Институт фискальной службы, который он учредил в 1711 году, продолжал действовать, и порой его механизм доходил до абсурда. Каждый шпионил за каждым, всякий, зная, что за ним следят, следил и за собой в том числе и, стараясь уследить за всеми окружающими, не знал, что творится в его собственном доме. Но взятие с поличным Екатерины и Монса было все же устроено. Ловушка эта готовилась давно, но обстоятельства как будто не хотели, чтобы Петр узнал о неверности своей благоверной. Наконец случай представился.
      Стояла теплая лунная ночь. Екатерина и Вилим предавались любви в беседке, а поверенная Екатерины госпожа Балк стояла "на часах". В какой-то момент ей показалось, что с другой стороны беседки стоит человек и наблюдает за страстной парой любовников. Она обошла беседку, но нет, никого не было. А Екатерина и Вилим даже не заметили, что она приблизилась к ним, они продолжали свой порывистый любовный танец.
      Петр был человеком вспыльчивым и импульсивным, но, когда он увидел свою жену и молодого повесу в неприличной позе, ничем не обнаружил своего гнева. Эту ночь он провел во дворце у Меншикова, а на следующий день мирно обедал с Екатериной. Но Екатерина знала Петра лучше других, и ее-то обмануть он не мог. Она заподозрила беду. Тут же ее шпионы донесли ей, что Петр утром беседовал с Монсом, правда, беседовал спокойно и ничем ему не угрожал. Но в то же время допрашивал своих слуг о якобы готовящемся против него заговоре, потому что накануне получил донос, где об этом говорилось впрямую.
      Опять они сидели за трапезным столом. Екатерина посмотрела на свои часы, которые муж привез ей в подарок из Дрездена, и сказала:
      - Девять часов.
      Тут Петр неожиданно дернулся, взял ее часы, открыл крышку, повернул три раза стрелку и сказал тоном, какой она хорошо знала, тоном, не допускающим возражений:
      - Ошибаетесь, сейчас двенадцать часов, и всем пора идти спать!
      Все разошлись. Отправилась в свои покои и Екатерина. Петр не пришел к ней. Не было его всю ночь, и появился он только под утро. Всю ночь он лично допрашивал арестованного вечером Монса. Он взял на себя роль и тюремщика, и судебного следователя. Но о результатах допроса Петр не сказал ей ни слова. На следующий день она узнала, что разговор с Монсом велся не о связи с ней, только - о заговоре против царя, в котором, помимо Монса, замешано еще несколько человек из царского окружения.
      Когда Екатерина ознакомилась с протоколами допроса - Петр не скрывал от нее следствия, сухо сообщая ей, что расправляется с заговорщиками, - она узнала, что, когда сразу же после ареста Монс увидел царя, он упал в обморок, а затем признавался во всем, о чем Петр его ни спрашивал. Это было очень странно, тем более что его не подвергали пыткам. А вот госпожа Балк поначалу оказала некоторое сопротивление. Но при первом же ударе кнута тоже призналась, что творила козни против царя. Ни на одном допросе - о любви Екатерины и Монса.
      День казни ее возлюбленного - 28 ноября 1724 года наступил. На эшафоте Монс держался бодро, только был бледнее обычного. Оказывается - об этом Екатерина узнала позже, - Петр заходил к нему перед казнью, чтобы выразить свое сожаление по поводу разлуки с ним, по поводу того, что вынужден отрубить ему голову.
      Когда голова Вилима покатилась по эшафоту, Екатерина не отводила от нее глаз. Видя взгляд Петра, обращенный в эту минуту на нее, она сохраняла хладнокровие. Она знала, что Петр будет наблюдать за ней - не выкажет ли она излишнего сожаления по поводу кончины "заговорщика". Поэтому Екатерина старалась казаться веселой, и в этом было и для нее самой, и для всех, кто видел ее в этот день, что-то жуткое. Она позвала к себе учителя танцев, придворных дам и стала изучать с ними па менуэта. Но конечно, несмотря на все ее искусственные улыбки и подчеркнуто бодрые движения, горе было написано у нее на лице. И только ночью, оставшись наедине с собой - Петр не пришел в ее покои, - она наконец дала волю чувствам и разрыдалась.
      На следующий день ее ждало новое испытание. Петр зашел к ней и попросил ее собраться для небольшой прогулки. Ничего хорошего она от этой "прогулки" не ждала и была готова ко всему. Они проезжали мимо эшафота, где было выставлено тело Монса. Петр поймал ее взгляд и слегка прищурился. Екатерина натянуто улыбнулась ему. Петр подозвал слуг и распорядился о чем-то вполголоса, указывая на тело Монса. Екатерина не слышала, что он говорил. Когда они вернулись с прогулки, в своих покоях на столике она обнаружила заспиртованную в сосуде голову Монса. Она долго смотрела на лицо своего любовника, когда-то такое подвижное, полное веселой мимики. В эту самую минуту ее и застал Петр.
      - Ну, как вы находите этот экземпляр? - спросил он. Теперь Петр почти всегда обращался к ней на "вы". Она отвечала ему тем же.
      Екатерина пожала плечами и опять холодно улыбнулась царю. Такой улыбки у нее он никогда раньше не видел. "Надо сохранять самообладание во что бы то ни стало, - решила Екатерина. - Ему только и нужно, чтобы я сломалась".
      Петр рассвирепел. Он подошел к Екатерине, которая в этот момент смотрела в зеркало, и, встретившись взглядом с женой, бешено ударил по венецианскому стеклу кулаком. Осколки посыпались на пол.
      - Так будет и с тобой, и с твоими близкими! - в припадке злобы крикнул он.
      Екатерина спокойно сказала:
      - Вы уничтожили одно из лучших украшений вашего жилища; разве оно стало от этого лучше?
      Петр, не сказав ни слова, вышел из спальни быстрым шагом.
      А вечером - новый "подарок" царя: собственноручным царским указом, обращенным ко всем коллегиям, предписывалось, на основании злоупотребления, совершенного "без ведома государыни", не принимать от нее впредь никаких приказаний и рекомендаций. В то же время было наложено запрещение на конторы, заведовавшие ее личными средствами. Они были опечатаны под предлогом предстоявшей правительственной ревизии. Екатерина, таким образом, оказывалась в очень стесненном положении, она, по существу, лишалась и средств, и какой-либо власти.
      При дворе поговаривали об ее закате. Но Екатерина не собиралась мириться со своим положением, хотя несколько месяцев они вместе не обедали, не разговаривали и, уж конечно, не спали. Но Екатерина понимала, что если Петр ее любит - а он любил ее по-настоящему, в этом она нисколько не сомневалась, - то время и терпение сделают свое дело.
      И она оказалась права. Прошел год, и в январе 1725 года между супругами наметилось примирение. Екатерина увидела, что время пришло и Петр созрел для того, чтобы принять ее раскаяние.
      Она вошла к нему и молча встала перед ним на колени. Около часа она рассказывала о том, как влюбилась в Монса, не забывая в паузах молить мужа о прощении за ее недостойное поведение. Когда она закончила, слезы потекли из ее глаз, и она разрыдалась. Теперь настала очередь Петра. Он был угрюм. Но, видя непрекращающиеся ее рыдания, опустился к ней и погладил по голове:
      - Ну, будет, успокойся. Давай поговорим без слез.
      Они говорили еще два часа. Вернее, больше говорила Екатерина. Лед был растоплен, и корабль пустился в свободное плавание. Эту ночь, после годичного перерыва, они опять провели вместе, в страстных ласках.
      Какое-то шестое чувство подсказывало Екатерине, что ее мужу жить оставалось недолго. Как она почувствовала, что час раскаяния откладывать нельзя! Ведь до смерти Петра оставались считанные дни. Тяжкая болезнь свалила царя. Боль была невыносимой, этот сильный человек кричал так, что было слышно в отдаленных комнатах дворца. Медики не смогли помочь Петру. Через одиннадцать дней его не стало. Когда Петра I хоронили в Петропавловском соборе, Екатерина поняла, что вторая часть ее жизни кончена, что начинается третья, которая, она не сомневалась, будет очень короткой.
      Почти год она не общалась с мужем. Но ее примирение с ним, ее раскаяние изменило что-то в ней самой. И неожиданная смерть Петра вскоре после примирения казалась несправедливой и жестокой. Екатерина не могла успокоиться. Она пыталась забыться, выпивая много вина каждый день. Но на сердце словно давил тяжелый камень. Она завела себе молодого любовника из офицеров гвардейского полка князя Меншикова. Но и это ей не помогало. В минуты близости она вспоминала Монса и неожиданно для нового фаворита прерывала его ласки и выгоняла вон.
      Она пыталась увлечься государственными делами, но страной руководили без нее, и это ее, в общем, устраивало. Петр не назначил преемника после смерти, и она была возведена на престол гвардейскими полками под руководством Меншикова. Все управление страной передала Верховному тайному совету. Ее время прошло, пора было собираться в путь, в страну, из которой нет возврата. Она пребывала в тоске. Жизнь была для нее кончена даже не потому, что умер Петр. Просто она добилась всего, чего хотела, выполнила все задуманное в жизни и теперь впала в глубокую апатию. Вчера, 15 апреля, ей исполнилось 43 года.
      Она вызвала всех своих родственников, наградила их высокими титулами и оставила при дворе. Она разыскала даже своего первого мужа Карла и щедро одарила его.
      Тяжелая болезнь пришла вовремя. Она представлялась Екатерине логичным и желанным исходом ее пути. Она написала завещание о передаче престола внуку Петра Первого - Петру Второму.
      Екатерина I забылась тяжелым сном, и ей приснилась старая цыганка Мариула. "Спаси внуков моих! - заклинала она. - Ты теперь королева, как я и предсказывала тебе".
      Екатерина проснулась в холодном поту. Не все еще в этой жизни она сделала. Приказала послать за Меншиковым.
      - Как ты сегодня себя чувствуешь, матушка? - ласково спросил ее старый друг.
      - Сам видишь, Алексаша, не спрашивай. Я о другом. Что у нас с цыганами? По-прежнему гоняют?
      - С цыганами? Тебе сообщили? Вот подлецы! Никому довериться нельзя! Беспокоят по всяким пустякам. Кто докладывал тебе, матушка?
      - Что докладывал? Что случилось? - Екатерина встревожилась не на шутку. Теперь она верила своим снам, это был единственный и самый верный источник информации.
      - Да что ты так разволновалась-то, матушка? Ей-богу, не из-за чего, засуетился Меншиков. - Ну, разогнали табор, ну, арестовали человек десять, так они же все воры.
      Сердце Екатерины, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.
      - Послушай, Александр Данилыч, - она тяжело дышала, - послушай...
      - Господи, матушка, да что с тобой! Что не так? Все сделаем, только не волнуйся, тебе нельзя.
      Он взял ее руку в свою.
      - Успокойся и говори.
      - Александр Данилыч, клянись, что выполнишь последнюю волю умирающей.
      - Да клянусь, клянусь, что сделать-то?
      - Освободи всех цыган, дай им денег побольше и... отпусти с миром, умоляю тебя! Это моя последняя воля.
      - Цыган? - Меншиков на секунду задумался. - Хорошо, отпущу, конечно, отпущу.
      - И когда отпустишь, тут же доложи мне. Проследи, чтобы они уехали в полной безопасности... Дай им лошадей. Не смотри на меня так, как будто я сошла с ума, я в полном сознании, делай, что говорю.
      - Хорошо, матушка, все сделаю, как ты просила, - погладил ее по руке Меншиков. - Отдыхай. Вечером доложу обо всем.
      - Иди.
      Заснуть она не смогла.
      Вечером, как обещал, Меншиков явился. Он выглядел слегка задумчивым. Предупредив ее вопрос - он увидел, как в тревоге Екатерина поднялась на подушке, - он быстро подошел к ней, сел рядом с кроватью на стул и заговорил:
      - Все, все, матушка, сделал, как ты просила. Всем по двадцать рублей дали, на лошадей посадили из моей конюшни и отправили подлецов восвояси. Полк мой был поражен. Ребята, по-моему, по гроб жизни меня за идиота будут считать. Ну да ладно, разберемся... Жалко было отпускать молодую цыганку, такая красотка. - Он заулыбался и посмотрел на Екатерину. Но, увидев ее суровый взгляд, осекся. - Молодая, а такая дерзкая. Заявила, что императрица ее все равно отпустит, что она знакома с ее бабкой, в общем, плела свои россказни.
      - Как ее звали?
      - Цыганку-то? Ой, дай Бог памяти. Имя у нее такое красивое, но я... сейчас вспомню, ты же просила во всех подробностях. Мира... Мирабела?
      - Мариула, - почти шепотом задумчиво произнесла Екатерина.
      - Точно - Мариула, - удивленно посмотрел на нее Меншиков, но ни о чем спрашивать не стал. Он видел, как серьезна умирающая императрица, и понимал, что лучше не задавать ей праздных вопросов для удовлетворения своего любопытства.
      Екатерина посмотрела в глаза Меншикову, убедилась, что все, что он сказал, - правда от первого до последнего слова, и, положив голову на подушку, закрыла глаза. Меншиков тихо удалился.
      6 мая 1727 года императрица Екатерина I скончалась.
      В лучах Короля-Солнца
      Король Людовик XIV начал интересоваться женщинами очень рано. В 12 лет он страстно влюбился в жену маршала Шомбера, в которую был влюблен еще его отец. Он целовал ее, ложился к ней в постель, гладил руки и прижимался лицом к волосам. Его мать Анна Австрийская строго стояла на страже его невинности, и в этом молодом возрасте он еще мужчиной не стал. Но развивался Людовик настолько быстро, что королеве-матери приходилось несколько раз серьезно вмешиваться в его амурные приключения.
      Однако при дворе в то время набирал моду "итальянский грех", то есть все больше развивался гомосексуализм, и королева-мать из опасения, что король, столкнувшись с препятствиями, которые она чинила ему при встречах с женщинами, тоже встанет на эту стезю, сдалась, предоставив ему полную свободу. Предоставила она ее до такой степени, что позволила главной камеристке - сорокадвухлетней мадам де Бове, которая в молодости была распутницей, увлечь короля в свою комнату и, быстро задрав юбки, преподать Людовику первый урок. Так, в 15 лет король Франции стал мужчиной.
      С этого дня он ежедневно встречался со своей "первой учительницей". Затем ему захотелось разнообразия. И он обратил свой взор на сокровища, рассыпанные вокруг него. Никаких усилий королю делать было не надо, стоило только протянуть руку. "Все ему годилось, лишь бы были женщины", - пишет его современник мемуарист Сен-Симон.
      Каждую ночь один или в компании с друзьями король ходил "на охоту". Первая же фрейлина, которая попадалась ему под руку, становилась его любовницей. Это вовсе не значило, что он встретится с ней еще раз. Одним словом, король "бегал за всеми юбками без разбора", как говорили при дворе. Но он редко прислушивался к моральным наставлениям. Такой образ жизни Людовика XIV продолжался на протяжении почти всего его блистательного правления.
      Итальянская девственница, или Любовь, прозрачная как слезы
      Количество женщин, с которыми переспал Людовик XIV, исчисляется не десятками - сотнями. Но были в его жизни особые женщины, сыгравшие важную роль в формировании его личности, женщины, которых он любил очень серьезно, и не всегда плотская любовь определяла отношения монарха с фавориткой. Полными драм и настоящего трагизма стали его отношения с девушкой Марией Манчини. Ее судьба вдохновила драматурга Жана Расина на создание трагедии.
      Кардинал Мазарини выписал из Италии дочерей своей сестры Манчини Гортензию, Олимпию и Марию. Как описывают их мемуаристы, девушки были смуглыми брюнетками с курчавыми волосами и желтоватой кожей, с большими глазами, худые и угловатые. Они напоминали трех испуганных козочек, оказавшихся в чужом враждебном месте.
      Людовик ХIV пребывал под Дюнкерком, где французская армия проводила очередную военную кампанию. После захвата города 12 июня 1658 года он заболел тяжелейшей лихорадкой. Его перевезли в Кале, где он слег окончательно. Почти две недели врачи боролись за его жизнь, с каждым днем теряя надежду. 29 июня ему стало так плохо, что послали за священником. Считая, что король без сознания, люди его свиты вышли из комнаты, чтобы обсудить дальнейшие действия. Они уже думали о том, кто будет следующим королем.
      Вышли все, кроме одной девушки, на которую никто не обратил внимания. Она так и осталась стоять у изголовья короля и не переставая плакала. Теплая крупная слеза упала на щеку Людовика ХIV. Он открыл глаза и увидел Марию Манчини. Людовик смотрел на нее глазами, покрасневшими от жара. Он еще никогда не видел, чтобы кто-нибудь так любил его. Волна тепла и радости поднялась в груди короля, он проникся к этой странной девушке самыми благодарными чувствами.
      В критических, экстремальных ситуациях человеческая интуиция обостряется. И она не обманула Людовика. Мария Манчини действительно давно любила короля, любила со всей страстью, на которую была способна. Но никому, даже своим сестрам, не говорила об этой любви.
      В этот момент появился врач, с удивлением взглянув на рыдающую девушку, но ничего не сказал, потому что увидел - король неотрывно смотрел ей в глаза. Доктор принес лекарство из винного настоя сурьмы. В то время оно считалось панацеей от всех бед. Король приподнялся на кровати, сделал несколько глотков этого чудодейственного средства из ложки, которую держал перед ним врач, наполняя ее несколько раз и... вдруг почувствовал, что ему стало легче. Он опять посмотрел на девушку, которая продолжала оставаться в его покоях. Она как будто вросла в землю, забыв об этикете. Она слишком боялась, что король может умереть.
      Людовик ХIV улыбнулся ей. Первый раз он неожиданно почувствовал себя почти здоровым. Более того, глядя на девушку, он ощутил учащенное биение пульса, что говорило только об одном - король влюбился. Он сказал, что теперь хотел бы побыть один, и врач с Марией вышли из его покоев. Людовик остался с приятными мечтами, которые касались этой оригинальной итальянки. Надо переехать в Фонтенбло, где и остаться до полного выздоровления. И обязательно взять с собой эту милую девушку. И опять сердце Людовика забилось чаще.
      В Фонтенбло король выздоровел очень быстро. И предался сплошным увеселениям. В сопровождении музыкантов проходили водные прогулки, на полянах парка устраивались балеты, а танцы длились до полуночи. На всех этих бесконечных праздниках король все время был с Марией Манчини. На вынужденных каникулах в Фонтенбло девушка была настоящей королевой.
      Они говорили обо всем: об Италии (Мария рассказывала ему о своей родине, о своих сестрах), о музыке, о литературе, о своих мечтах, о французском дворе. Король спрашивал Марию, как она себя чувствует в новой для нее обстановке. Девушка отвечала, что великолепно, и выразительно смотрела на него. Он посылал ей такой же влюбленный взгляд.
      Король ощутил строгость воспитания и хорошее образование, которые получила эта девушка. В том, что она девушка, король не сомневался ни на минуту. Чувствуя себя недостаточно образованным по сравнению с ней, он решил наверстать упущенное. Благодаря Марии Манчини он впоследствии займется возведением Версаля, будет оказывать покровительство комедиографу Мольеру и финансовую помощь драматургу Расину. Марии Манчини удалось не только преобразить духовный мир Людовика, но и внушить ему мысль о величии его предназначения. А это главное, что нужно королям.
      Но все это в будущем. Пока же в Фонтенбло Мария была счастлива как никогда. "Я обнаружила тогда, - пишет она в своих мемуарах, - что король не питает ко мне враждебных чувств, ибо умела уже распознавать тот красноречивый язык, что говорит яснее всяких красивых слов. Придворные, которые всегда шпионят за королями, догадались, как я, о любви его величества ко мне, демонстрируя это даже с излишней назойливостью и оказывая самые невероятные знаки внимания".
      Вскоре король подтвердил свою любовь, признавшись в ней Марии. Он стал делать ей дорогие подарки. Отныне их всегда видели вместе. Да, король был по-настоящему влюблен. Мария Манчини стала первой его настоящей фавориткой, если не вкладывать в это слово обычно присущую отношениям между королем и фавориткой постель.
      Королю было двадцать лет, а он все еще подчинялся матери и кардиналу Мазарини. Ничто не предвещало в Людовике будущего могущественного монарха. При обсуждении государственных дел он откровенно скучал и старался избегать деловых собраний. Но беседы с Мари, как он называл ее на французский манер, сильно изменили его. Она разбудила в нем гордость, которая должна быть присуща королю. Она говорила о том, что Бог наградил его счастливой возможностью повелевать, о том, какая ответственность лежит поэтому на нем. Она хотела, чтобы ее герой раз уж был королем, то и вел бы себя как коронованная особа.
      И Людовик ХIV изменился за очень короткое время. Он стал зрелым монархом, принимающим решения самостоятельно. Это с удивлением отметили окружающие. И только Анна Австрийская, его мать с ее материнским женским чутьем, знала, в чем секрет прекрасного преображения.
      Король любил впервые в жизни. Он вздрагивал при упоминании имени Мари, с удовольствием говорил о ней со своими придворными, которые восхваляли ее (женщины - против воли, но зная, что иначе нельзя; мужчины - искренно). Когда он встречался с Мари, даже легкое прикосновение к ее платью доставляло ему наслаждение во сто крат большее, чем он испытывал в постелях фрейлин, которых посещал все реже. Он с особым вниманием стал относиться к своему туалету, к словам, которые говорил Марии, обдумывая каждое из них.
      Король, конечно, не мог не мечтать о ее объятиях, о том, когда наконец он обнимет ее по-настоящему и сделает своей женщиной. Он и оттягивал этот момент, не решаясь намекнуть Марии о близости, и с нетерпением жаждал его.
      А что же Мария? Продолжала ли она любить короля? По-прежнему, самозабвенно. Видела ли она, что король хочет сблизиться с ней? Она не могла этого не видеть. Но ее ум подсказывал ей, что, если она уступит королю, она смешается с многочисленной толпой его женщин, которых король менял, как перчатки, и потеряет его любовь. Встречаясь с Людовиком наедине, она чувствовала огромное смущение, большее, чем тогда, когда они только познакомились.
      Воздух между Марией и королем был напряжен до предела. В нем висела страсть, которая искала выхода. Страсть, исходящая не только из сердца короля, но и от нее, Марии. "Я ощущала, как во мне разгорается пламя", вспоминала она в мемуарах.
      Голос природы требовал своего. Так дальше продолжаться не могло. Атмосфера страсти накалялась. Как в душную летнюю погоду неминуема гроза. И она разразилась.
      При дворе начались разговоры, что король в скором времени женится на принцессе Маргарите Савойской, дочери Мадам Рояль - Кристине Французской, дочери Генриха IV и Марии Медичи. Эти слухи пустил кардинал Мазарини. Намерения у него были совершенно противоположные, но ни король, ни Мария Манчини об этом не догадывались.
      В действительности возможной женитьбой короля на Маргарите Савойской кардинал Мазарини хотел припугнуть короля Испании, сделав вид, что свадьба с Маргаритой Савойской - дело решенное. На самом же деле Мазарини нужен был брак короля с принцессой Марией-Терезией Испанской, а вовсе не с Маргаритой Савойской для того, чтобы им закрепить только что подписанный мир с Испанией.
      Предварительно было решено, что брак состоится лишь в том случае, если королю принцесса понравится. Кардинал предложил такое условие, поскольку опасался навязать Людовику уродливую жену. Известие о женитьбе короля на принцессе Савойской входило в сложную цепочку интриг, которую плел Мазарини, и если маневр с испанцами закончится неудачей, то в женитьбе на уродливой принцессе виноват был бы только он. А если она королю понравится, это облегчит ситуацию.
      Мария необычайно взволновалась. Король же встретил новость спокойно. О женитьбе на Марии Манчини он и помышлять не мог - она ведь не была особой королевской крови. Людовик уговорил свою возлюбленную сопровождать его в Лион, где он должен был увидеться с будущей невестой Маргаритой Савойской.
      Мария тяжело переживала предстоящую разлуку. Она металась между решением отдаться королю, чтобы таким образом приобрести официальный статус фаворитки, а в этом она не сомневалась - она будет главной его женщиной, и решением сохранить свою честь, за что ее король так уважает и продолжает любить.
      И вот 25 октября король покинул Париж вместе с королевой-матерью и как всегда многочисленной свитой. Погода была прекрасная, стояла золотая осень, и король остановил карету, чтобы пересесть на лошадь. Проскакав мимо кареты Марии Манчини, он помахал ей шляпой, и через несколько минут увидел, что его догоняет прекрасная амазонка на сером коне. Мария вспоминала потом это верховое путешествие как лучшее в своей жизни. Вдали от придворных, на лошадях, влюбленные скакали рядом, переходя с рыси в галоп и вновь на шаг, радуясь тому, что никто им не мешает быть вместе, наслаждаясь своей молодостью, прекрасной погодой. А о ближайшем мрачном будущем старались не думать.
      Их счастливое путешествие, легкое, как теплый весенний ветерок, продолжалось месяц, и так же, как все мимолетное, закончилось 28 ноября, когда они прибыли в Лион.
      Двор получил известие, что савойская принцесса приближается к городу. Когда Людовик узнал об этом, он, не говоря никому ни слова, пришпорил коня и помчался навстречу принцессе. Так ему не терпелось увидеть свою невесту. Мария испытала тяжелый укол ревности и отчаяния.
      Все с нетерпением ожидали возвращения короля. Но больше всего в результатах его переговоров были заинтересованы две женщины - его мать, королева Анна Австрийская, и его возлюбленная, Мария Манчини. Вернулся король в прекрасном настроении.
      И сразу же состоялся разговор с матерью.
      - Она очень миниатюрная, - улыбаясь, сказал король, и Анна Австрийская поняла, что невеста ему понравилась. - У нее прекрасная фигура. Маргарита чуть смугловата, но это ей только идет. Глаза очень красивые, в общем, она мне вполне подходит.
      Кортеж принцессы прибыл, и все встречали его с распростертыми объятиями - знали расположение к принцессе короля. Слова короля о принцессе злорадно передала Марии Манчини старшая мадемуазель из свиты королевы.
      Мария поспешила к королю. Она была в отчаянии. Как остановить Людовика? Она не хотела его ни с кем делить, хотя и себя отдала ему не целиком. Когда наступил вечер и придворные стали расходиться по предоставленным им квартирам на площади Белькур, Мария вошла к королю. Она понимала, что может опоздать и король проведет ночь с принцессой, которая ему так понравилась. Она решила сыграть на гордости Людовика.
      - Да, ваше величество, я понимаю, государственное дело... Но разве не позор, что вам подсовывают такую уродливую женщину? - сказала Мария совершенно бесстрастно.
      Король на минуту задумался, но ничего не ответил. Может быть, и правда, с первого взгляда он не успел разглядеть принцессу?
      Беседа его с Мари продолжалась до темной ночи. Они расстались с огромной нежностью, король изнемогал от желания, а Мария сделала что-то похожее на намек, что ждать ему осталось недолго.
      На следующий день Маргарита Савойская была в шоке. Короля как подменили. От его любезности не осталось и следа. А вечером на приеме в честь гостей он вел себя вызывающе грубо. Как объяснить, что он ни разу не подошел к принцессе, ни разу не заговорил с ней? Сидел в стороне и любезничал с Марией Манчини.
      Опасения принцессы оказались не напрасными. На следующее утро в Лион прибыл посланник испанского короля с предложением заключить брак между Людовиком XIV и инфантой. Хитрость Мазарини удалась. Он не знал, что ему помогла его племянница, хотя мог предполагать это. Маргарита Савойская уехала из Лиона ни с чем.
      Женитьба на инфанте была далеко, и пока Мария торжествовала победу. Когда двор в начале 1659 года перебрался в Париж, Мария Манчини приобрела над королем безраздельную власть. Она завладела всеми его мыслями, он был полностью порабощен ею, порабощен настолько, что пугал этим королеву и даже дядю своей возлюбленной - кардинала Мазарини.
      Кардинал устроил слежку за влюбленными. Он велел мадам де Венель не спускать с них глаз, особенно когда король и Мария попадали в комнату, где есть кровать. Мазарини опасался напрасно - сексуальных отношений между королем и Марией не было. Мадам де Венель со своей слежкой стала всеобщим посмешищем. Она взялась за порученную работу с большим рвением, гордая тем, что выполняет поручение самого кардинала. Она проникала ночью в спальню Марии, проверяя, одна ли там находится девушка.
      В очередной раз тихо пробравшись в спальню Марии, она стала в темноте ощупывать ее подушку. Мария спала с открытым ртом. Венель, когда проводила пальцами по подушке, случайно попала рукой в открытый рот крепко спящей девушки. Мари мгновенно проснулась и, в секунду оценив ситуацию (она знала, что шпионка преследует ее днем и ночью), изо всех сил сжала зубы, укусив женщину за палец. Та закричала как резаная, разбудив всех спавших на этаже. Наутро весь двор высмеивал неудачливую шпионку.
      Король подливал масла в огонь и сам не упускал случая посмеяться над мадам де Венель. "Как-то раз, - рассказывает один из мемуаристов, государь раздавал конфеты придворным дамам в красивых коробочках, перевязанных разноцветными лентами. Мадам де Венель, получив свою, открыла ее: и какой же был ее ужас, когда оттуда выскочило с полдюжины мышей, которых, как всем было известно, она смертельно боялась. Первым ее побуждением было бежать со всех ног. Но, вспомнив, что обещала кардиналу не терять из виду мадемуазель Манчини, она опомнилась и вернулась назад. Король, который уже успел сесть на софу рядом с мадемуазель Манчини, поздравляя себя с успехом своего предприятия, весьма удивился и сказал:
      - Как, мадам, неужели вы так быстро успокоились?
      - Напротив, сир, - отвечала та, - я по-прежнему трепещу и потому пришла искать защиты у сына Марса.
      Женитьба короля на испанской принцессе неумолимо приближалась. Посланник испанского двора прибыл в Париж, чтобы подписать мирный договор, первым пунктом которого был брак Людовика и Марии-Терезии.
      Мария опять впала в отчаяние. Как воспрепятствовать этому? Всеми силами она старалась помешать переговорам. Но в ее ли это силах? Она совсем потеряла голову от горя и пускалась на самые необдуманные поступки. Каждый день она старалась подолгу беседовать с королем, пытаясь разжалобить его слезами. Слезы Марии действовали на короля. Каждый раз, когда она плакала, король давал ей любые обещания, о которых она просила. Слезы она сменяла на необыкновенную нежность, и король был готов на все. Но она не отдавала королю одного - своей девственности.