-- Это же мой, -- не выдержала Серафимова, -- мой Овечкин! Он у меня прямо из-под носа ушел, после убийства Юсицкова, между прочим.
      -- Это наш Овечкин, -- вздохнул Нестеров, -- видно, сидеть господину сразу в трех местах!
      -- Как бы не на трех нарах, с его-то комплекцией и связями, -- добавил Данилов, -- мы тут взяли в совхозе первые три фуры, так сопровождающих троих чмошников на следующее утро велели отпустить. Под подписку. Кто-то сверху позвонил. А дело готовятся передать в Москов-скую транспортную прокуратуру. Обидно!
      Серафимова понимающе кивнула и вспомнила про "лифтера" с неолитературной фамилией Запоев. Передали наблюдение за домом стиховщицы Даши Ату -- любовницы подозреваемого в районе Таганки не кому иному, как Авокадову. Что он может?.. Слушать ее откровения:
      Я под тебя подсунула мочало,
      Я от тебя не делала аборт.
      И чтоб с тобой начать опять сначала,
      Назначил меня женщиною черт.
      Нонна Богдановна, не слушая галиматью, бросала сочные, как гранатовый сок, взгляды на Данилова, смотрела, а у самой мороз по коже пробегал, и в голове крутилась дамская строка: "...как он красив, проклятый..." И невозможно было оторваться от этого лица.
      Данилов успел еще поведать, как вышли на Торговое агентство, через которое осуществлялись закупки, и кто в болгарской фирме-грузоотправителе командовал, а также договорился с Нестеровым и Серафимовой, куда определить задержанных и арестованных. И тут его попросили к телефону.
      Возвратившись, он обратился к Серафимовой и Братченко:
      -- Появился. Поедете? -- Теперь он уже смотрел только на нее.
      Не могла же она отказаться!
      -- Основания у нас достаточные, -- забеспокоился Нестеров, хрустнув суставами, и сам же ответил: -- Даже в переизбытке. Вперед. Алтухову в ночь лететь, а нам с Женечкой его провожать, так что вы уж там сами.
      Нестерову действительно нужно было проводить Алтухова, времени на ЦУ оставалось в обрез: до отлета -- три часа.
      Тем более что Женечка была женой Алтухова.
      ЖИТИЕ ТАМОЖЕННИКА
      Отряд быстрого реагирования, отданный в распоряжение Данилова, работал на другом объекте. Юрий Алексеевич попросил его подъехать к дому Овечкина, как только ребята освободятся. Вдобавок ко всему у Братченко машина не завелась. А поскольку на стоянке ФСБ Братченко оставлять машину отказался наотрез, ибо до сих пор дрожал от волнения, посещавшего его в этих стенах, Серафимова оставила его разбираться с аккумулятором. Даже настояла, чувствуя нарастающее волнение. Отпустив свою машину, она подсела к Данилову, и они вдвоем поехали на Разгуляй. У Данилова была включена рация, он сосредоточенно глядел на дорогу, был серьезен и скован.
      -- Давно в таможне? -- спросила Серафимова. -- Откуда вы?
      -- Коренной москвич, начинал после института в Комитете. Владею французским, итальян-ским, румынским. Учитывая опыт работы на границе и за границей, взяли в таможню.
      -- А семья?
      -- С женой разошлись два года назад.
      -- Другая женщина?
      Данилов усмехнулся, бросил на нее внимательный взгляд:
      -- Да, похоже, совсем другая.
      Они проехали на Покровку, и через десять минут впереди зазеленел Богоявленский собор. А вот и дом Мусина-Пушкина. Данилов проехал вперед, почти к самой Елоховке, свернул вправо возле сквера и съехал вниз по темному заросшему переулку.
      -- Мои провели разведку. Вот этот дом, окна на нас выходят. То бишь во двор.
      -- Я наручники в машине забыла, -- спохватилась Серафимова, ей стало неловко за свою беспечность.
      -- Ничего, у меня тут есть в бардачке, вот, -- Юрий Алексеевич перегнулся через нее, чтобы открыть крышку. -- Только они малость барахлят, не открываются.
      -- Главное, чтобы закрылись, -- улыбнулась она. -- Холодно у вас. Печка не работает?
      -- Да, машинка десять лет назад свой гражданский долг выполнила, теперь сверх плана работает... А вот и мои ребята. Видите, бежевая "четверка"?
      -- Нам лучше вон на той площадке остановиться, -- предложила Серафимова, -- под деревьями.
      Началось долгое, затянувшееся ожидание. Свет в окнах Овечкина не горел. Данилов принял решение прозвонить квартиру, набрал номер.
      -- Алло, -- ответил женский голос.
      Данилов отшвырнул от себя аппарат:
      -- Женщина.
      -- Что ж вы так на женщин-то реагируете? -- воскликнула Серафимова испуганно. -- Прямо как на тараканов. Женщину случайно не Дашенькой звали?.. У меня есть одна на учете, представляется -- "из московской интеллигентной семьи", стихи пишет. Ну, насчет "интеллигентной", думаю, здесь ее кто-то обманул...
      Из дома то и дело выходили крутые качки в пиджаках прямо поверх футболок. К дому подъезжали блещущие в вечернем сумраке иномарки, огромные, длинные, вызывающие уважение.
      Данилов тайком изучал следователя, поглядывал то на нее, то на подъезд, который был за ее спиной. Нонна Богдановна сидела лицом к Данилову и рассказывала ему про свое расследование. Он с интересом слушал и все больше удивлялся, как эта холеная красивая женщина может расследовать убийства, гоняться за опасными преступниками и вообще ходить по острию ножа.
      -- Наверное, ваши близкие очень переживают за вас, -- заметил он, чтобы узнать что-нибудь о ее близких. -- Я, наверное, никогда не смог бы в "мокром" отделе работать, не потому что опасно, хотя и поэтому тоже, а просто навыки уже сформировались другие -- специфика.
      -- Я живу одна, а единственный, кто обо мне заботится и волнуется, это мой психиатр Миша Буянов. Он, кстати, предсказал мне сегодняшние события.
      -- Наверное, он влюблен в вас?
      -- Нет, что вы, у них, у психиатров, тоже специфика -- в пациентов не влюбляться, все как в Америке...
      -- Профессиональная этика?
      К дому все подкатывали и подкатывали красивые машины: жулики и бизнесмены закончили рабочий день, их натруженные руки устало болтались веером, как батончики одесской колбасы.
      -- Куда же он делся? -- спросил своих Данилов. -- Вы же сказали -- на месте?
      -- Был, Юрий Алексеевич, мы в квартиру с дороги звонили. Подъехали -машины нет, свет не горит. Подождем, тем более в доме кто-то есть.
      -- Юра, посмотрите, -- взглядом показала Серафимова.
      Данилов оглянулся. Со стороны Спартаков-ской улицы спустилась красная спортивная машина, въехала во двор и остановилась у подъезда.
      -- Наша? -- запросил Данилов оперативников, дежуривших в своей машине за детской площадкой, с другой стороны подъезда. Дом был высокий, белый, постройки семидесятых годов. В окнах его уже горели люстры и лампы, и Серафимова иногда бросала взгляд на эти люстры, ей нравилось рассматривать, у кого какие люстры и какая мебель, какие занавеси и какие цветы на окнах. Но теперь она уставилась на двоих "лбов", вывалившихся из машины.
      -- Я их не знаю, -- произнесла она.
      -- Я тоже, но машина Овечкина, номера те же.
      -- Они вошли в подъезд, -- сообщил один из сотрудников Данилова, -идти следом?
      -- Терпение! Они похожи на телохранителей.
      -- А если они нам от Овечкина мокрое место оставят? -- спросила Серафимова.
      У Данилова тоже екнуло сердце. Он подумал и придумал:
      -- Ребята, перекрываем выход этой "Ауди", подъезжаем все к дому.
      ПОРОСЕНОК БОРЯ
      В тот момент, когда Данилов повернул свою машину на дорожку, ведущую к подъезду, оттуда вышел Овечкин. Он был в красном спортивном костюме, кроссовках и нес на руках... небольшого розового поросенка.
      -- Ой, какой хорошенький! -- воскликнула Серафимова и поняла, что Данилов не обращает на Овечкина никакого внимания. Догадалась: он не знает Овечкина в лицо. -- Юрочка, догоняйте этого товарища.
      -- Некогда.
      -- Нет, вы не поняли, это и есть Валерий Васильевич Овечкин, дирек...
      Данилов дернул руль, обогнул красный автомобиль, каким-то чудом избежал столкновения со своими, и уткнулся бампером прямо под коленки Овечкина.
      -- Ты что, мудак, ослеп? -- заорал на него Овечкин. -- Я же тебя сейчас урою!
      Он спустил на землю поросенка, которого вышел выгуливать, затряс своим жидким толстым подбородком и большими пухлыми кулаками.
      -- У, брат, тебе и боксерские перчатки не нужны. Нонна Богдановна, поглядите, ему и наручники, наверное, будут маловаты, не желаете примерить?
      Овечкин поднял брови, и щеки его обвисли в одно мгновение, на глазах Серафимовой человек постарел сразу на двадцать лет. Тут к ним сзади подскочили два мордоворота, которые оказались новыми телохранителями Овечкина, занесли свои секиры над головами Серафимовой и Данилова. Юрий Алексеевич понял, что ему дается шанс. Он прыгнул на того, кто подбегал к Серафимовой, и повалил его на землю, в ту же секунду к ним подбежали оперативники Данилова.
      Овечкин так и стоял над всей этой возней, смотрел, как Данилов спас следовательницу, как повалился вместе с телохранителем на асфальт, как ударился головой о бордюр и на минуту потерял сознание, как оперативники скрутили телохранителей и повели их в машину, как Серафимова села на корточки возле Данилова и подняла его голову, взяла в свои руки и помогла Данилову привстать.
      Овечкин стоял и ждал, когда же дойдет очередь до него, а поросенок по имени Боря бегал вокруг него и заматывал ноги хозяина своим поводком.
      Передав Данилова в руки оперативников, которые перенесли Юрия Алексеевича в его машину и положили на заднее сиденье, Серафимова разогнулась и направила ствол на Овечкина.
      -- На асфальт, -- приказала она, -- пузом на асфальт.
      Овечкин лег в лужу, которую сделал поросенок Боря, похоже, специально для него. Серафимова нагнулась и сунула ему под нос постановление об аресте.
      -- У этих жлобов нунчаки, -- сказал подлетевший к ней оперативник, застегивая за спиной Овечкина наручники, плотно врезавшиеся в его нежные пухлые запястья, -- холодное оружие.
      -- Основание для задержания есть, -- резюмировала следователь, -- ну, поднимайтесь, Валерий Васильевич.
      Овечкин, со сведенными за спиной руками, повернулся на бок, потом сел и попытался встать, но толстые ноги и живот не позволили. Пришлось поднимать его всей опергруппой.
      -- А зверюгу-то куда? -- спросил вдруг опер, сообразивший, что перед ним не собака, а какое-то другое животное.
      -- Я вас умоляю, Борю отдайте жене, -- вдруг воскликнул Овечкин. -Боря здесь совершенно ни при чем, бедное животное!
      Пришлось Нонне Богдановне подниматься в квартиру Овечкина. Дверь открыла немолодая женщина, худенькая, в спортивном костюме, короткостриженная. Серафимова протянула ей поводок:
      -- Вашего мужа я у вас забираю.
      Женщина так и обмякла:
      -- А забирайте, но я вам жить вместе не дам, учтите. Я ему, паскуде, такое сделаю, что он будет плакать кровавыми слезами и сам застрелится. Я вам обоим всю жизнь испорчу...
      -- Не вынесете ли вы его документы? Чтоб уж нам не возвращаться.
      -- Проходите, -- рявкнула женщина.
      Серафимова вошла в квартиру. Шикарный евроремонт, дворцовые мебельные гарнитуры опять навели ее на мысль: срочно сделать в своей квартире перестановку, поклеить новые обои и накопить денег на новую мебель. В креслах у нее вообще скоро сиденья провалятся, на кухне стол расшатался.
      Смешной розовый поросенок встал на задние ноги и передние поставил Серафимовой на колени, захрюкал. Женщина безумно посмотрела на эту идиллию и сунула Серафимовой пакет с документами, а другой пакет -- с вещами.
      -- И скажите, чтоб больше сюда не возвращался. А вас мне просто жаль! Намучаетесь вы с ним.
      Она все стояла и кричала на пороге своей квартиры, пока Серафимова ждала лифт.
      -- Да успокойтесь вы, я неправильно выразилась, -- произнесла она, слыша, что лифт приближается, -- арестован он, я следователь. Позаботьтесь о хряке...
      Пока Серафимова ездила наверх, примчался СОБР. Откуда у них столько "чулок"? Наверное, целая фабрика на них работает. Выскочили на площадку, подняли шум. На машинах у "новых русских" завыла сигнализация. Кто в окно, с балкона выглядывал, кто во двор выскочил. Собровцы всем, перед тем как руки закрутить, кричали, что они -- инопланетяне. Некоторые из жильцов успокаивались и уходили спать, некоторые не верили. Собровцы занимались с ними физзарядкой, когда Серафимова вышла из подъезда. Нахмурилась. Старший, в чулке, следил за ней ястребиным оком. Будь здесь Нестеров, он решил бы, что старший "чулок" -- старый его знакомый "отрубок" Толя Бадов, сорок шестой размер обуви. Но это был не Бадов. Бадов лежал в госпитале после того, как был тяжело ранен в перестрелке, ему ампутировали ноги. Просто собровцы похожи как капли пота, стекающие с чела граждан при одном взгляде на их укутанные фигуры.
      Молодость представители спецподразделений часто проводят в масках, легко и непринужденно нарушая закон, зрелые годы -- тоже в масках, -- каются в телевизионной передаче Владимира Познера.
      ...Пакет с документами Серафимова опломбировала, а вещи проверила и отдала Овечкину.
      -- Жена у вас строгая, -- сказала она...
      Овечкина отправили в следственный изолятор Лефортово. Нестерову передали на пейджер, что директора универмага взяли, что Данилов получил травму головы, но находится вне опасности, и что Серафимова сама произвела задержание толстяка. Нонна Богдановна повезла Данилова в больницу. Из больницы они на службу не поехали: рабочий день закончился, наступала личная жизнь.
      НЕИЗВЕСТНЫЕ В ДОМЕ
      Постоялец, как обычно в это время, спустился в холл отеля "Империал" и отдал ключи портье. К подъезду подкатила его "шкода", и клерк вручил ему ключи зажигания.
      -- Ночная прогулка, господин? -- спросил по-чешски лакей улыбаясь, но лишь мельком взглянув в сторону постояльца.
      Тот снисходительно кивнул и протянул лакею пятидолларовую купюру.
      Дом на улице Карела Чапека снова был пуст. Машины за оградой не было, газета, которую житель "Империала" подбросил прошлый раз на территорию особняка, так и лежала на ступенях. Это была та самая газета, в которой он прочел об убийстве в Москве известного тележурналиста Едигея Юсицкова. В той же статье сообщалось, что главным подозреваемым по делу об убийстве высокого чиновника из Комитета собственности (так было переведено название Госкомимущества), а также собственной жены является он, Виктор Похвалов, который пока скрывается, и у россий-ских спецслужб есть все основания полагать, что преступник -- за границей. На первой странице газеты красовалась его круглая физиономия.
      К счастью, Похвалов перед появлением в гостинице догадался сменить внешность, ровно настолько, чтобы не быть похожим на свои фото-графии, все, кроме той, что в паспорте. Он и фотографировался-то на загранпаспорт в начале года с дальним прицелом, наклеил бакенбарды, подстриг челку, как никогда не стриг, почти до основания, намазал лицо кремом для искусственного загара, а главное, вставил цветные -- карего оттенка -- линзы. Лицо его совершенно изменилось. Таким он и прилетел в Карлсбад в среду, сразу после случившегося, и явился в свой любимый отель.
      В Карлсбаде он жил уже неделю. Хоупек дома не появлялся. Похвалов вычислил его в ту жуткую ночь после вызова на место преступления. Наташа утром во вторник бросила фразу:
      -- Папки не отдам. Можешь не искать. Они уже сегодня вечером будут за границей.
      Увидев убитого Финка, Виктор Степанович почувствовал, как пол уходит из-под ног. Еле себя контролируя, вышел на улицу. Стал судорожно соображать, что произошло. Сердце защемило: то ли от унижения, то ли от горечи, то ли от страха. Потом, ночью, он понял, что попался. Наглотался транквилизаторов, сел и стал думать. Вспомнил, что у него есть алиби -- баня. Но еще вспомнил, что вся команда была в этой бане, никто не мог быть этим вечером в квартире Финка. Юсицков доложил, что папок он не нашел. Значит, документы, как и обещала Наталья, летели за кордон.
      Теперь, в Карлсбаде, он понял, что с вылетом погорячился. Нужно было установить через своих людей в комитете, прилетал ли Хоупек и вообще улетал ли он.
      Похвалов очень рисковал, остановившись в гостинице под собственным именем. Хотя поводов искать его в Карлсбаде у следователей москов-ских нет. Было бы лучше залезть в дом к этому Гансу и ждать там. Но в доме наверняка сработает сигнализация...
      Эта яркая женщина-следователь даже понравилась ему. Да и парень, что приезжал в Переделкино, смешной и наивный: ему лапшу на уши вешают, а он сочувствие выражает. Зинку в дочери записал. Девчонка повеселилась от души, хохотала до упаду.
      Они с Юсицковым привезли ее из Болшева. Ведь Едигей -- друг детства, одноклассник, сосед. Выросли вместе, все вместе делали. И девочку эту с двенадцати лет жизни учили. Потом и совсем забрали в Москву. Она была рождена для постели, училась быстро, ничему не удивлялась, ни от чего не отказывалась.
      Когда умер отец, Виктору Похвалову было семнадцать лет. Отец умер молодым, сорок три года для лихого, белозубого, полного жизни старшего научного сотрудника в/ч 25840 стали бы золотым возрастом, взлетом: мягкая, добрая жена, сын заканчивает школу, выходит в жизнь.
      Жили Похваловы в Одинцово под Москвой, недалеко от станции в военном городке. Летом, в жаркую погоду, мальчики ходили на речку, спускаясь по сухой пылящей дороге в низину. Эта часть города была застроена старыми невысокими домами, напоминала русскую глубинку начала века, то есть и оставалась ею. На реке по выходным людно, больше -- молодежь: остепенившиеся, семейные, с сумками, покрывалами, на ма-шинах, и шебутной народ, вроде Похвалова с Юсицковым. Детишки сидят в воде, пока не посинеют. Дно чистое, а посмотришь дальше -- кажется, что речка черная, глубокая. Это оттого, что в воде отражается противоположный высокий берег, отбрасывая холодную тень от густых сосен на речную гладь. По другую сторону дороги речка разливается мелкими заросшими болотцами, туда заворачивают лишь те из отдыхающих, кто желает уединиться в высокой толстой осоке. Это получше видео, не говоря уже про кино. Здесь можно сидеть часами, наблюдать и учиться. Из школьных друзей, соседских парней -- словом, самых боевитых ребят городка со временем сколотилась неплохая команда. У всех свое назначение было, каждый знал свои возможности и свое место.
      И вот теперь Юсицкова убили, а Хоупека все нет и нет. Похвалов каждый вечер ездит к его особняку в надежде увидеть в окнах свет. Целую неделю ездит. И уже перелезал через забор позади дома. Но он должен дождаться его, чтобы отобрать эти злосчастные папки.
      ОТЛЕТ
      Костя Алтухов наспех поцеловал жену, обнял Нестерова.
      -- Так я все тебе сказал? -- спросил Николай Константинович Алтухова, передавая ему папку. -- Ну, досье на Хоупека ты в самолете прочтешь, карты есть, адрес представительства Интерпола тоже в папке. Но сам на них выходи, только в крайнем случае. Они на тебя выйдут. Почему пункт твоей командировки Карлсбад, ясно? Немцы -- рядом, ездят в Чехию без визы. Русские летают туда самолетами -- тоже, считай, рядом, и тоже пока без визы. Вот и получается: у России с Германией безвизовый обмен и контрабандой, и информацией. Все при делах.
      ...Теперь так: едешь на мировой курорт, в "Империал" -- самый главный курортный отель мира. Там же процедуры делают. Не пей водку или сливовицу, пей водичку, промой печень, сделай несколько процедур: там есть процедуры, где змеями кусают, есть -- в парафин запекают или в мешок с углекислотой запускают, а есть массажи струей воды. Его делают молодые девушки. Очень помогает, ну ты меня понимаешь, -- Нестеров оглянулся на Женечку, -- я тебе даже завидую. Расслабься. Это тебе хоть маленький, но подарок. Беги.
      Аэропорт шумел и раскатисто объявлял рейсы. Алтухов чувствовал себя в "Шереметьево-2" как рыба в воде. Количество проведенного в перелетах времени вполне могло бы оказаться поводом к досрочному выходу на пенсию. Женечка терлась щекой о его плечо и не хотела отпускать.
      -- Когда ты вернешься? Николай Константинович, когда он вернется?
      -- Когда выполнит боевое задание, -- подумав, ответил Нестеров.
      В этот раз он боялся отпускать Алтухова одного: преступники чрезвычайно опасны. Конечно, Алтухова ждут и в представительстве Интерпола, и в полиции, но что-то щемило Нестерова под ложечкой, что-то не давало покоя. И он понимал Женечку, которая тоже обладала даром интуиции.
      Алтухов пошел на посадку.
      -- Приветик, Аленка, -- улыбнулся он курносой девушке, проверяющей билеты возле турникетов.
      Женечке это было неприятно: он так открыто улыбнулся чужой женщине, а она уж и забыла, когда он ей так улыбался. Видимо, Алтухов почувствовал неловкость и обернулся. Помахал рукой, натолкнулся на тусклый обиженный взгляд жены. Подбежал к стеклу, за которым она стояла, и положил на него ладонь.
      -- Я люблю тебя, -- потом покосился в сторону девушки, -- видишь, меня здесь узнают.
      Почему мужчины, желая сделать как лучше и оправдаться, всегда делают как хуже и только наводят тень на плетень? Женечка кивнула рыжей челкой и заплакала. Нестеров, которому она едва доставала до плеча, обнял ее одной рукой и развернул к выходу из здания.
      -- Не плачь, дуреха. Все будет хорошо. Поймает твой Алтухов всех бандитов. А тебе надо отдохнуть.
      -- Мне не отдохнуть надо, -- зашлась Женечка, растягивая слова в громком плаче обиженной девочки, -- мне в консультацию надо...
      ОПЕРАТИВНЫЕ МАТЕРИАЛЫ
      Алтухов сидел у окна в хвосте салона. Читал сообщения, которые прислали из Карлсбада в качестве взаимопомощи.
      "Ганс Хоупек, гражданин Чешской Республики, выходец из Германии, немецкоговорящий, проживает: Карлсбад, H. Hans Holupek, Thapeka ulice, 16.
      1949 года рождения, по национальности немец. Основной вид занятий: политическое лоббирование, торговля со странами СНГ, торговля рабами. Шутка. Торговли рабами не было.
      Семейное положение: холост, родители умерли. Отец Фридрих Хоупек служил в войсках "третьего рейха", пропал без вести в Чехословакии в конце войны. Мать умерла в 1986 году. Братьев и сестер нет. В Карлсбаде живет с 1954 года, в возрасте десяти лет перевезен матерью, принявшей гражданство республики. Мать, урожденная Шарлотта Кюхельбеккер, родилась в Карлсбаде, позже переехала с семьей в Германию, где и познакомилась с Фридрихом Хоупеком".
      Это было первое сообщение от чешской полиции, позже пришла аналитическая записка из отдела политических преступлений Интерпола.
      "Ганс Хоупек -- родился в Берлине, закончил университет в Праге, юридический факультет. С 1967 сотрудник текстильной фирмы в Карлсбаде. С 1970 -- ее соучредитель. В 1987 году им создана собственная фирма "Dostal", интенсивно сотрудничающая с российским капиталом. Соучредителем фирмы является российский гражданин Адольф Финк, что является, по россий-ским законам, незаконным, так как он является государственным должностным лицом. Оборот компании "Dostal" составляет триста, а в некоторые годы до пятиста миллионов американ-ских долларов в год. Созданная Хоупеком компа-ния зарегистрирована в Карлсбаде и Швейцарии (филиалы в Гонконге, Нью-Йорке, Москве, Киргизии, Молдавии и на Украине). Свой бизнес Ганс Хоупек строит исключительно "на знакомствах" с высшими должностными лицами этих стран. Экспертами "Dostal" работали высшие чины КГБ, ныне ФСБ, в том числе полковник ПГУ КГБ СССР Семен Веселовский. В этой связи "Dostal" подозревалась в перекачивании средств КПСС на счета в швейцарские и другие западные банки. После августовских событий Ганс Хоупек завязал тесные контакты с депутатом Государственной Думы, председателем парламентской комиссии, расследующей факты коррупции в высших эшелонах власти,-- Русским (фамилия), и открыл свое представительство в Москве под его патронажем, в офисе на улице Косыгина, выделенном Президентом России для Фонда "Возрождение", который возглавляет все тот же Русский (фамилия).
      Очевидно, Координационный совет компании "Dostal" не был поставлен в известность о самоличных действиях учредителей, ибо в него входят нынешние политические противники Русского (фамилия) и его комиссии.
      Одновременно, по сведениям источников в Департаменте Главного государственного распорядителя, Ганс Хоупек является экономическим советником этого руководителя С. Мошонко, в частности, по вопросам продажи вооружения за границу.
      Кроме того, Ганс Хоупек создает предприятия и финансовые группы на Украине (активно занимающиеся вывозом из республики металлов и другого сырья) и в Киргизии (благодаря его деятельности крупнейшее золотое месторождение в Киргизии "Тумор" отдается в концессию канадской фирме, специализирующейся на урановых разработках).
      В то же время специальные эксперты-аналитики Интерпола, проанализировавшие деятельность компании "Dostal" за последние годы, сделали вывод о том, что эта фирма относится к компаниям "средней руки".
      ТЕНЬ
      Алтухов захлопнул папку. Странное ощущение бесполезности своего визита охватило его. Ввязался же в историю. Впрочем, в "весторию" -- на Западе дело происходит. Не то чтобы он сомневался в своих возможностях. Просто после такой информации он с трудом мог допустить, что Ганс Хоупек -- убийца. Если таким воротилам нужно убрать кого-то с дороги, они пользуются услугами третьих лиц и никогда не подставляют себя под подозрение. А тут явное присутствие Хоупека в момент убийства Финка и Юсицкова в Москве. Связь с ним по телефону, это установлено с помощью блокнота секретаря Финка, где обнаружена запись: "16.35 -- немецкий акцент".
      Что-то не состыковывалось. Или нет, наоборот, состыковывалось уж слишком легко, без проблем. А обычно в расследовании такого рода убийств предполагаются проблемы...
      Алтухов любил Европу с ее размеренной комфортной жизнью, маленькими городками, благоустроенностью и умом-разумом, создающим все, что только можно предусмотреть на случай любого чиха, любого желания граждан. Но в Карлсбаде он еще ни разу не был. И теперь с волнением предвкушал новые приключения и впечатления от неизведанного места.
      За иллюминатором самолета темнело ночное небо с одной-единственной алой рваной полосой на горизонте.
      Этим вечером Похвалов впал в отчаяние. Он был на грани срыва, вспоминал детство, Юсицкова, жену. Он поставил "шкоду" на стоянке в конце трассы Карлсбад -- Баден-Баден и вернулся пешочком к дому Ганса Хоупека. Похвалов уже знал, что участок плотно прилегает по бокам к соседним территориям, у особняков общие заборы. Через чужую территорию перебегать было опасно. Но сзади, сразу за оградой особняков, на улице Карела Чапека стоял прекрасный дворец, в котором размещался дом престарелых. Парк, где находился дворец, не был огорожен, только вдоль тротуара, выходившего на бульвар Шумана, шла высокая ажурная решетка. Похвалов уже пробирался на участок Хоупека, пройдя вдоль бульвара Шумана до моста возле отеля "Ричмонд". Там, спустившись под мост, но не к воде, а только чтобы обойти решетку, он пролезал через зеленое ограждение и попадал в парк.
      Вечером и ночью парк был пуст и черен. Деревья росли далеко друг от друга, но старинные их кроны почти сплетались высоко над головой, образуя слегка дырявую крышу. Похвалов, неслышно ступая по газонам, выходил на дорожку, ведущую к особнякам. Теперь он знал, как выглядит особняк Хоупека сзади, а в прошлый раз, в безлунную непроницаемую ночь, он искал его долго. На территорию же дома престарелых пробирался еще два часа: в Карлсбаде чем дальше от центра, тем больше расстояния. Особенно длинны парки и бульвары, а старинный, построенный еще Карлом замок располагался в настоящем ущелье между двумя зелеными высокими холмами. Весь остальной Карлсбад, его центр, его старый город -- на левой возвышенности, в другом кругу рая.
      Похвалов тронул калитку, которую в прошлый раз ему удалось открыть ножом. Калитка скрипнула и поддалась. Похвалов вошел на участок. Высокие кусты туи тут же скрыли его. Он оглянулся. Чья-то медленная тень слилась с деревом, стоявшим за дорожкой метрах в семидесяти. "Что у них тут, олени, что ли, по парку шляются?" -- подумал Похвалов и, спрятавшись за кустом, стал вглядываться в темноту. "Показалось. А может, какой-нибудь карлсбадский пенсионер европейского значения гуляет при луне?"
      Луна как раз вышла из-за облака и осветила ближнюю часть парка. Возле толстенного ствола дерева, на которое смотрел Похвалов, он различил статую. Обыкновенную гипсовую статую "Девушка с веслом". Нет, шутка. "Диана-охотница". Ну, неважно.
      ХОУПЕК
      Ганс Хоупек прошел по залу аэропорта, неся на плече большую серую сумку и везя за собой на веревочке большой серый чемодан. Он взял машину и доехал до дома за пятнадцать минут. Таксист попался неопытный, абсолютно не знал города. Пришлось объяснять ему, как пользоваться мобильным компьютером. Связь с диспетчерской у него вообще не работала. Подъехав к дому, он выскочил из машины и, все еще извиняясь, открыл пассажиру дверцу. Потом получил деньги, даже не посмотрел, дал ли пассажир чаевые (а он их не дал). Суетливый водитель вынул из багажника вещи и, взвалив их на себя, пошел за Хоупеком в дом. Тот был уже на крыльце, набрал код сигнализации, открыл дверь и прошел внутрь, зажигая свет в кухне и комнатах. Прошел почти весь первый этаж, проверил дверь черного хода под лестницей на второй этаж -- она была заперта. Не успел он поднять голову от замка, как получил тяжелый удар в область мозжечка и свалился на пол. Свет в квартире уже не горел.
      Очнулся он в машине, на полу между задним сиденьем и спинкой переднего. Тут же почувствовал, что связан по рукам и ногам. Руки, правда, были связаны спереди, но при этом веревка от них шла к щиколоткам ног. Не разогнуться. Во рту его был кляп, от которого сводило скулы и раздувались жилы на шее. Он иногда, когда смотрел приключения по видео, смеха ради задавался вопросом, как может выжить жертва, которой вставили кляп, если у нее насморк. Теперь ему самому предоставили возможность узнать это.
      В Москве он простыл, и в полете нос его окончательно заложило, уши тоже, причем, как никогда еще, перепады давления больно отзывались на его барабанных перепонках. Его знобило даже под двумя пледами, принесенными стюардессой, и та предложила ему бутылочку виски. Он взял три бутылочки водки по пятьдесят грамм. Стюардесса понимающе улыбнулась. Теперь он не чувствовал ни насморка, ни пробок в ушах. То ли водка помогла, то ли кляп: перепуганный организм сообразил, что ему лучше перебороть болезнь. Хоупек поднял голову. Первое, что он увидел в заднее стекло, были огни, целый космос огней, целая галактика огней в черной бездне, удаляющейся от него с бешеной скоростью. Он понял, что его везут в горы.