На каком-то банкете знаменитый поэт-песенник Игорь Шаферан оказался рядом с генералом пограничных войск. Сначала все было вроде ничего – выпивали рюмку за рюмкой, но потом генерал стал доставать Шаферана. "Вы, – говорит, – такой известный поэт, а почему для пограничных войск ничего не пишете?" Игорь пытался отшутиться, но генерал раскипятился не на шутку: "Мы стоим, понимаешь, охраняем, понимаешь, а вы тут сидите и не можете про нас песенку слепить!" "Ну, хорошо, – сказал Шаферан, – давайте прямо сейчас… Записывайте начало. "Я границу, как зеницу, стерегу – отлучиться помочиться не могу!..""

Продолжать не потребовалось – генерал вскочил, опрокинув с грохотом стул, и отвалил немедленно.

Автор этого сборника одно время работал в Московском театре юмора «ПЛЮС» – "Профессиональные Любители Юмора и Сатиры". (Правда, художественный руководитель театра Аркадий Арканов расшифровывал эту аббревиатуру так: "Подайте Лучшим Юмористам Страны!".) Однажды вместе со всей страной мы стали свидетелями замечательного заявления одной участницы советско-американского телемоста "Москва-Сиэтл". Эта дама на вопрос о роли секса в жизни советских людей уверенно ответила: "В Советском Союзе секса нет!!"

Весь мир по обе стороны экватора упал со смеху. Театр «ПЛЮС» решил немедленно отреагировать и создать эстрадный спектакль "Секс по-советски". Название и идею "вбросил", как шайбу в зону, писатель Лион Измайлов. Вбросил, а «добивать» оказалось трудным делом: все мы были люди, сильно битые цензурой, и "внутренний редактор" привычно не пропускал шутки на запретную тему. Давились-тужились, пока Арканов со свойственной ему лапидарностью не изрек: "Значит, так. Меньжеваться нечего. Надо начать с того, что самая сексуальная песня – это партийный гимн "Интернационал"". Мы вежливо похихикали. "Что, не поняли, придурки?" – спросил невозмутимый Арканов. Признались: не поняли. "Объясняю, – классик затянулся неизменным "Мальборо", – начинается со слова "вставай!". Дальше идет пессимистический поворот: "никто не даст нам…". Конец оптимистический: "своею собственной рукой!"".

Пока хохотали, Измайлов уже кричал: "Новости науки! За годы перестройки советские ученые, идя навстречу пожеланиям трудящихся, из известного зверька выхухоли вывели два новых подвида: «нахухоль» и "похухоль"!.." Словом, покатилось дело…

Всякий, кто попадал в Одессу в последние годы, с грустью убеждался, что от былой Одессы остаются лишь воспоминания. Основная масса одесситов, составлявших ее неповторимый менталитет, живет теперь на Брайтон-Бич, а прочие в Тель-Авиве… Но все-таки существует еще некая одесская интонация, способность жителей этого легендарного города особым, удивительным образом формулировать мысль и строить фразу.

На «Юморине» Леонид Якубович и Ефим Смолин жили в гостинице "Лондонская", а мы в "Красной". Как-то утром Аркадий Арканов спросил у горничной, уехал ли Якубович. "Дядя Миша, – закричала та швейцару, – что, "рекламная пауза" съехала уже?" Съехала, тот отвечает. "А где второй, Смолин?" – спрашивает Арканов. "А-а, оно себе уже переселяется в "Красную"!"

В гостинице «Красная» подходим к лифту, нажимаем кнопку, подбегает швейцар "Господа, лифт не работает!" И тут же спрашивает: "Вам на какой этаж?" На третий, отвечаем. "На третий не работает!" Фима Смолин спрашивает ехидно: "А на четвертый?" "На четвертый?" – швейцар морщит лоб, несколько секунд усиленно думает, потом уверенно отвечает: "Тоже не работает!"

На одной из «Юморин» посреди улицы выгородили площадку "Тетя Соня в Свободной зоне!". Хозяйкой на ней, естественно, была Клара Новикова, создательница образа старой одесской еврейки Тети Сони. Прочие участники «Юморины» приезжали к ней в гости, забирались на помост, выступали и укатывали дальше. Дело шло к концу, как вдруг к площадке подлетает машина, и на помост выскакивает популярнейший ведущий телевизионного "Поля чудес" Леонид Якубович. Толпа взревела радостными воплями, и на помост вылезла толстая и пьяная тетка, заоравшая в микрофон: "Леня, я тебя люблю, дай мне автограф на жопе!" "С восторгом, мадам!" – поддержал ее Якубович. Тетка в ту же секунду задрала подол, приспустила трусы и подставила задницу. "Фломастер мне!!" – завопил Якубович, ему тут же бросили откуда-то фломастер, и он маханул автограф. Потом одним движением развернул тетку к публике, и толпа увидела яркий росчерк на всю ширину теткиной попы: "ПОЛЕ ЧУДЕС!" (Ефим Смолин позже сокрушался, что у тетки не хватило ума «докрутить» репризу: надо было громко пукнуть и крикнуть: "Рекламная пауза!".)

Моя приятельница, хозяйка солидного фармацевтического предприятия, попросила меня отрежиссировать 5-ти летие фирмы. Сидим, обсуждаем. Вдруг в комнату переговоров врывается заполошная дама: "Оксана Владимировна, я зав. аптекой, мне подпись вашу срочно надо – у нас импортные презервативы кончились, так чтоб отпустили по-быстрому!" Хозяйка достала авторучку: "Ну, какие вам? У нас тут есть с апельсиновым запахом, с шоколадным, с клубничным…" Заполошная махнула рукой: "Оксаночка Николавна – на ваш вкус!"

Мы так и грохнули. Это, видимо, навело зав. аптекой на новую мысль, и она заверещала: "Ой, нет, Оксаночка, апельсиновые не надо – я и забыла совсем: у меня на все цитрусовое аллергия!"

Юра Визбор, один из корифеев и столпов того, что сегодня называется авторской песней, прожил на Земле всего полвека. Но за эти годы умудрился сделать столько, что другому и за пять жизней не успеть. Педагог, журналист и писатель, драматург, режиссер и актер, турист, альпинист и горнолыжник, автор целого песенного жанра – все, что он делал, он делал замечательно. Ну, и рассказчик был незаурядный. Свои байки он излагал очень серьезно, всем видом своим подчеркивая их подлинность. Мы, слушатели, хохотали, а он как бы даже обижался: что, мол, за смешки такие, не верите, что ли?

Вот, он рассказывал, летели они как-то с Юрой Кукиным на вертолете над тундрой. Второй пилот время от времени открывает люк в полу и бросает вниз брикеты с сеном. Ну, там люди живут, вот для их скотины это сено и сбрасывают. Кукин не сообразил и спрашивает: "Что это он делает?" А Визбор ему так серьезно: "Знаешь, старик, они тут мамонта в вечной мерзлоте откопали, оказался в хорошем состоянии, оживили и гонят своим ходом в Москву. По маршруту и подкармливают". Кукин вообще наивен, как клоун, но, зная Визбора, на всякий случай не верит. "Пожалуйста, – Визбор ему, – пилота спроси". А сам успел пилота подготовить, и тот на вопрос Кукина, что это он все время сено вниз кидает, говорит: "Знаете, мамонта откопали, в Москву гоним!.." А как в аэропорту приземлились, Визбор успел и встречавшего их человека накачать. Кукин первым же делом, конечно, к нему с вопросом насчет сена, уже, считай, удался розыгрыш, да тот, встречавший, сожалеет Визбор, не на высоте оказался. Разволновался, что ли: Кукин только начал: "Извините, не объясните ли, почему…", – а тот сходу ему и врубил: "Мамонта, значит, откопали, в Москву гоним!"

А то еще, рассказывал Визбор, дрейфовал он с полярниками на станции "Северный полюс-6". И прилетел туда фотокорреспондент известный из московской газеты. "Что это тебя сюда занесло, вроде не любитель ты экзотики этой?" – спрашивает его Юра. "Да вот женился я в очередной раз, – кряхтит тот, – жена моложе на 26 лет, достала совсем: хочет на пол шкуру белого медведя… А где в Москве возьмешь! Вот выбил командировку сюда, винчестер захватил десятизарядный, говорят, тут заходят, так, может, подстрелю…"

Ну, может, и заходят – раз в год. Этот все отснял, вроде и командировка кончилась, а не улетает – все медведя ждет. Но так всем надоел своим нытьем по поводу некомфортабельных условий на станции, что однажды Визбор с друзьями прямо напротив входа в его домик вылепили медведя из снега и натянули на него дубленку этого корреспондента белым мехом наружу. После чего вбежали в домик, где он спал, с криками: "Медведь, медведь!" Тот спросонья схватил стоящий наготове винчестер и влупил в собственную дубленку все десять зарядов! После чего улетел с первой же оказией в Москву, пригрозив, что при случае "всем покажет". Ну, что, правда или нет? Визбор категорически утверждал, что чистая правда.

Зиновий Паперный, литературовед и писатель, один из остроумнейших людей Москвы, много и серьезно занимался творчеством Маяковского. В процессе работы он постоянно общался с Лилей Брик, которая, при всей своей неоднозначности, бесспорно, была одной из самых близких к поэту людей. Однажды, еще довольно молодым человеком, Паперный решил первым поздравить ее с днем рождения и позвонил так рано, что разбудил, чем навлек недовольство. В оправдание Паперный соорудил фразу насчет того, что он, как пенсионер в день всенародных выборов, первый спешащий к урне…". На что Лиля Юрьевна его гневно оборвала: "Не смейте сравнивать себя с пенсионером, а меня с урной!"

Зиновий Паперный сразу после войны поехал в Молдавию по линии Общества «Знание» с лекциями о творчестве А.П. Чехова. Ездил, в основном, по небольшим населенным пунктам, где с русским языком было неважно, поэтому его сопровождал переводчик. Только стал Паперный замечать странности. Во-первых, толмач переводит как-то продолговато: два часа лекции проходит, а только до выезда Чехова из Таганрога успевают добраться. Во-вторых, аудитория неадекватно реагирует на суровую чеховскую жизнь: все время хохот в зале. На поставленный в лоб вопрос переводчик честно ответил: "Ну, сами посудите: народ только-только от немцев освободился, столько горя принял – какой им сейчас Чехов! Я им по-молдавски анекдоты рассказываю!"

Ираклий Андронников, как известно, был не только блистательный рассказчик, но и замечательно показывал персонажей своих баек – как говорится, "один в один". Однажды, говорят, он сильно засиделся у знаменитой балерины Ольги Лепешинской – ну, конечно, и рассказывал, и показывал… Наутро Лепешинская услышала, как одна ее соседка говорит другой: "Наша-то эта… из Большого театра… совсем уже… То хоть по одному мужику принимала, а вчера – не поверишь! – у ей мужиков шесть было, не меньше! Всю ночь я их голоса слышала!" А потом гляжу – один вышел, а боле и нет никого! Остальные, видать, в окошко выпрыгнули!.."

В семидесятых годах при райкомах партии были созданы комиссии старых большевиков. Это был адов кошмар – особенно для выезжающих за границу. Пенсионеры, вновь ощутившие свою надобность в деле "чистки рядов", старались вовсю: сдвигали брови, многозначительно постукивали пальцами, задавали кучу вопросов и в результате выносили вердикт. После этого вердикта вожделенная поездка за рубеж для многих отодвигалась на долгий срок. Театральный критик и писатель Свободин обезоружил эту инквизицию одним разом. На суровый вопрос председателя: "А почему, собственно, вы, Александр Петрович, так рветесь за границу?" Свободин спокойно ответил: "А я и не рвусь, мне и не надо вовсе, моя бы воля – вообще бы не поехал. Начальство сильно настаивает!" Привыкшие к дисциплине ветераны понимающие покивали и отпустили с миром.

Даже далекие от искусства и литературы люди знают, что классиком «репризы» бесспорно считается поэт Михаил Аркадьевич Светлов. Зная остроту его реплик и каламбуров, многие его современники просто записывали все, что изрекал этот картавый, постоянно в подпитии, замечательно талантливый человек.

Однажды Светлов с приятелем выбрались из ресторана Центрального Дома Литераторов далеко заполночь. Стоят на Герцена, поддерживая друг друга, чтоб не упасть – ловят такси. А погода мерзкая – снег, дождь, грязь!.. И все такси, как на зло, мимо, мимо… И Светлов, еле ворочая языком, удивленно посетовал: "Ста'гик, смот'ги; такая темень – как они видят, что мы ев'геи!"

Лидия Борисовна Либединская рассказывала мне, как однажды на правлении Союза писателей разбирали за пьянку и дебош молодого поэта. Тот долго и уныло ноет в свое оправдание, что творческий человек не может не пить, его эмоции того требуют… "Достоевский пил, – перечисляет он, – Апухтин пил, Толстой пил, Бетховен пил, Моцарт пил…" Тут кому-то из «судей» надоело, и чтобы прервать это занудство, он спросил: "А что, интересно, Моцарт пил?" Михаил Светлов, до этого мирно кемаривший в углу с похмелья, тут же встрепенулся и ответил: "А что ему Сальери наливал, то он и пил!"

Все страшные годы Светлов и Юрий Карлович Олеша ничего не писали. Они сидели в ресторане ЦДЛ и пили – круглые сутки, месяцы, годы. Видимо, поэтому их не посадили и не расстреляли: кому была охота возиться с двумя спившимися старичками – пусть себе гуляют!

Однажды Олеша, выглянув из ресторана, обратил внимание на большое скопление молодежи в вестибюле ЦДЛ. Пришло новое время, всходила звезда Беллы Ахмадулиной, поклонники ждали ее приезда на поэтический вечер. На вопрос Олеши, что это за толпа, Светлов, говорят, ответил: "Это не толпа, ста'гик: это БЕЛЛОГВАРДЕЙЦЫ собрались!.."

Светлов ведет поэтический вечер. Еще молодой в то время поэт Александр Аронов волнуется, глядя, как мэтр все время прикладывается к горлышку: "Михаил Аркадич, не пейте вы, ради Бога, мне сейчас на сцену выходить! Вот представите меня, объявите как следует, тогда и напивайтесь!" Светлов: "Не волнуйся, ста'гик, тебе же лучше: сейчас еще приму – и мне твой талант вдвое покажется!"

Михаил Светлов одно время по поручению Союза писателей был народным заседателем в суде. «Кивалы» – называют их в народе. Как-то слушалось дело об изнасиловании врачом своей пациентки. Этот гад надругался над девицей под наркозом. Суд опросил свидетелей, все подтвердилось: да, под наркозом… Традиционное обращение судьи: имеют ли вопросы народные заседатели. Светлов вдруг оживился: да, есть вопрос! "А под каким наркозом, – заинтересовался он, – под общим или под местным?"

Корифей отечественной юмористики Аркадий Арканов когда-то, как и все прочие люди, был молод, даже юн, и его, начинающего писателя, подающего серьезные надежды, представили Михаилу Светлову. Встреча произошла в ресторане Дома актера, куда мэтр для разнообразия переселился на день-два из ЦДЛ. "Ну что, ста'гик, – вопросил он, – пишешь?" "Пишу", – подтвердил восемнадцатилетний "старик". "А где напечатался?" – "Да нигде пока не напечатался…" "Ну-у, – разочарованно протянул Светлов, – так и я могу писать!.."

Девичья фамилия Либединской – Толстая. Однажды она – ей было тогда девятнадцать – осмелилась подойти к Светлову и попросить его прочитать ее стихи. Глядя на милое лицо молодой поэтессы, мэтр растаял: "Неси, ста'гуха, нет возражений!" Лидия Борисовна переписала стихи в толстую тетрадь, надписала: Л. ТОЛСТАЯ" – и отнесла. Через несколько дней пошла "на разговор". Светлов открыл дверь и встретил ее возгласом: "А-а-а, ЛЬВА ТОЛСТАЯ!"

Видя доброе к себе отношение, Либединская тоже решила сделать приятное Светлову и попросила: "Прочтите, пожалуйста, вашу "Гренаду"!" Светлов покосился на нее, как на идиотку: ""Слово о полку Игореве" тебе не надо прочитать?"

Светлов после каждого обеда собирал кости, заворачивал в бумажку и раздавал потом собакам на улице. Благодарные дворняги с визгом кидались навстречу, стоило ему выйти из подъезда. Как-то он кинул собачке куриную кость, та понюхала, отворотила нос и ушла. "Ну и ду'га, – сказал расстроенный Светлов Либединской, – могла приобщиться к большой литературе: эту кость глодал сам Твардовский!"

Светлов был, как в старину говорили, "пустодом". Стол, кровать, пара табуреток и старый холодильник – вот, говорят, и все, что было в его квартире. Либединская однажды заглянула из любопытства в этот холодильник: там абсолютно ничего не было, кроме… футляра для очков. На вопрос, что там делаем очешник, Светлов даже не стал отвечать, а только закричал: "Боже мой, слава Богу, а я-то обыскался этого очешника!.."

Однажды кто-то из почитателей подарил Светлову шкаф: привезли прямо домой, внесли и поставили. Светлов очень нервничал: "Зачем мне этот шкаф? Что я туда вешать буду? У меня один костюм, он всегда на мне, меня практически никогда не бывает дома – что же мне вешать в этот шкаф?" И в конечном итоге очень скоро сбагрил его кому-то за бесценок.

Жена Светлова Радам была грузинка. Когда их сыну пришло время выбирать национальность, он сообщил отцу, что решил вписать в паспорт "еврей". Светлов, улыбнувшись своей грустной улыбкой, погладил сына по голове и сказал: "Успокойся, мальчик: ты никакой не еврей!" "Почему?" – вспылил сын. "А потому, что никакой настоящий еврей не откажется от возможности написать себе: "грузин"!" – ответил мудрый папа Светлов.

Очень известен светловский звонок друзьям из больницы: "Ста'гики, п'гивезите пива – рак у меня уже есть!.."

Артист Гушанский принес ему в больницу бутылку "Боржоми". Светлов потыкал пальцем в этикетку и слабеющим голосом сказал: "Вот скоро и я буду… как здесь написано…" Гушанский посмотрел на этикетку – Светлов показывал на текст: "Хранить в темном холодном месте в лежачем положении…".

Сегодня на доме Светлова в проезде Художественного театра висит мемориальная доска: характерный светловский профиль, стандартный текст… Мало кто знает, что Светлов сам под конец своей жизни предложил два варианта надписи на этой доске. Первый: "В этом доме жил и не работал Михаил Светлов…", а второй: "Здесь жил и от этого умер…", далее по тексту.

Любимая байка Бориса Брунова – про поэта Владимира Луговского. Известный поэт сильно запивал, что всякий раз вызывало страшные семейные скандалы. Скандалов поэт не любил, гнева супруги побаивался, поэтому прямо с порога обрушивал на нее неотразимые оправдания своего пьянства. Так однажды на крик: "Опять напился!!!" – он заявил, что не мог иначе, поскольку был правительственный банкет, и за его здоровье поднял тост сам Ворошилов. "И что из этого? – уперла руки в боки жена. – Надо было так нажираться с ворошиловского тоста?" "Да, но напротив сидел Лаврентий Палыч Берия, он тоже предложил мне выпить!" "Все равно не вижу повода, чтобы на карачках домой приходить!" – стоит на своем несгибаемая супруга. "А потом, – собирает все силы Луговской, – сам великий Сталин сказал тост за меня, великого поэта!" "А хоть бы и Сталин!.." – не сдается жена, – все равно нечего!.." И тогда Луговской поднял руку, останавливая крики супруги, и патетическим шепотом произнес: "А потом… вот так, как ты стоишь… напротив… встал… ЛЕНИН!"

В пятидесятые годы два желторотых студентика медицинского института Аркадий Арканов и Александр Левенбук, однажды, скопив немного деньжат, отправились в ресторан. Причем, не куда-нибудь в дешевую кафешку, а в "Метрополь"! Сидят они в вельветовых своих курточках, зажав в кармашках по пятерке, а за соседним столом шумно гуляет богатая армянская компания. Вдруг один из них толстым пальцем в огромном перстне тыкает пальцем в сторону Левенбука: "Ты, малчик! Иди сюда!" Алик подошел. "Вот мы тут поспорили, – говорит богатей, – ты кто по национальности? Армянин?" Времена были такие, что слово это трудно было произнести вслух, но Левенбук напрягся и с каменным лицом сказал: "Я… еврей!" Возникла пауза, а затем армянин поднял палец и значительно возгласил: "Вот! Ныкто его нэ мучил, нэ питал, нэ заставлял: он сам признался!"

Поэт Игорь Губерман очень досаждал Советской власти своими блистательно остроумными четверостишиями, и власть посадила его в тюрьму. В тюрьме Игорь не пропал, потому что был великолепный рассказчик. Длинными тюремными вечерами зэки, открыв рты, слушали его байки и за это оберегали его от всяких напастей.

Однажды пришлось к слову, и Игорь еще с кем-то затеяли выяснять, сколько какой нации было посажено в сталинские лагеря. Не помню, откуда в камеру попала статистика, но они посчитали, что в процентном отношении к общему количеству каждой национальности в СССР больше всего сидело евреев. На что один уголовник с верхних нар очень неодобрительно заметил: "Вот гляди ж ты, какая вредная нация! Сами везде пролезут и своих протащат!!"

Оговорки артистов во время спектакля – особо любимый предмет актерской курилки. Им несть числа – от безобидных до могущих иметь очень серьезные последствия.

У вахтанговцев Василий Лановой произносит фразу о мертвой Клеопатре: "Мы похороним рядом их – ее с Антонием!" Вместо этого он провозгласил однажды: "Мы похороних… рядох… им… с ее… с Антонием!"

В спектакле Театра на Таганке "Товарищ, верь!" по письмам Пушкина на сцене стоял возок с множеством окошек и дверей, из которых появлялись актеры, игравшие Пушкина в разных ипостасях – «Пушкиных» в спектакле было аж четыре. Вот один из них, Рамзес Джабраилов, открывает свое окошечко и вместо фразы: "На крыльях вымысла носимый ум улетал за край земли!" – произносит: "На крыльях вынесла… мосиный… ун уметал… закрал,… ЗАКРЫЛ!" И действительно с досадой захлопнул окошечко. Действие остановилось: на глазах зрителя возок долго трясся от хохота сидящих внутри остальных "Пушкиных", а потом все дверцы открылись, и «Пушкины» бросились врассыпную за кулисы – дохохатывать!

Олег Ефремов, игравший императора Николая Первого, вместо: "Я в ответе за все и за всех!" – заявил: "Я в ответе за все… и за свет!" На что игравший рядом Евстигнеев не преминул откликнуться: "Тогда уж и за газ, ваше величество!"

Вахтанговцы играли пьесу "В начале века". Одна из сцен заканчивается таким диалогом: "Господа, поручик Уточкин приземлился!" – "Сейчас эта новость всколыхнет города Бордо и Марсель!" Вместо этого актер, прибежавший с новостью, прокричал: "Поручик Уточкин… разбился!" Его партнер, понимая, что радостный тон здесь не будет уместен, задумчиво протянул: "Да-а, сейчас эта новость всколыхнет города… Мордо и Бордель!" Зритель очень веселился, актеры давились смехом – пришлось временно дать занавес.

Гарик Острин в «Современнике» однажды вместо: "Поставить охрану у входа в Совнарком и в ЦИК!" – распорядился: "Поставить охрану у входа в Совнарком и в цирк!"

Один ныне известный актер, играя во французской пьесе, никак не мог произнести: "Вчера на улице Вожирар я ограбил банк!". Вот это «Вожирар» у него никак не получалось! То "Вожилар", то "Выжирал"… Уже генеральные идут, а у него все никак! На премьере перед этой фразой все артисты замерли, герой поднатужился и произнес: "Вчера на улице… ВО-ЖИ-РАР!.." Труппа облегченно выдохнула. Счастливец радостно улыбнулся и громогласно закончил: "…Я ограбил БАНЮ!"

В пьесе про пограничников исполнитель главной роли вместо: "…Я отличный певун и плясун!" – радостно и громко прокричал на весь зал: "Я отличный ПИСУН и ПЛЕВУН!!!"

В дурацкой пьесе про советских ученых актер, игравший секретаря партийной организации института, вместо текста: "Зачем же так огульно охаивать…" – произнес: "Зачем же так ОГАЛЬНО ОХУИВАТЬ…", за что был немедленно из театра уволен.

Но круче всех оговорился Евгений Евстигнеев в спектакле по пьесе Шатрова "Большевики". Выйдя от только что раненного Ленина в зал, где заседала вся большевистская верхушка, вместо фразы: "У Ленина лоб желтый, восковой…" он сообщил: "У Ленина… жоп желтый!..". Спектакль надолго остановился. "Легендарные комиссары" расползлись за кулисы и не хотели возвращаться.

Мама моего приятеля – режиссера, очень приличная драматическая актриса, оказавшись во время войны в Новосибирске, служила в тамошнем цирке. На премьере нового представления ей выпало широко показать на правительственную ложу и сказать в адрес сидящего там городского партийного руководства: "…И кто всем нам прокладывает путь!". Переволновавшись, она на весь цирк звонко выкрикнула: "…И кто ВРАГАМ прокладывает путь!" Взяли ее тем же вечером и выпустили только потому, что сговорившиеся циркачи в один голос утверждали, что она сказала правильно, "…а вам послышалось!".

Эту байку мне рассказал диктор Центрального телевидения Владимир Ухин, любимый "Дядя Володя" всей детворы, много лет подряд желавший малышам спокойной ночи вместе с Хрюшей и Степашкой. Как-то раз он вместе с дежурной бригадой в студии «доставали» диктора Валентину Печорину. Она должна была объявить фильм из серии "Следствие ведут знатоки" – он назывался "Подпасок с огурцом". Зная природную смешливость Вали, эти хулиганы внушали ей, что она ни за что не скажет правильно, а выйдя в эфир, непременно произнесет: "Подпасок с…" – не рискую приводить здесь это всем хорошо знакомое слово. Она же утверждала, что ни за что не ошибется. Так продолжалось весь вечер, пока Валечка не вышла в эфир. "А сейчас, – привычно улыбаясь, сказала она, – фильм из серии "Следствие ведут знатоки"…" Тут она, видимо, представила себе лица "доставал", ждущих, что она оговорится, еще раз улыбнулась и вдруг сказала: "Подросток с колбасой!"

Клара Новикова одно время очень плотно сотрудничала с писателем Алешей Цапиком. Она читала его монологи, а он выступал номером в ее сольных вечерах. Однажды конферансье Роман Романов, несколько раз переспросив у Цапика его редкую фамилию, вышел на сцену и объявил: "Писатель-сатирик Алексей ПОЦИК". Радости зала не было предела: сначала заржали те, кто понял, потом те, кому объяснили. Если кто-нибудь из читателей не знает, как переводится с языка «идиш» слово «поцик» – спросите у знакомых евреев, вам объяснят.

Однажды довольно известный конферансье подбежал на концерте к замечательной певице Маквале Касрашвили: "Лапулек, быстренько-быстренько: как вас объявить? Я люблю, чтобы оригинальненько!!!" "Ну… не надо ничего придумывать, – ответила Маквала. – Просто скажите: "Солистка Большого Театра Союза ССР, народная артистка Грузинской ССР Маквала Касрашвили!"" "Фу, лапулек, – скривился конферансье, – как банально! Ну ладно, я что-нибудь сам!.." и возвестил: "А сейчас… на эту сцену выходит Большое Искусство! Для вас поет любимица публики… блистательная… Макака! Насрадзе!!!"

Еще одна оговорка кого-то из конферансье: "Народный артист СССР Давид Ойстрах! Соло на арфистке Вере Дуловой!"

На радио очень популярна история о дикторе, читавшем стихи: "Плыви, мой челн, по воле волн!". Своим роскошным баритоном он произнес: "Плыви, мой ЧЛЕН…" – и, поняв, что оговорился, величественно закончил: "…По воле ВЕЛН"