А где сорок человек наших полегло? А Володька где мой?
      А? Тебя, негодный, спрашиваю? Идем...
      Витьке представилось, как старик сдаст его Семке, как тот взглянет на него. Он обмяк и взмолился:
      - Дядя Гудимов, не надо... Пусти, не говори Семке.
      Лучше уж отлупи меня, а Семке не надо... Это я так, я знаю, дядя...
      Гудимов надвинул ему на нос шлем, обморгал выступившие слезы и погрозил:
      - В другой раз чтоб ни-ни-ни... Мы памятник тут поставили, мы в праздники со знаменами сюда приходим, а вы трескотню заводите... Тут, не стена это, тут...
      Ребята переводили глаза с морщинистого лица Гудимова на его толстый палец, с пальца на стену. Стена была серой, обычной. Время стерло с нее царапины, общелканный пулями цемент выветрился и местами обнажил камни...
      Слушая старика, Витька ощутил под собой плечо Семы и холод его винтовки в руке, увидел качающиеся в тумане головы отрядов, увидел эти сараи, эту стену, какими они были тогда, в ту ночь. Спине его стало зябко, и он заторопился к заводу.
      1926-1927 гг.