Но генерал-полковник не клюнул на то, что у директора задержались в памяти его многочисленные звезды
      - Что будем делать? - мягко спросил он.
      -Есть одно предложение, товарищ заведующий отделом, - сказал директор завода, прекрасно понимая, что не скажи он так, предложение и притом весьма конкретное немедленно поступит с другой стороны провода. - Отольем из этого материала памятник вождю мирового пролетариата Владимиру Ильичу Ленину, - и сделал паузу.
      И, конечно, выиграл. Потому что заведующему оборонным отделом крыть было нечем. В стране, где идеология главенствует над всем остальным, другого, лучшего, даже вообразить себе было невозможно.
      Да, дорогостоящий материал пропадает, да, придется на несколько копеек завтра повышать цены на сырье, да, все плохо и придется докладывать о временных трудностях секретарю ЦК, но есть во всем произнесенном и положительные моменты. Если директор завода готов уже использовать металл во благо монументальной пропаганды, это значит, что с идеологией в области дела обстоят не плохо. Идеологический отдел будет доволен, а он по статусу выше оборонного.
      И, продолжая беседу с директором завода, беседу, становящуюся с каждым словом все ненужнее, заведующий отделом нажал на большом пульте у своего стола кнопку, одну единственную кнопку, маленькую, но каких возле стола было штук сто, вознамерившись немедленно же переговорить по этому вопросу с секретарем обкома партии, и пока там срабатывала автоматика, потихонечку и тактично завершить разговор с руководителем предприятия.
      Руководитель предприятия возник в этом мире из того же чрева, что и заведующий отделом ЦК, но при этом был он моложе, мобильней и расторопней, чем его собрат в Москве, поэтому он тоже на своем пульте нажал кнопку, но это была самая большая кнопка. Радиоимпульс - четыре километра от завода до обкома преодолел быстрее, чем четыре тысячи от Старой площади, директор соединился поэтому с обкомом почти немедленно, и голос первого секретаря услышал раньше.
      - У нас запорота "Дельта-2М", - веско сказал он первому секретарю, прекрасно понимая, что хозяином ситуации тут является он. - Москва дала команду отлить из этого материала памятник.
      Первый секретарь поддакнул. Он не был уверенным в себе человеком, поэтому даже неписаное слово Москвы было для него законом, и он быстро свернул разговор, тем более, как показала красная лампочка индикатора, на проводе была сама Москва.
      Разговор с Москвой ничего нового не открыл первому секретарю. Он только еще раз подтвердил готовность отливать из запоротого материала памятник вождю, и произвольно, "с потолка", назначил дату для этого мероприятия.
      Все три абонента остались довольны. А секретарь обкома - больше других: на открытие приедет кто-то из Москвы, а это важно, - заметят. Кроме того, в подчиненном не ошибся: директор завода предупредил о звонке из ЦК пусть за минуту, но успел дать информацию, и его, секретаря обкома, не подставил...
      2.
      Дело по раскрытию наркомании в области не клеилось, хотя уже было возбуждено. Задержанный в аэропорту субъект с наркотиками оказался всего лишь "шестеркой" и поэтому ничего пояснить не мог.
      Тем не менее, дело существовало и требовало расследования. Расследовать его поручили московскому полковнику Нестерову, который взял с собой в этот огромный областной город кофр с различной документацией, сумочку со своими вещами и два чемодана дамского барахла.
      Эти два чемодана его не очень тяготили, потому что в этот же город ехала с ним вместе его славная жена, согласившаяся провести время с несчастным мужем, взявшимся за распутывание очередной загадки.
      Расположились супруги в большой гостинице, в приличном номере, и пока Анна Михайловна занималась свиванием временного гнездышка, Нестеров знакомился с делом.
      Он пришел в прокуратуру города, и после недолгих приветствий уселся читать материалы в том же кабинете, где колдовал над своими растворами и химикатами прокурор-криминалист.
      Криминалист недавно побывал в Москве и поэтому Нестеров принужден был постоянно отрываться от дела и давать криминалисту пояснения из жизни столицы. В конце концов это ему надоело, и он сам стал задавать вопросы, пока не надоел в свою очередь криминалисту.
      Криминалист занялся делом, ибо, наконец, разговор перешел на наркоманию, достал вещественные доказательства преступления и показал их Нестерову. Нестеров не долго думая, послюнявил палец, прикоснулся к белому порошку, представленному ему криминалистом, и совершенно машинально этот палец лизнул.
      В ту же секунду он почувствовал прилив энергии. Сперва расследование у него не клеилось, но после полизанного пальца все изменилось. Мозг стал работать интенсивней, и Нестеров, чтобы ничто его не отвлекало, даже вышел на площадь, где почти тотчас же увидел толпу своих соотечественников, страждущих в ожидании пива.
      Раздумывая над тем, что с ним происходит, он тоже встал в очередь, но вскоре какой-то субъект кивнул ему и поднес кружку, так что Нестерову ничего не оставалось, как с благодарностью улыбнуться и начать пить.
      Какой-то звоночек сработал в голове Нестерова. Никакой субъект просто так пиво не поднесет, а тут он опять подошели еще скружками.
      На этот раз субъект показался Нестерову весьма странным. На субъекте был костюм из золотистого с металлическим отливом материала, которого не только в области, но и в столице он никогда не видел. В этом Нестеров, часто имевший служебные контакты с торговлей, мог не сомневаться; костюм из материала, из которого скорее делают космические скафандры для приключенческих фильмов, и Нестеров, не выдержав и, забыв про свое расследование оприходуя к этому времени третью кружку, стал внимательно приглядываться к своему визави.
      Тот оказался словоохотливым, причем говорил, очень четко выговаривая все звуки, и через несколько минут разомлевший на солнце полковник уже знал, что перед ним не какой-нибудь областной начальник из общества "Знание", а обыкновенный инопланетянин, прибывший сюда, на нашу Землю для того, чтобы помочь землянам восстановить утерянную нравственность.
      - Ну хорошо, - сказал Нестеров, понимая, что удивляться было бы бессмысленно, - если вы действительно инопланетянин, знающий очень много, иными словами, все, что содержится в головах всех землян, то, быть может, вы с легкостью поможете мне решить и мою проблему: она как раз заключается в том, что я не знаю того, что я должен бы знать.
      - Буду рад, - сказал инопланетянин так просто, как будто он собирался поднять упавший зонт или платок.
      - Скажите мне, - спросил, подумав, Нестеров, - кто промышляет наркотиками в этой области?
      Инопланетянин переспросил:
      - А что такое наркотики?
      - Это то, что воздействует на мозг...
      Но продолжить не успел .
      - Знаю, это лекарства, которые земляне применяют не по назначению, драго.
      - Пусть драго, - согласился Нестеров.
      - Если вам нужен поименный список, то буду скоро готов. Мне только надо сосредоточиться.
      - Да, - сказал Нестеров, - имена всех, кто имеет отношение к преступному бизнесу.
      - Бизнесу? - переспросил инопланетянин. - Это когда за драго что-то отдают.
      - Вот именно.
      - Включая представителей властей, которые что-то отдают за драго?
      - Да, - сказал следователь, которого этот разговор стал забавлять.
      - Нет ничего проще, - сказал инопланетянин, - необходимые вам имена уже в моем кейсе.
      И с этими словами он открыл блестящий чемоданчик и вытащил оттуда толстую пачку листов, сделанных из какого-то странного, но белого, похожего на бумагу, материала. На них были написаны в самом деле имена по крайне мере трех тысяч человек. К тому же это были не просто имена, но изображения этих людей.
      - Ого! - воскликнул полковник.
      - Здесь все, кто покупал или обменивал драго за деньги в последнюю неделю.
      - Именно драго? Если мы только правильно друг друга поняли.
      - Конечно.
      - Но ведь сюда могли попасть и действительно больные люди для которых наркотик - лекарство.
      - Вы просили всех.
      Нестеров допил пиво, поблагодарил, взял странную пачку и откланялся. Слишком это было невероятно, но с таким списочком он нашел хорошую работу областным оперативникам.
      Прогуливаясь, Нестеров вспоминал разговор с незнакомцем, или скорее ощущение от разговора и решил, что он сходит с ума. Но это было бы слишком просто и примитивно, и поэтому он, поддавшись магии внутреннего голоса, стал вникать в информацию о пришельце.
      И чем больше он этим занимался, тем больше он понимал, что существует какая-то доселе не нащупанная связь между этой странной встречей и его визитом в эту область.
      Присев на скамью на бульваре, Нестеров стал рассматривать листы, переданные ему при столь обыденных, а потому невероятных обстоятельствах.
      Верхний лист пачки засветился, едва только Нестеров прикоснулся к нему пальцами. На нем появилось изображение пришельца.
      Нестеров так сидел довольно долго, не отрывая руки от листа скорее в шоке, нежели в раздумьи. Он и не подозревал, что неведомые силы исследуют в этот момент его мозг, чувства, код нравственности. Не подозревал он и того, что сегодняшняя встреча не была случайной: Нестеров был заранее намечен как объект исследований, и поэтому случайностью встречи можно считать лишь то, что она произошла у пивного ларька...
      Пришелец, как он представился Нестерову, залетел с планеты Ускоренных мелодий. Он рассказал полковнику, что любая мелодия - это кодированная информация, и что вполне поэтому резонно, что ее можно прослушать в два-три раза быстрее, чем обычно.
      Он говорил еще много непонятного и таинственного, и земной Нестеров даже грешным делом подумал, а не из госбезопасности или не из спецотдела обкома ли его инопланетянин.
      Нестеров устал и отправился в гостиницу, где добавил к пиву еще сто пятьдесят "Пшеничной" и отлично был накормлен Анной Михайловной.
      Телевизор смотреть не хотелось, Анечка что-то шила, вдруг встала, чтобы его поцеловать, и случайно взглянула в окно.
      - Коленька, иди скорей сюда, смотри, что там происходит?
      Нестеров подошел к окну и взял жену за плечи.
      -Ничего особенного, - он тряхнул головой, - это на площади устанавливают по просьбе трудящихся памятник вождю мирового пролетариата, другу всех угнетенных, товарищу Владимиру Ильичу Ленину.
      - Коля, - делая серьезные глаза, спросила Анна Михайловна, - а что, в этом номере гостиницы, где остановился полковник из Москвы, нет микрофонов?
      - Есть, конечно, - успокоил ее муж, - но вряд ли они работают. Вся энергия ушла вот на это. - И он показал в окно.
      На следующий день утром Нестеров на работу не пошел. Он все еще изучал странные документы, которые передал ему неизвестный. Дважды звонили из прокуратуры и УВД, но он говорил резко и коротко: "Разбираюсь, надо будет приеду", - и его оставляли в покое. Не пошел он и на пикничок, устраиваемый местным руководством. Он сидел один в номере гостиницы (Анна Михайловна отправилась за покупками) и пытался вызвать в себе то же состояние, которое ощущал вчера.
      Он вспомнил про светящийся лист. Лист опять засветился, едва только Нестеров к нему прикоснулся снова.
      Вновь завязалась молчаливая беседа, и продолжалась она до тех пор, пока Нестеров не почувствовал смертельную усталость.
      3.
      - Слушай, Нестеров, - областной прокурор был возбужден, как будто от него только что ушла любовница. Но Нестеров знал, что любовницы у прокурора нет и не может быть, даже не столько в силу возраста, сколько в силу партийных традиций, поэтому он сразу спросил:
      - Что случилось Василий Игнатьевич?
      - Что случилось, что случилось, - завопил в трубку прокурор, случилось то, что никогда не случалось. Какой-то хмырь, - он произнес это слово по слогам, вероятно, чтобы Нестеров лучше понял, - привязал нашего ответственного работника, между прочим, депутата, цепочкой к новому памятнику Ленину. Я не знаю, как ты это квалифицируешь, по двести шестой или двести двенадцатой, но думай сам... Но то, что парень уже второй день мучается у памятника, это безобразие. Между прочим, почему ты на работу не ходишь?
      Нестеров выдержал паузу. Решил на второй вопрос не отвечать.
      - Не понимаю вас, Василий Игнатьевич, как можно мучиться, стоя у памятника Ленину. Вы, по-моему, что-то не то сказали.
      Прокурор тоже выдержал паузу, и ровно такую, чтобы оценитьстепень сказанного Нестеровым.
      Степень дозволенности. Но ничего недозволенного в речи полковника не нашел. Более того и сам вдруг подумал о том, что постоять у памятника вождю, вознося здравицы партии в расчете на обещанный коммунизм, - почетное дело каждого советского человека. И хотел сказать об этом Нестерову. Но потом понял, что это было бы не по существу. Поэтому начал снова:
      - Николай Константинович, - сказал он уже мягче, - когда депутат Верховного Совета выходит из машины и делает замечание какому-то странному субъекту в серебряном костюме, а тот, вместо того, чтобы извиниться, приковывает его к памятнику вождю, это, согласитесь, безобразие. И мириться с этим нельзя.
      - Ну, а что, разве инцидент нельзя исчерпать, освободив уважаемого депутата из плена? - спросил Нестеров, начиная уже кое-что понимать.
      - В том-то и дело, что нет, - почти закричал прокурор в трубку, - вы же знаете, из какого сверхпрочного материала сделан памятник.
      Нестеров знал это. Об этом в области знали все.
      - А цепочка? - спросил он, понимая, что ему ответит прокурор.
      - Как сказали наши эксперты, - тихо и внятно объяснил ему собеседник, цепочка сделана из материала, в сто пятьдесят раз превышающего по крепости "Дельту-2М", его не может разрезать вся техника Земли. Нестеров, вдумайтесь в мои слова. В области происходит черт-те что.
      - А почему вы мне об этом говорите?
      - Да потому, что это дело должно быть возбуждено на уровне минимум республики, а не области.
      Вот оно что? Прокурор, оказывается, пекся не о депутате, а беспокоился о престиже области: как бы чего не вышло, поэтому и просил московского полковника, коль уж он все равно здесь, подсобить.
      Закончив разговор с прокурором, Нестеров потребовал к себе в номер гостиницы дежурного по УВД со сводкой происшествий за последние двое суток.
      Просмотрев сводку, он быстро нашел то, что искал, тот самый случай, о котором говорил ему прокурор. И теперь уже был уверен, что инцидент с приковыванием депутата цепочкой к памятнику Ленину из материала, не имеющего аналога в земном металлостроении, есть дело рук его недавнего космического знакомца, но как и кому об этом скажешь?
      Анна Михайловна была счастлива. Она возвратилась из магазина с покупками, а тут еще Коля оказался дома и даже пригласил ее на вечернюю прогулку. И это была действительно прогулка, потому что из номера они не взяли с собой ни забот, ни сумок, они просто шли по городским улицам, вдыхали запах тополиной листвы и вспоминали свою юность. Анна Михайловна время от времени целовала своего мужа прямо на улице.
      - Смотри, Анечка, что происходит, - вдруг сказал Нестеров, когда они уже подходили к площади, возвращаясь.
      И его возглас был уместен. На большой площади учинялось нечто несовместимое ни с традициями, ни с воспитанием, ни с обычаями большой страны.
      Огромный, конечно, западного производства, кран ловко захватывал памятник вождю мирового пролетариата товарищу Владимиру Ильичу Ленину и осторожно укладывал его на гигантский трейлер. Он делал это осторожно не только потому, что этот памятник являл собой вершину идеологии масс, но еще и потому, что к нему был прикован депутат Верховного Совета.
      Трое суток просидевший возле вождя депутат, имел вид счастливого человека. Он улыбался и громко декламировал стихи:
      "Узкоглаз, рыжеволос, степенен,
      Бревна разрубал ребром руки.
      - Кто ты? - мужики спросили.
      - Ленин...
      -Так и ох..ли мужики."
      Присутствующий на демонтаже памятника врач потребовал немедленно госпитализации депутата.
      А так как в эти дни особенно восторженно говорили о приоритете личности, то обком вынужден был дать добро, и депутат был доставлен в сумасшедший дом, естественно, вместе со своим невольным прицепом.
      - В наше время не следует сходить с ума на почве такого психоза, резонно заметил главный врач прикованному, - попробуйте внушить себе, что вы свободны.
      Депутат попробовал и не смог.
      Тогда, повинуясь ситуации, главный психиатр области выклянчил у обкома деньги и выстроил здание нового сумасшедшего дома, чтоб поместился и памятник. Но в связи с путаницей в чертежах, памятник все равно не поместился. Тогда пришлось под сумасшедший дом отдать только что выстроенное здание обкома партии.
      4.
      Незнакомец в блестящем костюме был помощником капитана большого космического корабля. Он ничуть не походил на людей. Но в адаптационном шлеме легко мог принять облик существ, которые обитали здесь, где он теперь находился. Единственной его задачей, составляющей программу его мозга, было сеяние среди них нравственности.
      На третьей планете Солнечной системы (о чем уже последовал доклад высшего космического разума) нравственность, насажденная ему подобным миллионы лет назад значительно поредела, и озабоченные этим обстоятельством, он и ему подобные снова появились на Земле, стараясь в многообразии видов выискать хомо сапиенс с кодом бесспорной нравственности.
      Одним из таких объектов был Нестеров. Но каково же было удивление незнакомца, если оно вообще может быть применимо к представителю инопланетного разума, когда он обнаружил, что полковник, творящий добро, любимец многих, даже тех, чья нравственность оставляет желать лучшего, все лишь плод воображения грустного писателя, одинокого и нелюдимого, сочиняющего свои странные вирши за копеечные гонорары.
      В почти абсолютный мозг существа в серебряном костюме это не укладывалось. И поэтому, повинуясь скорее автоматизму, чем здравому смыслу, инопланетянин в странном одеянии материализовал Нестерова, сделав его реальным, не заботясь о том, что тем самым лишил его автора возможности о нем писать...
      * СОБАКА ДОБРОЕ УТРО *
      Дом был почти таким же славным, каким я знал его много лет. Я знал когда-то и всех обитателей его.
      Три семьи, главы которых низменно служили литературе, - для непосвященных объясню -были писателями, как это часто бывает на свете уходили из жизни, или из литературы .
      По мере их умирания дом переходил к следующим.
      Четвертый его хозяин был иностранец.
      Мода на импортное население докатилась и до литературного фонда, поэтому новоиспеченный бизнесмен Битце Бейстоаа стал жить в писательском городке Переделкино, немало не заботясь, что к литературе он имел только то отношение, что в его доме не было ни одной книги.
      Я посещал этот перестроенный переделкинский особнячок довольно часто. Посещал потому, что кроме отсутствия книг, наличия красного носа и синих глаз хозяина, соломенных его волос и ручищ, которыми он намеревался слегка придушить бедную Россию, у финского жулика Битце Бейстоаа была восхитительная дочь, которая папу жуликом не считала и брала у него уроки бизнеса.
      Сейчас ее дома не было, и Битце Бейстоаа, полный уверенности, что я сижу в его глубоком кресле в каминной зале исключительно ради его любопытной, загадочной долларовой личности, коротая время, взялся учить меня уму-разуму, словно уже бесспорно предчувствуя (но предчувствия его обманывали), что я соглашусь на предложение, сделанное недавно мне его дочерью. Я же, представив себе, сколько хлопот мне доставит ее фамилия, тянул и на предложение, как капризная девчонка, не отвечал.
      Поэтому слушал я рыжерукого папашу невнимательно, предавался своим мыслям, а невнимательно главным образом потому, что хоть он и много говорил, но говорил с таким же акцентом, каким разговаривает с вами дверь летнего сортира на неухоженной даче.
      Как-то у меня заела каретка на пишущей машинке и не нажималась ни одна буква, кроме твердого и мягкого знака, так вот монолог господина Битце Бейстоаа, если бы его можно было изобразить графически, напоминал бы читателю страницу, написанную на этой машинке.
      Господин Бейстоаа любил свою дочь.
      Только ради нее, я видел это по его сжимающимся в тугие кулаки при виде меня рукам, только ради нее одной и ради ее счастья он терпел в своем доме русского писателя. Но раз терпел, то заодно считал своим долгом его поучать, рассказывая одну из своих бизнесменских историй, параллельно делая довольно странную работу.
      Он брал со столика, что стоял тут же, в каминной зале, тугие пачки долларов и совершенно равнодушно, как будто это были шишки, бросал их в камин.
      Я поклялся себе сдерживаться и не удивляться. Потому что удивиться значит проиграть.
      - В вашей стране очень трудно делать бизнес, - заявил мне хозяин дома. - Но, во-первых, у меня есть хорошая помощница - ваша будущая жена, - он нехитро подмигнул, - а во-вторых, я все-таки провернул недавно одно дельце, которое даст вам с ней возможность первое, по крайней мере, время ничего не делать, потому что вы, писатели, слишком заняты собой и работать по-настоящему, головой, не хотите.
      Я не был расположен обсуждать с этим сомнительным в своей потенциальности тестем ни свое будущее, ни тем более приданое его дочери, но господин Бейстоаа слушал только себя.
      - Я только что вернулся из Хуукхонмякки, где удачно продал одну вещицу, о которой сейчас и расскажу.
      Господин Бейстоаа бросил еще одну пачку с долларами в камин, аккуратно помешал в страшной каминной пасти огромными чугунными щипцами и вновь, не находя во мне ни сочувствия, ни удивления, продолжал:
      - Одна ваша соотечественница взялась быть посредницей между мной и всеми другими вашими соотечественниками, у которых я могу что-то выгодно купить. И вот однажды она звонит мне сюда, на дачу (слово "дача" он произнес в пять слогов) и сообщает о том, что где-то в Баку какой-то коллекционер продает скрипку Аматти.
      Я, конечно, ни секунды не верил, что это правда, а был, наоборот, уверен, что это вранье - в лучшем случае подделка, но все-таки позволил ей, как говорят у нас, сделать шутку.
      И вот коллекционер оказался в Москве. И усевшись вот здесь, где сидите теперь вы, стал распаковывать сверток, который он только что привез с собой.
      Когда он открыл его, я, - тут господин Бейстоаа швырнул в сердцах в огонь еще две пачки долларов, - увидел действительно скрипку Аматти.
      Я, конечно, не специалист, но там было написано, что это Аматти, к тому же скрипка была старинной, и в этом, уж извините, не было никакого сомнения.
      Ну путь не Аматти, а Страдивари, наконец.
      Я вообще, если честно, ничего не понимаю ни в каких скрипках, но мне пришлось сыграть роль эксперта, мы торговались и пили шампанское.
      Моя дочь, та самая, которую вы очень любите и которая любит вас, в коротенькой юбочке, тоже изображала роль, но уже эксперта-фотографа, и довела коллекционера до того, что он сбил цену с несуразного миллиона до приемлемых семидесяти тысяч долларов, долларов, конечно, - повторил он, других денег я не знаю, а за миллион ведь я ее и сам продам, и продал .
      Господин Битце Бейстоаа взял со стола еще одну пачку долларов, на этот раз он ее распотрошил и веером пустил в огонь, потом повернулся ко мне и сказал:
      - Без всяких экспертов я и так понимал, что скрипка очень дорога. Я немедленно уплатил. И вот с семьюдесятью тысячами долларов коллекционер отправился в свою республику и думал, что все в порядке.
      Он наверное пил там свой коньяк "Апшерон" и поэтому думал, что на этом сделка закончена.
      - Вот он, его "Апшерон", - тут господин бизнесмен достал откуда-то из угла бутылку коньяка и, не разглядев как следует, с размаху бросил ее в камин.
      Бутылка стукнулась о каминную решетку и разбилась. Коньяк разлился, и камин зашипел.
      - И таким коньяком он хотел обмануть меня, - гордо сказал хозяин дома и полил угасший было огонь из бутылки итальянской "Граппы".
      Огонь возобновил свое действие, и удовлетворенный финн подбросил ему еще долларов.
      - Вы даже не представляете себе, молодой человек, что было дальше.
      Я был очень доволен, что меня назвали молодым человеком, и не без напряжения снова стал прислушиваться к дребезжанию финна.
      - А дальше я нанял азербайджанца за небольшой процент и четыре блока "Мальборо лайтс", который вслед за нашим коллекционером тотчас же полетел в Баку, где представился ему Президентом турецкого общества любителей старины и стал убеждать нашего коллекционера, что тот бесконечно и непростительно продешевил.
      Господин Битце Бейстоаараскрыл очередную пачку долларов и бросил ее в камин, и я не могу поручиться, что эта сцена меня не взволновала на этот раз настолько, что я чуть было не вышел из рамок приличия, и поэтому, подняв отлетевшую за камин купюру... но все-таки раздумал и бросил ее в огонь.
      - В этой же зале, - сказал не свои слова хозяин, - где Лавренев читал "Сорок первого", Серебрякова изгалялась над биографией Маркса, а влюбленные Лавровы сочиняли очередных бездарных "Знатоков", уже через неделю стоял на коленях маленький, тихий коллекционер из Азербайджана и просил добавить на бедность, но я не соглашался.
      Я ждал, пока он произнесет слова: "Верните мне скрипку". Церемониально тогда, достав из огромного стенного, и притом несгораемого шкафа драгоценность, я пролил слезу по поводу предстоящей утраты и дрожащими руками возвратил скрипку владельцу. Надо вам сказать, что тотчас же он достал и отдал мне мои деньги.
      Я еще не знал тогда, почему у нас обоих хорошее настроение, но почему оно хорошее у меня, я знал. Мой помощник из Ихола позвонил мне и сказал: "Миллион тебе за нее дадут", - поэтому я торжественно вручил своему дорогому азербайджанскому гостю, как я уже сказал, сверток, вынутый из сейфа, он долго разворачивал его, и удостоверившись, что я не обманул его, положил скрипку осторожно в свой кофр, с которым и прибыл на эту нашу вторую встречу, словно понимая, что сделка будет расстроена.
      - У меня хорошие отношения со знаменитым, но тайным концерном, который быстро изготовил мне скрипку, очень похожую на ту, которую привез ко мне в первый раз наш азербайджанский друг. Как говорил мне нанятый за "Мальборо лайтс" актер, коллекционер был настолько взволнован, что даже дозваниваясь ко мне в Москву, вместо телефона набирал почтовый индекс. И вы знаете, я ничуть не побеспокоился, когда ваш Внешэкономбанк напрочь не принял у меня привезенные коллекционером купюры, объявив их самой грубой подделкой, поэтому я не советую вам особенно удивляться тому, что мы греемся у такого странного огня.
      - Вам писателям, - продолжал он, - этого никогда не понять. Вам не понять, как трудно делать большой бизнес, потому что все в этом бизнесе всегда каким-то чудом уравновешивается. И, казалось бы, мы все остались при своем.
      Это были золотые слова. Я тоже так думал и смотрел бы и дальше, как господин жулик жжет фальшивые доллары, если бы вдруг он не произнес еще одной фразы, заставившей меня насторожиться.
      Глядя своими маленькими голубенькими поросячьими глазками мне в лицо, он произнес много раз мною слышанную фразу:
      - Лицом к лицу, - сказал он, - лица не увидать, большое видится на расстоянии.
      Я не стал ему возражать, что большое лучше всего видеть на расстоянии, потому что так просто безопаснее, но чтобы как-то помочь этому бедному человеку, взял со стола все оставшиеся доллары и швырнул их в огонь. Мы подождали еще некоторое время, пока зеленоватые бумажки превратятся в пепел, и тогда нувориш Битце Бейстоаа заговорил снова. Слова его дорожали с каждой минутой.
      - Я нашел одного японского музыканта, которому продал эту бесспорно старинную скрипку за Аматти. Он не стал делать экспертизу, он просто выложил миллион.
      И сейчас, глядя на эти бессмысленные бумажки, порожденные единственным желанием обмануть меня, человека с Запада, я думаю о своей дочери и о вас, господин писатель, думаю потому, что на этом свете просто так сидеть и смотреть в камин слишком грустно и одиноко.
      А на вырученные от продажи скрипки деньги я смогу купить полпоселка, и моя дочь, непослушная моя девочка (ведь не станете же вы отрицать, что счастливые непослушны), будет любить вас, и мне будет очень приятно, что в какой-то степени я нарушил устоявшуюся гармонию русской культуры, ибо русский писатель будет мужем дочери бизнесмена.
      Господин Битце Бейстоаа еще долго бы разглагольствовал, если бы в дверях каминной не появилась та, ради которой мы с моим косноязыким собеседником оба предали свои призвания. Я на мгновенье -писательское, а он навсегда - призвание обыкновенного финского крестьянина.
      Она стояла в проеме двери, высокая, беловолосая, хорошенькая.
      Мы не отрываясь глядели на нее. Он по-отцовски восторженно, а я, признаюсь, исключительно по плотски.
      - Я готова, папа, - сказала она, едва кивнув мне, - в мэрии Москвы сообщили, что он ждут нас, договор о намерениях подписан, ...и еще просили захватить с собой наличные, те, что лежали на этом столике.
      И видя наше торжественное молчание, добавила:
      - А которые фальшивые, я убрала, чтобы не путались, а эти, чтобы были под рукой, положила сюда. Мне с таким трудом удалось получить их сегодня из Японии через Внешэкономбанк.
      Всему бывает предел, и вот тут я попытался удивиться, но теперь уже мне это не удалось, потому что ко мне подошла вдруг хозяйская собака и вместо того, чтобы лизнуть, как обычно, сказала: "Доброе Утро".
      Я вспомнил, что это ее имя.
      * ДОКТОР ЧЕРВИ И ЛЮБОВЬ *
      Ценить боль в любви - простым
      смертным это не дано...
      В.Лукницкая
      Когда председатель сомнительной, полулегальной фирмы, тусующийся возле некогда Государственной студии звукозаписи, Лев Мылов привычно принимал роды у своей кошки и в руки ему ткнулся мокрый слепой комок, он, человек творческий, торгующий голосами Толстого, Есенина, Ахматовой, Блока, художник звукового валика, не мог и предположить, что история котенка, которого он только что закутал во фланель, будет настолько невероятной. А если бы предположил, то запросил бы за него не пятьдесят рублей, а, по крайней мере, пять тысяч долларов, ибо это было как раз столько, сколько стоил и сам председатель, и вся его фирма вместе с кошками, которых он разводил в помощь своему основному бизнесу. Ведь благодаря этому котенку он стал известным. А за рекламу надо платить. Но логичней было бы, конечно, если бы заплатил Мылов.