В дверь позвонили.

Надо же…

– Эй, соседка! – донесся до меня голос Петра Алексеевича. – Эй, у тебя все в порядке? Наташа?

Когда Наталья упала, у меня на секунду мелькнула надежда, что вместе с ее смертью развеется и морок. Меня вспомнят друзья, соседи, сослуживцы…

Нет, не сработало.

Я все тот же человек без прошлого – да еще с ножом в руках и трупом у ног. И ни одна сволочь не поверит, что Наталья сама наделась на нож.

В дверь постучали.

Кешью завыл, лежа у тела Натальи. Пронзительно, истошно – никогда не думал, что он способен выть, даже оплакивая хозяйку…

Да какую, к чертовой матери, хозяйку! Аферистку-самоубийцу!

Кешью взвыл особенно жалостливо. Я даже дернулся к нему, чтобы взять на руки, успокоить (все собаководы советуют этого не делать – но вы когда-нибудь слышали щенячий плач?) Но Кешью сразу же оскалился на меня.

Собака мне не верит.

И никто не поверит.

Меня посадят. А не надо было приходить в чужой дом с ножом!

– Милицию уже вызвали! – донесся из-за двери визгливый голос соседки. – Щас приедут, разберутся!

Была в это голосе такая жажда крови – не обязательно моей, чьей угодно, лишь бы нашлась эта кровь, нашлось о чем сплетничать с подругами по телефону, что я взглянул на нож. А не выйти ли, не зарезать старую стерву? Сделать напоследок доброе дело для человечества. Тварь ли я дрожащая?

Наверное, тварь. Не зарежу. И Наталью бы не тронул, права она была.

Долго ли наша милиция едет на вызовы?

А какая разница… Через окно я не удеру, шестой этаж. У дверей караулит Петр Алексеевич, мужик, при всем его пьянстве и грубости, правильный. Влепит в рожу – тут я и лягу…

– Попал я, Кешью, – сказал я. – И даже ты меня предал!

Кешью рычал.

С его точки зрения он никого не предавал, напротив – как мог защищал хозяйку.

Огибая по дуге собаку я прошел в комнату. Выглянул в окно. Раз уж мир сошел с ума, почему бы у моего окна не возникнуть пожарной лестнице?

Не было никакой лестницы. Зато во двор неторопливо въезжала милицейская машина. Сирена была отключена, но мигалка помаргивала синим.

Вот и все.

Милиция всегда опаздывает к месту настоящих преступлений, зато в моем случае…

В дверь стали звонить непрерывно. Почему-то вспомнилось, как в раннем глупом детстве баловался с друзьями – бегали по подъезду и звонили в чужие звери. Высшим достижением было звонить очень долго, но все-таки успеть убежать до того, как откроется дверь… Потом мы нарвались на мужика вроде Петра Алексеевича, который по квартире ходил очень тихо, по лестнице бегал очень быстро, а пройтись ремнем по жопе малолетнего сорванца считал правильной воспитательной методикой…

Я пошел к двери. Зацепился чем-то за стену, недоуменно глянул на зажатый в кулаке нож. Бросил его на пол. Какой смысл стирать отпечатки пальцев при таком количестве улик?

Звонок надрывался и самым важным казалось прекратить этот звон.

Как во сне я повернул головку замка и открыл дверь.

На меня уставились Петр Алексеевич и Галина Романовна. Похоже, они уже и не ожидали, что дверь откроется. Наверное, я мог бы сейчас рвануться, проскочить мимо них и броситься вниз… прямо в руки милиции.

Петр Алексеевич все еще держал палец на кнопке звонка.

– А-а-а! – протяжно взвыла соседка, уставившись на мои руки. – Кровь, кровь! Убил!

И – вот чего не ожидал – закатила глаза и грохнулась в обморок.

Зато Петр Алексеевич отреагировал так, как я и ожидал. Навстречу моему лицу вылетел здоровенный кулак, мир завертелся и я кулем осел рядом с соседкой.

Почему-то даже уложив меня на пол, сосед продолжал звонить. Или это звенело в ушах? Я потряс головой, пытаясь прийти в себя. Перед глазами почему-то оказалось две пары грубых шнурованных ботинок, все остальное плыло и было не в фокусе. Донесся сквозь звон чей-то суровый голос:

– Прекратите звонить! И нечего своевольничать, рукоприкладством заниматься…

Через меня перешагнули, заглянули в квартиру. И тот же голос, чуть изменившись, добавил:

– Для этого в стране милиция есть.

Ботинки вернулись – и один из них со всего маху ударил меня под ребра. С каким-то неожиданным облегчением я закрыл глаза и провалился в беспамятство.

В маленькой зарешеченной клетке милицейского «УАЗа» воняло хлоркой. Едкая вонь навевала унылые мысли о казенном доме, муниципальных больницах и прочих местах, где требуется перебить запах нечистот и уменьшить число микробов.

Я пришел в себя лежа на железном полу, скорчившись в три погибели. Руки были скованы за спиной.

К моему удивлению машина стояла. Мне очень смутно вспомнилось, как меня протащили по лестнице, одели наручники и зашвырнули в «клетку». Видимо, собирались везти в отделение? Или куда там везут задержанных с поличным убивцев…

Но машина по прежнему стояла – я почему-то был в этом уверен – возле моего дома. Моего бывшего дома.

Изгибаясь всем телом я встал. Заглянул в зарешеченное окошечко двери. Стекла за решеткой не было. Воздух свободы был свежим и чистым после дождя. Поблескивали в свете фонарей мелкие лужи.

Да, все верно. «Уазик» стоял у подъезда. Рядом появилась еще милицейская «Волга». Собирают улики?

А меня на время оставили в покое?

Что-то было в этом неправильное. Либо вези в участок, либо допрашивай над свежим трупом, к чему полумеры…

Из подъезда вышли двое. Один, похоже, обычный пэпээсник, возможно тот самый, что бил меня ногами. А другой в штатском. Следователь, поднятый с постели?

– …бытовуха, – донеслось до меня. – Торговка с рынка, привела хахаля…

– Разберемся, – мрачно сказал человек в штатском. – Ладно сержант, спасибо за службу. Можете ехать… Да! Кто там у вас сидит?

Он мотнул головой в сторону уазика.

– Там? – милиционер вроде бы задумался. – Пьянь какая-то.

– Где задержали?

– У метро, – как-то не очень убедительно сказал мент. – Давно уже. Да нет, не ваш клиент.

Человек в штатском вернулся в подъезд. А пэпээсник подошел к уазику. Я присел на пол. Сердце зачастило. Неужели… Да нет, не может быть!

Где-то рядом щелкнула зажигалка, потянуло сигаретным дымком. Потом хлопнула дверь машины и кто-то сказал:

– Ну что там, старшой? Я прикемарил малость…

– Нож нашли, отпечатки сняли… Будешь?

– Давай.

Снова щелкнула зажигалка. Дымок стал гуще. Я не выдержал и попросил:

– Мужики, дайте сигарету…

Некоторое время никакой реакции на мои слова не было.

Потом сержант спросил:

– Слушай, а где мы его подобрали? Все из головы вылетело…

– У метро, вроде, – подумав, сообщил водитель. – Или во дворах, на детской площадке?

– Вроде как воспитывать его пришлось, – продолжил сержант. – Черт, с этой работой…

Дверь с грохотом открылась. Два милиционера неприязненно, но без особой ненависти уставились на меня.

– Мужики, дайте закурить, – попросил я.

– Проспался? – спросил сержант.

Я униженно закивал.

– Кури.

Мне в зубы всунули мятую мальборину. Поднесли огоньку. Я жадно затянулся и, пьянея от никотина и собственной наглости, спросил:

– Долго ездить-то будем? Меня скоро и в вытрезвитель не примут.

Водитель заржал:

– А что, так рвешься?

– Совсем не рвусь, – признался я. – Жена убьет. И так скандал будет, ревнивая она у меня, а если в вытрезвитель залечу…

– Повернись, – велел сержант, затаптывая окурок.

Я с готовностью повернулся. Получу дубинкой по башке или…

С меня сняли наручники.

– Иди домой, гуляка, – беззлобно сказал сержант. – Девку тут зарезали… не до тебя сейчас. Кому-то горе, а кому-то удача.

Я выпрыгнул из машины. Стал растирать затекшие руки. Заметил пятна крови на рукаве – и спрятал ладони в карманы. Сказал:

– Спасибо большое. Что б я еще так нажирался…

– Ну-ну, – скептически произнес сержант. Все-таки в его взгляде оставалась недоверчивость. Его что-то смущало… едва-едва, но смущало. – Где мы тебя подобрали-то, помнишь?

– У метро, во дворах, – с готовностью ответил я. И начал переминаться с ноги на ногу, как человек, мечтающий отлить. Особо притворяться не требовалось.

– Доберешься сам?

– Мы же в Медведково? – я начал озираться. – Ну да, конечно! Спасибо!

– Ты там не нагадил? – вдруг встрепенулся водитель. Бдительно осмотрел клетку и подобрел. – Ладно, вали к своей ревнивой…

Милиционеры смотрели мне вслед, пока я уходил. Вполне равнодушно смотрели. Не было им больше смысла возиться с подобранным у метро пьяным, вести его, уже пришедшего в себя, в вытрезвитель…

Это что же получается?

Я уже совсем никто?

Я могу убить – и через час… часы остались? Остались и даже не разбились. Через два часа задержавшие меня менты уже не помнят, где и когда меня задержали…

Ноги сами вынесли меня в подворотню. Я подошел к углу, расстегнул ширинку. Что уж теперь, после всего случившегося…

Я стал идеальным преступником. Могу воровать, грабить, убивать. Меня не запомнят никакие свидетели. Если не убьют при задержании – то отпустят.

Ребра, кстати, болели. Переломов, наверное, нет, а вот ушибы или трещины – запросто.

Но в карманах остались деньги и ключи от родительской квартиры, на руке – часы, на поясе – мобильный. Все в порядке. Полпервого ночи. Еще успею доехать к родителям на метро. Вымыться, чего-нибудь съесть и подумать, что делать дальше.

Преступником я быть не хочу. Даже идеальным.

Но что я могу сделать? Наталья мертва – и у меня не осталось ни одной ниточки к прошлому.

Только ключи от родительской квартиры.

Я вертел их в руках, выходя из подворотни на улицу. И когда металлический ключ переломился у меня в пальцах, ничуть не удивился.

Этого следовало ожидать.

Глава 6

Супермаркеты придуманы для многодетных семей. Круглосуточные супермаркеты – для мизантропов.

Нормальный человек не отправится среди ночи за покупками в огромный мультиплекс. Бутылку водки для продолжения пьянки проще купить в магазинчике у метро. Набирать полную тележку продуктов во втором часу ночи – удел людей, мечтающих жить на необитаемом острове.

Я стоял у молочных витрин, изучая бесконечные ряды йогуртов. Есть не хотелось, а нести продукты было попросту некуда. Но мне хотелось оказаться среди цивилизации – в ее самом вульгарном, товарном воплощении. Жратва, выпивка, бытовая электроника, дешевые тряпки. Негромкая музыка из невидимых громкоговорителей. Редкие покупатели, беззвучно бродящие по залу.

Вот молодой человек набивает тележку пакетами с молоком и картонными упаковками яиц. Кто это? Сумасшедший едок омлетов? Менеджер ресторана «Млеко-яйки»? Изобретатель новой чудо-диеты?

А кто этот просто одетый мужчина, сосредоточенно изучающий журналы по элитной недвижимости? Эксцентричный миллионер, присматривающий особняк на Рублевке? Нищий архитектор, не желающий отставать от новых тенденций в дизайне? Мазохист, которому хочется увидать, как живут сильные мира сего?

Ну, с парочкой, что прихватила в зале две бутылки шампанского и коробку конфет, а на кассе – пачку презервативов, все понятно. Вот только еще одна сопутствующая покупка, рулон туалетной бумаги, выглядит в корзине смешно и неуместно.

Я положил в свою тележку фляжку дешевого дагестанского коньяка. Подумал и добавил плитку шоколада и бутылку минералки. Можно всю ночь провести в торговом зале, охрана, скорее всего, на меня внимания не обратит. У маленького кафетерия в супермаркете есть туалет, я его уже посетил и долго отмывал с рук следы крови. Но смысл здесь оставаться? Проще сесть на лавочку перед супермаркетом и дать бой всем проблемам традиционным русским способом…

Идти мне некуда. Звонить некому. Даже родителям. Нет у них больше сына по имени Кирилл, уверен.

Я медленно двинулся к кассе. Кредитная карточка пока цела, но без паспорта ничем мне не поможет. Зато наличные пока не собирались рассыпаться. Вот ведь гадость какая, вопреки всем пословицам деньги оказались надежнее друзей!

За пересчитыванием на ходу купюр меня и застал телефонный звонок.

Сейчас, когда мобильные телефоны играют любую музыку, от Бетховена до «Умы Турман», самый оригинальный звонок – это простой «дзинь-дзинь». Как в старых телефонах, где еще не было никаких микросхем, а всего лишь барабанил по чашечкам звонка маленький молоточек.

Я достал трубку и уставился на надпись «номер засекречен».

В общем-то ничего эта надпись не значит. Вовсе не обязательно звонит президент или иная большая шишка, чей номер смертным знать не положено. Обычный сбой определителя…

– Алло, – сказал я.

– Кирилл.

Не вопрос, скорее утверждение. Сильный мужской голос, в меру властный и доброжелательный.

– Да.

– Запоминай путь. Метро Алексеевская. Сразу из метро – направо. Вниз по лестнице. Идешь по тропинке между домами…

– Кто это говорит? – воскликнул я. – Что вы хотите?

– Запоминай путь.

– Я никуда…

– Как угодно.

Невидимый собеседник умолк.

– Алло? – осторожно спросил я.

– Запоминай путь. Метро Алексеевская…

Я сдался.

– Послушайте, просто назовите адрес!

– Запоминай путь.

Не знаю, чем бы закончился этот разговор, остановись я в зале. Мог бы и упереться, отказаться ехать неизвестно куда. Но я продолжал идти – и обнаружил, что миную кассиршу. Девушка равнодушно смотрела сквозь меня.

Я сделал еще шаг, прокатывая тележку сквозь рамку сигнализации. Раздался тревожный писк. Девушка вздрогнула, ее взгляд сфокусировался на мне.

– Не спите, – сказал я, откатывая тележку назад и выкладывая на транспортер кассы свои покупки.

И добавил в трубку:

– Подождите секунду. Я включу диктофон.

Машину я поймал с огромным трудом. То ли никому не хотелось среди ночи и под снова зарядившим холодным дождем сажать пассажира, то ли меня совсем перестали замечать. Судя по продавщице в супермаркете – второе.

Наконец остановился старый жигуленок, для разнообразия – с русским водителем. Для себя я решил, что желание заработать способно преодолеть любую чертовщину.

За последние полтораста рублей я доехал до Алексеевской. Перешел проспект Мира по переходу – даже в два часа ночи там было довольно многолюдно. Теснились кучкой легко одетые ярко накрашенные девицы. Торопились домой пассажиры последних поездов. Подошел к метро – на вход станция уже не работала, но люди еще понемногу выходили.

Вниз по лестнице и между домами…

Чем дальше от метро, тем безлюднее становилось вокруг. Даже в теплый летний день мало кто гуляет в третьем часу ночи. Что уж говорить о холодной дождливой осенней ночи!

Я шел, временами доставая телефон и прослушивая запись на диктофоне. Никогда не считал себя мастером ориентирования в городе, но кроки мне дали на удивление четкие. Налево – здание милиции. Проходим мимо, сворачиваем…

Безумный день!

С утра у меня еще была какая-то вера в обыденности происходящего. К вечеру стало ясно, что банальными бандитами ситуацию не объяснить.

Потом предполагаемая аферистка покончила с собой. Я был бит справедливо возмущенными гражданами и доблестными защитниками порядка – после чего отпущен.

Получил звонок непонятно от кого – и пошел в ночь неизвестно куда.

Ну не идиот ли?

Очередная порция ориентиров вывела меня к длинному сталинскому дому. Если я правильно понял, то за ним будет какая-то мелкая станция полуживой железнодорожной ветки. Последний ориентир.

Удивительно, но мне совсем не было страшно. Бить меня сегодня уже били, а убивать – после всего произошедшего – просто нелепо. Хоть я и очень себя люблю, но прекрасно понимаю – не стоит моя жизнь и мое имущество таких усилий.

Скорее мне было интересно.

А раздражал больше всего дождь, припустивший с новой силой и ставший совсем холодным.

Когда я обогнул дом и вышел к станции ноги у меня промокли насквозь, куртка стала влажной и тяжелой, джинсы облепили ноги холодными компрессами.

И что хорошего тут меня ждет? Даже не станция, платформа. Крошечная будочка кассы – закрыта, тускло светит лампочка над дверью. Два павильончика магазинов, оба ярко освещены, на одном гордо написано «круглосуточно», но дверь тоже закрыта, сквозь стекло просвечивает табличка «перерыв 15 минут».

Я последний раз включил диктофон, прижал мобильник к уху.

«Стань лицом к круглосуточному магазину. Повернись направо. Пройди тридцать шагов» – сообщил чужой вежливый голос.

Я встал, повернулся и пошел – в чахлую лесополосу, тянущуюся вдоль насыпи с путями. К подошвам липла размокшая глинистая земля, с голых веток сыпались каскады брызг. Из темноты проступила приземистая кирпичная башня. Вдоль железки полно таких старых водонапорных башен. Наверное, их строили еще во времена паровозов, заполнять огромные котлы…

Впрочем, на этой башне белым кирпичом был выложен год: «1978». Паровозов в ту пору уже не водилось. Хотя один друг мне рассказывал, что паровозы до сих пор стоят в депо, законсервированные – на случай войны или прочих катаклизмов нет более надежного транспорта.

– Ау-у! – негромко позвал я. – Кто звал меня?

Тишина. Сеет с неба холодный дождь, спят в своих кроватях добропорядочные граждане, пьют на кухнях алкоголики и интеллигенты, в подвалах и на чердаках пригрелись бомжи в обнимку с дворовыми собаками.

Все люди как люди, один я в мокрых штанах и в поисках приключений.

Никто не откликался. Никто не спешил разъяснить мне, что именно происходит – ну, или огреть дубинкой по затылку.

Я подошел к башне. В крепкой стене красного кирпича была небольшая железная дверь. В водонапорных башнях есть двери? Никогда не приглядывался… Да еще и, против обыкновения, не с навесным замком. Просто дверь с металлической ручкой в глухой стене. Я некоторое время смотрел на дверь, представляя себя, как тяну, открываю – и обнаруживаю…

Что?

Да что угодно!

Чего только не помещали за такими дверями коллеги писателя Мельникова! Райские кущи. Миры, где трубят в боевой рог мускулистые герои, отмахиваясь тяжелой острой железякой от злых чудовищ. Сонные провинциальные городишки, оккупированные бесчувственными инопланетянами. Вход в секретные лаборатории спецслужб. Древнюю Русь разной степени сусальности – в зависимости от знания автором истории. Я прямо-таки услышал бодрый голос фантаста: «Будь я Холопов, вы бы попали в подземные катакомбы…»

У меня хлюпнула вода в ботинке. Без всякой уверенности я взялся за ручку.

И замер.

Что вы почувствуете, взявшись за металлическую ручку в дверях заброшенного строения, под холодным осенним дождем?

Ну да. Влажная ржавчина, стылый металл, общую грязь и неуютность. Я тоже это почувствовал.

Но одновременно…

Такое чувство, словно придя с промозглой улицы я переоделся в домашнее – старую заношенную рубашку и брюки, которые не наденешь на люди, но в которой уютно и комфортно; налил в большую кружку крепкого горячего чая и открыл новую книжку любимого писателя. Прочитал несколько страниц и удовлетворенно посмотрел, как много еще страниц впереди…

Теплота, спокойствие и ожидание чего-то хорошего…

Я оторвал руку от дверной ручки. Пальцы были в мокрой рыжей грязи.

Ощущение тепла не проходило.

Предвкушение праздника – тоже.

Я потянул дверь на себя, она открылась мягко, будто петли недавно смазывали. Я шагнул в темноту. Помедлил секунду.

Тут никого не было. Я это знал так четко, будто тщательно осмотрел все помещение.

Совершенно привычным движением, будто войдя в свой дом, я пошарил левой рукой по стене, наткнулся на выключатель и вдавил клавишу. Загорелся свет.

Просторная пятиугольная комната. Двери, оказывается, были в каждой стене. Очень чисто, никаких следов ночевок бомжей или подростковых гульбищ. Кирпичные, неоштукатуренные стены, ровный бетонный пол, с низкого потолка свисает на проводах несколько лампочек без абажуров. Посередине – вертикальная металлическая лестница, уходящая в открытый на потолке люк.

Явно не жилое помещение.

Похоже на ангар или гараж.

Никак не на водонапорную башню.

Бессмыслица какая-то…

Я прикрыл за собой дверь. Обнаружил и задвинул засов. Прошел вдоль стен, дергая остальные двери. Все они были закрыты – на засов изнутри и, видимо, снаружи.

В возрасте лет десяти такие помещения вызывают восторг. Не зря дети обожают играть на стройках, к ужасу родителей и справедливому возмущению рабочих. Для взрослого человека ничего хорошего тут не было.

Но ощущение уюта, правильности этого места – не проходило. Я поймал себя на том, что по-хозяйски неодобрительно смотрю на грязные следы своих ног.

Ладно, осмотрим второй этаж.

Я вскарабкался по лестнице – подошвы скользили на неудобных, сваренных из трубок ступеньках. На втором этаже лестница не кончалась, но люк на третий этаж был закрыт и не поддавался моим усилиям. Второй этаж оказался чуть уменьшенной копией первого – только вместо дверей здесь были наглухо закрытые железными ставнями окна. А когда я нашел выключатель и зажег свет, то обнаружил и мебель – два стула, стол, деревянную койку с матрасом, подушкой и одеялом, но без постельного белья. Все чистое, новое, будто только что из магазина. Мебель самая простая, словно кустарная. Гладко оструганные доски, крепко завинченные шурупы. Глаз не радует, но не развалится…

– И чего вы от меня хотите? – громко спросил я.

Если за мной кто-то и следил, то отвечать явно не входило в его планы.

Возле выключателя нашлась розетка. Я включил телефон на зарядку и поставил будильник на восемь утра. Пакет с покупками из супермаркета бросил на столе. Спустился вниз, выключил свет на первом этаже. Поднялся, выключил свет на втором. На удивление легко нашел в полной темноте кровать, с наслаждением снял мокрые туфли, разделся и развесил мокрую одежду на стульях.

Лег.

Все начнется утром. Не знаю, что именно, но ночь в моем распоряжении…

Некоторое время я тихо лежал, прислушиваясь к перестуку дождю за окном. А потом легко, ни о чем не думая, уснул. Если мне что-то и снилось, я этого не запомнил.

Проснулся я не от будильника, а от ворвавшегося в сон стука. Несколько блаженных секунд не помнил, где я и что со мной приключилось. А потом вспомнил все – разом. Лающий на меня Кешью, витийствующий Мельников, рассыпающийся паспорт, кровь на моих руках, голос в телефоне…

Открыв глаза я сел на кровати. Оказывается, ставни на одном из окон были закрыты неплотно и в комнату проникал слабый утренний свет. Неожиданно белый… будто зимой. Поежившись – было прохладно – я подошел к окну. Вечером я и не пробовал открыть ставни, но это оказалось неожиданно просто. Вначале я открыл створки окна, потом откинул защелку с блестящих, будто никелированных ставен. Распахнул их.

В комнату ворвался свежий холодный воздух. И свет – много света. Окно выходило не на железку, а в какой-то тупичок, застроенный старыми кирпичными домами промышленного вида, почти без окон. Все было припорошено чистым, чуть розоватым в лучах восходящего солнца, еще не истоптанным снегом. Тень от башни падала на снег и поднималась на глухую стену соседнего здания. Больше всего строения походили на какие-нибудь заводские корпуса девятнадцатого века постройки, еще не переоборудованные ушлыми дельцами в дискотеки и ночные клубы.

Несколько минут я с удовольствием дышал, чуть щурясь от яркого света. Откуда взялась эта заводская окраина? В Замоскворечье таких много, где-нибудь в районе Измайловского – тоже хватает. Никогда не думал, что такие районы есть между Рижской и Алексеевской, стоит лишь чуть отойти от проспекта Мира…

Закрыв окно – стало совсем холодно, я принялся торопливо одеваться. Джинсы высохли, рубашка тоже, а вот туфли остались влажными. Да, рано пришла зима. А я совсем не по погоде одет…

Снизу донесся стук и я вздрогнул, вспомнив причину пробуждения. Кто стучится в дверь ко мне? Уж никак не почтальон…

В полминуты закончив одеваться, я сунул в карман мобильник и сбежал вниз по винтовой лестнице.

Почти сбежал. Остановился на последней ступеньке и вцепился в деревянные перила. Меня пробило мелкой дрожью и холод тут был ни при чем.

Какая, к чертовой матери, винтовая лестница?

Вечером это была обычная металлическая лесенка вроде пожарной. Дурацкая, неудобная.

Сейчас – винтовая лестница в полтора оборота. Деревянная – и перила, и ступеньки, и центральный столб. Очень по уму сделанная – ступеньки шероховатые, не скользкие, перила – как раз на нужной высоте, рука сама на них ложится.

Я вспомнил, как искал следы ремонта в своей бывшей квартире. Наивный! Тут ухитрились поменять целую лестницу, пока я спал…

Кстати, не только лестницу! Вчера пол на первом этаже был бетонный. Сегодня – деревянный. Широкие, плотно пригнанные друг к другу доски, не лакированные как паркет, а будто пропитанные темным маслом. Очень благородно выглядит, ничего не скажешь.

А лампы на потолке оказались забранными в решетчатые металлические абажуры. Это слегка напоминало уличные фонари, но в принципе тоже смотрелось неплохо.

Можно было сказать, что мои жилищные условия после некоторого падения стремительно улучшались. Позавчера утром я был владельцем маленькой однокомнатной квартиры, вчерашний вечер встретил бомжом, лег спать в заброшенной башне у железной дороги. Теперь у меня были двухэтажные апартаменты с интерьером, не лишенном определенной роскоши.

Стук повторился и теперь уже было понятно, что стучат в одну из дверей. Причем, если я совсем не потерял ориентацию в пространстве, не в ту, через которую я вошел.

Я подошел к двери, помедлил секунду. Решительно отодвинул засов и распахнул дверь.

Да, входил я не здесь. Эта сторона башни выходила в заснеженный заводской тупичок. А на снегу переминался с ноги на ногу мужчина средних лет в серой суконной униформе с большой медной бляхой на груди, в сапогах, в меховой фуражке и – с толстой сумкой на ремне. Нетерпение на его лице при моем появлении сменилось воодушевлением.

– Мать моя… – сказал я.

– Что? – растерянно спросил мужчина. Оглянулся и с недоумением пожал плечами. – Ваша матушка?

– Нет… ничего. Э… э?

– Доброе утро. Чудный денек, не правда ли? Почта, – мужчина похлопал по сумке. Посмотрел на меня с некоторым подозрением.

– Да, конечно. Доброе утро. Я догадался.

– Почта, – повторил мужчина. – Два пакета и письмо.

Пакеты были прямоугольными, увесистыми. Письмо – в простом белом конверте, без марок и адреса, никак не подписанное.

– Спасибо, – принимая пакеты и письмо спросил я. Почтальон учтиво приподнял фуражку – не представляю как, но жест вышел естественным. – Я… э… вам что-нибудь должен?

– Нет-нет, все оплачено, – вежливо ответил почтальон. – Всего доброго.

Он развернулся и пошел, огибая башню. Я выждал пару секунд – и повинуясь безумной догадке бросился вслед за ним.

Не было никаких сталинских домов, насыпи с железкой, асфальтированной дороги.

Были: заводские корпуса, узкая заснеженная улица между ними и ожидающая почтальона карета. То есть не карета, конечно. Но откуда мне знать, как называется двухколесный открытый экипаж, в который впряжена лошадь? Шарабан? Тарантайка? Тильбюри?