так что тут уж взятки гладки, и в заключение обратится к владельцам машин с просьбой, чтобы они, пока в столице ведется весенняя уборка улиц, следили за объявлениями, появляющимися на стоянке, газета постарается вставить в материал предполагаемую величину денежной суммы, которую коммуна рассчитывает получить в виде штрафов за эвакуацию брошенных машин, и тут речь гарантированно пойдет о миллионах, а миллион — это тысяча тысяч, а несколько миллионов — это энные тысячи тысяч, и единственный результат, которого я добьюсь, если напишу такую заметку, будет состоять в том. что я сам напрошусь на лишние расходы, причем, как уже сказано, в третий раз подряд за последние три года. на самом деле в надомной работе нет никакой выгоды. Ты, правда, сам распределяешь свое время, это действительно так, но зато ты один, один-одинешенек, и машину твою раз в год утаскивают на штрафную площадку, и тебе никак не удается получить денег по больничному ил оплаченный отпуск и всякое такое, и всюду валяются чайные пакетики. Но тем не менее я в общем доволен своим существованием. Я принимаю жизнь такой, как она сложилась. В ней есть свой привычный ясный и обозримый порядок. На смену одной брошюре приходит другая, и все они сработаны добротно, а кто считает иначе, тот ошибается, и я доволен тем, что есть. Но вот уже несколько недель мне стала сниться вода, и дума: черт знает что, опять надвигаются перемены.

Я звоню в коммунальную контору и получаю подтверждение, что моя машина увезена на штрафную площадку. Пятьсот крон за нарушение правил стоянки и пятьсот за эвакуацию. Это, конечно, несправедливо. Мало того что у тебя без спроса утащили куда-то машину, с тебя за это еще и деньги берут. Сумасшедшая система сумасшедшего мира; получается, что я не могу сейчас же забрать свою машину, придется подождать, пока на мой счет не переведут аванс за новую брошюру. Скорее всего на это уйдет еще день-два. Или даже больше. Эти нахал0ы в банке любят, прежде чем выдать нам наши кровные, подольше помурыжить их у себя. Таким образом они накручивают на них проценты, с одного перевода много, конечно, не накрутишь, но если приплюсовать одно к другому — там ведь тоже все время занимаются сложением, как в начальной школе, — то в сумме набегают хорошие деньги; на всякое такое и существуют банки, но, впрочем, откуда мне знать, я же почти ничего не знаю про банки, да, кстати, раз уж заговорили об этом, и про Финляндию тоже, однако у меня, как у всякого человека, есть на этот счет свои соображения — мыслишки о банчишках, — да и по поводу Финляндии. Но вот о финских банках — нет. Тут я вообще пас.

Пешочком отправляюсь домой из посольства. Решил пройтись через Фрогнер-парк; между прочим, этот парк — какая-то непонятная штука; может быть, потому, что меня смущает такое скопление обнаженных фигур[5], промелькнуло у меня в голове среди мыслей о предстоящей работе. Нужно будет заняться поиском информации о Финляндии. Надо же показать товар лицом. Брошюра должна быть информативной и привлекать внимание. Такой, чтобы ее сразу захотелось взять и унести домой. Чтобы, прочитав ее, каждому захотелось самому побывать в Финляндии. Господи, как много в людях простоты! Они ведь думают, что все будет хорошо, стоит только уехать в другую страну. Если бы я делал брошюру за свой счет, я бы посоветовал всем оставаться дома. Это и дешевле, и результат ничуть не хуже. Но я подрядился настроить их на поездку в Финляндию. Это противно моим убеждениям. Я, как проститутка, работаю на Финляндию. Но ведь надо на что-то жить. Нужно будет сразу начать, решаю я мысленно, писать текст, делать снимки. Можно поехать в Нурмарке, это наверняка сойдет. Мало кто заметит разницу. Вода — это вода, она всюду течет одинаково, где бы ее ни сфотографировали, и деревья во всех странах одинаковы. А тем, кто в состоянии заметить разницу, эта брошюра не понадобится. Они ее и читать не будут.

Домой пришел без сил. За эти полдня я совершенно вымотался. Лег в кровать и проспал почти сутки. Проснулся только на следующее утро.

Когда проснулся, случилось то, что всегда случается со мной по утрам в холодную погоду. Я выхожу из холодной спальни в теплую кухню. В квартире у меня центральное отопление, плата за него входит в стоимость аренды. Поэтому во всех комнатах, кроме спальни, тепла до чертиков. У меня привычка спать в холодном помещении. По мне, чем холоднее, тем лучше. На холоде мозги проясняются чуть ли не до кристальной прозрачности, и с утра мысли бывают особенно ясные. Лучше всего мне работается по утрам, но я всегда забываю закрыть дверь между спальней и кухней. В прихожей я достаю из-под двери газету и, возвращаясь на кухню, на ходу пробегаю глазами первую страницу. Газету я оставляю лежать на столе и голый, выпиваю стакан воды — натощак вливаю стакан воды в голое пузо. У меня такое ощущение, что это полезно для здоровья. Я не могу это объяснить, просто чувствую. Конечно, это также иррационально, как почти все, что мы делаем и в чем убеждены. Затем я принимаю душ. Душ теплый, и я полощусь долго. У меня установлен водогрей с большущим баком. Однажды как-то мне повезло сделать особо удачную брошюру; кажется, для фирмы «Шелл», — сам знаю, согласен, что это сплошная проституция, — но они заплатили уйму денег, и тогда я установил у себя водогрей на пятьсот литров. Это очень много. Можно полоскаться под душем до бесконечности. Я и полощусь. Но когда я наполощусь, газета на столе оказывается мокрой, мокрой насквозь, хоть отжимай. Объясняется это тем, что массы холодного воздуха, хлынувшие из спальни, сталкиваются с теплым воздухом большой комнаты и кухни, от этого возникает узколокализованная область резко пониженного давления как раз над кухонным столом, в течение нескольких минут здесь сверкают молнии и гремит гром, затем проливается дождь, он моросит мелкими, почти невидимыми каплями, но все же это настоящий дождь — H2O, то есть вода, а вода течет и несет перемены. Я почти всегда забываю закрыть эту дверь. И почти каждый день названиваю в «Афтенпостен» с жалобой на мокрую газету. Они меня уже и не слушают. Говорят, что это моя проблема, а я говорю, что неоднократно наблюдал своими глазами, как рассыльный мочится во дворе на газеты, а потом подсовывает их подписчикам. Из всего моего вранья эта ложь — самая нелепая, да они в нее и не верят. Однажды сидевший на телефоне служащий газеты «Афтенпостен» так меня разозлил, что я сам помочился на газету и отправился с ней в издательство. «Вот, понюхайте! — заявил я там. — разве это не моча?» Мне выдали новую газету. Он побоялся со мной связываться. Но ведь не будешь каждый день такое проделывать. Надо приучить себя закрывать дверь в спальню. Надо бы приделать к ней такую штуковину, которая сама закрывает двери. Однако статьи в газете и объявления даже в мокром виде выполняют свою функцию. Я уже приспособился листать газету со всей возможной осторожностью, чтобы не порвать страницы. Это требует определенного навыка, но я справляюсь с такой задачей. А вот что мне нравится во всей этой истории, так это запах, который стоит в воздухе; похоже, без него я уже просто не могу. Пахнет как после грозового ливня. Этот запах напоминает мне о лете и о влюбленности, такой уж я неоригинальный человек. Я вспоминаю время, когда лето было как лето и когда я то и дело влюблялся. Сам не заметил, когда это прошло, знаю только, что очень давно. Неправда, что я не помню, когда это случилось в последний раз, но только в тот раз в этом уже не было ничего светлого и легкого, как обычно бывает, когда ты влюблен, а был тоскливый и ненужный эпизод, связанный с тяжелыми переживаниями. Все легкое и светлое продлилось меньше одного дня, а тяжелое и тоскливое тянулось бесконечно долго. Хватит об этом. Теперь я стараюсь быть сам по себе. Получается неплохо. Мне хорошо наедине с собой, я доволен и чувствую себя молодцом. Если бы только не этот навязчивый сон про воду, мне было бы совсем хорошо, а то все время какое-то физическое беспокойство; текучее мне как-то неприятно, мне больше нравится то, что не течет, что стоит на месте, люблю конкретность твердого тела — то, что можно рассмотреть, потрогать рукой, в чем можно разобраться и понять, что же это такое. Абстракция не по мне: неясно, что с ней делать. Мне подавай конкретность, она для меня живительна, тогда я распускаюсь, расцветаю пышным цветом. Конкретность твердого тела есть, например, в спортивной площадке. Люблю все прочное — взять хотя бы бетон. И очень тяжелое. То, что почти невозможно сдвинуть. Я видел по телевизору как человек сидел в бункере у подножия горы; какие-то люди спустили с вершины лавину, лавина была громадная, но бункер как стоял, так и остался стоять, его завалило снегом, но он остался цел как ни в чем не бывало. Хорошая вещь такой бункер! А во сне я вижу почему-то не бетон и прочные бункеры, а воду, и если честно признаться, то мне неспокойно.

Нас учат любить перемены, приветствовать их появление. Это ненормально, и я этого не понимаю.

А теперь мое дело Финляндия! На всю катушку, отрабатывая деньги. ничего, кроме Финляндии; по крайней мере, пока не получу посольский аванс; тогда заберу машину и поеду куда хочу; просто куда глаза глядят, почему бы себя не побаловать. Покатаюсь немного, а потом, конечно, опять за дело. Сначала нужно разработать стратегический план, ясную и четкую диспозицию, а там уж следовать этому плану, не отклоняясь ни на йоту, ну разве что за исключением того дня, когда я заберу свою машину. Тогда я сделаю себе выходной и покатаюсь. А сейчас я совсем на мели. Буду обходиться тем, то осталось в кухонном шкафу; и не беда, ничего страшного; в шкафу, может быть, полно всякой всячины. Сейчас поглядим! У меня есть чай, есть хрустящие хлебцы, они называются «Васа спорт». Ну и что! Должны же они как-нибудь называться! Честно говоря, я купил их ради того, чтобы произвести впечатление на кассиршу. По части спорта я так себе, а сейчас я просто голоден. Я как бы дал ей сигнал. Есть еще масло и немного сыру и макароны. Хватит, чтобы продержаться. Но по-настоящему мне надо бы сидеть в библиотеке. Книжки о Финляндии и о музыке. Затруднение в том, что у меня взята целая стопка книг, которые давно пора было сдать. Я не могу показываться в библиотеке, пока не расплатился за использование, а расплатиться не могу, так как нет денег. Пока придется изыскивать другие источники информации. Надо посмотреть в «Афтенпостен», вдруг там как раз напечатано что-нибудь подходящее. Газета, как всегда, мокрая, и в ней ни строчки о Финляндии. Возмутительно! Страна, которая является одним из наших ближайших соседей; можно сказать, братский народ, и даже не упоминается в «Афтенпостен»! Что-то же наверняка происходило в Финляндии в последние дни. А нас интересует Борис Беккер, как он носится по всему свету со своим хозяйством — где побывал, там кого-нибудь обрюхатил. Еще пишут о предполагаемом заговоре, нити которого ведут к русской мафии, а может быть, и в Финляндию, — прибавляю я мысленно, хотя в газете об этом прямо не сказано. А надо читать между строк. К этому у меня всегда был талант; в школе никто не мог со мной тягаться. Я так анализировал романы, что учитель слушал меня со слезами на глазах, а выйдя на пенсию, купил себе блок-флейту. В общем, о Борисе Беккере — воз и маленькая тележка, а о Финляндии ни гу-гу. Бред какой-то! Зато узнал, что в Шёлюсте проводится ярмарка «Мир туризма». «Подходит для начала, чтобы войти в тему, — подумал я. — С чего-то ведь надо начинать». Я решил, не откладывая, пойти туда прямо сейчас — время не ждет. Прогуляюсь пешком. Полезно для здоровья, и платить не надо. С мешочком, в котором лежит сэндвич из двух кусков «Васа спорт» с прокладкой из сыра, я отправился в путь, и тут в конце улицы Карла-Юхана меня останавливает какая-то девушка и спрашивает, не могу ли я уделить ей пять минут и не соглашусь ли я принять участие в опросе, проводимом с целью изучения потребительского спроса. Я отнесся к этому предложению скептически, но тут она поманила меня обещанием, что в награду за беспокойство я получу билетик экспресс-лотереи, и я согласился. Заходим в какой-то дом, поднимаемся наверх, садимся. Заправлялся ли я бензином в течение прошедшей недели? Вот, оказывается, что ее интересует. Странный вопрос, подумал я. Кому какая радость в том, чтобы это знать? ответ — отрицательный. Впрочем, сегодня я, может быть, как раз бы и поехал на заправку, если бы мою машину не утащили на штрафную площадку. В третий раз подряд каждый год увозят в одно и то же время, можете себе представить? Девушка говорит, что очень хорошо понимает, как это обидно. А где я заправляюсь? Там, где подешевле, говорю. Она улыбается. Именно это она и хотела услышать, я выбрал самый правильный ответ, потому что сейчас как раз организуется новая сеть дешевых заправок, и она показывает мне картинки с изображением различных архитектурных и цветовых решений будущих заправочных станций. Предлагается два варианта — один в зеленом цвете. другой в каком-то из оттенков красного. Вот два альтернативных решения, а от меня требуется сказать, какие ассоциации вызывают эти образы. Дайте подумать! Зеленый цвет. Ну это, конечно, цвет природы, это же весна, и влюбленность, и молодость. Возможности. Зеленый — это цвет возможностей. И это — Финляндия. Финляндия — зеленая, мгновенно делаю я мысленную заметку на память, затем продолжаю развивать цепочку ассоциаций. Зеленый цвет — это ты просыпаешься летом на рассвете и выходишь из дома, чтобы искупаться, полотенце через плечо, вокруг пташки, и все поют, поют, и вся семья тут в сборе — и мертвые, и живые, если только такое возможно; впрочем, отчего же невозможно, ведь это же мои ассоциации, — и все ждут меня у озера, я завтракаю, на завтрак — хлеб с молоком, яйцо, и купаюсь, впрочем нет — не купаюсь. только не вода! Вода — течет. Нет, этого лучше не надо, это вы выбросьте, говорю я. А так зеленый — замечательный цвет, лучше трудно найти, так что зеленый — это хороший выбор. Девушка записывает. Теперь это, красный. Он хуже. Здесь даже не просто красный цвет, а с каким-то оранжевым оттенком, он раздражает, это цвет пламени, я вижу пожар. дешевая заправка горит, люди мечутся в панике, что-то взрывается, я читаю об этом в газете, газета — мокрая, а вода — это перемены, так что отбросьте это, отбросьте красное. Пускай заправочная станция будет зеленой! Вы уж постарайтесь, ради бога, чтобы ее покрасили в зеленый цвет! Я горячо пожимаю девушке руку, а она дает мне билетик экспресс-лотереи и говорит, что закончила опрос, я могу идти.

У меня нет монетки, чтобы поскрести билетик. Передо мной дилемма. Попросить, что ли, монетку у кого-то из прохожих или поскрести чем-нибудь другим? Получается, нет денег — нет и выигрыша. Бред какой-то! Уловка 22! Просто бред! И ногти у меня слишком короткие, я их стригу несколько раз в неделю, растут, проклятые, как на дрожжах, растут как у святого покойника, скоро так вырастут, что в пору канонизировать, ногти у меня аккуратные, приятно посмотреть, но непригодны для практического использования. Я иду по улице, глядя под ноги. Люди ведь так небрежны в обращении с деньгами! Я почти что уверен, что где-нибудь наткнусь на валяющуюся монетку. Поскрести билет можно и попозже, спешить некуда, пускай полежит у меня в кармане. Лотерейный билет с нетронутым защитным слоем ценишь на вес золота. Это как получить письмо из Америки, пока оно лежит нераспечатанное. Я слыхал, что в Стокгольме на письменном столе Стриндберга лежит такое нераспечатанное письмо. Он не успел вскрыть его перед смертью, а потом его так и оставили. Не пойму, нравится мне это или нет. все-таки это какая-то мифомания. Интересно, что написано в этом невскрытом письме? Музейщики хотят, чтобы мы об этом думали, ночами не спали, гадая, что там может быть, но меня это как-то не волнует. Плевать я хотел, что там написано. Мне и без того есть, о чем подумать. К примеру, о Финляндии.

А ведь за вход на туристическую ярмарку нужно заплатить деньги. Неожиданность? Наверное, нет, но меня раздражает. Извольте выложить 80 крон. Многовато. Но я ведь хитрый лис, поэтому я захожу в помещение через выходную дверь и тут подбираю брошенную кем-то гостевую карточку, пришпиливаю ее на куртку и спокойно захожу с уверенным видом. И вот я на туристической ярмарке.

Ярмарка непомерно велика. Тут сотни стендов. Они занимают несколько этажей. Какая расточительная трата денег и времени! Кстати, это хорошая тема для иронического и изящного читательского письма, когда (и если) я надумаю его написать. «Для чего нам такое количество стран?» — задал бы я риторический вопрос. Шести или семи хватило бы надолго. Одной из этих стран обязательно должна быть Финляндия, ну и еще пять или шесть. «Люди слишком много путешествуют», — сказал бы я в письме. Такое письмо спровоцировало бы многих читателей на возражения; провокационное письмо — это было бы здорово. Я заявил бы, что путешествовать вредно. Не только для окружающей среды, но и для психики. Мы делаемся тревожными. Бесформенными и текучими, как вода. И мы меняемся, а вместе с тем меняется общество. Все к тому идет. Уже пришло. Я замечаю это здесь у нас. Люди носятся, носятся туда-сюда, и все им мало, нужны все новые страны, а в глазах все больше тревожного блеска, они собирают информацию — «инфо», как это теперь называется, — подхватили что-то о Китае: путевка в Пекин туда и обратно за три тысячи крон — это недорого, согласен, но в таком случае надо ехать не позже мая, и вот, пока ты там слоняешься, упиваясь новыми впечатлениями, тебя вдруг невзначай возьми да занеси нелегкая на площадь Небесного Покоя, и, пока ты там щелкаешь фотоаппаратом, к тебе, откуда ни возьмись, подходит симпатичный член Фалун гоя, чего доброго еще и наделенный мощной харизмой, и завербовывает тебя в свои ряды, и ты, хлоп, и поджег себя и вот уже горишь, а сам небось забыл купить соответствующую страховку, и СМИ уже тут как тут, и полиция, и пошло столпотворение, начались изменения! Неужели не жалко тратить на это время? Да и кому это вообще надо? Потом кое-что о Бразилии, об Исландии, о Сулавеси — это такой большой остров в Индонезии, и там совершенно уникальный животный и растительный мир, потому что этот остров образовался от столкновения двух островов, и когда животные и растения немного оправились от первого потрясения и перезнакомились между собой, они взялись за дело соединенными силами и ну давай спариваться при всяком удобном случае, и разыгралась такая эволюция, что только держись, в результате образовались удивительные, сказочные виды — такие, как, например, райские птицы, а это и впрямь нечто удивительное, сказочное; говорят, настолько удивительное и сказочное, что смотришь и не веришь своим глазам; поэтому непременно надо туда съездить; надо, потому что это что-то особенное и потому что оно вот-вот исчезнет из-за того, что индонезийцы сжигают леса, так что ради туристов (ради нас с тобой) необходимо убедить циничных землевладельцев и политиков, что они владеют уникальным сокровищем, и нельзя допустить, чтобы оно уплыло и сгорело, его надо во что бы то ни стало сохранить, и за это взялись (подумать только) Венгрия и даже германия, ведь Германия — это вам теперь уже не фашисты и сосиски, такое представление давным-давно отошло в прошлое, Германия давно его переросла, и вот народ ходит и разговаривает с представителями мира туризма в нарядной форменной одежде и разбирает брошюрки, и в моих глазах это черта, которая меня с ними примиряет — брошюры же, как-никак! Нынче стали золотые времена для нашего брата брошюрщика. Люди полюбили информацию и нас, ее производителей. Они любят нас и любят информацию, а я за это люблю их. Я их кормлю информацией, и они помалкивают.

У финского стенда свое лицо, он очень красив. Все в нем выдержано в национальных финских цветах — белом и голубом, за прилавком с брошюрами стоят белокурые женщины в национальных костюмах. Иными словами, брошюры уже существуют. Брошюры, которые должны завлечь норвежских туристов в Финляндию. Они есть, но они недостаточно хороши. Иначе не объяснишь. Люди в посольстве, конечно же, располагают сведениями о том, какие брошюры имеются в продаже, но, прочитав их, они пришли к выводу, что эти брошюры не годятся, и тогда, взяв инициативу в свои руки, они решили создать новую брошюру. Идеальную брошюру о Финляндии. Вот что им нужно. А это значит, что я должен собрать все, что есть, из имеющихся брошюр о Финляндии, прочитать их и создать такую замечательную брошюру, которая будет превосходить все ныне существующие, сама оставаясь непревзойденной. Задача не из простых, но если кто-то и может ее решить, этим человеком, несомненно, буду я. Я набрал с собой целую кипу брошюр. «Гостиницы Финляндии». «Прекрасные и незабываемые впечатления». «Твой город Хельсинки». «Мир мумии-троллей». «Silja Line». И еще одну брошюру, которая просто и незамысловато называется «Финляндия». Запихиваю всю эту информацию в мешок и направляюсь в сторону предполагаемого выхода, но попадаю не туда. Я заблудился в дебрях стендов и стран и никак не могу выбраться из чащобы, я встречаю людей из всех частей света и норвежцев, повсюду норвежцы, и азиаты, и инуиты, индейцы и негры; «негры» теперь нельзя говорить, сам знаю, я об этом читал; столько всего приходится помнить, столько всяких «нужно» и «нельзя»; ну а как же тогда надо говорить, когда хочешь сказать про негра, а назвать его этим словом нельзя? По-моему, «негр» звучит хорошо, в этом нет ничего плохого, я не против того, чтобы дружить с неграми, но у меня таких друзей, у меня вообще почти нет друзей, и я сам задаюсь вопросом, почему так получилось, блуждая по «Миру туризма» среди сплошных путешествий, а путешествия — это возможности, ведь кто же знает заранее, что может случиться, если ты поддашься на уговоры и отправишься в Альпы или в Монголию? Ответ гласит — все, что угодно. Все может случиться, и этого-то мы и хотим: чтобы все пути — открыты, чтобы все могло случиться, люди стремятся к текучему, хотят незнамо чего. Я не таков; как видно, я создан иначе; вероятно, и во мне сидит что-то, что желает воды, изменений, — не знаю, я много чего не знаю. А тут вдруг какой-то швед принимается зазывать меня в Бранес покататься на лыжах. Чистый абсурд! Я живу в Норвегии, в стране, которая занимает абсолютное первенство в том, что касается условий для занятий лыжным спортом. У нас есть и леса, и высокие горы, и снег — уж снега у нас хоть завались! — так что с какой стати я поеду в какой-то там Бранес? Швед говорит мне, что Бранес и Вермланд отвечают всем возможным запросам, но это невольно наводит на мысль, что дела там идут далеко не блестяще, иначе зачем бы им участвовать в этой ярмарке? Если в Бранесе было так уж замечательно, Бранес давно уже кишел бы норвежцами, однако во мне говорит раздражение, я выбит из колеи, в последние дни на меня столько всего навалилось: пропала машина, потом еще эта Финляндия, о которой я почти ничего не знаю, а тут еще я заблудился среди скопища этих стран и народов, в многотысячной толкучке; у меня расшалились нервы, в особенности о себе дают знать живот и горло, и коленки подрагивают и как бы слегка подгибаются, словно во время качки; в конце концов я говорю шведу, что приеду как-нибудь в Бранес, я пожимаю ему руку и даю торжественное обещание, что приеду туда при первой возможности; и тут он обрадовался, по-настоящему обрадовался; обрадовался и давай меня благодарить; так бывает обычно, когда человек получает наглядное подтверждение, что он молодец и не зря старался, по себе знаю. Надо присесть.

Сажусь на стул возле бразильского стенда. Дышу глубоко, всеми ребрами, чтобы собраться, но добиваюсь противоположного эффекта. Мне начинает казаться, что все на меня смотрят, все пришли только для того, чтобы посмотреть на меня, я вся ярмарка устроена Раи меня, что я тут главный герой, она рассказывает обо мне и о моей жизни, вокруг меня все вращается, и всюду расставлены сотни стендов, посвященных различным аспектам моей жизни: моей работе, моему питанию, работе моего мозга, моей одежде, моему автомобилю и моим влюбленностям, минувшим без следа, моим снам и моему отношению к воде и переменам, и народ валит на выставку толпой, чтобы хорошенько усвоить все, что обо мне известно, и обо мне читают лекции, с использованием всех разновидностей СМИ: брошюр и плакатов, — словом, сплошное инфо обо мне. Тысячи людей идут и идут. И транспорт уже не справляется, и городская железная дорога открывает запасные выходы на центральном вокзале, поезда подъезжают один за другим, и никогда еще не было такой посещаемой ярмарки, по крайней мере за все послевоенное время. А ведь неплохо звучит! Очень даже звучит: самая посещаемая ярмарка за весь послевоенный период! Интерес к ней огромен, газеты в полной растерянности: кто бы мог подумать? Ярмарка, посвященная брошюрописателю! Эта мысль невыносима, я задыхаюсь, и тут вдруг сверху падают кислородные маски, а в среднем проходе появляется светящаяся полоса, и я, вопреки всему, что было сказано при отправлении, забираю свой ручной багаж — забираю вместо того, чтобы, как полагается согласно всем правилам, оставить (ведь мне нужна собранная информация — информация о Финляндии), — и, забросив за плечи рюкзак, плетусь к ближайшему запасному выходу и выбираюсь на улицу; я успел в последний момент; едва я вышел, вся ярмарка взрывается у меня за спиной, взлетает на воздух со всеми ее брошюрами, и странами, и путешествиями — просто оттого, что слишком уж много возможностей было собрано там под одной крышей, крыша не могла выдержать такого чудовищного давления и взрыв был неизбежен, теперь она горит, пожар заливают водой, а мы все уже знаем, что такое вода. Куда ни сунься, нигде нет покоя.

Аванс мой все еще не переведен на мой счет, я сижу и разглядываю билетик экспресс-лотереи. Можно бы поскоблить его ножиком, подумал я, но еще не решил, хочу ли я это сделать. Мне не нужно крупного выигрыш; слишком большая сумма, размышляю я, это одно беспокойство, перемены; лотерейный билет, похоже, начинает меня раздражать, потому что заключает в себе возможность, к которой я не хочу быть причастным, и все-таки я не могу заставить себя выбросить эту бумажку. Так уж меня воспитали, что нельзя сорить деньгами, деньги и еду не принято разбрасывать, поэтому я откладываю в сторону билет и берусь за брошюры о Финляндии. Брошюры довольно плохонькие. По-моему, авторы не слишком серьезно отнеслись к своей задаче. Они поверхностно рассказывают о каких-то частностях, упуская картину в целом. Впечатление общих слов и избитых штампов. «Танцуйте всю дорогу в Або» — сказано в брошюре о Silja Line, «Совершите путешествие в другой мир» или «Побалуй себя туристской поездкой на теплоходе». А брошюра с незамысловатым названием «Финляндия» толкует о «царстве цвета» и «свободе выбора». Неубедительно! Разумеется, в Финляндии у тебя будет свобода выбора. Ты сам можешь выбирать, погулять ли в лесу или пойти купаться в озере. А то как же! И «веселым отдыхом для всей семьи» нынче никого не заманишь. Этого раньше было достаточно, а теперь люди привередливее, им подавай точную информацию в сочетании с объективной интонацией того или иного рассказчика, которая своей новизной и неожиданностью позволит им забыть о том, что они читают просто брошюру. В этом деле я такой мастер, что немногие могут со мной сравниться. У меня есть шанс стать основоположником новой школы. Наверное, будь у меня больше друзей и контактов, я бы и стал основоположником. так мне кажется. Возможно, я ошибаюсь. «Веселый отдых для всей семьи»! Это трогательно в своей наивности. Какая там семья! В наше время почти не осталось семей в традиционном понимании. В наши дни семья состоять из двух и более гомосексуальных личностей с приемными или рожденными в результате искусственного оплодотворения детьми или из супругов с таким сложным прошлым, что у их детей оказывается несколько отцов и матерей, и детки считают, что так и надо — иначе просто не бывает. Об этом должен постоянно помнить автор, когда он пишет брошюру, а то сядешь в такую лужу, что и не выберешься; различия в структуре семьи определяют выбор той или иной коммуникативной установки, да и что значит «веселый отдых» в наше время? Может быть, это вообще потеряло какой бы то ни было смысл? все это надо учитывать, принимаясь за такое дело, как создание идеальной брошюры о Финляндии, брошюры — матери всех брошюр, которую люди должны не просто пролистать в автобусе, а прочитать в кресле, чтобы потом поставить ее на полку рядом с классиками, рядом с Гамсуном и Толстым, а то и вовсе рядом с Сервантесом или, представьте себе, рядом с Данте. С чего же мне начать? Я говорю себе, что надо начинать сегодня же, прямо сейчас, я должен придумать начало, откладывать некуда, Финляндия — вот она, она развивается и растет, как все страны и все народы, и я должен уловить это развитие, обрисовать его так, чтобы у читателей захватило дух, чтобы они всему поверили и бросились бы заказывать билеты для себя и всей семьи, чтобы им не терпелось поскорее попасть в Финляндию, а начало — это всегда самое трудное, труднее всего написать первое предложение, задать тон, заинтересовать читателя. Загадочная Финляндия. Пожалуй, что-то в этом есть или нет? Может быть, отсюда идти? От окутанной мифом Финляндии, чья тайна на протяжении многих поколений притягивала норвежцев, которые сознательно и бессознательно испытывали на себе ее действие. Финляндия постоянно присутствовала в глубине наших мыслей, хотим мы того или не хотим. Так в чем же заключается тайна Финляндии, которая не дает нам покоя? Вот увлекательное вступление.

Начнем с музыки, так я написал, перечел написанное и увидел, что это хорошо. итак, музыка. Загадки страны всегда можно разгадывать, разобравшись в ее музыке. Утверждение смелое, но, к счастью, трудно поддающееся опровержению. Надо пойти в библиотеку, и, как назло, нету денег! Мне необходима карта Финляндии и парочка дисков Сибелиуса, может быть, еще что-нибудь, все равно я спишу это потом при подаче декларации, точно так же, как сторожа на автомобильной стоянке списывают расходы на обувь — списал, и вся недолга, а то как бы вы думали! но раз денег нет, то ничего и не купишь. Перед тем как идти, позвоню-ка я в Норвежское радиовещание, в редакцию классической музыки, и попрошу их сыграть что-нибудь из Сибелиуса, что-нибудь очень-очень репрезентативное; они небось знают, что надо выбрать, это же их специальность, у них все мысли только этим и заняты, как у меня брошюрами. Сибелиус наверняка краеугольный камень для редакции классической музыки, рассуждаю я мысленно. Сибелиуса они готовы играть без конца. Без конца и без края.

Я надеваю темные очки и широкий шарф, чтобы в библиотеке меня не узнали, а то поднимут шум, что я книги не сдал и штраф не заплатил; библиотекари — очень несговорчивая публика; ни за что бы, кажется, не подумал, но между тем это так, библиотекари бьются насмерть, пока не прольется кровь; всю жизнь проводя среди книг, они соскучились по настоящему и поэтому жаждут крови; я не против, но только пусть это будет не моя кровь, а сегодня они как раз нацелятся на меня, потому что я собираюсь украсть компакт-диск, сделаю вид, будто хочу его здесь прослушать, а сам украду, но это ведь ради доброго дела, когда-нибудь я его, может быть, даже верну, как знать.