Татьяна Львова
      Распятая
      Обнаженная, ты лежишь на широкой, как мир, кровати. Ты лежишь на спине. Каждая из твоих рук и лодыжек тянется к одному из четырех углов постели. Ты хочешь, чтобы я тебя успокоил... что-ж, я могу. Но сначала поцелуй. В вишенку пупка, подрагивающую в середине твоего нервного живота.
      Эти фантазии, в которых любимую привязывают к предметам мебели, пахнут шоколадом. Горько-сладкий вкус греха, в который мы погружаемся вместе, с твоими мечтами, в которых твой патрон насилует тебя на полированном офисном столе, консьержка заходит в твой номер, когда ты онанируешь в душе, и этот твой старый дядя, который залезал тебе, шестнадцатилетней, под юбку, оглаживая матовые девичьи ноги. Его руки скользили по твоей коже, так же, как и мои сейчас - ты все это помнишь, и в мечтах рождается реальность.
      Твой дядя Пьер, нежный развратник. Его взгляд так часто цеплялся к твоим грудям, к твоим персиковым ягодицам, к стройным ногам, между которыми ты отважно хранила свою девственность. Ему хотелось туда проникнуть, но ты не могла этого позволить старику... Он был средиземноморского типа, около шестидесяти, маленький, коренастый, с редкими сальными волосами и толстыми морщинистыми губами, которые беспрестанно шевелились при виде тебя, словно произнося гадкие, неприличные слова, которых ты тогда не понимала.
      Сейчас мы одни. Меня волнует вид твоих вспухших грудей, искаженно расплывшихся на твоем распятом теле, багровые кружки сосков с трепетно эрегированными кончиками. Твое дыхание ускоряется, ты задыхаешься от волнения, зная, что ты открыта для меня, все твое богатство распростерто на волшебном ковре, и каждый твой стон заставляет мой член вздрагивать.
      Твои протесты и твое сопротивление. Они очень естественны, и мне это нужно. Я купаюсь в твоем гневе. "Нет! Нет... ты не имеешь права..." Это напрасно. Ты знаешь, это увеличивает мое желание, оставляющее влажные пятнышки на моих плавках. Твое дыхание учащается, когда ты чувствуешь прикосновение железа к коже. Я прикасаюсь плоскогубцами к твоей розовому пальчику на ноге, лаская его неживым холодом. Твое тело покрывается гусиной кожей - тебе страшно - и сладкий стыд, слитый с удовольствием, заставляет тебя выгнуть спину. Тиски сжимают твой невинный пальчик, расплющивают его - боже, как сладко, ты купаешься в этой гибельной похоти.
      Тебя оставляют в покое, расширенными глазами ты смотришь, как я раздеваюсь, как сползают плавки, выпуская на волю моего инфернального зверя с розовой головкой мутанта. Ты отвердеваешь от ужаса, глядя на толстого кривого удава, изготовившегося в прыжке. Твой живот взволнован, волны пробегают по всему телу, дрожащие коленки силятся сомкнуться, чтобы прикрыть беззащитный безволосый холмик с пухлым разрезом, словно ртом младенца. Блестящий от влаги язычок высовывается из ротика, самый кончик его выглядывает - твой маленький паяц надсмехается надо мной.
      Мой взгляд останавливается на нежных выпуклых ребрах, девичьих ключицах, соблазнительно открытую шею - услада женщины начинается именно там, где тысячи нервных окончаний бурно выплескивают наслаждение прямо в мозг.
      Я нависаю над тобой, угрожая утолить свое желание так быстро, что ты не успеешь вскрикнуть. Я между твоими бедрами, насильно раздвинутыми. Голова удава у твоей щели шевелится, обнюхивая влажный вход, несильно тычется - а! слизистый глазок приоткрывается, и ты чувствуешь нарастающее жжение внутри себя. "
      Нет, нет!" - кричишь ты, и мне приятно слышать этот девический стон. Я мягко отстраняюсь. Хочешь, я буду твоим дядей Пьером, гадким старикашкой. Свой дряблый пенис он заменял языком, а язык уступал место пухлому старческому пальцу, с измученным артритом суставом. Разводя в стороны морщинистые губки, он терпко вылизывал твое влагалище большим шершавым языком, свободной рукой теребя свой погасший орган. Ты чувствуешь его дыхание там, и стонешь от сладкой боли, когда жесткий конец языка задевает вдруг выросший клитор. Затем его крупные руки проскальзывают тебе под ягодицы, и толстый язык медленно вползает внутрь вагины. Тебя бьет, как электрическим током. Твои бедра шевелятся, отвердевают, обнимая его плешивую голову. Его язык уже в глубине твоего живота - он вращается там, как пропеллер - ты исступленно плачешь от судорожных волн, плещущих тебе в матку. Боже - он приподнимает твой зад, скользкий язык выскальзывает из тебя, и тычется в анальное отверстие. Он щедро вымачивает бледную розочку слюной, и тесно проникает внутрь, будоража тонкие стенки кишки. Анус вздувается и растягивается, изменяя цвет на розовый, в тон клитору.
      Когда ты, истощенная необычной лаской, умолкаешь, он отпускает тебя, принимаясь елозить лодонями по всему телу. Жидкая секреция увлажнила твой вход, и ты хочешь, чтобы он проник туда - он, твой старенький дядя Пьер, своим опытным языком, и своими жесткими иссохшимися пальцами, или чем угодно. Но вот возникаю я - мой язык слаще для тебя. Сначала я катаю твои мокрые губки между своими губами, засасывая их до невозможности сладко, вылизывая трепетные складки. Потом я втягиваю в рот твой вспухший клитор - он пульсирует в ритм ударов моего языка, и ты безумно вскрикиваешь.
      Ты просишь мой член, и я дарю его тебе - он твой. Мне придется переместиться, чтобы вложить его тебе в рот, ты сосешь яростно, нервно, задыхаясь, тебе хочется сжать мои яйца руками, истерзать их ласками и пожатием, но руки твои накрепко привязаны к кровати. Ты распята на кресте моего вожделения. Ты стонешь от ярости, и я вижу на твоем теле следы приближающегося оргазма. Твой лоб покраснел, а соски стянулись в ярко-красные конусы, жемчужный пот выступил между грудей. Ты кончаешь с моим членом под твоим языком...а я ухожу из твоего рта, в то время как мой каштановый сок течет по твоим щекам и подбородку. Ты исчерпана мной. Ненадолго, ибо я умею возрождаться.