Я выскочил из бассейна

Утром я проснулся в абсолютной темноте (иллюминатор был закрыт плотной шторой) и вообразил, что я на даче. Потом я, конечно, вспомнил, где я, но сперва… отчего это я подумал, что я на даче? И вдруг понял: во второй раз из репродуктора донёсся крик петуха. Очень интересно, вот здесь, оказывается, каким образом будят.

Но Витя и дядя Серёжа не шевелились, тогда я громко залаял, но преждевременно, потому что из репродуктора шесть раз (на шести языках: английском, французском, русском, итальянском, испанском, греческом) вежливо попросили прийти в ресторан на завтрак. Мы быстренько оделись и на завтрак пришли, но было уже так жарко и так солнечно, что хотелось не есть, а купаться.

После завтрака все побежали на корму загорать, и я тоже. И мне ужасно хотелось, так же, как и всем, купаться в бассейне, который тоже был на корме. Сам бы я не решился — несмотря на полную свободу нравов, я ведь всё-таки не забывал, что оставался собакой, — но выкупаться мне все же удалось.

— Пёсик, иди к нам! — закричали какие-то люди из бассейна, и тотчас же чьи-то сообразительные руки бросили меня в воду.

Я выплыл, но боже мой, такой солёной воды я никогда не видел! В нашей реке вода совсем не солёная. А уж про ванную я и не говорю. Да и в море, в котором я купался в прошлом году, она была не такой.

— Морская водичка, — с сильным акцентом сказал тот, кто меня бросил, потом он подхватил меня и попросил: — Скажи дяде «бон жур».

А тут и Витя оказался рядом.

Дядя Серёжа не купался и не загорал, он писал какие-то свои бумаги в каюте или баре и частенько повторял: «Это вы развлекаетесь, а мне выступать на симпозиуме по географии».

Мы ему не мешали, в самом деле — занят человек. Хотя и было его немножко жалко.

И вдруг по репродуктору передали: «Дамы и господа, мы проплываем пролив Босфор, над теплоходом вы видите мост, соединяющий Европу и Азию, Чёрное и Мраморное моря». И все стали выскакивать из бассейна так быстро, как будто в бассейне вдруг появилась акула.

Я не был ни дамой, ни господином, но тоже устремился за всеми на верхнюю палубу и обалдел, увидев с двух сторон нашего теплохода удивительно красивый мир. Он был ясен, близок, но недосягаем. Он был похож на объёмную фотографию или, скорее, на голографию.

Пассажиры, затаив дыхание, смотрели, как наш теплоход проходит под мостом, и, кажется, в один момент выдохнули какое-то приветствие. Оно было произнесено на разных языках, но в едином порыве.

Чёрный продолговатый пёс Тролль стоял рядом в своём словно бы смокинге и торжественно молчал. …Я и не заметил, что наш теплоход давно уже выбросил флажок входа в чужой порт, поднял зелёный флаг Турции с полумесяцем (таковы традиции) и причаливает к берегу, по которому можно будет побегать.

Невероятный мир назывался Стамбул. Теплоход пришвартовался…

И тут снова начались обычные для любого порта мира формальности: таможня, пограничники, жулики…

Выйдя в город Стамбул, мы с Витей решили, что попали на большой рынок, где продавалось все. Но такие рынки теперь есть в Москве, а нам хотелось экзотики. Мы пошли пешком по городу и, честно говоря, заблудились. Сперва нас нёс поток туристов с нашего корабля, а потом он стал редеть, рассасываясь, видимо, в торговых рядах и магазинах до тех пор, пока мы не остались одни перед входом в узенькую, но какую-то невероятно длинную улицу со множеством магазинчиков и лавочек на ней.

Мы с Витей не очень любим ходить по магазинам, но тут было что посмотреть. К тому же впервые в жизни я нюхал заграничный воздух. Дядя Серёжа шёл с нами и своим резким, но монотонным голосом просвещал нас в плане географии.

— Стамбул, — говорил он, — крупнейший город, торгово-финансовый и промышленный центр Турции. Порт, — добавил он.

И мы улыбнулись. Ещё бы! Ведь мы приплыли сюда на теплоходе.

В Стамбуле живут около трех миллионов жителей. Это первый порт Турции по импорту, второй по экспорту, мировой центр по выделыванию кож. В городе имеются три университета, национальные и страховые общества и банки, музеи турецкого и исламского искусства. Стамбул разделён на две части — европейскую и азиатскую, называемую Скутари, — заливом Золотой Рог, через который переброшен мост. Стамбул был когда-то столицей Римской и Османской империй, о чём свидетельствует невероятное чудо света — храм Святой Софии, где мы, конечно же, побывали. Там надо было снимать обувь. Но мне снимать было нечего. Я поговорил с Аллахом, что называется, из шкуры собаки.

Я заметил, что в Стамбуле нет ни одной собаки, а на улицах там хотя и очень красиво, но грязновато.

Мы гуляли по городу до вечера. Видели медведя на поводке. Ночью мечети осветились разноцветными огнями, заиграла таинственная восточная музыка, и мир, куда мы попали, показался волшебным, как в сказке о лампе Алладина, которую когда-то много лет назад читала нам Мама-Маша.

Посмотрев город основательно, насколько это было возможно, мы купили подарки маме Маше, Пал Палычу, маленькому Костику, Вите и мне. Я получил кожаный ошейник и пачку собачьего шоколада.

Это было удивительно и непривычно: мне — есть собачий шоколад. Однако подарки не обсуждают.

Мы вернулись на корабль, где я встретил Козетту и рассказал ей о Турции. Она не выходила на берег. Её хозяйка Карола играла с ребятами на борту и не пустила собачку. А её мама синьора Грация вообще не любит пеших прогулок. И мне вдруг стало стыдно, ведь я же мог попросить Витю взять Козетту с собой.

Но тут я вдруг почувствовал, что страшно устал, поэтому тотчас же заснул и проспал до самого завтрашнего «кукареку».

Во сне мне приснилось, что Тролль, который тоже не выходил на берег, уж слишком разлюбезничался в моё отсутствие с Козеттой.

Ночные развлечения

На следующий день утром мы снова пошли гулять по городу и попали на золотой рынок. Это такая длинная улица, где продаются только изделия из золота. Но я не особенно удивился, я уже встречал нечто подобное. У одной знакомой мамы Маши такая квартира. Только что вооружённых полицейских там нет, а так очень даже похоже.

К обеду мы были уже снова на борту. После необходимых формальностей, на которые перестаёшь обращать внимание после увиденного, мы отбыли в сторону другого порта — Афин. …Но Стамбул навсегда остался в моей памяти. Это хотя и Турция, но первая заграница в моей жизни.

Я стоял на палубе, когда ко мне подошла Козетта и словно бы в оправдание, что она не была в Стамбуле, стала рассказывать о Сиракузах, где она была со своей хозяйкой и её мамой.

Я слышал про Сиракузы — это родина Архимеда, великого математика древности.

Сиракузы — это Италия, хотя я почему-то всегда считал, и не без основания, Архимеда греком.

Разговор с Козеттой прервало сообщение о том, что нас ждут в ресторане. И мы побежали перекусить.

Обед протёк быстро, после него мы отдыхали, а вот после ужина начались удивительные развлечения, о которых хотелось бы рассказать поподробней.

Да, ещё забыл, перед ужином я взбежал на верхнюю палубу снова посмотреть зелёный луч и снова увидел на палубе Козетту.

Она печально, так же печально, как и вчера, смотрела на солнце. Я не подошёл к ней, потому что знал: бывают минуты, когда хочется побыть одному.

А после ужина на наш теплоход упало веселье. Весь теплоход был возбуждён Стамбулом, отдохнул после обеда и теперь в преддверии Афин и Греции развлекался. Что же это были за развлечения!..

Помощник капитана Александр Васильевич пел старинные русские романсы, официантки Лена, Нина и Марина исполняли удивительно изящные танцы, бармены Володя и Игорь оказались чечеточниками, а администратор ресторана Валя — фокусницей. Это был концерт, но это было только одно развлечение. Кроме того, в подсвеченной цветными огнями воде бассейна было устроено ночное купание под эксцентрическую музыку, в красном баре показывали видеофильм из жизни мафии, в голубой гостиной — кинофильм о жизни животных, который я немного посмотрел.

Я появлялся везде и все вынюхивал, я обегал пять баров и ресторан, я побывал в сауне и покрутился возле бассейна, я был в массажной и библиотеке, где, заметил, было не много книг. Видимо, большое количество книг создавало бы туристам путаную ауру.

Я был на пляжной палубе и в солярии, забежал в душевую и ванную, посетил имевшиеся на борту кафе и медпункт, курительную и экскурсионное бюро, игротеку, лекционный зал, где читали в этот вечер стихи, джаз-зал и сувенирный киоск.

Я не забежал только в банк, потому что он был закрыт и работал только по утрам.

Я делал все что угодно и только в дном не мог себе признаться, что по всему теплоходу ищу Козетту. А может быть, её укачало и она спит в своей каюте?

Я побежал к её дверям. Но каюта была заперта, хозяйку её я видел только что в голубой гостиной, она танцевала с дядей Серёжей, а её мама— с помощником капитана.

Из каюты не доносилось ни звука, и не было ощущения, что там кто-то есть.

Вдруг я вспомнил, что два часа назад я оставил Козетту на верхней палубе перед гаснущим закатом. Неужели она все ещё там?..

Она была там…

Когда я поднялся на палубу, то с неудовольствием увидел там кроме томной Козетты ещё и циничного Тролля. Он мне вообще-то безразличен. Как говорится обнюхались и разошлись, но дело все в том, что я уже стал признаваться самому себе, что Козетта мне очень нравится.

И, как всякий влюблённый, я видел опасность там, где её не было и в помине, поэтому, увы… ревновал к Троллю.

Хотя, если посмотреть на вещи трезво, то зачем женоненавистнику Троллю моя возлюбленная? Не нужна…

Может быть, поэтому, увидев меня, он, лениво зевнув, пошёл спать.

— Козетта, что с вами? — спросил я, подходя. — Весь теплоход веселится.

Она не ответила, только махнула хвостом.

— Глядите, какая луна, — сказала она, показывая на луну и лунную дорожку, которая была обращена прямо к ней. Луна светила удивительно ярко и освещала флажок, который я до этого никогда не видел. На нем были изображены какие-то полосы.

Я снова лизнул Козетту в щеку. Потом мы молча постояли, и я предложил ей спуститься в бар. Она согласилась. В баре мы увидели Витю и дядю Серёжу.

— А что это за флаг? — спросил я Витю, вспомнив полосы.

Витя не знал и спросил об этом дядю Серёжу.

— А где ты такой видел? — в свою очередь поинтересовался дядя Серёжа, который знал всегда все и обо всём.

— Висит на мачте, — сказал я.

Дядя Серёжа подошёл к помощнику капитана Александру Васильевичу, тому, который только что пел романсы, и о чём-то его спросил. Тот кивнул. И принялся что-то объяснять.

Дядя Серёжа взял микрофон и сказал на весь зал:

— На теплоходе только что успешно проведена сложная операция. Больная девочка теперь чувствует себя лучше. Она в медпункте на верхней палубе. Позвольте мне для неё сыграть на рояле «Лунную сонату» Бетховена.

Вот оно как бывает: оказывается, в этом плавучем мире бывают для кого-то и грустные моменты.

И мы вдвоём побежали навестить больную девочку. За нами пошли Козеттина хозяйка Карола и мой хозяин Витя. В сувенирном киоске они купили для неё живых цветов.

В тревоге принимали участие…

Ночью мне не спалось. Я ворочался и так и сяк, пока не обнаружил, что наш теплоход стоит, только слегка покачиваясь.

Машины его не работали. В коридоре кто-то топал ногами.

Я осторожно приоткрыл дверь каюты и бесшумно выскользнул наружу.

Выскользнул и тотчас же был сбит с ног десятком ног бегущих матросов в тельняшках.

«Что случилось? — удивился я. — Может быть, на корабле бунт? Тогда я знаю, что делать».

Но никто мне ответа не давал, а все куда-то продолжали бежать.

«Тревога, тревога, — вдруг включился репродуктор, — срубить съёмные леера. Закрепить гак плот-балки в скобе плота. Отдать глаголь-гак и гидростата…»

Почему-то я не испугался. Я спокойно зашёл в нашу каюту и стал доставать из-под кроватей, на которых спали дядя Серёжа и Витя, спасательные пояса.

До их пробуждения примерил и один, и второй. Оба мне не подошли. А как же тогда я спасусь, а Козетта, а Тролль? Она дама, он философ, а я писатель, но ведь мы — собаки, а собак, как известно, не спасают.

Я попытался всё-таки надеть на себя пояс. Потом оседлал его верхом. И уже собрался звонить Козетте, чтобы предупредить её об опасности, как вдруг снова включился репродуктор:

«Отбой учебной тревоги».

А дальше репродуктор поведал странную вещь: он передал длинный список участников и организаторов этого, как выяснилось, обязательного судового мероприятия.

В тревоге принимал участие даже сам капитан. Но, в сущности, я и не сомневался в том, что в случае чего все матросы спасутся. Вопрос стоял — спасутся ли пассажиры?

Все угомонились, но спать уже не хотелось вовсе.

Я прикинул, что до утреннего «кукареку» ещё часа два, и решил выйти на верхнюю палубу — подышать морским воздухом.

Мраморное море

Какой, доложу я вам, вид открывается с верхней палубы! С трех сторон плескалось море ярко-красного цвета, а впереди виднелась полоска синей земли.

На ярко-красных волнах мерцали голубые мраморные прожилки. Не потому ли море это называется Мраморным? Вчера дядя Серёжа что-то рассказывал про него. Дай Бог памяти… Ага!

Омывает это море берега Турции, выплыть из него в Европу можно только через пролив Босфор.

Это море меньше, чем Чёрное, площадь его двенадцать тысяч квадратных километров, а самая большая глубина — тысяча триста метров. В нем находятся Мраморные и Принцевы острова. Это очень важное море. Я уже говорил — оно соединяет Европу и Азию.

Словно понимая всю важность этого моря, над нашим теплоходом появились чайки. Я проследил за полётом одной из них. И мой взор остановился на быстро приближавшейся к нам точке. Точка эта выросла и превратилась в крошечный пароходик, который быстро-быстро причалил к нашему гиганту.

Пароходик был греческий с обилием букв E и Y в названии, с него соскочил человек в чёрной бороде и немедленно поднялся на капитанский мостик.

«Лоцман на борту», — прозвучало в репродукторе, и я понял: для того, чтобы нашему теплоходу пройти через пролив Дарданеллы, ему необходим проводник.

Наш теплоход двинулся, заработали его машины.

Я ещё побыл немного на палубе, посмотрел, как мы красиво идём по проливу, и, сладко зевнув, побежал к своим.

В Греции есть все

После третьего «кукареку» мы все наконец проснулись.

Теплоход наш стоял возле пристани в Пирее. Так называется этот огромный Афинский порт.

Едва после завтрака мы сошли с трапа, чтобы побродить по этой земле древних Богов, как дядя Серёжа снова затеял свою очередную лекцию. Это было, надо отдать ему справедливость, интересно.

— Афины, — говорил он, — столица Греции, и находится она на полуострове Аттика…

В этом городе живёт около миллиона жителей, и ходить по нему оттого уже страшно, что он слишком древний для восприятия. Он видел все, и даже таких собачек, как я.

Если я вам скажу, что в этом городе сосредоточены все виды промышленности, лучшие университеты мира, музеи и театры, — это будет тривиально и банально.

Это — Акрополь с Парфеноном.

И когда на нашей планете ещё не было ничего построено — ни Кремля, ни Эйфелевой башни, ни памятников Петру Великому в Санкт-Петербурге и Франциску Ассизскому, ни даже Автова и Черемушек, — здесь уже высились храмы Зевса и Нике.

Вдумайтесь! Тринадцатый век до нашей эры, а Афины уже были государством.

Мимо вот так, запросто, плавал Одиссей.

Я посмотрел по судовой карте: он плавал отсюда в Италию (тогда она была неведомой землёй), встречал Полифема, одноглазого циклопа.

Я спросил синьору Грацию, есть ли циклопы в Италии.

Она ответила, что Одиссей, вероятно, убил последнего.

Но я думаю, что не Одиссей извёл циклопов. Их извели американцы, понастроившие свои военные базы как раз там, где жили эти милые мифологические создания. …А вы знаете, что маслин на свете существует около трехсот сортов? Я ими объелся. Они мне казались мясными, как сосиски.

Я даже не мог себе представить, что на свете бывают города такие красивые, как этот греческий порт.

Мы стояли в нём, подняв сине-бело-полосатый с крестом флаг.

А потом я просто вне себя принялся носиться по набережной, пока Витя делал вид, что ему за меня стыдно и он бы на моем месте так не носился.

Наконец, он позвал меня, и мы все вместе, с дядей Серёжей, Троллем и Наташей, отправились осматривать город.

Собственно, город начинался прямо с порта. Можно было его осматривать из окна автобуса или взять такси, а можно было проехаться на фаэтоне — это такая лошадь с фургоном, — но мы предпочли прогулку.

Да и валюту надо было приберечь на что-то другое. А впрочем, на что ещё нужны эти деньги, как не на то, чтобы видеть что-то новое в этом мире…

На улице пахло грецкими орехами, мылом, духами, морем, маслом и сливами.

— А ты знаешь, псуленька, — спросил Витя, — что в этом городе жил Архимед?

«По-моему, он всё-таки жил в Сиракузах, — решил я про себя, памятуя разговор с Козеттой, — а здесь жил Аристотель». Но не стал спорить.

Я просто вилял хвостом, и мы отправились в древнюю часть города, как настоящие иностранцы, обвешанные фотоаппаратами, радостные и полные впечатлений.

Одно омрачало мою радость. Козетту опять не пустили с нами на прогулку.

Ну ничего, сегодня после прогулки и завтра мы целый день будем плыть, а я намереваюсь бродить по палубе и вдоволь наговорюсь с Козеттой.

Праздник Нептуна

Я бы не назвал Эгейское море самостоятельным, это часть Средиземного между Балканским полуостровом, Малой Азией и островом Крит, но дядя Серёжа педант, как все географы, и он утверждает, что это самостоятельное море.

Если так, то даже лучше: я посмотрю в этом путешествии не пять, а шесть морей…

Площадь его сто девяносто одна тысяча километров и два с половиной километра самая большая глубина. Туда уже не донырнет даже продолговатый Тролль.

Мой милый хозяин Витя взял меня за задние ноги и потащил купаться в бассейне и загорать на палубе.

В бассейне я купаться на этот раз не стал, зато понежился на солнышке вволю. Ещё бы: рядом со мной пригрелась Козетта, и нам было, по-моему, очень хорошо вместе.

Карола ушла в дискотеку и оставила Козетту на попечении Вити, так что Витя наблюдал теперь за нами двоими. Но уверяю вас, зря: нам совершенно не хотелось безобразничать, а так хорошо было лежать и мечтать под теперь уже почти экваториальным солнцем.

— Пиратка, — спросил меня дядя Серёжа, — а ты не боишься так близко общаться с иностранной дамой?

Я завилял хвостом.

Мне даже в голову не пришло, что Козетта иностранка. Мне очень бы хотелось, чтобы нашему Вите её вдруг подарили, и тогда мы жили бы все вместе. …Только в России ей. как и многим собакам, придётся ходить на поводке…

Так мы валялись, смотрели на волны, которые бьются о борт нашего теплохода, и улыбались друг другу.

И вдруг… Уверяю вас, это «вдруг» далеко не последнее в нашем путешествии. Так вот, «и вдруг» прямо на купающихся и загорающих из моря, через борт, протянув свои невероятные щупальца, стало вылезать страшное чудовище.

Одно мгновение мне дала судьба, чтобы спасти Козетту и всех пассажиров.

Я заслонил собой итальянскую йоркширтерьершу, ощерился и смело выступил вперёд. Пусть он проглотит, этот осьминог, лучше меня.

Черт! В нас, собаках, вдруг проявляется удивительное самопожертвование!

Но осьминог глотать меня не стал, более того, заговорил человеческим голосом боцмана Коли:

— Пиратик, здравствуй, — и протянул мне сразу три своих щупальца.

Я их обнюхал и обнаружил, что они сделаны из резины.

А осьминог выпрямился во весь человеческий рост и обратился к пассажирам сперва по-русски, а потом, насколько я могу судить, по-английски, по-французски и по-итальянски. Греческого и испанского, как я понимаю, осьминог не знал.

Он сообщил, что сегодня в семь часов вечера в ресторанном зале будет проходить капитанский ужин и что все туда приглашаются.

Я восторженно залаял, а Козетта меня поддержала.

А осьминог стал придумывать забавные игры, викторины и так развлекал нас до самого обеда.

На всякий случай я не отходил от Козетты — был хороший повод — и был кавалером до конца.

Витя выиграл все призы, а дядя Серёжа сел играть в шахматы с каким-то толстым греком. Я ещё подумал, а не он ли в своё время «ехал через реку»…

Подошедший ко мне Тролль спросил то же самое.

Я понюхал пластмассовые фигурки, несколько «нюхов» уделил даже чёрной королеве. После чего незаметно, чтобы никто не видел, пожал своими собачьими плечами.

Мисс Круиз

День развлечений прошёл весело, и никто не захотел идти на полдник есть консервированное киви. Все снова пошли на палубу, и вдруг я увидел волны. Но не в море, а в бассейне, и почти тотчас же раздался голос из репродуктора, что пребывать на палубе больше не рекомендуется и что все приглашаются в красный зал на просмотр какого-то очень смешного фильма.

Но палуба не опустела, потому что всем нам хотелось ещё побыть на свежем воздухе.

Тогда на палубу поднялся сам капитан в белом кителе, расшитом золотом, и теперь уже настойчиво предложил всем идти смотреть фильм.

Я было подбежал к нему, чтобы спросить, почему, но вдруг поскользнулся, и меня понесло к борту, и я бы, наверное, упал в море, проскочив сквозь штакетник (не знаю, как это называется по-морскому), огораживающий палубу, если бы меня не подхватил какой-то матрос.

— Первая ласточка, — сказал капитан, показывая на облако.

Все посмотрели туда. Но ласточки я там никакой не увидел. Увидел чёрную тучу.

— Шторм, — коротко сказал капитан.

Это было и удивительно и интересно одновременно.

И вскоре шторм налетел и даже самые смелые ушли с палубы.

Но наш теплоход был таким большим и таким основательным, что я шторма почти не чувствовал, особенно когда не сидел на одном месте.

Но фильм, который для отвода глаз рекомендовал нам капитан, смотреть было невозможно: из-за качки экран все время сносило в сторону. А в общем-то и фильм был скучный, там все время дрались, но кое-кто в зале смеялся. Синьора Грация мужественно досмотрела фильм до конца.

Наконец фильм закончился, и державшийся довольно неловко из-за качки на сцене иностранный массовик-затейник предложил в оставшееся до капитанского ужина время выбрать Мисс Круиз, то есть самую красивую женщину на теплоходе.

Я оглушительно залаял, что вызвало одобрение и смех всех присутствующих, и — о счастье! — после этого на сцену потребовали Козетту.

Я был на верху блаженства и ходил на задних лапах и хвосте перед сценой. а она, смущённая и очаровательная, раскланивалась перед зрителями, а потом выбрали настоящую даму — хозяйку Козетты Каролу. И было за что. Она удивительна.

Карола получила в подарок торт с именем нашего теплохода, а Козетта — кусочек того же торта на маленьком блюдечке.

Тролль аплодировал хвостом по палубе.

А тут как раз по радио возвестили о капитанском ужине. И вдруг нам всем показалось, что мы плывём не по воде, а по чернилам. Оказалось, что мы уже пересекли Эгейское море и плывём по другому.

Дядя Серёжа сказал, что Эгейское море — это Ионическое и что оно — центральная часть Средиземного между Балканским и Аппенинским полуостровами и островами Крит и Сицилия. Оно глубокое, больше пяти километров, и если бы я даже и захотел донырнуть до глубины, то нипочём не достал бы дна.

А хотелось бы, ведь в нём водятся красный тунец, камбала, которая живёт на само дне, и кефаль. Площадь такого моря сто шестьдесят тысяч квадратных километров.

На нижней палубе бесновались брызги. Я поймал несколько, попробовал — это море очень солёное, самое солёное из всех, по которым я только плавал.

Капитанский ужин

Сейчас я даже не понимаю, почему этот ужин назывался капитанским. Может быть, потому, что капитан все время мешал нам есть, рассказывая про корабль, кто его делал, когда и за сколько, и просил обратить наше внимание на невидимые в темноте — на море внезапно опустилась ночь — берега. Или, может быть, потому, что ужин был весь из рыбы и морских животных.

Как бы то ни было, ни я, ни Козетта, ни Тролль не были удовлетворены, но — о чудо! — шеф-повар приготовил нам специальный лангет.

Это другое дело!

А потом мы с Козеттой забрались в голубой бар и тихо провели в нём вечер, разговаривая о том, какая в дальнейшем предстоит поездка, потому что нам обоим вспомнилось, что и я, и Козетта будем участвовать сперва в отборочном туре собак в Сенигаллии, а потом поедем в Венецию на собачий Марш любви, но если, конечно, из этого что-то получится, то есть если пройдём первый тур.

Мне ужасно хотелось, чтобы Козетта и там получила первый приз. …Естественное желание влюблённого пса.

О том, что нас будет встречать Три Лепестка Чёрной Розы со своей собакой Эвелиной, я, как истинный мужчина, промолчал. Да, собственно говоря, я ведь не особенно их и вспоминал, что очень стыдно, ведь именно благодаря приглашению Трех Лепестков Чёрной Розы я и Витя путешествовали на этом замечательном теплоходе.

Буду с вами откровенен, я, как бы это поделикатнее сказать, заметил, что и Козетта ко мне неравнодушна.

Моё собачье сердце при виде её билось неровно…

Но, несмотря на эту неровность сердцебиения, я не мог не замечать, что совсем иначе держал себя с хозяйкой Козетты Каролой мой хозяин Витя. О, он умел быть хозяином положения, и я ему от души по-мужски завидовал, несмотря даже на то, что я — пёс и моё место ну если не под лавкой, то, по крайней мере, под изящным кожаным креслом в голубом баре нашего удивительного теплохода. …С чувством того, что впереди волшебная Италия, я восторгался всем и всеми. Вёл себя как щенок.

Мы до завтра расстались с Козеттой. Я, проводив её, пошёл в свою каюту.

Потом уже сквозь сон услышал, как пришёл дядя Серёжа и, что-то напевая, принялся снимать рубаху, штаны и укладываться спать. Он всегда напевает, когда выигрывает в шахматы. Наверное, резался весь вечер, и небось все с тем же греком.

Витя, лёжа, читал книгу: по-моему, справочник путешественника. Покачивало, несколько раз раскрывались дверцы шкафа, заставляя меня настораживаться.

Болтанка вдруг стихла. Я выглянул в иллюминатор, но ничего не увидел, за иллюминатором царила фиолетовая ночь. Но ночь ночью, а прибоя не было слышно.

— Опаздываем мы из-за этого шторма в Италию, — сказал дядя Серёжа, — отклонились от курса, пережидаем шторм. Не боишься, Витенька?

Но разве можно бояться приключений? Для чего же мы поехали тогда? Ведь, наверное, для того, чтобы все испытать. А не только же для того, чтобы доехать. Доехать можно было и на трамвае.

Тут дядя Серёжа начал рассказывать занудную историю о том, возле какой именно скалы мы пережидали шторм. Но все так устали от впечатлений, что, пользуясь тем, что болтанка стихла, все, включая дядю Серёжу, вдруг взяли да и уснули…

Письмо

Утром тот самый грек, который вчера играл с дядей Серёжей в шахматы, подошёл вдруг ко мне и сказал (точно не знаю, но, по-моему, по-египетски):

— А вы знаете, господин пёс, что в Соединённых Штатах собака жены экс-президента Буша тоже умеет писать и пишет книги?

Я уже слышал об этой собаке, и его сообщение подсказало мне идею — написать письмо жене экс-президента США, чтобы она передала его своей собаке.

Я взял перо и такое письмо написал.

«Борт теплохода „Дмитрий Шостакович“, — начал я своё послание. — Уважаемая госпожа Барбара Буш. Прошу вас великодушно простить меня за то, что я обратился к Вам, а не к Вашей собаке, книга которой о жизни в Белом Доме рекламируется в моей стране. К моему большому сожалению, я её ещё не читал и даже не знаю, вышла ли она на моей родине, потому что я отправился из Москвы в далеко путешествие.