Первым делом ракетчики извлекли из дизельной Бердыклычева, который долго не понимал, почему он должен, не выключая движка, покинуть свой фургончик и с карабином в руках отходить к "Управлению".
      Откуда-то возник еще один пятнистый десантник, отрекомендовавшийся прапорщиком Файзулиным.
      — Отступать будете через пустырь, — бросил он Акимушкину. — Правее не забирайте — там сейчас пойдут танки.
      Услышав про танки, Акимушкин и вовсе оторопел. Похоже, на них выбросили целый десантный корпус.
      — Толпой идти не советую, — торопливо продолжал прапорщик. — Но и рассыпаться особенно не стоит. В общем, держитесь пореже, но так, чтобы поплотнее. Ясна задача?
      К нему подбежал парашютист с округлившимися глазами и принялся что-то тихо и сбивчиво докладывать.
      — Что-о?! — шепотом взревел прапорщик Файзулин, тоже округляя глаза.
      Ага… Значит, десантники все-таки не подозревали, с кем им предстоит иметь дело.
      По ту сторону холма раздался взрыв. К кабине он явно никакого отношения не имел — рвануло где-то за курилкой. Из-под ног поползли короткие тени — это над позициями дивизиона закачались осветительные ракеты.
      Царапин видел, как совсем рядом выдохнул дрожащее бьющееся пламя автомат прапорщика. Грохота он почти не услышал — очередь прозвучала тихо и глухо, как сквозь подушку. Уши заложило, но не тишиной и не звоном — это был неприятный и совершенно неестественный звук. Шорох, если шорох может быть оглушительным. Словно бархоткой провели по барабанным перепонкам.
      Пятнистые комбинезоны метнулись в пятнистый сумрак и исчезли. Акимушкин, беззвучно разевая рот, махал пистолетом в сторону «Управления» — видимо, приказывал отходить.
      Они побежали к песчаному пустырю, где их чуть было не вмял в грунт разворачивающийся на скорости легкий танк, которому, по словам прапорщика Файзулина, надлежало в этот момент находиться несколько правее.
      Потом онемевшая ночь словно очнулась и яростно загрохотала порохом и металлом.
      — Дизэл!.. — прорыдал в ухо голос Бердыклычева, а дальше воздух, став упругим, почти твердым, ударил в спину, бросил лицом в песок.
      Когда Царапину удалось подняться, вокруг уже шел бой. Черный сон, таившийся в ночных зарослях, накопил силы и пошел в наступление.
      Дерзко, не прячась, перебегали «фаланги», на которых теперь никто не обращал внимания, потому что со стороны городка надвигалось кое-что посерьезнее.
      В метре над песком, все в лунных бликах, распространяя вокруг себя все тот же оглушительный шорох, плыли невиданные жуткие машины — гладкие, панцирные, до омерзения живые, шевелящие массой гибких, как водоросли, антенн, с которых слетали зыбкие бледно-фиолетовые луны, и от прикосновения этих лун горел янтак и плавился песок.
      Одна из машин, увлекая за собой другую, вырвалась далеко вперед и шла прямо на Царапина, а он стоял в рост и завороженно смотрел на нее, уронив бесполезные руки, в которых не было теперь ни карабина, ни даже камня. Невероятно, но Царапин уже пережил когда-то этот миг, уже надвигались на него чужие, испепеляющие все на своем пути механизмы, и знакомо было это чувство беспомощности муравья перед нависающим цилиндром асфальтового катка.
      Уэллс! Вот оно что! Конечно же, Уэллс!.. Боевые треножники, тепловой луч, развалины опустевшего Лондона…
      Царапин словно наклонился над пропастью.
      "Это безнадежно, — подумал он. — Мы ничем их не остановим…"
      "Мы". Не Царапин с Акимушкиным, Петровым, прапорщиком Файзулиным… «Мы» — это вся Земля.
      Но тут слева из-за спины Царапина вывернулся десантник. Пригибаясь, он в несколько прыжков покрыл половину расстояния до чужой машины и распластался по песку.
      Машина прошла над ним, и ясно было, что припавший к земле человек больше не пошевелится. Но вот она прошла над ним, и десантник приподнялся. С поворотом, за себя, как тысячи раз на тренировках, махнула рука; граната, кувыркаясь, взлетела в навесном броске и, очертив полукруг, опустилась точно в центр черного, не отражающего лунных бликов овала на глянцевой броне, который и в самом деле оказался дырой, а не просто пятном.
      Секунда, другая — и из овального люка с воем выплеснулось пламя. Воздух вокруг механизма остекленел и раскололся — его как бы пронизала сеть мелких трещин, а в следующий миг он детонировал вокруг второй машины — поменьше, и ее понесло вперед с нарастающей скоростью, пока она — ослепленная, неуправляемая — не въехала боком в кусты.
      Царапин прыгал, потрясал кулаками, кричал:
      — Словили?! Словили?…
      Из овальной дыры соскользнула на землю знакомая зловещая фигура. Красные зайчики от горящего поблизости янтака лизнули неподвижную гладкую маску и тяжелые жвалы. Монстр остановился, не зная, куда бежать, и в ту же секунду вокруг, взламывая траурный шорох чужой техники, зачастили автоматы десантников. На глазах Царапина дьявола изорвало пулями.
      Мимо, к чернеющей подобно огромному валуну машине, пробежали двое парашютистов. Еще не понимая, чего они хотят, Царапин бросился за ними. Втроем они навалились на холодный панцирный борт и, запустив пальцы под днище, попробовали качнуть. Откуда-то взялись еще двое: один — десантник, другой — кто-то из ракетчиков. Машина шевельнулась и под чей-то натужный вопль "Три-пятнадцать!" оторвалась от земли, после чего снова осела в обдирающий руки янтак. Справа, закидывая за спину автоматы, набегали еще четверо.
      Царапин по-прежнему не понимал, зачем они это делают, но он самозабвенно упирался вместе со всеми в упоении от собственной дерзости и бесстрашия.
      Рядом налегал на борт лейтенант Жоголев — на секунду пламя, все еще пляшущее над первой — подорванной — машиной осветило его оскаленное лицо и растрепанные вихры. Лейтенант был без фуражки.
      Из хаоса звуков выделилось непрерывное низкое мычанье автомобильного сигнала. Это задним ходом к ним подбирался тягач, толкая перед собой низкий открытый прицеп.
      Новый сдавленный вопль "Взяли!", черная машина всплыла еще на полметра и, развернувшись, вползла на платформу.
      Тягач рванул с места и погнал, не разбирая дороги. Царапин сначала бежал рядом, держась ладонью за ледяную броню трофейного механизма, но скоро сбился с ноги, отстал и, споткнувшись о лежащего ничком десантника, на котором сидела «фаланга», вспахал метра три песчаного пустыря. Извернувшись, как кошка, сел и застал «фалангу» в прыжке. Опрокинулся на спину и почти уже заученным движением выставил ей навстречу каблук. Клюнула, дура! Отчаянно отбрыкиваясь, дотянулся до автомата убитого и, чудом не отстрелив себе ногу, разнес «фалангу» короткой очередью.
      И что-то изменилось. Он уже не был лишним на этом пустыре. Причина? Оружие. Словно не Царапин нашел его, а оно само нашло Царапина и, дав ощутить свой вес и свое назначение, подсказало, что делать.
      Он перевернулся на живот, выбрал цель и открыл огонь — осмысленно, экономно, стараясь поразить верхнюю треть панциря. Расстреляв весь рожок, забрал у убитого десантника второй и перезарядил автомат.
      Тут он почувствовал сзади что-то неладное и обернулся. Горел тягач. Ему удалось отъехать метров на сто, не больше. В желто-красном коптящем пламени сквозь струи пара чернел купол так и не доставленной в тыл вражеской машины.
      Царапин поглядел назад, и последняя осветительная ракета, догорая, словно предъявила ему пологие склоны, мертвые тела, отразилась в панцирях чужих механизмов.
      Погасла… Вокруг снова была серая, насыщенная лунным светом ночь. Траурный шорох стал нестерпим, и не потому что усилился, — просто смолкли грохот и лязг земной техники.
      И Царапин вдруг осознал, что он — последний живой человек на этом пустыре, а еще через секунду ему показалось, что он — последний живой человек на всей Земле.
      Что ему оставалось делать? Прикрывать отход? Чей?
      Царапин закинул оружие за спину и побежал туда, где полыхал тягач. Он был уверен, что отбежать ему дадут самое большее шагов на двадцать, после чего уничтожат, — и удивился, когда этого не произошло.
      Ночь словно вымерла. Никого не встретив, он миновал опустевшее «Управление» (по всему видно было, что ракетчиков эвакуировали в крайней спешке), добрел до колючей проволоки, обозначавшей восточную границу дивизиона, и чуть не провалился в какую-то яму, которой здесь раньше не было.
      Царапин заглянул в нее и отшатнулся — снова померещились блики на гладком панцире чужого механизма. Слава Богу, это был всего лишь танк — старая добрая земная машина…
      Когда это было: только что или сто лет назад — жуткий повышающийся вой и тяжкий удар за капонирами, после которого Петров сказал с удивлением: "Не взорвалось…"
      Жив ли теперь Петров? А от Левши, наверное, уже ничего не осталось, даже пуговиц… Как же это так вышло, что сам Царапин до сих пор жив?
      Он спрыгнул на броню и осторожно выглянул из ямы. Перед ним в ночи лежала чужая планета. Внешне пейзаж не изменился (разве что кое-где горел янтак), но это уже была не Земля, эта территория не принадлежала больше людям.

4

      О чем он думал тогда, сидя на шершавой броне зарывшегося в песчаный грунт танка? В это трудно поверить, но старший сержант Царапин мучительно, до головной боли, вспоминал, чем кончилось дело у Уэллса в "Войне миров". Книгу эту он читал и перечитывал с детства и все-таки каждый раз забывал, почему марсиане не завоевали Землю. Что им помешало? Они же все сожгли своим тепловым лучом!.. Какая-то мелочь, какая-то случайность… В книгах всегда выручает случайность.
      Дожить бы до утра… "А оно наступит, утро?…"
      Царапин давно уже слышал, как по ту сторону проволочного ограждения кто-то шуршит, перебегает, прячется. Звуки были свои, земные, слушать их было приятно.
      Потом зашуршало совсем рядом, и кто-то за спиной негромко предупредил:
      — Не двигаться! Буду стрелять!
      Тишина и человеческий голос. Царапин никогда не думал, что это так много — тишина и человеческий голос. Люди… А ведь они пробираются туда, к пустырю. Все живое бежит с пустыря, а они, как всегда, — наоборот, наперекор…
      — Кто такой?
      — Старший сержант Царапин, — апатично отозвался он.
      Сзади опять зашуршало, и новый голос (Царапин машинально определил его как офицерский, но не выше трех звездочек) скомандовал:
      — Встать! Выходи!
      — Автомат брать? — спросил он, поднимаясь.
      — Что? — Офицер опешил.
      — Это не мой, — устало пояснил Царапин. — Я его у десантника взял… у мертвого…
      — Сдать оружие!
      Царапин отдал автомат и вылез. Втроем они отошли, пригибаясь, подальше от ямы, в колючие заросли.
      — Товарищ лейтенант, — обессиленно попросил Царапин. — Не ходите на пустырь… Туда людям нельзя… Туда не десант — туда бомбу надо было сбросить… Бомбу, — ошеломленно повторил он, и еще раз — словно проверяя, не ослышался ли: — Бомбу…
      Вскочил с криком:
      — Бомбой их, гадов!..
      Его ухватили за ногу и за ремень, рывком положили на песок, прижали.
      — Я тебе поору! — прошипел лейтенант. — Я тебе повскакиваю!.. Ефрейтор Фонвизий! Проводишь сержанта до шоссе. Доложишься капитану Осадчему.
      — Пошли. — Фонвизий подтолкнул притихшего Царапина, который после краткого буйства снова успел вернуться в состояние горестной апатии. Поднялся и побрел, послушно сворачивая, куда прикажут.
      Впереди замерцал лунный асфальт. Разлив асфальта. Шоссе. Артерия стратегического значения. Рядом с обочиной, как бы припав к земле, чернел бронетранспортер. Чуть поодаль — еще один.
      Их окликнули. Навстречу из кустов янтака поднялись трое с автоматами и приказали остановиться. Появился капитан (видимо, тот самый Осадчий), которому Царапин немедленно попытался доложить обстановку. Капитан не дослушал и велел проводить старшего сержанта в санчасть.
      Никто ничего не хотел понять!
      Фонвизий привел слабо сопротивляющегося Царапина к покрытому маскировочной сетью молочно-белому автобусу, на каких обычно разъезжают рентгенологи, и сдал с рук на руки медикам — морщинистому сухому старичку в капитанской форме и слоноподобному верзиле с лычками младшего сержанта.
      Царапин заволновался, стал рваться в какой-то штаб, где даже не подозревают о настоящих размерах опасности, а он, Царапин, знает, видел и обязан обо всем рассказать… В конце концов верзиле пришлось его бережно придержать, пока капитан делал укол.
      Царапин был настолько измотан, что успокаивающее сработало, как снотворное. Старшего сержанта усадили на жесткую обтянутую кожимитом скамейку у стеночки, а когда оглянулись спустя минуту, то он уже спал, пристроив голову на тумбочку.
      Короткое глубокое забытье, черное, без сновидений.
      А потом за ни пришли и разбудили.
      — Царапин, — позвала явь голосом «деда» Костыкина. — Хватит спать. Пошли.
      — Товарищ майор… — пробормотал он, — …старший сержант Царапин…
      — Ладно-ладно, — сказал майор. — Пошли.
      Одурев от несостоявшегося сна и насильственного пробуждения, Царапин вылез из автофургона, недоумевая, откуда мог взяться комбат, которого он мысленно похоронил вместе со всем дивизионом. Луна торчала почти в той же самой точке, что и раньше, когда они с ефрейтором Фонвизием подходили к санчасти. Следовательно, вздремнуть ему не удалось вообще.
      И Царапин вновь почудилось, что время остановилось, что хитинноликие чудовища каким-то образом растягивают ночь до бесконечности.
      Они пересекли шоссе и принялись перешагивать через какие-то кабели и огибать неизвестно когда появившиеся в этих местах палатки. Возле дороги стоял вертолет размером с железнодорожный вагон. Человек двадцать военнослужащих и гражданских лиц в серых халатах при свете прожекторов спешно разгружали и распаковывали продолговатые ящики. Потом по шоссе прошла колонна мощных закутанных в брезент грузовиков. За ней потянулась вторая.
      "Дед" Костыкин остановился и, запрокинув голову, долго смотрел на дорогу из-под козырька.
      — Ну вот, — не совсем понятно заметил он. — Так-то оно вернее…
      И тут же принялся расспрашивать, где, когда, при каких обстоятельствах Царапин видел в последний раз Петрова, Жоголева, прочих.
      Монстров он при этом называл весьма уклончиво и неопределенно — "противник".
      Возмутясь до забвения устава, Царапин спросил, неужели майор не понимает, что это за «противник», неужели ему не ясно, что решается судьба человечества?
      "Дед" Костыкин хмуро на него покосился и, ничего не ответив, указал на пролом в беленом дувале, сделанный, судя по отпечаткам траков, неловко развернувшейся тяжелой гусеничной машиной. Они прошли в одноэтажный домик с типичными для Средней Азии низкими — почти вровень с землей — полами, где в ярко освещенной комнате Царапину предложили сменить стойку «смирно» на «вольно» и внятно, последовательно, по возможности без эмоций изложить все, что с ним произошло с момента объявления боевой готовности.
      Кажется, он наконец-то встретился с людьми, от которых в какой-то степени зависел исход сегодняшней ночи. Здесь были два полковника, подполковник, капитан — всего человек семь офицеров и среди них один штатский, именно штатский, а не военный в штатской одежде — это чувствовалось сразу…
      Ради одной этой встречи стоило выжить.
      Он собрался с мыслями и заговорил. И очень быстро — к удивлению своему — заметил, что слушают его невнимательно. Уточняющих вопросов почти не было. Полковник вроде бы глядел на Царапина в упор — на самом деле он, наверное, вряд ли даже сознавал, что перед ним кто-то стоит.
      Потом все насторожились, и Царапин в растерянности замолчал.
      — Слушаю! — кричал кто-то за стеной. — Слушаю вас!
      Неразборчиво забормотала рация. Звонкая напряженная тишина возникла в комнате.
      — Понял, — сказал тот же голос с меньшим энтузиазмом.
      И еще раз — уже с явным разочарованием:
      — Понял вас…
      — Вы продолжайте, продолжайте, — напомнил штатский Царапину.
      Царапин продолжал, но теперь все, что с ним произошло, казалось ему случайным набором никому не нужных подробностей: ужас хитиновой маски, отступление через пустырь, поединки с «фалангами», пальба из автомата, захват чужой машины… А от него требовалось одно — вовремя нажать кнопку на операторском пульте. И он нажал ее вовремя. Дальнейшие его поступки уже ничего не решали. Их просто могло не быть.
      Царапин закончил. И, словно подтверждая его мысли, полковник коротко и дробно ударил пальцами по столу, повернулся к штатскому:
      — Ну что, Аркадий Кириллович, ничего нового…
      Штатский с сомнением поглядывал на Царапина.
      — Да как сказать… — в раздумье проговорил он. — Насколько я понимаю, товарищ старший сержант был чуть ли не первый, кто схватился с ними… мм… врукопашную… Послушайте, Боря… Вот вы самый информированный среди нас человек: все видели, во всем участвовали… Что вы сами о них думаете?
      Царапин сглотнул. Перед глазами возник черный обрубок, еще секунду назад бывший пусть мертвым, но Левшой, забегали синеватые язычки пламени…
      — Бомбой… — хрипло сказал Царапин. — Отступить подальше — и бомбой их…
      Широкоплечий мрачного вида майор, до этого безучастно смотревший в низкое черное окно, обернулся в раздражении, но тут за стеной снова замурлыкала и забубнила рация.
      — Что? — выкрикнул прежний голос. — Две? Каким образом?
      Все, кто сидел, вскочили, стоящие сделали шаг к двери, ведущей в соседнюю комнату.
      Спустя секунду она распахнулась. В проеме, схватившись раскинутыми руками за косяки, стоял невысокий плотный капитан.
      — Есть! — выдохнул он. — Две единицы. Это возле развилки арыка.
      Мрачный широкоплечий майор рванулся к выходу. Остановился. Штатскому:
      — Аркадий Кириллович, так что мы решим со старшим сержантом?
      — Со старшим сержантом? — Аркадий Кириллович оглянулся на Царапина, задумался на секунду. — Старший сержант пойдет с нами.
      Выходя за ним из комнаты, Царапин слышал, как за стеной полковник-артиллерист кричит в микрофон:
      — "Таблетка"? «Таблетка», приступайте! У нас все готово…
      Майор быстро, едва не переходя на бег, шагал в сторону колхозных виноградников, чернеющих впереди под луной, как грозовое облако.
      — Боря! — негромко окликнул штатский. — А этот ваш Левша… Он по ним выстрелить так и не успел?
      — Нет, — сказал Царапин. — Он даже затвор передернуть не успел.
      — А вы уверены, что он был мертв? Может быть, просто обморок? Все-таки ночь, луна — могли ошибиться…
      — Н-не знаю, — несколько растерявшись, ответил Царапин. — Мне показалось…
      Но штатский так и не узнал, что там показалось Царапину. Неслыханный плотный грохот упал на пустыри и виноградники с тяжестью парового молота. Луна исчезла. По внезапно черному небу косо полетели сгустки белого воющего пламени. Грохот сдавливал голову, требовал броситься наземь. Освещаемый пульсирующими вспышками штатский выразительно указывал Царапину на свой открытый рот. Царапин понял и тоже глотнул тугой содрогающийся воздух. Стало немного полегче. Тогда он чуть повернул голову вправо, где лежала территория его части и куда летели грохочущие клочья огня. Там вздымалось, росло ослепительно-белое пламя. Словно снаряды проломили дыру в земной коре и адской смертельной магмой плеснуло из недр.
      Майор тоже остановился и прикрыл щеку ладонью. Грохот раскатывался над окрестностями, на территорию дивизиона было уже невозможно смотреть — так, наверное, должна выглядеть поверхность Солнца.
      "Да куда же они еще садят! — в смятении подумал Царапин. — Там же уже ничего не осталось!"
      Но тем, кто отдавал приказ, было видней, они работали профессионально, наверняка, и залпы шли и шли волнами в одну точку, и не верилось, что происходящее — дело рук человеческих.
      Бомбардировка прекратилась в тот самый момент, когда Царапин решил уже, что она не кончится никогда.
      Все трое временно оглохли. Майор, злобно смеясь, вытрясал мизинцем из уха воображаемую воду. Штатский с болезненной улыбкой повернулся к Царапину, и лишь по движению губ тот разобрал слова:
      — Ну вот и исполнилось ваше желание, Боря…
      Временная глухота чуть было не подвела их — они среагировали лишь на второй оклик ошалевшего часового: "Стой! Стрелять буду!" Бедный парень не знал, куда смотреть: то ли на них, то ли на бушующий справа пожар.
      То, что Царапин увидел впереди, заставило его вздрогнуть. Шагах в двадцати от него, там, где большой, как канал, арык распадался на две оросительные ветви, плясали извилистые огненные блики на гладких панцирях. Там, на песке, стояли две чужие машины с зияющими овальными люками, а рядом — хитиновой маской к луне — лежало длинное черное тело. Там же — кто на корточках, кто привалясь спиной к броне — расположились несколько мрачных парней в пятнистых комбинезонах. Вокруг стояли и бродили военнослужащие из охраны.
      Майор и Аркадий Кириллович подошли к неторопливо поднявшимся десантникам и о чем-то с ними заговорили. Потом Аркадий Кириллович начал озираться, заметил Царапина и поманил его к себе. Царапин приблизился, не сводя глаз с поникших гибких антенн, которые теперь лежали на песке, как веревки.
      — Эти самые? — спросил штатский.
      — Да, — сказал Царапин. В горле у него запершило. — Вот по такой я стрелял из автомата. А такую при мне подорвали…
      — Они разные, — заметил штатский, кивая на механизмы.
      — Да они у них все разные… — хмуро сказал Царапин.
      — Вы не ошиблись? — Штатский был взволнован.
      Царапин подтвердил, что не ошибся.
      Штатский с майором задавали и задавали вопросы. Царапин механически отвечал, а сам не сводил глаз с десантника, стоявшего неподалеку. Это был младший сержант Попов. Или очень похожий на него парень. Он затягивался давно погасшей сигаретой, и в опустевших, остановившихся глазах его была вся нынешняя ночь: лунные блики на черных панцирях, бледно-фиолетовые вспышки, горящий янтак.
      Потом подкатило сразу несколько машин и в их числе тягач — вроде того, что был сожжен на пустыре. Стало шумно: гудки, всхрапывания моторов, обрывки команд. Из «уазика» выскочили трое офицеров и бегом припустились к тягачу. О Царапине забыли.
      Он подошел к десантнику, вгляделся. Нет, это был не Попов. Но когда парень, почувствовав, что на него смотрят, повернул к Царапину осунувшееся чумазое лицо, тому показалось, что этот совершенно незнакомый человек узнал его. Тоже, наверное, с кем-нибудь перепутал.
      — А я думал, убили тебя, — неожиданно сказал парень. — Кто ж в таких случаях вскакивает! Смотрю: бежи-ит, чуть ли не в рост, тягач его освещает… Как они тебя тогда не примочили — удивляюсь…
      Мимо как раз проносили длинное черное тело.
      — Живым хотели доставить… — как-то странно, судорожно усмехнувшись, снова сказал десантник, но уже не Царапину, а так — неизвестно кому. — Троих из-за него потеряли. А он с собой покончил, скотина…
      Ничего больше не добавил, бросил сигарету и, чуть ссутулясь, побрел к своим.
      — Земляк! — тихонько позвали сзади. — Земеля!.. Зема!..
      Царапин оглянулся. Это были двое из оцепления.
      — Слышь, зема… — Шепотом, глаза бегают. — А эти… ну, диверсанты в противогазах… откуда они взялись вообще?
      — С Марса, — отрывисто сказал Царапин.
      — Тц! Ара! А я тебе что говорил? — негромко, но с яростью гортанно вскричал второй.
      — Да нет, правда, — обиделся первый. — Откуда, зем? Гля, машины у них…
      В следующий миг лица у обоих стали суровыми, глаза — зоркими, а про Царапина они словно и думать забыли. Люди бодро и бдительно несли караульную службу.
      Это их спугнул возвратившийся зачем-то Аркадий Кириллович. Кажется, он был чем-то расстроен.
      — Боря, — позвал он. — У вас сигареты не найдется?
      — Я не курю, — сказал Царапин.
      — Я тоже… — уныло отозвался штатский. Отсвет гаснущего пожара тронул его обрезавшееся лицо.
      — Не могу отделаться от одного ощущения, Боря…
      "Ощущения… — тоскливо подумал Царапин. — Тут поспать бы хоть немного…"
      — А ощущение такое… — Аркадий Кириллович судорожно вздохнул. — Никакая это, к черту, не военная техника…
      Встретив непонимающий взгляд Царапина, он усмехнулся и, отвернувшись, прищурился на огромное розовое зарево.
      — Ну не дай Бог, если я прав!.. — еле расслышал Царапин.
      — Аркадий Кириллович, пора! — окликнул кто-то из «уазика». Видимо, все тот же широкоплечий майор.
      — Сейчас-сейчас! — совсем другим — энергичным, деловым голосом отозвался штатский. — Тут у меня еще одно уточнение…
      — Вы же умный парень, Боря, — чуть ли не с жалостью глядя на Царапина, проговорил он. — Вы поставьте себя на их место… Откуда вам знать, что там внизу — граница? Что посадка ваша совпадает с одним из сценариев начала войны! Что нет времени разбираться, кто вы и откуда, — все удары просчитаны заранее!.. Вы хотите приземлиться, а вас сбивают! И взлететь вы уже не можете… Что бы вы стали делать на их месте? Да отбиваться, Боря! Отбиваться до последнего и чем попало!
      — Вы что же… — еле ворочая языком от усталости, злобно выговорил Царапин, — считаете, что они к нам — с мирными целями?
      — Не знаю, Боря… — сдавленно ответил штатский. — В том-то и дело, что не знаю…

5

      Старшему сержанту Царапину снились сугробы, похожие на барханы. Он брел, проваливаясь в них по колено, и ногам почему-то было жарко. Бело-серые хлопья, падающие с неба, тоже были теплыми, почти горячими. И Царапин понял вдруг, что это не снег, а пепел.
      Потом с вершины самого большого сугроба на совковой лопате без черенка съехал вниз рядовой Левша. Увидев Царапина, вскочил и, испуганно хлопая длинными пушистыми ресницами, вытянулся по стойке "смирно".
      — Усих вбыло… — оправдываясь, проговорил он.
      Нагнулся и, опасливо поглядывая на сержанта, принялся разгребать пепел. Вскоре под рукой его блеснуло что-то глянцевое, черное…
      — Отставить! — в ужасе закричал Царапин. — Рядовой Левша!..
      Но Левша будто не слышал — он только виновато улыбался и продолжал разгребать бело-серые хлопья, пока мертвый монстр не показался из пепла целиком.
      — Усих… — беспомощно повторил Левша, выпрямляясь. Потом снова нагнулся, помогая черному мертвецу подняться.
      — Лев-ша-а!..
      Но они уже удалялись, брели, поддерживая друг друга и проваливаясь по колено в пепел при каждом шаге…
      Царапин проснулся в холодном поту и, спотыкаясь о спящих, выбрался из палатки.
      Шагах в пятнадцати от входа уже сымпровизировали курилку — там копошились розовые огоньки сигарет. И по тому, как мирно, как неторопливо переползали они с места на место, Царапин понял: с вторжением — покончено. Уэллс… Война миров… А потом подошли по шоссе двумя колоннами тяжелые, закутанные в брезент грузовики, раздалась команда — и пришельцев не стало…
      — Разрешите присутствовать? — на всякий случай спросил Царапин. Среди курящих могли оказаться офицеры.
      — Присутствуй-присутствуй… — хмыкнул кто-то, подвигаясь и освобождая место на длинной, положенной на кирпичи доске.
      Царапин присел. Вдали, за черным пригорком, слабо светились розовые лужицы медленно остывающей раскаленной земли.
      — "Фаланги"… — недовольно сказали с дальнего края доски, видимо, продолжая разговор. — Хули там «фаланги»? У нас вон старшину Маранова «фаланга» хватанула…
      — И что?
      — И ничего. Через полчаса очухался, еще и аппаратуру нам помогал тащить… А что морды как противогаз — вон Гурген подтвердить может…
      — Черт вас поймет! — с досадой сказал кто-то. — Пока сам не увижу — не поверю.
      — Много ты там теперь увидишь! — прозвучал неподалеку от Царапина мрачный бас. — Видал, как артиллеристы поработали?…
      Все замолчали, прислушиваясь к приближающемуся реву авиационных двигателей. Потом на курилку, разметая песок и срывая искры с сигарет, упал плотный ветер, заныло, загрохотало, и над ними потянулось, заслоняя звезды, длинное сигарообразное тело.
      — Это тот, с дороги, — заметил сосед Царапина, когда вертолет прошел. — Загрузился…
      — Кишка ты слепая, — незлобиво возразили ему. — Это пожарники патрулируют. Земля-то раскалена — янтак то и дело вспыхивает…
      — На что ж они рассчитывали, не пойму, — сказал кто-то, до сей поры молчавший. — С тремя кораблями…
      В курилке притихли, подумали.
      — А черт их теперь разберет, что они там рассчитывали, — нехотя отозвался бас. — Может, это только разведка была…
      Царапин встал.
      — Не знаете, на бугор выйти можно? — спросил он. — Не задержат?
      — Вообще-то был приказ от палаток не удаляться, — уклончиво ответили ему. — Ты только к вертолету не подходи.
      — А что там?
      — А Бог ее знает! Сначала распаковывали какие-то ящики, теперь запаковывают…
      Оставив вертолет справа, Царапин без приключений добрался до бугра.
      Он не узнал местности.
      То, что лежало перед ним внизу, за черной полосой сгоревшего в пепел янтака, было похоже на дымящееся поле лавы после недавнего извержения. Разломанная земля, спекшаяся земля, полопавшаяся на неправильные шестиугольники, прокаленная на метр в глубину, тлеющая тут и там розовыми пятнами. И ни следа, ни обломочка от панцирных машин пришельцев. Вдали — оплывший остов локатора — все, что осталось от «Управления». «Старт» напоминал розовое озерцо с черными островками-глыбами.
      "Левша", — вспомнил Царапин и больше в сторону «Старта» не смотрел. Не мог.
      Ночь кончалась. Небо над горами уже тлело синим — вполутра. Изувеченная земля еле слышно потрескивала, шипела, изредка раздавались непонятные шумы и резкие, как выстрелы, щелчки.
      — Нет!.. — зажмурившись, как от сильной боли, проговорил Царапин. — Нет!..
      Здесь, над изломанной, умертвленной землей, мысль о том, что Аркадий Кириллович может оказаться прав, была особенно страшна…
      Он хотел уже вернуться к палатке, когда почудилось, что там, внизу, кто-то ходит. Всматриваясь в серый полумрак, Царапин осторожно спустился с бугра, и звук его шагов изменился. Под ногами был черный мягкий пепел.
      Видимо, все-таки почудилось. Утомленные глаза вполне могли подвести. Но вот — теперь уже точно — за пригорком шевельнулась и выпрямилась серая тень. Человек.
      "Какого черта он там делает?" — испугался Царапин и вдруг сообразил: кто-то оказался слишком близко к обстреливаемому участку и вот, очнувшись, пытается выбраться — обожженный, беспомощный…