-- Как? Разве ты не составишь мне компанию? Ты сама обедала сегодня?
      -- Обедала. Вернее, буду обедать вечером дома.
      -- Так я тебе и поверил. Неужели ты готовишь для себя одной? Тем более, что тебя вчера не было дома. Я звонил тебе вчера поздно вечером.
      -- Проверял, дома ли я?
      -- Нет, просто хотел поболтать.
      -- Но я была дома и действительно ела вчера суп и буду есть его и сегодня. А суп мне готовит мама. Я вернулась домой, Максим. Больше я не живу у Людмилы.
      -- Ты уверена, что поступила правильно?
      -- Конечно, настало время и мне помогать другим. И я благодарна тебе, что ты дал мне понять это.
      Максим поморщился, как от зубной боли.
      -- Ты говоришь со мной так, будто я тебя воспитывал все это время.
      -- А разве не так? Ты многому научил меня, помог встать на ноги и окончить институт. Я тебе очень благодарна. -- Что это значит?
      -- Как что? Максим Николаевич, вы слышите меня? У меня складывается впечатление, что мы говорим на разных языках.
      -- Саша, скажи мне прямо. Ты хочешь уволиться?
      -- А что, я уже должна сделать это?
      -- Саша! Я говорю совершенно серьезно.
      -- И я!
      Максим обхватил голову руками и закачался на стуле.
      -- Совершенно ненормальный день, целый день сплошная беготня. Сел чаю попить, а тут ты еще ребусы задаешь. Тебе, что, совсем невмоготу стало здесь работать?
      -- Да нет же! Это ты говоришь невесть что.
      -- Так, уже легче.
      -- Ну, почему, скажи на милость, ты вечно понимаешь все не так? Я что, говорю на непонятном тебе языке? Меня другие понимают. Почему ты всегда ко мне придираешься? Я же только хотела тебя напоить чаем, как это просила Мила. Кому-то надо о тебе заботиться. Я хотела только сделать, как лучше. А ты вместе с чашкой чая начинаешь требовать от меня заявление об уходе.
      -- Саня, Саня, я не хотел тебя обидеть. Не надо плакать.
      -- Да, я и не плачу вовсе.
      Он протянул мне свой чистый белый платок с тоненькой голубой полоской.
      -- Хорошо-хорошо, не плачешь, только у тебя слезы текут.
      -- Ты надо мной издеваешься все время.
      -- Что ты! Нет, конечно. Я только тебе слезы вытру.
      И он вытер мне слезы, как маленькой, и нос помог вытереть, а потом осторожно гладил по голове, перебирая пальцами мои отросшие волосы. Сколько мы так просидели, я не помню. Мы оба вздрогнули от стука распахнувшейся двери. В комнату вошла Ирочка, неся в руках пачку новых лицензий на подпись. Максим вскочил и загородил меня собой от любопытных глаз.
      -- Ой, Саша, что с тобой?
      -- Александре Алексеевне что-то попало в глаз. С трудом соринку вытащили, собирались уже к врачу ехать.
      -- А-а, тебе нужно лицо помыть холодной водой. Сразу станет легче. Мне потом занести документы? Вы сейчас заняты?
      -- Я посмотрю их сейчас.
      Ирочка многозначительно на меня посмотрела и, громко цокая каблучками, прошла в кабинет начальника. Максим погладил меня по плечу и пошел к себе.
      Что же со мной такое происходит? Слезы непонятно почему льются, и совершенно не ко времени. Начальник, тоже хорош, задает глупые вопросы, да, конечно, именно из-за этого я и заплакала. Стало так обидно. И что они так долго с этой Ириной в кабинете сидят? Ишь, как она перед ним фасонила! Вот возьму и тоже куплю себе туфли на высоченных шпильках. Сумасшествие какое-то! Какая глупость мне в голову лезет! Зачем мне шпильки? Я на них и ходить-то не умею...
      У меня на столе тихо замурлыкал телефон. Когда я писала диплом, то иногда просматривала записи на работе, вот и уменьшила звук до минимума, чтобы каждый раз не вздрагивать от звонков.
      -- Алло, вас слушают.
      -- Добрый день! Александра, тебе свежий теплый привет от Людмилы.
      -- Николай, это ты?
      -- Я, я. Мила просила передать, что пошли огурцы.
      -- Куда пошли?
      -- Ты все смеешься, а Мила не знает, что с ними делать. Приезжай в субботу.
      -- Огородница она наша, говорили ей, чтобы не сеяла семена в таких количествах.
      -- Максим из командировки уже вернулся?
      -- Да.
      -- Так захвати его с собой.
      -- Как это я его захвачу? Он, что, зонтик, что ли?
      -- Ты чего ворчишь? Опять поссорились?
      -- Как я могу поссориться со своим начальником? У меня с ним исключительно деловые отношения.
      -- Понятно. Он там далеко?
      -- У него посетитель.
      -- Очень занят? Тогда я ему позвоню домой вечером. Миле что мне передать? Когда ты приедешь?
      -- Скажи, в субботу... Электричка в десять, около одиннадцати буду.
      -- Почему электричкой? У Максима машина сломалась?
      -- Какое мне дело до его машины?
      -- Саша, спокойно, ты не волнуйся, Максим тебя все равно привезет.
      -- Да, я с ним не поеду!
      -- Хорошо, сама приезжай, Мила ждать будет. Договорились?
      -- Договорились.
      Николай со мной попрощался, а я стала думать, что можно сделать с огромным количеством огурцов, выращенных на грядках неугомонной Людмилой.
      Неделя прошла быстро, я оглянуться не успела, как наступила пятница. Мне еще предстояло пройтись по магазинам и закупить продукты. Весь вечер я готовила и убирала в квартире, бабушка ворчала, что ее раздражает звук пылесоса. Пылесос у нас и вправду ревет, как ракетный двигатель, он у нас старый-престарый, чуть ли не первого выпуска. В свое время отец не сумел его продать, видимо, потому, что он у нас давно вышел из моды и очень страшный на вид, но работает он вполне прилично. Вместе с мамой мы приготовили еду на выходные, чтобы ей не надо было возиться на кухне в субботу.
      Глава 15
      В субботу я встала слишком рано и даже успела на более раннюю электричку. Поезд был набит битком, и я с удовольствием вышла на платформу, разминая уставшие руки. До участка Милы было минут двадцать ходьбы. Люди, сошедшие вместе со мной с электрички, торопливо разбегались по улицам и переулкам дачного поселка, таща на себе тяжелую поклажу. Кое-кого встречали изголодавшиеся и соскучившиеся чада, они грузили на велосипеды поклажу измотанных родителей и шли вместе с ними домой, на ходу рассказывая о событиях, происшедших за неделю. Приятно было видеть, как ласково гладили материнские руки выгоревшие на солнце упрямые вихры сыновей, как с тревогой разглядывали они расцарапанные и обильно смазанные зеленкой коленки и какой счастливой гордостью загорались материнские глаза при виде своих подросших за неделю чад.
      Вот почему бывает такая несправедливость на свете? Мила могла бы стать прекрасной матерью, мягкая по характеру, аккуратная и трудолюбивая, она бы многому смогла научить своих детей, а как бы она их любила! Вместо этого ее удел -выращивать на грядках зеленых детей и переживать за них, как за настоящих. С другой стороны, просто счастье, что она нашла себя в этом. Без кошек и своих зеленых сокровищ ей было бы очень тоскливо. Милу сейчас трудно узнать, по сравнению с той невзрачной женщиной с остановившимся взглядом, какой она была зимой. Она стала такой уверенной в себе. На днях на работе наши дамы обсуждали комплекс неполноценности у женщин. Наша неотразимая Ирочка утверждала, что уверенная в себе женщина, смотрящая на окружающих чуть свысока, привлекает взгляды мужчин к себе. Я сама была свидетельницей того, как Ирочка и ее подружка Оля ехали в метро. Мы сели в один вагон, но я со своими учебниками сразу забилась в угол, в надежде прочитать хоть несколько страниц. Рядом со мной стоял мужчина. Через некоторое время он начал толкать меня в бок и топтаться на месте. В первый момент я даже решила, что его внимание привлекла моя сумка, мне даже захотелось сказать ему, что в моем кошельке настолько пусто, словно там прошел ураган и смел все подчистую. Подняв голову, я проследила за взглядом мужчины и убедилась, что он буквально пожирает глазами нашу Ирочку, хотя Оля, стоящая рядом, по общему мнению, гораздо интереснее. Но Ирина прямо-таки излучает уверенность в своей неотразимости, а бедная Ольга словно несет печаль неудачницы. Так и хотелось крикнуть ей: "Оля! Встряхнись, посмотри вокруг -- мир прекрасен и нужно радоваться ему. Не надо смотреть на всех несчастным затравленным взглядом!"
      Почему я вспомнила об этом? Просто подумала, как изменилась за последнее время Мила. Насколько привлекательной она стала! Все-таки большой дурак был ее муж, если оставил ее. И почему он считал ее некрасивой? Язык не повернется так назвать ее, когда она рассказывает о чем-то интересном. Как можно было не рассмотреть ее очарование и обаяние? Хотя большинство мужчин слепы, как кроты. Копаются себе, копошатся, а ничего рядом не замечают. Вот и Людмилин муж такой же был, ничего дальше своего носа не видел.
      -- Саша! Приехала! Вот молодец!
      Мила, одетая в старые джинсы, клетчатую рубашку и резиновые сапоги, раскрыла парники.
      -- Иди ко мне, я тебе покажу, как тут все выросло.
      -- Подожди, только в дом уберу сумки с едой, нужно убрать продукты в холодильник, и то Барон продегустирует все, что я привезла.
      -- Зачем ты притащила столько? У меня все есть, честное слово. Мы с Николаем ездили в магазин и на рынок.
      -- Это мама передала, мы с ней готовили вчера котлеты. Не могла же я не взять!
      -- А почему ты не захотела поехать с Максимом?
      -- А откуда ты знаешь?
      -- Догадалась. Он приехал вчера какой-то странный и издерганный.
      -- Он здесь?
      -- Ты так искренне удивляешься, что можно подумать, что ты об этом не знала.
      -- И где же он сейчас?
      -- Они с Николаем на рыбалку уехали рано утром. К какой-то там зорьке. Обещали быть к обеду. Может быть и рыбу привезут.
      -- Ну, если они поехали на рыбалку, то, наверное, за рыбой.
      -- Как я поняла, рыбалка -- это ритуал, успех которого не зависит от наличия рыбы. Они меня чуть было с собой не увезли, меня спасло только то, что ты должна была приехать.
      -- Могла бы и поехать с ними.
      -- А ты?
      -- Ради меня не стоило лишать себя удовольствия.
      -- Если ты переживаешь только из-за этого, то успокойся: я ненавижу сырость и промозглый холодный воздух. Я тебя успокоила?
      Я кивнула и пошла переодеваться в дом. Найдя в комнате свои старые потрепанные джинсы, я натянула их и направилась на огород бороться с сорняками. Похоже, это становится для меня любимым занятием.
      -- Как у вас с Максимом?
      -- Работаем помаленьку, трудно ему без тебя, и поговорить не с кем.
      -- Это не самое страшное, поговорить ему на работе есть с кем, помимо меня. Я спрашиваю, как у тебя с Максимом? Что ты на меня так смотришь?
      -- Как обычно: ругаемся.
      -- И не надоело?
      -- А что же я, по-твоему, могу сделать, когда он ко мне все время цепляется?
      -- Ничего, милые бранятся -- только тешатся.
      -- Что?!! Какие еще милые?! Что ты говоришь? -- я прямо-таки задохнулась от возмущения.
      -- Саша, ты что, маленькая? Неужели ты не понимаешь, что он к тебе неравнодушен?
      -- Как это?
      -- Он же глаз с бея не сводит.
      -- Он следит за мной все время.
      -- Ага, за всеми бы следили такими влюбленными глазами.
      -- Он же ненавидит меня.
      -- А ты?
      -- Я тоже.
      -- Что-то в твоем голосе не слышно уверенности. Это ты себе напридумывала, не пойми чего. Можно тебя спросить, если ты так его не любишь, то почему же ты до сих пор от него не ушла? Почему не уволилась?
      -- Если ты не забыла, я должна ему деньги.
      -- Да-да, конечно, слышала я эту сказочку про белого бычка. Ты себе это внушаешь, чтобы был повод быть рядом с ним. Он же тебе говорил, что не возьмет с тебя денег. Говорил? Что же ты молчишь?
      -- Ну, говорил.
      -- Вот, то-то и оно! Просто ты, как страус, прячешь голову в песок и не желаешь себе признаться, что влюблена в своего начальника.
      -- Мила, ты смеешься надо мной.
      -- Хорошо, пусть я, как ты говоришь, смеюсь, но, в таком случае, ты извела до полусмерти не самого плохого человека. Приехал он вчера, а на него даже смотреть страшно -- такой худой.
      Я присела на траву, сняла с рук перчатки и запустила пальцы в волосы. Щеки мои пылали, голова кружилась, руки и ноги дрожали. Нет, в том, что говорит Мила, нет ни слова правды, а если есть?
      Что мне делать? Нет, не может быть! Что же мне теперь делать?
      -- Нечего трясти головой, это тебе не поможет. Лучше подумай над всем этим.
      -- Сегодня просто очень жарко.
      -- Дождь собирается. Но ты мне так и не ответила.
      -- За что мне это, Мила?
      -- Что ты так переживаешь, радоваться надо. А потом, ты сама разве ни о чем не догадывалась?
      -- Нет, конечно. Мне же плохо становится в его присутствии.
      -- Как это?
      -- Меня просто в жар бросает, когда он рядом, щеки горят, голова кружится. А еще меня от него током бьет.
      -- Интересно.
      -- Я серьезно говорю, а ты все смеешься. И ничего интересного в этом нет, мне жарко становится, когда он рядом.
      -- Вот-вот. Я тебе говорила, а ты мне не верила. Это же явные признаки типичной влюбленности. Ты к нему неравнодушна.
      -- Глупости! У меня на всех такая реакция.
      -- Ты так думаешь? А теперь что ты скажешь? На меня у тебя такая же реакция?
      Мила решительно подошла ко мне и взяла за руку. Руки у нее были прохладными, с коротко подстриженными ногтями, перепачканными землей и зелеными пятнами от помидорной ботвы; видимо, она уже успела этим утром повозиться с помидорами. Мила, как одержимая, обдирает на них листья, это называется пасынкованием. Господи, какая ерунда мне лезет в голову!
      -- Что, никакой реакции у тебя на меня нет? Убедилась? Не надо так жалобно на меня смотреть, лучше иди на кухню, скоро наши рыбачки заявятся. Хоть бы они ничего сегодня не поймали!
      -- Почему?
      -- Не нравится запах сырой рыбы, меня от него просто мутит, от одной мысли о рыбе мне становится плохо.
      -- Мы с тобой раньше часто готовили рыбу, что это вдруг с тобой случилось?
      -- Не знаю, но в последнее время не выношу ее запаха, даже кошкам почти перестала ее давать.
      -- Барон, наверное, безутешен.
      -- Ему вполне достаточно мяса, а потом, он ловит мышей. Ладно, хватит болтать. Пора приниматься за работу!
      Мила не дала мне прийти в себя, спокойно посидеть и подумать. Она заставила меня готовить обед, приносить воду, искать на огороде зелень для супа. Я была занята и почти не думала над тем, что сказала мне Мила. Она хлопотала на кухне, и сразу было видно, что приготовление пищи на газовой плите с чуть чадившими конфорками стало для нее привычным занятием. Раздался шум мотора и к воротам дачи подъехал незнакомый автомобиль, из него выпрыгнул Максим, одетый в полевую форму, с большой сумкой в руках, и направился к дому. Он подошел к крыльцу, прислонился к столбику и посмотрел на меня своими большими серыми глазами. Я только сейчас заметила, как ему идет полевая форма, как ладно она на нем сидит. Ну какие мне глупости приходят в голову! Я подняла глаза и встретилась со взглядом Максима. Он чуть улыбнулся в ответ на мои мысли. Неужели он их понимает? Тогда мне от него не будет покоя.
      На крыльцо с шумом прошел Николай, громко топая своими высокими сапогами.
      -- Доброе утро, Саша! Ну, милые дамы, вам сегодня чистить рыбу. Мы ее добыли, вам ее готовить.
      -- Мы уже приготовили обед, а Саша привезла с собой из Москвы изумительные котлеты, -- смеясь, ответила Мила, надеясь, что нам удастся избежать чистки рыбы. Но, увы, Николай был непреклонен. Мила вооружилась большим ножом и стала потрошить рыбу.
      -- Сначала нужно ее почистить, -- командовал Николай.
      -- Она скользкая и противная, -- жаловалась Мила.
      -- А ты рыбу любишь есть?
      -- Люблю, только когда она жареная.
      Перебранка Милы с Николаем вывела меня из задумчивости, я схватила тяжелый нож и бросилась на помощь Миле. Но Николай продолжал изводить нас с Милой своими замечаниями. Максим, напротив, молча застыл на стуле, глядя на нас своими огромными глазами. Почему я раньше не замечала, какие у него длинные ресницы?
      -- Рыбу нужно чистить с хвоста, -- продолжал свои наставления Николай.
      -- Вот только непонятно, почему она гниет с головы, -ехидно промолвила Мила.
      -- Ты на что это намекаешь, а?
      Я почти не прислушивалась к разговору Милы и Николая. Все мои силы уходили на то, чтобы делать вид, что я совсем не замечаю, как давит на меня взгляд Максима.
      -- Ой, она же живая!
      -- Она просто свежая.
      -- Николай, рыба шевелится. Я это ясно вижу.
      -- Бедная Мила, ты что, ничего в своей жизни, кроме мороженой рыбы в магазине, не видела?
      -- В магазине она хоть не шевелится. Вот, опять, смотри!
      Мила взвизгнула и отшвырнула от себя и нож, и рыбу. Николай безуспешно пытался убедить ее в том, что вся рыба снулая, кроме того он ее оглушил молотком. Говорил он очень убедительно, но Мила только мотала головой. Мне ничего не оставалось, как снова взяться за нож. Но чистить скользкую почти живую рыбу было ужасно противно, после слов Людмилы каждая рыбина казалась мне живой. Скользкие рыбьи хвосты так и норовили выскользнуть из моих рук, но, упорно сжав губы, я скребла рыбу.
      -- Дай сюда!
      Максим, молча наблюдавший за моими мучениями, внезапно встал со стула, отодвинул меня от стола и, аккуратно забрав нож из моих пальцев, принялся чистить и потрошить улов.
      -- Ты что это двигаешь меня, как табуретку?
      -- Голубушка, на тебя смотреть -- так проще самому почистить рыбу.
      -- Да я слова не сказала.
      -- Вот именно, что не сказала. Стоит бледная, испуганная, руки дрожат, губы сжала так, что они стали белые. А в глазах такой ужас, словно ты не рыбу чистишь, а ждешь нападения из-за угла. Глядя на тебя, чувствуешь себя злодеем, заставившим девочку совершить убийство.
      -- Максим, ты не прав. Мы с тобой договорились, что заставим наших огородниц самостоятельно приготовить рыбу.
      -- Максим-то прав, а ты, Николай, вредничаешь.
      Мила подхватила Николая под руку и увела его в дом. Я осталась с Максимом и, как заколдованная, смотрела на его ловкие сильные руки, быстро чистящие рыбу. С голодным мурлыканьем ко мне на колени запрыгнул Барон. Я оглянулась. Клякса и Муська сидели по обе стороны моего стула. Мы молча наблюдали за Максимом, я -- с восхищением, кошки -- с жадностью. Максим, подобно индийскому факиру, в буквальном смысле заворожил публику, я вместе с кошками, не отрываясь, наблюдала за стремительными движениями ножа, следя за ним взглядом, как за дудочкой.
      Через несколько минут он отложил в сторону нож, аккуратно собрал газету с рыбьей чешуей и потрохами и выбросил в мусорное ведро. Кошки выразили свое недовольство мяуканьем, а Барон, вскочив, выпустил когти и вцепился в мои колени. Теперь настала моя очередь возмущаться.
      -- Ты что, не мог не дразнить кошек? Я теперь буду ходить вся исцарапанная.
      -- Кошкам нельзя есть сырую рыбу, ее надо ошпаривать.
      -- Барону все можно, у него столько вредности, что его ни одна зараза не возьмет.
      -- Ты так его не любишь?
      -- У нас с ним взаимное уважение, мы стараемся не обижать друг друга.
      -- Ну все, можно готовить рыбу.
      -- Она мне в рот не полезет, и Миле тоже, могу поручиться.
      -- Тогда скормим кошкам, -- бодрым голосом проговорил Максим.
      -- Столько усилий, чтобы скормить рыбу кошкам? Тогда зачем ездить на рыбалку? Вставать приходится рано, сидеть нужно на холоде и в сырости, потом чистить эту пахнущую рыбу, а в
      результате после всего этого -- накормить кошек?
      -- Рыбалка -- это состояние души. Рыбалка -- это стремление соединиться с природой и найти умиротворение и покой.
      -- И непродуктивно потерять уйму времени.
      -- Саша, ты стала слишком прагматичной.
      -- Защита диплома меня испортила, я слишком долго планировала и экономила свое свободное время, поэтому не могла позволить себе тратить его ради собственного удовольствия.
      -- Но теперь ты можешь себе это позволить.
      -- Нужно привыкнуть.
      -- Саша, ты консерватор.
      -- Только не надо вешать на нас с Сашей ярлыки из-за того, что мы другие, и не переносим запаха сырой рыбы.
      Мила вместе с Николаем вышли на веранду, Николай нес в руках скатерть, тарелки и приборы.
      -- Мила, можешь ее готовить. Добрый Максим ее всю почистил и даже кошек не угостил.
      -- Кошкам нельзя давать сырую рыбу, -- монотонным голосом произнесла Мила, явно кого-то копируя.
      -- Вот почем все знают, а я, как всегда, не в курсе?
      -- Просто у тебя не было трех голодных громко орущих кошек и очень опытного начальника. Он меня и научил искусству общения с домашними животными.
      -- Что-то я не помню, чтобы ты умело обращалась с Бароном, когда мы с тобой познакомились.
      -- Просто, поначалу я оказалась несостоятельной в качестве кошачьей хозяйки.
      -- Смешно, но мы уже можем подводить итоги и вспоминать.
      -- И делиться опытом!
      -- С кем?
      -- Ну, не знаю... с начальником, например.
      -- Мила, ты это серьезно? Нашего начальника, по-моему, ничему нельзя научить: он слишком много знает.
      -- Кто слишком много знает? -- Николай с Максимом вытащили на веранду стол и застелили его скатертью. Мила стала помогать им накрывать на стол.
      -- Наш начальник.
      -- А тебя это угнетает?
      -- Нет, что ты! Конечно, восхищает.
      -- Вы уже решили, что будете готовить из нашей рыбы?
      -- Насколько я поняла, Николай, ее собирались сварить нашим кошкам.
      -- Что?!
      -- Мила, вот видишь, хоть один человек искренне переживает за судьбу злосчастной рыбы. Николай, вот ты мне ответь, зачем ты ездишь на рыбалку и зачем она тебе?
      -- Рыбалка -- это отдых.
      -- От чего?
      -- От стресса.
      -- Мне кажется, что скорее стресс можно получить, когда насаживаешь несчастного извивающегося червяка на крючок, стоишь в холодной воде, а потом вытаскиваешь из нее ошалевшую рыбешку, ничего не подозревающую о своей дальнейшей судьбе.
      -- Саша, в нашей жизни, к сожалению, нельзя добиться того, чтобы одновременно всем было хорошо.
      -- Ты сейчас будешь убеждать меня в том, что в мире нет совершенства?
      Мы весело смеялись с Николаем. Наш шуточный спор закончился тем, что мы заключили соглашение -- я жарю рыбу, а Николай обещает до конца сезона не привозить ее и не заставлять Милу и меня ее готовить. Вооружившись ножом и сковородкой, я ушла на кухню. Николай вызвался помочь мне. Его помощь выразилась в том, что он рассказывал мне смешные истории, случившиеся с ним во время многочисленных рыбалок. Я хохотала до слез. Самое удивительное, что при этом нам чудом удалось не сжечь рыбу. Николай в нужное время хлопал меня по плечу и указывал на сковородку. Если же я была не в состоянии разогнуться от очередного приступа смеха, то он ловко выхватывал из моих рук лопаточку и сам переворачивал рыбу на сковородке.
      Несколько раз на кухню приходила Мила, молча брала что-нибудь из шкафа и уносила на веранду. Пару раз появился Максим, мрачно на нас глянул и удалился на веранду. Даже спиной я чувствовала его осуждающий взгляд, но в меня словно бес вселился, меня просто трясло от веселья, словно я опьянела от смеха.
      Наконец, рыба была пожарена, и мы сели за стол на веранде. Но уже через несколько минут стало ясно, что милого застолья у нас на этот раз не получится. Обстановка была какой-то натянутой, хотя все старались поддерживать беседу. Даже вкусная еда, приготовленная Милой, не спасла положения. Мужчины набросились поначалу на еду, но когда первый голод был утолен, Максим принялся лениво ковырять в тарелке, бросая на меня мрачные взгляды. Мила молчала и посматривала по сторонам. Некоторое время мы с Николаем пытались расшевелить компанию, но то ли иссяк его запас анекдотов, то ли усталость дала о себе знать. Короче, вскоре Николай замолчал тоже.
      -- Ну, что, мужчины, наелись? -- прервала затянувшееся молчание Мила. -- Идите-ка лучше спать, послеобеденный сон очень полезен, а вы сегодня рано встали.
      Николай поднялся, с хрустом потянулся, посмотрел на меня и подмигнул мне, улыбаясь краешком рта.
      -- Максим, пошли ко мне. У меня дом пустой, тишина, аж в ушах звенит. А тут милые наши дамы и их назойливые коты тебе толком поспать не дадут, будут болтать и мяукать, мять косточки всем знакомым и выпрашивать рыбу.
      Мы с Милой возмущенно хмыкнули. Мила стала шутливо препираться с Николаем. Я подняла глаза и в буквальном смысле поперхнулась под тяжелым осуждающим взглядом Максима. Вскочив со стула, стала лихорадочно собирать тарелки и носить их на кухню. Кухня казалась мне наиболее безопасным местом. Я поставила греть воду на плиту и решила, что лучше подожду на кухне, пока она согреется. Выходить на веранду мне очень не хотелось. На мое счастье, вода согрелась довольно быстро, налив ее в тазик, я опустила в него тарелки и брызнула несколько капель моющего средства для мытья посуды из большого пластикового флакона. В этот момент сильная рука схватила меня за локоть и грубо развернула к себе. Мои пальцы инстинктивно сжались, и из узкого горлышка флакона вырвались крохотные радужные мыльные пузырьки и устремились вверх. Один из них запутался в волосах Максима, другой чуть не сел ему на нос. Я глупо хихикнула, но Максим не был расположен к веселью. Он еще крепче сжал мою руку и, яростно сверкая глазами, буквально подтащил меня к плите. Теперь мы стояли далеко от окна, и с веранды нас было не видно.
      -- Я думал, что у тебя хватит совести не кокетничать с Николаем.
      -- Я кокетничаю? Да как тебе не стыдно!
      -- Мне стыдно? Ты бессовестная, лживая...
      -- Ну, скажи, скажи. Так кто я?
      Максим сжал губы, было видно, как у него на скулах ходят желваки, а на шее пульсирует вена. В таком гневе я его еще не видела. Даже в ту страшную ночь, когда меня били около его гаража, он умудрился сохранить хладнокровие.
      -- Лучше замолчи!
      -- Да что я такого сделала?
      -- Не понимаешь? Оставь Николая в покое. Он не для тебя. Разве ты не видишь, что он и... Что с тобой говорить! Ты же только на зло все сделаешь.
      -- Максим, ты скоро? Пошли спать. Мила дала для тебя плед -- раздался с улицы голос Николая. Максим бросил еще один свирепый взгляд в мою сторону, нервно сглотнул и совершенно спокойным голосом ответил, чуть повернув голову назад: "Сейчас иду". Еще раз мрачно посмотрел на меня, как к полу припечатал, повернулся и вышел.
      Глава 16
      Что же я такого сделала? Почему он на меня набросился, как сумасшедший? У меня и в мыслях не было завлекать Николая. Это же просто смешно. Мы только смеялись. А со стороны это выглядело, как будто я его... Ой, неужели Мила подумала также? Вот ужас! Нет, этого не может быть. Это глупость. Она же разумная женщина, она не должна так считать.
      Усилием воли я заставила себя домыть тарелки, хотя мне хотелось все бросить и бежать на поиски Милы. Меня охватила настоящая паника. Нет, так нельзя, нужно спокойно обо всем подумать. Если Мила на меня обиделась, я дам ей остыть и пойду извинюсь перед ней. Как хорошо, что тарелок было совсем немного; моего терпения едва хватило на то, чтобы торопливо побросать их в сушилку и вылить воду из тазика в раковину. Вытерев мокрые руки, я потерла виски и попыталась успокоиться. Ведь ничего не случилось, это простое недоразумение. Мы поговорим, и все разрешится само собой.
      Я осторожно вышла на веранду, Мила сидела в кресле-качалке спиной ко мне. В одних из наших первых приездов на дачу весной мы нашли это кресло в сарае, оно было совсем поломанное. Видимо, Николаю удалось отремонтировать его, как он и обещал.
      -- Ты не боишься упасть?
      Мила повернулась ко мне. Ее глаза были скрыты за темными солнечными очками, и их выражение мне не удалось разглядеть.
      -- Нет, Николай только вчера его принес, ремонтировал его почти неделю и, как видишь, собрал.
      -- Он молодец, трудолюбивый.
      -- Да.
      -- Ты обиделась на меня?
      -- За что?
      -- Ну, он рассказывал мне анекдоты, я смеялась.
      -- А почему я должна была обидеться? Он имел полное право делать это. Ты говоришь глупости.
      -- Правда? Тогда я пойду полоть грядки.
      Я вооружилась маленькой тяпкой и отправилась на огород. Проработала там несколько часов, солнце уже стало садиться, заметно похолодало и подул ветер. Раньше борьба с сорняками приносила мне удовлетворение, но сегодня не было покоя в моей душе. И зачем я вообще приехала сюда? Как было все хорошо, пока Мила не завела свой утренний разговор. И кто был прав? Конечно, я. Если бы у него было ко мне хоть чувство справедливости, разве он бы на меня так
      набросился? Что я такого сделала? Только немного посмеялась вместе с Николаем. Кто ему мешал к нам присоединиться? Нет, он обвинил меня совершенно незаслуженно. А, может быть, он все-таки прав? Значит, я виновата? Сама спровоцировала Николая. Со стороны это выглядело, словно я вешаюсь на Николая. Тогда я очень обидела Милу, и Максим прав, мне нет прощения. Но я жене хотела! Я не нарочно! Почему так получается, что я обижаю близких мне людей? Я только вред всем приношу. Мне нужно уехать, и немедленно! Пока что-нибудь не случилось.
      Мила поливала огурцы в теплице, что-то негромко напевала, изредка наклонялась и завивала огуречные усы на натянутые в парнике веревки. "И этого безобидного человека, от которого я только добро и видела, я же и обидела! Как стыдно!"
      Мила с удивлением на меня смотрела, пока я путано пыталась объяснить причину моего скоропалительного отъезда. Она попыталась меня отговорить, но я упорно стояла на своем. Поднявшись в свою комнату, торопливо покидала вещи в рюкзак и переоделась.
      -- Саша, скоро дождик начнется. Смотри, какие тучи! И ветер дует.
      -- Перестань. Не сахарная, не растаю. Ты не волнуйся, мне действительно нужно ехать.
      -- Подожди, я пойду разбужу наших сонь. Они тебя довезут хотя бы до станции.
      -- Не надо. Я сама автобусом доберусь.