Формула первой любви

      — Слушай, — насторожился Пономаренко, — а почему ты про это спрашиваешь? Неужели уже успела в Исмаилова втрескаться?
      — С чего ты взял? — вздрогнула Люда.
      — С того! У нас все девчонки от Сеймура в отпаде! Только имей в виду, Людка, что он ненавидит весь ваш женский пол скопом. Не знаю, кто уж его так довел, может, кстати, и Элеонора, а только… и не рассчитывай, понятно?
      — Ничего я и не рассчитываю… Не говори глупостей! А спросила я для того, чтобы предупредить!
      — О чем? — Вова упер свои мощные руки в крутые бока и стал похож на великана Горыню с обложки Людиной детской книжки русских народных сказок.
      — О том, что если ты вдруг захочешь взаимности от девочки, которая тебе понравится, то… Тоже, знаешь, не рассчитывай!
      — Это почему же?
      — Все потому же! Худеть надо — вот почему! Сам же сказал, что все ваши девчонки от Сеймура в отпаде. Вот и представь: из такого, как ты, пятерых Исмаиловых можно сделать!
      — Неужели вы все такие? — с презрением процедил Пономаренко и опять запихнулся в кресло.
      — Какие?
      — Такие! Вам только красавчиков подавай, чтобы глазки, бровки, щечки! А настоящие мужчины вам, значит, не интересны?
      — Настоящие мужчины — они тоже других размеров!
      — Да? А как же штангисты? Метатели молота?
      — По-моему, ты не штангист и не метатель! Ты бы еще борцов сумо вспомнил! Среди них ты, пожалуй, и затерялся бы.
      — Ладно, Людмила! Я думаю, будет и на моей улице праздник! — обиженно пробурчал Пономаренко. — Я думаю, найдется такая, которая не посмотрит…
      — Я тебе, Вовка, от души желаю, чтобы нашлась, но все-таки… на твоем месте… Подстраховалась бы!
      Поскольку разговор таким образом перетек в мирное русло, Пономаренко спросил:
      — Люд, а вас заставляют стихи с рассказами писать на школьную олимпиаду по русскому или не пристают, поскольку вы все крутые математики?
      — Еще как пристают! Сегодня наша Юлия пол-урока трещала о том, что мы должны гармонично развиваться, что должны не только примеры решать, а еще и приобщаться к великому и вечному.
      — Ну и как?
      — Что как?
      — Ну… будешь приобщаться?
      — Издеваешься, да? Я же без тебя ни одного сочинения не написала!
      — А на уроке?
      — На уроках, конечно, приходилось, но больше «трояка» я никогда не получала.
      — Значит, не будешь?
      Люда отрицательно покачала головой:
      — Нет, мне совершенно неинтересно рассуждать на тему «Фамусовское общество» или, к примеру, почему Софья влюбилась в Молчалина.
      — Неужели у тебя нет на этот счет собственного мнения?
      — Откуда оно у меня может быть, если я не жила в этом ископаемом фамусовском обществе! Сейчас уже какой век? Двадцать первый! А пересказывать на пяти страницах, что на этот счет написано в учебнике или что думает наша литераторша, — честное слово, скучно и времени жалко!
      — Да я не про это… Я про Софью с Молчалиным… Ну, почему она в него влюбилась, как ты думаешь?
      — Думаю, что у нее выбора не было. Она же в четырех стенах сидела: школу не посещала, на дискотеки не ходила, в подъездах не тусовалась…
      — Скажешь тоже! — не согласился с ней Пономаренко. — Балы небось покруче дискотек были!
      — А ты вспомни, какие на балу у Фамусова «уроды с того света» собирались! И потом, балы, наверно, не часто случались. А Молчалин — единственный из молодых в окружении Софьи и постоянно рядом. В кого же ей еще было влюбляться?
      — Я вот тоже постоянно с тобой рядом, между прочим, — заметил Вова и очень выразительно посмотрел на друга детства, — и тоже молодой! Чего же ты в меня не влюбляешься?
      — Софья с Молчалиным в одной коляске не ездила. Он ей на новенького, понял?
      — Ну… допустим… Убедила про Молчалина. А как остальные ваши? Будут участвовать в олимпиаде?
      — Не знаю. Девчонки вроде вдохновились стихами про любовь. Может, чего и напишут. А парни — вряд ли. Хотя… кто его знает… Я с ними не очень общаюсь… Только с Кондратюком, да и то из-за игры.
      — Ну и как игра? Движется?
      — Движется! Сейчас буду переход на третий уровень разрабатывать, а Владик должен над всяческими препятствиями подумать.
      — Ишь ты — Владик! — передразнил ее Пономаренко. — Это у тебя такие с ним близкие отношения, что он для тебя уже и Владик?
      — Дурак ты, Вовка! У него просто имя такое!
      — Меня почему-то ты Вовиком никогда не называла!
      — Тоже мне Вовик нашелся — в сто килограммов!
      — Да твой Владик не меньше весит!
      — Он просто высокий.
      — Я, знаешь ли, тоже не низкий!
      — Все, Вовик, — Люда с издевкой произнесла уменьшительно имя Пономаренко, — ты мне надоел! Брысь отсюда! У меня дел по горло!
      — Смотри, пробросаешься мной! Кто тебе сочинения писать будет? Не Владик же! От него, кроме иксов с игреками, ничего не дождешься!
      — Куда ты от меня денешься! — рассмеялась Люда. — Сегодня же вечером с химией приползешь!
      — А можно? — сразу сменил тон Пономаренко.
      — Если сейчас же не уберешься, то будет нельзя, поскольку я не успею!
      — Понял! Не дурак! — Вова поднял вверх руки с растопыренными толстыми пальцами, с трудом вытащил себя из кресла и отправился восвояси.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.