно скорее!
      – А потом ты не пожалеешь?
      – Я потом пожалею, если сейчас тебя отпущу!
      И он действительно не отпустил ее. Вечер завершился у него дома, и между ними все было прекрасно.

      Утром Веру разбудил запах свежесмолотого кофе. Она открыла глаза. Около кровати стоял Саша, держа в руках поднос с дымящимися чашками.
      – С добрым утром.
      – Кофе в постель! – фыркнула она. – Мечта всех женщин. Значит, обрабатываешь меня по полной программе? Прямо даже не верится. Все-таки первый зам генерального. Интересно, кто же я, если мне сам первый зам генерального кофе в постель подает?
      – Ты самая главная. Ты моя любимая. Но если ты сейчас же не сядешь и не дашь мне возможность поставить поднос, кофе будет действительно в постели.
      – Никак руки трясутся? – засмеялась она.
      – Естественно. Все-таки первый раз.
      – Не ври.
      – Не вру. Я еще никому кофе не подавал. А сам предпочитал пить его за столом на кухне. По-моему гораздо удобнее.
      – Знаешь, мне тоже так кажется. Вся эта еда в постели красива только в романах. А в жизни от нее одни пятна на простынях да крошки.
      – Ты подразумеваешь, что есть надо идти на кухню?
      – Ну уж нет! – решительно возразила Вера. – Уж коли это случилось, я изопью эту чашу в буквальном смысле до конца. Хоть будет, что потом вспомнить и людям рассказать.
      – А может, детям? Детям и внукам? – устраивая поднос на кровати, словно бы между прочим осведомился Саша.
      Вероника вздрогнула. Вот момент рассказать про Севу. Но нет. У нее не получалось. И она просто пожала плечами, тоже небрежно бросив:
      – Ну, может, и внукам.
      После чего поторопилась сменить тему.
      – А квартира у тебя неплохая. Только вот я вчера не успела ничего особенно разглядеть.
      – Странно, если бы ты успела, – хмыкнул он.
      – Естественно, – лукаво покосилась она на него. – Кто-то так торопился, что ограничился демонстрацией душевой кабины и спальни. Жадюга! Даже джакузи опробовать не дал. Лишил женщину романтики!
      – Вот я сегодня с помощью кофе и компенсирую. – Он, вдруг посерьезнев, добавил: – Я понимаю, что ты хотела спросить. Нет, это не та квартира, в которой я жил с женой. Ту мы при разводе продали. А в эту, могу поклясться, не ступала, кроме тебя, нога ни одной женщины. Кроме домработницы. Но к ней можешь не ревновать. Ей шестьдесят лет. Я вас познакомлю. В общем, можешь чувствовать себя здесь полной хозяйкой.
      – Уговорил.
      Она поставила пустую чашку на поднос и встала босыми ногами на ковер.
      – Пойду обозрю новые владения.
      С интересом оглядев две остальные комнаты и прочие необходимые для жизни помещения, она вернулась в спальню.
      – Ну как? – спросил ее Саша.
      – Главное, что я тебе верю, – устроилась она рядом с ним на кровати.
      – В каком смысле? – не понял он.
      – В смысле, что женщины тут не ступали. Оно видно.
      – Почему?
      – Неуютно очень.
      – Правда? – даже как-то обрадовался Саша. – А я думал, это только мне кажется.
      – Не только тебе. Небось, обставлял у тебя тут все дизайнер и, сдается мне, мужского пола.
      – Ну да. Им все так восхищались. Между прочим, его работа мне в хорошую сумму влетела. Что, Вера, так плохо?
      – Для офиса, может, и ничего, но жить...
      – Можешь все переделать, как тебе нравится.
      – Переделаю. Дай срок. Только, знаешь ли, дорогой. Ты меня все-таки обманул. Тут нога еще одной женщины ступала, причем достаточно регулярно. Я точно знаю.
      – Какой? – изумился он.
      – Лены.
      Саша махнул рукой.
      – Я ее как женщину вообще не воспринимаю. Она просто моя секретарша.
      – Ясно, ясно. Ты у нас секс-маньяк по уборщицам.
      Он закрыл ей рот длинным поцелуем. И потом они еще долго ни о чем не могли разговаривать, и оторвались друг от друга, только когда Вера сообразила, что и она и Саша опаздывают на работу.
      – К черту работу! – воскликнул он. – Как говорил Гамлет, принц датский, у меня тут есть магнит посильнее. Пущай сегодня за меня отдувается Кристофович. Я болен, у меня выходной... Все, что угодно, но меня ни для кого, кроме тебя, сегодня нет!
      – Но я не могу! Мне надо! Нельзя «Чибис» оставлять без контроля!
      – Полетает один день в свободном полете, – возразил Саша. – У тебя есть заместительница. Вот заодно и проверишь человека в деле. Как она без тебя способна справляться. Давай! Звони!
      Она позвонила, и он вновь увлек ее в постель.
      С тех пор Вероника и Саша не расставались. Она практически переехала к нему, наведываясь в свою квартиру, лишь когда возникала необходимость что-то забрать.
      Каждый раз это было для нее тяжелым испытанием. Там, в квартире, которая так и не стала ее домом, ее встречали глаза Андрея и Севы. Укоризненные глаза.
      Ты нас здесь оставила и забыла, казалось, говорили они ей. И каждый раз, глядя на их фотографию, Вероника клялась себе, что сегодня же расскажет о них Саше. Она должна, должна была это сделать до того, как они поженятся. Саше необходимо узнать. Вера совсем не хотела, чтобы между ними оставались тайны! Тем более, он-то ей все о себе рассказал.
      Однако что-то ей неизменно мешало. Между прошлой и нынешней жизнью вставал непреодолимый барьер. Саша будто чувствовал, как ей трудно. За все это время он не задал ни единого вопроса о ее прошлом. То ли боялся причинить боль, то ли все, что с ней было до их любви, для него вообще не существовало.
      Тем не менее Вере совсем не хотелось начинать их совместную жизнь с недомолвок. Но как преодолеть себя?
      Они уже вовсю готовились к свадьбе. Поначалу Веронике хотелось просто тихо расписаться и устроить себе хотя бы медовую неделю. Саша вроде бы согласился, однако потом сказал:
      – Ты понимаешь, все как-то свадьбы ждут, просятся. Если ты не категорически против, давай устроим. А я заодно тебя со всеми друзьями познакомлю. Совместим приятное с полезным.
      – Приятное с полезным – это хорошо. И я, глядишь, новых клиентов для «Чибиса» заловлю.
      – Издеваешься, – по-детски надулся Саша.
      – Не издеваюсь, а шучу, – чмокнула она его в щеку. – И все понимаю. Хочешь? Нужно? Устроим свадьбу. Пусть поглядят на нас и позавидуют!
      – Вот и я так думаю, – обрадовался он. – Никогда не надо стесняться счастья. И вообще, я хочу, чтобы у нас с тобой отныне все было по высшему разряду. Со свадьбы и начнем.
      Приготовления к торжеству шли полным ходом. Теперь Вера разрывалась между работой, примерками роскошного свадебного платья и небольшой реконструкцией квартиры. Однажды она заехала на работу к мужу, чтобы уточнить, согласен ли он на кое-какие изменения в своем домашнем кабинете.
      Войдя в вестибюль, она сразу заметила девушку в серебристом комбинезончике с фирменной эмблемой «Чибиса» и с именным бейджиком «Оля» на груди. При виде Вероники девушка заулыбалась и принялась с удвоенной энергией работать шваброй.
      «Не зря я все-таки потратилась на фирменную одежду, – с гордостью отметила про себя Вера. – Совсем другое впечатление. Стильно и аккуратно». Собственными руками она сшила только тот, опытный образец. А форму для работников «Чибиса» отшивали по ее эскизам на фабрике. «Чибис» теперь обслуживал и Сашину компанию. Собственную службу менеджеров по санации они ликвидировали, и тетя Паша, Зина, а также благополучно родившая дочку Галя успешно трудились у Вероники.
      Когда она пошла к лифту, кнопку вызова уже нажимал какой-то мужчина. Он повернулся. У Веры потемнело в глазах. Перед ней стоял Олег Киреев.
      Он ничуть не смутился:
      – Ника! Пропащая душа! Я приехал, а про тебя никто ничего не знает. Ты тут пристроилась?
      Она молча кивнула. Объяснять ему она ничего не собиралась.
      – Здесь работаешь? Классно выглядишь. Я смотрю, совсем оправилась! Молодец. Так держать!
      Он похлопал ее по плечу. Она отшатнулась. Олег прикинулся, будто ничего не заметил:
      – Рассказывай, чем живешь?
      – Уж точно не твоими молитвами. – Она едва сдерживалась, чтобы не влепить ему пощечину.
      Подошел лифт. Олег пропустил ее вперед и вошел сам.
      – Тебе какой?
      – Четвертый.
      Он улыбнулся:
      – Мне тоже.
      Кабина тронулась.
      – Ты оболгал Андрея и обманул и обокрал меня, – изо всех сил стараясь, чтобы не задрожал голос, проговорила Вера. – Я все знаю.
      Кабина дернулась и остановилась. Они зависли между этажами. Это Киреев нажал на «стоп». Вера потянулась к панели, чтобы снова нажать «ход». Олег отпихнул ее к стенке и, приблизив к ней лицо, прошипел:
      – Можешь мне не угрожать. Бесполезно. Ты добровольно подписала все документы, и они у меня есть. Сама отказалась. И теперь ничего не докажешь. Твое слово против моего ничего не стоит. Мое-то гораздо дороже.
      – Подлец, – прошептала Вера. – И мразь.
      – Учти, – криво ухмыльнулся он. – Будешь под меня копать, уничтожу. Я сюда иду начальником. Замом зама генерального. В случае чего, если я узнаю... вылетишь в два счета. С волчьим билетом. Раздавлю, как козявку. Вопросы есть?
      Вере удалось дотянуться до кнопки.
      – Вопросов нет, – отчеканила она. – Мне с тобой давно все ясно. – И уже когда двери лифта открылись, она, выходя, добавила: – Зря ты надеешься, что я тебя испугалась.
      Киреев рванулся за ней. Однако у лифта стояли люди, и он не решился ее тронуть.
      Когда Вероника влетела в Сашин кабинет, ее всю трясло.
      – Что случилось? – вскочив из-за стола, поспешил ей навстречу он.
      У нее началась истерика. Слова рвались из нее, но она ими захлебывалась. Испуганная Леночка прибежала со стаканом воды и нашатырным спиртом, который принялась пихать ей под нос. Омерзительный запах, как ни странно, оказал благотворное действие. Вера немного пришла в себя и, осушив стакан с водой, попросила Лену выйти.
      – Вера, что случилось? – едва секретарша закрыла за собой дверь, Саша сел на корточки перед ней. – На тебя напали?
      – Киреев, – выдохнула она. – Все дело в нем. Как по новой начинается.
      – Он твой бывший любовник? – губы у Саши побелели.
      Вера истерично расхохоталась, из глаз у нее полились слезы.
      – Он не любовник, он мой злейший враг. Саша, я так много должна тебе рассказать!
      – Значит, все-таки что-то было...
      – Совсем не то, что ты думаешь. Подожди! Помолчи! – Она схватилась за голову. – Чтобы ты понял, мне надо тебе все рассказать по порядку.
      – Я сейчас пойду и его убью! – сжал кулаки Саша.
      – Хорошо. Согласна. Но сперва выслушай меня. Только с чего начать?
      – Обычно в таких случаях говорят сначала, – хмуро бросил Саша.
      И слова вдруг ринулись из нее. Все, что никак не удавалось ему поведать, теперь рвалось наружу. И она говорила и говорила. О себе, об Андрее и о самом больном – о Севе.
      – Значит, у тебя был сын? – глухо спросил Саша.
      – Да, – коротко отвечала она.
      – И ты ни словом мне не обмолвилась? Не доверяла? Может, ты меня не любишь?
      – Люблю, – она крепко прижала к щеке его ладонь. – Очень люблю. И рассказать все время хотела, но не могла.
      – Чего ты боялась?
      – Не знаю, – она пожала плечами. – Просто не могла. Тяжело было. Но я бы все равно рано или поздно тебе рассказала.
      – Бедная, что же тебе пришлось пережить... – Он помолчал. – Только не понимаю, при чем тут Киреев? Или он виноват в смерти твоего сына?
      – В этом не виноват. Виноваты мы сами или, скорее всего, никто.
      И Вероника принялась рассказывать дальше. Про гибель Андрея и про то, как Киреев его оболгал, а ее обманул...
      – Убью гада!
      Раздался хруст. Саша, нервно меривший шагами кабинет, сломал ручку, которую держал в руках.
      – Фу, гадость! – посмотрел он на испачканные чернилами пальцы. – Из нее еще паста лезет.
      – Ну ты ведь в ее лице Киреева убивал, – сквозь слезы улыбнулась Вера. – Считай, на тебе его кровь.
      – Его мало убить. Его еще надо четвертовать и поджарить! – свирепо проговорил Саша. – Чем я теперь и займусь.
      – Оставь этого подонка в покое. Я только не хочу, чтобы он с тобой работал.
      – Вот уж это я тебе обещаю. Собственно, я его и не брал. Идея была Кристофовича. Они какие-то дальние родственники. Кстати, между прочим, я с твоим Андреем даже однажды виделся. Помню я его смутно. Они к нам с Киреевым приходили. Ведь всю нашу мебель мы в «Офис-стайле» покупали. Ты не знала?
      – Откуда? Я в дела Андрея не совалась.
      – А с Киреевым я разберусь, – снова начал кипеть Саша. – Ты мне, пожалуйста, привези все копии документов, включая дневник.
      – Саша, не надо. Не будем мараться. Пусть живет. У него тоже жена, дети. Бог ему судья. Ведь начнешь его обвинять, он Андрея в грязи изваляет. И денег у него все равно нет. Да они мне и не нужны. Свои теперь есть.
      – Думаешь, мне они нужны? – воскликнул Саша. – Дело в принципе. Если он с лучшим другом так обошелся, он и других надует. Тем более, у него сейчас обстоятельства тяжелые. Нет уж, пусть все знают, какая он сволочь. Вера, пойми, я не собираюсь идти в суд. А документы мне нужны, чтобы точно знать, что тогда произошло. И для разговора с Кристофовичем это не помешает. И чтобы Киреев больше не смог никому сделать подлостей, тоже.
      – Уговорил, – устало кивнула Вера.
      День выдался тяжелый, но ей почему-то стало легко, словно она наконец сбросила тяжелую ношу незримо висевшую все это время у нее на плечах. Прошлое оставалось прошлым, оно никуда от нее не уйдет, но теперь оно не стояло на пути настоящего. И Вера сказала:
      – Знаешь, Саша, поехали в воскресенье на кладбище.
      Он удивился:
      – Не понял. Зачем?
      – У нас ведь свадьба скоро. Хочу тебя познакомить со своими родными... А то как-то нехорошо, что они тебя не видели.
      – Ты права, – согласился он.
      Стоял морозный солнечный день, какие иногда выдаются в середине марта. Вроде и стужа еще, и холод, но пахнет весной. И солнце и небо яркие-яркие. А может, весной пахло от букета мимоз, которые несла в руках Вера.
      – Для Севы купила, – объяснила Саше она. – Он их очень любил и называл желтыми барашками.
      Снег скрипел у них под ногами. В этот раз кто-то аккуратно расчистил не только аллею, но и проход к могиле. Вера и Саша вошли за ограду.
      – Вот, познакомьтесь. Это Саша. И я его люблю. Саша, а это мои мама, папа, Сева и Андрей. Я их тоже очень люблю.
      Саша, развернув свой букет, разложил возле плиты розы. Вероника устроила «желтых барашков» под Се-виной фотографией.
      – Спасибо вам за Веронику, – тихо проговорил Саша. – Я буду любить ее и беречь. Обещаю...
      За несколько дней до свадьбы Саша, внимательно посмотрев на Веру, сказал:
      – Знаешь, насчет недомолвок ты очень права. У нас их быть не должно. Поэтому вынужден тебе кое в чем признаться.
      – У тебя есть внебрачные дети? – шутливо отозвалась Вера, однако сердце у нее екнуло.
      – Дело обстоит гораздо серьезнее, – по-прежнему пристально смотрел на нее он.
      – Знаешь что, не тяни. Иначе я Бог знает что себе напридумываю.
      – Весь вопрос в твоем имени. Вернее, в его сокращении. Вера тебе совсем не подходит. Можно я тебя буду называть Никой?
      – Можно. Но как ты догадался? Ведь меня раньше все так и звали.
      – Я догадался, потому что тебя люблю, – ответил Саша.