- Имей в виду, мордастого я знаю, - сказал дон Жуан.
- Да кто ж его, дурака, не знает? Ты второго бойся! Небритого. Знаешь это кто? Борода, десятник из Злых Щелей! Речник с буксира. Четверых-то я заарестовал, а этот ушел, черт перепончатый!.. В общем, Ваня, считай: царствие небесное мы себе уже обеспечили… Ангел-то, а? Как он им стволы развел!..
- Ладно, - сказал дон Жуан, сгибая и разгибая ногу. - Пойду я.
- Куда?
- С Анной попрощаться. А то, знаешь, ангел этот твой… Сегодня успел стволы развести, завтра не успеет…
Он повернулся и захромал прочь, огибая воющее пламя.
- Вань! - окликнул его Фрол.
Дон Жуан обернулся.
- Слушай… - Окровавленная физия Фрола была несколько глумлива. - А у тебя с этой малолеткой… Неужто ничего и не было? Так все стишки и читаете?..
Дон Жуан оскорбленно выпрямился и похромал дальше.
Фрол только головой покачал, глядя ему вослед. Потом вздохнул завистливо и пошел посмотреть, что там с шофером.
Пустынный скверик так вкрадчиво шевелил листвой, что за каждым деревом невольно мерещился душегуб с автоматом. За чугунным плетением невысокой ограды шумела улица.
- Почему в последний раз? - испуганно спрашивала русенькая сероглазая Анна. - Тебя снова хотят арестовать?.. Слушай, Жанна, у тебя платье порвано… И здесь тоже…
Смуглая рослая красавица пристально оглядывала ограду. Стрелять по ним удобнее всего было именно оттуда, с улицы.
- Зря я тебя сюда вызвал, - процедила она наконец. - Со мной сейчас гулять опасно…
- Не вызвал, а вызвала… - машинально поправила Анна. - А почему опасно?
Смуглая красавица не ответила и, прихрамывая, двинулась дальше.
- Слушай, Анна… А прочти-ка ты что-нибудь напоследок!
- О дон Жуане? - беспомощно спросила она, тоже невольно начиная озираться.
Дон Жуан остановился, всмотрелся с улыбкой в ее маленькое, почти некрасивое личико. Глаза, одни глаза…
- Я смотрю, ты много о нем знаешь… А скажи: слышала ты что-нибудь о таком Фроле Скобееве?
Анна удивилась.
- Да, конечно. Это следователь из Москвы. Но его, говорят, скоро самого посадят…
- Да нет, я о другом… У вас в России лет четыреста назад жил дворянин Фрол Скобеев…
Анна мучительно наморщила лоб.
- Не помнишь? А ходок был известный. Стольничью дочь соблазнил. Тоже, кстати сказать, Анной звали… О нем даже повесть осталась. Так и называется - «Повесть о Фроле Скобееве»…
- Ой… - виновато сказала Анна. - Что-то слышала…
- Странный вы, ей-богу, народ, - молвил он задумчиво. - Чужих - знаете, своих - нет… Так что ты хотела прочесть?
- Это из Бодлера, - словно оправдываясь, сказала Анна. Помолчала, опустив голову, и замирающим, как от страха, голосом начала:
Едва лишь дон Жуан, придя к реке загробной И свой обол швырнув, перешагнул в челнок…
Строки ошеломили. Скверик исчез. Снова заклубился белесый туман над рекою мертвых, надвинулось вплотную шерстистое рыло Харона, зазмеился вкруг злобных очей красный пламень, мелькнуло занесенное весло…
А голос звучал:
…За ними женщины в волнах темно-зеленых, Влача отвислые нагие телеса, Протяжным воем жертв, закланью обреченных, Будили черные, как уголь, небеса…
И распахнулись впереди угольные карьеры второго круга, встали обглоданные ветром скалы, закрутились черные вихри…
Анна увлеклась. Негромкий надломленный голос забирал все выше:
…И рыцарь каменный, как прежде гнева полный, Взрезал речную гладь рулем, а близ него, На шпагу опершись, герой смотрел на волны, Не удостаивая взглядом никого…
Анна умолкла и вопросительно посмотрела на подругу. Та стояла неподвижно. В ослепших, отверстых глазах ее клубилась жуткая угольная мгла.
- Жанна!..
Смуглая рослая красавица прерывисто вздохнула, но глаза все еще оставались незрячими.
- Жанна, что с тобой?
- Не так… - поразил Анну хриплый сдавленный шепот. - Все не так… Шпага… Какая шпага после шмона?.. Нас в этот челнок веслом загоняли, Анна…
Она попятилась и в ужасе всмотрелась в искаженное страданием надменное смуглое лицо.
- Ты - ?..
Ответом была жалкая судорожная усмешка.
- Я… Прости… Так вышло…
За низкой оградой сквера заливисто заржали тормоза, хлопнула автомобильная дверца, и над чугунным плетением возникло заплатанное матерчатыми наклейками лицо Фрола.
- Ага! - сказал Скобеев и, перемахнув ограду, беглым шагом пересек газон. - Время вышло, свидание кончено! Давай в машину, Ваня! Ох, и кашу мы с тобой заварили…
18. НА ВОЗДУСЯХ
Лепорелло:
- Всех бы их,
Развратников, в один мешок да в море.
А.С.Пушкин, «Каменный гость»
- Гони сразу в аэропорт! - плюхнувшись на сиденье, приказал Фрол шоферу, чье круглое лицо тоже обильно было залатано пластырем. - Ну ты как чувствовал! - бросил он через плечо дону Жуану. - Проститься хоть успел?
Машина рванула с места. Не отвечая, дон Жуан припал к темному заднему стеклу, пытаясь разглядеть напоследок растерянное бледное лицо Анны.
- И как ее вообще занесло в этот мир? - печально молвил он.
- Как занесло, так и вынесет, - сердито ответил Фрол. - Все там будем… В общем так, Ваня: в Москву летим…
- Позволь… Что нам там понадобилось?
- Нам - ничего. Мы понадобились… Слишком крепко хвост Петру Петровичу прищемили, понял? Думаешь, у нас у одних лапа в Москве? Там до сих пор его шестерок - полный Кремль!.. Да и тут их тоже хватает. В один день целый чемодан ябед настрочили, веришь? И взятки-то я беру, и по морде бью…
- А что, не бьешь?
- Н-ну… случается иногда. Они, что ли, не бьют?.. На Каина Ваньку вон на восемнадцати листах телегу толкнули! А тут еще речники эти!..
- Это в которых бесы?
Фрол обернулся и, укоризненно посмотрев на дона Жуана, шевельнул глазом в сторону водителя. Дескать, что же ты при посторонних-то…
- Пришло, короче, распоряжение, - буркнул он. - Всех погрузить в один самолет - и в Москву на доследование…
Машина выбралась на прямое шоссе и, наращивая скорость, ринулась к аэропорту.
Салон самолета заполнялся быстро. Дон Жуан лишь успевал крутить головой. Похоже, здесь решили собраться все, кого он узнал в этом мире: тщедушный рыжеватый генерал, дородный волоокий полковник (оба в штатском), испуганная пепельная блондинка - жена полковника… Были, впрочем, и личности, дону Жуану вовсе не знакомые - то и дело осеняющий себя крестным знамением архиерей и еще какой-то мрачный, широкоплечий, о котором Фрол шепнул, что это и есть старший следователь Иван Каин.
Потом ввели под руки четверых речников. С ними явно творилось что-то странное. Идиотически гмыкая и норовя оползти на пол, они хватали что ни попадя и роняли слюну. Дон Жуан встретился взглядом с татуированным громилой и содрогнулся, увидев безумие в глазах речника.
- Что с ними? - шепнул он.
- А ты не понял? - мрачно ответил Скобеев. - Подловили меня с этими речниками! Взяли да и отозвали из них бесов. Тело - здесь, а души в нем - нет, вот так! Ни бесовской, ни человеческой… Открываем утром камеру, а они сидят пузыри пускают… Ну а на меня, конечно, поклеп: дескать, накачал барбитуратами до полной дурости…
- Чем накачал?
- А!.. - Фрол раздраженно дернул щекой и умолк.
Последними в салон впустили мордастого кабальеро и пятого речника, судя по поведению, все еще одержимого бесом по кличке Борода. Каждый был скован за руку с большим угрюмым милиционером.
Вообще, как заметил дон Жуан, представители власти в большинстве своем хмурились. Подследственные же, напротив, глядели с надеждой, а то и злорадно усмехались втихомолку.
Больше, видимо, ждать было некого. Люк закрыли. Самолет вздрогнул и двинулся, влекомый тягачом, к взлетной полосе.
Как выяснилось, Фрол тоже летел впервые. В прошлый раз комиссия добиралась из Москвы поездом.
- Черт его знает… - ворчал он, то и дело привставая и силясь заглянуть в круглое окошко. - Не то летим, не то на месте стоим… Что там снаружи-то?
Дон Жуан (он сидел у иллюминатора) выглянул. Снаружи синело небо, громоздились облачные сугробы и колебалось серебристое крыло. Ныли турбины.
- Рай, - сообщил он. - Четвертое небо пролетаем.
- Да иди ты к бесу! - обиделся Фрол. - Смотри, дошутишься…
И тут в проходе между парами кресел словно взорвалась слепящая молния. По отпрянувшим лицам пассажиров скользнули изумрудные и алмазные блики. Два разъяренных космокрылых ангела возникли в салоне. Голоса их были подобны грому.
- Кто ни при чем? Ты ни при чем? - орал ангел в растрепанных изумрудных одеждах. - А тот? Вон тот, у окошка?..
Он ухватил второго за взъерошенное лучезарное крыло и поволок по проходу - туда, где, обомлев, вжимались затылками в спинки кресел дон Жуан и Фрол.
- Вот это! Это! Это!.. - остервенело тыча перстом в грудь дона Жуана, изумрудный зашелся в крике. - Вот это кто здесь сидит?! Почему он здесь?..
- Который? Этот? - заорал в ответ светлый ангел, тоже воззрившись на дона Жуана. - Да он же… Он же сам бежал! Из второго круга! Угнал у Харона ладью - и бежал!..
- Ах сам?.. - задохнулся изумрудный. - Ладно!.. А этот? Вот этот, этот, рядом! Он сейчас в Чистилище, на седьмом уступе маршировать должен! Что он здесь делает?..
Светлый ангел открыл было рот, но, видно, ответить ему было нечего, потому что он вдруг обернулся в раздражении и обрушился на пассажиров, чей визг и вправду мог отвлечь кого угодно.
- Да перестаньте визжать! - грянул он. - Все равно самолет сейчас войдет случайно в зону маневров и будет по ошибке сбит противовоздушной ракетой!..
Визг на секунду прервался, затем взвился вновь - громче прежнего. Прикованный к потерявшему сознание милиционеру Борода приподнялся на сиденье и с ухмылкой оглядел обезумевший салон.
- Так а чего я сижу тогда? - весьма развязно спросил он у ангела в зеленых одеждах.
Далее из небритого речника, никого уже не стесняясь, выбрался и с наслаждением распрямил нетопырьи крылья черный бес, чье рыло и впрямь было на редкость косматым - даже по меркам Злых Щелей.
- В общем, пошел я… - сказал он и махнул прямо сквозь переборку - наружу.
Небритый речник загыгыкал и уставил на беснующихся пассажиров невинные круглые глаза идиота.
Дон Жуан и Фрол медленно повернулись друг к другу.
- Ну что, Ваня… - беспомощно вымолвил Фрол. - Бог даст, на том свете свидимся…
19. ТОТ СВЕТ
Лепорелло:
- …что тогда, скажите,
Он с вами сделает?
Дон Гуан:
- Пошлет назад.
Уж верно, головы мне не отрубят.
А.С.Пушкин, «Каменный гость»
Над рекою мертвых стоял туман - слепой, как бельмы. В страшной высоте из него проступали огромные знаки сумрачного цвета:
ОСТАВЬ НАДЕЖДУ, ВСЯК СЮДА ВХОДЯЩИЙ!
Нигде ни души. Видимо, Харон только что отчалил. Нагие жертвы авиационной катастрофы, стуча зубами и прикрываясь с непривычки, жались друг к другу и в ужасе перечитывали грозную надпись. То и дело кто-нибудь, тоскливо оскалясь, вставал на цыпочки и тщетно пытался различить противоположный берег. Кто-то рыдал. Кто-то и вовсе выл.
На Фрола Скобеева было жутко смотреть. Вне себя он метался по склону и потрясал кулаками.
- Продали! - бешено кричал он. - Ваня, ты был прав! Продали, в горние выси мать! За медный грошик продали!..
Дон Жуан, которому смерть вернула прежний - мужской - облик, стоял отдельно от всех. Губы его беззвучно шевелились. «На заре морозной… под шестой березой…»
- Жанна Львовна… - робко позвал кто-то. - Это ведь вы, Жанна Львовна?..
Дон Жуан обернулся. Перед ним стояла изможденная невзрачная душа с жалобными собачьими глазами, в которой он с трудом признал полковника Непалимого.
- Вы, я гляжу, на второй срок… - с заискивающей улыбкой проговорила душа полковника. - А не знаете… сколько дадут?
- Всем поровну! - злобно ощерился через плечо Фрол Скобеев.
Душа вздрогнула и со страхом уставилась на Фрола.
- Я… понимаю… - сказала она. - А… куда?..
Так и не дождавшись ответа, понурилась и побрела обратно, в толпу, где уже заранее слышались плач и скрежет зубовный.
- По какому ж мы теперь греху с тобой проходим? - процедил Фрол, всматриваясь с ненавистью в блеклый туман над темными водами. - У тебя - побег, да еще и угон ладьи… Мне, наверное, тоже побег пришьют, чтобы отмазаться… Оскорбление божества?
Дон Жуан прикинул.
- Седьмой круг, третий пояс?.. Позволь, а в чем оскорбление?
- Ну как… Бог тебе судил быть в Аду, а ты бежал. Стало быть…
Оба замолчали подавлено. В третьем поясе седьмого круга располагалась раскаленная песчаная пустыня, на которую вечно ниспадали хлопья палящего пламени…
- Да еще, может быть, сеянье раздора навесят, - расстроенно добавил Фрол.
- Между кем и кем?
- Между Петром и Павлом, понятно! А это уже, Ваня, прости, девятый ров восьмого круга. Расчленят - и ходи срастайся. А срастешься - по новой…
- Не трави душу, Фрол, - попросил дон Жуан. - В Коцит не вморозят - и на том спасибо!
- А почему нет? С них станется… А то и вовсе влепят вышку по совокупности деяний - и вперед, в пасть к Дьяволу!
- Да полно тебе чепуху-то молоть! - уже прикрикнул на него дон Жуан.
- Что ж они, Иуду вынут, а тебя вставят?
Берег, между тем, заполнялся ждущими переправы тенями. Слышались рыдания и злобная брань. Потом подвалила еще одна толпа - тоже, видно, жертвы какой-нибудь катастрофы…
Харон запаздывал. Как всегда.
За Ахероном их построили, пересчитали и повели колонной сквозь неподвижные сумерки Лимба. Местность была пустынна. Обитатели круга скорби страшились приближаться к этапу. А то, не дай Бог, загребут по ошибке, и ничего потом не докажешь…
Фрол и дон Жуан шли рядом.
- Не обратил внимания: у Харона ладья новая или все-таки старую подняли? - хмуро спросил дон Жуан. Не то чтобы это его и впрямь интересовало - просто хотелось отвлечься от дурных предчувствий.
- Новая, - буркнул Фрол. - Старая вся изрезана была. Именами. Я там тоже, помню, кой-чего в прошлый раз нацарапал…
Колонна брела, оглашая сумрак стонами и всхлипами. В присутствии рогатых конвоиров выть уже никто не решался, поэтому вести разговор пока можно было без опаски - не таясь, но и не напрягая голоса.
- Знаешь, что еще пришить могут? - озабоченно сказал Фрол. - Подделку естества. Восьмой круг, девятый ров…
- Что в лоб - что по лбу… - Дон Жуан криво усмехнулся.
Дорога пошла под уклон. Недвижный до этого воздух дрогнул, заметались, затрепетали знобящие ветерки. Сумрак впереди проваливался в непроглядную угольную тьму.
Достигнув скалы, на которой, оскалив страшный рот, грешников ждал Минос, колонна заколебалась и расплылась в толпу. Наученные горьким опытом первого срока дон Жуан и Фрол сунулись было вперед, пока злобный судия еще не утомился и не пошел лепить Коцит всем без разбору. Но тот одним движением длинного, как бич, хвоста отодвинул обоих в сторону.
- Плохо дело… - пробормотал Фрол. - Напослед оставляет…
По земной привычке лихорадочно облизнул навсегда пересохшие губы и огляделся.
- Слушай, а где архиерей? - спросил он вдруг. - И в ладье я его тоже не видел…
- В Раю, надо полагать, - нехотя отозвался дон Жуан. - Будь у нас такая лапа, как у него…
Минос уже трудился вовсю. Наугад выхватывал очередную душу, ставил рядом с собой на скалу и, невнимательно выслушав, хлестко, с маху обвивал ее хвостом. Количество витков соответствовало порядковому номеру круга. Затем сдедовал мощный бросок - и душа, вскрикнув от ужаса, улетала во тьму. Толпа таяла на глазах.
- Ого!.. - испуганно бормотал Фрол. - Глянь, генерала в Злые Щели засобачили! Хотя сам виноват… Эх, а полковника-то!..
Вскоре впадина под судейской скалой опустела. Фрол и дон Жуан остались одни. Минос подцепил хвостом обоих сразу, что уже само по себе было нехорошим предзнаменованием: преступный сговор - как минимум…
Гибкий мощный хвост взвился, рассекая воздух, и опоясал их первым витком, безжалостно вмяв друг в друга. раз… Второй виток. Два… Обмерли, ожидая третьего.
Третьего витка не последовало. Не смея верить, покосились на Миноса.
Тот опасливо поворочал глазами и повел хвостом, приблизив грешников вплотную к оскаленной пасти.
- Значит так, парни… - хрипло прошептал он, стараясь не шевелить губами. - Поработали хорошо, но больше пока ничего для вас сделать не можем… И так шуму много… Потаскаете до времени уголек - а там видно будет…
Хвост развернулся, как пружина, и оба полетели во тьму.
- Так это что же?.. - кряхтя после удара оземь, проговорил Фрол. - Выходит, Минос тоже на Павла работает?..
- Выходит, так… - болезненно морщась, откликнулся дон Жуан.
Оба поднялись на ноги. Хлестнул страшный с отвычки насыщенный угольной пылью ветер. Ожгло стужей. Вокруг чернели и разверзались карьеры второго круга. Навстречу порожняком - в тряпье, в бушлатах - брела вереница погибших душ.
- До времени… - недовольно повторил Фрол слова Миноса. - До какого это до времени?
Не отвечая, дон Жуан обхватил руками мерзнущие плечи.
- Слушай, зябко без бушлатика-то… - пожаловался он.
- Одолжат, - сквозь зубы отозвался Фрол, вытаскивая из общей груды тачку полегче и покрепче. - Попросим - одолжат. Мы ж с тобой, считай, по второй ходке…
СТАЛЬ РАЗЯЩАЯ
«Сталь разящая» - великолепная повесть, сочетающая в себе серьезность философской прозы и приключенческий сюжет боевика.
1
- Да поразит тебя металл! - вопила Мать. - Да заползет он тебе в руку, когда уснешь! Да лишишься ты рассудка и поднимешь металл с земли!
Чага стояла бледная, как пепел. Уронив костяной гребень, она смотрела под ноги - на неровную, глубоко процарапанную черту, навсегда отделившую ее от живых.
Вокруг песчаной проплешины шуршала, качалась трава, а живые по ту сторону стояли так тихо, что временами чудилось, будто в степи всего два человека: сама Чага и заходящаяся в крике Мать.
- Да подкрадется он к тебе сзади! Справа! Слева! Да ударит он тебя в горло! В печень! В кость!
Где-то рядом фыркали и переступали стреноженные звери. Ветер перекатывал у ног рыжее облачко вычесанной шерсти, да колола глаз блестящая крупинка, так неожиданно легко погубившая Чагу.
Как отрывают присохшую к ране одежду, она отняла наконец взгляд от черты и увидела искаженные отшатнувшиеся лица сородичей. Все они были ошеломлены и испуганы - вопли Матери застали врасплох не только Чагу.
Впрочем, они уже приходили в себя. Тонкие губы Колченогой тронула ядовитая улыбка; Натлач с братом, переглянувшись, вопросительно уставились на Стрыя. А тот стоял неподвижно - огромный, страшный. Перечеркнутое шрамом лицо было обращено к Матери; в глазах - изумление и гнев.
Стрый!.. Чага подалась к нему, едва не заступив черту. Стрый не допустит! Он же сам говорил ей: «Вся надежда на тебя, Чага. Если ты не заменишь Мать, эта старая дура когда-нибудь всех нас погубит…» Сейчас он шагнет к ней, и изгнание обернется расколом семейства. Сначала Стрый; за ним, как всегда, коротко переглянувшись, - Натлач с братом; следом испуганно метнутся женщины - и Мать останется посреди степи вдвоем со своей Колченогой…
Стрый! Ну что же ты, Стрый?!
- Светлый! Быстрый! Разящий без промаха! - Мать кричала как можно громче и пронзительней. Знала: услышь ее кто-нибудь из другого семейства - и Чаге не дожить даже до полудня. - Приди и возьми! Мы отдаем тебе лучшее, что у нас есть!
Злобная, коренастая, Мать перехватила поудобнее клюку (ту самую, которой она проскребла глубокую черту в песчаном грунте) и, уцепив за вычесанную гриву одного из зверей - рыжую самку, - подтащила поближе, толкнула на ту сторону.
- Металл найдет тебя! - сорванным голосом бросила она в лицо Чаге и отступила, тяжело дыша.
Опрометчиво выросшее на открытом месте узловатое овражное дерево, по всему видать, ломанное металлом не раз и не два, зашевелилось, залопотало жухлыми листьями, и люди, очнувшись, тоже пришли в движение. Натлач с братом, неуверенно поглядывая на все еще неподвижного Стрыя, подняли, один - скатанную кошму, другой - наполненные водой мехи, и двинулись вслед за Матерью - откупаться. Бросили ношу за черту и, пробормотав: «Металл найдет тебя», отошли, недовольные, в сторону.
- Смотри! Мы отдаем тебе лучшее!.. - сипло завывала Мать.
Неправда! Бросали что похуже, думали, металл не поймет, поверит на слово. Рыжая самка прихрамывает: если верхом и навьючить - не осилит и двух переходов… А мехи старые, левый вот-вот порвется… Чага с ненавистью взглянула на Мать.
Одна за другой откупаться потянулись женщины. Притихшие, кидали к ногам скарб, утварь и, стараясь не смотреть на притягивающую взгляд крупинку металла, поспешно отходили.
Колченогая приковыляла последней - с кистенями в руках. Метнула наотмашь, надеясь прорвать мех. Промахнулась и чуть не заплакала от досады.
И вновь тишина поразила песчаный клочок степи - остался один Стрый. Момент был давно упущен: даже если он шагнет сейчас за черту, никто за ним не последует - все уже откупились от Чаги. И все-таки Стрый упрямо не двигался с места - стоял, опустив в раздумье тяжелую седеющую голову.
- Стрый!.. - Испуганный женский вскрик.
Он вздрогнул и, найдя глазами жену, быстро отвел взгляд. Поднял с земли седло и, тяжело ступая, пошел к черте. Все замерли. Если у Стрыя хватит упрямства и глупости разделить изгнание с этой сумасшедшей, семейство лишится главного защитника…
Седло с глухим звуком упало в песок.
- Металл… - Хрипловатый голос Стрыя пресекся. Так и не подняв перечеркнутого шрамом лица, он неловко повернулся и побрел к живым.
Стрый сделал всего несколько шагов, когда красавец зверь редкой серебристой масти, полунавьюченный и лишенный пут, внезапно встряхнул развалистой гривой и, оглушительно фыркнув, двинулся к Чаге. С замедленной грацией ставя в песок чудовищные плоские копыта, он проследовал мимо остолбеневшего семейства и заступил черту. Натлач кинулся было наперехват, но вовремя отпрянул - зверь уже принадлежал металлу.
С тяжелой ненавистью все посмотрели на Чагу. Сочувствия теперь не было ни в ком.
И наконец медленно обернулся Стрый, видимо, догадавшийся по лицам сородичей, что случилось. Из-за этого зверя он убил четырех мужчин из семейства Калбы, из-за этого зверя погиб его сын, из-за этого зверя они оказались здесь, в чужой степи, вдалеке от знакомых кочевий…
Стрый смотрел. У него было лицо мертвого человека, и Чага вдруг ощутила, как сквозь страх и ненависть в ней поднимается чувство пронзительной жалости к этому стареющему тяжелодуму, такому опасному в бою и такому нерешительному в обычной жизни.
- Металл! - с удвоенной яростью взвыла Мать. - Приди и возьми! Это не мы, это она звала тебя! Светлый! Быстрый! Разящий без промаха! Приди и возьми!
- Уходим!.. - через силу каркнул Стрый, и все кинулись распутывать зверей, связывать полураскатанный войлок, собирать скарб.
…Легкое облачко пыли оседало над покатым холмом, за которым только что скрылись живые. Чага нагнулась, подняла костяной гребень и, всхлипывая, стала зачем-то вычесывать бок рыжей самке. Гребень вывернулся из пальцев и снова упал в песок. Тогда она повернула залитое слезами лицо к оседающему пылевому облачку и вскинула кулаки.
- Пусть тебя саму поразит металл! - запоздало выкрикнула она вслед. Медленно опустила руки, постояла и, всхлипнув в последний раз, принялась собирать откуп.
Качалась трава, лопотали жухлые листья на узловатом искалеченном дереве, да посверкивала металлическая крупинка, лежащая совсем рядом с неровной глубокой чертой, на которую уже можно было наступать.
2
Нельзя было трогать семейство Калбы - закон запрещал нападать и на дальних родственников. Но Стрый сказал: «Все равно последние годы живем. Вторая стальная птица упала. Металл поднимается по всей степи - он сам нарушает закон…»
Недоброе дело, и добра оно не принесло. Стрый добыл Седого зверя, но семейству пришлось бежать в разоренную степь. Именно там полгода назад упала стальная птица, и разъяренный металл, забыв свой давний уговор с людьми, бил сверху, уничтожая в укрытиях целые семейства, вздувал волной землю и срывал ломкий кустарник с холмов.
На перепаханной сталью земле вставали быстрые, неохотно поедаемые зверями травы, всюду мерещился запах падали. Но настоящая опасность ждала беглецов, когда, оставив позади разоренные степи, они вышли к поросшему звонким камышом берегу незнакомой реки.
Мать решила переправляться на ту сторону, и это было безумие. В синем утреннем небе то и дело возникали спиральные мерцающие паутины, а взбитые страхом птицы ушли в неимоверную высоту. Чага чуяла нутром, что за рекой все напряжено, что металл вот-вот начнет роиться, но упрямая коренастая старуха (Матери было за сорок) просто заткнула ей рот.
Стрый хмурился. Он давно уже не доверял чутью Матери, но оставаться на этом берегу и впрямь было опасно - похищение Седого подняло в седла всех родственников Калбы по мужской линии.
К счастью, место для переправы выбрали неудачное: потеряли вьюк, утопили мохноногого сосунка, провозились до полудня. А преследователи вблизи переправы так и не показались - видно, отстали еще в разоренной степи…
Места за рекой пошли плохие, тревожные. Выбитая неизвестно кем полузаросшая тропа тянулась вдоль густого коричневого сушняка - явно все соки из земли были выпиты зарывшимся в нее металлом. Попадались кости, сгнившая рухлядь, иногда из хрупкой путаницы ветвей опасно подмигивал осколок.
Трудно сказать: этот резкий короткий хруст в дальнем конце высохшей рощи - он был или просто почудился? - но только Чага не раздумывая бросилась с седла на землю. Рядом, едва не придавив хозяйку, тяжкой громадой рухнул испуганный зверь. Залегли все - и люди, и животные. А спустя мгновение сушняк словно взорвался дробным оглушительным треском, и летящий насквозь металл с визгом вспорол воздух над их головами.
Очевидно, сталь сама уходила из-под удара - пронизав ломкие заросли, метнулась меж холмами и там была перехвачена враждебным роем. Воздух звенел, лопался, кричал. Приподняв голову, Чага видела, как седловина, куда их вела выбранная Матерью тропа, исчезает в неистовом мельтешении металлической мошкары. Не задержись они на переправе, живым бы не ушел никто.
И все же несчастье случилось. Бой кончился, седловина сверкала россыпью осколков, в дебрях сушняка выл и трещал огонь, а Седой зверь - единственный - остался лежать, дрожа и закатывая в ужасе лиловый глаз. Из жесткой длинной шерсти на спине торчал кусок металла, вонзившийся острым концом в жировой горб.
Стрый метался по опушке чуть не плача, и на это было так жалко смотреть, что Чага подошла к Седому, раздвинула шерсть и извлекла осколок. Голыми руками.
Как они все тогда отшатнулись от нее! А она отшвырнула окрашенную кровью сталь и двинулась, оскаленная, прямо к попятившейся Матери.
- У тебя дряблая матка! - с наслаждением выкрикнула она в ненавистное, смятое глубокими морщинами лицо. - Ты уже не чуешь металл! Ты не слышишь, когда он идет на нас!..
Глядя исподлобья, Мать отступала к подожженному металлом сушняку и торопливо наматывала на руку сыромятный ремень кистеня. Чага шла на нее безоружная, и никто не решался встать между двумя женщинами. К счастью, Чага и сама сообразила, что не стоит доводить Мать до крайности, и, остановившись, продолжала осыпать ее оскорблениями издали.
- Если ты решила отдать нас металлу, то так и скажи!..
Мать молчала, въедаясь глазами то в одно лицо, то в другое. По закону Чагу следовало изгнать, но изгнать ее сейчас?.. Нет. Слишком уж дорого обошелся семейству Седой зверь, и слишком уж велика была вина самой Матери…
На ночь они окопались на берегу в указанном Чагой месте. Алое закатное солнце падало за неровный облачный бруствер, когда к Чаге подошел Стрый - мрачный, как разоренная степь.
- Старая дура, - проворчал он, присаживаясь перед костерком. - Всех погубит, все семейство, вот увидишь…
Выбрал хворостину потолще, положил на ладонь так, чтобы концы были в равновесии, и медленно по-особому сжал кулак.
- Плохие времена наступают… Раньше металл был спокойнее… Стальные птицы не падали, никто о них и не слышал… - Он помолчал и повернул к Чаге изуродованное лицо. - Я скажу мужчинам, а они уговорят жен. Матерью семейства будешь ты.
- По закону Мать должна уйти сама, - напомнила Чага.
- По закону… - Стрый усмехнулся. - По закону металл не должен бить сверху, а он бьет… Когда шли через разоренную степь, нашел я старое укрытие, в нем осколков больше, чем костей…
- Там упала стальная птица, - сказала Чага.
- Стальная птица - тоже металл, - хмуро ответил Стрый. - Раз он нарушает закон, значит и я нарушу… Матерью семейства будешь ты.
- Она не уйдет добровольно, Стрый…
- А не уйдет - изгоним! - Он шевельнул пальцами, и хворостина, хрустнув, сломалась у него в кулаке…
Зачем она поверила ему! Ведь знала же, знала, что кому-кому, но только не Стрыю тягаться с Матерью в хитрости… И все-таки поверила.
Несколько дней вела себя как дура: пыталась командовать, то и дело перечила Матери. А та уступала ей во всем. Уступала и терпеливо ждала случая. Видела: власть ударила девчонке в голову, девчонка неминуемо должна оступиться…
Так оно и вышло. Чага чистила рыжую самку и заметила в комке вычесанной шерсти крупинку металла. По закону шерсть надлежало немедленно сжечь, а тому, кто сжигал, пройти очищение. Но, то ли уверовав в собственную безнаказанность, то ли просто машинально, Чага, повторяя преступление, на глазах у женщин взяла двумя пальцами сверкнувший осколочек и отбросила в сторону.
