Отступив на шаг, Мак послал вперед обе руки, и двери тотчас отворились, параллельно проему, вглубь коридора, освобожденные одновременно и от замка, и от петель. Не будь противоположной стены, они определенно шлепнулись бы на пол, произведя страшный шум, однако стена пришлась весьма к месту, и двери всей своей плоскостью вполне нормально пристали к ней, словно бы иначе никогда не было.
      Некоторый шум все же произошел, и хозяйка, понятно, пожелала узнать, отчего он. Увидев в проеме Мака, девушка, которая и была здешней хозяйкой, ударила в ладоши и громко закричала:
      - Браво! Браво!
      На эти ее крики прибежали еще девушки, которые тоже закричали сначала "браво!", а затем, когда выяснилось, что двери никто не отворял новому гостю, а он сам попросту высадил их, запели в один голос известный марш:
      Оц, тоц, перепертоц, киберы здоровы!
      Оц, тоц, перевертоц, кушают компот!
      Мак, совершенно потрясенный, уже приготовился к бегству, однако, хозяйка дома ухватила его за руки, подпрыгнула и, совершив немыслимый курбет, вскочила ему на плечи. Ее друзья тут же последовали за нею и повисли кто как изловчился на госте.
      Мужчины, которые чуть замешкались в гостиной, теснились теперь в коридоре и громко рассуждали, что держать одновременно двенадцать человек - это сущий пустяк, и никакой особой силы здесь не требуется, поскольку при таком пространственном распределении тяжести возникает множество векторов, и эти векторы почти полностью уничтожают друг друга.
      Мак со своим грузом едва протиснулся сквозь толпу мужчин и вышел на середину огромной, метров десяти в длину, гостиной. Девушки продолжали виснуть на нем, громко, будто они хотели при этом уязвить кого-то, восхищаясь его по-настоящему мужской силой.
      Молодой человек, по имени Мур, первый отозвался на оскорбительные намеки и заявил, что в наш век, когда каждый может обзавестись домашней атомной электростанцией, по меньшей мере, странно и непрактично превозносить физическую силу индивидуума.
      - Человека сделала человеком не его физическая сила, просто, безо всякого нравоучения закончил Мур, - а его интеллектуальное превосходство.
      Молодые люди, протирая очки, сказали, что мысль Мура верна в своей основе и единственное, в чем она нуждается, - это более развернутое изложение. После такой оговорки вполне уместно было перейти к более развернутому изложению, однако этому помешало следующее обстоятельство: хозяйка дома внезапно спрыгнула, да так ловко, что остановилась, как вкопанная, в пяти сантиметрах от Мура, выпрямила правую ногу и подсекла молодого человека у щиколотки.
      Мур упал на спину, затем встал на четвереньки и, разыскивая свои небьющиеся очки, возразил, что прием самбо-W, которым воспользовались против него, - тоже приобретение человеческого интеллекта, потому что ни одно животное, даже окапи, не знает самбо-W, и, стало быть, главный тезис - о примате интеллекта - остается незыблемым.
      Хозяйка дома помогла Муру сыскать очки и встать на ноги. Мур нисколько не нуждался в этой помощи и решительно отказывался от нее, но хозяйка дома стояла на своем: она утверждала, что помощь, хотя и представляется физическим действием, - тоже приобретение интеллекта, а вовсе не примитивная мышечная сила.
      Тем временем Мак попытался стряхнуть с себя живой груз, который, как замечено было еще в сказках Шехерезады, по истечении некоторого времени обнаруживает стремление закрепиться навсегда в своем выгодном положении. Освободиться оказалось, однако, много труднее, чем можно было судить по первому впечатлению, к тому же Мак не обладал смекалкой хитроумного Синдбада. В этих условиях ему пришлось воспользоваться примитивной физической силой, чтобы избавиться от объятий, утративших уже не только свое первоначальное очарование, но и свою безобидность.
      Вторая попытка принесла Маку удачу. Барахтаясь на полу, девушки негодовали на австралопитека, которому бог дал силу, но не дал разума. Хозяйка вступилась за Мака, причем это было не формальное заступничество гостеприимства, а очень искренний, очень личный порыв.
      - Кто против моего гостя, - недвусмысленно объявила она, - тот против меня.
      Мужчины деловито, без лишнего пафоса, воскликнули "браво!", девушки же единодушно заметили, что такая поддержка вовсе не говорит в пользу женщины - скорее даже наоборот. Почему именно наоборот, они не объяснили, тем не менее мужчины понимающе заулыбались, хотя всячески делали вид, будто этот обмен мнениями - сугубо внутреннее дело женщин и никакого касательства к ним, мужчинам, не имеет.
      Один Мак сохранял простодушный вид человека, который в самом деле ничего не понимает. Со стороны казалось, что он, несмотря на поддержку хозяйки дома, чувствует себя одиноким в обществе незнакомых людей. Мур подошел к нему, положил руку на плечо и тепло сказал, что здесь все свои и пусть он, Мак, чувствует себя, как дома.
      Последние слова - насчет дома - произвели на Мака странное действие: вдруг, как будто под ногами у него сработала пружина, он взлетел под потолок, ухватился за люстру левой рукой, стремительно, вроде акробата, работающего под куполом цирка, завертелся вокруг своей оси и во мгновение, когда, казалось, ничто уже не остановит его, перелетел на шкаф, оттуда - на книжные полки, так что все ахнули, затем вернулся опять на люстру.
      Все это представлялось в высшей степени невероятным - девушки и мужчины воскликнули хором: не может быть! - но поскольку это все же было, а в здешнем доме к фактам относились уважительно, возникла прямая необходимость дать разумное толкование явлению, которое исключительно по внешним признакам представлялось невероятным, на самом же деле не содержало в себе ничего сверхъестественного.
      - Никакой проблемы здесь нет, - убедительно заявил Мур, а вся проблема состоит в том, чтобы правильно использовать амплитуду оси люстры. Прошу...
      С этими словами Мур очень ловко подпрыгнул и ухватился левой рукой за люстру. Люстра тотчас пришла в беспорядочное движение, Мур, управляя своим телом, пытался вернуть ей устойчивость, чтобы задать нужную амплитуду, но тут случилось непредвиденное: люстра, будто вселилась в нее одновременно дюжина чертей, взялась раскачиваться самым нелепым образом. После третьего захода стало уже совершенно очевидно, что вся эта пляска вовсе не так уж нелепа, поскольку цель у нее вполне определенная - сбросить человека на пол. Мур в ярости закричал: "Она кусается!" Слова эти вызвали взрыв смеха, неуместность которого обнаружилась почти сразу, едва Мур передал новую информацию: люстра щипается! Девушки поправили Мура - не щипается, а щиплется! - но главное, как бы это ни называли словами, оставалось неизменным: люстра вела себя, как злобное, имеющее свою собственную волю живое существо. Не удивительно, что теперь можно было ожидать от нее чего угодно, и, когда Мур шлепнулся на пол, произведя грохот, у всех была лишь одна тревога: жив ли Мур?
      Мур был жив, более того, он немедленно вскочил на ноги и принялся доказывать, что люстра вела себя противно всяким законам не только ньютоновой, но даже релятивистской физики, в то время, как его собственное поведение строжайше отвечало этим законам.
      Хотя первый тезис - насчет противоестественного поведения люстры - нуждался в пояснении, никому не пришло в голову спорить с Муром, так как познания его в физике, а следовательно, и уважение к ее законам, были общепризнаны.
      - Гопля! - воскликнул вдруг Мак, хватаясь за люстру.
      Люстра опять пришла в беспорядочное движение, и Мур радостно закричал:
      - Смотрите, смотрите, вы видите, как она качается! Неправильно качается!
      Теперь уже все видели, что люстра и впрямь не то, чтобы открыто пренебрегает правилами классической механики, но как-то обходит их. Оставалось, правда, непонятным, почему ей не удается взять при этом верх над Маком, но тут Мур заметил, что и Мак не знает законов механики, притивопоставляя, таким образом, неосведомленность произволу, а поскольку и то и другое - родные дети невежества, все становится на свое место.
      Мак, выпячивая губы, раскачивался на люстре, вроде бы вовсе не о нем шла речь, когда вспоминали невежествй.
      - Странно, - пробормотала хозяйка дома, - Мак - инженер, правда, электроник, но не мог же он ничего не слышать о классической механике.
      - Ничего странного не вижу, - спокойно возразил Мур, академик Потс, сверхспециалист по нижней челюсти, утверждает, что нет большей профанации, чем посягательство одного стоматолога и на нижнюю, и на верхнюю челюсти.
      Разумеется, Мур был совершенно прав, и едва ли имелась настоятельная необходимость ссылаться на авторитет академика Потса, чтобы отстоять права специализации, не говоря уже о том, что неведение Мака было очевидно и убедительно, как всякий факт.
      - Кстати, - предложил Мур неожиданно, - ultima ratio: как Мак объяснит то обстоятельство, что люстра выдерживает вес его тела, брошенного с огромной скоростью, хотя известно, что обыкновенно люстры не выдерживают действия даже собственной своей тяжести?
      Верно, случаев таких было множество, и ссылка на сверхпрочные крепления, к которой мог бы сейчас прибегнуть Мак, лишена была резона. Впрочем, Мак вообще уклонился от ответа, и Мур, когда истекло положенное время, подвел итог:
      - Объяснения нет - что и требовалось доказать.
      Девушки, восхищенные находчивостью и неотразимой логикой Мура, смотрели теперь на Мака другими глазами - не только прежнего восторга, даже простого удивления, простого интереса в них не было.
      Мак улыбался, скаля зубы, улыбка его была жалка, и сам он был жалок, как развенчанный факир, который под лучом интеллекта предстал в своей подлинной роли - посредственного жулика. Ощущение было такое, что слово это - жулик - уже висит в воздухе и вотвот прозвучит въявь.
      Хозяйка дома, которая, по сути, несла вместе со своим Маком ответственность за мнимое чудо, поспешила разрядить атмосферу комплиментом Мурову гению и обращением в шутку всей этой истории.
      - Браво! - воскликнула она. - Хип, хип, Мур!
      Мужчины, которые всегда опережают женщин, когда возникает нужда в компромиссе, немедленно поддержали хозяйку. Видимо, в этом пункте событие должно было вполне исчерпать себя, однако в гостиную внезапно влетела мадам Эг и подняла отчаянный крик. Чем именно был вызван крик - то ли тем, что Мак позволил себе преступное легкомыслие в обществе посторонних женщин, то ли самим фактом пребывания Мака на люстре, - определить было трудно, но, в конце концов, это и не столь существенно: главное - сам крик, отчаянный, чуть ли не душераздирающий.
      В первое мгновение Мак оцепенел. Этого мгновения оказалось достаточно для Эг: подпрыгнув, она ухватилась за ноги Мака и даже сделала попытку взобраться к нему на спину.
      И тут произошло нечто уже прямо возмутительное: Мак с силой оттолкнул люстру, устремись в сторону дверей, мадам же, повиснув у него на ногах, продержалась каких-нибудь три-четыре метра в воздухе и шлепнулась на пол.
      - Не понимаю, - произнесла в полном недоумении хозяйка дома, - откуда она узнала, что Мак именно здесь находится.
      - Действительно, - подтвердил Мур, - это совершенно непостижимо.
      В гостиной воцарилась тишина - люди мучительно раздумывали, пытаясь объяснить необъяснимое, - и вдруг хозяйка воскликнула:
      - Эврика! Метрах в двадцати от дома, на песочной площадке, играл мальчик. Ему года четыре. Он лепил солдатиков... нет, не солдатиков, а просто каких-то человечков. Он не смотрел в нашу сторону, но боковым зрением он мог совершенно бессознательно зафиксировать мое движение к парадному. Потом я крикнула Маку с девятнадцатого этажа. Он мог услышать этот крик. Далее он увидел, как Мак побежал в парадный, сообщил об этом ей, - девушка повела носком в сторону лежащей на полу женщины, - после чего ее действия не содержат уже ничего загадочного.
      Гости молчали: чтобы осмыслить гипотезу, которую хозяйка только что предложила, требовалось время.
      Между тем Эг пришла в себя, приоткрыла глаза и слабым, как после долгой болезни, голосом спросила, где она, но, не дожидаясь ответа, сама тут же и ответила:
      - Мак находится здесь. Мне сказал об этом мальчик, который играл на песке. Мальчику года четыре, он лепил солдатиков... нет, не солдатиков, а просто каких-то человечков.
      - Гениально! - восхищенно развел руками Мур. - Это по-настоящему гениально, Ди!
      Ди, хозяйка дома, смущенно пожала плечами и возразила, что ничего гениального в своей гипотезе не находит, поскольку для ее разработки она располагала огромным материалом, и любой другой мог бы сделать это ничуть не хуже.
      - Где Мак? - по-прежнему слабым голосом спросила Эг. Куда вы девали Мака?
      - Не хотели бы вы подняться? - очень вежливо обратилась к ней Ди.
      Эг не ответила, и тогда Ди сказала ей:
      - Извините, это, конечно, ваше личное дело - мы просто хотели помочь вам.
      Мадам, изнуренная нескончаемыми испытаниями дня, пролежала в состоянии полузабытья порядочно времени, точнее, до той минуты, когда в гостиной появился доктор. Люди в гостиной были заняты своим делом - они пробовали воспроизвести некоторые трюки Мака, - и на доктора не обратили никакого внимания.
      Доктор опустился на колени у головы мадам Эг и горячо прошептал:
      - Как я счастлив, что нашел вас! Я заходил к вам в дом там никого нет. Вы не совсем здоровы, я перенесу вас.
      Эг подтвердила, что она в самом деле не слишком хорошо себя чувствует, но все же не настолько скверно, чтобы утруждать доктора.
      - Нет, - решительно воспротивился доктор, - в таком состоянии вы не имеете права вставать с постели.
      Насчет постели доктор допустил обычную профессиональную оговорку и не было никакой надобности поправлять его. Впрочем, очень возможно, что Эг и не заметила оговорки, поскольку доктор немедленно приложился ухом к ее груди и одновременно нащупывая пульс, взял за руку.
      Прощупав и пропальпировав мадам, доктор окончательно пришел к заключению, что ей ни в коем случае не следует сейчас становиться на ноги. Эг, которая, как и все женщины, крайне небрежно относилась к своему здоровью, попыталась все же подняться, однако доктор, к счастью, опередил ее, так как не только успел взять Эг на руки, но сделал при этом четыре шага к двери, вернее, к проему, поскольку дверь еще не воротили на место.
      Коридор миновали благополучно, хотя по пути доктора дважды качнуло, и мадам едва не ушиблась головой о стену.
      - Доктор, - проговорила она совсем слабым голосом, - мне показалось, что стены падают на меня. И потолок тоже. Скажите, доктор, это не очень опасно?
      Доктор, как человек науки, обязан был говорить правду и только правду, и он не скрыл, что это очень опасно, когда стены и потолки падают на людей. Например, при известном обвале в брюссельском универмаге погибло триста двадцать семь человек, а в Мегаполисе-Атлантик - вчетверо больше, причем реанимация, возвращение жизни, удалась лишь в половине всех случаев, так что Эг теперь сама может судить о степени опасности.
      - Но, - воскликнул доктор, - какое отношение все это имеет к нам!
      Эг хотела сказать "никакого!", но не успела: доктора еще раз качнуло, в этот раз уже не в коридоре, где были стены, а на площадке, возле перил, и внезапно стало темно. Перед этим что-то грохнуло и сверкнула молния. Впрочем, еще до молний в глазах у Эг появилось ощущение, будто в нее пальнули стеклянной шрапнелью. Первым пришел в себя доктор.
      - Наши предки, - сказал он задумчиво, - были правы: от сумы да от тюрьмы не отрекайся. Кто бы мог думать...
      Мадам Эг, хотя она и очнулась позднее, успела уже разобраться в ситуации, и, если доктор получил только две оплеухи, то причиной этому было вовсе не бессилие мадам, а неудобное положение ее тела: при падении доктор не успел изловчиться и оказался сверху.
      - Интеллектуал, - торжественно произнесла мадам, - плешивый Геркулес, чего хватаешь на руки женщину! Колосс на глиняных ногах, Голиаф на спичках, голем фикальный, сами бы раньше научились стойку на ногах жать, а потом к другим в скорые помощи наниматься будете!
      - Почему "фикальный"? - удивился доктор. - Фекалия, фекальный - от латинского faex, осадок.
      - Нет, - очень твердо возразила Эг, - иди на фик, на фик мне это надо, пошли его на фик - все так говорят, значит, фикальный, а не фекальный.
      - Послушайте, - схватился за голову доктор, - но ведь здесь имеет место простое оглушение согласного "г" в конце слова, и хотя у этого термина просматривается звуковая и смысловая близость с латинским faex, этиология их все же различна. Совершенно различна.
      - Уберите руку! - вдруг прервала доктора мадам. - Кому я сказала: уберите руку, этиология.
      Доктор вначале не понял причины внезапного гнева мадам, но теперь, когда она повторила сказанное им слово, он с ужасом заметил, что допустил грубейшую ошибку, спутав медицинскую этиологию с лингвистической этимологией. Собственно, врачу можно было бы простить подобную обмолвку, но для женщины, которая столько пережила за один день, такое великодушие было уже свыше сил.
      - Уберите руку! - закричала она в третий раз. - Мак, он меня трогает! Ма-ак!
      В гостиной услышали крик и вышли на площадку:
      - Мака здесь нет. Он ушел отсюда тринадцать минут назад. Извините, пожалуйста.
      - Ма-ак! - опять позвала мадам.
      Из гостиной больше не откликались, потому что ничего нового о Маке за это время не узнали, заявиться же к человеку просто для того, чтобы вторично сообщить ему, что вы ничего по-прежнему не знаете, - пустая трата времени.
      - Доктор, - сказала Эг, - подайте же руку: я хочу подняться.
      Доктор протянул обе руки, мадам встала и попросила проводить ее домой: она посидит в кресле, чтобы хоть немного восстановить силы.
      - Негодяй! - гневно закричала Эг, едва они ступили за порог.
      От неожиданности доктор прянул назад.
      - Негодяй! - повторила она дрожащим от волнения и обиды голосом. - Ты сидишь себе на шкафу и спокойно жуешь бананы в то время, как я...
      Мадам залилась слезами, и тут только доктор понял, что негодование ее вовсе не ему адресовалось, что зря он поспешил ретироваться, хотя, если быть последовательным, что в этом мире делается зря!
      Сидя по-турецки на шкафу, Мак в левой руке держал банан с распущенными, как лепестки восковой лилии, полосами кожуры, а правой нещадно дергал себя за волосы, шарил под мышками и в других местах.
      - Господи! - ужаснулась Эг. - Банан он держит в обнаженной руке, без салфетки, и еще чешется, как дикий бабуин, на глазах у людей.
      Мак внимательно слушал жену, но слова ее подействовали на него самым неожиданным образом: он стал спешно обдирать бананы и распихивать их по карманам.
      Дав выход своему ужасу, мадам Эг успокоилась, скрестила на груди руки, склонила голову и тихо, с теплым материнским укором, произнесла:
      - Мак, ты окончательно впал в детство. Посмотри на себя на кого ты похож! Доктор, доктор, взгляните на него - на кого он похож!
      Дверь оставалась отворенной, доктор сделал несколько шагов вперед, остановился рядом с мадам, на мгновение задумался, а затем решительно поставил диагноз:
      - Это не рецидив детства, инфантильность здесь ни при чем: просто ваш супруг вообразил, что общественным приличиям требуется очередная пощечина, и эту пощечину должен дать именно он. Ничего страшного, Эг: мораль, как и все живое в нашем мире, нуждается в санитарах и золотарях.
      Мак смотрел на доктора не отрываясь. В глазах у него, вроде кто-то ударял куском стали о наждак, взлетали искорки, волосы на темени заметно напряглись, ушные раковины нервно вздергивались, хотя по утверждению специалистов человек давно уже утратил способность не только выражать свои чувства ушами, но и просто шевелить ими.
      Мадам и доктор Горт расхохотались, наблюдая эту преуморительную пантомиму. Доктор в угаре восторга даже схватил мадам за талию и закричал:
      - Смотрите, смотрите, да ведь он потрясающе работает антропоида!
      - Актер! - твердила взахлеб Эг. - Мой Мак - великий актер!
      После этих слов, которые, в сущности, были комплиментом, Мак чуть привстал, запустил обе руки в карманы, секунду помедлил, будто прицеливаясь, и в следующее мгновение доктор корчился уже под градом очищенных бананов на полу.
      Эг была настолько потрясена, что не могла произнести вначале ни слова. Даже отчаянный вопль доктора - помогите! помогите! - бессилен был против овладевшего ею столбняка.
      Наконец чудовищным усилием она воротила себе способность произносить слова и крикнула:
      - Мак, где ты взял столько бананов!
      Мак продолжал свое дело и не отвечал. Впрочем, Эг и не задавала вопроса: она просто была поражена несметным количеством бананов, которые вдруг, как яйца у циркового иллюзиониста, оказались под рукой у Мака.
      Между тем, никакого чуда в этом не было, и мадам совершенно зря не потребовала объяснения, которое, очень возможно, весьма серьезно повлияло бы на все последующие события.
      Доктор уже не корчился, и банановое месиво на полу растекалось, как растекается всякое тесто, пока не примет стабильной формы.
      - Мак, - строго произнесла мадам, - если кто-то думает, это эту гадость буду убирать я, то он глубоко ошибается.
      Мадам напрасно беспокоилась: Мак и не думал поручать ей уборку, которая, наряду с переноской тяжестей и другими физическими работами, всегда была исключительным правом мужчины.
      Спрыгнув со шкафа, Мак подошел к месиву, разворотил его ногой, поднял доктора на руки и понес его к двери.
      - Мак, куда ты? - испугалась Эг.
      Мак остановился, решительно повернул назад и двинулся к окну. Отворив окно, он отступил на шаг и размахнулся.
      - Безумец! - успела крикнуть мадам.
      III
      Профессор Аций Вист молоточком ударил Мака по коленкам, по локтям, приказал вытянуть вперед руки, показать зубы, закрыть глаза и ткнуть кончиком указательного пальца в кончик носа, открыть глаза и посмотреть ему, профессору Ацию, прямо в зрачки, повернуться пять раз влево, семь раз вправо и пройти по прямой до двери и обратно.
      Когда пациент воротился на место, откуда он начал свое движение, профессор велел ему обратиться лицом к свету, поднял кверху палец и стал водить этим пальцем у него перед носом. Пациент должен был следить за пальцем неотступно, иначе профессор тотчас возвышал голос, обещая продлить осмотр до бесконечности. Собственно, профессор Аций вполне мог обойтись и без предостережений, потому что Мак был не чета тем взвинченным пациентам, которые, едва у них перед носом вырастал профессорский палец, принимались мотать головой и коситься, как необученный пес перед намордником.
      - Мак, - очень громко сказал профессор, - вы здоровы, как Горгона. Давайте сюда свой бюллетень - я выписываю вас на работу.
      Мак нисколько не возражал, не намекал, что не прочь бы пробюллетенить еще денек-другой, однако профессор Аций Вист по многолетней привычке стал журить его:
      - Ну, ну, хватит дурака валять: отдохнули, порезвились, пошалили - пора и честь знать. Чуть что - шумок в сердце, скрип, звон в ушах, зуд, щекотка под мышками, хе, хе! - немедленно ко мне. Кляняйтесь мадам. Кстати, у вас очаровательная жена. Мне рассказывал наш коллега доктор Горт... виноват, я заболтался: меня ждут больные. Увы, дорогой, Аций Вист нужен многим. Человеческая жизнь еще слишком зависит от случая.
      В лаборатории Мака не ждали. Хим Члек сказал, что теперь он отчетливо представляет себе, как тунгусский метеорит явился на Землю. Мак не откликнулся на шутку и молча прошел к своему гравитометру.
      - Старик, - развел руками Хим, - я же пошутил. Сравнение, конечно, дурацкое, согласен, но это у меня от радости.
      Мак вынул из ящика тетрадь, положил ее перед собой, перелистал, снова полез в ящик, достал линейку, ручку, резинку, разместил их рядом с тетрадкой и задумался.
      - Старичок, - заботливо, желая загладить свою вину, произнес Хим, - ты сегодня не очень-то прихватывайся, пусть восстановится сперва рабочий ритм, а тогда развернешься на полную катушку. С головой у тебя как - все точно по размеру, не свободно, не теснит? Кстати, когда жмет немного, это лучше, чем когда свободно. Пожмет, пожмет - и перестанет, а когда свободно, все время идиотское ощущение, вроде не хватает чего-то. Голая механика, а все-таки неприятно. Тебе кто трансплантацию делал?
      Мак взял ручку, линейку, провел не в полную строку несколько отрезков и опять задумался. Хим пожал плечами, сказал: "Ладно, старик, я молчу", - и занялся своим пи-мезонографом.
      С аппаратом у Хима не ладилось уже второй день. Ковыряясь в его нутре, он говорил вслух разные слова, которые к делу прямо не относились, но вполне согласовались с тем обстоятельством, что персонал лаборатории исключительно мужской по своему составу.
      - Старик, - окликнул он Мака, - посмотрел бы всетаки мою машину: ты же у нас вундер.
      Мак не ответил, даже не обернулся. Хим некоторое время молча смотрел ему в затылок, Мак стал понемногу ерзать, вроде бы видел теменным глазом, что за ним наблюдают, издал какой-то странный звук, не то угрожающий, не то предостерегающий. Хим Члек, сам не зная почему, опустил глаза, махнул рукой, но избавиться от чувства тревоги уже не мог.
      У дверей кто-то затеял возню. Прислушиваясь, Хим напрягся, однако напряжение тотчас оставило его, едва на пороге появился Кир Лук.
      - Старик, - крикнул Хим радостно, - а угадай, кто к нам пришел?
      - Наша мамочка пришла, молочка принесла, - сразу угадал Кир.
      - Не, старик, я всерьез, - обиделся Хим. - Даю голову на отрез, не угадаешь.
      Насчет своей головы Хим определенно поторопился: Кир заметил уже Мака и, если молчал, то по той лишь причине, что не нашел еще соответственных делу слов.
      - Мак, - наконец воскликнул он, - кого я вижу! Не, это сон, это сон - разбудите меня! Эй, люди, вы слышите, я требую: разбудите меня!
      Выкрикивая свое требование людям, Кир одновременно двигался в сторону Мака, причем, по мере приближения, он все шире расставлял руки для объятий. Когда расстояние, разделявшее их, сократилось метров до трех, Мак, который до этого мгновения сидел недвижимо, как истукан, внезапно вскочил, чуть оттолкнувшись, прыгнул через стол и принял боевую позу, которая нисколько не отвечала обстоятельствам.
      Кир был ошарашен:
      - Слушай, как это у тебя с волосами получается! А ну, расслабь их и опять поставь дыбом.
      Мак расслабил, затем, когда Кир сделал шаг вперед, волосы опять поднялись торчком.
      - Не, - сказал решительно Кир, - ты мне больше не друг, если не научишь управлять волосами.
      - Он прав, - подтвердил Хим, - ты нам больше не друг, если не научишь.
      Мак молчал, и тогда оба, Кир и Хим, взялись наперебой растолковывать ему, как это будет колоссально, когда не он один, жалкий солист, а могучая тройка покажет фантасмагорическое ревью "Трио дыбом".
      Боевая поза была уже явно некстати. Мак опустил плечи, волосы, которые до последнего мгновения стояли торчком, улеглись, глаза померкли, руки утратили мускульную жесткость, так что представлялось совершенно уже непонятным, откуда они черпают в нужный момент свою силу.
      - Иллюзион! - воскликнули в один голос Кир и Хим. - Вальпургиева ночь! Мак, назови имя ведьмы, которая сделала тебя человеком, - она получит еще две души.
      Мак улыбался, однако же не произносил ни слова. Кир Лук и Хим Члек, известные в ученой среде своей исключительной выдержкой, вели себя нелепо, как мальчишки, Которые понятия не имеют о главной человеческой добродетели - долготерпении. Со стороны могло даже показаться, будто они совершенно позабыли, что существуют на свете такие вещи, как мужество и стойкость, без которых человек вовсе не человек, и готовы на коленях просить Мака о посвящении в секреты метаморфозы.
      Сцена эта, достаточно унизительная для молодых физиков, наверняка завершилась бы рассекречиванием Маковой метаморфозы, если бы не одно, пустяковое по первому впечатлению, обстоятельство.
      Лаборатория располагалась в южном флигеле института, на двадцать шестом этаже. Уличная пыль не достигала здешних окон, и хозяева лаборатории вполне резонно рассудили, что нет никакого смысла отдавать кондиционированному воздуху предпочтение перед натуральным, пропорции которого определяет сама природа. По этой причине в теплое время года окна в лаборатории всегда были распахнуты настежь и ароматы земли, приносимые южными ветрами, поступали сюда беспрепятственно.
      Случилось так, что в тот самый момент, когда разговор достиг высшей своей точки, подул ветер с юга, весьма умеренный, однако достаточно сильный, чтобы сдвинуть на несколько сантиметров газету и перелистать книгу.
      На столе, перед гравитометром, лежали тетрадки Мака, причем одна из них, в которой несколько минут тому он сделал записи, обращена была правой, то есть открытой стороной, к окну. Когда подул ветер, обложка поднялась, продержалась, трепыхаясь, некоторое время вертикально и наконец отвернулась влево.
      Едва обложка отвернулась, Кир и Хим безо всякого умысла, просто по привычке обученных грамоте людей, прочитали записи. Записи эти были следующие: ма-ма до-ма, Ма-ша мо-ет ру-ки, ко-ро-ва де-ла-ет му, ко-ро-ва да-ет мо-ло-ко. Все буквы были очень крупные, корявые и каждая, даже буква О, которая, по сути обыкновенный, лишь чуть вытянутый, кружочек, была начертана так, вроде бы состояла из нескольких самостоятельных элементов.
      Кир и Хим удивленно переглянулись, снова прочитали Маковы записи и расхохотались. Мак вначале насторожился, но спустя две-три секунды отмел подозрения, присоединясь к товарищам. Правда, смеялся он более сдержанно, нежели они, - не хватался за голову, не захлебывался, не размахивал руками, кланяясь во все стороны.
      Удивительнее всего, что вслед за буйным приступом веселья, безо всякой паузы, явилось чувство грусти. Кир сделал долгий глубокий вздох, напряг ноздри, как будто всерьез намеревался вобрать в себя все молекулы мартовского терпкого аромата, и сказал:
      - Мак, ты великий человек! За окном такое небо, такая земля, за окном мартовские ветры, а мы заперлись в этой камере! Маша моет руки, корова дает молоко, корова говорит му! Мак, ты великий человек!