– Ни к чему не прикасаться! – отрывисто предупредил Василий. – Встань в дверях.
      Ромка испуганно шевельнулся и замер. Большего он все равно сделать бы не смог, поскольку и так стоял в дверях.
      Василий потянул воздух круглыми ноздрями. Запаха вроде нет… А раздуло прилично… Или это у него бедра такие?.. Э! А труп-то, получается, женский…
      Василий стоял неподвижно, работали одни глаза: оценивали, прикидывали, измеряли. Значит, так… Сначала место происшествия… Справа от двери на расстоянии двух метров от левой ноги трупа обнаружено… Василий нахмурился, но так и не понял, что же, собственно, обнаружено справа от двери. Поколебавшись, он определил находку как «предмет неправильной формы» и двинулся дальше. Глаза его довольно быстро обежали комнату против часовой стрелки и, кроме теневого «капкана» под окном, ни за что больше не зацепились. Что ж, тем проще…
      Итак… Женский труп, совершенно голый, лежит приблизительно в центре комнаты по диагонали. Голова трупа направлена в ближний правый от окна угол.
      Зафиксировав таким образом положение объектов, Василий двинулся к телу. Чудовищный бледный зад покойницы вздымался чуть ли не на полметра над уровнем пола. Ниже колен ноги вдруг истончались самым неожиданным образом, а заканчивались и вовсе условно: на левой ноге было четыре пальца, на правой – три. Кроме того Василий сразу обратил внимание на другую странность: несоразмерно маленькая голова трупа не имела волосяного покрова и лоснилась, как бильярдный шар.
      Все эти несообразности он поначалу хотел списать на далеко зашедшее разложение, но теперь уже было ясно, что никакого разложения тут нет и в помине, что труп свеженький. Если это вообще труп.
      Василий присел на корточки и принялся осматривать тонкую вывернутую ладошкой вверх руку. Весьма любопытная была рука. То, что на ней насчитывалось всего четыре пальца, как и на левой ноге, – полбеды, а вот то, что ни один из них не являлся большим… Такое ощущение, что потерпевшая сплошь состояла из особых примет.
      – Может, тут радиоактивный фон повышенный? – негромко спросил Василий и сам затосковал от такого предположения. В свое время чудом избежав отправки в Чернобыль, он с тех пор панически боялся радиации.
      – Ну чего стал столбом! – прикрикнул он на оцепеневшего в дверях Ромку. – Иди – поможешь…
      С отвращением на лице Ромка сделал шаг, и темнота немедленно оккупировала дверной проем.
      – Давай перевернем, – сказал Василий. – Чего косоротишься? Зимой вон один мужик дома помер, полмесяца у теплой батареи пролежал – и то ничего: по частям выносили… в противогазах… – Он протянул руку к чудовищному бедру и тут же отдернул пальцы. Гладкая без единой поры и без единого волоска кожа оказалась прохладной, но не более того. Мертвому телу полагалось быть куда холоднее.
      Где-то вдали по темным комнатам явственно прошлепали босые ноги.
      – Так, – сказал Василий. – Значит, между делом… Ты приглядываешь за дверью слева, я – за дверью справа. Давай-ка…
      Он убрал пистолет в кобуру, оставив ее, однако, расстегнутой. Ромка, преодолев приступ дурноты, нагнулся, и вдвоем они потянули бледную тушу на себя, взявшись за плечо и за бедро. Тело перевернулось неожиданно легко, махнув гибкой, как шланг, четырехпалой рукой.
      Оба поспешно встали и отступили на шаг. Перед ними лежало нечто невообразимое. Единственное, что можно было с уверенностью о нем сказать, – так это то, что оно женского пола.
      Еще когда перевертывали, у Ромки екнуло сердце – он заметил, что у существа отсутствуют уши. Теперь выявилось отсутствие и всех прочих черт, как-то: носа, рта, глаз… Лицо и затылок лежащей по сути не отличались друг от друга ничем.
      Пережив первую оторопь, они пригляделись повнимательней, в результате чего пережили поочередно вторую, третью и четвертую. Плечи у чудовищной дамы были слегка кривоваты, руки – разной длины, но зато бюст… Такого бюста Василий отродясь не видывал. Ромка – тем более.
      Талия довольно тонкая, бедра… Ну о бедрах речь уже велась… А в целом фигура производила такое впечатление, будто какой-то скульптор-дилетант довольно тщательно, хотя и препохабно, изваял бедра и бюст, а руки-ноги-голову заканчивал уже наспех и как попало.
      – Слушай, да это кукла! – ошарашенно проговорил Василий.
      Они посмотрели друг на друга и страдальчески наморщили лбы, явно припоминая, где они уже могли видеть эту нестерпимо знакомую композицию. Хотя чего там было вспоминать: обычная заборная живопись – все пропорции оттуда…
      Создание лежало, бесстыдно раскинув ноги. Василий взглянул и содрогнулся: выставленные напоказ тайные прелести были выполнены с анатомической точностью. Чувствовалось глубокое знание предмета.
      Он нагнулся и с сосредоточенным видом прощупал истончающуюся конечность, пытаясь определить, есть ли там внутри кости. Что-то вроде прощупывалось, но как-то уж больно неопределенно…
      – А вдруг это она?.. – замирающим шепотом произнес над ухом Ромка, и милицейская фуражка Василия шевельнулась вместе с волосами.
      – Что «она»? – ощерившись, повернулся он к Ромке. – Ходила? Пугала?.. Совсем уже пробки перегорели?! – Василий схватил и подбросил четырехпалую бледную руку. Рука безжизненно шлепнулась на пол. – Это же кукла, понимаешь, кукла!..
      Ромка зачарованно смотрел на громоздящееся у ног тело, и все время казалось, что вот сейчас оно пошевелит бледными пальцами и медленно-медленно начнет поднимать голое слепое лицо.
      Василий встал и огляделся со злобой и отчаянием. Уж лучше бы это был труп…
      – Надо же! – ядовито выговорил он. – Морды нет, зато… – Тут он, спохватившись, оглянулся на Ромку, но, сообразив, что все слова тому давно уже известны, назвал орган по имени. – Как нарисованная!..
      Ромка смотрел на него с тоской и завистью: судя по всему, железный человек Василий был напрочь лишен воображения.
      – Ладно, – словно сжалившись над впечатлительным спутником, сказал тот. – Бог с ней. В конце концов, не наше это дело… Пошли дальше.
      Уже в дверях он бросил через плечо недовольный взгляд в сторону так и неосмотренного «предмета неправильной формы», даже поколебался, не вернуться ли. Не вернулся. Что-то подсказывало Василию, что впереди их ждет еще чертова уйма подобных, а точнее – ничему не подобных предметов…
      И предчувствие не обмануло. Беззвучно вспыхивал свет, расплывались под ногами смутные тени, лезли в глаза какие-то уродливые то ли заготовки, то ли обломки: нечто вроде двуногой табуретки с шишковатым сиденьем, потом пригорок дурно пахнущего (если надавить) желтоватого ветхого поролона. И наконец койка.
      Вернее это была даже не койка, а грядушка от нее с огрызком рамы. Вся какая-то вывихнутая, словно металл долго и тщательно выгибали, уродуя с любовью каждую деталь по очереди… Однако внимательный осмотр, произведенный Василием, показал, что все не так. Во-первых, грядушка и часть рамы представляли из себя как бы единую отливку. Во-вторых, никто ничего не уродовал – все говорило о том, что кровать была именно такой с момента изготовления. Прутья, например, при всем желании не могли бы идти параллельно, потому что расстояние между ними вверху и внизу было разное, как, впрочем, и длина самих прутьев.
      Кроме того, создавалось впечатление, что недостающая часть койки была не отпилена и не отломана, а как бы отъедена, ну, скажем, личинкой насекомого – на эту мысль Василия натолкнули желобки и ямки, какие остаются обычно в бревнах после жучка-древоточца. Точно такая же резьба по металлу обнаружилась и на одной из уцелевших ножек. Иными словами, койку пробовали глодать и с этой стороны…
      – Ни фи-га себе!.. – сказал Ромка в соседней комнате, и Василий встревоженно поднял голову. Судя по тону высказывания, ничего страшного за стеной найдено не было, но лучше бы, конечно, по комнатам не разбредаться…
      – Ну что там еще? – недовольно спросил Василий.
      Ромка появился в проеме, и в руках у него была… Василий моргнул и поднялся. Книга. Серый увесистый томик с золотым тиснением.
      – Вот… – растерянно пояснил Ромка. – Валялась…
      Василий взял книгу и тупо уставился на обложку. Лев Толстой. «Анна Каренина». Осмотрев и ощупав переплет, невольно покосился на вывихнутую койку. Та же история… Такое ощущение, что томик выпустили с чудовищным браком: крышка – пропеллером, корешок – вогнутый, даже толщина вверху и внизу – разная.
      – Внутри… – почему-то шепотом подсказал Ромка.
      Василий раскрыл томик на середине и вновь моргнул. Сначала показалось: что-то со зрением. Внезапная близорукость или что-нибудь еще в этом роде… Ни одной строчки прочесть было невозможно – буквы расплывались, как на промокашке, крохотными серыми пятнышками. В состоянии, близком к панике, Василий полез в начало книги. На первой странице значилось: «Глава 1. Все счастливые семьи счастливы одинаково. Все несчастные семьи несчастны по-разному. Все смешалось в доме Облонских. Стива проснулся…» Далее буквы теряли очертания, и строки шли бессмысленными полосками до конца страницы.
      Василий принялся лихорадочно листать. Бумага была рыхлая и толстая, как блин, – увесистый томик состоял из каких-нибудь полусотни страниц. И на каждой – одно и то же… Лишь однажды серые пятнышки обрели очертания и сложились в ясную, вполне определенную фразу: «У Вронского была красная шея…»
      – Ты что-нибудь понимаешь? – в недоумении спросил Василий – и вдруг умолк.
      «Туп… туп… туп…» – негромко, но явственно отдавалось по гулким темным комнатам. Кто-то опять шел босиком – только походка на этот раз была другая: нетвердая, вроде бы даже пьяная…
      Василий без стука положил книгу на пол и взялся за кобуру. Плохо, что этаж был сквозным, – шаги доносились как бы из трех проемов сразу.
      Оба замерли, вслушиваясь, хотя, честно говоря, пора было уже не вслушиваться, а всматриваться.
      Первым увидел Ромка. Зрачки его расплылись во весь раек, и он закричал, как подстреленный заяц.
      Василий крутнулся волчком – и чуть не выронил пистолет. На его глазах из мрака, заполнявшего проем, вылепились вздутые переваливающиеся бедра, колышущиеся ядра грудей и бледный слепой отросточек головы.
      Качаясь с боку на бок, враскорячку, она с невероятными усилиями ковыляла к нему, призывно раскинув четырехпалые руки, одна из которых была явно короче другой. Истончающиеся от колен ножки вихлялись и гнулись под тяжестью чудовищного тела.
      Заячий Ромкин визг пронзал перепонки. Чувствуя, что всего секунда отделяет его от безумия, Василий судорожно нажимал и нажимал на спуск, но выстрела (как и полагается в бреду) не было.
      Наконец, дико заорав, он прыгнул навстречу надвигающемуся на него безликому ужасу и что было силы впечатал рукоять пистолета в крохотный голый лоб. Хилые ножки подломились, белесая туша откинулась назад и затем повалилась на спину, запоздало смыкая объятия тонких ручек.
      Василий перепрыгнул через упавшую, почувствовал, как слабые пальцы пытаются ухватить его за штанину, не глядя ударил по ним рукояткой и кинулся в проем. Следом метнулся Ромка. Стремглав проскочив несколько комнат и чудом не сверзившись с лестницы без перил, они вылетели из подъезда, но не остановились, а продолжали бежать, пока не кончилось дыхание.
      Первым упал Ромка, за ним – чуть поотставший Василий. Последним страшным усилием он еще заставил себя поднять голову и, лишь убедившись, что никто за ними не гонится, вновь задохнулся и лег щекой на пористое стекловидное покрытие.
      Они долго лежали рядом и не могли произнести ни слова. Мерцание гигантских конструкций разливалось над ними, как северное сияние.
      – Я же говорил, что это она… – всхлипнул Ромка и стукнул кулаком в пол.
      Василий шевельнулся, сел. Осмотрел пистолет и, негромко ругнувшись, убрал в кобуру. С предохранителя надо снимать, когда стреляешь!..
      – Отец-мать живы? – угрюмо спросил он.
      Ромка молчал – видимо, собирался с силами.
      – Живы… – глухо отозвался он наконец. – Шмотки делят…
      – Это как?
      – Ну… разводятся…
      Василий покивал понимающе-скорбно, потом протянул широкую лапу и грубовато огладил колкое жнивье на Ромкином затылке.
      – Ничего, Ром… Выкрутимся как-нибудь…
 
      Несмотря на то, что в отчаянном своем рывке они покрыли чуть ли не двести метров, путь до фосфоресцирующих громад оказался неблизким – как выяснилось, гладкий стеклистый пол скрадывал расстояние. Отупев от пережитого, они плелись молча, лишь изредка вздыхая и оглядываясь на сильно уменьшившуюся пятиэтажку. Если верить наручным часам Василия, дело шло к половине четвертого.
      – Слушай, а ведь и впрямь светает…
      Они остановились и с неохотой запрокинули головы.
      – Это колонны отсвечивают… – сердито буркнул Ромка.
      От основания ближайшей опоры их отделяло уже не более пятидесяти метров. Огромная, как небоскреб или телебашня, вся изрезанная по вертикали канавами и расселинами, колонна возносилась, мерцая, к стеклистому потолку, в который и врастала на умопомрачительной для русского провинциала высоте.
      И вовсе она была не круглой, как казалось издали. Если спилить ее под корень, то срез пня, скорее всего, имел бы форму амебы.
      – Понастроили хренотени… – проворчал Василий. Ромка вздохнул и не ответил.
      Они приблизились к самому подножью и вдруг, словно разом прозрев, остановились.
      В бледно-золотистой отвесно взмывающей ввысь стене приблизительно на уровне человеческого роста были глубоко вырублены три огромные корявые буквы. Короткое матерное слово.
      Молчание длилось не меньше минуты.
      – Так… – сипло выговорил наконец Василий. – Выходит, мы тут все-таки не первые…
      Оба вздрогнули и посмотрели друг на друга, пораженные одной мыслью: а что же стало с тем, кто это выдолбил? Надпись – осталась, а сам?..

      Василия мучили кошмары. Ему снилось, что он мечется, увертываясь, по своей разгромленной комнате, а за ним, раскинув руки неравной длины, ковыляет враскачку страшная безликая кукла. С кривоватого белесого плеча медленно соскальзывает гардина, сорванная и брошенная ей в голову Василием (Зачем? Она ведь и так слепая!), а он, выиграв очередную пару секунд, рвет дверцу шкафа и выдергивает ящики, точно зная, что где-то тут должен быть его пистолет.
      Вновь увернувшись, он оборачивается и цепенеет от ужаса: в углу комнаты, грозно подбоченившись, стоит жена и, сводя брови, наблюдает за безобразной сценой.
      – Ах ты кобель-кобель!.. – скривив рот, говорит она и выходит из угла, явно не понимая, насколько это опасно.
      – Куда?.. Назад!.. – в страхе кричит Василий, но жена вдруг начинает пугающе меняться, и вот уже две слепые белесые твари, раскинув руки, идут на него с двух сторон. Теперь не выкрутиться… С этой отчаянной мыслью он и проснулся.
      Резко приподнявшись на локте, открыл глаза, но радость, озарившая покрытое испариной лицо, быстро сменилась растерянностью, и, испустив болезненное «о-ох…», Василий зажмурился и уронил тяжелую взъерошенную голову на грудь.
      Заставив себя снова разъять веки, он увидел свою мощную пятерню, упирающуюся в светло-дымчатое слегка искрящееся покрытие. На ощупь оно было упругим и прохладным, как чисто вымытый линолеум. А с виду – и не подумаешь даже: хрупкое, твердое, щелкни – зазвенит…
      Василий поднял глаза, и взгляд его уткнулся в бледно-золотистую стену, как бы склеенную из вертикально набранных коротких соломинок. Стена уходила ввысь и кончаться никак не желала. Он полулежал, опираясь на локоть, в глубокой, как комната, вдавлине, являющейся началом канавы, бегущей чуть ли не до самого верха титанической колонны. Здесь же, в нише, у противоположной стены, скорчившись, спал лопоухий стриженый Ромка, причем, судя по тому, что глаза его так и катались под веками, во сне ему тоже приходилось несладко.
      А вокруг… Василий изумленно сложил губы колечком, словно собираясь присвистнуть. Вокруг был день! В каких-нибудь ста метрах от их логова соломенно посверкивал такой же резной небоскреб, а покрытие напоминало гладь пруда в безветренное пасмурное утро.
      Василий тяжело поднялся на ноги и вдруг почувствовал, что кобура соскальзывает с бедра. Он прихлопнул ее ладонью, но поздно – табельное оружие глухо ударилось об пол. Поспешно нагнулся и, уже подбирая, в смятении ощутил, что левая ягодица у него, кажется, голая. Схватился со шлепком… Ну точно, голая! Извернувшись, оглядел левый бок.
      Такое впечатление, что, пока Василий спал, над его формой изрядно потрудился вор-рецидивист высокого класса, вооруженный импортным лезвием, – все части одежды, соприкасавшиеся с полом, исчезли бесследно. Ошарашенный, он перевел взгляд на то место, куда положил перед сном фуражку, и увидел, что от нее остались одни только металлические причиндалы: кокарда, распорка и две пуговицы. Все остальное, надо полагать, было втихаря съедено стеклистым мелкогубчатым полом.
      – Закрой!.. На ключ закрой!.. Не пускай ее!.. – заметавшись, сбивчиво заговорил во сне Ромка, и Василий воззрился на него, раздувая ноздри. Затем лицо сержанта исказилось злобой, и он шагнул к спящему с явной целью поднять его пинком в ребра. Но, к счастью, осуществиться этому зверству было не суждено – наполовину съеденный ботинок свалился с занесенной уже ноги.
      – Это ты так караулишь? – заорал Василий, потрясая огрызком ремня с кобурой. – Паразит ты лопоухий! Твоя же очередь была!..
      Ромка взбрыкнул, вскинулся, тоже явив нагие участки тела, и широко раскрыл совершенно безумные глаза. Попав из одного кошмара в другой, он смотрел на Василия и ничего пока не понимал.
      – Я же тебе часы дал! – неистовствовал тот. – Сказал же: через час разбуди!..
      Ромка сморщился и, осторожно взявшись за стриженую лопоухую голову, тихонько замычал. Тут Василий почувствовал угрызения совести и, замолчав, принялся горестно изучать повреждения… Что хозяева сволочи, он заподозрил еще вчера, но чтобы так изуродовать форму!.. Василий чуть не плакал.
      – Суки! – кривясь, говорил он. – Главное, неделю только как выдали – новенькая же форма была!..
      В защиту его следует сказать, что Василий вообще отличался аккуратностью: штатское носил весьма бережно, казенное – тем более. Поэтому немудрено, что вся эта история вывела его из равновесия… Правда, и Ромка, слегка опомнившись, тоже повел себя не лучшим образом.
      – Разнылся! – презрительно выговорил он. – Были бы хоть штаны, а то…
      Естественно, что после такой реплики Василий снова стал невменяем.
      – Ах это тебе не штаны? – завелся он с пол-оборота. – Раз меньше пяти сотен – так, значит, уже не штаны тебе, да? Кроссовки за триста порвал, выбросил – ничего? Родители новые купят?.. И покупают ведь! И воруют, чтобы вас одеть!.. Так даже этого не цените!..
      Потом оба охрипли, поуспокоились и, светя голыми задницами, стали считать потери. От резиновой палки не осталось практически ничего, часы остановились на четверти пятого и заводиться больше не желали. С фонариком случилось и вовсе нечто загадочное: все его пластмассовые детали как бы растаяли, и теперь, если потрясти, он тарахтел, как погремушка. Но что самое обидное – металлическая кувалдочка, отломанная Ромкой от летающей тарелки, как лежала – так и осталась лежать целехонькая…
      – Что ж все-таки с тем мужиком-то стало? – в мрачном раздумье проговорил наконец Василий, явно имея в виду автора матерной надписи.
      – Зажевали! – злобно ответил Ромка.
      – Кто?
      – Кто-кто… Кто нас вчера по этажам гонял?
      – Ну, это ты брось! – решительно сказал Василий. – У ней и рта-то нету… Чем она тебе зажует?
      – Чем-чем… – ответил Ромка. Хотел срифмовать, не сумел – и расстроился окончательно.
      – Жрать охота, – сообщил он сварливым старушечьим голосом.
      – Мне, что ли, неохота? – огрызнулся Василий, успевший за время разговора разобрать и собрать свой «макаров». Слава богу, хоть оружие было в порядке…
      Кое-как задрапировав чресла обрывками брюк, они вышли из ниши и остановились в недоумении. Справа, неподалеку, на искристом покрытии выстроились шеренгой четыре молочно-белые глыбы.
      – Вчера же только одна была… – озадаченно молвил Ромка.
      У Василия напряглось лицо. Пристально оглядев окрестности, он вынул босые ноги из полусъеденных ботинок и крадучись двинулся в обход, жестом скомандовав Ромке заходить справа. Тот испуганно моргнул – и подчинился. Пока шли, его дважды омыло ознобом – почудилось, что из-за глыбы осторожно, как щупик улитки, высовывается гладкий слепой отросточек головы. Слава богу, только почудилось…
      Василий же, убедившись в отсутствии засады, казалось, был разочарован. Еще раз оглядел окрестности и, нахмурившись, занялся собственно глыбами.
      (Четыре изделия неправильной формы из материала, напоминающего мрамор. Расположены параллельно стене опоры. Отстоят друг от друга приблизительно на полтора метра. Поверхность – округлая, гладкая…)
      Василий внимательно их осмотрел, кое-какие ощупал, а самую маленькую, ту, что разлеглась на покрытии двухметровым кривым огурцом, попробовал даже приподнять.
      – Черт знает что такое… – раздраженно подвел он наконец итог. – Ну, допустим, привезли, сгрузили… Зачем?
      Округлые молочно-белые глыбы безмолвствовали. Самая большая напоминала по форме тазобедренный мосол. И как хотите, а присутствовало во всех четырех что-то неуловимо непристойное.
      Василий, голодный и злой, присел на краешек так и не приподнятой глыбы и, тоскливо прищурившись, запрокинул голову. В высоте, где сходились пучком, согласно законам перспективы, гигантские опоры, кусочком пасмурного неба проглядывал светлый дымчатый потолок. Мягкий ровный свет играл, разливаясь, на бесчисленных выступах и вдавлинах золотистых громад.
      – Ну а если логически! – сердито заговорил Василий. – Что она нам может сделать? Рта – нет, ручонки – слабые…
      Не услышав ответа, обернулся. Ромка стоял у противоположной оконечности глыбы и смотрел на него, как на идиота.
      – Так а вдруг там, в доме, еще что-нибудь!..
      Василий крякнул, задумался, взялся было по привычке за козырек и выругался – негромко, но с чувством. Козырька, сами понимаете, не было.
      – Ну хорошо… – нечеловеческим усилием подавив раздражение, проговорил он сквозь зубы. – Надпись была где? На опоре, так? Значит мужик тот из пятиэтажки тоже выбрался. Если он, конечно, туда вообще заглядывал… А потом?
      – С голоду помер, – злобно ответил Ромка, заметно осунувшийся и вроде бы ставший от этого еще более лопоухим.
      Василий засопел.
      – Да нет, – сказал он наконец. – С голоду такое не пишут. С голоду он бы чего-нибудь жалостное написал…
      Веснушчатое Ромкино лицо зверски исказилось.
      – Козлы! – с ненавистью выговорил он. – Завезли фиг знает куда, жрать не дают… – Не договорив, он взмахнул своей зеркальной кувалдочкой и в сердцах обрушил ее на округлую оконечность глыбы.
      Результат был ошеломителен. Молочно-белая глыба издала звук пушечного выстрела и буквально взорвалась – разлетелась на тысячу разнокалиберных осколков. Не успевший вскочить Василий с маху повалился в них спиной, чудом не сломав себе позвоночник.
      – Ты что делаешь, придурок?! – заорал он.
      Ромка, выронив железяку, отлетел к стене и обмер, с ужасом глядя, как Василий, рыча, ворочается в обломках.
      – Вася, не хотел! Честное слово, не хотел! Веришь, нет?..
      Василий наконец поднялся, ринулся было к Ромке, но, наступив босой ногой на мелкий осколок, охнул, захромал и остановился, сдавленно матерясь.
      – Вась, ну я же не знал, что она такая хрупкая! – крикнул Ромка.
      – Руки тебе повырвать, недоумку! – с пеной у рта проскрежетал Василий, наклоняясь за оброненной кобурой. Сунул табельное оружие под мышку и, страшно, по-звериному сопя, принялся ощупывать многочисленные ушибы и вдавлины.
      – Вася… – дрогнувшим голосом позвал Ромка.
      Василий покосился раздраженно и вдруг понял, что Ромка смотрит вовсе не на него, а куда-то в сторону. Почуяв неладное, он повернул голову и тоже замер. Возле крайней глыбы, уставя на них выпуклые и круглые, как линзы полевого бинокля, глаза, стояло некое вполне человекоподобное существо ростом не выше метра. Оно было покрыто нежным серебристым мехом и слегка сутулилось, свесив слабые шестипалые лапки до розовых пролысинок на коленях.
      Василий выпрямился и осторожно прочистил кашлем вконец пересохшую глотку, заставив существо встревоженно отодвинуться.
      – Здравствуйте, – сказал он, и Ромка с трудом подавил истерический смешок: показалось, что Василий сейчас козырнет.
      Существо (глаза – с пятак, зрачки – с трехкопеечную монету) пронзительно чирикнуло и, ухватив обеими лапками обломок покрупнее, попыталось его шевельнуть.
      – Это случайно, – торопливо сказал Василий. – Товарищ просто не знал, что они у вас такие хрупкие…
      Существо напряглось и поволокло обломок куда-то прочь.
      – Не понял… – охрипнув, сказал Василий и оглянулся на Ромку. Тот тоже ничего не понимал.
      Существо оттащило обломок метров на пять и вприпрыжку вернулось за вторым – поменьше.
      – Может, пойдем поможем… – неуверенно предложил Василий, по-видимому, вообразив, что хлипкий представитель иного разума пытается убрать мусор с проезжей части. Однако действительность быстро развеяла его милицейские фантазии. Добравшись до места, существо, задрожав всем тельцем, подняло ношу на уровень выпуклых глаз и что было силенок грянуло вторым обломком по первому.