А еще говорят, каков в малом - таков и в большом! По моим наблюдениям, как раз наоборот.
      Зато теперь почти не навещает. Некогда, надо полагать. Дела.
      Меня это, если по-честному, устраивает. Во-первых, отсрочка. Не нужно дергаться, не нужно суетиться. Мне, знаете, настолько дороги мои проблемы, что я их даже и решать не хочу.
      Во-вторых, есть возможность отдохнуть от этого вконец осточертевшего мира. Вернее, так мне поначалу казалось. Но в палате пять коек, три из них заняты такими же недоломками, как и я. Одна, слава богу, пустая. Не знаю, правда, надолго ли. И каждый из травмированных очень любит поговорить. Кем-то из них обо мне было сказано буквально так:
      – Сидит, молчит - отдыхать мешает…
      Вчера принялись конаться, кто с какой высоты летел.
      – Со второго? Салага! Я с шестого навернулся! С шестого!
      – И всего один перелом?
      – Так я ж в расслабоне падал!
      Выпытав подробности моего увечья, пренебрежительно хмыкнули. Траншея! Ниже уровня земли.
      А руку жалко. Хорошая была рука. Теперь она уже, наверное, такой не будет.
 

***

 
      Что-то протухло в соседней тумбочке. Проснувшись утром, я с ужасом принюхался к собственной только что собранной и закованной в гипс конечности. Ни черта не понял. Пришлось встать и выйти в коридор.
      Нет, вроде не от меня.
      Успокоившись, вернулся в палату. Там уже просыпались. И первым делом, конечно, врубили репродуктор! Пока не втянули в неизбежный утренний треп, одноруко умылся, почистил зубы - и на свежий воздух.
      Вышел. Огляделся.
      – Простите, пожалуйста. С вами можно поговорить?
      Прямо передо мной с вежливыми улыбками ожидали моего согласия две милые глупенькие девчушки, и у каждой в руках наготове кипа глянцевых душеспасительных журнальчиков.
      Иногда мне хочется всех поубивать. И даже не иногда. Мое молчание было воспринято неправильно.
      – Вы согласны с тем, что человек сейчас больше всего страдает от одиночества? - округляя от искренности глаза, спросила та, что повыше. - Даже находясь в толпе! Даже…
      – Нет, - тяжко изронил я. - Не согласен.
      Последовала секундная оторопь. К такому простому, напрашивающемуся ответу они почему-то готовы не были.
      – Какое одиночество, девушки? - процедил я. - Какое, к чертям, одиночество? Вот я вышел, чтобы побыть одному. И тут же подруливаете вы. Никуда не скроешься! Христос от вас в пустыню на сорок дней уходил - так и там достали!
      Как ветром сдуло. Испуганно извинились и пошли отлавливать другого увечного, благо прогуливалось нас возле корпуса более чем достаточно. Уж не знаю, поняли они намек, не поняли. Насчет Христа в пустыне и кто Его там доставал. Наверное, нет.
      Раздосадованный, я пересек прогулочную площадку, где возле перил хмуро перекуривали две пижамы и один халат. Достал сигареты, стал рядом, оглядывая исподлобья больничный парк. Жаркий выпал июнь. Кое-где уже листья жухнут. Скучный пейзаж.
      Стоило мне так подумать, пейзаж повеселел.
 

***

 
      Джип ворвался на территорию комплекса, едва не снеся правую стойку ворот, и на хорошей скорости устремился в нашу сторону. Его болтало. Со скрежетом зацепив по дороге опрометчиво припаркованную у бровки легковушку, он едва не вмазался в парапет и затормозил как раз под нами.
      Курильщики, и я в их числе, легли животами на перила, ожидая продолжения.
      Распахнулась передняя дверца, и на асфальт выпало окровавленное тело. Полежав, оно поднялось на колени и потащило из недр джипа другое окровавленное тело. После чего оба тела поползли в сторону приемного покоя. Вернее, ползло только первое, а второе оно за собой волочило.
      – С разборки, - понимающе заметил кто-то из старожилов и погасил окурок о край урны.
      Навстречу ползущим вышла тетенька в белом халате и, укоризненно покачав головой, ушла обратно. За подмогой.
 

***

 
      Самое жизнерадостное отделение - это травматология. Если сразу не убился, значит починят. Именно починят, а не вылечат. Лечат в других отделениях. А здесь врачи, представьте, носят в карманах белых халатов слесарный инструмент. И когда кто-нибудь из них перекладывает мимоходом из правого в левый кусачки или пассатижи, больной понимает, что будет жить.
      Отремонтируют.
      И юморок здесь тоже своеобразный.
      Заведующий отделением совершает утренний обход. Берет у меня градусник, смотрит. Далее благосклонный кивок:
      – Нормально. Остываешь… - И шествует к следующей койке.
      Где-нибудь в гастроэнтерологии после таких слов пациент мгновенно бы окочурился, а тут невольно начинаешь ржать.
      И все же никто на моих глазах не воскресал с такой стремительностью, как этот, из джипа. Его, кстати, поместили в нашу палату, а того, которого он тащил (по слухам, главаря), подняли в нейрохирургию, где бедняга на следующий день и скончался. Пуля в голове. Без каких бы то ни было шуток.
      На этаже у нас пошли чудеса. Посреди холла поставили письменный стол и посадили за него мента с пистолетом. То ли для безопасности пострадавшего, то ли чтобы пострадавший не удрал. Видимо, с той же целью у новичка отобрали все, включая трусы. Не помогло. Тут же обернул чресла простынкой и, кряхтя, заковылял по коридору в дальнюю палату, где, как выяснилось, лежал третий участник разборки, которого доставили отдельно и чуть позже.
      Доковылять, правда, не удалось - мент вернул.
      Весьма загадочный юноша. В палате он представился Сашей, в протокол был занесен как Николай Павлович, а пришедшая на свидание девушка называла его просто Эдиком.
      Ладно. Саша так Саша.
      Потерпев неудачу, Александр разжился у соседей клочком бумаги, нацарапал на нем что-то позаимствованной у меня гелевой ручкой и, сложив вдвое, попросил отнести сообщнику.
      Просьба его мне очень не понравилась, но отказать не повернулся язык. Крайне собой недовольный, я выглянул в коридор, прошел мимо дремлющего за столом мента и, на фиг никому не нужный, достиг дальней палаты. Разворачивать и читать не стал. Меньше знаешь - крепче спишь.
      Загипсованный до тазобедренного мосла сообщник молча выхватил у меня бумажку. Слов благодарности я от него не услышал. Как, впрочем, и от Саши.
 

***

 
      А пару дней спустя направили меня на прогревание. Или на просвечивание. Вечно я путаю все эти процедуры. Возле дверей кабинета сидел и ждал своей очереди Александр (он же Николай, он же Эдуард). Вооруженной охраны поблизости не было. Видимо, считалось, что с прогревания не убежишь. Я сел рядом. Некоторое время сидели и молчали. Даже непривычно как-то. Потом сосед мой все-таки заговорил.
      – Как с шоссе к комплексу сворачиваешь, там овражек, - сообщил он и снова замолчал. Надолго.
      Я уже решил, что продолжения не будет. Что ж, овражек так овражек. Будем знать.
      – Я туда упаковку сбросил, - сказал он. - Когда ехали. Все равно бы менты забрали.
      – Так… - осторожно промолвил я.
      – Если никто еще не нашел, сходи возьми.
      Это называется: коготок увяз - всей птичке пропасть. Сначала записку, потом упаковку… Потом на стреме постоять.
      – Кому передать? - хмуро спросил я. Он коротко на меня глянул.
      – Никому. Себе возьми. Хочешь - продай. Возможно, так на их языке звучало «спасибо».
      – Ну давай тебе и принесу. Если найду, конечно… Он усмехнулся и не ответил.
      А назавтра Александра-Николая-Эдуарда то ли увезли, то ли выписали - и больше я с ним не встретился ни разу. Надеюсь, дальнейшая его судьба сложилась удачно.
 

***

 
      Как и всякий человек бездействия, я мнителен. Упаковка. Что за упаковка? Сбросил в овражек, лишь бы не досталась ментам. Вел машину, побитый, порезанный, и все-таки нашел возможность сбросить. Улика? Тогда бы он попросил уничтожить ее, спрятать. А то - хочешь, себе возьми, хочешь, продай. Разве с уликами так поступают? Хотя… Если имелась в виду упаковка наркоты…
      Только этого мне еще не хватало!
      Наверное, следовало вежливо поблагодарить и отказаться.
      Или соврать, будто ходил, да не нашел. Кто-то, видать, подобрал. Но пока я утверждался в мудром решении, стремительный Саша успел навсегда исчезнуть из моей жизни.
      Делать нечего: выйдя сразу после завтрака на прогулку, я покинул территорию больничного комплекса и направился по обочине к повороту.
      Овражек больше напоминал свалку. Упаковок там валялось в избытке, в том числе от презервативов. Все, естественно, вскрытые. Я хотел уже двинуться в обратный путь, повернулся - и едва не наступил на то, что искал. Это была плоская коробка размером чуть меньше словаря иностранных слов одна тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года издания. Очень красивая.
      Я нагнулся за ней - и рука в лангетке загудела болью. Словно предупреждала: не бери. Взял. Коробка оказалась неожиданно легкой. На верхней ее стороне сияли крупные косые буквы и цифры: «AUTO-700». И все.
      Легонько встряхнул. Пожалуй, внутри содержались не ампулы и не порошки. Вскрывать ее в овраге да еще и одной рукой было бы неразумно. И стоит ли вообще вскрывать? Как ее потом продашь, вскрытую? Ладно. Пусть пока полежит в тумбочке, а там посмотрим.
 

***

 
      Подходя к родному корпусу, я еще издали углядел знакомую «мазду» молочной масти. Сама Ева Артамоновна гневно курила на скамеечке неподалеку. Увидев меня, встала и от избытка чувств метнула сигарету в урну.
      – Ты где был?
      – Гулял.
      – Где ты гулял?
      – За территорией.
      – Делать тебе больше нечего! Мандарины - в тумбочке.
      – Словарь принесла?
      – Словарь не нашла. Принесла Шванвича. Нужен мне этот Шванвич!
      – Как не нашла? Он в сумке лежит.
      – А я знаю, где она, твоя сумка?
      Затем взгляд ее остановился на коробке с надписью «AUTO-700». Запнулась. Моргнула.
      – Откуда это у тебя?
      Сильно врать не имело смысла.
      – Да я, собственно, за этим и ходил. Просили достать…
      – Кто?!
      – Послушай, Ева, - сказал я. - Я же у тебя не спрашиваю, кто твои клиенты, правда?
      Супруга была потрясена. С такой растерянностью, с таким уважением она на меня еще ни разу, клянусь, не глядела.
      – Ты… ты хоть знаешь, сколько это стоит?
      – А как ты думаешь? - надменно ответил я. Нокаут.
      – Хоть бы в пакет спрятал… - пробормотала она. - Несет напоказ…
      Черт возьми! Что же там такое в этой коробке?
 

***

 
      Наверное, что-то медицинское. Почему медицинское? Не знаю. Просто ничего больше в голову не приходит. Видимо, обстановка навеяла. Вдобавок не оставляло меня ощущение, что где-то я уже видел этот брэнд - «AUTO-700». И не просто где-то, а именно в больничном комплексе.
      Возможно, ложная память. А возможно, и нет.
      Проводив Еву, я поднялся к себе и, выселив из пакета мандарины, поместил туда свою находку. От греха подальше. Потом снова покинул корпус и двинулся обычным прогулочным маршрутом.
      Пакет прихватил с собой. Не в палате же его теперь оставлять! Если уж Артамоновна оторопела настолько, что забыла напомнить о моих будущих обязанностях, значит, и впрямь ценность.
      Работа с партнерами. С ними ведь, наверное, говорить придется.
      Ну вот чем я ей, скажите, не угодил в качестве дармоеда? Знал свое место на коврике, сцен ревности не устраивал, безропотно и благодарно жрал, что дают, выслушивал претензии…
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.