Капли гадского короля

Татьяна Луганцева

Капли гадского короля

Глава 1

– Вы считаете, что я ведьма? – спросила женщина средних лет с расстроенным лицом и неухоженными волосами.

Вопрос этот она обратила к женщине-врачу. Участковый врач-терапевт Екатерина Григорьевна Лаврентьева, несмотря на то что была еще совсем молодой, уже долгих 8 лет трудилась в одной из поликлиник в центре Москвы. Работа была тяжелая и неблагодарная, но она не жаловалась: бросить дело, которому посвятила свою жизнь, Катя не могла, так как по натуре была человеком постоянным и порядочным. Родилась она в небольшом подмосковном городке в семье геологов, очень увлеченных своим делом. Месяцами, а иногда и по полгода родители пропадали в экспедициях. Воспитанием детей им было заниматься некогда, поэтому у них и появился всего один ребенок – Катя, которую благополучно и отправили к бабушке в Москву. Так Екатерина фактически сразу же оказалась в Москве. Бабушка Антонина не то чтобы не любила ее, но она была уже пожилой женщиной, и появление маленького ребенка стало для нее обузой. Она ждала, мечтала, когда наконец родители остепенятся и заберут Катю к себе, но время шло, и ничего не менялось.

– Я требую, чтобы девочка пошла в школу по месту жительства в Подмосковье! – кричала в телефонную трубку Антонина своей дочери – матери Кати.

– Мама, ну как маленькая девочка будет жить одна в квартире? Сама станет собирать себя в школу, сама – готовить еду, стирать, гладить белье…

– Почему она должна быть одна? Прекрати нести этот бред! – прервала ее Антонина.

– Потому что нас не будет, мама, и ты это знаешь. У нас такая профессия, мама.

– Да в гробу я видела такую профессию! Когда ребенок родителей вообще не видит. Были бы хоть артисты, так Екатерина бы по телевизору вас видела!

Вот так и получилось, что Катя пошла в школу в Москве по месту жительства бабушки, которой к тому времени исполнилось уже 70 лет. У нее болели суставы и позвоночник, скакало давление, периодически обострялся застарелый бронхит, поэтому Кате с детства пришлось быть очень самостоятельной девочкой. Вышло все так, как и говорила Антонина. Катя, маленькая и худая, с огромным ранцем с первого класса ездила одна в школу, готовила уроки, убирала квартиру, ходила в магазин за продуктами и лекарствами, и ко всему этому на ее хрупкие плечи легла еще забота о бабушке. Она с малолетства научилась делать уколы, измерять давление, класть горчичники… Характер у Антонины стал скверным, ей все время что-то не нравилось, и она могла зудеть весь день, но внучка все равно ее очень любила, берегла, так как боялась потерять единственную опору в жизни. Родители появлялись с периодичностью раз в полгода, привозя с собой интересные рассказы о приключениях в экспедициях и кучу ненужных вещей, таких как изделия из бересты, унты, оленьи шкуры и какие-то несъедобные сушеные грибы. Еще они оставляли много денег и снова укатывали в очередную экспедицию. Деньги в основном уходили на дорогие лекарства Антонине, а жили бабушка и внучка очень скромно, на одну пенсию. В день, когда приносили пенсию, Антонина позволяла купить двести граммов карамели – так она баловала внучку. Это были единственные гостинцы в детстве Кати, и она очень ждала дня пенсии вместе с бабушкой. Понятно, что девочка при таком детстве быстро взрослела.

– Что-то нехорошее у нас творится, – как-то, приняв очередную пилюлю, задумалась Антонина.

– Что, бабушка?

– Все дети чем-то занимаются, ходят в какие-то кружки, а я с больными-то ногами и водить тебя никуда не могу.

– Не беспокойся, бабушка. Я уже давно занимаюсь вместе с Кристиной. Ее мама нас и отводит.

– Вот славные люди, спасибо им, – прослезилась Антонина.

Дружба Кати с Кристиной Воропаевой началась еще в детском саду, и казалось, что никто им был в целом свете не нужен. Они даже плакали, когда Кате грозило уехать из Москвы. Но когда они встретились в одной школе и в одном классе, радости их не было предела. Они дружили крепко, никогда не ссорились и все время друг друга поддерживали, несмотря на совершенно разные характеры. Конечно, родители Кристины знали о бедственном положении подруги своей дочери и всячески старались помочь девочке. Кристина часто приводила Катю домой и кормила обедом, иногда Воропаевы ненавязчиво отдавали ей какие-то вещи Кристины под предлогом, что они не подошли их дочери по размеру.

Росли девочки тоже очень разными. Катя была неизбалованная, благодарная, умелая, вдумчивая и серьезная. Кристина же была абсолютно другой, всегда лучше всех одетая и все имеющая, так как отец являлся крупным начальником и часто ездил в заграничные командировки, что по тем временам было очень ценным. Кристина вечно витала в облаках и относилась ко всему в жизни крайне несерьезно.

– Бери пример со своей подруги! – говорила ей мать Лариса Львовна Воропаева, бывшая советская манекенщица, а ныне занимавшая какую-то должность в фирме мужа и получавшая солидную зарплату, хотя ни разу не показалась на самой работе, даже не знала, за что ей начисляют деньги.

– Не-е… я так не могу… мне так не надо… – отвечала Кристина.

– Ты думаешь, что Кате нужно в жизни пробиваться, а тебе и так папа все купит? Но все равно могла бы поучиться ее целеустремленности и трудолюбию.

– Я не думаю, что она добьется в жизни каких-либо высот, – ответила матери Кристина, когда ей было 16 лет.

– Это почему?

– Надо уметь толкаться, кусаться и показывать коготки, – сказала дочь.

– А ты откуда знаешь? – удивилась мать.

– Не первый день живу. Нужно быть стервой и побольше любить себя, а вот этого в моей подруге совсем нет. Уж я учу ее, учу, и все без толку, – махнула рукой Кристина. – Она слишком любит людей и сострадает им, романтическая натура…

– Много ты понимаешь, – усмехнулась Лариса Львовна.

У Кристины был старший брат Владик, полный разгильдяй. Этот «маменькин» сынок избрал профессию «вечного» студента и уже учился в третьем институте. Периодически бросал учебу и благодаря деньгам родителей снова восстанавливался и снова не учился.

Потом семью Кристины Воропаевой настигло настоящее горе. В институтском туалете во время дискотеки нашли фактически бездыханное тело Владика, находящегося под действием сильного наркотика. Когда его доставили в одну из городских наркологических больниц, выяснилось, что он наркоман с большим стажем. Начинал с «травки» и закончил сильными наркотиками в больших дозах. Лариса Львовна с мужем находились в шоковом состоянии – все не могли поверить в произошедшее. Затем началась их тяжелая и совершенно безрезультатная борьба за сына. Он, как оказалось, с 12 лет жил в нереальном мире и не хотел оттуда выходить, не зная ничего другого, – было очень странно, что родители не замечали этого так долго. Что только родители не предлагали ему, оформляя в лучшие, безумно дорогие, частные клиники, специализирующиеся на лечении наркозависимости. Когда Влад в очередной раз сбежал оттуда и прямиком направился за дозой, Лариса Львовна, узнавшая о побеге по телефону, стала биться в истерике дома, а Катя и Кристина ее успокаивали как могли.

– Я виновата… я одна во всем виновата, – причитала Лариса Львовна, – что у меня за сердце матери, если оно не почувствовало беды? Почему говорят, что родители должны быть всегда рядом со своими детьми, чтобы не упустить их? Что за бред и несправедливость? Вот ты, Катя, всегда росла одна, без родителей и выросла нормальным человеком. А рядом с Владиком всегда была его семья – и вот, мой сын наркоман! Где логика и справедливость?

Катя не знала, что хотела этим сказать Лариса Львовна, сожалела ли, что она, Катя, не стала наркоманкой вместо ее сына?

Кристина тоже мало радовала родителей. Она плохо училась в школе, систематически прогуливала занятия. Спас ее природный дар. Кристина с детства хорошо рисовала, поэтому с легкостью поступила в театральный институт на художника-декоратора. Увидев ее работы, маститые преподаватели даже удивились.

– Ну, техника, может быть, у вас и сыровата, зато фантазия бьет через край. Думаем, что вы наша студентка.

Самое интересное было дальше, когда она, фактически не посещая занятий, защитила блестяще диплом – сделала эскизы декораций к одному из столичных спектаклей. Преподаватели единогласно признали ее работу лучшей.

– У вас талант, к нему бы еще хоть какую-нибудь работоспособность, стали бы вы знаменитостью, – сказал ей ее учитель Казимир Натанович Бергер, человек-легенда. Никто не знал, сколько ему лет, Кристина думала, что не меньше ста пятидесяти, просто он не стремился попасть в Книгу рекордов Гиннесса как самый старый человек и художник. В театральной среде среди творческих людей были распространены интрижки, романы, скандальные связи. Все это передавалось от одного курса студентов к другому. Они знали о своих преподавателях все, все и про всех, но только не о Казимире Натановиче. Очень скрытный был человек, порядочный, он не распространялся про свою личную жизнь. Про него лишь ходили легенды и слухи, ничем фактически не подтвержденные. Говорили, что Казимир когда-то был страстно влюблен в какую-то иностранку, то ли француженку, то ли итальянку, женщину необыкновенной красоты. Вроде бы она умерла, и Казимир страшно переживал эту трагедию, так никогда и не женился. Жил он одиноко и замкнуто где-то в центре Москвы в старом доме. Говорили, что кому-то довелось побывать у него дома, где было очень много старинных и красивых, дорогих и памятных его сердцу вещей. Кристина питала особую нежность к этому преподавателю, считая его профессионалом с большой буквы, и единственно, чьи занятия посещала всегда, так это его. Казимир тоже выделял Кристину из всех своих студентов за ее природный талант и неординарность.

– Все говорят, что я трутень, что я лентяйка, – жаловалась Катя Казимиру Натановичу.

– Я так не считаю, – улыбнулся он, – но вы сами знаете, что я к вам не могу относиться адекватно. Меня и так все обвиняют в чрезмерно хорошем к вам отношении, – ответил Казимир Натанович, который был с женщинами – от студенток до уборщиц – очень учтив и галантен. Открывал двери, целовал руки, вставал, когда входила женщина, и снимал шляпу. Его прозвали «Динозавр» или «Ископаемое». Внешне он походил на постаревшего офицера-белогвардейца, который вовремя не успел эмигрировать и чудом уцелел до наших дней. Высокий, худой, с благородной бородкой и полностью седой шевелюрой. Старость уже согнула его некогда статную фигуру, и Казимир ходил с тростью. Он носил очки и все равно сильно щурил свои темные, уже по-старчески слезящиеся глаза. Лицо его было интеллигентным и породистым.

– Бедный Казимир Натанович, сколько вам, наверное, приходится заступаться за меня на педсоветах? – предположила Кристина.

– Приходится… все знают, что вы моя любимица. Знаете, Кристина, если бы не мой возраст, нас бы заподозрили в любовной связи, – усмехнулся профессор живописи.

– Я была бы только рада, вернее, сочла бы за честь, – вздохнула Тина.

– Вам ли вздыхать, юная дева? С такими внешними данными у вас наверняка отбоя нет в кавалерах? – спросил Казимир.

Он был прав. Кристина обладала незаурядной внешностью, но и таким же апломбом, поэтому к ней даже подойти было страшно, не то чтобы познакомиться. Она обладала какой-то несовременной красотой, словно была героиней черно-белого немого кино времен Веры Холодной. Может быть, поэтому они с Казимиром и прикипели друг к другу? Кристина была высокой, до болезненности худой, потому что никогда не ощущала потребности в еде. Она много курила, много пила кофе и, единственно, без чего не могла, так это без сладкого. Она могла есть сладкое в неограниченных количествах, особенно шоколад. Кожа у нее была бледная, с тоненькими прожилками синих вен. На бледном лице жили только огромные прозрачно-голубые глаза с черными короткими, но густыми ресницами, что походило на черную обводку вокруг светлых глаз и выглядело неестественно.

Между тем она даже никогда не пользовалась тенями и тушью для ресниц. Даже то, что ее нежная и чувствительная кожа иногда проявлялась с утра синяками под глазами, играло ей на руку, словно специально создавало ее образ. Небольшой нос, маленький рот и черные шелковистые волосы, стриженные в классическое каре, высокий лоб и брови красивой формы создавали пленительный облик.

– Больше всего меня умиляет, что вы меня называете юной девой, а мне ведь уже тридцать лет. Я одна из самых великовозрастных студенток на курсе, – сказала Кристина, которая, имея неординарную внешность, еще и экстравагантно одевалась. У нее были необычные вещи, приобретаемые у дизайнеров, на барахолках и шитые на заказ. – Никому не сообщайте про мой возраст.

– Это ни к чему, – ответил Казимир Натанович. – Так что у нас с женихами? Почему никого не осчастливили до сих пор?

– Эх, Казимир Натанович, ни один из моих знакомых не имел и капельки вашего обаяния. Романы у меня, конечно, были… – задумалась она, загибая пальцы и что-то подсчитывая в уме, – а, ладно! Вспоминать нечего!

– Я наблюдал за вами, Кристина, – сказал профессор.

– Правда? Это любопытно. Ваше мнение, маэстро?

– Вы нарочно ведете себя вызывающе, иногда на грани вульгарности, словно боитесь серьезных отношений. Почему? Вы думаете, что не заслужили счастья?

Кристина помрачнела. Они сидели с Казимиром Натановичем в пустой аудитории. Была ранняя весна, и окна в аудитории были распахнуты. Воздух был прохладный, но все равно спертый – так пахнет в любой аудитории, где проходят занятия живописью: потом и красками.

Перед Казимиром лежала груда рисунков, написанных акварелью. В углу были свалены мольберты. Казимир просматривал рисунки, делал какие-то пометки на полях и охотно разговаривал с Кристиной. Почему-то такая обстановка располагала девушку к откровенности.

– Ну, юная дева, ничего не хотите мне рассказать? Я – могила, как говорят молодые, хотя и сам уже от нее недалеко, – рассмеялся профессор.

– Типун вам на язык! Я имею в виду – долгих вам лет жизни! Я никому об этом не говорила… – задумалась Кристина.

– Может быть, зря?

– В каждой семье, наверное, есть свой «скелет в шкафу», – заискивающе глядя на него, сказала Кристина, не понимая, что для своих тридцати лет она сохранила наивность и непосредственность, что и давало право мудрому профессору называть ее «юной девой». Нет, за излишний инфантилизм он не стал бы ее упрекать.

– Знаете, прожив такую большую жизнь, в каких только передрягах не побывав, я сейчас бы с радостью обнаружил у себя какой-нибудь «скелет в шкафу», но увы…

– Может, у вас предки были белогвардейцы? Уж больно вы тянете на дворянское происхождение, – засмотрелась на него Кристина.

– Вы очень проницательны, моя любимая ученица, – улыбнулся Казимир Натанович.

– Нет, это вы проницательны. Прямо, как психолог, разглядели комплекс в моем поведении.

– Я десять лет провел в Сибири за то, что мой отец и старший брат были офицерами в белогвардейской армии, – сказал Казимир, поощряя Кристину на откровенность, рассказывая и о себе то, что никому до сих пор не говорил.

– Да вы что?! Правда?! Как я попала! Я всегда это чувствовала… Но чтобы вы и десять лет ссылки… не может быть!

– Я сидел с политическими заключенными, а умнее и интеллигентнее публики в то время не было. Не думайте, что, просидев десять лет с уголовниками, я сохранил бы свои манеры… Жизнь на все накладывает отпечаток, и сейчас бы и я жил по понятиям, – грустно оторвал взгляд от рисунка Казимир Натанович, – но это я о вашем уме и проницательности, так что не принижайте своих достоинств.

– Мне это дается с трудом, так как все вокруг с детства говорили, какая я никчемная, инертная и ленивая, – махнула Тина рукой, которую украшали массивные золотые перстни с большими сапфирами небесного цвета. – Боюсь, что мои скелеты имеют неприятный запашок, но вам я доверюсь как мудрому и старшему товарищу. Я вас почти люблю, Казимир Натанович.

– Я тронут, юная дева, – склонил голову профессор.

– Это было пятнадцать лет назад, и, может быть, кому-то покажется глупым думать о событии такой давности…

– Есть события, у которых нет срока давности, и они важны для нас вне зависимости от того, сколько прошло времени, – сказал профессор.

Тина собралась с мыслями, вздохнула.

– Нам с моей подругой Катей тогда было по пятнадцать лет, а моему старшему брату девятнадцать…

– У вас есть старший брат? Вы никогда о нем не говорили. Кто он? – спросил профессор.

– Был брат, он умер десять лет назад, – ответила Тина. По аудитории от порыва ветра пронеслась струя прохладного воздуха, словно само время предостерегало старого профессора и его ученицу от того, чтобы они ворошили прошлое.

Кристина и Казимир Натанович придержали рисунки, выполненные акварелью, руками.

– Моя подруга… она… как вам сказать, она мне больше чем сестра.

– Подруга – это сестра, которую мы выбираем сами, – согласился профессор, цитируя кого-то.

– Мы вместе с детского садика, мы всегда доверяли друг другу… А Владик… он был наркоман, человек, к девятнадцати годам полностью слетевший с катушек. Катя часто у нас бывала, как я уже говорила, доверяла нам полностью… Ой, не могу, учитель! – Тина обхватила руками голову и крепко сжала ее, потом отпустила, словно сбрасывая с себя «черные», плохие мысли.

Казимир Натанович не останавливал ее, так как понимал, что ей надо выговориться.

– В общем, в один из дней, когда никого, кроме Влада, не было дома, Катя зашла ко мне… Он был под кайфом, предложил ей остаться подождать меня, она согласилась… Так было много раз, наш дом был для Кати вторым домом, – снова мучительно замолчала рассказчица.

– Он изнасиловал ее? – произнес за Тину профессор.

– Да, а когда сообразил, что сделал, выкинул Катю с балкона шестого этажа. Она сломала обе ноги, но выжила. А потом начался кошмар… Катя лежала в больнице, с ней работали врачи, психологи. Я думала, что она не захочет больше видеть меня никогда в жизни, но этого не случилось. Она спокойно приняла меня, как ни в чем не бывало… Ей надо было написать заявление на Влада, но она этого не сделала. Мы никогда не говорили об этом, но думаю, что Катя сделала это ради меня, она не хотела потерять не то чтобы дружбу – ее бы она не потеряла, даже если бы Влада строго осудили, – а ту нить доверия, что всегда была между нами. Я до сих пор помню ее разбитое лицо и до сих пор осуждаю себя за малодушие, за то, что обрадовалась, когда узнала, что она не будет подавать заявление на брата.

– Он же ваш брат.

– Он был уже пропащий человек, а она была моей лучшей подругой, к тому же и так обиженная судьбой, воспитываемая одной старой бабушкой. Родители у нее сгинули во время сплава на байдарках в Сибири, когда Кате было десять лет.

– Вы считаете себя виноватой в чем-то? – поднял на Тину внимательные глаза профессор.

– Да… Конечно, я не виновата, что у Кати погибли родители, но наша семья перед ней виновата. Моя мама к Катюше всегда относилась с нежностью, это, я думаю, тоже сыграло роль в том, что Катя не захотела сажать ее больного сына в тюрьму. Но этот жуткий случай сломал жизнь Кате, я уверена… Она ведь забеременела тогда… да это обнаружилось слишком поздно, чтобы принимать какие-то меры. Про физиологию женщин Катина мама не вела с ней бесед ввиду отсутствия, а бабушка Антонина ничего не знала о случившемся. Ей решили не говорить из-за больного сердца. Катя так захотела, чтобы не потерять последнего родственного ей человека. Ребенка было не утаить, и в 16 лет она родила в хорошем роддоме, куда ее положила моя мама, мальчика. Влад уже в то время не жил дома, иногда приезжал только для того, чтобы что-то утащить из квартиры. Кате пришлось уйти из школы из-за насмешек и непонимания. К нам домой идти с ребенком она наотрез отказалась, вернулась к себе. Антонина сразу же после этого слегла окончательно и через полгода умерла во сне, считая себя полностью виноватой, что не уследила за внучкой.

– А вы?

– Мы помогали Кате деньгами, продуктами. Моя мама оформила опеку над ней и ее сыном, фактически своим внуком, чтобы их не забрали в интернат. А я каждый день ездила к ней и помогала ей сидеть с Гришей – Катя назвала сына в честь своего отца. Мы его так и растили вместе с ней. Он даже одновременно нас узнавать стал. Катя окончила школу экстерном и поступила на льготных условиях, как сирота, в медицинский институт. Гриша тогда уже в ясли пошел, часто болел, долго в коллективе не выдерживал. Сидела с ним в основном я, Катьке учиться надо было. Потом она устроилась на работу участковым терапевтом, ходит по району в любую погоду по больным, немощным людям… ужас!

– А Гриша? Ему сейчас 14? – спросил Казимир Натанович.

– Рослый, здоровый парень! Видели бы вы его, выше мамы ростом, смеется, что только тетю Тину еще не догнал, это меня то есть. Мы-то грешным делом боялись – кого Катя может родить от наркомана? Но все опасения были напрасны. Умный, физически сильный парень. Победил на общегородской олимпиаде по математике и вот уже два года по приглашению учится в колледже в Англии, живет там. Сначала Катя не хотела его отпускать, один он у нее, и привязаны они сильно друг к другу, но я сказала, что нельзя бабской блажью учебе сына мешать. Такой шанс может больше не представиться. Катя обвинила меня тогда, мол, легко тебе говорить, сын-то не твой.

Мне тогда стало очень обидно! По большому счету у меня, кроме Гриши, тоже никого нет. Мне кажется, то, что мы растили его вдвоем, наложило свой отпечаток невольно. Я отношусь к нему с материнской любовью. Он похож на Владика, а так как мы с братом тоже были похожи, то, следовательно, Гриша очень похож на меня. Катя всегда смеялась, когда его принимали за моего сына, если мы гуляли втроем. В общем, потом Катюха извинилась передо мной, и мы вместе поехали провожать Гришу в аэропорт. Видели бы вы, как смотрели на нас проходящие мимо люди. Две тетки безумно рыдают на плечах у 12-летнего мальчика, который пытается их вразумить, обещая прилетать на каникулы, хорошо учиться и писать письма по электронной почте каждый день, не забывать чистить зубы и обязательно есть первое. Теперь мы не жалеем, что Гриша в Лондоне. Он прекрасно учится, делает большие успехи в информатике, полностью освоил английский, играет за сборную колледжа по волейболу, уже есть любимая девочка… – улыбнулась Тина, – мы гордимся им. Между прочим, свою тетю Тину он тоже не забывает, всегда шлет весточки и приветы для меня.

– Он приезжает на каникулы?

– Конечно! Зарплата Кати невелика, а авиабилет Лондон – Москва стоит дорого. Я все эти годы работала, ну знаете, то тут, то там… Ничего постоянного, но заработок был. Мама ругала меня за отсутствие целеустремленности, но я не могла всецело посвятить себя любимому делу, нам нужны были деньги. А любимому делу, за которое не платят, посвятила себя Катя.

– И чем же вы зарабатывали? – спросил профессор, которого явно заинтересовал этот рассказ. – Если об этом, конечно, можно рассказать.

Тина весело рассмеялась, откинув голову назад и тряхнув шелковистыми волосами.

– Ничего криминального и аморального, уверяю вас! Вы о чем подумали? Я работала танцовщицей в клубе без раздевания, просто в эротическом прикиде. Пригодились занятия в балетной школе, куда водила меня мама. Я была официанткой, даже выработала такую фирменную походочку, что мужчины-клиенты смотрели задумчиво вслед и оставляли хорошие чаевые. Я пела в одном клубе. Знаете, у меня неплохой голос, я ведь в музыкальной школе училась, правда, не окончила ее. Приходилось ночами учить тексты незатейливых песенок нашей попсы или даже блатную романтику, да, Казимир Натанович, именно так. Еще я имела наглость, зная свою способность точно воспроизводить облик человека до мельчайших подробностей на бумаге, рисовать портреты на продажу. Не поверите, платили хорошо.

– Охотно верю.

– Только не говорите о моем успехе на педсовете, они не одобрят, – предупредила Тина под улыбку профессора.

– Вы сказали, что брат ваш все же погиб?

– Да… последние месяцы мы не знали, где он. Влада обнаружили в каком-то притоне, умер он от внутреннего кровотечения, а под кайфом он не замечал ни боли, ни того, что ему плохо.

– И вы считаете себя виноватой?

– Да, в глубине души. У Кати вся жизнь наперекосяк. Она так и не вышла замуж. У нее даже и романов-то не было. Она стала замкнутой. Я считаю, что я не могу быть счастливой, пока она несчастна. Глупость, конечно, но все же… – посмотрела на профессора Тина. Его мнение значило очень много для нее, она ни с кем еще не была столь откровенна.

– Не думаете ли вы, Кристина, что вы сполна рассчитались за то, что сами и не совершали? Ваша семья всю жизнь помогала Кате.

– Наша семья и ввергла ее в пучину несчастий.

– Не ваша семья, а не отвечающий за свои действия наркоман. Кстати, сын стал смыслом ее жизни. Я правильно понял?

– Но больше в ее жизни ничего нет!

– Так же как и в вашей! Кому от этого хорошо? Вам? Может быть, вашей подруге? Какая она тогда вам подруга? Сколько лет Григорий в Лондоне? Два года? На каком вы курсе, Тина, в свои тридцать лет? На втором? Только сейчас позволили себе наконец пойти получить образование и заняться любимым делом? А ведь у вас на самом деле талант! Стали заниматься собой, когда вырастили и обустроили Гришу?

– Он мне ведь… как брат, старший умер, младший родился.

– Согласен. Он вам больше чем брат, но не кажется ли вам, Тина, что не вы или не только вы должны были танцевать, петь и разносить еду, если Грише нужны были деньги? Между тем ваша подруга училась и занималась любимым, безденежным делом. Почему у нее была эта привилегия?

– Думаю, я плохая рассказчица, раз у вас, Казимир Натанович, сложилось неверное впечатление о моей подруге. Она мне говорит все то же самое, что вы только что сказали мне, уже на протяжении многих лет. Проблема во мне, я не могу успокоиться, оправиться от шока и найти себя. И то, что я вообще пошла в институт, полностью заслуга Екатерины. Вы сейчас с ней познакомитесь, она сегодня зайдет за мной в институт.

– Было бы очень любопытно, – согласился профессор.

В этот момент у Тины в сумочке из черной замши и с двумя защелкивающимися металлическими шариками зазвонил телефон.

– Да, Катя. Нет, я еще не ушла. Ничего страшного, что задержалась. Я чудно провела время. Я жду тебя в аудитории номер семьдесят три, это второй этаж. Ну, все… пока!

Казимир Натанович прекратил все рассуждения по поводу Екатерины, чтобы не попасть в неудобную ситуацию, но с интересом поглядывал на входную дверь. Вскоре она открылась после вежливого стука и внутрь заглянула молодая женщина. Она сразу же произвела приятное впечатление, была классической, натуральной блондинкой, только, вопреки всем анекдотам, с умными глазами.

– Тина? – она вопросительно посмотрела на присутствующего в аудитории профессора.

– Все в порядке, Катя! Заходи! – поприветствовала ее Кристина. – Заходи и познакомься. Это – мой преподаватель живописи и чудный человек Казимир Натанович. Это Екатерина – моя подруга.

– Мне очень приятно с вами познакомиться, Кристина тепло отзывается о вас и ваших отношениях.

Дверь открылась шире и в аудиторию вошла Катя. Ростом ниже среднего, худая, про таких говорят «цыплячьей» комплекции, с длинными волосами, собранными в хвост, одета она была очень скромно: в длинную темно-фиолетовую вельветовую юбку и сиреневый джемпер из ангорки тонкой вязки. В руках Катя держала куртку-ветровку синего цвета и трость, на которую она опиралась, прихрамывая на левую ногу. Профессор сразу все понял: тот страшный случай нанес Кате не только моральную травму, но и сделал ее калекой. Теперь было понятно, что танцевать и работать официанткой она не могла. Ей действительно надо было получать специальность, чтобы работать головой и начинать хоть как-то жить. Вообще вызывало уважение, что Катя не села на пособие по инвалидности, а жила и работала, как все нормальные люди.

– Как вам Тина? Правда, она изумительно рисует? – улыбнулась Катя, отчего ее лицо просто расцвело.

– Она не верит в свои силы, я ей то же самое говорю. Вот, например, два рисунка, оба написаны акварелью, на обоих изображены олени, – профессор положил на стол перед подошедшей Катей два рисунка, – найдите отличия.

– Ой, я не специалист, – испугалась Катя, – я не умею рисовать, я – обыватель в этом смысле.

– А художник рисует не для художника. У него душа просится рисовать, а смотрят на его работы простые люди, как вы говорите, обыватели. Они и будут по-настоящему оценивать его творчество. Не критики, а простые люди. Так же и на спектакль придет самая разношерстная публика и получит эстетическое удовольствие от декораций, от костюмов действующих лиц или не получит.

Кристина с интересом посмотрела на два рисунка, один из которых был ее, а другой студента – отличника курса. Ей было интересно узнать, что задумал Казимир Натанович.

Катя расстерянно смотрела на две безукоризненно выполненные работы. Она, конечно, не знала, какой рисунок кому принадлежит.

– Ну, какой бы вы приобрели для себя лично? – облегчил ей задачу профессор.

– Вот этот, – уверенно показала Катя на рисунок Кристины.

– В нем неправильные пропорции, – прокомментировал Казимир Натанович, чем ввел Тину в краску.

– Я же говорю, что я не разбираюсь в этом, – махнула рукой Катя.

– И все же вы уверенно выбрали его, почему? – допытывался профессор.

– Ну, не знаю… морда у оленя более добрая, живая и взгляд такой…

– Вот! Вот и я об этом! В этом рисунке есть душа, он очень выразителен, а в этом только правильные пропорции. В глазах этого оленя можно увидеть и капли росы, выступившей на траве поутру, и ежика, притаившегося за деревом, и первый луч солнца… Вас, Тина, народ будет любить, запомните мои слова! В художественном плане у вас, Тина, не будет провалов и поражений, если только вы сами не нарисуете себе их в своем воображении, – обернулся он к своей ученице.

– Так это твой рисунок? Здорово! – обрадовалась Катя. – Красивый олень!

– Я их и в глаза-то не видела, – смутилась Тина, – так нарисовала…

– Можно я оставлю этот рисунок себе на память? – спросил профессор.

– Господи, конечно! – ответила Тина, закутываясь в свою изумрудного цвета шаль, небрежно накинутую на плечи, так как в окно снова влетел порыв свежего ветра.

– У меня сегодня на приеме интересный случай был, – решила рассказать Катя, чтобы поддержать беседу, – хожу я на участке к одной даме лет восьмидесяти, ну очень у нее скверный характер. Живет она со своим единственным сыном, невесткой, много моложе сына, и двумя внуками. Эта дама вечно всем недовольна, а особенно придирается к молодой невестке, что не так ухаживает за ее «мальчиком». А мальчику, между прочим, под шестьдесят лет. Мало крахмалит воротнички рубашек, не так гладит брюки, еду вообще не умеет готовить, а уж за детьми совсем не смотрит, не то что она сама растила своего «мальчика». Сам муж при такой жизни и такой заступнице тоже обнаглел и не делает ничего по дому. Эта бедная женщина, которую зовут Нина, крутится как белка в колесе. На ней все: и работа, и школа детей, и их уроки, и стирка с уборкой, и магазины, и готовка еды. Она в свои сорок тянет на все пятьдесят, с совершенно круглыми глазами загнанной лошади, озабоченным, серым лицом и неухоженной внешностью. Получается, что у нее четверо детей, из них поведение двух оставляет желать лучшего. Когда она просит хоть немного ей помочь, муж и свекровь отвечают отказом и истерикой, она, мол, лентяйка и хочет все домашние дела свалить на старую, больную женщину или мужчину, превратив его в «домохозяйку». Я много раз бывала у них дома, и мне всегда было искренне жаль эту женщину. Когда у мужа появляется кашель или насморк, а у свекрови кружится голова, они сразу же вызывают меня на дом. Бесполезно объяснять, что если бы в восемьдесят лет голова не кружилась, это было бы странно, и что при легком ОРЗ не обязательно вызывать врача на дом, если не требуется больничный лист. Тем более что ничего нового я не скажу, но каждый раз повторяется все заново. А вот как раз сама Нина никогда ни на что не жалуется и на прием ко мне не ходит, ей элементарно некогда. Я сама, будучи у ее свекрови Маргариты Павловны, заметила у Нины мешки и круги под глазами, явно не от недосыпания и усталости. Я предложила Нине сдать анализы и пройти обследование сердца и почек. Нина подчинилась, так как чувствовала себя плохо. И что вы думаете? Она действительно больной человек! Ишемическая болезнь сердца в начальной стадии, довольно выраженный пиелонефрит и еще ряд нехороших симптомов. А вот муж у нее форменный симулянт, а свекровь для своих лет здоровая как лошадь, извините.

– Бедная женщина, – прокомментировала Кристина, – в такие моменты я почти рада, что не замужем.

– Конечно, при такой обстановке у Нины не мог не случиться нервный срыв, что и произошло. Когда в очередной раз ее муж отказался сходить в магазин за картошкой, Нина поняла, что ей опять придется тащить тяжелые сумки и опять испытывать боль в пояснице. Ей стало обидно.

– Надо думать, – протянула Кристина.

– И Нина вспылила. Она накричала на мужа, что он ведет себя, словно у него сломана нога. Тут из комнаты выскочила свекровь и набросилась на Нину с угрозами, чтобы она не обижала ее «мальчика».

– Да чтоб у вас язык отсох! – ответила ей тогда Нина.

– И что? – заинтересовалась Кристина.

– Дело в том, что сегодня Нина пришла ко мне на прием и рассказала ужасающую историю. Вчера ее муж поскользнулся на ровном месте, прямо у них в квартире, не выходя из дома, упал и сломал шейку бедра. Это очень плохо в его возрасте, уж поверьте мне как медику. Постойте! Самое интересное дальше! Его мама в это время ела картошку с рыбой на кухне, увидев, что ее сынок растянулся в коридоре и не может встать, она закричала и вдохнула кость, которая благополучно застряла у нее в корне языка. В итоге их обоих доставили в больницу, единственное, что успела прошипеть Нине свекровь, истекая слюной, так как была не в состоянии до конца закрыть рот, так это слово «ведьма».

– Интересная история, а главное, поучительная, все-таки есть что-то не понятное для нас… – улыбнулся Казимир Натанович.

– Я думаю, что ангел-хранитель Нины наконец-то проснулся и заступился за свою подопечную, – прокомментировала Кристина.

– Нина в шоке прибежала ко мне и спросила, правда ли, что она ведьма, раз накликала такое на своих домочадцев? Мне стоило больших трудов успокоить ее, – рассмеялась Катя.

– Ты дай мне ее адрес, я помогу Нине начать новую жизнь. В семье будут уважать ее, – сказала Тина, – скажу, что из секты и что у Нины открылся «третий глаз», и теперь все, что она будет говорить, станет проявляться наяву.

– Опять ты что-нибудь придумаешь? Ну и воображение у нее, Казимир Натанович!

– Охотно верю. А еще, помяните мое слово, вас, Тина, обязательно позовут сниматься в кино. Кто-нибудь обязательно обратит внимание на вашу неординарную внешность и на ваш артистический талант, – пообещал профессор.

– Так вы во мне еще и артистический талант нашли? – удивилась Тина.

– Вот увидите, – загадочно улыбнулся Казимир Натанович.

Глава 2

После милого разговора с профессором подруги распрощались с ним и вышли из института.

– У тебя клевый учитель, – отметила Катя.

– Еще бы! Благодаря Казимиру и держусь в институте, – ответила, Тина, смотря на часы.

– Кристина, мне бы хотелось с тобой поговорить, – сказала Катя.

– Пойдем, за углом есть небольшое и недорогое, но уютное и с домашней едой кафе. Перекусим там что-нибудь и поговорим. Мне по студенческому от института даже положена десятипроцентная скидка, так как открыл это кафе один художник, наш выпускник.

Катя согласилась, и женщины, войдя в небольшой старинный особняк, расположенный за углом здания института, оказались в скромном, студенческом кафе. Со знакомыми, находящимися здесь, Тина поздоровалась. Подругам повезло, они заняли столик в уголке, подальше от суеты и играющих музыкантов.

– Позволь, я закажу? Я знаю здесь все фирменные и лучшие блюда.

– Конечно, Тина, но я ограничена в средствах.

– Я тебя умоляю! О чем ты говоришь? Я заплачу! Тут недорогая, но вкусная еда. Так, принесите нам два омлета с овощами и грибами, морс в кувшине, два салата со спаржей и…

– Хватит Тина, мы не съедим!

– И кофе! – закончила Кристина, обращаясь к молоденькой девушке-официантке. – Наши же студенты здесь и подрабатывают, – пояснила она Кате, – полное самообслуживание. Так что ты мне хотела рассказать?

– Выхожу я сегодня с работы, и подходит ко мне одна женщина.

– Опять что-нибудь о ведьмах?

– Нет. Она сотрудница фирмы «Ангелы с поднебесья».

– Какое глупое название, даже не знаю, чем они могут заниматься, – сказала Тина, закурившая сигарету в ожидании еды, – и главное, опять об ангелах…

– Согласна, название не ахти, слишком навязчиво-приторное. Это коммерческая фирма, на восемьдесят процентов существующая на благотворительные пожертвования. Сотрудники фирмы все медики, в основном врачи и высококлассные медсестры. Платят людям за работу очень хорошо.

– Ты хочешь поменять работу? – встрепенулась Кристина. – Вот уж никогда бы не подумала, что ты решишься уйти со своего участка.

Девушка-официантка на секунду прервала их беседу, раскладывая на столе столовые приборы и ставя тарелки с салатом.

– Пожалуйста, еще бутылочку красного сухого вина рублей за 500, желательно импортного, – попросила Тина, не очень разбирающаяся в винах.

– Тина, зачем? – прошептала Катя. – Нет же повода.

– Эх, подруга, в нашей жизни хорошего повода вообще можно не дождаться. Рассказывай, что ты задумала?

– Они не предлагают работу, да ты знаешь, что я с нее бы и не ушла. Кому я доверю своих стариков? Я уже привыкла к ним. Фирма «Ангелы с поднебесья» предлагает подработку. За медиком закрепляют одного или двух стариков или лежачих больных, к которым надо приходить один раз в день, делать инъекции, измерять давление, возможно, проводить еще какие-то элементарные медицинские процедуры. Один визит стоит тысячу рублей, а если по тысяче каждый день, то, сама понимаешь, набегает приличная сумма. В три раза больше, чем моя зарплата, и это только за одного больного!

– И ты согласилась?

– Конечно! Пора и мне зарабатывать деньги, а эта работа – по мне.

– Ты знаешь, что я вообще против того, что ты на больных ногах вынуждена проводить по нескольку часов в день. А ты берешь еще дополнительную нагрузку! – возмутилась Кристина.

– Это мой шанс, как ты не понимаешь? Я должна тоже уверенно почувствовать себя в жизни, осознать, что и я могу заработать на авиабилет, чтобы полететь к своему ребенку. Ты должна поддержать меня!

– Да я что? Я… ничего… – стушевалась Тина.

– Пойми, я все равно хожу по участку, и за тысячу в день мне несложно зайти еще в одну квартиру.

– Как знаешь, – махнула рукой Тина, что спорить с подругой, раз уж та все решила.

– Я еще забыла сказать, что клиента подбирают по месту жительства, чтобы оно было близко к участку терапевта, его обслуживающего.

– Поэтому к тебе и обратились? – уточнила Тина, отстраняясь от стола, чтобы официантка смогла поставить на стол горячие чугунные сковородочки с вкусно пахнущим омлетом, сделанным из трех яиц, с богатой начинкой.

– Женщина, которую зовут Инна Владленовна и являющаяся одним из учредителей «Ангелов с поднебесья», сказала, что они выбирают врачей только со стажем и очень хорошо зарекомендовавших себя за годы работы.

– Не знаю, кто тебя порекомендовал, но он не ошибся, сердобольнее тебя профессионала еще поискать надо! – начала есть омлет Тина.

– Вот я и согласилась, – улыбнулась Катя.

– Так и ждешь, чтобы я тебя одобрила? Ладно… дерзай, если ты так хочешь! А когда тебе начинать?

– Сегодня, – самодовольно ответила Катя.

– Сегодня?! – чуть не подавилась Тина.

– А что? Мне дали адрес, карточку банковскую, на которую каждый день будут перечислять по тысяче рублей, я это смогу проверять и хоть ежедневно забирать деньги. Приходить к своему платному подопечному я должна в течение дня до 21.00. Времени еще – вагон! Сегодня и начну.

– И кто тебе достался?

– Некто Красенков Иван Федорович восьмидесяти лет от роду. Диагноз: стенокардия, аритмия, перенес инфаркт пять лет назад. В общем, сердечник, но, как мне сказали, ходячий.

– Это важно?

– Еще бы! Отпадает необходимость мыть его, обрабатывать пролежни и так далее. Но, наверное, Инна Владленовна учла мое физическое состояние, что я не смогу никого поднять и хорошо обработать, – ответила Катя.

– И что тебе надо сделать? – поинтересовалась подруга.

– Пару уколов от сердца, ампулы мне выдали, и немного поговорить со старым, больным человеком по душам. Иван Федорович прошел полное обследование в «Ангелах с поднебесья», ему был поставлен диагноз и предписано лечение. Мне остается только это выполнять.

– Ну, хорошо… что тебе это не кажется сложным, – согласилась Тина, разливая вино по бокалам. – Выпьем за твою новую работу.

– Только перед Иваном Федоровичем неудобно. У нас сегодня с ним знакомство, а я приду выпившая. Ничего себе врач, решит он.

– Да он ничего не почувствует, зажуем жвачкой! Подумаешь, пару бокалов сухого вина! – успокоила ее Тина, косясь на этикетку бутылки.

Подруги принялись за еду. Еда действительно оказалась вкусной, свежей, простой; порции были большими, что для голодных студентов немаловажно.

По телевизору, висевшему над стойкой бара, шел какой-то боевик. Телевизор находился недалеко от Тины с Екатериной, поэтому волей-неволей им приходилось обращать внимание на экран. А там – то стрельба, то драка.

– Какой ужас! Ну и фильмы сейчас снимают… нет бы что-нибудь для души, – не сдержалась Катя, – только про бандитов или милицию со спецназом и их разборки. Такое впечатление, что всей стране лишь это и интересно смотреть.

В это время с экрана раздался стон главного героя, которого уже десять минут усиленно пытали какие-то бандиты, видимо, тоже по многочисленным просьбам телезрителей. Катя, немного расслабившаяся от вина, рассмеялась.

– Главное, лица у актеров стали такие… фактурные, что прямо не знаю, где таких берут.

– Раньше ведь кто были герои? Передовики производства и труженики села, вот и артисты были популярны с простыми, открытыми лицами рабочих и крестьянок. А сейчас кто? Поэтому, если ты лысый с тяжелым взглядом и тяжелым подбородком, быть тебе звездой сериалов про криминальную Россию, которых сейчас не счесть, – согласилась с подругой Кристина, посмотрев на экран, – но главный-то герой как раз внешне очень даже ничего.

Катя проследила за взглядом подруги.

«Выше среднего, фигура как у спортсмена, мужественное лицо, ну и ужасный же на нем грим, эти фингалы, кровоподтеки уродуют все лицо», – подумала Катя, а вслух сказала:

– Я не знаю, как зовут этого артиста, но его лицо мне знакомо. Он снимается сейчас во многих фильмах, как ни включу телевизор – на всех каналах его лицо… А как артист он никакой, между нами, хоть и не лысый и не с тяжелой челюстью.

– Я, кажется, вспомнила, – прищурила голубые глаза Кристина, – зовут этого актера Чадаев Герман Юрьевич, в кино он снимается недавно, но очень успешно. А насчет актерских способностей ты права, он не артист. Его сначала пригласили в кино как исполнителя трюков, то есть каскадера. Но фильм был в жанре боевика, одни драки, и так получилось, что только он и был в кадре. Вот режиссер и подумал: а зачем он будет снимать именитого актера, когда все время в кадре его двойник? Тем более внешность у него приятная, вот так этот Герман и стал актером. Я точно вспомнила, что и передачу о нем смотрела, и так кое-что слышала в артистических кругах. Я же иногда попадаю на тусовки, ты же знаешь.

– Вот так кого ни попадя и берут в артисты, – вздохнула Катя, – а чем он раньше занимался?

– Он в прошлом несколько раз был чемпионом мира по единоборству восточному, только не знаю – по какому, поэтому его и пригласили для эффектности драк в этот фильм. А ныне этот Герман давно уже не спортсмен, а какой-то бизнесмен.

– Чудно.

– Ну да. Теперь и в телевизоре засветился. Плохо, что ли? Узнаваемое лицо… похож на какого-то американского актера, кстати, популярность никому не помешает, даже в его бизнесе. Сразу все пойдет в гору, недаром часто торговые компании приглашают известных людей для их раскрутки, – сказала Тина, оценивая внешние данные актера-спортсмена Чадаева. – Знаешь, Катя, а он – самец в хорошем смысле… Посмотри на его фигуру, дерзкие глаза… я бы нарисовала его портрет с большим удовольствием…

– Я даже смотреть не буду, это все не для меня.

– Хромота – не помеха в постели, – отмахнулась Тина, подмигивая подруге.

– Бесстыдница, – ответила ей Катя.

– Девственница, – фыркнула в ответ Тина.

Они тихо-мирно распили бутылку вина, и Кристина довольно потянулась, подзывая официантку.

– Рассчитай нас.

– Что вы, Кристина! Егор Бровин меня убьет, если я возьму с вас деньги, – отмахнулась от нее девушка.

– Я не хочу быть ничем обязанной Егору, так что рассчитай нас, – ответила Кристина под недоуменным взглядом Кати.

– Увольте, Кристина, я не возьму с вас денег, разбирайтесь с Егором сами, – ответила официантка, пряча руки за спину. Она боялась потерять подработку.

– Ну, как знаете! – широко улыбнулась Тина и, увлекая за руку подругу, встала из-за столика.

– Я не поняла, – семенила за ней Катя, опираясь на трость, – кто такой Егор Бровин? Я пропустила что-то интересное?

– Да какая разница! Бывший мой любовник, надеющийся на продолжение романа со мной, – ответила Тина, выходя на улицу и закуривая сигарету.

– А почему мы не оплатили счет? Егор имеет вес в этом кафе? – продолжала Катя, почему-то нетвердо держась на ногах.

– Он его владелец, – равнодушно ответила Тина, кутаясь в шаль и поднимая руку, чтобы взять частную машину.

– Ого! – присвистнула Катя. – Ты поэтому и пошла туда?

– Еще чего! Я умею зарабатывать деньги и вполне независима от мужчин. В это кафе я пошла из-за тех качеств, о которых уже тебе говорила, из-за дешевизны и хорошей еды. А то, что теперь все знают о его безответной любви и надежде вернуть меня, я не имела понятия, честное слово.

Остановились «Жигули» шестой модели оранжевого цвета. Тина с опаской посмотрела на это чудо на колесах.

– Куда едем? – спросил водитель шепелявым голосом, потому что у него во рту не хватало половины зубов.

Тина назвала адрес.

– Сто пятьдесят? – робко поинтересовался водитель.

– Сто! – строго сказала Тина, и водитель согласился.

– Залезай, но осторожно, – предостерегла Кристина подругу.

– А куда мы едем? – блаженно улыбаясь, спросила Катя, адрес, который назвала подруга, смутно ей был знаком.

– Как куда? К твоему деду – Ивану Федоровичу Красенкову, – посмотрела на нее Кристина.

– К кому? – переспросила Катя, все еще не въезжая в суть дела.

– К твоему пациенту с сегодняшнего дня, – ответила Тина.

– Зачем? – Катя сглотнула, с благоговением смотря на Тину – она знала на все вопросы ответы.

– Ты должна сделать ему укол и поговорить по душам, – напрягла память Кристина.

– С кем? – снова спросила Катя, ловя каждое слово.

– С Красенковым Иваном Федоровичем, – мирно повторила Тина.

– Ну конечно! – радостно вспомнила Катя. – Едем! Только я пьяная… что делать?

– Ну в пятую-то точку с разбега попадешь? – поинтересовалась Тина.

– В к-какую т-точку? – уточнила Катя.

– В пятую! Откуда ноги растут. Ему же надо только уколы делать?

– Ну да! – обрадовалась Катя. – Уколы-то я и с закрытыми глазами могу…

– Ну вот и едем. Ты что, тысячу должна терять? – уверила ее Тина.

Когда они подъехали к дому Красенкова Ивана Федоровича, пыл у Кристины поубавился, и она решила подождать во дворе. Квартира, в которой жил пациент Кати, находилась в центре Москвы, неподалеку от станции метро «Чеховская», в добротном сталинском доме.

– Ничего устроился старик, – протянула Кристина, присаживаясь на скамейку и снова закуривая.

Катя вошла в подъезд, набрав код, указанный в адресе, и поднялась по широкой лестнице на второй этаж. Квартира номер пять находилась за металлической дверью, обитой кожей вишневого цвета. Катя уняла какую-то внутреннюю дрожь и нажала на кнопку звонка. Мелодичная трель оповестила о ее приходе. Через довольно долгий промежуток времени дверь открылась и перед Катей предстал сгорбленный старик с тростью в руках. Он был мощного телосложения и высокого роста, но болезнь и старость согнули его. Седые волосы, бакенбарды и усы тоже припорошены инеем, умный взгляд прищуренных глаз темного цвета. Они посмотрели друг на друга, и старик усмехнулся.

– Я вижу, что вы тоже с тростью, – приятным голосом констатировал он.

– Увы, да, – улыбнулась Катя.

– Такая молодая… – протянул старик.

– Возраст тут ни при чем, травмам все возрасты подвержены, – ответила Катя и представилась: – Екатерина Лаврентьева, ваш приходящий с этого дня доктор.

– О, очень приятно, я вас ждал с утра, – прошамкал старик.

– Извините, но с утра я работаю, я буду приходить к вам вечером, – ответила Катя, мило улыбаясь, так как привыкла уже к капризам пожилых людей.

– А никого не было, чтобы приходить с утра? – раскапризничался старик.

– Я так полагаю, вы Иван Федорович? – спросила Катя, тяжело переминаясь с ноги на ногу.

– Правильно полагаете, это я.

– Разрешите, Иван Федорович, я войду и все объясню?

– Проходите… – буркнул старик и недовольно заворчал: – Ходют тут всякие, а мне надо им доверять… А ведь старого человека легко обидеть. Почему я должен вам доверять?

– Потому что я не сделаю вам ничего плохого, и мы с вами обязательно подружимся, – заметно прихрамывая, вошла в квартиру Катя и сняла ветровку.

– Подружимся… – снова недовольно протянул Иван Федорович, шаркая ногами в комнату.

Катя повесила ветровку на вешалку в прихожей и, понимая, что приглашения не будет, прошла вслед за своим пациентом. Квартира у Ивана Федоровича была роскошная, в огромных комнатах неправильной формы – по четыре окна в каждой. Минимум мебели. Зато по всем стенам висели картины в позолоченных рамах. Старик кряхтя уселся в одно из антикварных кресел перед журнальным столиком, уставленным пузырьками с лекарствами.

– Дорогой Иван Федорович, не обижайтесь, пожалуйста, на меня. Я, честное слово, буду стараться угодить вам. Только и вы уж помогите мне. Дело в том, что… – открою вам тайну – я на работе первый день, и мне эта работа очень нужна, помогите мне!

– Так вы еще и неопытная? – кинул на Катю недовольный взгляд старик.

– Я восемь лет работаю врачом, так что опыт у меня есть, не волнуйтесь. Дело в том, что сотрудники фирмы все работают, а уход на дому для них как подработка, поэтому все это происходит по вечерам в основном. Если вы хотите, чтобы я приходила с утра, то я с удовольствием буду приходить к вам утром, когда я работаю в поликлинике во вторую смену. Или я смогу приходить к вам очень рано до работы.

– Я для вас подработка? – надулся старик.

– Нет, я буду помогать вам, как могу и как умею… – прошептала Катя вполне искренне, – я хорошо делаю уколы, у меня легкая рука.

Выглядела Катя очень трогательно. Маленькая, худенькая, с большими голубыми глазами, опирающаяся на трость.

– Не смотрите, что я инвалид, я очень исполнительная, и мне нужны деньги… я впервые взялась за такое дело, чтобы не зависеть от других людей… Дайте мне шанс, – попросила Катя, и старик сдался.

– Хорошо, какая мне разница, кто ко мне будет ходить? Пусть будете вы… Катя.

– Спасибо, – произнесла она.

– Присаживайтесь, – более миролюбиво сказал Иван Федорович, – тяжело, наверное, стоять.

– Я привыкла… открою еще один секрет. Все мне говорили, чтобы я нашла сидячую работу, чтобы не напрягать ноги. Но я специально пошла работать на участок, наматывать километры каждый день, чтобы не чувствовать себя инвалидом и все время разрабатывать ноги, не дать мышцам атрофироваться, – сказала Катя, присаживаясь в кресло и вытягивая одну ногу вперед.

– А у вас есть характер, – подслеповато прищурился Иван Федорович. – У меня когда-то тоже была травма, и я поступал точно так же… Зато вот рука действует, – похвастался старик.

– Давайте я вам померяю давление? – предложила Катя, доставая электронный тонометр, которым ее снабдили в фирме «Ангелы с поднебесья».

– Я хорошо себя чувствую, – ответил старик.

– И все же я должна смерить вам давление, Иван Федорович, – сказала Катя настойчиво.

– Ну хорошо… только не надо мне вашей адской машины, у меня свой тонометр есть, и я к нему уже привык. Тебе же, дочка, все равно, чем измерить давление?

– Давайте ваш, – согласилась Катя, понимая, что пациент ей достался нелегкого характера.

Старенькая модель электронного тонометра Ивана Федоровича показала, что давление у него было сто шестьдесят на сто.

– Повышенное, – сосредоточенно произнесла Катя, записывая это значение себе в блокнот.

– Дорогая, мне почти восемьдесят лет. Меня уже не возьмут в космонавты, – ответил старик.

– Конечно, в вашем возрасте давление может быть повышенным, но мы не будем злоупотреблять и ждать, когда у вас случится гипертонический криз, и предпримем меры, чтобы этого не произошло. Говоря проще, я сделаю вам укол, который снижает давление.

– Как скажешь, – вздохнул Иван Федорович.

Катя, скользнув взглядом по лекарствам старика, осторожно сдвинула их в сторону и разложила на освободившемся месте свои медицинские препараты. В одноразовых резиновых перчатках Катя профессионально быстро и соблюдая все правила асептики и антисептики набрала два лекарства в шприцы. Один препарат предназначался для снижения давления, другой для укрепления сердечной мышцы.

– Где вам будет удобно? – спросила Катя.

– Ну… на кровати, наверное… – ответил старик и поковылял в другую комнату, где с трудом опустился на низкую широкую кровать, а затем лег, чуть-чуть обнажив для укола свою ягодицу.

– Иван Федорович, я не попаду, приспустите еще брюки, – улыбнулась Катя, смачивая стерильную вату спиртом.

– Эка, какая прыткая! Приспустите брюки! Это надо было говорить мне много лет назад! Сейчас уже поздно…

– Вы не должны меня стесняться, я врач и, честное слово, не рассматриваю вас как мужчину, – сказала Катя.

– А вот это уже оскорбление! Попрошу, если хочешь ходить ко мне, не говорить, что я не мужчина! Я еще ого-го… – сказал Иван Федорович и закашлялся. – И вообще, я – не нынешняя молодежь без стыда и совести, коли так!

– Ну что с вами поделаешь? Придется колоть так, – вздохнула Катя, протерла кожу своего пациента ватой со спиртом и аккуратно воткнула шприц. В том же неудобном положении Катя сделала второй укол, так как старик не захотел менять ягодицу. – Она поняла, что профессионализм, действительно, не пропьешь. От ответственности у нее даже хмель прошел, и она все сделала хорошо, как хотела.

– Ну как?

– Колешь ты хорошо, – миролюбиво отметил Иван Федорович, – ну а теперь проваливай отсюда.

– Что? – не поняла Катя.

– Проваливай, чего непонятного?! Я хочу побыть один.

Катя растерянно моргала глазами.

– Я чем-то обидела вас?

– Это входит в стоимость моего обслуживания? Лезть в душу? Если хочешь приходить сюда, слушайся меня. Я хочу побыть один, я ясно выражаюсь?

– Да… конечно, – засобиралась Катя, – я зайду завтра.

– Можешь оставить ампулы и шприцы, я сам выброшу, – сердито посмотрел на нее Иван Федорович из-под кустистых седых бровей.

– Знаете, Иван Федорович, я уже пообещала вам слушаться вас, но все же полностью командовать мной я не позволю. Я – врач, вы – мой пациент, договорились? И никак иначе! Когда я устраивалась на работу в «Ангелы с поднебесья», я подписывала важные документы, в том числе и должностную инструкцию. В ней черным по белому было написано, что я подотчетно должна сдавать использованные ампулы и шприцы, которые мне выдает фирма. Так требует санэпидстанция, а именно специальной утилизации шприцев и всего, что могло иметь контакт с кровью – особо опасной средой по нынешним понятиям.

– Смотрю телевизор, про СПИД знаю, – проворчал старик, – та еще зараза.

– То-то же! Зачем подводить людей? Я все это буду упаковывать в пакетик, вплоть до ватки, и сдавать в офис фирмы. Да и вам зачем возиться со стеклом и шприцами? Еще уколетесь!

– Делай, что хочешь, и уходи, – повторил Иван Федорович.

– Ладно… если вы больше ничего не хотите, я пошла. – Катя собрала все в пакет, положила его в сумку и пошла на выход.

– Возьми ключ, мой запасной ключ, он висит у двери на гвоздике. Я не хочу все время вставать и открывать тебе дверь, сама будешь приходить, – сказал Иван Федорович.

Катя взяла ключ и вышла, закрыв за собой дверь, думая, все ли она правильно сделала, раз ее подопечный так ее выставил?

Спускаясь по лестнице, Катя столкнулась с каким-то высоким и худым парнем с лохматыми светлыми волосами.

– Извините, – качнулся он, попытался присесть в каком-то подобии реверанса и поспешил наверх.

«Пьяный», – поняла Катя и вышла из дома, обрадовавшись, что Иван Федорович не заметил, что и она была немного выпивши.

Тина встретила ее недовольным голосом.

– Слушай, ты там что? Я тут на скамейке уже задубела.

– Я очень быстро, он меня сам выгнал, – ответила Катя.

– И правильно сделал! Что тебе там делать? Уколы сделала, и все!

– А поговорить со стариком по душам? Но мне, правда, старик попался угрюмый и неразговорчивый, – вздохнула Катя.

– И очень хорошо, – поежилась Кристина и принюхалась. – А чем это от тебя так пахнет?

– Чем? Пили мы с тобой, потом ели…

– Да нет, специфический какой-то запах.

– Лекарств? – с надеждой в голосе спросила Катя.

– Да не лекарств… не могу вспомнить чего, но очень знакомый запах. Да бог с ним! Поехали домой! – предложила Кристина.

– Поехали, – ответила Катя, думая о своей небольшой двухкомнатной квартире, в которой после смерти бабушки она жила с сыном, а сейчас осталась одна.

К полному одиночеству Катя не могла привыкнуть просто категорически. Она ощущала, что по большому счету всю жизнь была одна. Кристина же периодически, когда у нее случались романы, уходила в свою однокомнатную, расположенную в престижном районе, квартиру, а когда личная жизнь была на мели, она жила с мамой.

Подруги вместе дошли до метро и разъехались в разные стороны, каждая погруженная в свои мысли.

Глава 3

Резкий щелчок кнопки в электрочайнике вывел Екатерину из задумчивости. Она встала сегодня очень рано, приняла душ и прихромала, как она сама выражалась, на кухню, выпить чашку утреннего зеленого чая, который очень любила и никогда на нем не экономила, покупая дорогие, элитные сорта. Катю поразила погода на улице: десятое апреля, а зима словно делала второй виток и ни в какую не собиралась сдавать своих позиций. Сначала пошел дождь, плавно перешедший в дождь со снегом, а затем начался настоящий снегопад. Земля покрылась ледяной коркой. Голые, мокрые ветви деревьев и кустарников сиротливо торчали в этом белом снежном великолепии. Хорошо еще, что не успели распуститься нежные зеленые листочки…

«Ну надо же…» – удивилась Катя и заварила чай в чайнике.

В этот день она облачилась в джинсы, в белую блузку и розовый плащ с теплой подстежкой. Работала Катя недалеко от дома, но все равно проезжала на троллейбусе три остановки, так как ей было тяжело ходить. По квартире Екатерина перемещалась без палки, прихрамывая и иногда опираясь о стены или мебель. Каждый вечер Кате приходилось заезжать в офис «Ангелов с поднебесья», чтобы представить отчет, то есть заключение о состоянии здоровья своего подопечного, сдать ампулы и шприцы в утиль. Общалась там Катя с директором «Ангелов с поднебесья», неприятной женщиной с фальшивой улыбкой.

Катя налила себе чашку чая и села у окна, задумавшись. Она не любила такие сюрпризы природы. В такую ненастную погоду люди часто переохлаждались, простужались, и работы у нее на участке становилось невпроворот.

«Наверное, и сегодня будет много вызовов», – подумала Катя и ощутила мурашки, пробежавшие у нее по спине. Катя чихнула и сразу же закрыла форточку.

«Не хватало мне еще простудиться…» – поморщилась она.

Она побросала все необходимые ей вещи в сумку, из которой потом было невозможно достать то, что требовалось, повесила ее через плечо и заспешила на выход. Удивительно, но Катя могла водить машину обычной комплектации, однако медкомиссией ей разрешалось ездить на автомобиле лишь с ручным управлением. Вот как раз этого Катя делать не умела, поэтому у нее никак не складывались хорошие отношения с ГАИ. Катя, раскатывая на старом «жигуленке»-«девятке», постоянно рисковала правами, в которых было ясно сказано, что этим автомобилем она управлять не может. Она делала ставку на аккуратнейшую езду и свою обаятельную улыбку. Палку Катя засовывала глубоко под сиденье, чтобы никто не увидел, и вообще ездила крайне редко. По такой погоде Кате ходить пешком не хотелось, и она решила ехать на машине. Автомобиль свой она очень любила, так как это был подарок сына, купленный им на деньги, полученные за первое место в каком-то турнире, и ее подруги Кристины, которая добавила недостающую сумму.

– Вот будут тебе служить колеса! – торжественно вручили они ключ от машины Кате. Она была очень растрогана.

Катя включила зажигание и подождала, пока мотор немного прогрелся, затем потихоньку тронулась в путь. Нет, этот день явно был не Катин… На первом же повороте Катю остановил милиционер с красными оттопыренными ушами и подошел к ней. Сердце Кати готово было выскочить из груди, предчувствуя беду.

– Сержант Стрельников! – представился он, небрежно козырнув.

– Здравствуйте, – опустила она стекло. – А я Катя.

Ее большие голубые глаза наивно и преданно смотрели на блюстителя порядка на дорогах.

– И что? – спросил инспектор.

– Что? – оглянулась Катя. – А… фамилия? Моя фамилия Лаврентьева, а отчество Григорьевна. А у вас хорошая фамилия для милиционера, Стрельников, вам бы оперуполномоченным быть, хотя и инспектором дорожного движения тоже очень хорошо… – Катя осеклась под его недоуменным взглядом и отбила нервную дробь по обтянутому искусственной кожей рулю.

Взгляд сержанта Стрельникова «красноречиво говорил», что женщина за рулем – это беда… но не до такой же степени!..

– Ваши права, – сказал он, снова козырнув, словно у него выработался за годы службы такой профессиональный нервный тик.

– Очень холодно на улице, – Катя улыбнулась, – а вы здесь, наверное, еще с ночи стоите? Замерзли, да? Вид у вас по крайней мере замерзший, особенно уши. Я имею в виду, они очень красные, отмороженные такие…

– Вы пьяная? – решил все же уточнить сержант.

– Я? Ну что вы! С утра ни-ни! Я везу на работу целый термос теплого чая и с удовольствием дам вам выпить, чтобы согреться.

Стрельников задумался о сложностях в своей работе и обрадовался, вспомнив что-то.

– Зачем вы мне все это говорите? Сбить с толку? Я прошу ваши права! Что? Вы забыли их?

– Нет, они со мной, – вздохнула Катя.

– Ну так в чем дело? Давайте их мне! Или они не ваши?

– Мои, – снова вздохнула Катя и протянула ему документ.

– Так… Екатерина Григорьевна Лаврентьева… так… машина… так… Постой-ка! – воскликнул сержант, выпучив глаза.

«Началось», – пронеслось в голове у Кати.

– Здесь же сказано, что вы можете управлять машиной только с ручным управлением?

Сержант усиленно хлопал глазами. Катя нервно включила и выключила дворники, словно проходила техосмотр.

– Я знаю, что там написано.

– Почему же у вас на машине нет опознавательных знаков, что она на ручном управлении? – спросил Стрельников, заглядывая к ней в кабину, и сам же ответил: – Потому что она у вас не на ручном управлении. Так, гражданочка, выйдите-ка из машины.

– Зачем?

– Выйдите-ка, выйдите, если вообще ходить умеете.

– Обижаешь, начальник! – Катя распахнула дверцу и вылезла наружу, прихрамывая и пытаясь принять непринужденную позу, прислонившись к капоту машины.

– А что хромаем? – спросил инспектор дорожного движения.

– Кто хромает, я? Абсурд! Я хожу, как вы, просто долго за рулем! Отсидела ногу.

– Вы опасный человек, вы это понимаете? – спросил сержант.

Катя испуганно сжалась.

– Я не опасная, честное слово! Отпустите меня, пожалуйста.

– Вы опасный человек на дороге, – повторил сержант, – очень опасный! Я не имею права отпустить вас, это наигрубейшее нарушение.

Катя поняла, что пропала, ей стало по-настоящему страшно.

– Товарищ милиционер, отпустите меня, пожалуйста. Давайте я заплачу штраф.

– Какой штраф?! Вы в своем уме? Вы не можете ездить на этой машине категорически! Вы не просто совершили легкое правонарушение, вы – потенциальная убийца! – бесновался милиционер.

– А может, мне это… ну это… – Катя начала делать какие-то странные движения головой, – дать вам пятьсот рублей, у меня больше нет… Я больше не буду…

– Единственное, что я для вас могу сделать, так это забыть о том, что вы мне сейчас сказали, – сухо ответил милиционер. – Я арестовываю вашу машину и забираю права. Пусть с вами разбирается мое начальство! Совсем бабы с ума посходили. Ноги еле ходят, а она в машине едет!

– Так поэтому и еду, раз ходить тяжело, а ходить по работе много приходится, – пожаловалась Катя, но пробить ей эту броню было не под силу.

– Сидите дома или ездите в инвалидной коляске! – рявкнул сержант и, включив рацию, потребовал прислать эвакуатор.

Затем он перевел взгляд на сжавшуюся Катю.

– Я даже не допущу, чтобы вы ехали на этой машине до штрафстоянки.

– Так я не нужна? – спросила она.

– Нет! Явитесь в ГАИ для разбирательства, когда вызовут!

– Я могу идти?

– Идите, вот адрес ГАИ и адрес, где будет стоять эта машина. Составите на кого-нибудь ходячего доверенность и чтобы права были и увезете ее, только заплатите за каждые сутки простоя много больше, чем пятьсот рублей!

«Что же он такой злой? – подумала Катя. – Работа тяжелая, но не я же в этом виновата?»

Она забрала из машины свою сумку, медицинский чемоданчик и трость, так как теперь терять ей уже было нечего, и пошла, тяжело опираясь о палку, по обледенелой дороге.

– Сумасшедшая, – прошептал ей вслед сержант, – дай только волю, так скоро слепые начнут садиться за руль!

«Купи себе медаль! Бдительный ты наш! – мысленно огрызнулась Катя и попыталась взять себя в руки. – Катя, успокойся! По сути он прав! Как ему объяснить, что я не хочу ездить с инвалидным значком?»

До поликлиники Катя добралась благополучно, даже не опоздав, только сильно замерзла и ужаснулась очереди в коридоре перед ее кабинетом.

Ее медсестра, женщина немолодая, наотрез отказываясь ходить по участку делать инъекции, уже сидела в кабинете с заготовкой бесплатных рецептов. Она работала на полставки, только на приеме в поликлинике. Катя и так на нее молилась, потому что Нина Степановна здорово ей помогала, заполняя статистические талоны, вызывая больных и выписывая рецепты.

– Ну и погодка! – поприветствовала она Катю. – Вы хоть на машине?

– Ой, не сыпь мне соль на рану, – махнула рукой Катя и, сняв плащ, надела белый халат и сменную обувь. – Столько народу… за три часа не уложимся.

– С вами-то точно не уложимся, – согласилась Нина Степановна, – все слушаете каждого, давление меряете, по душам разговариваете, а им только этого надо. Вон Инесса Филипповна со второго участка – молодец! С ней не забалуешь! Давление? У всех давление! Кашель? Очень хорошо! Пейте отхаркивающее, и все! Следующий! – смешно передразнила Инессу Филипповну Нина. – Ой, не знаю, за что таким врачам, как Инесса, такую зарплату сделали! Вот вам, Екатерина Григорьевна, при жизни памятник нужно ставить.

– Так уж и памятник? – улыбнулась Катя.

– А то вы не знаете, что вы у нас лучший доктор, мы вас все любим. Наши-то сотрудники только к вам бегают, безотказная вы, да и бабки все эти к вам на прием, как на праздник.

– Не перехвали, – ответила Катя и посмотрела на свои худые руки со светлыми волосками, которые поднялись дыбом.

– Нина, дай мне градусник, что-то меня знобит, – попросила Катя.

– Ну, вот еще что удумали! Не хватало только, чтобы вы заболели! Кто работать-то будет? – Нина засуетилась и принесла градусник для своего любимого врача.

Катя своей подмышкой ощутила его холод. Выждав пять минут, она достала градусник, чувствуя заложенность в носу и неприятное жжение в горле.

– 37 и 8, – сказала она вслух, – вот черт! Все-таки заболела. С утра мне как-то нехорошо, не надо было приходить.

– Что же делать-то? – растерялась Нина.

– Куда же я народ дену? Дай мне маску и вызывай первого…

Дальше для Кати начался долгий и утомительный прием. Череда лиц сливалась в один общий фон. Все шли со своими болячками, недугами и проблемами.

– Куда вы все к врачу-то лезете? – возмущалась Нина Степановна. – Вам же просто таблетки выписать, так? Вот и садитесь ко мне, я выпишу.

– А мне все равно надо к Екатерине Григорьевне, – оскорбилась полная бабулька, – она мне и давление смерит и, может, еще что посоветует. Последнее лекарство, Екатериночка Григорьевна, мне очень хорошо помогает.

– Давление держится в установленных границах? – спросила Катя.

– Вообще не поднимается, – заверила ее полная старушка.

– Давайте снизим дозу, я убираю полтаблетки с вечернего приема, посмотрим… – сказала Катя.

– Как скажете, Екатерина Григорьевна.

– И приходите на контроль давления, если дома аппарата нет, – сказала Катя.

– Можно без талончика? А то уж больно тяжело их достать.

– Ну и хитрая же вы, Петрова, – не выдержала Нина, – к Екатерине Григорьевне и так всегда самая большая запись, вот таких, как вы, принимает, никому отказать не может!

– Приходите, – улыбнулась сквозь маску Катя, – зови следующего.

Нина продефилировала к двери, покачивая необъятными бедрами и постукивая высоченными каблуками, подчеркивающими ее значимость.

– Следующий!

Кате даже иногда казалось, что Нина специально не дает починить в их кабинете кнопку вызова больного, совмещенную в коридоре с лампой над дверью, чтобы самой проплывать величественным кораблем и покрикивать на пациентов. Специально для этого предназначались и эти «лакированные» туфли из клеенки, купленные на вьетнамском рынке за 300 рублей, но об этом знала только Катя.

– Можно к вам, Екатерина Григорьевна? – просунулся щуплый старикашка.

– Опять вы, Лосев? – всплеснула руками Нина. – Ну сколько можно над нами издеваться? Вы же со второго участка! У Екатерины Григорьевны своих пациентов полно, и вы еще ходите!

– Дочка, да моя врач даже не смотрит на меня никогда, только кричит! Такая невнимательная, я только к вам могу, Екатерина Григорьевна. – Старик умоляюще смотрел на нее.

Нина рассерженно поправила прическу, зная, что Катя не сможет отказать старику.

– Проходите, – глухо сказала Катя, чувствуя, что у нее от жара пересохло во рту, – что, все живот болит?

– Болит, дочка, болит.

– Ложитесь на кушетку. Знаете, Петр Федорович, вам бы все-таки в больницу лечь на обследование. Гастроскопия язву не показала, а боли у вас уже второй месяц и не проходят.

– Ой, не проходят, – согласился старик.

– Надо бы в больницу, смотрю, похудели вы.

– Да, портки с меня сваливаются. Не могу я в больницу, дочка, участок у меня же с курями. Кому я их оставлю? – поднялся с кушетки Петр Федорович.

– Если с вами что-то случится, кто будет с вашими курами? Здоровье дороже, ляжете на обследование, и точка, – ответила Катя и кивнула Нине: – Пиши направление в гастроэнтерологию, подозрение на кишечную непроходимость, частичную, не-выясненной этиологии. А за курами вашими попросите соседей по даче присмотреть.

– Ну хорошо, раз уж вы, наш свет в окошке, так решили, так тому и быть. – Петр Федорович вздохнул и продолжил: – Даже не знаю, как вам и сказать, Екатерина Григорьевна, – старик оглянулся, – я ведь это… с жалобой.

– Вот дает! – гаркнула Нина. – Занимает чужое время, врач сама еле на ногах держится, а он еще и с жалобой.

– Да не на вас! Упаси бог! К вам я как на праздник. Очень вы чуткий и хороший человек, Екатерина Григорьевна, хотя вы для меня еще совсем девочка. Я, как вы верно подметили, не с вашего участка, и в моем подъезде двумя этажами выше живет одинокая женщина Камила Георгиевна Ксенофонтова. Мы с ней иногда общались, она – сердечница, у меня – желудок и суставы, и я тоже одинок. В общем, мы жаловались друг другу, иногда помогали по хозяйству. Тут я не видел ее несколько дней, заволновался и зашел к Камиле домой. Она долго не открывала мне, а потом открыла и сказала, что очень плохо себя чувствует, что вызвала врача на дом. Через два дня я ее, бледную и растерянную, встретил у подъезда и спросил, как у нее дела.

– Лосев, нам еще прием вести! – прервала его Нина.

– Да-да, конечно! Я быстро! Так вот, Камила мне ответила, что ей все так же плохо, что она каждый день вызывает участкового терапевта на дом, а та еще ни разу не пришла.

– Не может быть, здесь какая-то ошибка, – ответила Катя.

– Я не знаю, уважаемая Екатерина Григорьевна, правда это или нет, но не доверять Камиле у меня нет причин. Она действительно выглядела из ряда вон плохо. А потом, было два раза такое и со мной. Я дважды вызывал Инессу Филипповну на дом, будучи с высокой температурой и не в состоянии дойти до поликлиники, но оба раза ее не дождался в течение всего дня, – сказал старик.

– И что? – угрожающе спросила Нина. – Вы хотите, чтобы Екатерина Григорьевна еще и по вашему участку ходила, к вашей Камиле?! Ну нет у людей совести! Лосев, хоть не хотела я этого говорить, но скажу. Вы разве не видите, что у Екатерины Григорьевны больные ноги и она, сдерживая слезы, ходит по своему участку, а вы предлагаете ей еще и к вам наведываться за спасибо? А «спасибо» на хлеб не положишь!

– Нина! – одернула ее Катя.

– Да я все понимаю, просто не знаю, кому пожаловаться? Мы, старики, получается, самые незащищенные слои населения. Я бы и рад заплатить вам, Екатерина Григорьевна, но, к сожалению, у меня нет денег. Пенсии еле на еду хватает, без излишеств. Я также понимаю, что врачам незаслуженно мало платят, но нельзя же совсем из-за этого на вызов не приходить?

– Успокойтесь, Петр Федорович, я разберусь, обещаю вам, – сказала Катя, которая чувствовала себя с каждой минутой все хуже и хуже.

– Следующий! – вызвала Нина, давая понять старику, что пора и честь знать.

За этот прием Екатерина приняла сорок шесть человек. Кате становилось все хуже и хуже, появилась острая боль в горле и окончательно заложило нос. Она мерила больным давление, хотя кроме пульсации собственных сосудов ничего не слышала, голова гудела так, что она не могла даже качественно прослушать легкие своих пациентов. Ее то трясло, то бросало в жар. Прием задержался на 45 минут, но Катя приняла всех желающих. Одна бабулька принесла две банки соленых огурцов в дар врачу и две сетки с яйцами с собственного подворья.

– Натуральный продукт, – заверила бабушка, – не возьму назад, специально для вас собирала, хоть чем-то отблагодарить.

Катя в конце приема подошла к раковине, находящейся у них в кабинете, чтобы умыть лицо и привести себя в чувство. Вместо этого ее вырвало, почти вывернуло наизнанку.

– Совсем плохо? – участливо поинтересовалась Нина, собиравшаяся пойти в регистратуру и отменить прием врача Лаврентьевой хоть на несколько дней, на бледную Катю даже смотреть было больно.

– Это от температуры и усталости, – ответила Катя, – все хорошо… сейчас будет легче.

Она намочила белое вафельное полотенце и протерла им лицо. Потом сняла халат и надела свои уличные туфли на низком каблуке.

– И по участку пойдешь? – ужаснулась Нина Степановна.

– Конечно, люди-то ждут, может быть, кому-то плохо, от хорошего самочувствия-то врача на дом не вызывают, – прогундосила Катя с полностью заложенным носом.

– Ага, а тебе, видимо, очень хорошо? – съязвила Нина. – В общем, Екатерина, делайте что хотите, но я сейчас же отменю ваш прием на завтра и последующие три-четыре дня. Больничный выпишете себе сами. Вы – человек и имеете право заболеть, разве не так?

– Так… так… Нина. Я дня на два, не больше. Чуть-чуть отлежусь и выйду, не хочу никого напрягать, ведь кому-то придется ходить на два участка, – оправдывалась она.

– А сколько раз вы всех подменяли? А потом, что вы говорите своим пациентам?

– Что?

– Что в любой простуде страшна не она, а осложнения после нее, поэтому надо минимум неделю лежать дома и лечиться.

– К сожалению, такого роскошества я себе позволить не могу, – попрощалась с медсестрой Катя и, взяв в регистратуре список вызовов, отправилась по больным.

То, что он был длинным, этот список, Катю не удивляло, но сегодня ей было особенно тяжело. Все-таки весна одержала верх над выпавшим снегом и обледеневшим панцирем, сковавшим землю. Катя провалилась в воду сразу по щиколотку, как только спустилась со ступенек крыльца поликлиники. Поняв, что ничего хуже уже случиться не может, Катя втянула голову в плечи и зачавкала в тающем месиве по своему участку. Особенностью участка в центре Москвы была плотная застройка. Дома прилегали друг к другу, что, с одной стороны, облегчало работу участкового терапевта, а с другой стороны – маленькие, узкие и извилистые улочки, переулки и тупики требовали от врача хорошей ориентации, знания расположения домов на участке. Так как Катя работала уже восемь лет, она могла ориентироваться с закрытыми глазами. Но почти все дома были несовременной постройки, с высокими потолками и, соответственно, с большими лестничными пролетами. Во многих домах не было лифтов вовсе, а там, где они имелись, зачастую находились на ремонте. И это было настоящим адом для хромой Кати, тем более сейчас, когда у нее поднялась температура. Она даже плохо понимала, что делала, работая на автопилоте. Повсюду ее очень хорошо встречали, предлагали даже чай, но Катя отказывалась, ссылаясь на занятость. Было много температурящих и кашляющих людей, среди них – один студент, желавший откосить от учебы.

– У меня температура, – заявил он и надрывно кашлянул в сторону врача.

Катя послушала ему легкие, посмотрела горло и потрогала лоб, который, казалось, был ледяным по сравнению с ее горячей рукой.

– Ничем не могу помочь, Денис, не хотите ходить в институт, не ходите, но справку о заболевании я вам дать не могу.

– Почему?

– Потому что у вас нет этого самого заболевания, – засобиралась Катя.

– У меня температура!

– Ваша грелка под матрасом меня не впечатлила, – ответила Катя.

– Но у меня же кашель!

– Кашель курильщика, бросайте, пока молодой, – ответила Катя и, закрывая за собой дверь, услышала:

– Вот стерва!

Она усмехнулась и пошла на следующий вызов, но злость студента словно сглазила ее, и она поскользнулась на мокрых ступеньках в подъезде, палка поехала в сторону, и Катя растянулась на полу.

«Вот и все! Когда-нибудь я костей не соберу», – подумала она, поднимаясь на ноги. Голова кружилась, сильный озноб сменялся жаром. Катя с ужасом уставилась на свой упавший на пол чемоданчик. Она быстро открыла его, и самые худшие опасения подтвердились: расколотились ампулы для Ивана Федоровича Красенкова, которые она несла ему сегодня.

– Вот черт! Растяпа! Натворила дел! Старик будет ждать лекарства, он сердечник, он не может без них, а мне за это платят неплохие деньги, – сокрушалась Катя.

Она подняла свою трость и посмотрела на ее резиновый набалдашник, который стерся до дырки, поэтому она и поскользнулась.

«Ведь сколько раз хотела купить резину на трость в аптеке, да все некогда было, а сейчас вот сама себя и наказала», – подумала Катя и пошла по оставшимся адресам, только теперь еще и в грязи.

Ее ждал мужчина с приступом эпилепсии, который расшиб голову, но не хотел ехать в травмпункт из-за плохого там отношения врачей и из-за боязни нового приступа по дороге. Катя перевязала ему голову и оставила направление на рентген в поликлинику.

– Я настаиваю, – подчеркнула она.

– Сделаем, – заверил ее мужчина.

В другой квартире ее ждала перепуганная женщина, у которой стало плохо с матерью. Хоть у Кати и расплывались цифры перед глазами, но она успела разглядеть запредельные цифры артериального давления старой женщины.

– У нее гипертонический криз, – сказала Катя.

– Как скажете, – испуганно согласилась женщина.

– Да это не как я скажу, а несите телефон, я вызову «Скорую помощь». И впредь поступайте только так, если не хотите осложнения в виде инсульта.

В следующей квартире Катю встретила заплаканная женщина в застиранном халате, к тому же застегнутом через пуговицу. Она так плохо выглядела, что даже нельзя было определить ее возраст. Женщина сжимала в руках окровавленное полотенце.

Катя на секунду замерла, она хорошо знала эту неблагополучную семью и даже один раз получила нагоняй от участкового милиционера за оказание помощи на дому от ножевого ранения и за сокрытие улик.

– Татьяна Игоревна, опять? – прислонилась она к косяку двери.

– Да нет, Екатерина Григорьевна, я просто порезалась на кухне ножом, совершенно случайно.

– Зачем вызвали?

– Там муж мой… Толик, он это… уже не опасен, он спит… его иногда рвет, и мне кажется, что ему плохо, – сбивчиво сказала Татьяна Игоревна.

– Татьяна! Дорогая моя, сколько раз я вам говорила, что вы обращаетесь не по адресу. Я не вывожу из запоя, это не моя миссия, понимаете? Я хожу по участку к людям, которые ждут меня в трезвом уме и твердой памяти, к тем, кому нужна моя помощь, – сказала Катя.

– А Толику нужна ваша помощь, хоть он и не в сознании, – сжала полотенце Татьяна Игоревна.

– Психиатр-нарколог нужен вашему Толику! – ответила Катя, которую уже тоже утомила тупиковость этой ситуации.

– У меня трое детей, вы же знаете, Екатерина Григорьевна, что у меня нет денег на вывод из запоя. Все эти услуги давно стали коммерческими и стоят как минимум две тысячи рублей за вызов. Где мне взять такие деньги?

– Положите мужа в государственную наркологическую больницу.

– Лежал и что толку? Если узнают у него на работе, выгонят сразу. Мы тогда и его небольшой зарплаты не увидим. Кому от этого будет лучше? Мне? Моим детям? Толик же очень хороший, когда трезвый, по дому все делает, с детьми играет, передо мной искренне извиняется.

– Ага, только это редко бывает! Я как ни приду, вы всегда со следами побоев, с чего это? – усмехнулась Катя. – Я бы на вашем месте давно сдала его в тюрьму. Может, там бы и вылечился сразу!

– А вы заведите себе мужа и сдавайте его, а со своим мне самой решать, что делать, – рассердилась Татьяна Игоревна и тут же зажала рот рукой, – ой, что это я?! Екатерина Григорьевна, не обижайтесь, миленькая, не оставляйте меня в беде, помогите!

Слезы рекой полились из глаз женщины.

– Что я могу?

– Вы же выводили его несколько раз из этого состояния! Вы же гениальный врач и все умеете!

– Я не взяла для этого лекарств, – ответила Катя, чувствуя, что ее сейчас саму хватит удар.

– А я все купила, все по списку, что вы делали в прошлый раз, – засуетилась Татьяна Игоревна.

– Вот ведь подготовились, – усмехнулась Катя и прошла в комнату, где в старых тренировочных и застиранной, желтоватой майке лежал Толик, цветом лица напоминая труп. Катя даже заложенным носом почувствовала тяжелый дух в этой комнате и посмотрела на одутловатое лицо Толика с недельной щетиной на щеках и подбородке.

«Он уже не человек, почему я должна ему помогать?» – мелькнула в голове мысль, которую Катя сразу же прогнала. Целых сорок пять минут она провела в квартире Сококиных, пока Толик не начал розоветь и дергать веками.

– Оклемается, – сказала она Татьяне Игоревне, – но капельница пусть прокапает до конца.

– Премного вам благодарна! Что бы я делала, если бы наш район обслуживали не вы. Вот возьмите, пожалуйста, триста рублей, все, что есть, не обессудьте.

– Прекратите, Татьяна Игоревна! Я не возьму от вас никаких денег! Успокойтесь и прекратите мне их совать, иначе я больше к вам не приду! Все, я сказала!

– Нет, я не выпущу вас без оплаты! – закричала Татьяна Игоревна, распластавшись на входной двери в форме морской звезды. – Иначе я в следующий раз не смогу вас вызвать, мне не позволит совесть и… Толик!.. Толик умрет… – вдруг сказала Татьяна Игоревна и метнулась в кухню, – не берете деньгами, возьмите продуктами! Честное слово, от чистого сердца. Мне это досталось даром, я же работаю на мясокомбинате.

Екатерине ничего не оставалось делать, как взять пакет с какими-то продуктами. Мокрая, уставшая и валившаяся с ног от слабости, Катя брела по улице. Увидев перед собой зеленый крест аптеки, вошла внутрь и купила, потратив все свои деньги, лекарства для Ивана Федоровича вместо разбитых ею. Лекарства, как назло, оказались дорогостоящими, но Катя не могла поступить по-другому. Катя добралась до дома Ивана Федоровича, поднялась на второй этаж и остановилась у его двери, прислонившись к ней лбом. Сил, чтобы достать ключ, который старик вручил ей, и открыть дверь, у Кати не было, и поэтому она нажала кнопку звонка.

– Что такое? Катя, вы, что ли? Ну я же специально дал ключ! – прохрипел недовольный голос Ивана Федоровича. – Зачем старика тревожите?

Дверь открылась, Катя стояла с совершенно белым лицом и огромными невидящими глазами смотрела в проем квартиры.

– Что? Что с вами? – оторопел старик.

– Вот… Иван Федорович, я и пришла… – сказала она, едва разлепив губы, покрытые словно восковой пленкой, и повалилась на него ничком.

Глава 4

Сначала было очень плохо, плохо всему организму в целом. Ее тошнило, мутило, ломало, сжимало… а потом внезапно стало легче. Просто резко взяло и отпустило, словно по мановению волшебной палочки, как будто кто-то сверху дал команду отпустить эти адские вожжи, скрутившие ее бедное тело. Катя открыла глаза, и сразу же яркий свет на мгновение ослепил ее.

Лежать ей было удобно, а вот дышать – очень тяжело.

Сначала она увидела очертания предметов, а затем сами предметы: красивую картину на стене, окно с атласными занавесками, старинный комод, большой шкаф из темного дерева с зеркалом, мерно идущие на стене ходики и встревоженное лицо какого-то старика напротив.

– Пришла в себя… – гулким голосом сказал он.

– Хорошо, кризис миновал, – ответил ему женский голос, – будете делать все, как я велела, дней через семь встанет на ноги. Я буду приходить каждый день, но если станет хуже, все же вызовите «03», – сказала женщина и склонилась над Катей. Катя наконец-таки увидела и ее: женщину лет пятидесяти, в белом халате, со строгим лицом без косметики и с гладко зачесанными назад волосами русого цвета.

– Ну что же вы, милочка… так не бережете себя? Разве так можно? Коллега, а о себе кто будет думать? Ладно, я ухожу и оставляю вас в надежных руках, поправляйтесь.

Лицо женщины исчезло из поля зрения Кати, а вскоре она услышала и удаляющиеся шаги на каблуках. Над ней снова нависло лицо старика.

– Где я? – спросила Катя.

– Ты не узнаешь меня? – удивился старик.

– Вас я узнала, Иван Федорович, я не пойму, где я и что я тут делаю?

– Ну уж, милочка, это лучше у вас спросить. Заявились ко мне буквально в невменяемом состоянии, сама смерть, наверное, лучше бы выглядела, повалились на меня…

– Я?

– А кто ж еще? Прямо-таки свалили старика с ног, чуть шейку бедра из-за вас не сломал, что чревато в моем возрасте… и упали без чувств и без сознания. Вы меня, между прочим, очень напугали, Катерина! Кто мне теперь компенсирует потраченные нервы! – разошелся старик. – Я, между прочим, коммерческую медицину нанимал за мной ухаживать, а не пугать до смерти!

– Простите меня, – сказала Катя.

– «Простите!» – передразнил ее Иван Федорович. – «Простите» на хлеб не положишь! Я еще жалобу на тебя напишу, вот только поправишься, кстати, как ты себя чувствуешь?

– Да вроде ничего… словно заново родилась. А кто это приходил? – поинтересовалась Катя.

– Ясно кто, врачиха, тоже из коммерции, Галина Дмитриевна, неплохая женщина. Сказала, что у тебя был этот… солнечный удар… нет! Не солнечный, а тепловой удар. Такая, мол, высокая температура была, что градусника не хватало. Она тебя внимательно осмотрела, послушала, смерила давление, сделала сразу два жаропонижающих укола и что-то еще для сердца. Что же ты так себя доводишь-то? Еще в легких какие-то хрипы, вернее, в бронхах, но чтобы не перешло на легкие, надо соблюдать постельный режим и колоть два раза в день какие-то уколы. Вот Галина Дмитриевна тут все расписала, – Иван Федорович протянул Кате листок с врачебным назначением.

Катя пробежала листок глазами.

– Антибиотик, витамины, противовирусное…

– Обильное питье, – добавил Иван Федорович и показал рукой на огромный графин, наполненный какой-то малиновой жидкостью, – сам сварил из клюквенного и черносмородинного варенья.

– Спасибо, мне ужасно неудобно, что я вас так напрягла. Я не знала, что так получится, такой вирус где-то подхватила… Действительно, пришла к вам с лечением, а получилось, что сама слегла, да еще и вас напугала. Я сейчас уйду, не беспокойтесь, – засобиралась Катя, окончательно пришедшая в себя.

– Куда это ты собралась?! – У Ивана Федоровича от возмущения даже усы оттопырились. – Врач сказал лежать семь дней, не вставать! Только что с того света и куда-то собралась! Едва сбили температуру, и что? Ты же вся мокрая, малейший сквознячок, и того! Пишите письма!

– Но не могу же я у вас…

– А почему нет? У меня квартира большая, живу я один! Уж о больной врачихе позаботиться могу! А что характер у меня неуживчивый, так это извините! – Старик потряс в воздухе внушительным кулаком и сказал по слогам: – Не пу-щу! Я не душегуб какой-то! Звоните домашним, что вы в больнице.

Катя даже растерялась. Конечно, она понимала, что Иван Федорович прав, она настолько слаба, что не может еще и по лестнице спуститься. Но с какой стати она должна оставаться у него в доме? Внезапно Катя поняла одну вещь. Старик просто с ума сходит от одиночества! И вот наконец-то ему предоставился случай о ком-то позаботиться, с кем-то поговорить, причем этот «кто-то» еще больнее и слабее его и будет как бы зависеть от него. Нет, Иван Федорович не мог упустить такой шанс, по его решительному виду Катя это поняла. Она решила ему подыграть, тем более что в глубине души испытывала симпатию к этому ворчливому старику.

– Ой, чувствую, придется мне остаться у вас, Иван Федорович.

– Вот именно! Нечего скакать! – улыбнулся старик. – Сейчас я за тобой поухаживаю, накормлю тебя наваристым бульоном из мяса, что ты принесла.

– Что я принесла? – удивилась вполне искренне Катя.

– Как что? Целую сумку с сердцами говяжьими. Я еще подумал, куда вы столько сердец-то набрали и что с ними мне-то делать? Потом решил сварить супчик, сделать жаркое, а еще полпакета положил в морозилку. Так что сердцами мы с вами, юная леди, обеспечены на неделю, – сказал старик и пошел на кухню.

Катя встала с кровати и сделала несколько шагов за ним, ощущая дрожь и слабость в ногах. Она почувствовала, что от нее что-то отлепилось и упало на пол. Катя нагнула голову и сильно покачнулась. Если бы не подоспевший Иван Федорович, она бы растянулась на полу.

Старик крепко схватил ее и отволок на кровать.

– Ну, что же вы, медичка, такая упрямая. Лежите спокойно, я принесу поесть в постель.

– От меня отвалилась какая-то запчасть, – пожаловалась Катя.

– Это горчичник, – пояснил Иван Федорович. – Галина Дмитриевна сказала, что надо прилепить его вам на грудь.

– Так это он так давил на меня, что трудно было дышать… – Катя задумалась, – и весил словно целую тонну. – Она оттянула ворот футболки и посмотрела на свою голую грудь, где красовалось ярко-красное пятно от горчичника.

«Господи! Ивану Федоровичу надо было меня раздеть, чтобы положить горчичник. Он же видел меня голой», – вдруг закралась жуткая мысль в голову Кати, и, по всей видимости, эта жуткая мысль отразилась и на ее лице.

Иван Федорович перехватил ее взгляд и поднял руки, словно сдаваясь.

– Я не разглядывал ваши прелести, честное слово! Я же не извращенец какой-то! Вы метались в жарком бреду, еле дышали, и Галина Дмитриевна подтвердит, что все было пристойно. Екатерина Григорьевна, о чем вообще речь? Какие мои годы, чтобы интересоваться этим? Все уже… все в прошлом… – старик посмотрел куда-то вдаль, словно уходя в свои воспоминания.

Катю немного успокоили его слова.

– Все равно, в следующий раз я буду сама себе делать горчичники, банки, клизмы и прочее, если понадобится.

– Как скажете, – вышел из задумчивости Иван Федорович, – и уколы сами себе делать будете?

– Какие уколы?

– А вот тут вам выписали.

Катя замешкалась, чего-чего, а колоть сама себя она не могла.

– Я сделаю укол вам сам! – вызвался старик.

– Вы? А вы умеете? – Пациент поражал ее все больше и больше.

– Эх, дочка, я еще и не такое умею. Что мне только не приходилось делать в жизни. Вот, помню, случай был… У одного мужика зуб разболелся, ну просто сил нет, щека опухла, от боли он ничего уже не соображал. А вокруг снега и тайга, и никакой связи с Большой землей. Что делать? – выпучил глаза Иван Федорович.

– Что? – сглотнула Катя.

– Я взял пассатижи из набора инструментов, влил бутылку водки своему напарнику в глотку заместо обезболивания и вырвал зуб. Вот с такими корнями, – похвастался старик, словно рыбак уловом. – А ты говоришь, укол! Да раз плюнуть! Я, если надо, и операцию проведу.

– Меня оперировать не нужно, – быстро сказала Катя.

– Да это я так, к слову. Ну что, витаминчик вколем?

– Да, – обреченно ответила Катя, уже жалея, что согласилась остаться. Дед явно хотел поиграть во врача, и это не могло не настораживать. Катя с ужасом наблюдала, как ловко Иван Федорович вскрыл две ампулы, не дрогнувшей рукой набрал шприц и даже сменил иголку в целях антисептики.

– Ну-с… – протянул он.

Катя, вздохнув, перевернулась на живот и оголила верхнюю часть ягодицы.

– Еще больше, рука старая трясется, могу не попасть, – проговорил старик, усмехаясь.

– Ничего, попадете, вы меня тоже видами не балуете, – ответила Катя.

Укол Иван Федорович сделал легко и непринужденно.

– Знаете, почти верю уже, что вы зуб пассатижами вытащили, – перевернулась на спину Катя, – а теперь я вам сделаю укол. Вы мне, я вам, все очень здорово.

– Может, не надо? – поморщился Иван Федорович. – Я чувствую себя хорошо.

– Вы гипертоник. Вам прописаны уколы каждый день, – отрезала Катя и сделала укол Ивану Федоровичу.

Они посмотрели друг на друга, и Катя вдруг прыснула со смеху. Иван Федорович тоже рассмеялся.

– Хороши вы были, Катя, это точно. Вас обслуживает фирма «Ангелы с поднебесья», – передразнил он голос Елены Петровны, начальницы Кати. – Ничего себе «с поднебесья». Вы явились бледная, как смерть, с горящими глазами, в одной руке сумка с лекарствами, в другой – целый пакет кровавых сердец. Это просто Ангел смерти какой-то. Хорошо, у меня нервная система крепкая, – закашлялся от смеха старик.

– Эти сердца мне всучила одна женщина, благодарная пациентка, работающая на мясокомбинате. Возможно, они, то есть сердца, краденые. Иначе мне от нее было не вырваться. Я даже не посмотрела, что там, сил не было, – утерла выступившие от смеха слезы Катя.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.