Все, что требовалось от новичка, - это слегка подтолкнуть уголок. Стальная плита сама развернулась бы на роликах и пришла под нож необрезанной кромкой. Вместо этого он что было силы уперся в плиту ключом и погнал ее с перепугу куда-то в сторону Астрахани.
      На глазах у остолбеневшей бригады металл доехал до последнего ряда роликов, накренился и тяжко ухнул на бетонный пол. Наше счастье, что перед курилкой тогда никого не было.
      Первым делом мы с Валеркой кинулись к новичку. Оно и понятно: Валерка - бригадир, я - первый резчик.
      - Цел?
      Новичок был цел, только очень бледен. Он с ужасом смотрел под ноги, на лежащую в проходе плиту, и губы его дрожали.
      А потому мы услышали хохот. Случая не было, чтобы какое-нибудь происшествие в цехе обошлось без подкранового Аркашки.
      - Люська! - в восторге вопил подкрановый. - Ехай сюда! Гля, что эти чудики учудили! Гля, куда они лист сбросили!
      Приехал мостовой кран, из кабины, как кукушка, высунулась горбоносая Люська и тоже залилась смехом.
      Илья Жихарев по прозвищу Сталевар неторопливо повернулся к Аркашке и что-то ему, видно, сказал, потому что хохотать тот сразу прекратил. Сам виноват. Разве можно смеяться над Сталеваром! Сталевар словом рельсы гнет.
      С помощью Люськиного крана мы вернули металл на ролик и тут только обратили внимание, что новичок все еще стоит и трясется.
      Сунули мы ему в руки чайник и послали от греха подальше за газировкой.
      - Минька, - обреченно сказал Валера, глядя ему вслед. - А ведь он нас с тобой посадит. Он или искалечит кого-нибудь, или сам искалечится.
      - С высшим образованием, наверно… - сочувственно пробасил Вася-штангист. - Недоделанный какой-то…
      - Брось! - сказал Валера. - Высшее образование! Двух слов связать не можете..
      Впятером мы добили по-быстрому последние листы пакета и, отсадив металл, в самом дурном настроении присели на скамью в курилке.
      - Опять забыл! - встрепенулся Сталевар. - Как его зовут?
      - Да Гриша его зовут, Гриша!..
      - Гриша… - Сталевар покивал. - Григорий, значит… Так, может, нам Григория перебросить на шестой пресс, а? У них вроде тоже человека нет…
      - Не возьмут, - вконец расстроившись, сказал бригадир. - Аркашка уже всему цеху раззвонил. И Люська видела…
      Старый Петр сидел прямой, как гвоздь, и недовольно жевал губами. Сейчас что-нибудь мудрое скажет…
      - Вы это не то… - строго сказал он. - Не так вы… Его учить надо. Все начинали. Ты, Валерка, при мне начинал, и ты, Минька, тоже…
      В конце пролета показался Гриша с чайником. Ничего, красивый парень, видный. Лицо у Гриши открытое, смуглое, глаза темные, чуть раскосые, нос орлиный. Налитый всклень чайник несет бережно, с чувством высокой ответственности.
      - А как его фамилия? - спросил я Валерку.
      Тот вздохнул.
      - Прахов… Гриша Прахов.
      - Тю-тельки-матютельки! - сказал Сталевар. - А я думал, он нерусский…
      Красивый Гриша Прахов остановился перед скамьей и, опасливо глядя на бригадира, отдал ему чайник.
      - Ты, мил человек, - сухо проговорил Старый Петр, - физическим трудом-то хоть занимался когда?
      Темные глаза испуганно метнулись вправо, влево, словно соображал Гриша, в какую сторону ему от нас бежать.
      - Физическим?.. Не занимался…
      - Я вот и смотрю… - проворчал Старый Петр и умолк до конца смены.
      - Гриш, - дружелюбно прогудел Вася-штангист. - А ты какой институт кончал?
      - Институт?.. Аттестат… Десять классов…
      Сталевар уставил на него круглые желтые глаза и озадаченно поскреб за ухом.
      - Учиться - не учился, работать - не работал… А что же ты тогда делал?
      И мне снова почудилось, что Гриша сейчас бросится от нас бежать - сломя голову, не разбирая дороги…
      Но тут загудело, задрожало - и над нашей курилкой проехал мостовой кран.
      - Эй! - пронзительно крикнула Люська и, свесившись из окна кабины, постучала себя ногтями по зубам.
      Валерка встал.
      - За нержавейкой поехала, - озабоченно сказал он. - Пошли, Григорий, металл привезем…
      Он сделал два шага вслед за Люськиным краном, потом остановился и, опомнясь, посмотрел на Григория. Снизу вверх.
      - Или нет, - поспешно добавил он. - Ты лучше здесь посиди отдохни… Вася, пойдем - поможешь.
      Ни на приказ бригадира, ни на отмену приказа Гриша Прахов внимания не обратил. Он глядел в конец пролета, куда уехала Люська. Потом повернулся к нам, и видно было; что крановщица наша чем-то его потрясла.
      - Кто это? - отрывисто спросил он.
      - Крановщица, - сказал я.
      - А это?.. - Он постучал себя ногтями по ровным белым зубам.
      - Нержавейка, - сказал я.
      - А почему…
      - А потому что из нее зубы делают.
      - А-а… - с видимым облегчением сказал он и опять уставился в конец пролета, где прыгали по стенам и опорам красные блики с прокатного стана.
      Отработали. Пошли мыться. Выйдя из душевой, в узком проходе между двумя рядами шкафчиков я снова увидел Прахова. Оказалось - соседи. Вот так - мой шкафчик, а так - его.
      - Ну и как тебе, Гриша, у нас?
      И знаете, что мне на это ответил Гриша Прахов? Он как-то странно посмотрел на меня и тихо проговорил:
      - Какие вы все разные…
      И больше я ему вопросов не задавал. Ну его к черту с такими ответами!..
      Да и торопился я тогда - хотел еще забежать в универмаг к Ирине, договориться, что делаем вечером. Быстро одевшись, я закрыл шкафчик, но взглянул на Гришу Прахова - и остановился.
      Гриша Прахов надевал просторную, застиранную почти до потери цвета… Нет, не рубаху. Я не знаю, как это называется. То, что он в конце концов надел, не имело воротника и завязывалось под горлом двумя тесемками. На самом видном месте, то есть на пузе, мрачно чернел прямоугольный штамп Кажется, больничный.
      Затем Гриша погрузился в штаны. Штаны эти, наверное, не одна канава жевала. Они были коротки и все норовили упасть, пока Гриша не перетянул их по талии веревочкой, сразу став неестественно широкобедрым.
      Пиджак был тесен и сгодился бы разве что для протирки деталей. Напялив его, Гриша выдохнул и с хрустом застегнул треснувшую пополам единственную пуговицу.
      Снова полез в шкафчик и достал оттуда… Ну, скажем, обувь. Оба каблука были стоптаны, как срезаны, причем наискосок - от внутренней стороны стопы к внешней.
      Надев эти отопки прямо на босу ногу, Гриша закрыл шкафчик и тут только заметил, что я на него смотрю.
      - Так я пойду? - встревоженно спросил он.
      Я кивнул.
      Рискуя вывихнуть себе обе ступни, Гриша Прахов неловко развернулся в узком проходе и, нетвердо ступая, направился к выходу между двумя рядами шкафчиков.
      Опомнясь, я поспешил за ним. Пересменка кончилась, но в раздевалке уже никого не было. Только у входа в душевую стоял Сталевар с полотенцем через плечо. Вытаращив глаза и отвесив челюсть, он смотрел на дверь, за которой, надо полагать, только что скрылся Гриша Прахов.
 

      Пройдя через стеклянный кубик проходной, я увидел Люську. Куртейка на ней - импортная, джинсы - в медных блямбах, на скулах - чахоточный румянец по последней моде. Не иначе жениха поджидает.
      - Ты что же это передовиков обхохатываешь? - грозно сказал я. - Смотри! Еще раз услышу - премии лишу.
      Люська запрокинула голову и рассмеялась.
      - Ой! Передовики! Раз в жизни вымпел взяли!..
      Выпрямить ей нос - цены бы девке не было. А уж если еще и норов укоротить…
      - И новичка от работ отвлекаешь! - добавил я сурово. - Он и так ничего не соображает, а тут еще ты со своим краном…
      Вместо ответа Люська изумленно округлила глаза. Это мне очень напомнило недавний взгляд Сталевара, и я обернулся.
      Вдоль бесконечно длинной Доски почета, рассеянно посматривая на портреты передовиков, ковылял на подворачивающихся каблуках Гриша Прахов. С ума сошел! Через первую проходную - в таком виде!
      - Ой!.. - потрясенно выдохнула Люська. - Что это на нем?
      - Тихо ты! - цыкнул я. - Не мешай…
      Гриша Прахов как раз проходил мимо моего портрета. Покосился равнодушно и не узнал. Да и не мудрено. Я сам себя на этой фотографии узнать не мог.
      Дальше был портрет Люськи. Гриша вздрогнул и медленно повернулся к стенду лицом.
      - Все, - сказал я. - Готов. По-моему, тебя, Люсенька, увольнять пора.
      Люська заморгала и уже открыла рот, чтобы отбрить меня как следует, когда над ухом раздался знакомый ленивый голос:
      - Это кто ж тут у меня девушку отбивает?
      Сверкающая улыбка в тридцать два зуба, а над ней радужные фирменные очки в пол-лица. Валька Бехтерь с Нижнего поселка. Ну-ну… Люське, конечно, видней.
      - Отчего же не отбить? - говорю. - День-то какой!
      Улыбается Валька Бехтерь. Весело улыбается. Широко.
      - Да, - говорит. - Ничего денек. Солнечный…
      Что-то мне в его голосе не понравилось, и, зная про наши с Бехтерем отношения, Люська быстренько подхватила его под руку.
      - Ну ладно, Миньк! Привет!
      - Привет-привет, - говорю. - До встречи, Люсенька.
      Бехтерь при этих моих словах, естественно, дернулся, но она уже буксировала его в сторону троллейбусного кольца… Правильно он делает, что очки носит. А то разнобой получается: улыбка наглая, а глаза трусливые…
      Тут я вспомнил про Гришу Прахова и обернулся. Перед Доской почета было пусто. Уковылял уже…
      Весна, помню, стояла какая-то ненормально ранняя - середина апреля, а тепло, как в мае. До универмага я решил пройтись пешком, через сквер. Почки на ветках полопались, ясно белеет сквозь зеленый пух кирпичная заводская стена… А сейчас из-за поворота покажется моя скамейка. Краски на ней - уже, наверное, слоев семь, а надпись все читается: «НАТАША». Сразу видно: от души человек резал, крупно и глубоко. Это я - когда в армию уходил. Целую ночь мы с Наташкой на этой скамейке просидели… Там еще дальше было «Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ», но теперь уже все состругано. Это когда я из армии вернулся и узнал, что Наташка месяц назад вышла замуж…
      Я миновал поворот и увидел, что на моей скамейке опустив голову сидит какая-то женщина, а рядом играет малыш в комбинезончике. Капюшон ее плаща был откинут. Светлые волосы, капризные детские губы…
      На скамейке сидела Наташка.
      Не дожидаясь, пока она повернет голову в мою сторону, я перескочил через черные нестриженные кусты и беглым шагом пересек газон у нее за спиной.
      Я вот почему так подробно об этом рассказываю: не задай я тогда стрекача - и не было бы всей этой истории. Или была бы, но не со мной. Завтра утром Валерка сплавил бы Григория на шестой пресс, а послезавтра я бы о новичке и думать забыл.
      …Очутившись в другой аллее, долго не мог отдышаться. От злости. Нет, ну в самом деле! Кто кого бояться должен? Можно подумать, это не она замуж вышла, можно подумать, это я жену из армии привез!
      Вот тут-то мне и попался под горячую руку Гриша Прахов. Задумчиво глядя себе под ноги, он брел по соседней дорожке.
      - Гриша!
      Он оглянулся с испуганно-вежливой улыбкой.
      - А ну-ка иди сюда!
      Он узнал меня и, просияв, шагнул навстречу. Остановился. Беспомощно озираясь, потоптался на краешке асфальта.
      - Иди-иди, не провалишься, - зловеще подбодрил я его.
      Между нами был газон. Голый газон, покрытый влажным черно-ржавым пластом прошлогодней листвы.
      - Ну! - уже раздраженно сказал я.
      Гриша повернулся и торопливо заковылял к выходу из сквера.
      - Ты куда?
      Гриша остановился и неуверенно махнул рукой.
      - Ты что, ненормальный? Перейди по газону!
      Перебежал. Но чего ему это стоило! На лбу - испарина, дыхание - как у щенка, глаза косят то вправо, то влево.
      - Ты чего?
      - Так ведь запрещено же, - преступным шепотом ответил мне Гриша Прахов.
      Взял я его, родимого, за расколотую пуговицу, подтянул к себе и говорю:
      - Ты что ж, сукин сын, бригаду позоришь! Денег нет прилично одеться? Это что на тебе за тряпье такое!..
      И равномерно его при этом встряхиваю - для убедительности. На слове «тряпье» не рассчитал, встряхнул чуть сильнее, и половина пуговицы осталась у меня в пальцах. Теряя равновесие, Гриша взмахнул руками, пиджак с треском распахнулся, и я снова увидел черный больничный штамп.
      - Как из мусорки вылез! - прошипел я.
      Трясущимися пальцами Гриша пытался застегнуть пиджак на оставшуюся половину пуговицы.
      - Приезжий, что ли?
      - Приезжий…
      - У тебя здесь родственники?
      - У меня нет родственников…
      - Подкидыш, что ли?
      Гриша посмотрел на меня с опаской.
      - Пожалуй… - осторожно согласился он.
      И пока я пытался сообразить, что это он мне сейчас такое ответил, Гриша Прахов отважился задать вопрос сам:
      - Минька, а ты… Тебя ведь Минькой зовут, да?.. Ты не мог бы мне объяснить: если кого-нибудь второй раз заметят, что он ночует на вокзале,
      - что ему тогда будет?
      - А кто ночует на вокзале?
      Гриша замялся.
      - Это неважно. Ну, скажем… я.
      - А почему ты ночуешь на вокзале? Почему не в общежитии?
      - Н-ну… Так вышло…
      - Как вышло? - заорал я. - Что значит - вышло? Ты приезжий! Тебе положено общежитие! Положено, понимаешь?
      - Я понимаю… Но мне сказали…
      - Кто сказал? А ну пойдем, покажешь, кто там тебе что сказал!
      Ухватил я его за рукав и поволок. Ох, думаю, и выпишу я сейчас чертей этим конторским! За все сразу!
      - Тебя кто на работу принимал? Смирный такой, головенка маленькая - этот? Ну, я с ним потолкую! А, ч-черт!
      Я резко остановился, Гришу занесло, и мне пришлось его поддержать.
      - Куда ж мы с тобой идем! - рявкнул я на него. - Сегодня ж суббота!.. У, шалопай! А ну давай точно: как вы там с ним говорили - с этим, из отдела кадров!..
      - Он предупредил меня, что с общежитием трудно, - проговорил вконец запуганный Гриша. - И спросил, не могу ли я временно обойтись без общежития…
      - Ну! А ты?
      - Я сказал, что могу, - уныло признался Гриша Прахов.
      По соседней аллее прошла группа наших ребят со спортивными сумками. Пловцы. Поравнявшись с нами, засмеялись.
      - Кого поймал, Минька?
      - Минька, а повязка твоя где?
      - Гуляйте-гуляйте, - сердито сказал я. - Погода хорошая…
 

      На проспекте Металлургов нас чуть было не накрыл дождь, и нырнули мы с Гришей в кафе «Витязь».
      Переделали подвальчик - не узнать. С потолка на цепях свешивается что-то вроде средневековых светильников из жести, а на торцовой стене богатырь на тонконогом, как журавль, коне рубится со Змеем Горынычем - аж розовое пламя из трех пастей в косы заплетается.
      Посадил я Гришу в уголке спиной к помещению, чтобы не смущать народ тесемочным бантиком, а сам пошел к стойке.
      - Миньк! - шепнула мне щекастая белокудрая Тамара. - Кого это ты привел?
      - А это наш новый резчик, - небрежно сказал я. - Нравится?
      - Ну и резчики у вас! - Тамара затрясла обесцвеченными кудрями. - Как бы он чего с собой не пронес…
      Она соорудила два коктейля, и я вернулся к столику.
      - Это… алкоголь? - встревожась, спросил Гриша.
      - Ага, - сказал я. - Алкоголь. Чистейшей воды, неразбавленный.
      И протянул ему хрупкий высокий стакан, наполненный слоистой смесью. Гриша принял его с обреченным видом.
      - Ого, да ты, я смотрю, тоже левша?
      Гриша растерянно уставился на свою левую руку.
      - Я нечаянно, - сообщил он и поспешно переложил стакан в правую.
      Я удивился. А Гриша вынул из стакана соломинку, побледнел, старательно выдохнул и, зажмурясь, хватил коктейль залпом. Потом осторожно открыл глаза и с минуту сидел, прислушиваясь к ощущениям.
      Все это мне очень не понравилось.
      - А ну-ка, давай честно, Гриша, - сказал я. - Пьешь много?
      - Спиртных напитков?
      - Да, спиртных.
      - Вот… в первый раз… - сказал он и зачем-то предъявил мне пустой стакан. - И на вокзале еще… Только я тогда отказался…
      Я решил, что он так шутит. А Гриша тем временем порозовел, оттаял и принялся с интересом озираться по сторонам: на людей, на Змея Горыныча, на цепные светильники эти…
      - Правильно я сделал, что приехал сюда, - сообщил он вдруг…
      По лицу его бродила смутная блаженная улыбка.
      - И чего я боялся? - со смехом сказал он чуть погодя.
      - Боялся? - не понял я. - Кого?
      - Вас, - все с той же странной улыбкой ответил Гриша.
      Заподозрив неладное, я быстро заглянул иуд стол. Бутылки под столом не было.
      - Почему ты ведешь меня к себе? - вырвалось вдруг у него.
      - А тебе что, на вокзале понравилось?
      Гриша опечалился и повесил голову. Видно было, что к своим черным блестящим волосам он после душа не прикасался.
      - Нет, - сказал он. - На вокзале мне не понравилось…
      Он вдруг принялся мотать головой и мотал ею довольно долго. Потом поднял на меня глаза, и я оторопел. Гриша Прахов плакал.
      - Минька!.. - сказал он. - Я особо опасный преступник…
      Я чуть не пролил коктейль себе на брюки.
      - Что?
      - Особо опасный преступник… - повторил Гриша.
      Я оглянулся. Нет, слава богу, никто вроде не услышал.
      - Погоди-погоди… - У меня даже голос сел. - То есть как - особо опасный? Ты что же… сбежал откуда?
      - Сбежал… - подтвердил Гриша, утираясь своим антисанитарным рукавом.
      Я посмотрел на его пиджак, на тесемочный бантик под горлом и вдруг понял, что Гриша не притворяется.
      - А паспорт? Как же тебя на работу приняли без паспорта? Или он у тебя… поддельный?
      - Паспорт у меня настоящий, - с болью в голосе сказал Гриша. - Только он не мой. Я его украл.
      Нервы мои не выдержали, и, выхватив из коктейля соломинку, я залпом осушил свой стакан.
      - А ну вставай! - приказал я. - Вставай, пошли отсюда!
      И, испепеляемые взглядом Тамары, мы покинули помещение. Завел я Гришу в какой-то двор, посадил на скамеечку.
      - А теперь рассказывай, - говорю. - Все рассказывай. Что ты там натворил?
      Плакать Гриша перестал, но, видно, истерика в «Витязе» отняла у него последние силы. Он сидел передо мной на скамеечке, опустив плечи, и горестно поклевывал своим орлиным носом.
      - Закон нарушил… - вяло отозвался он.
      - «Свистка не слушала, закон нарушила…» - процедил я. - Ну а какой именно закон?
      - Закон? - бессмысленно повторил Гриша. - Закон…
      - Да, закон!
      - Это очень страшный закон… - сообщил Гриша.
      - Как дам сейчас в торец! - еле сдерживаясь, пообещал я. - Мигом в себя придешь!
      Гриша поднял на меня медленно проясняющиеся глаза. Голову он держал нетвердо.
      - Закон о нераспространении личности… - торжественно, даже с какой-то идиотской гордостью проговорил Гриша Прахов и снова уронил голову на грудь.
      Некоторое время я моргал. Закон - понимаю. О нераспространении - понимаю. Личности - тоже вполне понятно. А вот все вместе…
      - Пойдешь завтра в милицию, - сказал я, - и все там расскажешь, ясно?
      Язык у Гриши заплетался, и следующую фразу он одолел лишь с третьего захода.
      - Причем тут милиция? - спросил он.
      - Ну если ты закон нарушил!
      - Не нарушил я ваших законов! - в отчаянии сказал Гриша. - Свои - нарушал. Ваши - нет.
      У меня чуть сердце не остановилось.
      - Какие свои? Гриша!.. Да ты… откуда вообще?
      - Из другого мира я, Минька, - признался наконец Гриша Прахов.
      Я почувствовал, что ноги меня не держат, и присел рядом с ним на скамеечку.
      - Из-за рубежа? - как-то по-бабьи привизгнув, спросил я.
      - Дальше…
      Я потряс головой и все равно ничего не понял.
      - Как дальше?
      - Дальше, чем из-за рубежа… - еле ворочая языком, объяснил Гриша Прахов. - С другой планеты, понимаешь?..
      В калитку я его внес на горбу, как мешок с картошкой.
      Из-за сарайчика, грозно рявкнув, вылетел Мухтар. Узнал меня, псина, заюлил, хвостом забил. А потом вдруг попятился, вздыбил шерсть на загривке и завыл, да так, что у меня у самого волосы на затылке зашевелились.
      Дернул я плечом - висит Гриша, признаков жизни не подает. Прислонил его к забору, давай трясти.
      - Гриш, ты что, Гриш?..
      Гриша слабо застонал и приоткрыл один глаз. Слава богу!..
      - А ну пошел отсюда! - закричал я на Мухтара. - Иди в будку! Дурак лохматый!..
      В будку Мухтар не пошел и с угрожающим ворчанием проводил нас до двери, заходя то справа, то слева и прилаживаясь цапнуть Гришу за скошенный каблук. У самого крыльца это ему почти удалось, но в последний момент Мухтар почему-то отпрыгнул и снова завыл.
      Злой на себя и на Гришу, я втащил его в прихожую и закрыл дверь. В комнате осеклась швейная машинка.
      - Минька, ты? - спросила мать. - А что это Мухтарка выл?
      - Да кто ж его знает! - с досадой ответил я. - Тут, мать, видишь, какое дело… Не один я.
      По дому словно сквозняк прошел: хлопнула дверца шифоньера, что-то зашуршало, портьеру размело в стороны, и мать при параде - то есть в наспех накинутой шали - возникла в прихожей. На лице - радушие, в глазах - любопытство. Думала, я Ирину привел - знакомиться.
      - А-а… - приветливо завела она и замолчала.
      Гриша сидел на табуретке, прислоненный к стеночке, и мученически улыбался, прикрыв глаза. И до того все это глупо вышло, что я не выдержал и засмеялся.
      - Вот, мать, нового квартиранта тебе нашел…
      - Ты кого в дом привел? - опомнясь, закричала она. - Ты с кем связался?
      - Да погоди ты, мать, - заторопился я. - Понимаешь, дня на два, не больше… Ну, переночевать парню негде!
      - Как негде? - Маленькая, кругленькая, она куталась в шаль, как от холода, сверкая глазами то на меня, то на Гришу. - Санитарный день, что ли, в вытрезвителе? Да что ж это за напасть такая! То кутенка подберет хромого, то алкаша!..
      - Ну-ну, мать, - примирительно сказал я. - Мухтара-то за что? Сама ведь ему лапу лечила, а теперь смотри, какой красавец кобель вымахал…
      Но на Мухтара разговор перевести не удалось.
      - Живет впрохолость, приблудных каких-то водит!.. А ну забирай своего дружка, и чтобы ноги его в доме не было!
      - Да куда ж я его поведу на ночь глядя?
      - А куда хочешь! Под каким забором нашел - под тем и положишь!
      - Да с горя он, мать! - закричал я. - Ну, несчастье у человека, понимаешь? Жена из дому выгнала!
      Что-то дрогнуло в лице матери.
      - Прямо вот так и выгнала? - с подозрением спросила она.
      - В чем был! - истово подтвердил я. - В чем квартиру ремонтировал - в том и выгнала!
      - Так надо в суд подать, на раздел, - все еще недоверчиво сказала мать.
      - И я ему то же самое говорю! А он, дурак, хочет, чтобы как мужчина - все ей оставить.
      - Вот мерзавка! - негромко, но с чувством сказала мать, приглядываясь к Грише. Выражение лица ее постепенно менялось. - И что ж вам так с женами-то не везет, а?.. И парень, видать, неплохой…
      - В нашей бригаде работает, - вставил я. - В понедельник мы с Валеркой Чернопятовым попробуем ему общежитие выбить…
      - Ох, дети-дети, куда вас дети?.. - вздохнула она и пошла в комнату, снимая на ходу с плеч непригодившуюся парадную шаль. - Ладно, постелю ему…
      Еще раз удивил меня Гриша Прахов. Под тряпьем у него оказалось чистое белье, вроде даже импортное. Лохмотья его я сразу решил выбросить и поэтому обыскал. В кармане брюк обнаружился временный пропуск на завод и двадцать три копейки, а за прорвавшейся подкладкой пиджака - в целлофановом пакете - военный билет, свидетельство о рождении, аттестат и паспорт.
      Документы я, конечно, проверил. Все вроде на месте: серия, номер, фотография - Гришкина, не перепутаешь. И в военном билете - тоже, только Гриша там помоложе и пополнее. Вот ведь чудик, а?
      На всякий случай я заглянул и в аттестат, посмотрел, на какой он планете ума набирался. «Полный курс Нижне-Добринской средней школы…» Далекая, видать, планета…
      Я снова завернул документы в целлофан и, кинув пакет на стол, сгреб в охапку тряпье на выброс.
      Вот не было у бабы хлопот…
 

      Во всяком случае, церемониться я с ним не собирался.
      Из глубокой предутренней синевы за окном только-только начали еще проступать черные ветки и зубчатый верх забора, а я уже вошел в малую комнату и включил свет.
      - Подъем! - скомандовал я в полный голос, и Гриша сел на койке. Рывком.
      Секунду он сидел напружиненный, с широко открытыми невидящими глазами, словно ждал чего-то страшного. Не дождавшись, расслабился и с легким стоном взялся за голову.
      - Трещит? - не без злорадства спросил я.
      С огромным удивлением Гриша оглядел комнату: вязаный половичок возле кровати, настенный матерчатый коврик с избушкой и оленями, две гераньки в горшочках на узком подоконнике.
      Потом он заметил лежащий на столе рядом со стопкой мелочи целлофановый пакет и беспокойно завертел головой.
      - Нет твоего тряпья, - сказал я. - Выкинул я его, понял? Наденешь вот это.
      И бросил ему на колени свой старый коричневый костюм. Ну как - старый? Новый еще костюм, хороший, просто не ношу я его.
      Гриша отшатнулся и уставился на костюм, как на кобру.
      Светало быстро, завтракали мы уже без электричества. Несмотря на мои понукания, Гриша ел, как цыпленок, стеснялся, молчал.
      - Опытом бы поделился, что ли… - буркнул я наконец. - Куда ты ее потом дел?
      - Кого? - испугался он.
      - Я тебе сейчас дам «кого»! Бутылку вчера в «Витязь» пронес?
      - Нет, - быстро сказал он.
      - Как это нет? Ты же лыка вчера не вязал, Гриша! До других планет доболтался!
      - До других планет? - в ужасе переспросил он.
      Гриша отложил вилку. На лбу его блестела испарина.
      - Но ведь ты же сам заставил меня пить этот… коктейль… - жалобно проговорил он.
      За дурака меня считает, не иначе.
      - Гриша, - сказал я. - Коктейль был безалкогольный. В «Витязе» вообще спиртного не подают.
      Гриша обмяк.
      - Но ты же сам тогда сказал: алкоголь…
      - Ага… И поэтому ты окосел?
      - Да!
      «На шестой пресс! - подумал я. - И чем скорее, тем лучше! Сегодня же подойду к Валерке, пусть что хочет, то и делает, но чтобы Гриши этого в бригаде не было!..»
      - Ладно, - бросил я. - Давай посуду вымоем и вперед. Пора…
      Переодевшись в рабочее, я вышел из бытовки и сразу был остановлен Люськой.
      - Говорят, ты новичка у себя поселил? - спросила она.
      - А кто говорит?
      - Ну кто… Аркашка, конечно.
      - Ты ему как-нибудь крюк на каску опусти - может, болтать поменьше будет, - посоветовал я и хотел идти, но Люська опять меня задержала.
      - Неужели правда? Аркашка говорит: приютил, в свое одел…
      - Ну, приютил! - раздраженно бросил я. - На груди пригрел! Тебе-то что?
      - Ничего… - Она отстранилась и с интересом оглядывала меня исподлобья. - Просто спросить хотела… Ты его из соски кормить будешь или как?
      Вот язва, а? Язвой была - язвой осталась. С детства.
      - Ну забери - у себя поселишь.
      - Дурак! - вспыхнув, сказала она. Повернулась и гордо удалилась.
      Интересно, под кого ты, Люсенька, клинья подбить решила: под меня или под Гришу? Если под меня, то предупреждаю заранее: бесполезно, я не Бехтерь, я тебя, лапушка, насквозь вижу. Тебе ведь нос чуток выпрямить - и лицо у тебя станет совершенно Наташкино. И словечки у тебя Наташкины то и дело проскакивают. И предательница ты, наверно, такая же, как она. Вообще чертовщина с этими лицами. Взять хоть Ирину из универмага - мордашку ей слегка вытянуть, и опять получается Наташка. Как сговорились.
      С такими вот интересными мыслями я подошел к прессу. Только-только принял оборудование у третьей смены, как Сталевар зычно оповестил:
      - Бугор на горизонте! Эх, а веселый-то, веселый!..
      Валерка Чернопятов коротко кивнул бригаде и, приподняв тяжелый подбородок, остановился перед Гришей.
      - Пошли, Григорий, - как бы с сожалением сказал он. - Переводят тебя от нас на шестой пресс.
      Гриша беспомощно оглянулся на меня. Я отвернулся к прессу и, нахмурясь, принялся осматривать новые, недавно поставленные ножки. Потом не выдержал и, бросив ветошку, подошел к нашим.
      - В чем дело? - спросил я Валерку.
      - Все в порядке, - заверил он, не оборачиваясь. - На резку еще одного новичка направляют. Его мы берем себе, а Гришу отдаем шестому прессу.
      - И сменный мастер знает?
      - А как же! - бодро отозвался он. - Все согласовано.
      - А со мной? - закипая помаленьку, проговорил я. - Со мной ты это согласовал?..
      С Валеркой мы не разговаривали до конца апреля. И это еще не все…
      Вечером я вспомнил наконец, что хорошо бы забежать в универмаг к Ирине - объяснить, почему исчез.
      Забежал, объяснил…
      Домой я вернулся с твердым намерением как можно быстрее обеспечить Гришу общежитием.
      Никого не обнаружив в комнатах, я сунулся в кухню и увидел там такую картину: Гриша сидел в уголке на табуретке и неумело чистил картошку, внимательно, с почтением слушая сетования матери.
      - Все с нее началось, с Наташки, - жаловалась она. - Поломала, дуреха, жизнь и ему, и себе. А у Миньки-то характер - сам знаешь какой! В ступе пестом не утолчешь! Из армии пришел - грозился: мол, в две недели себе жену найду, получше Наташки… И вот до сих пор ищет…
      Я вошел в кухню и прервал эту интересную беседу.
      - Ты картошку когда-нибудь чистил? - хмуро спросил я Гришу. - Кто так нож держит? Дай сюда…
      Показав, как надо чистить картошку, я перенес низенькую, еще отцом сколоченную скамейку к печке, сел и, открыв дверцу, закурил.
      - Ну и как там твоя Ирина? - осторожно спросила мать.
      Печь исправно глотала табачный дым черной холодной пастью. Зверская тяга у агрегата. Дядя Коля, сосед наш, делал…
      - Какая Ирина? - нехотя отозвался я. - Не знаю я никакой Ирины.