Поэтому было решено: никого из своих, претендент должен быть сугубо нейтральным. Тут, однако, ситуация начала походить на головоломку. Император обязан быть родовитым, авторитетным, но при этом не связанным с бизнесом ни одного из Великих Домов и полностью зависимым от ландсраата. Где же такого взять?
      Но на Дюне, в пустынной глуши, прозябает молодой Атридес – герцог королевских кровей, праправнук Шаддама II, опальный и отверженный. Он не в ладах с федеральной властью, у него нет средств, зато есть весьма практичная и честолюбивая мамаша и, кроме того, уже сейчас – контроль над значительной частью добычи спайса. Еще одна немаловажная деталь – ему не за что любить барона Владимира.
      Записей бесед, где в той или иной форме речь бы шла о голове Харконнена-старшего, не существует, но имеется стенограмма разговора эмиссаров парламента с Фейдом-Раутой Харконненом, племянником и наследником барона, где высшие чины законодательной власти открыто предлагают ему участвовать в убийстве дяди. Дата указывает на то, что мысль извести всем осточертевшего интригана засела в правительственных умах очень давно. В оплату за предательство Фейд-Раута получал высочайшее подтверждение своих наследных прав, все дядины земли на Арракисе – разумеется, без спайсовых доходов, – а также амнистию за различные грязные дела, которых за ним, несмотря на нежный возраст, числилось немало, и самое главное – прощение завораживающих своими размерами харконненских долгов.
      Идею прикончить родного дядю Фейд встретил с восторгом, и тут же предложил самого себя в императоры, клятвенно обещая перерезать все глотки, какие ему велят, плюс еще столько же от щедрости натуры. На это посланцы спикера в доступных выражениях объяснили не в меру пылкому юнцу, что вот только Харконнена на троне им еще и не хватало; альтернатива же парламентскому сценарию для Фейда очень простая. До вульгарности простая, и никакие замки, расстояния и хитрости от нее не спасут.
      Трудно спорить со стволом, упертым тебе в лоб, и Фейд согласился, тем более, что успех заговора приводил его в первую сотню самых богатых людей мира. Но в воспаленном мозгу маньяка и садиста, не разлетевшемся по стенам и потолку, а уцелевшем на своем месте, что-то сдвинулось и перемкнуло; с тех самых пор Фейд бешеной, неоправданной ненавистью возненавидел своего соперника, счастливчика Пола Атридеса. Парламентский план готовил будущему барону страшнейшее, по понятиям того, унижение, и вину за этот кажущийся позор и еще какие-то неведомые обиды бесноватый Харконнен возложил на везучего кузена, сделав месть смыслом и религией всей оставшейся жизни. Мы увидим, что даже смерть – и его врага, и его собственная – не сумела остановить этого фанатика.
 
      Тем временем на Дюну зачастили странные контрабандисты. Они ничего не закупали, не привозили и не вывозили, а только вели долгие задушевные беседы с Полом, Джессикой и Стилгаром; также за столом переговоров обычно присутствовали главы основных родов Северного Магриба, и вот чудо – харконненские спецслужбы с трогательной рассеянностью не замечали этих конференций! Консультации с таинственными иноземными гостями продолжались непрерывно все полтора года, вплоть до последнего часа перед теми событиями, которые позже нарекут арракинской революцией.
      Без лишнего шума, почти что скрытно, в Хайдарабаде разместилась целая штаб-студия с репортерами, режиссерами, операторами и неимоверным количеством самого дорогого современного оборудования, включая электростанцию и собственный спутник связи на стационарной орбите. Несколько месяцев дни и ночи напролет высококлассные специалисты ставили Муад’Дибу речь, работали над внешностью и стилем поведения; художники по костюмам перекраивали и комбинировали фрименские фольклорные наряды и парадные одеяния, выстраивая нужную фактуру и колорит, спичрайтеры не поднимались из-за компьютеров, а режиссеры и ассистенты жарко дышали всем в затылок. Для Арракиса наступали великие времена.
 
      И вот, наконец, мужественное лицо Пола Муад’Диба – с тщательно выбеленной прядью, модной легкой щетиной, мудрым и чуть усталым прищуром красивых голубых глаз – появилось и уже больше не сходило с журнальных обложек и телевизионных экранов. Смотрите, какой удалец-молодец появился у нас на Дюне! Он суров, но справедлив, защищает свой народ, который за него хоть в огонь, хоть в воду, он разумен, тверд, молод, перспективен – и из очень хорошей семьи.
      С этого исторического момента и берет начало официальная версия – магрибских фрименов объявили всемнаселением Дюны. В прессе покатилась волна публикаций – о, эти фримены! Прекрасная, гордая нация, но их притесняют, угнетают, их земли нещадно эксплуатируют, а ведь именно они законные хозяева спайса; геноцид, творимый имперской администрацией, ужасен и плохо кончится; безумная, гибельная политика Шаддама в отношении коренного населения переполнила чашу терпения – народ-воин встал на защиту своих детей! Счастье, что у него есть такой лидер, как Пол Атридес-Муад’Диб, иначе бы Арракис потонул в кровавой каше. «Мой отец умер за эту землю, – гневно, но с достоинством говорил на одной из бесчисленных пресс-конференций романтический герой пустыни. – На этой земле родилась моя сестра. Нас убивают. Мы желаем лишь одного – справедливости».
      Пораженные зрители вряд ли догадывались, что все свои интервью неуловимый вождь повстанцев давал не в таинственной, затерянной в неведомых просторах пещере, куда журналистов доставляли с завязанными глазами, а в двух шагах от столицы, у съетча Табр – заурядной фабрики стилсьютов, и что уже за сто километров от этого места мало кто слышал о том, как безвестный хайдарабадский инструктор вдруг сделался пламенным борцом за свободу и счастье людей. Здесь же, в скалах Табра, снимали и самые красочные эпизоды боевых действий. Впрочем, партизанская война разгоралась и на полном серьезе – подвластные Стилгару кланы, у которых неожиданно появилась пропасть оружия, денег и снаряжения, не на шутку принялись беспокоить федеральных менеджеров – промыслы Северного Рифта залихорадило, пресса вновь ударила в там-тамы: подручные императора утратили дееспособность и потеряли всякий контроль над добычей, они демонстрируют полную некомпетентность, доведя дело до кризиса; перебои с поставками и галопирующие цены – вот плоды неразумного подхода к проблеме фрименов, даешь переговоры с Муад’Дибом, его дело правое.
      Публике было невдомек, что спайсовый кризис на девяносто процентов есть произведение не арракинских неурядиц, а тактики СНОАМ, где ландсраат, оттеснив императора, захватил главенствующие позиции; что цены взвинчивает барон Харконнен, которому показалось мало парламентской компенсации за экономический ущерб. Люди слушали авторитетные суждения о надвигающейся экономической катастрофе, смотрели репортажи о войне о пустыне и невольно задавались вопросом: а куда же смотрит верховная власть?
 
      Разумеется, Шаддам, которого по всем правилам травили, точно вепря на охоте, не мог не понимать, к чему клонится дело. Но большинство властных козырей уже было выбито из его рук, поредевший клан Коррино утратил единство, и вдобавок именно в тот решающий момент Шаддам допустил несколько непростительных ошибок. Император полагал несокрушимыми свои позиции в СНОАМ, в то время как руководство концерна, предчувствуя грядущую катастрофу, давно уже перебежало под крылышко парламента. Шаддам полностью находился под влиянием лидеров ордена Бене Гессерит, а они позорно проворонили ситуацию на Дюне и недооценили масштабы спайсового кризиса. Как знать, если император хотя бы на полгода раньше ввел на Арракис войска, уничтожил или, по крайней мере, рассеял отряды фрименов в районе Северного Рифта, представлявшие в то время вполне доступную мишень, и назначил прямое управление распределением спайса, может быть, и не сиживать Полу на троне из хагальского кварца. Да, Шаддам сделал все это – ввел войска, объявил секвестр, – но с недопустимым, гибельным опозданием, когда у него уже не было поддержки ни армии, ни банкиров, ни даже собственного двора.
      Что уж совсем странно и непонятно в этой истории, так это позиция Гильдии Навигаторов: выступив в роли пассивных сообщников ландсраата, Космический Союз практически вырыл себе могилу. О переговорах парламента с Гильдией известно только то, что таковые действительно имели место и происходили в обстановке строжайшей секретности – нет ни записей, ни свидетельств, – но, судя по всему, спикер Карл Валуа, политик столь же талантливый, сколь и вероломный, попросту обманул гильдийцев, представив дело как обычное смещение ставшего неугодным правителя, и стократно обиженные Шаддамом Навигаторы поддались хитрости прожженного дипломата. И в самом деле, как можно было себе представить, что кто-то решится тронуть такую священную корову мировой экономики, как спайс, или замахнуться на монополию Союза? Гильдия проявила необъяснимую, фатальную недальновидность и за свое пособничество заплатила цену, какая в ту пору и прийти не могла в одурманенные меланжем головы Навигаторов.
      Как бы то ни было, к лету двести первого года парламентские егеря плотно обложили императора и уверенно гнали туда, где ждала засада. Спайсовый скандал достиг пика, общественность накалилась, и у Шаддама не оставалось иного выхода, кроме как самому лететь на Дюну и разбираться на месте. Он догадывался, что обратно его, скорее всего, уже не выпустят – недаром полет проходил под эскортом объединенного флота Великих Домов, своеобразного почетного конвоя, – но выбора уже не было. Двадцать пятого июля император прибыл на Арракис, и через несколько часов началась арракинская революция – одно из самых любопытных представлений, какие только видела история.
 
      Как раз в канун визита императора на Дюну штаб Муад’Диба, согласно сценарию, наносит очередной удар – в прессу запускается настоящая бомба, по всем каналам прокатывается ошеломляющая весть: в результате долгого и кропотливого журналистского расследования открылось, что Лето Атридеса, отца Пола Муад’Диба, убил не кто иной, как барон Харконнен при поддержке самого императора, который дал ему для этой цели сардукаров – свой жестокий непобедимый спецназ. Момент выбран на редкость удачно: барон, прилетевший на Дюну вместе с Шаддамом, не успев ни единым словом ответить на столь внезапно обрушившееся на него обвинение, неожиданно умирает глухой, загадочной смертью; официальная версия тут же не замедлила нарисовать сцену его эффектной гибели от руки малолетней Немезиды, его собственной внучки, двухлетней сестры Пола, Алии. Кстати, в суматохе этих торопливых и не слишком понятных перепалок, кратким, не вызывающим никакого отклика эпизодом, мелькает смерть сына Муад’Диба – Лето-младшего.
      Но все сработано настолько топорно, неприкрытая режиссура парламентских постановщиков так лезет в глаза, что нехитрый замысел проступает во всей бесстыдной наготе; миф о злокозненном сговоре императора и его преступного клеврета явно целит сразу в нескольких, вполне очевидных зайцев. Распадается страшная долговая удавка, сплетенная бароном Владимиром, старик сделал свое дело, и на его опасных амбициях можно ставить долгожданную точку; репутация императора подмочена еще с одной стороны, а молодой Атридес переходит в амплуа справедливого мстителя, да еще с отблеском батюшкиного мученического венца.
      Крошке Алие было к тому моменту не два года, а полных девять лет – впрочем, зная ее характер, вряд ли хоть кто-то усомнится в том, что эта дама в любом возрасте была способна убить кого угодно, тут дело в другом: во-первых, к моменту описываемых событий ее просто не было в Арракине, а во-вторых, кто в это время перебил всю свиту барона, около шестидесяти человек, тоже Алия? В живых остался – точнее, был оставлен – только Фейд Раута, у него, как мы увидим, в этом фарсе своя, особая роль.
 
      А тем временем действие продолжается – в духе не то былины, не то вестерна. Взорвав скалы атомной бомбой (!), неким чудом недосягаемый для радиации Пол Муад’Диб со своим войском подлетает на пустынных червях к самому императорскому кораблю, в полчаса наголову разбивает пять легионов сардукаров и захватывает императора в плен. Вот это да.
 
      Увы. У любого, кто побывал на Дюне, даже не покидая космопорта, история о лихой атаке на червях не может вызвать ничего, кроме смеха. Арракинское нагорье в районе столицы и места посадки императорского лихтера отделяют от первых песчаных барханов несколько горных кряжей и семисот-восьмисот метровый обрыв Защитной Стены. Даже если поверить, что Муаддибовы черви, словно пташки, взлетели на почти километровую высоту, то и в таком случае заставить пустынных исполинов скакать по горам невозможно и в дурном сне. Еще более поразительное чудо с пятью легионами сардукаров (а ведь это целая армия): едва успев оказать фрименам мало-мальски заметное сопротивление, отборное императорское войско таинственным образом исчезло, будто растаяло, и вы напрасно искали бы на Дюне хоть какой-то след погибшей или плененной гвардии.
      Видимо, на самом деле все произошло гораздо прозаичнее. Воинство Муад’Диба спокойно дождалось императора в Арракине, и тотчас же после посадки, без всякого сопротивления Шаддам был арестован и препровожден в хорошо нам знакомый дворец Фенрингов. По дороге верные помощники Атридеса, уже вызубрившие повесть о вероломстве Харконнена и трагической кончине герцога Лето, а также помнящие твердые наставления парламентских инструкторов, расторопно избавились от барона Владимира и всей его команды, дабы те не сболтнули лишнего, во время предстоящего спектакля. Что же касается бомбы – если ее и взрывали, то с исключительно декоративной целью.
 
      Итак, пленников доставляют в парадный зал дворца. Здесь уже установлены камеры и действо снимается для последующей трансляции на весь мир. Императора Шаддама IV сопровождает его злой гений – преподобная Хелен Моахим, с ним также дочь Ирулэн и старый друг граф Фенринг; кроме того, здесь же молодой Фейд Харконнен и представители Союза Навигаторов.
      Этот список не открывает ничего нового, но вот о чем с удивительным упорством забывают упомянуть официальные летописцы: практически в полном составе в зале находится руководство СНОАМ. Именно к этим господам обращены, по сути дела, все реплики императора, все его красноречивые взгляды, от них он ждет решающей поддержки и на них обращен его высочайший гнев. Но финансовые воротилы как в рот воды набрали – их не видно и не слышно, и само их молчание есть окончательный и недвусмысленный приговор Шаддаму.
      Император берет слово первым. Он с яростью обрушивается на Муад’Диба, обвиняет в нарушении Конвенции, неуважении к престолу, обзывает выскочкой и в довершение грозит флотом, выстроившимся на орбите Дюны.
      Разумеется, все это полный блеф. Шаддаму прекрасно известно, что объединенные силы Сорока Домов вовсе не собираются его защищать, а напротив, стерегут, как бы он в суете не сбежал, воспользовавшись ура-патриотическим порывом какого-нибудь шального капитана. Но императору невдомек, что этой угрозой он невольно подыгрывает Муад’Дибу, избавляя того от необходимости искать повод для программного монолога.
      У Пола все расписано как по нотам. На императорский блеф он отвечает блефом еще более великолепным. Атридес сдвигает брови и, обратившись к представителям Союза, властно требует убрать от Дюны эскадры объединенной группировки – в противном случае он уничтожит весь спайс на планете, затопив месторождения водой.
      Подобное заявление не просто чепуха, а чепуха в кубе. И Пол, и Навигаторы превосходно знают, что нападать никто не собирается; обе стороны понимают, что военный флот нельзя одним махом, будто школьников по звонку, распустить по домам, и уж совершенно невозможно ликвидировать бесконечно мигрирующие спайсовые слои, не связанные ни с шахтами, ни со скважинами – для этого не хватит воды на всей Дюне, растопи хоть полярные шапки. Но у балагана свои законы, подчас далекие от реальности – будущий император и его сценические партнеры озабочены лишь тем, чтобы миллионы зрителей, мало смыслящих в технических тонкостях, по достоинству оценили грозную решимость и силу характера владыки. Посовещавшись, Навигаторы спешат к аппаратам связи. Пол – и это явная сценарная недоработка – о них тут же забывает, неприятельские крейсеры его больше не интересует, Муад’Диба охватывает припадок ораторского психоза, столь печально всем знакомого по последующим временам. Хозяин Дюны мечет громы и молнии, доказывая всей Вселенной свою правоту и власть над спайсом, он на ходу изобретает притчи, ядовитым сарказмом сметает с лица земли императора и диким криком насмерть пугает бедную старушку Хелен.
      Разбушевавшегося Атридеса приводит в себя, как ни странно, Фейд Харконнен. Похоже, устав от затянувшейся перебранки, он неожиданно вызывает герцога на ритуальный поединок – канли. Слегка опомнившись, Пол берется за священный фрименский нож и переходит к следующему номеру программы.
      Вряд ли найдется человек, который ни разу не видел записи схватки между Полом Атридесом и Фейдом Харконненом. Семь минут изумительных наскоков, подскоков, ударов, уверток, ухваток, и вот роковой выпад, лезвие ножа из зуба червя по рукоятку уходит под подбородок барона, достав, по-видимому, до самых мозгов. Кровь, общий вопль, труп уносят, Муад’Диб поднимает клинок жестом триумфатора, восторг и гром аплодисментов.
 

* * *

 
      Отвлечемся. Можно долго ломать голову над тем, как это Атридес и агенты ландсраата буквально в полушаге от заветной цели могли пойти на такой безумный, неоправданный риск? Что за необходимость, что за безрассудство?
      Разгадка, впрочем, давно известна, хотя ей и не суждено было попасть на страницы официальной версии. Первое свидетельство о посмертной судьбе Фейда Рауты оставил Уолтер Брэдли, он же Владимир Синельников, культурный атташе Крэймондской ассоциации; в истории Дюны ему суждено сыграть немаловажную роль – об этом речь впереди. Этот дипломат и разведчик, обладая прекрасной профессиональной наблюдательностью, кроме того, еще искусно владел пером, и его записным книжкам мы обязаны очень многим из того, что сегодня знаем об Арракисе. Зимой двести второго года, будучи по делам в Джайпуре, Синельников зашел в бар какого-то казино, и там нос к носу столкнулся с убитым Фейдом-Раутой. Покойник был изрядно навеселе и, кстати, оказался владельцем заведения. Обрадовавшись знакомому, Фейд приглашает гостя к себе в кабинет и дальше, во время зверской попойки, излагает свои взгляды на прошлое и будущее.
      – Володя! – ревел новоявленный барон Харконнен, стуча кулаком по столу так, что огненный продукт братьев Чивас штормило в хрустальных восьмигранных берегах. – И ты, даже ты поверил, что этот говнюк, эта срань господня Атридес справился со мной? Да он дешевка, он пустое место… Володя, они мне дали денег, дали мне все, нам, говорят, нужен эффект, и Гьеди Прайм теперь моя, но я не уехал, нет, у меня там заводы, земли – плевать, я буду сидеть здесь, буду ждать, и я дождусь, мы выйдем один на один по-настоящему, и ты увидишь, и все увидят, кто из нас дерьмо, а кто нет.
      Захваченный своей идеей фикс, Харконнен и в самом деле проявил редкостное упорство и стойкость. Он действительно остался на Дюне, благодаря богатству и связям добился расположения Феллаха-эт-Дина, номинального главы Конфедерации Южных Эмиратов, женился на девушке из очень знатного рода, чем приобрел себе весьма и весьма влиятельную родню, и в итоге создал собственные вооруженные силы, дабы по мере возможности отравлять императору удовольствие от власти. Все это время Фейд, с непоколебимой верой в ему одному понятную справедливость мщения, ждал того шанса, который обязана была предоставить судьба. И через десять лет его час пришел.
 
      Но вернемся в июль двести первого. После смерти Фейда-Рауты у императора уже не остается иллюзий относительно собственной участи. Шаддам пытается цепляться за процессуально-ритуальный этикет и полумольбой-полуприказом гонит графа Фенринга вызвать Муад’Диба на бой. Но граф, первый клинок двора и старинный друг императора, тоже успел получить свою порцию промывания мозгов – ему вовсе не улыбается стать той соломинкой, которую утащит на дно утопающий. Лукавый царедворец отказывается, и потерявший самообладание Шаддам закатывает ему отнюдь не символическую оплеуху.
      Карты открыты, и начинается торг. Муад’Диб требует престол, императорскую долю в СНОАМ и принцессу Ирулэн. Взамен Шаддаму предлагается почетная ссылка на Салузу Секундус, планету-тюрьму, некогда самим же императором и оборудованную – вот уж действительно, не рой другому яму! В случае отказа исход очевиден. Однако Шаддам – надо отдать должное его мужеству – все еще держит паузу. Но перепуганная бабушка Моахим советует сдаваться, представители Союза куда-то исчезли, лидеры СНОАМ грозно молчат, друзья отреклись, и самый последний удар императору наносит дочь. В изысканной изящно завуалированной форме она советует отцу не валять дурака и соглашаться на предложенные условия. Шаддам слишком политик, чтобы несгибаемо стоять на своем до конца в буквальном смысле слова – он угрюмо кивает и, бросив на прощание известное обвинение в отцеубийстве, покидает зал. На этом арракинская революция успешно завершилась.

Глава пятая