-- И что потом?
      -- Я стою и так мне обидно стало, что я не то кричала. Нужно было кричать: "Караул! Помогите!" А я...
      Мила горько заплакала, прижавшись головой к моему плечу, я утешала ее, а потом мы вдруг начали смеяться. Так и смеялись до слез весь вечер. Стоило только посмотреть друг на друга, как мы начинали громко хохотать. На следующий день Максиму сразу показалось подозрительным наше непонятное веселье, но Мила просила меня ничего никому не рассказывать, так как боялась, что весь наш Центр будет над ней потешаться. Все же к концу дня нашему бдительному шефу удалось-таки выяснить у нас причину нашего смеха, он нахмурился, а потом начал воспитывать Милу, объясняя ей, как следует себя вести, чтобы не попадать в критические ситуации. Мне было непривычно слушать, как поучают не меня, а кого-то другого. Потом я не выдержала и попросила его больше не мучить Милу своими нравоучениями. Начальник слегка оторопел, замолчал и ушел в свой кабинет, правда, в ответ на мою заботу Мила вместо благодарности сказала, что всегда надо давать мужчинам выговориться, тогда они становятся менее свирепыми. От себя я добавила, что женщинам надо давать возможность иногда выплакаться, тогда им бывает легче жить.
      Наступило лето, по вечерам мила, высунув от усердия язык, обводила яркими маркерами мои схемы. Это она называла окончательной доводкой. Я лихорадочно дописывала проект и готовила краткую десятиминутную его выжимку, с которой собиралась выступать на защите диплома.
      Мила стала потихоньку уговаривать меня надеть на защиту диплома мое новое красное платье, а не мои любимые джинсы. Каждый день она находила все новые аргументы в пользу своего предложения.
      -- Ты только представь себе, как эффектно ты будешь смотреться на белом фоне своих многочисленных схем.
      -- Мила, ты повторяешься, ты говорила это еще вчера.
      -- А ты подумала, что отвлечешь внимание комиссии на себя и дашь Борису приготовиться к защите, ведь ты в паре с ним защищаешься?
      -- А почему это я должна думать еще и о нем?
      -- Ну, просто ради себя самой надень красное платье.
      -- Я буду чувствовать себя непривычно и забуду все на свете.
      -- Даже если ты что-нибудь и забудешь, то комиссия посмотрит на тебя и все-все тебе простит.
      -- За красное платье?
      -- Не говори глупости. Ты давно уже готова к защите диплома, а платье станет завершающим штрихом.
      Я уступила Миле, решив, что из чувства благодарности должна сделать ей приятное. Платье сидело на мне хорошо, хотя за последний месяц я сильно похудела. Мила помогла мне уложить отросшие и ставшие такими непослушными волосы.
      Сама защита прошла для меня, как в густом тумане. Борис помог мне развесить чертежи и диаграммы. Я выступала с подготовленным материалом, отвечала на задаваемые вопросы. В зале с напряженным выражением на лице сидела Мила, крепко прижимая к себе сжатые кулаки. Рядом с ней сидел мой начальник, который вызвался довезти нас с Милой до института, решив, что весь ворох разрисованных ватманских листов нам с Милой без его помощи не удастся дотащить. Оставив свою машину около института, Максим прошел вместе с нами в зал, помог донести мои многочисленные схемы, а потом преспокойненько уселся в третьем ряду рядом с Милой. А как я надеялась, что он уедет на работу!
      Я защищалась пятой, и, когда начала говорить, то взглянула в сторону Милы. Она ободряюще мне улыбалась. Председатель комиссии смотрел на меня доброжелательно, иногда слегка кивая головой в знак одобрения. Начальник сидел, чуть наклонившись вперед и сложив руки на груди, лицо его было совершенно непроницаемым. У меня сложилось впечатление, что, если я собьюсь или скажу что-нибудь не то, то он надерет мне уши. Но все прошло на удивление гладко, недаром я несколько раз дома репетировала свое выступление.
      Борис защищался сразу после меня, я ему ассистировала: вешала схемы. Борис говорил долго и убедительно, но вопросов ему задавали намного больше, чем мне. После защиты счастливый Борис выскочил в коридор и заявил, что сегодняшнее событие мы обязательно должны отпраздновать. Я стояла в коридоре с букетом цветов, который мне подарили Максим и Мила. Как фокусники, они вдвоем, помогая, а скорее мешая друг другу, вытащили красные розы из рулона ватмана и вручили мне сразу после защиты. Я стояла в коридоре и прижимала к лицу розы, с наслаждением вдыхая их аромат и касаясь губами прохладных алых лепестков. Мила что-то весело мне говорила о своих переживаниях во время защиты. Одной рукой она держала под руку меня, а другой подхватила нашего шефа. Мне было так хорошо, что даже присутствие начальника меня совсем не раздражало. Слегка улыбаясь, я делала вид, что слушаю ее, а на деле я наслаждалась ощущением свободы и радовалась тому, что сегодня вечером мне не придется снова садиться за письменный стол и заставлять себя работать до тех пор, пока глаза не начнут слипаться от усталости. Давно я не чувствовала себя такой счастливой.
      К нам подскочил радостный Борис и заявил, что молодым инженерам необходимо сегодня отпраздновать свое рождение. Наши ребята встречаются на квартире у Бориса, а завтра все вместе едем к нему на дачу. Мне совсем не хотелось куда-то ехать и веселиться. Единственное, против чего я бы не возражала, так это несколько часов сна. Последние дни я спала очень плохо. Мила называла мою бессонницу предзащитным синдромом.
      Борис бесцеремонно схватил меня за руку и потащил к нашей группе. Я слегка сопротивлялась его напору, но Мила шепнула мне на ухо, чтобы я ехала развеяться, а она поедет на работу вместе с Максимом.
      На следующий день я проснулась очень поздно, в квартире было совсем тихо. Мила с вечера собиралась поехать на дачу и проведать свои посадки. Я решила посвятить выходные приведению квартиры в порядок и посещению мамы.
      Мила вернулась домой вечером в воскресенье уставшая и задумчивая. Я накормила ее приготовленным мною (впервые за последние несколько недель!) ужином, помыла посуду, прибрала на кухне и устроилась на диване перед телевизором, ожидая Милу, которая плескалась в душе. Может быть, когда она смоет с себя дачную пыль, то настроение у нее улучшится, и она расскажет мне, что ее тревожит?
      Мила вышла из ванной, вошла в столовую и уселась на диван, подобрав под себя ноги.
      -- Как ты поработала на даче?
      -- Хорошо.
      -- Как поживает твой сосед?
      Не отвечая на мой вопрос, Мила стала расспрашивать меня о том, как мы отметили группой защиту диплома. Я ей рассказала, что вернулась домой рано, так как очень устала за последние дни и хотела отдохнуть. Мила молча кивнула и стала смотреть на экран телевизора.
      -- А почему ты не поехала с Борисом на дачу? -- спросила Мила через несколько минут.
      -- Тебе не кажется, что мы с тобой ведем разговор, как два американских ковбоя?
      -- Как это?
      -- Очень просто. Вспомни, как было написано у О'Генри. Он писал, что ковбои в ходе разговора могут проскакать несколько миль, убить человека или сделать еще что-нибудь не менее важное, а уж потом, ответить на предыдущую фразу собеседника.
      -- Цитировать наизусть ты явно не умеешь, но смысл передала верно.
      -- Ладно, я пойду спать.
      -- Ты сколько спала эти дни?
      -- Много, и еще хочу и буду.
      -- Посиди со мной немного. Как вы отметили окончание института?
      -- Как обычно, собрались на квартире у Бориса, и далее по программе "трех П": поели, попили, потанцевали, а потом я потихоньку ушла.
      -- Почему?
      -- Просто скучно стало, очень хотелось спать.
      -- А Борис?
      -- Что Борис?
      -- Он проводил тебя домой?
      -- Конечно нет, я потихоньку ушла. А потом еще очень рано было. Я домой приехала в семь. Если бы я вернулась чуть пораньше, то могла бы поехать с тобой на дачу.
      -- Ты своей маме сообщила, что защитилась?
      -- Да.
      -- А съездить к ней не хочешь?
      -- Я ездила в воскресенье, виделась с ней.
      -- Как она сейчас?
      -- Получше. Только ей не очень хочется жить.
      -- Господи, что ты говоришь!
      -- Знаешь, складывается впечатление, что она устала жить. Я не могу к ней подступиться, она равнодушна ко всему окружающему. Она рада моему приезду, но у нее нет сил ему радоваться.
      -- А как бабушка?
      -- Теперь получше, даже поздравила меня с окончанием института.
      -- Тебе хочется поговорить о чем-нибудь?
      -- О ком-нибудь.
      -- Спрашивай.
      -- С какой это радости наш начальник остался на мою защиту, ему что, делать больше было нечего?
      -- Он переживал за тебя.
      -- Какое там, он же сидел совершенно спокойный, как глыба арктического льда. Я же на него смотрела.
      -- Тебе не все было видно. Когда седой старикан начал задавать тебе въедливые вопросы, он сквозь зубы обозвал его ушастым трухлявым пнем.
      -- Что?! Так и сказал?
      -- Так и сказал.
      -- Не может быть! И это наш благовоспитанный шеф! Ой, как стыдно! Этот дед -- профессор.
      -- Он очень вредный, по нашему с Максимом мнению.
      -- Вот уж никогда бы не подумала.
      -- Между прочим, Саша, ты не будешь возражать, если я приглашу Максима к нам на дачу в воскресенье?
      -- Ты считаешь, что я могу возражать, если ты приглашаешь к себе на дачу своего знакомого?
      -- Я спрашиваю твое мнение.
      -- Конечно, буду против. Совершенно нечего ему у тебя на даче делать.
      -- Понятно. К твоему сведению, я его уже пригласила на эту субботу.
      -- Но ведь сегодня только воскресенье!
      -- Недели тебе как раз хватит, чтобы привыкнуть к мысли, что Максим приедет в субботу.
      -- Больше тебе мне нечего сказать?
      -- Николай пригласил меня в театр на этой неделе.
      -- Поздравляю тебя.
      -- Он взял три билета.
      -- А третий для кого?
      -- Для тебя, для кого же еще?
      -- Я должна идти в качестве буфера между вами?
      -- Как это?
      -- Ты не понимаешь? Почему ты боишься встречаться с ним?
      -- Мне казалось, что тебе будет приятно пойти в театр развлечься.
      -- Мила, кого ты пытаешься обмануть? Себя или меня? Мне, например, совершенно ясно, что твоему милому соседу намного приятнее провести время с тобой, чем со мной. Да что с тобой происходит последнее время? Он тебя, что, обидел?
      -- Нет.
      -- Тогда в чем же дело?
      -- Я не знаю. Просто мне нечего дать ему, вот я и не хочу, чтобы он разочаровался.
      -- А что, собственно говоря, ты подразумеваешь под этим?
      Мила побледнела, мне не хотелось быть преднамеренно жестокой, но рано или поздно человек должен преодолеть страхи, которые его мучают.
      -- Ты же знаешь, что я не могу создать с ним полноценной семьи.
      -- Что значит полноценная семья? Та, где есть дети? А всегда ли они счастливы? Семья может жить и без ребенка. А потом, разве вопрос встает о ребенке? Ты сказала, что он пригласил тебя в театр.
      -- Последнее время мы проводим вместе довольно много времени.
      -- Тем более я не могу понять, что плохого в том, что ты проводишь много времени в компании с приятным человеком. Никто же тебя не обязывает ни к чему большему.
      -- Так, значит ты не против, если мы в субботу вчетвером организуем шашлык и отпразднуем твое окончание института?
      -- А разве я сказала что-то против? Я только не пойму, что там делать нашему начальнику?
      -- Как это, что делать? То же, что и всем -- отдыхать. Не морщись, пожалуйста, у тебя на лице от этого могут появиться преждевременные морщины.
      Глава 11
      Неделя, моя первая дипломированная неделя, промелькнула очень быстро. Было очень странно и непривычно быть совсем свободной, совсем-совсем. Не считая работы, конечно. Теперь по вечерам можно без всяких угрызений совести спокойно смотреть телевизор, не думая о том, что потом придется сидеть целую ночь, чтобы погасить задолженность. Мила первое время не понимала систему задолженности, пока я ей не объяснила, что это такое. Я по праву считаю себя автором уникальной системы самопонукания. По своей природе я человек ленивый и люблю побездельничать, но чтобы это не доводило меня до беды, и была создана система. Суть ее заключается в том, что весь объем работы, который нужно выполнить к определенному сроку, разделяется на число дней, определяется дневная норма и ведется ежедневный учет выполненного. Мила долгое время удивлялась моей системе плюсов и минусов. Плюсами я помечаю перевыполнение нормы, минусами -- проявление своей лени. Чаще всего мне удается понемногу накапливать перевыполнение своей нормы, а иногда я устраиваю себе дни отдыха, в которые не работаю, тогда мой плюсовой запас и съедается. Система моя универсальна и годится для любой работы, ведь норму можно измерять прочитанными страницами и подготовленными документами и напечатанными деловыми письмами.
      За неделю я почти привыкла к мысли, что все выходные мой начальник будет мелькать у меня перед глазами. В конце концов, я всегда смогу уединиться на огороде. Не думаю, что у шефа возникнет желание полоть грядки.
      Мила всю неделю разрабатывала меню субботнего дачного приема. На листке бумаги она старательно записывала блюда, которые собиралась приготовить в субботу. Поначалу она пыталась привлечь к обсуждению меню и меня, но, видя мое явное нежелание ублажать гастрономическими изысками нашего начальника, она устранила меня от этого важного дела. Мне был выдан список продуктов, которые предстояло закупить к субботе, я попыталась возразить, заявив, что приглашенных будет всего двое, а, по моему мнению, этими продуктами их можно будет кормить не менее месяца. Уж не собираемся ли мы со своими гостями просидеть на даче до конца лета?
      Мила была непреклонна, и мне пришлось в свои обеденные перерывы и после работы ездить закупать продукты. Нельзя сказать, чтобы после этого я стала с восторгом воспринимать идею субботнего шашлыка. Но делать было нечего, машина была запущена в ход. Начальник при этом совершенно не обращал на меня внимания и даже не упоминал о предстоящем выезде на природу. У меня порой возникала мысль спровоцировать шефа на словесную схватку, слегка с ним поругаться и отказаться ехать с ним на дачу, но мой начальник, как назло, не давал мне повода для словесной баталии.
      Выезжать решили в пятницу после работы. Милин железный конь закапризничал во время последней поездки на рынок за мясом для шашлыка. Я, естественно, тут же сказала Миле, что даже машины не выдерживают налетов на продуктовые магазины. Машину пришлось отправить в ремонт, а на дачу нас повез начальник на своем собственном автомобиле. Доехали мы на удивление быстро; нужно признать, что машину начальник водил мастерски, очень спокойно и уверенно. Он не шарахался от грузовиков и автобусов, как это обычно делала Мила. Но я бы ни за что вслух не призналась в этом. Даже наши кошки, включая Барона, вели себя вполне прилично. Барон не орал, как ненормальный, а хранил гордое молчание. В награду я выпустила кошек сразу, как только выбрались из машины после приезда на дачу.
      Пока мы с Максимом открывали ворота и отпирали дом, Мила побежала на огород поздороваться со своими зелеными детьми. Через несколько минут она вернулась и с радостью сообщила, что у огурцов появились новые завязи, смородину нужно будет завтра собрать, она уже созрела. Больше всего я боялась, что наш язвительный начальник посмеется над восторгом своего бухгалтера, но он только весело улыбнулся. Я с облегчением вздохнула, а потом вспомнила, что обычно все язвительные замечания предназначаются только мне.
      Вечер промелькнул быстро. Пришлось перенести в дом и разложить наши многочисленные припасы, застелить кровати и приготовить ужин. Я все еще не поборола свое желание выспаться и рано ушла спать. Мила и Максим еще долго пили чай на веранде и слушали радио. Когда я уже почти совсем заснула, в окно моей комнаты ударил свет автомобильных фар, послышался шорох шин по гравию. Это сосед Людмилы прибыл в свои владения. Вся шашлычная компания в сборе. Хоть бы завтра пошел дождь.
      Проснулась я от луча солнца, бьющего мне прямо в лицо. Небо было чистое, солнышко светило ярко, и спать мне больше не хотелось. Моя спячка закончилась, мне потребовалась почти неделя, чтобы отоспаться, но теперь я почувствовала себя отдохнувшей и бодрой. Вполне можно садиться за написание второй дипломной работы. Я быстро оделась и осторожно пробралась на улицу. Открыв сарай, я достала необходимые инструменты и отправилась пропалывать цветы. У Милы до них не доходили руки, она все силы отдавала грядкам, а я за последние недели все свое время уделяла дипломному проекту. В результате, цветы почти исчезли за рослыми сочными сорняками. Когда с сорняками было покончено, я даже пожалела, что мы посадили так мало цветов. Оказывается, прополка очень хорошо снимает раздражение и совершенно устраняет намерение с кем-нибудь поругаться. Удивительно, почему только один человек на свете пробуждает во мне постоянное желание говорить ему колкости?
      Оглядевшись по сторонам, я увидела, что помидоры в парнике совсем попадали. Мила подвязала несколько кустов к палкам, остальные беспомощной зеленой массой валялись на грядке. У сарая я видела несколько срубленных березок. Судя по всему, именно от них Мила отломала ветки на подпорки для помидор. Вооружившись топором, я попыталась отрубить ветку потолще.
      Кто бы мне объяснил, каким образом большинство людей так ловко обращается с топором? Вот я даже не могу тюкнуть по одному и тому же месту два раза подряд. Может быть мне топор попался неудачный? Я приподняла лезвие и стала его внимательно рассматривать. Лезвие, как лезвие, только почему-то плохо рубит. Может быть его точить надо? Или отбивать? Нет, отбивают косы, а что делают с топорами?
      -- Будь добра, отдай мне топор. Что ты собралась с ним делать?
      -- Нарубить палок для помидор.
      -- Ясно. Будь добра, отойди в сторону.
      Вот, пожалуйста. Только найдешь себе достойное занятие, как тебя уже отстраняют. Но это несправедливо, я же первая придумала нарубить палки этой капризной железякой. Хотя почему капризной? Топор на удивление послушно обрубал сучья сухой березы. Максиму даже не приходилось дважды бить по одному и тому же месту. Он отсекал ветки с одного удара. Ну почему у этого человека все так ловко получается? Все-то он умеет, все-то он знает. Как завороженная, я молча смотрела за сверкающим блестящим лезвием.
      -- Голубушка, что ты стоишь? Бери палки, иди подвязывай помидоры.
      Опять командует. Наш начальник любого заставит работать. Делать нечего, пришлось взять охапку нарубленных палок и отправиться выполнять очередное распоряжение моего начальника. Даже в шортах защитного цвета и в трикотажной майке с явно легкомысленным рисунком, он сохранял неприступный начальственный вид, а уж голос с его начальственными интонациями совсем не изменился на лоне природы.
      Я заканчивала подвязывать хрупкие помидорные стебли, когда Мила вышла на крыльцо и прокричала нам, что завтрак готов. Я попыталась объяснить, что не хочу завтракать и по утрам у меня совершенно нет аппетита, но моих возражений почему-то всерьез воспринимать не стали. Мила посоветовала привести меня силой, если я буду сопротивляться. Максим без долгих рассуждений воткнул топор в колоду, на которой рубил палки, подхватил меня на руки, взвалил на плечо и легко зашагал к дому. Я, как тряпичная кукла, болталась у него на плече. Мила весело смеялась, стоя на крыльце и глядя на нас. Милин смех мы слышали столь редко, что стоило немного подыграть моему бесцеремонному шефу. Подойдя к крыльцу, Максим слегка подбросил меня и поймал, схватив своими сильными руками за талию. Я попыталась освободиться, но, оттолкнувшись, только с размаху упала на теплую мужскую грудь. Кровь ударила мне в голову, и я покраснела. Какое там, покраснела! Мои щеки прямо-таки запылали! Максим все еще легонько прижимал меня к себе и внимательно рассматривал мои бордовые щеки.
      -- Ты хорошо себя чувствуешь? Я неловко схватил тебя. Прости, мне хотелось просто пошутить немного. Голова не болит?
      -- Ничего.
      Я еще что-то пробурчала себе под нос и пошла мыть руки. Завтрак прошел весело. Сама того не замечая, я совершенно случайно съела все, что положили мне в тарелку. После завтрака я собрала грязную посуду. Мила и Максим отправились на поиски дров для шашлыка. В сарае им удалось найти достаточное количество сухих дров, и Максим принялся их колоть. Затем, взяв лопату, он принялся очищать площадку под костер. В этот момент негромко хлопнула калитка, и на дорожке у дома показался Николай. Он кивнул мне, вежливо поздоровался с Милой и отправился помогать Максиму. Мила взялась за кухонное полотенце, чтобы вытереть вымытую мной посуду.
      -- Ой, Саша, я совсем забыла представить мужчин друг другу.
      -- Мне кажется, это совершенно излишне. Они прекрасно поладили и без твоего вмешательства. Я за ними наблюдаю. Они уже сложили дрова и зажигают костер.
      -- Все равно, как-то неудобно. Они не знакомы.
      -- Ничего, разберутся и без нас. Нам с тобой хватит работы.
      -- Да, пора начинать делать салаты.
      Кулинарные фантазии Людмилы были поистине безграничны. Когда мы начали выставлять тарелки с закуской на стол, то мне показалось, что для шашлыка на столе и в наших желудках просто не останется места. В этот момент на веранду, где мы орудовали ножами и ложками, пришел Максим и попросил принести кастрюлю с замаринованным мясом. Я нашла ее в холодильнике. Не успела я сесть за стол и вооружиться своим ножом, как пришел Николай и попросил тряпку. Скоро мне принесли шампуры с просьбой помыть их. Затем мужчинам понадобился таз, чтобы укладывать туда шампуры с нанизанным на них мясом. Когда они заявились в очередной раз за какой-то кружкой, чтобы что-то там поливать, я сказала Миле, что если бы мы взялись за приготовление шашлыка, то не стали бы никого отвлекать от работы.
      Но что бы я там ни говорила, а наши совместные усилия не пропали даром. Вскоре от костра повеяло таким вкусным запахом, что я опять почувствовала страшный голод. Вместе с Бароном я пробралась поближе к костру и стала исследовать содержимое эмалированной кастрюли. Когда же я попыталась попробовать уже зажаренный шашлык, то с позором была выгнана. Хитрому Барону повезло больше, он умудрился спрятаться за кустом. От возмущения у меня даже не нашлось слов, но что мне оставалось делать? Я со вздохом ушла в дом. Через полчаса было торжественно объявлено, что шашлык готов и можно садиться за стол. Честно говоря, я уже и не надеялась, что наши мужчины закончат когда-нибудь свои священнодействия у костра. Но они появились и потребовали, чтобы мы нашли какое-нибудь одеяло и прикрыли кастрюлю с драгоценным шашлыком, чтобы он не остывал, пока мы будем садиться за стол.
      Наконец, долгожданный миг настал. Оживленные и довольные собой мужчины быстро помыли руки и уселись за стол. Несколько минут продолжалась веселая суматоха, все устраивались на своих местах, потом мой шеф постучал черенком вилки о край тарелки, призывая всех к вниманию и тишине.
      -- Итак, сегодня мы собрались здесь, чтобы отпраздновать очень важное событие в жизни Александры. А наш Центр приобретает в ее лице нового дипломированного специалиста...
      -- Способного, -- добавила Мила.
      -- Который, несомненно, внесет новую свежую струю в работу...
      -- Максим, прекрати немедленно дурачиться, -- внезапно закричала Мила. Самое удивительное, но начальник сменил свой официальный тон на общечеловеческий и заговорил вполне нормальным тоном. Суть его речи сводилась к тому, что все присутствующие очень рады собраться за этим красивым столом и по такому торжественному поводу. На этом официальная часть закончилась, и все присутствующие набросились на еду.
      Мне даже было трудно предположить, что, сидя за столом с, в общем-то, не очень мне близкими людьми, я буду чувствовать себя так непринужденно. Начальник совершенно забыл о своем положении и превратился в веселого общительного человека, который не видел во мне врага.
      Для меня было удивительно, что, сидя за столом, мужчины не стремились перещеголять друг друга в уничтожении спиртных запасов, выставленных на стол. Между Максимом и Николаем установилось полное взаимопонимание, даже странно, как им удалось так быстро сработаться. Вот как, оказывается, работа сближает. А всего-то -- зажарили мясо на костре! А что было бы, если бы они вместе пошли на охоту и завалили бы, к примеру, мамонта?
      Мила, воспользовавшись тем, что первый голод был утолен, стала убирать со стола пустые тарелки из-под закуски. Мужчины вызвались нам помочь, но мы с негодованием отвергли их помощь. Николай предложил Максиму показать свои земельные владения. Услышав, что мы не возражаем, если наши галантные кавалеры на время нас покинут, они удалились. Пока Николай хвастался своей недвижимостью, мы с Милой привели в порядок стол и даже успели помыть грязные тарелки.
      Мужчины вернулись и, в качестве оправдания за свою задержку, принесли гитару. Уже стало темнеть, когда мы, наконец, встали из-за стола и вышли на открытую веранду.
      -- Мила! Ну, скажи же им, что нас здесь заедят комары.
      -- Уже июль, и комаров почти не стало, а потом, что за проза жизни? Нам же собираются петь серенады, если я не ошибаюсь.
      -- Ошибаешься, серенады поют по ночам любимым дамам, которые нежатся в своих кроватках.
      -- Какая разница? Все равно, они собираются петь нам. Главное, чтобы нас петь не заставляли.
      Во время наших студенческих сборищ ребята часто пели, но я даже и предположить не могла, что гитара может петь, и страдать, и плакать. Николай пел, а мне хотелось плакать и смеяться. Я не понимала, что со мной происходит. Так сладко и так приятно слушать грустные романсы. Николай пел о любви, об одиночестве, о надежде. Хотелось слушать еще и еще, но внезапно он замолчал. Стало совсем тихо, чуть шелестела листьями береза около дома. В траве чуть слышно, как-то неуверенно, стрекотала цикада. На веранде было почти темно. Свет пробивался только через окно, выходящее на веранду.
      -- Давай, я попробую, -- Максим протянул руку и взял гитару. Пробежал пальцами по струнам и на минуту замолчал. Про себя я едва успела только подумать, что если он поет так же хорошо, как и делает все остальное, то окончательно поверю в исключительность своего шефа и больше никогда не буду с ним ругаться. Максим запел, и от его негромкого голоса у меня перехватило дыхание.
      Везде и всегда за тобою,
      Как призрак, я тихо брожу,
      И с тайною думой порою
      Я в чудные очи гляжу.
      Полны они негой и страстью,
      Они так приветно глядят,
      И сколько любви, сколько счастья
      Они мне порою сулят.
      Быть может, и время настанет,
      С тобою не будет меня,
      И в очи те чудные станет
      Смотреться другой, а не я.
      Другому приветно заблещут
      Твои огневые глаза...
      Как вспомню их, сердце трепещет
      И тихо струится слеза.
      Максим пел, а я слушала его, закрыв глаза. Что за чудный вечер был сегодня. Да, именно был, потому что все когда-нибудь кончается. Максим перестал петь. Сколько еще тайн хранит в себе этот человек? И почему мне хочется все о нем узнать? С каких это пор мне стал так интересен мой суровый начальник?
      Глава 12
      Мы поздно разошлись спать тем вечером, а заснула я еще позднее. В ушах у меня все звучала музыка, никогда не слышанная мною прежде. Я не помню, что мне снилось тогда, осталось только ощущение чего-то хорошего и светлого.
      Проснулась я внезапно, за окном было темно, только был виден свет одинокого фонаря, стоящего на улице недалеко от нашего забора. Окно в моей комнате было открыто. Перевернувшись на другой бок, я укрылась потеплее одеялом и закрыла глаза. Скоро рассвет, и от окна потянуло холодом.
      -- Ой, мамочка!
      От странного полустона-полукрика я вскочила, села на кровать и замерла, прислушиваясь. Не могла же я ошибиться, на улице кто-то кричал. Схватив свою одежду со стула, я стала лихорадочно одеваться, распахнула дверь своей комнаты и бросилась в коридор. Навстречу мне из своей комнаты, кутаясь в длинный халат, вышла Мила.
      -- Саша, что случилось? Мне показалось или кто-то кричал? Ты слышала крики?
      -- Я не поняла. Кажется, кто-то кричит на улице.
      -- Куда вы собрались? -- раздался голос Максима со второго этажа. Полностью одетый, он стоял у лестницы, ведущей вниз.
      -- На улице кто-то кричит. Мы хотели пойти посмотреть.
      -- Может быть, вы позволите мне это сделать?
      -- Мы сами в состоянии.
      -- Саша, не дерзи.
      Я замолчала, не желая затевать спор с начальником. Он прошел на веранду, не зажигая свет, открыл входную дверь и неслышно вышел на улицу. В доме стало очень тихо, мы с Милой затаили дыхание, прислушиваясь к тому, что происходило на улице. Через несколько минут я не выдержала и молча двинулась к выходу.
      -- Ты куда? Он же сказал нам оставаться здесь.
      -- Мила, сиди тихо. В случае чего беги к Николаю за помощью.
      -- Куда ты?!
      -- Пойду только взгляну, что там такое. Вдруг ему помощь нужна.
      -- Саша, я боюсь.
      -- Я скоро.
      Можно подумать, что мне не было страшно, и я не боялась. Но сидеть на темной даче и не знать, что случилось на улице, для меня было еще страшнее. Я осторожно приоткрыла дверь и выскользнула на улицу. Мои глаза сразу привыкли к темноте, я даже разглядела дорожку, идущую между кустов к калитке. Теперь понятно, почему Максим не стал включать свет на веранде. Дом казался спящим. Милу, стоящую на веранде, прижавшись лицом к стеклу, было почти не видно. Я стала осторожно пробираться к забору. До меня донеслось только неясное бормотание и какая-то возня. Однако на драку это совсем не походило. Где же Максим? Куда он делся?
      На улице было тихо. Осторожно выглянув из-за калитки, я увидела Максима, стоящего на дороге. Вот он наклонился, разглядывая что-то в канаве. Я подошла к нему.
      -- Что ты здесь делаешь? Где я сказал тебе находиться?
      -- Ты что командуешь, как ефрейтор на плацу? Где хочу, там и хожу. Что случилось?
      -- Да вот...
      Максим как-то неопределенно махнул рукой в сторону канавы. Я подошла поближе и увидела длинные белые ноги. В канаве в самой нелепой позе лежала женщина.
      -- Я попытался ее разбудить, поднял на ноги, сказал, куда идти, пошел уже домой, а она опять завалилась.