С. Г. ЛОЗИНСКИЙ
      История папства
      Содержание
      Глава первая. Возникновение папства
      Глава вторая. Образование Папского государства (VI-VIII вв.)
      Глава третья. Внутренняя и внешняя политика папства в VIII - начале IX в.
      Глава четвертая. Зависимость папства от римских феодалов и германских
      императоров (IX-XI вв.)
      Глава пятая. Борьба за "реформу" церкви
      Глава шестая. Возвышение папства в XII-XIII вв
      Глава седьмая. Папство в плену у Франции
      Глава восьмая. Возвращение пап в Рим и Великий раскол
      Глава девятая. Папство в эпоху возрождения
      Глава десятая. Реформация в Западной Европе
      Глава одиннадцатая. Контрреформация. XVI-XVII вв
      Глава двенадцатая. Внешняя политика папства в конце XVI - первой
      половине XVII в
      Глава тринадцатая. Папство в период от Вестфальского мира до буржуазной
      революции XVIII в. во Франции
      Глава четырнадцатая. Папство и католицизм в период домонополистического
      капитализма (1789-1870)
      Глава первая. Возникновение папства
      I
      Xристианство в I в. н. э. не знало церковной организации, должностных лиц, культа, клира, догматов; вместо института священства были пророки, учители, апостолы, проповедники, выходившие из рядовой массы верующих и, как считалось, обладавшие харизмой, т. е. способностью, "даруемой духом", пророчествовать, учительствовать, совершать чудеса, исцелять и т. д. Любой христианин мог называть себя харизматиком и заниматься учительством-пророчеством; если он имел достаточное число приверженцев, то фактически зачастую руководил делами общины.
      О деятельном участии в общинных делах пророков-учителей говорится в "Пастыре" Гермы1, относящемся к середине II в. С течением времени, в особенности со второй половины II в., руководство общинами сосредоточивается, однако, все более в руках пресвитеров - старейших членов общины по возрасту либо по времени их вступления в общину. Руководство это носило в значительной степени хозяйственный характер и на первых порах было связано с совместными трапезами христиан, с так называемыми агапами, вечерями любви. Обслуживались члены общин во время этих трапез диаконами, а по мере роста общин, необходимости накопления для них денег и увеличения запасов для трапез появились кладовщики, кассиры и надзиратели-епископы. Последними становились обычно старейшие, наиболее зажиточные члены общины, которые отвечали за сохранность денег и припасов, необходимых для совместных трапез.
      Епископы, игравшие роль в общине не в силу своего "пророческого дара", а вследствие своей зажиточности и степенности, внесли новое начало в христианскую общину, вызывавшее естественное недовольство харизматиков, этих первых учителей христианства, в огромном большинстве случаев вербовавшихся в течение 100-150 лет из городской бедноты, рабов, вольноотпущенников, разоренных ремесленников, полупролетариев.
      Зажиточные элементы каждой общины стремились прежде всего оттеснить пророков-учителей, не поддававшихся ни надзору, ни регламентации, и передать полноту власти епископам. Так возникла церковная организация с епископом во главе. Его задачей было в первую очередь положить конец пророчествам, содержавшим нападки на богачей, предсказывавшим неизбежную гибель старого греховного мира и близкое торжество царства божьего. Эти пророчества с их чаяниями, надеждами, проклятиями и ненавистью особенно ярко выражены в "Апокалипсисе" Иоанна, написанном в 68-69 гг. н. э. в фантастической форме "видений"2.
      Несмотря на непримиримую ненависть к "вавилонской блуднице" (Риму) и к господствующим в мире "злу и несправедливости", эти пророчества звали не к борьбе, а лишь к "духовному освобождению" от земной юдоли страданий. Близкого "царства Христа" они ждали не от боевого выступления своих приверженцев, а от грядущего чуда, верили в то, что небесное возмездие каждому воздаст по его заслугам. "Горе вам, богатые! ибо вы уже получили свое утешение. Горе вам, пресыщенные ныне! ибо взалчете" (Лука, VI, 24-25); "удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в царствие божие" (Марк, X, 25).
      Этот демократический революционный дух обездоленных, бесправных, угнетенных и порабощенных масс мировой державы не сопровождался уже теперь революционными подвигами и действиями, так как рабовладельческий и давно уже разлагавшийся Рим не знал подлинно революционного класса. Римский "пролетариат" жил за счет общественных и частных щедрот и представлял собою босяцкую, люмпен-пролетарскую массу с противоречивыми зачастую интересами. Вот почему идеи первоначального христианства, хотя и делали его "одним из революционнейших элементов в духовной истории человечества"3, оказались совершенно непригодными для переустройства мира в интересах народных масс.
      Вскоре начинается процесс приспособления христианства к интересам господствующего класса империи. Зажиточные слои общества, принимавшие во все большем числе новую религию, энергично вытравляли "анархические и индивидуалистические бредни" ранних последователей христианства. Верующим внушалось, что епископ обладает унаследованной от апостолов "благодатью божьей", что он один ею распоряжается и что он - опора церкви. Эта новая идея отчетливо звучит уже у "апостольских мужей". Игнатий Богоносец4провозглашает, что "нет церкви без епископата". Церковь сменила пророческое учение о ненависти к богатым и угнетателям проповедью о непротивлении злу и любви к врагам; она уничтожила представление о равенстве людей, господина и раба, провела резкую грань между клиром и мирянами, устранила братские отношения внутри общины и отменила совместные трапезы. Христианство перестало отпугивать правящие круги империи. К тому же характер организации христианских общин, требование слепой покорности, угроза тяжких наказаний за ересь - все это делало новую религию удобным орудием для государства, которое в союзе с епископатом, могло распоряжаться христовым "стадом" в интересах еще большего закрепощения и угнетения народных масс.
      Епископы стали бесконтрольно распоряжаться имуществом общины и даже сумели использовать "языческие" представления и законы о "божественной собственности". Согласно действовавшим в дохристианской Римской империи законам, боги имели право приобретать всякого рода имущество, достававшееся им в силу дарений, завещаний и т. д. Принадлежащее "богу" имущество считалось священным, не могло становиться предметом извлечения выгоды, и отчуждение его обставлялось рядом формальностей, сильно ограничивавших владетельные права "бога". В некоторых местах "боги" получали привилегию более или менее свободно распоряжаться своим имуществом. Так обстояло дело в Галлии, в Северной Африке. Фактически, разумеется, в качестве юридического лица, представлявшего интересы того или иного бога, выступали жрецы. По мере того как изменялись представления о богах, менялось и представление о "божеской собственности": она делалась в качестве предмета, служившего культу, принадлежностью той ассоциации, которая содержала за свой счет культовое учреждение и которая приобретала все права юридического лица.
      Аналогичное представление о собственности "бога" было перенесено и на христианское церковное имущество. Так, например, когда антиохийский епископ Павел Самосатский, удаленный со своего поста, отказался в 272 г. передать своему преемнику церковь со всем ее имуществом и жители Ан-тиохии принесли на него жалобу императору Аврелиану, император, как сообщает церковный историк Евсевий, постановил, что имущество должно быть передано тем, кого епископы Италии, в частности римский епископ, считают христианской общиной (Евсевий, VII, 30, 19). Но для епископов понятие "христианская община" или "христианская совокупность" давно ушло в область прошлого. Вместо общины налицо был самодержавный епископ, который неограниченно распоряжался всем церковным имуществом. В его руках находилась общинная касса.
      По мере роста отдельных общин епископы окружали себя разными должностными лицами, в круг обязанностей которых входила и проповедническая деятельность, наряду с работой по улаживанию финансовых, судебных, полицейских и иных вопросов. Будучи главой всей общины, епископ взял на себя роль наставника в вероучении.
      Постепенно епископское понимание вероучения выкристаллизовалось, и определенные догматы веры стали обязательными для всей массы прихожан, и никто из общины, все чаще и чаще сравниваемой со стадом овец, не смел выступать против епископа - пастыря (pastor), невозбранно стригущего свою покорную паству.
      Эта эволюция сказалась и в слове "церковь" (ecclesia), под которым сначала понималась община, совокупность христиан, а затем определенное учреждение. Имущество церкви из рук общины перешло в руки учреждения вернее, того епископа, который стоял во главе этого учреждения и "представлял интересы бога". Церковное имущество принадлежало епископу не как частному лицу, а как "божьему представителю": он не имел права передавать его по наследству, и после его смерти оно переходило к его преемнику по епископской кафедре, а не к частному лицу, сыну или родственнику епископа.
      Получив право приобретения как движимого, так и недвижимого имущества, церковь или, вернее, епископы широко пользовались этим правом, и уже в IV в. светская власть предупреждала, что будут приняты меры против тех представителей церкви, которые эксплуатируют для своей выгоды "религиозные чувства мужчин и слабости женщин". Согласно этому предупреждению, в 370 г. лицам духовного звания было запрещено получать дома сирот и вдов, и все завещания и дарения, сделанные вдовами и женщинами при деятельном участии и увещевании представителей духовенства, объявлялись недействительными. Через 20 лет император Феодосий I усилил это запрещение и резко осудил всякое его нарушение как благочестивый обман и хитроумный обход запретительного закона.
      Однако эти декреты не имели практического значения: императорская власть была слаба, и с нею мало считались; кроме того, закон говорил не о церкви вообще, а об отдельных ее представителях, и потому запрещение толковалось в очень ограниченном смысле. В 455 г. были отменены даже и эти мало соблюдавшиеся ограничения, и церковь смогла свободно приобретать движимость и недвижимость. Она получила от правительства значительную часть того огромного имущества, которым раньше "владели" языческие боги. По мере увеличения христианских общин росло и богатство отдельных епископских церквей, в силу чего церковь сделалась могущественным земельным собственником. Из всех епископств наиболее богатым стало римское.
      Столица огромного государства - Рим - еще до императорского периода представляла собою "осколок вселенной", торговый центр, стягивавший и людей, и товары, и идеи, а также множество религий и еще большее количество самых разнообразных богов. Победитель - Рим, разумеется, считал своих богов сильнее и могущественнее богов побежденных им народов, но и боги последних не были в глазах римлян лишены определенной мощи. Недаром при осаде неприятельского города римские военачальники стремились склонить на свою сторону покровительствовавших осажденному городу богов и после победы остерегались разрушать их храмы, боясь их мести.
      Было естественно, что и христианская община мировой столицы стремилась придать именно римскому епископу особое значение. Кружево легенд плелось о самом происхождении этой общины. Позднее, примерно с IV в., появилось утверждение, что сам апостол Петр основал римскую общину и был первым ее епископом, а потому римской церкви надлежит считаться главнейшей в христианском мире, а римскому епископу дан примат, т. е. высшее иерархическое положение.
      Против этих притязаний римского епископа выступали более ранние большие восточные общины, в частности Александрии, Иерусалима и Антиохии. Так, Александрийская хроника писала: "В первый год царствования Веспасиана (6979) умер апостол и иерусалимский патриарх Якобус, которого Петр при отъезде в Рим назначил вместо себя епископом Иерусалима". На этом основании возникла легенда, будто Петр основал иерусалимскую общину. Право считаться творением Петра, быть "скалой" (petra - по-гречески означает "скала") церкви и владеть ключами небесного царства оспаривал у Рима с особенным упорством Иерусалим, а позже - г. Пелла, а также общины восточного берега Иордана. Папа Каликст I (217-222) ссылался на евангельский текст (Матфей, XVI, 18-19) как на "доказательство" того, что "князь апостолов" - Петр, в качестве "наместника Христа", построил на "скале" христову церковь и получил "ключи от царства небесного". Каликст и следовавшие за ним епископы Рима (в дальнейшем их стали называть "наместниками бога на земле") доказывали, что им принадлежит первенство не только почетное (primatus honoris), но и юридическое. Последнее выражалось, между прочим, в том, что ключи от всех "семи небес", по их уверению, могут, по усмотрению римского епископа, открывать перед любым смертным царство небесное и люди, даже совершившие самые ужасные преступления, на этом основании могут быть очищены от грехов и впущены прямо в рай. Вместе с легендой о "Петре-скале" распространялась и другая легенда, гласившая, что земля Рима была особенно сильно пропитана кровью мучеников и что среди последних были апостолы Павел и Петр, которые своей смертью сделали "навеки" Рим святейшим городом вселенной.
      Легенда о гибели мифического Петра в царствование Нерона (54-68) гласила, что на Ватиканском холме среди разных языческих могил была якобы найдена через много лет после гибели Петра и его могила. На этом будто бы месте Константин I (306-337) построил базилику в честь обоих апостолов.
      Для Иринея и Киприана5Рим точно так же является "матерью и корнем всей христианской церкви". Римские епископы претендовали на особый титул, который выделял бы их из среды других епископов. Марцеллин (296-304) заимствовал этот титул с Востока и первый из римских епископов стал называть себя папой, греческим словом "pappas" - "отец", "батюшка" - как обычно называют епископа на Востоке. Однако лишь с начала VI в. этим именем назывался один только римский епископ.
      Римский епископ стремился стать "епископом всех епископов", главою всемирной, вселенской католической церкви. В качестве такового он пытался установить во "всем мире" религиозные обряды, церемонии, молитвы, догмы, правила поведения и нравственности, которые в силу разнообразных причин считались римскими епископами наиболее "угодными богу". Так, Виктор I (189-199) настаивал, чтобы христианская пасха не была связана с еврейской. Он угрожал малоазиатским общинам исключением из христианского мира, если они будут праздновать первый день пасхи совместно с евреями 14-го числа месяца нисана, а не в первое воскресенье после этого числа. В целях единого дня начала празднования пасхи он созвал в Риме синод6, на котором присутствовали представители и Запада, и Востока. Защитником "непокорных" восточных общин был Поликрат из Эфеса, ссылавшийся на "великие светочи", похороненные в Азии, и всегда придерживавшиеся празднования пасхи в день 14 нисана. Он, между прочим, указал, что существование "разнообразных обычаев в характере и продолжительности постов" не вызывало никогда ни с чьей стороны осуждения, и было бы несправедливо "отсечь от христианского мира" старейшие малоазиатские общины. Единодушие Востока против Запада, отражавшее наличие социально-экономических противоречий между отдельными частями империи, не дало Виктору I возможности навязать свое решение всему христианскому миру: в течение свыше 100 лет празднование пасхи совершалось разновременно в христианском мире, и Восток продолжал считать 14 нисана первым днем христианской пасхи.
      Более успешной оказалась борьба римского епископа с монархистами, отстаивавшими абсолютное единство бога и отвергавшими идею троицы; одни из монархиан отрицали божественность Христа и видели в нем человека, в котором действовала божественная сила. Этих монархиан называли динамистами (впоследствии - адопцианами); другие монар-хиане видели в Христе бога и признавали его воплощением самого бога-отца. Так как этим учением бог оказывался как бы пониженным в своем ранге, уравненным сыну и, следовательно, пострадавшим, то эта часть монархиан получила название патрипассиан (patris-passio-умаление отца).
      В дни Виктора I в Риме пропагандистом динамистических идей был кожевник Феодот, собиравший вокруг себя, по-видимому, немало последователей. Виктор, придерживавшийся строго, без внесения элементов "от разума", формулы о троице (тринитарной формулы), исключил из римской общины Феодота. Этот шаг, однако, вызвал недовольство среди части духовенства Рима, так как во время борьбы с гностиками7упрощенная формула троичности многих перестала удовлетворять. После смерти Виктора преемником был избран Зеферин (199-217), часть духовенства провела в римские пресвитеры Ипполита. Он противопоставлял тринитарной формуле Виктора и Зеферина идею о соподчинении лиц внутри троицы. Преемник Зеферина Каликст I при своем избрании встретил в лице Ипполита серьезного соперника: часть римского духовенства избрала даже Ипполита в епископы, но большинство стояло за Каликста. Тринитарная формула в духе Виктора I восторжествовала над всеми другими формулировками, так что Ипполит вместе с некоторыми приверженцами очутился в лагере еретиков. Эта победа рим ского епископа была закреплена Каликстом I провозглаше нием формулы крещения, признанной вскоре во всех странах христианского мира. "Таинство крещения" заняло исключительное место в христианской религии. По учению церкви, крещение "есть духовное рождение; вторичное рождение, баня возрождения, воскресение". Евангелие Иоанна приписывало самому Иисусу слова: "Кто не родится свыше, не может увидеть царствия божия". А когда фарисей8из синедриона9Никодим недоуменно вопрошал: "Как может человек родиться, будучи стар? неужели может он в другой раз войти в утробу матери своей и родиться? Иисус отвечал: истинно, истинно говорю тебе, если кто не родится от воды и духа, не может войти в царствие божие" (Ин. 3: 4-5). По-видимому, введение во всеобщее употребление римской крещальной формулы и устройство Каликстом специальной исповедальни, получившей почти такое же широкое применение, послужили основой для создания легенды о Петре, построившем на "скале" свою церковь и ставшем первым епископом Рима. Пользуясь своим "правом" отпущения грехов, Каликст особенно снисходительно относился к священникам и, ссылаясь на то, что в "Ковчеге Ноя рядом находились чистые и нечистые твари", разрешал духовенству и конкубинат10, и многоженство.
      "Мягкость" Каликста в немалой степени способствовала распространению христианства. Многие из отпавших возвращались в лоно церкви, однако становились предметом нападок со стороны строгих блюстителей старины. Их протесты сливались с недовольством еретиков и язычников. "Поток слов, писаний и посланий", хлынувший по адресу Каликста, отчасти и послужил поводом к точному установлению священных книг, содержание которых было объявлено каноническим11. Необходимо было положить конец беспрестанному и произвольному толкованию "божьего слова". До Каликста священной книгой считался лишь Ветхий завет. Новая религия в борьбе с гностицизмом и другими восточными учениями должна была найти опору в другом "завете" столь же священном, как и израильский. В Новый завет были включены четыре евангелия, соборные послания Павла, Петра, Иоанна и другие писания. Новый завет, служа как бы продолжением своего предшественника, считался, подобно ему, "боговдохновенным", а потому все его предписания с конца IV в. так же считались каноническими.
      Письменное закрепление этого нового вероучения, вытесняя устное слово, усиливало в христианской среде роль ученых, в большинстве своем людей из зажиточных элементов, и оттесняла на задний план "нищих духом", т. е. обездоленную массу. По существу, "книга" возобновляла старую борьбу против пророков-энтузиастов, вещателей грядущего царства божьего. В ней заключены были новые по духу, канонизированные тексты: "Рабы, во всем повинуйтесь господам вашим по плоти, не в глазах только служа им, как человеко-угодники, но в простоте сердца, боясь бога" (Послание Павла к колоссянам, 3: 22). "Слуги, со всяким страхом повинуйтесь господам, не только добрым и кротким, но и суровым. Ибо то угодно богу, если кто, помышляя о боге, переносит скорби, страдая несправедливо. Ибо что за похвала, если вы терпите, когда вас бьют за проступки? Но если, делая добро и страдая, терпите, это угодно богу" (Первое послание Петра, 2: 18-20). Так рабство, утверждавшееся с помощью палки в дни господства языческого Рима, теперь, с распространением христианства, было возведено в нравственную обязанность, и раб заковывался в двойные цепи: железные и религиозные, становясь покорным орудием в руках господствующего класса и служившей ему церкви, ставшей теперь уже епископской. Союз государства с церковью означал отныне союз с епископами, которым вынуждена была подчиняться паства.
      II
      Ред.), завернутый в полотно, ты кто таков, любезнейший, и каким образом ты хочешь быть богом - ведь ты же лаешь? А почему этот пятнистый бык из Мемфиса (бог Апис.- Ред.) принимает поклонения, вещает, как оракул, окружен пророками? Об ибисах, обезьянах, козлах и других вещах, куда более смехотворных, мне и говорить-то стыдно - понятия не имею, каким это образом они из Египта попали на небо"; "Мы даже боялись, как бы кто не схватил тебя (Зевса) и не принес в жертву, пока ты был быком или какой-нибудь золотых дел мастер не пустил бы тебя в работу, пока ты был золотым, и не остались бы у нас вместо Зевса ожерелье, браслет и серьга"12.
      Это не были единичные голоса отдельных скептиков. Безверие охватило с I в. до н. э. сравнительно широкие слои римского общества, в особенности его интеллигенцию. Варрон, знаток языческой религии, не без чувства боли и страха начинает свою книгу "Религиозные древности" грозным предупреждением, являющимся в то же время и предсказанием, что в Риме скоро религия погибнет "не от нападения внешнего врага, а от пренебрежения к ней граждан", в особенности высшего общества, на которое обрушатся многочисленные бедствия, неизбежные спутники гибели религии; "крушение религии - факт не только неоспоримый, но и давнишний". Еще Катон утверждал, что два авгура12 без смеха не могут смотреть друг другу в глаза и что эта древняя должность уже давно находится в полном упадке. В театрах и народных собраниях нападки на гадателей всегда встречали шумный успех. Бесчисленные комедии Плавта, в которых плуты, жулики и воры приносили повелителю богов щедрые жертвоприношения за его покровительство их "подвигам", собирали полный театр, и зрители награждали восторженными аплодисментами каждую выходку Плавта по адресу богов. Не был религиозен и Цицерон. В одном из своих последних писем он говорил: "В счастье мы должны презирать смерть; в несчастии мы должны желать ее, потому что после нее не останется ничего". Так мог писать даже не скептик, а лишь неверующий, эпикуреец, смотревший на жизнь как на "молнию между двумя безднами бытия" и руководившийся девизом: "sibi vivere" (живи, пока живется).
      Безверие образованного римского общества в годы зарождения империи сдерживалось социальным, классовым страхом перед плебейской толпой. Описывая тяжелое положение Рима при вступлении Августа во власть, когда народ представлял собою "скопище вольноотпущенников и чужеземцев", Светоний утверждает, что при таком положении дел Август вынужден был прибегнуть к своеобразной поддержке государственного здания - к религии.
      Религия уже давно не удовлетворяла духовных и умственных потребностей образованного общества, однако все более насущной ее задачей было - служить опорой господствовавшему классу для обуздания народного недовольства, народных страстей.
      Плебеи в долгой борьбе, которую они вели за гражданское равенство, видели богов всегда на стороне своих противников, и в религии плебеям отводилось так же мало места, как в правовой области в целом. В течение долгого времени они были лишены права участия в общественном богослужении; им предоставлялась лишь возможность молиться дома, в кругу близких.
      Неудивительно, что плебеи в массе не были особенно привязаны к старой римской религии, служившей их угнетателям. Так притуплялся и выпадал из рук правившего Рима тот божественный меч, который должен был обеспечить ему дальнейшую эксплуатацию широких масс народа.
      Империя сменила республику. Религиозная мешанина из греческих и восточных богов оттеснялась смутным divinitas (верховное существо), местопребывание которого переносилось все чаще с Олимпа на небо.
      Единой огромной державе должен был соответствовать единый всемогущий бог. Соседство множества богов в Риме, который считался не только политическим центром, но и святым городом, подготовляло и практически, и идейно почву для сближения различных богов между собою, для их отождествления и слияния. Естественно было, что Юпитер Капитолийский выдвигался Римом на пост всеблагого, величайшего, всеимперского и всемирного бога. Теряясь между множеством богов и намечавшимся монотеизмом13, римляне зачастую из массы богов выбирали любимцев в количестве одного-двух десятков и им поклонялись. Но выбирать было не так легко, и глава языческой партии в сенате Претекстат поклонялся всем богам мира: боясь могущества каждого из них, он искал расположения сразу всех их вместе, а смутно перед ним проносилась мысль, не представляют ли все боги в сумме, несмотря на свое многообразие, чего-то единого, которое он, подобно Константину I, готов был назвать divinitas (божество). Так сквозь политеизм пробивал себе дорогу монотеизм, который в христианской форме к IV в. охватил значительные народные массы, следовательно, представлял собою силу. Сила эта потеряла свой первоначальный боевой демократический дух, подчинившись епископальной верхушке.
      III
      В 249 г. солдаты в Мезии (ныне Болгария) провозгласили императором полководца Деция. Победой над готами Деций укрепил внешний мир; путем же усиления влияния старой римской религии он стремился упрочить и внутренний. Рост христианского населения, группировавшегося вокруг клира, он считал опасным для Рима. Деций начал борьбу с ним. Все христиане, без различия пола, возраста и положения, должны были принести жертву в честь государственных богов и получить об этом специальное удостоверение (libellus). Христиане, религиозный пыл которых к этому времени уже значительно остыл, вследствие социальной эволюции новой религии, приспособлявшейся к интересам господствующего класса, массами повалили приносить требовавшуюся жертву. Былой энтузиазм первоначальных общин исчез: "продолжительный мир создал дремлющую веру" (Киприан). Послушных императорскому указу называли падшими (lapsi). Среди последних, однако, оказались разные группы: одни принесли жертву с соблюдением всего языческого ритуала; другие "ладанщики" - с опущением многих церемоний, в глазах христиан особенно "одиозных"; третьи, наконец, путем подкупа чиновников ограничивались получением квитанции, не исполнив фактически императорского приказа; их стали называть квитанционными христианами (libellati).
      Вопрос об отношении к падшим вызвал раскол среди духовенства: епископ Фабиан (236-250) колебался, можно ли принять обратно в лоно церкви падших, если они раскаятся; другие стояли за "милосердие", опасаясь ослабления христианских общин; третьи, во главе с епископом Новацианом, боролись против допущения в лоно церкви провинившихся. Деций, который в первую очередь направлял свой удар против "верхушки", арестовал "колеблющегося" Фабиана, который и умер в 250 г. в тюрьме. Во время выборов нового римского епископа боролись между собою "строгие блюстители старины", группировавшиеся вокруг Новациана, и шедшие на уступки в вопросе о падших. Избранным оказался Корнелий, столь же "колеблющийся", как его предшественник Фабиан. Отныне Новациану как "схизматику" (раскольнику) был закрыт путь к дальнейшей деятельности. Его писания выходили под чужим именем, в частности главную его работу "О троице" в IV в. приписывали то Тертуллиану, то Киприану. Продолжатель политики Фабиана подвергся той же участи, что и он: Корнелий был вскоре арестован, выслан императором в Чивитавеккиа, где в 253 г. умер. Избранным оказался опять "колеблющийся" Луций, который, по-видимому, был немедленно арестован, но вскоре снова стал епископом. Через несколько месяцев, 5 марта 254 г., Луций умер. Его преемник Стефан I (254-257) отличался той же прими-римостью к падшим, что и его предшественники. Однако вопрос этот потерял свою остроту с прекращением преследований христиан. Впрочем, они повторялись при императоре Валериане, когда в 258 г. были убиты епископ Сикст II с шестью диаконами во время богослужения в катакомбах. Под впечатлением этой расправы епископская кафедра в течение почти года пустовала, и только в июле 259 г. епископом был избран Дионисий.
      Во второй половине III в. римские епископы сумели использовать эти гонения в интересах усиления своей власти, распространяя среди верующих лживые измышления о "мученической" смерти не только Сикста II, но и его предшественников и преемников. Римский епископ возглавил все епископства Апеннинского полуострова и близлежащих островов. Он присвоил себе право не только отлучать епископов, но и назначать. Вскоре его власть распространилась на значительную часть Галлии и Испании, а также Северной Африки, причем в одной только Италии к концу III в. насчитывалось свыше 160 епископств, составлявших так называемый синодальный союз под контролем главной - римской - церкви (ecclesia principalis).
      Царствование Диоклетиана (284-305) ознаменовалось новым преследованием христиан. Императорская власть нуждалась в едином для всех народов империи объекте поклонения и обоготворения в лице императора. Еще Август объявил умершего Цезаря богом Юлиусом и посвятил ему особый храм с жрецами. Западная часть империи не мирилась с идеей живого богочеловека; и император объявлялся богом лишь после смерти, когда сенат устраивал торжественную консек-рацию (посвящение) и отправлял умершего императора в сонм небожителей.
      Диоклетиан не пожелал ждать смерти, чтобы стать богом, и потребовал, чтобы перед ним падали ниц и чтобы ему при жизни отдавали божеские почести. Бюст императора занял место под орлами легионов, и у алтаря его имени приводили воинов к присяге. Но в римской армии находились люди - и их становилось все больше и больше,- которым их религия запрещала признавать божественность императора и вообще какого-либо бога, кроме одного. Конфликт был неизбежен, и Диоклетиан в 302 г. исключил из армии офицеров и солдат, исповедовавших христианство. Вслед за этим он в 303 г. запретил христианские собрания, приказал разрушать церкви, уничтожать богословские книги и потребовать отречения от христианской религии под страхом лишения гражданских прав. Когда в Сирии и Каппадокии, в ответ на эти меры, начались военные бунты, Диоклетиан приказал арестовать все духовенство и держать его закованным до тех пор, пока заключенные не принесут жертву богам Юпитеру и Геркулесу, воплощением которых считались Диоклетиан и его соправитель Максимиан. Наконец в 304 г. был издан четвертый эдикт, в силу которого все городское христианское население должно было принести богам жертвы под угрозой длительного тюремного наказания, пыток и даже смертной казни.
      Жестокие меры Диоклетиана проводились далеко не везде. В Галлии, например, где цезарем был Констанций Хлор, они фактически не применялись; в Риме было совершено несколько казней, число которых позднейшие легенды чрезвычайно увеличили. Так, были сочинены легенды о мученической гибели трех пап, сменивших один другого: Марцеллина (296-304), Марцелла (308-309) и Евсевия (309-310). Что касается Марцеллина, то известно, что "мучеником" он не был. Даты же понтификатов Марцелла и Евсевия свидетельствуют о том, что они никак не могли быть жертвами "диоклетиановых гонений". Если и верно, что Марцелл и Евсевий были императором Максенцием высланы из Рима, то в этом нельзя видеть акта преследования со стороны "врага христиан". Максенций встречал оппозицию как раз со стороны язычников (в частности, центром агитации против него был сенат и шедшие за ним элементы старой аристократии), ставивших ему в вину "измену" диоклетиановской антихристианской политике. Высылка им двух епископов объяснялась раздорами между группировками христианского населения Рима. Как всегда после преследований, вопрос о падших и о раскаявшихся принимал острый характер, и "снисходительный" епископ делался предметом таких же ожесточенных выпадов со стороны "ревностных и строгих". При таких обстоятельствах "тиран-узурпатор" Максенций прибег к решительной мере - высылке главных зачинщиков столкновений. Это не было актом нетерпимости, а просто мерой общественной безопасности.
      По прошествии почти двух лет, когда страсти несколько улеглись, произошли выборы нового епископа - Мильтиада (311-314).
      30 апреля 311 г. в Никомидии, где начались в 302 г. преследования христиан, был опубликован эдикт о веротерпимости в отношении христианского населения. Обычно этот эдикт называют эдиктом Галерия, хотя его подписали и соправители императора - Константин и Лициний. Акт о веротерпимости предоставлял христианам "снова возможность существовать" и устраивать собрания "без нарушения, однако, общественного спокойствия". Формально и фактически христианство объявлялось "разрешенной религией". В эдикте не говорилось о возвращении конфискованного у христиан имущества, но общая тенденция эдикта была такова, что и в этом отношении делались поблажки христианам. Максенций, например, вернул Мильтиаду конфискованное в Риме имущество, хотя в других частях империи "цезари" и "августы" этого не делали, за исключением Африки, где на имя проконсула Анумена было опубликовано специальное распоряжение Константина.
      Первая подпись на эдикте принадлежала Галерию - вдохновителю антихристианской политики Диоклетиана и ярому противнику христиан, и это свидетельствовало о том, что даже Галерий убедился, что "упрямство и глупость" христиан не могут быть сломлены насилием. "Христиане не служат нашим богам, потому что мы этого им не позволяем",- заявлял престарелый император и нашел выход в эдикте 311 г. Возможно также, что безнадежно больного Галерия толкала на путь веротерпимости мысль, что нет ведь бога, который не мог бы повредить или помочь. Вот почему, говоря о "безумии христиан", он в этом же эдикте просит их "помолиться богу о его здоровье и о благе государства".
      Вскоре после эдикта о веротерпимости политическая обстановка изменилась: Галерий умер, Константин вместе с Лицинием вступил в борьбу с Максенцием и Максимианом. Исход борьбы между Константином и Максенцием решался на западе. Максенций располагал хорошей преторианской армией, составлявшей римский гарнизон. У Константина армия была вдвое меньше. Свое положение он считал тем более серьезным, что ауспиции14были неблагоприятны и гаруспики15были против его похода. Наоборот, Максенцию все благоприятствовало, и он принес богам множество жертв, предвкушая сладость близкой победы. Оба противника не вели антихристианской политики, дорожили христианскими солдатами и считались со все растущей силой христианского населения. Но от Константина боги отворачивались, и он, типичный римлянин своего времени, невольно искал помощи у чужого, но все же, как он полагал, обладающего силой бога. В этот момент стало известно, что мост не выдержал тяжести армии Максенция и что "он вместе с ней погиб в водах Тибра, как некогда фараон в Красном море". Все видели в этом руку какого-то бога. Христиане приписывали "чудесное спасение" Константина своему богу; язычники, провозглашая императора любимцем Аполлона, утверждали, что у него было тайное соглашение с богами. Сенат, в котором язычники имели большинство, воздвиг Константину триумфальную арку с надписью, что император действовал по внушению божества. Все были уверены, что победа Константина дело рук бога, и сам Константин верил в это. Однако за Константином укрепилась репутация защитника христиан: ведь он даже в годину диоклетиановских преследований христиан старался не участвовать в них. Сам Константин стал говорить, что "бог христиан наказывает строго тех, кто оскорбляет его культ, и осыпает благодеяниями тех, кто ему служит". После поражения Лициния, когда Константин остался единственным господином всей империи, он неоднократно повторял эту мысль и иллюстрировал ее личным примером.
      Еще в 313 г. Константин и Лициний опубликовали в Милане "эдикт о веротерпимости", гораздо более широкий, чем эдикт 311 г. В "Миланском эдикте" говорилось: "Мы постановили даровать христианам и всем другим право исповедания той веры, которую они предпочитают, чтобы божество, царящее в небе, было милостиво и благосклонно как к нам, так и к живущим под нашим господством. Нам кажется, что будет хорошо и благоразумно не отказывать никому из наших подданных, христианину или нехристианину, в праве следовать религии, которая ему наиболее подходит. Эту нашу волю мы излагаем письменно, чтобы по устранении всех ограничений, содержавшихся в более раннем указе и являвшихся весьма недобрыми и несообразными с нашей кротостью, это было уничтожено и чтобы отныне каждый христианин мог свободно и беспрепятственно исповедовать свою религию. Видя, что нами дарована христианам полная и неограниченная свобода в содержании религии, твоя светлость поймет, что и другим подданным предоставлена, ради спокойствия нашего времени, такая же свобода, так что каждый имеет право свободно избрать и почитать, что ему угодно". Относительно христиан эдикт специально упомянул, что им немедленно должны быть безвозмездно возвращены церкви, кладбища и вообще все, что у них было отнято. Это относилось не только к казне, но и к частным лицам, которые купили или получили в дар церковное имущество. "Во всем этом твоя светлость должна оказывать содействие обществу христиан... и божественное к ним благоволение, уже нами испытанное в великой степени, пребудет всегда, содействуя нашим успехам и общему благополучию".
      "Миланский эдикт" ликвидировал "тяжелое диоклетиа-ново наследие". Но совершенно новым в указе Константина и Лициния было опущение термина "государственные боги"; мало того, многобожие было фактически устранено; речь шла о "божестве, сидящем на небесном троне", безличном, абстрактном, не о Юпитере, Митре, а о высшем божестве (deus summus). Формально "Миланский эдикт" свидетельствовал о религиозном нейтралитете Константина; однако общая тенденция его явно говорила о сочувствии императора христианству. Стремясь к образованию единого, сильного государства, Константин высоко ценил централизующую силу церкви и считал ее, наравне с войском, бюрократией и законодательством, могущественным фактором в деле создания сильной императорской власти. Выражая благосклонность к христианам, Константин содействовал расширению власти и богатства епископата, крепко державшего паству в своих руках, в частности римского епископа, сделавшегося фактически главою Рима, который со времен Максимиана перестал быть резиденцией императора и вместе с тем утратил значение административного центра империи. Несомненно, что после победы над Максейцием Константин, как суеверный римлянин, начал склоняться на сторону христианского бога, откладывая решительный шаг - крещение - до "последнего часа".
      IV
      В какой мере Константин дорожил государственной ролью церкви, свидетельствует его энергичная борьба с донатиста-ми, угрожавшими расколом церкви. Донатисты (по имени епископа Доната) не признавали карфагенского епископа Цецилиана, так как он был рукоположен епископом, заподозренным в мягком отношении к "падшим". На этой почве возник раскол в Карфагене, угрожавший принять большие размеры. Константин, убеждаясь, что с христианством нельзя не считаться, и видя в единстве церкви залог могущества своей власти, оказывал давление на епископа Мильтиада, требуя, чтобы "донатистская ересь" была ликвидирована. Созывались комиссии и синоды, причем члены их объявлялись прибывшими сюда "по воле набожнейшего императора". Решения собраний носили примиренческий характер, но донатисты, как ярые ревнители "чистоты церкви", остались недовольны и обратились за помощью к Константину. Так как донатисты, считая себя преследуемыми, стали поддерживать крестьянские движения, направленные против крупных землевладельцев, то Константин пошел по пути преследования донатистов, причем Донат не только был отлучен, но и сослан. С другой стороны, император вознаградил послушные ему христианские церкви в Риме, предоставив различные доходы от земель Константиновской базилике (в Латеране) на сумму в 1390 солидов16, крестильнице Fons sanctus (там же) - 10234, церкви св. Петра 3710, церкви св. Павла - 4070, церкви св. Петра и Марцеллина - 3754, другим церквам - 2665 солидов. Доходы эти церкви получали от земель, расположенных в разных частях империи: в Галлии, Египте, на Евфрате и т. д. Отовсюду потекли в Рим драгоценности, восточные пряности, предметы изысканной роскоши, фрукты, овощи, хлеб. Огромные суммы были пожертвованы Константином на строительство дворцов для епископов и церквей; в частности, папа получил Латеранский дворец в качестве резиденции. До этого времени христианское богослужение в Риме происходило в частных домах. Новые огромные храмы как бы подчеркивали признание христианства со стороны язычника - императора.
      В то же время Константин освободил духовенство от государственных повинностей, приравняв его к прочим чиновникам, заявляя в письме к карфагенскому епископу Цецилиану, что эта привилегия дается церкви, признающей в Карфагене своим епископом только его, Цецилиана. Этим Константин не только заключал союз с "алтарем", но и поставил себя в положение судьи в вопросах законности действий и власти епископов и положил начало созданию христианской государственной церкви с ведущей ролью императора (цезарепа-пизм). Церковь в правление епископа Сильвестра (314-335) шла под попечение Константина тем охотнее, чем щедрее раздавались высшим представителям церкви юридические и финансовые, а также всякого рода почетные привилегии; бесцветный Сильвестр без колебаний принимал эти дары, обязывавшие папу к признательности. Позднее (в конце V в.) была создана легенда, что Сильвестр излечил Константина от слепоты в той крестильной церкви, которой император пожертвовал самую значительную земельную ренту.
      Между тем Константин в 324 г. одержал победу над Лицинием, правителем Востока, проводившим, вопреки "Миланскому эдикту", враждебную христианам политику. Эта победа сделала Константина единым правителем всей империи в тот момент, когда в ее восточной половине шла ожесточенная борьба между александрийским пресвитером Арием и епископом Александром. Арий отрицал тождественность, единосущность бога-отца и бога-сына; сын не существовал до рождения, не может быть изначален: творение не может равняться творцу. По существу, Арий стоял на той монархи-анской позиции, которая была уже признана ересью и осуждена. Когда епископ Александр осудил Ария и поддерживавших его 11 диаконов и пресвитеров, Сильвестр не только одобрил это решение, но и известил о нем все еписко-пии Запада. Однако Арий нашел много сторонников на Востоке, притом очень влиятельных, и Константин, опасавшийся, что раскол церкви может вызвать отпадение отдельных частей от империи, отправил в Египет близкого ему епископа Осия для восстановления единства церкви. Осий вместе с епископом Александром выработали специальный термин для определения отношения между богом и сыном - "единосущный" (homousios). Осии удалось убедить Константина в том, что этот термин должен быть признан во всем христианском мире путем провозглашения его вселенским собором.
      Таковы были предпосылки созыва Никейского собора 325 г. и принятия им, по требованию Константина, догмата о троичности бога - "един в трех лицах". Сильвестр играл при этом совершенно незначительную роль. Среди членов собора (более 250) было всего четыре представителя Запада (не считая Осии); Рим послал лишь двух пресвитеров: Виктора и Викентия.
      Так как никейский "символ веры" был продиктован императором, то все христиане обязаны были, под страхом оказаться государственными преступниками, ему повиноваться. После этого значительно усилились религиозные преследования ариан и всех тех, кто не соглашался в точности исповедовать принятую государственной властью формулу. Ариане противопоставляли "единосущности" (homousios) отца и сына их "подобосущность" (homojusios): буква йот, разделявшая сторонников никейского догмата и ариан, стала как бы причиной раскола церкви.
      Однако в Александрии цезарепапизм, сказавшийся на Никейском соборе, вызвал недовольство, так как епископ Афанасий увидел в нем "смертельный удар" церковной независимости, что дало возможность арианам использовать "никейца" Афанасия в борьбе против Константина. Император Константин, который подходил к религии с точки зрения политической, как главной опоре общественного порядка, испугался роста недовольства его политикой и перешел на сторону ариан. Отныне преследованиям стали подвергаться сторонники "свободной и независимой" от государственной власти церкви; ариане же очутились в лагере приверженцев императора. Созвав арианский собор 335 г. в Тире (Финикия), осудивший никейский символ веры и принявший формулу "подобия" сына и отца, Константин получил возможность менять основные положения христианского вероучения по собственному произволу. Сам он считал нужным засвидетельствовать перед всей империей свою приверженность новому символу веры. Перед смертью он принял христианство из рук арианца Евсевия, известного церковного историка, сначала находившегося в ссылке за арианство, а затем ставшего интимным советником императора. При преемниках Константина, когда сразу стало три императора, о всеимперском цезарепапизме не могло быть и речи: западная половина империи с ее двумя императорами поддерживала никейский символ. Восток с сыном Константина - Констанцием II защищал арианство. Задача примирения обеих группировок выпала на долю римского епископа Юлия I (337-352), созвавшего в 343 г. собор в Сердике (ныне София). На этом соборе большинство принадлежало Западу, и естественно, что никейский символ был принят в качестве единственного христианского догмата, арианство же было осуждено и квалифицировано как еретическое учение. Произошел раскол между Западом и Востоком. Сердикский собор постановил, что недовольные епископы могли обращаться с апелляцией к папе Юлию I. Хотя это постановление носило частный характер, последующие папы толковали его как исключительную и навсегда данную собором 343 г. привилегию римскому папе. С этого времени папа стал претендовать на верховенство, на примат, который считался отныне освященным Сердикским собором. Претензия эта, однако, была совершенно неосновательна: решения этого собора могли касаться лишь Запада. Восточные епископы ушли с собора и образовали свой в Филип-пополе, где были вынесены постановления в арианском духе и где о прерогативах римского епископа не могло быть и речи.
      Император Констанций не соглашался на предоставление особых прав главам важнейших епископий. Объявив, "моя воля - вот канон", он отвергал Сердикский собор, так как вождем на нем был епископ Афанасий, борец за "независимость" церкви от императорской власти. При таких обстоятельствах папой стал Либерии (352-366), который получил приказ от императора о созыве в 355 г. собора в Милане. На этом соборе должно было быть стро-жайше осуждено поведение "независимца" Афанасия и тех, кто не согласился бы на репрессии против него. Несколько членов Миланского собора были отправлены в ссылку. Среди них был и Либерии, сосланный во Фракию. Вместо него был избран арианин Феликс II (355-365). Однако, как только Либерии раскаялся и согласился стать послушным орудием императора, ему вернули римскую кафедру, тем более что он и в догматическом отношении обнаружил не меньшую уступчивость. Формула никейцев "единосущ-ность" и противопоставлявшаяся ей "подобосущность" были фактически ликвидированы заявлением Либерия о том, что разуму человеческому недоступно постичь тайну рождения сына и что об этом "ничего не сказано в св. писании". Так восторжествовало "единство" христианской религии, ценой явного нарушения никейского символа веры. "Наступило тяжелое время,- писал Иероним,- когда весь мир исповедовал арианство".
      Тогда-то император Констанций издал указ: "Мы требуем, чтобы сознавшихся в принесении жертв и служении идолам наказывали смертной казнью". Таким образом, от "Миланского эдикта" о веротерпимости и никейского символа веры не осталось ничего, кроме провозглашения "единой христианской религии". С этого момента (за исключением двухлетнего царствования Юлиана Отступника в 361- 363 гг.) язычество стало по всей империи преследоваться с особой жестокостью. В 416 г. язычники были лишены права занимать государственные должности, в 423 г. язычники упоминались так, как будто бы их уже не существовало, в 448 г. было проведено сожжение антихристианских книг, а при Юстиниане I язычникам было запрещено владеть имуществом и была закрыта их философская школа в Афинах (529). Вся деятельность церкви характеризовалась суровейшей нетерпимостью и кровавыми преследованиями.
      Победившее арианство стало распадаться на множество сект. Папа Дамасий, больше рассчитывавший на императора, чем на самого себя, в разрешении бесконечных богословских споров, обратился к императору Феодосию I (379-395). В 381 г. император созвал в Константинополе новый собор, на котором были обсуждены разнообразные символы веры. Император осудил все символы, которыми признавалось разделение троицы, и одобрил только веру в "единосущность". Одобрение это приняло форму императорского указа, нарушение которого влекло за собой самые тяжелые наказания. Те из христиан, кто не разделял взгляда, принятого императором, были объявлены, наравне с язычниками, врагами государства и подлежали строгому наказанию. За пролитую кровь и за массовое разрушение храмов, библиотек и арианских церквей несут ответственность как император Феодосии, так и папа Дамасий, благословлявший деятельность императора, как создателя единой, всеимперской, обязательной, государственной религии. Феодосии создал единую церковь, а Дамасий признал единственно правильным перевод Библии на латинский язык, сделанный Иеронимом (так называемую вульгату), и требовал уничтожения всех других переводов Библии, не совпадавших полностью с переводом его друга и соратника.
      V
      В 401 г. вестготский король Аларих вторгся в Италию и вскоре подошел к Риму. Городом овладела паника. Хотя римскому полководцу Стилихону, вандалу по происхождению, и удалось в 402 г. нанести поражение Алариху, последний тем не менее стал взимать ежегодную дань с Рима в размере 4 тыс. фунтов золота и был даже провозглашен наместником Западной империи. С 408 г. Аларих трижды осаждал Рим и наконец овладел им в 410 г. После ухода Алариха римский папа Иннокентий I (401-417) стал героем дня. Известный христианский поэт Пруденций прославлял папу как спасителя Рима и много сделал для поднятия папского авторитета. Одновременно с Пруденцием Иннокентию курил фимиам и епископ гиппонский (Северная Африка) Августин (350-435), крупнейший церковный авторитет. Фигура Иннокентия I превратилась чуть ли не в героическую. Пользуясь этим, он расширял свою власть и в отношении провинциальных епископов. Буря у берегов Сицилии, поглотившая корабли Алариха и часть его войска, еще более сгустила туман легенд вокруг имени Иннокентия I.
      Славу "спасителя Рима" от грозного предводителя гуннов Аттилы снискал и папа Лев I (440-461). По распространенному впоследствии церковью преданию, он будто бы отправился с посольством во вражеский лагерь после того, как Аттила в 452 г. предал мечу и огню Венецию и Лигурию. Неподалеку от Мантуи произошла якобы встреча между Аттилой и Львом I, вручившим предводителю гуннов многочисленные подарки и уговорившим его уйти из Италии. Впрочем, отказ Аттилы от нападения на Рим мог действительно иметь место, поскольку как раз в это время император Маркиан ударил в тыл армии гуннов. Через несколько лет, в 455 г., папе Льву I, ловкому дипломату, удалось спасти Рим от полчищ вандальского короля Гейзе-риха, угрожавшего городу поголовной резней: за огромный выкуп король согласился "ограничиться" 14-дневным разгромом Рима, оставить в живых его население, не сжигать церкви и не допускать грабежа главных храмов столицы. Имя Льва I стало благословляться во всей Западной империи. Стремясь к усилению папства, Лев I добился от императора Валентиниана III издания декрета о подчинении епископов папскому суду и о придании решениям папы силы закона. Все это способствовало превращению римского епископа в главу церкви на Западе.
      Возвышение папы в качестве защитника государства от внешней опасности шло параллельно падению авторитета римских императоров, быстро чередовавшихся на престоле. Этот период сопровождался усиленной эмиграцией крупных землевладельцев в Византию. Покинутые поместья нередко отдавались папе - "естественному и единому" защитнику западной половины империи. Так росла, вместе с политическим престижем папства, и его материальная база.
      Церковь на Западе еще более окрепла, когда франкский король Хлодвиг (481-511), стремясь привлечь на свою сторону христианское население Галлии в целях создания большого франкского королевства, принял христианство по обряду римской церкви и объявил себя ее защитником. Франкский король щедро одаривал землями высших представителей церкви. Так укреплялся союз алтаря и трона в общих целях подчинения народных масс господствующему классу.
      Рост экономического и политического могущества церкви сопровождался усилением нравственной распущенности духовенства, оправдывавшегося "немощью человеческой природы" перед неодолимой силою греха. Уже в начале V в. монах Пелагий с возмущением отзывался о римском клире и утверждал, что "неодолимого греха" не бывает: если он - дело необходимости, то он не грех; если совершение греха зависит от человеческой воли, его можно избегнуть; человек "сам спасется, как и сам грешит". Пелагий отрицал учение церкви о первородном грехе. Он решительно отвергал идею о переходе греха на потомков Адама. Он видел в грехе лишь сознательный индивидуальный акт, который поэтому не мог быть причиной смерти человека. Лишение греха реальной силы неизбежно вело и к отрицанию "благодати", ниспосылаемой на человека свыше. Учение Пелагия вело к ереси. Это стало очевидным, когда за его распространение взялся честолюбивый патриций Целестий, вскоре вместе с Пелагием бежавший в Карфаген. Резко формулируя положения Пелагия и не скрывая расхождений с учением церкви, Целестий во всеуслышание заявлял: Адам умер бы и в том случае, если бы и не согрешил; его грех есть его личный поступок и не может быть вменен всему человечеству; младенцы рождаются в том состоянии, в каком был до своего падения Адам, и не нуждаются в крещении для вечного блаженства; до Христа и после него были люди безгрешные и грешные; закон ведет в царство небесное так же, как евангелие; как грехопадение не является причиной смерти живущих, так и воскресение Христа не есть причина грядущего воскресения мертвых. Под влиянием Августина шесть тезисов Пелагия - Целестия были в 412 г. Карфагенским собором признаны еретическими, и оба "учителя ереси" бежали на Восток. Привлеченный собором в Лидде в 415 г. к ответственности за то, что он утверждал, будто каждый человек может быть безгрешным. Пелагий был оправдан, но его "дело" было послано папе, которому таким образом было предоставлено последнее слово. Тем самым авторитет папы получал признание не только на Западе, но и на Востоке.
      Римскому епископу, становившемуся фактически и светским правителем, необходимо было сломить претензии на мировое господство Константинополя, этого "выскочки", гордо называвшего себя Новым Римом. Это казалось делом нетрудным, так как Египет, Сирия и Палестина тяготились владычеством Константинополя, и папство, опираясь на византийское монашество и находившееся под его влиянием разоренное городское население и крестьян, могло рассчитывать на создание грозного для Константинополя союза Рима с провинциями Восточной империи, стремившимися к сепаратизму. Недовольство народных масс империи гнетом Константинополя находило свое отражение в религиозной форме, в учении о единой природе (mone physis) Христа, о едином его естестве. Это учение и получило название монофизитства. Оно противостояло учению церкви о двойственной (богочеловеческой) природе Христа.
      Наиболее ранним представителем монофизитства обычно считают лаодикийского епископа Аполлинария (310-390), которому приписывали заявление: "если бы Христос принял естество человека, то он несомненно имел бы и человеческие помыслы; в человеческих же помыслах невозможно не быть греху". Вывод был таков: в Христе есть только божественное естество.
      Прямо противоположную монофизитам позицию занимали ариане, настаивавшие на человеческой природе Христа. Оба эти учения были равно неприемлемы для церкви, которая объявила их еретическими. Церковь обрушилась на еретиков жестокими гонениями. Причиной этих преследований были не столько догматические споры, сколько страх правящих кругов, в том числе церковного руководства, перед волнениями в народных массах империи, выражавших свое недовольство участием в этих еретических движениях.
      Гонениям правящей церкви подверглись также и сторонники низложенного в 431 г. константинопольского патриарха Нестория, развивавшего критику христианской догматики в духе рационалистических идей. Несторий выдвигал положение о "самостоятельно существующей" человеческой природе Христа. Он будто бы говорил: "разве бог имеет мать?.. Нет, Мария родила не божество, потому что рожденное от плоти есть плоть. Сотворение не могло родить творца, а (только) человека, орудие божества". Позднейшие "поправки" Нестория не могли все же спасти его от религиозной опалы, и он умер в 451 г. в далекой ссылке. Несторианство было особенно распространено среди духовенства восточных провинций, главным образом Сирии, Месопотамии и Египта, настроенных сепаратистски по отношению к Константинополю.
      Религиозные распри на Востоке были использованы Римом. В 448 г. к папе Льву I обратился с апелляционной жалобой на константинопольского епископа Флавиана архимандрит Евтихий, лишенный сана за то, что он заявил:
      "Исповедую, что Христос состоит из двух естеств до соединения, а после соединения исповедую одно естество".
      Евтихий, таким образом, отрицал две природы в Христе и являлся еретиком-монофизитом. В 449 г. был созван собор в Эфесе по приказу императора Феодосия II (408- 450). Папа Лев I отправил на имя этого собора специальное послание, в котором осудил Евтихия и председателя собора александрийского епископа Диоскора. Диоскор не допустил оглашения папского послания, из собора были удалены 40 епископов, отлучен был и Флавиан, которого при этом Диоскор жестоко избил, отчего тот через три дня умер. Учение Льва I о "двух природах в одном лице" было осуждено под предлогом, что никейский символ "не терпит" добавлений. Была сделана попытка отлучить от церкви самого Льва. Собор 449 г. получил прозвище "разбойничьего" вооруженные солдаты силою выталкивали непокорных членов его. Так александрийская партия одержала победу не только над константинопольской, но и над Римом.
      Этот провинциальный сепаратизм, получивший столь резкое отражение в религиозных распрях, побудил императора Маркиана (450-457) к принятию энергичных мер для восстановления "религиозного престижа Константинополя", для укрепления единства внутри империи. Этой политикой ловко сумел воспользоваться папа Лев I, на сей раз оказавшийся "другом" императора. В 451 г. в Халкидоне был созван новый собор, в котором приняло участие до 600 представителей духовенства. Почти все они были против "нововведений", сделанных после Никейского собора 325 г. и Эфесского 449 г. Те, кто выступал обвинителями на соборе 449 г., очутились в 451 г. на скамье обвиняемых. Диоскор был низложен за отлучение папы Льва I, и послание последнего от 449 г. было теперь торжественно оглашено при криках: "Это-вера отцов,-апостолов! Анафема тем, кто не так верует! Апостол Петр говорит через Льва! Почему послание Льва не было оглашено в Эфесе?" Так Халкидон-ский собор закончился триумфом римского папы. Через 100 лет Кассиодор, знаменитый государственный деятель Остготской Италии, назвал Льва "апостольским доктором", а издатели его сочинений в XVIII в. прибавили еще титул "доктора церкви", и его имя сопровождалось эпитетом "Великий".
      Однако настоящего триумфа Лев I не познал. Победителем в споре между церквами Египта и Византии, к которой на этот раз примкнул Рим, оказался император Маркиан, явившийся на Халкидонский собор и объявивший "окончательной истиной" новую формулу веры, под которой подписалось 355 членов собора. Император против воли папских делегатов провел через собор постановление о том, что всякое первенство (omnis primatus) и особый почет (honor principius) признаются за архиепископом Рима, но что такое же первенство и такой же почет признаются и за архиепископом Нового Рима (Константинополя), рукополагающего митрополитов Азии, Понта и Фракии. Это решение императора давало фактически особые права константинопольскому первосвященнику и епископу, рассеивало легенду об апостоле Петре, якобы предоставившем Риму исключительные привилегии. С "сердечной болью" узнал Лев I об этих соборных постановлениях, которые прокладывали путь "константинопольскому папству". Он протестовал против умаления "петроапостольского Рима".
      Так после Никейского собора церковь превратилась в орудие, с помощью которого императорская власть тщетно пыталась укрепить гибнущее рабовладельческое государство. Церковь приспосабливалась к изменяющимся общественно-политическим условиям и шла на сближение с варварами. Гибель же империи была ею использована в своих интересах.
      Глава вторая. Образование Папского государства (VI-VIII вв.)
      I
      Короли, знать и большая часть остготского населения исповедовали арианство. Остготские правители опирались на крупное римско-готское землевладение - как светское, так и церковное. Папа римский по-прежнему округлял свои владения, и короли-ариане никаких препятствий в этом отношении ему не чинили. Они, однако, далеко не безразлично относились к тому, кто будет избран папой. Так, в 498 г. кандидатами на папский престол были Симмах и Лаврентий. Первый являлся противником Византии и выступал против принятой там формулировки о двух природах Христа. Лаврентий, наоборот, ориентировался на императора и шел навстречу попытке смягчить принятую в 451 г. по этому вопросу формулу. Началась ожесточенная борьба между двумя кандидатами и их приверженцами, улицы Рима обагрились кровью. Симмах отправился к остготскому королю Теодориху в Равенну и, как утверждают, путем подкупа придворных добился своего "утверждения". Его антивизантийская линия совпадала с интересами Теодориха. В Риме же в это время был провозглашен папой Лаврентий (в списке пап - антипапа, 498 (501) -505). Вернувшись в Рим, Симмах (498-514) издал первый папский декрет о выборах (499 г.). Отныне при жизни папы (без его ведома) запрещалась всякая предвыборная агитация, чтобы предотвратить влияние светских лиц на выборы. Из декрета вытекало, что папе принадлежит право указать желательного ему преемника ("дезигнация"); если же такая дезигнация вследствие неожиданной смерти папы или его серьезной болезни не могла состояться, то новый папа избирался клиром. Прежняя традиционная форма выборов "клиром и миром" была упразднена. На деле, однако, декрет 499 г. практического значения не имел. Так, в 526 г. король Теодорих высказал положительное суждение (judicium) об избранном папе Феликсе IV (III) (526-530) и устранил его соперника, как неподходящее лицо для столь важного поста. "Папская книга" (Liber pontificalis)17открыто говорит о "приказании" Теодориха избрать Феликса. Предшественник его, папа Иоанн I (523-526), был неугоден Теодориху, который поручил ему отправиться в Константинополь и выхлопотать облегчение для ариан придунайских стран. Так как миссия эта Иоанну I не удалась, он был по возвращении в Рим брошен Теодорихом в тюрьму, где через несколько месяцев и умер. Характерно, что преемник Феликса IV (III), остгот по происхождению, "первый германский папа", Бонифаций II (530-532), пытался вступить в пререкания с королевской властью, но был вынужден публично признать себя виновным в оскорблении величества. Следующие папы при остготских королях также назначались. За свое утверждение папы, согласно закону 533 г., выплачивали остготским королям от 2 до 3 тыс. солидов; плата эта удержалась до 680 г.
      В 532 г. римским сенатом был издан декрет о запрещении подкупа папских избирателей. При этом сенат констатировал, что из церквей выносятся драгоценности и тратятся в целях подкупа избирателей. Остготский король Аталарих приказал префекту Рима вырезать этот декрет на мраморной доске и прибить ее к церкви св. Петра.
      Борьба за папский престол имела не только личный, но и политический характер; арианское остготское королевство стремилось укрепить и создать прочную базу в Италии, Византия же мечтала о воссоединении империи. Папа, назначаемый остготским королем, оказывался в затруднительном положении и потому, что Византия отвергала римскую формулу двух естеств в Христе, склоняясь к монофизитству. Папе Агапию I (535-536), отправившемуся в Константинополь, удалось склонить императора Юстиниана и константинопольского патриарха Меннаса к формальному заявлению о том, что они, полностью отвергая распространенные в восточной половине империи формулировки о природе Христа и монофизитское истолкование истинного вероучения, целиком стоят на точке зрения Халкидонского собора 451 г. и признают лишь формулу единородного Христа в двух естествах. Так, казалось, было восстановлено единство исповедания веры и признание примата за папой Агапием. Он должен был приехать в Константинополь для руководства собором с целью окончательного провозглашения принятого в Халкидоне символа веры. Смерть Агапия не дала ему возможности руководить предстоящим собором.
      Император послал в Рим своего кандидата на папский престол. То был Вигилий, личный друг и секретарь умершего Агапия. В Италии в это время началась война между Византией и Остготским королевством. Короля Теодагата отнюдь не привлекал ставленник Византии, и еще до приезда Вигилия папой был "избран" Сильверий (536-537). Его избрали с нарушением канонических правил. Как уверяет "Папская книга", в ход были пущены одновременно подкупы, угрозы и даже суровые наказания "непокладистых" людей. Между тем военное положение Рима резко ухудшилось. Король Теодагат бежал, в городе не было желания долго сопротивляться наступавшей византийской армии, и Сильверий вступил в тайные переговоры с полководцем Велизарием и открыл ему ворота в тот момент, когда римский остготский гарнизон уходил из Рима через другие ворота. Положение Сильверия было тем труднее, что новый остготский король Витигес осадил Рим, в котором начался голод, и умиравшие люди искали виновников своих бедствий. Агенты Вигилия во всем обвиняли "готского" папу Сильверия. То обстоятельство, что он изменил Теодагату и сам впустил Велизария в Рим, не могло помочь Сильверию. Тот, кто раз изменил готам, говорили в Риме, может изменить и византийцам. В Риме упорно распространялся слух, что Сильверий вел тайные переговоры с новым остготским королем Витигесом. Под влиянием возмущенного народа Сильверий был смещен и отправлен в Патару (Малая Азия). Велизарий же провел на папский престол Вигилия (537-555).
      Остготский король Витигес не смог довести до благополучного конца осаду Рима и в конце концов попал в плен к Велизарию. Остготы считали его изменником, и на престол вступил Тотила (541-552), использовавший в этот момент революционную борьбу рабов и колонов, которые выступили против гнета крупных землевладельцев. Тотила отвоевал потерянные области и вступил в 546 г. в Рим, откуда спешно эмигрировали в Византию имущие элементы, опасавшиеся "тирании черни". Среди бежавших был и папа Вигилий. Он скрывался сначала в Сицилии, а затем в течение 10 лет находился в Константинополе, где одобрил ряд мер в пользу монофизитов, считавшихся до того папским Римом еретиками.
      Цезарепапизм Юстиниана и превращение папы в орудие императора вызвали недовольство в Италии, Африке и Галлии. Стали открыто говорить о церковном отделении Запада от Востока. В страхе перед расколом Вигилий изменил позицию и выступил против монофизитства. В ответ Юстиниан распорядился вычеркнуть Вигилия из диптиха, т. е. из списка лиц, достойных особого уважения церкви. Вигилий дважды писал покаянные письма и получил от Юстиниана разрешение вернуться в Рим, но по дороге он скончался в том самом 555 г., когда пало Остготское королевство и Италия на короткое время стала частью Византийской империи.
      Юстиниан отправил из Константинополя в Рим диакона Пелагия, чтобы его "избрали" папой. Полководец Нарсес, заменивший Велизария и являвшийся фактически диктатором Рима, в точности исполнил волю Юстиниана.
      Однако в течение десяти месяцев не нашлось духовного лица, готового посвятить "избранного" Пелагия; наконец, два пресвитера уступили воле Нарсеса, и Пелагий стал "законным" папой (556-561). Окруженный солдатами, Пелагий I предстал перед народом, с "удовлетворением" принявшим к сведению заявление нового папы о том, что он никакого зла не причинил Вигилию и что последний "в бозе почил так, как и его предшественники". Молва, однако, обвиняла его не только в аресте Вигилия, но и в смерти его, и даже до настоящего времени такие "благочестивые" историки, как Зеппельт и Девриес, не хотят признать непричастность Пелагия к гибели Вигилия. Это объясняется, вероятно, тем, что ряд епископов в Италии вычеркнул имя Пелагия I из диптиха, и папа, несмотря на всякие заверения о независимости от монофизитского императора, не мог добиться внесения себя в список "заслуженных деятелей церкви".
      Еще сильнее было недовольство папой в Галлии. Франкский король Хильдеберт I потребовал от Пелагия разъяснения о христианской религии. Собственноручный ответ папы вызвал нападки на "хамелеона" Пелагия, и митрополиты Милана и Аквилеи заявили о своем выходе из "римской церкви". Начались взаимные отлучения от церкви. В разгаре этих событий Пелагий умер, и император Юстиниан поспешил издать распоряжение, чтобы после избрания нового папы до его посвящения требовалось, в качестве предварительного условия, императорское утверждение. Тем самым глава западной церкви был приравнен к патриархам восточной части империи.
      При ближайших преемниках Пелагия I лангобарды заняли равнину р. По и там обосновались. За исключением Равенны, лангобарды овладели всеми землями севернее Рима. Южнее его они образовали в 573 г. самостоятельные герцогства Сполето и Беневент. Рим оказался почти отрезанным от остальных частей Италии, и в нем свирепствовал голод. Константинополь, занятый войной с Персией, не оказывал помощи Риму. В это время на папский престол был избран Пелагий II (579-590), пытавшийся вступить в переговоры с франкским королем для борьбы с арианами-лангобардами. Союз этот особенно одобрял император Маврикий (582-602), и хотя франкскому королю Хильдеберту II в 584 г. удалось несколько облегчить тяжелое положение Северной Италии, но лангобарды все же продвигались вперед. Тогда римский папа изменил позицию и склонился к мирным переговорам с лангобардами, в то время как императорская власть из Константинополя требовала решительной борьбы с "проклятыми арианскими пришельцами", будучи не в состоянии послать на помощь Италии ни одного солдата.
      II
      Растущие политические претензии папства имели в своей основе все более укреплявшуюся материальную базу в. виде значительных земельных владений, становившихся церковной собственностью. Под высокую руку папы спешили стать те, кто хотел купить себе за земную мзду вечное блаженство на небе. Римская епископия вскоре сосредоточила в своих руках богатейшие земли в разных частях Италии, в особенности в окрестностях Рима и на острове Сицилия.
      Но не только Италия одаривала папу своими богатствами; ее примеру следовали Галлия, Далмация и даже далекие Африка и Азия. Дарители, однако, искали не только "небесного спасения", но и земного у того, кто являлся "заместителем Христа". Благодаря своему влиянию и богатству папа мог оказывать помощь тем, кто отдавал ему свою землю, защищать их от чрезвычайных налоговых притеснений императорских чиновников.
      Это "покровительство" выражалось, в частности, в том, что попавший в нужду или страдавший от налоговых, военных и других тягот крестьянин обращался за помощью к церкви и за полученную "помощь" должен был превратить свой участок земли как бы в арендованный у церкви участок, с которого отныне он ей платил ежегодно определенную сумму деньгами или продуктами. После смерти крестьянина этот участок земли переходил в руки церкви. Она могла сдавать наследникам крестьянина в аренду "свой" участок. Покровительствуемый церковью крестьянин назывался пре-каристом (от латинского слова praeces-"просьба"), он "держал" эту землю на "прекарном" праве. Развитие феодального общества, поглощавшее мелкого крестьянина, толкало его в объятия церкви, и прекаристы стали все растущей прослойкой в раннем средневековье. Сама церковь распоряжалась огромными землями, сажала прекаристов на свои участки и проявляла большую инициативу в деле "оказания помощи беднякам", поскольку ее .земельные доходы целиком зависели от обработки этих земель теми же бедняками.
      Многочисленные земельные участки, поступавшие в распоряжение папы, объединились в папскую вотчину (patrimonium), большая часть которой находилась на острове Сицилия. Сицилийская вотчина насчитывала 400 крупных земельных участков, которые в свою очередь состояли из более или менее значительного количества мелких хозяйств.
      Сложный управленческий адварат папских вотчин состоял почти исключительно, в особенности в своей верхушке, из лиц духовного звания, возглавляемых ректором, зачастую занимавшим одновременно и какую-либо епископскую кафедру. Постепенно из управленческого аппарата были окончательно вытеснены светские лица, и клирики (духовные лица) разных степеней стали не только ведать вотчинными делами, но и наблюдать за жизнью отдельных епископств и дерквей.
      Находясь в прямой зависимости от папского назначения, эти лица являлись орудие-м римского епископа и, организуя папские вотчины, укрепляли вместе с тем власть и значение папы во всем христианском мире. И чем богаче становился Рим, тем больше разбухал его управленческий аппарат, тем шире становилось влияние папы, благодаря находившимся на его службе клирикам, жизненно заинтересованным в материальном могуществе наместника апостольского престола. Эта материальная заинтересованность укрепляла веру в истинность и святость всего, что исходило от Рима, и толкование в вопросах веры, одобряемое папой, получало силу канонического закона. Так папские чиновники становились пропагандистами гегемонии римского епископа, его верховенства, "примата папы".
      Папские вотчины обрабатывались крестьянами, в огромном большинстве принадлежавшими к "вечным" полусвободным арендаторам, так называемыми колонами, которые несли натуральные повинности и исполняли барщинные работы. Общая тенденция папского хозяйства сводилась к тому, чтобы избегать посредничества крупных арендаторов и вести обработку земель с помощью этих колонов, а также мелких арендаторов, которые по условиям работы мало чем отличались от колонов. Доля их платежей "навсегда" была зафиксирована папой Григорием I (590-604).
      Церковь нуждалась в колонах и противилась их освобождению. Так, собор 590 г. в Севилье запретил священникам освобождать колонов, чтобы не допустить утечки церковной земли. В духе этого постановления Толедский собор в самом конце VI в. объявил лишенными силы все акты освобождения крестьян, если священники при этом освобождении не передали церкви соответственных земельных участков. Мало того, собор в Лериде, подтвердив это постановление и придав ему характер канонического закона, осудил практику дарования священниками свободы колонам, во избежание того, чтобы монахи и священники сами не занимались "неподходящим" крестьянским трудом. Отныне даже богатый священник, имевший возможность компенсировать церковь за освобождение колона, должен был помнить, что церковная земля нуждается в работниках, замещать которых вовсе не к лицу священнику или монаху. Запрещая освобождение своих колонов, церковь сочувственно относилась к тому, чтобы светские лица давали своим людям свободу и тем самым предоставляли церкви необходимые ей рабочие руки. Освобожденные становились под ее покровительство, т. е. подлежали юрисдикции церкви, которая извлекала очень существенную выгоду из этой юрисдикции, в особенности в более позднюю пору, в связи с развитием сеньориального права.
      Платежи колонов носили главным образом натуральный характер. Но колоны должны были помимо натуральных повинностей нести и денежную, так называемую пенсию.
      Из писем папы Григория I видно, что колоны острова Капри помимо вина и хлеба платили пенсию в размере 109 золотых солидов в год. На платеж пенсии мелкими крестьянами указывают их частые жалобы на действия папской администрации, которая при взыскании пенсии считала 73 золотых солида в фунте вместо 72, обманывая таким образом крестьян на один солид на каждом фунте.
      Пенсию должен был платить всякий поселившийся на папской земле, хотя бы он и не занимался земледелием.
      Каков был доход папских вотчин, сказать трудно ввиду отсутствия точных данных; приходится ограничиваться лишь случайными сведениями, разбросанными в сохранившихся отчетах и письмах разных ректоров к папам и в ответах последних. Так, в середине VI в. плодородная вотчина в Пиценуме ежегодно давала папству 500 золотых солидов; вотчина в Галлии приносила в следующем столетии 400 таких же солидов. По словам византийского летописца Феофана, император Лев III Исавр (717-741), отняв у папы вотчины в Сицилии и Калабрии, повысил свои доходы на 3,5 золотых таланта. По словам немецкого историка Гризара, 400 сицилийских участков, коими владел папа до конфискации их у него Львом Исавром, приносили государству 1500 солидов в виде налога, а после конфискации они давали казне 25 тыс. солидов.
      О больших доходах папского двора свидетельствуют и те расходы, о которых упоминается в документах.
      Особенно велики были суммы, выплачивавшиеся папами лангобардским королям. Известно, что за 12 лет своего правления папа Пелагий II внес в лангобардскую казну около 3 тыс. фунтов золота.
      Григорий I также расходовал огромные суммы на оборону города от лангобардов и на выкуп захваченных ими пленных. В 595 г. он писал в Константинополь императрице Констанции: "Сколько ежедневно выплачивается римской церковью за то, чтобы иметь возможность жить (городу Риму) посреди врагов,- нельзя и сказать. Коротко могу сказать, что так же, как благочестивый император содержит в Равеннской области при главном войске Италии казначея (sacellarius), который должен производить ежедневные расходы по нужным делам, так же и здесь в Риме я состою императорским казначеем по таким же делам"18.
      По другому известию, этот же папа выдавал ежегодно 80 фунтов золота для 3 тыс. монахинь, насчитывавшихся в это время в Риме.
      Огромные средства, которые получала папская казна со своих многочисленных земельных участков, давали папству возможность выступать в качестве важной экономической силы.
      Из папских владений в разных частях Италии сухопутным и морским путем доставлялись в Рим огромные партии хлеба и всяких иных сельскохозяйственных продуктов, а также разнообразных товаров, которые складывались в большие церковные амбары, известные под названием "горрей".
      Чем больше приходила в упадок императорская власть и чем больше она выпускала из своих рук бразды правления, тем большее значение приобретали папские горрей и тем большую роль играли они в повседневной жизни Рима. 1-го числа каждого месяца из горрей выдавались хлеб, вино, сыр, овощи, мясо, ветчина, рыба, масло, предметы одежды и даже предметы роскоши. Папская канцелярия вела особый список лиц, имевших право на получение продуктов и товаров из горрей, причем в список попадали жители не только Рима, но и других городов Италии. Помимо продуктов папская канцелярия выдавала и деньги.
      Паразитический Рим нуждался в "покровителе", и если некогда, при существовании сильной централизованной власти, роль "покровителя", раздававшего за счет покоренных провинций хлеб и устраивавшего зрелища, брало на себя правительство, то теперь государственные функции в Риме все более переходили к папству, являвшемуся наиболее крупной экономической силой, опиравшейся на эксплуатацию папских колонов.
      Постепенно папство заменило государственного продовольственного префекта Рима. Гражданская власть уступила папству право взимания натуральных повинностей в целом ряде местностей Италии. В папские горрей стали отныне свозить государственные натуральные подати, и отсюда же получали продукты солдаты и чиновники, которые свыкались с мыслью, что их труды оплачивает и их кормит не государство, а римский епископ. Если в течение некоторого времени параллельно функционировали государственные и папские горрей, то постепенно первые стали вытесняться вторыми. Даже выдача денежного жалованья оказывалась не по силам приходившему в упадок государству, и римский епископ становился своеобразным казначеем, выплачивавшим гражданским и военным чинам причитающееся им жалованье. Нуждаясь в деньгах, светская власть обращалась к папам за займами, в большинстве случаев полупринудительного характера, взамен чего к папской канцелярии перешло право взимания денежных налогов. Отныне представитель папы исполнял обязанности податного чиновника, и страна все более свыкалась с тем, что римский епископ выполняет функции правительственной власти. В руки папы стала переходить администрация столицы, снабжение города водою, охрана городских стен и т. д.19Время от времени папство даже создавало более или менее крупные военные отряды, приходившие на помощь правительственным войскам в их борьбе с многочисленными врагами империи. Нередко папы самостоятельно заключали договоры с враждебными Византии силами или становились посредниками между боровшимися сторонами, играя, таким образом, все более значительную политическую роль в жизни дряхлевшей империи20.
      Эту роль папство использовало для упрочения своего религиозного влияния не только внутри Италия, но и далеко за ее пределами. В награду за помощь ряд западных епископов добровольно стал под руководство Рима, и папа приобрел власть, с которой не смог сравниться никакой другой епископ. Представители папы - так называемые викарии - посылались им в Галлию, Англию и Иллирию, и везде голос Рима был слышен при рассмотрении не только церковных вопросов, но и таких, которые имели лишь очень отдаленное отношение к церкви.
      Викарий (обычно архиепископ) носил особый белый широкий шерстяной воротник с тремя вышитыми шелком крестами - так называемый паллий, символизировавший пастыря, несущего на плечах овцу. Первый паллий был выдан в 513 г. арльскому епископу. Постепенно установился обычай, что каждый архиепископ должен получать от папы паллий. Об этом было торжественно объявлено в 707 г. папой Иоанном VII. За паллий папа взимал определенную сумму, а получивший его архиепископ или митрополит приносил присягу верности папе. Переход архиепископа с одной кафедры на другую влек за собой необходимость повторной покупки паллия. Вручение папой паллия было внешним выражением той силы - экономической и политической, какую приобрел римский епископ за пределами непосредственно подчиненной ему области.
      III
      Разложение римского рабовладельческого общества и зарождение феодальных отношений приводили к утрате городами их политического и экономического значения. Город хирел, расцветали поместья и виллы. Занятие городских должностей, никогда привлекавшее знатных и богатых, как ступень к высшей государственной службе, с переносом центральной власти в Константинополь и с прекращением в Риме деятельности сената потеряло для аристократии значение, и началось переселение ее в деревню. Связь между отдельными частями империи рвалась: Восток жил отдельной от Запада жизнью. Зимой сообщение между Константинополем и Римом почти прекращалось; больше двух раз в год трудно было сообщаться новой столице со старой, и даже утверждение нового папы императором подолгу задерживалось. Так, после избрания Целестина (422- 432) прошло полтора года, пока константинопольский император утвердил нового папу. Не менее заметно рвалась и духовная связь: греческий язык забывался в Италии; религиозные и философские учения Малой Азии не доходили до Рима, и влияние "варварских" германских народов становилось на Западе все заметнее.
      Италия, в особенности северная и центральная части ее, с Римом во главе совершенно отрывалась от Византии, а в "лихолетие" осады Рима лангобардами имела место попытка Италии путем восстания отделиться и формально от Константинополя. Попытка эта, по-видимому, исходила от солдат, долгое время не получавших жалованья.
      Однако повстанцы, ряды которых состояли помимо солдат из беднейших городских элементов и обезземеленных крестьян, встретили сильнейший отпор со стороны итальянского духовенства с папой во главе. С помощью своих колонов церковь подавила восстание под предлогом, что лангобарды станут хозяевами Италии, если византийская власть будет свергнута.
      В действительности же церковь боялась за свои богатства: как раз в момент восстания папа Григорий I требовал неукоснительного платежа крестьянских налогов. Восстание, подавленное не столько силами Византии, сколько римским духовенством, показало лангобардам, давно зарившимся на итальянские земли Византийской империи, ее беспомощность. Неудивительно поэтому, что они продолжали свои завоевания, тем более что население Италии, терпевшее от тяжких налогов империи, не оказывало сопротивления лангобардам. Даже Рим, в лице папы Григория I, неоднократно откупался от лангобардов крупными суммами денег: так, в 598 г. он внес "варварам" 500 фунтов золота это был далеко не единственный случай подобного спасения Рима от лангобардской опасности. Отдельные императорские гарнизоны, немногочисленные и разбросанные по городам, были совершенно недостаточны для защиты от лангобардов, и в стране стали возникать пограничные военные поселения с маленькими крепостями.
      Военные поселения образовывались на земле крупного землевладельца, и последний обычно становился (вначале "выбирался") трибуном, управляющим поселением. Постепенно вся власть - не только военная, но и судебно-административная - перешла из рук византийских чиновников в руки крупных землевладельцев. Так как церковь владела огромными землями, то и епископы становились трибунами, приобретая права и обязанности последних.
      Являясь крупными земельными магнатами, владения которых находились во многих местах, папы все более подчеркивали свои притязания на власть во "всей церкви", именуя себя "консулами бога", "рабами рабов божьих", которым передана забота о всех христианах. Это неизбежно сталкивало папу с империей. Григорий I не хотел мириться с привилегированным положением константинопольского патриарха и претендовал на право принимать апелляцию на него. С этой целью он подстрекал антиохийского и александрийского епископов к сопротивлению распоряжениям константинопольского патриарха. Папы отрицали титул "вселенский", присвоенный "вопреки всем законам" патриархом столицы империи, и убеждали византийского императора удалить из церкви этот "безбожный и гордый титул", заявляя, что может существовать лишь титул "верховного епископа", на который законно претендует лишь один римский епископ, являющийся главой всей церкви, в качестве прямого преемника апостола Петра.
      Григорий I своими сочинениями и, в частности, своей популяризацией идей "блаженного" Августина оказал большое влияние на средневековую мысль. У Августина папство заимствовало идею о том, что "церковь христова" целиком и полностью сливается с "истинным Римом" - "мировой божьей державой"; Рим же олицетворяется римской кафедрой, созданной "князем апостолов", который претерпел мученичество в Риме.
      В богословских сочинениях Григория I повторяются грубые мистические идеи Августина, его суеверные представления о происхождении мира, о небе, земле и боге. Они были объявлены истинной верой, обязательной для всех христиан, подобно "продиктованному святым духом священному писанию".
      Григорий I и его преемник навязывали верующим мысль о том, что церковной службой - мессой - церковь воздействует на бога, помогая людям освободиться от грехов и "спастись".
      Это воздействие на бога происходит якобы в силу особой "благодати", которой располагает духовенство. Кроме благодати для спасения нужна еще помощь Христа, ангелов и святых. Посредниками в этом случае являются опять-таки епископы. Нужны также и "добрые дела" самого человека, который за каждый грех должен принести богу "уничтожающую вину жертву". Из добрых дел на первое место папство выдвигало милостыню, т. е. дарения в пользу церкви, чего Григорий I, со свойственной ему исключительной хозяйственностью, никогда не забывал в своих многочисленных проповедях и письмах. В подтверждение действительного умения церкви "спасать грешников" приводились всевозможные "чудеса", которые, особенно со времени Григория I, стали непременным аргументом и неотъемлемой частью всех католических рассказов и поучений. Многочисленные сочинения Григория I приобрели в зависевших от папства церквах силу божеских законов, и всякое отступление от них сурово каралось - на первых порах преимущественно духовно, а впоследствии материально и телесно. Церковь воспитывала свою паству в невежестве и рабстве, угрожая за уклонение от церковной догмы самыми страшными мучениями. Более действенным же средством воспитания верующих, чем потусторонние кары, были кары земные. Жестоко расправляясь с уклоняющимися от церковных догматов, папство все сильнее выдвигало значение духовенства, единственного и исключительного обладателя "благодати", резко отделяющегося от массы мирян, не могущих непосредственно приобщаться к богу, так как они не обладают этой благодатью. Положения Августина, что "нет спасения вне церкви" и что тот, "кто не признает церковь своей матерью, не признает Христа своим отцом", получили новое, расширенное толкование. Жалкая и "испорченная" народная масса, не входящая в состав избранного духовного сословия, обречена на "несчастную необходимость грешить" (misera necessitas peccandi). От этой необходимости может спасти лишь церковь в лице духовенства, которому, естественно, и должно принадлежать первенствующее место во всем мире. Претензии на "примат" духовного начала над светским сказываются уже в претенциозных заявлениях VI-VII вв., когда папство еще не чувствовало себя достаточно сильным и считало себя счастливым под игом империи. В письмах даже Григория I еще отражается покорность папства империи, внешним выражением этой покорности было прибавление слова "благочестивый" к имени каждого императора. С течением времени, однако, окрепшие папы вступили во имя своего верховенства в борьбу с императорами и открыто отрицали принцип равноправия духовного и светского начал. Подобно отдельным светским феодалам, дравшимся между собою за власть, за богатство, за первенство, папство подрывает могущество светской власти и с ожесточением ополчается против равноправия двух сил, духовной и светской, которому не должно быть места там, где провозглашена "христианская республика", поглощающая, разумеется, государство.
      Ссылаясь на Августина, Григорий I в обращении к императору говорит, что "земная власть служит небесной" и что христианское государство должно быть прототипом идеального царства божьего (civitas dei).
      Изгнание из "божественного" мирового порядка "двуглавого чудовища" и подчинение всего христианского мира принципу единства становится со времени Григория I главной задачей папства.
      IV
      Нашествие лангобардов в 568 г. на Италию завершает движение "варварских" племен. Однако, как говорит Энгельс, речь идет об участии в этом завоевании "германцев, а не славян, которые и после них еще долгое время находились в движении"21. Уже в царствование Ираклия (610- 641) Византия стала подвергаться опасности со стороны Балканского полуострова, откуда успешно наступали славянские племена. Почти одновременно восточные окраины империи стали испытывать давление ее восточных соседей, сначала иранцев, а затем и арабов. Непрекращающиеся дворцовые перевороты, частая смена императоров, религиозная и социальная борьба внутри феодализирующегося общества, порабощение мелких крестьян-собственников и общинников крупными землевладельцами - все это подрывало силы Византии, и к началу VIII в. могло казаться, что она станет легкой добычей арабов. В 716 г. арабы проникли в Галатию и достигли Черного моря, а через год при халифе Омаре II они уже находились у стен Константинополя. Началась его осада. В этот момент государственный переворот поставил во главе империи Льва III Исавра (717-741), выдающегося полководца, сирийца по происхождению. В полусемитических окраинах Византии росло недовольство религиозной политикой империи. Это недовольство приняло форму борьбы с иконопочитанием. В народных массах пользовалась успехами проповедь павликиан, призывавших к борьбе против почитания икон22. Главной причиной недовольства была борьба за землю между государственной властью и богатыми монастырями, сильно округлившими свои владения начиная со второй половины VI в. Империя, существованию которой угрожала смертельная опасность, могла найти спасение лишь с помощью новых военных контингентов, что требовало и новых обширных земельных раздач. Ростом монастырского землевладения была недовольна также и часть белого духовенства. Лев III Исавр опасался, что под влиянием этого недовольства крестьяне окраин перейдут на сторону вторгшихся мусульман, так как крестьяне глубоко ненавидели угнетавших их монахов, бывших ядром партии иконопочитателей (иконодулов). Лев III Исавр начал борьбу с иконопочитанием. Не только было убрано множество икон, но преследовались монахи, которых в империи было свыше сотни тысяч.
      Монашество в своих огромных владениях пользовалось разными привилегиями, данными им еще при Юстиниане специальными грамотами (в Византии они назывались хрисо-вулами). Из этих привилегий особый ущерб интересам государства наносило освобождение монастырской земли от податей и так называемая экскуссия, т. е. изъятие из-под его власти тех или иных земельных владений.
      Монахи настолько усердствовали в деле распространения икон, что Константинополь, по словам одного иностранца, попавшего в византийскую столицу, представлял собою "ковчег, полный мощей и иных религиозных реликвий".
      Официальное объявление эдикта 726 г. против икон повлекло за собою и первых "мучеников" "святотатственной" политики Льва III Исавра. Эдикт запрещал поклонение иконам, считая его идолопоклонством. Через два года Лев III издал новый эдикт, коим предписывалось снять все иконы и изображения святых. Патриарх Герман, отказавшийся исполнить императорское приказание, был смещен-Однако одними религиозными реформами нельзя было бороться против внешнего врага, и правительству пришлось принять ряд других мер, в первую очередь финансовых. Получение налогов из Италии в силу развития в ней феодальных начал сопровождалось большими затруднениями, и правительство, в фискальных целях, решило бороться с наиболее опасными проявлениями сепаратизма. При этом были обложены податями все землевладельцы и была проведена частичная конфискация земель, коснувшаяся прежде всего церкви. Сильно пострадал папа, у которого правительство Льва III Исавра отняло вотчины в Сицилии и Кала-брии, где еще сильна была власть Византии. Мало того, из-под власти папы были изъяты Иллирия и Балканский полуостров, и церковная власть над ними перешла к константинопольскому патриарху. Это нанесло папству огромный материальный и моральный ущерб. В ответ папа Григорий II (715-731) осудил Льва III как еретика и стал оказывать помощь всем недовольным мерами императора, а в 732 г. Григорий III (731-741) созвал собор, который осудил иконоборчество. В своей иконоборческой политике Лев III опирался в значительной мере на часть закрепощенного крестьянства. В частности, особенное недовольство выражали германские (и славянские) элементы крестьянства, которые "сумели спасти и перенести в феодальное государство осколки настоящего родового строя в форме общины - марки и тем самым дали угнетенному классу, крестьянству, даже в условиях жесточайших крепостнических порядков средневековья, локальную сплоченность и средство сопротивления"23.
      Кроме крестьян на стороне Льва III оказалась солдатская масса, которая состояла в большей своей части из мелкого и разоряющегося крестьянства и получила в виде вознаграждения в собственность небольшие участки. Особое значение, в смысле привлечения на сторону Льва III полукрестьянских и крестьянских элементов, сыграл сборник законодательных актов "Эклога", регулировавший, в частности, отношения между земельным собственником и арендатором и половником-крестьянином и ограничивавший крупное землевладение. Этот удар по крупному землевладению вызвал страх и среди итальянской знати - одинаково как светской, так и духовной - и поднял ее против правительства Льва III Исавра. Его иконоборческую политику эта знать демагогически использовала для прикрытия истинных причин своего недовольства.
      Император Лев III был объявлен святотатцем и еретиком, стремящимся искоренить "истинную религию". Против него призывалась к восстанию Италия. Религиозные лозунги были дополнены и политическим: Италия должна отделиться от чужеземной, святотатственной империи с чуждыми Италии константинопольскими императорами и патриархами.
      Снова, как в дни солдатского восстания, организовалась партия, стремившаяся к осуществлению этой задачи. "Национализм" этой партии, однако, не мешал ей вести переговоры с лангобардским королем (менее всего олицетворявшим "итальянский национализм") в целях совместной борьбы против "чужеземной" Византии. Подлинными руководителями движения были папа, епископы и крупные землевладельцы, интересам которых угрожали финансово-политические мероприятия Льва III.
      Ряд западных церквей, и в особенности монастырей, занимавшихся изготовлением и продажей разных икон и заинтересованных в энергичном подавлении иконоборческих мер "святотатственных" императоров, превозносил спасительные действия "римского наместника Христа". Все это подготовляло на Западе благоприятную почву для создания единой западной церкви, находящей своего "естественного" защитника в лице ее главы - римского епископа.
      Большое значение имело выступление папы Адриана I на Никейском соборе 787 г., где он добился осуждения иконоборчества. В немалой степени этому способствовало то обстоятельство, что византийской императрицей после кратковременного царствования Льва IV стала его жена Ирина, всецело оказавшаяся под влиянием иконопочитателей. Она охотно подписала принятые собором 787 г. каноны. Ей во всем потворствовал новый патриарх Тарасий, ярый противник иконоборцев. Однако армия, являвшаяся до того опорой императоров-иконоборцев, свергла Ирину с престола. С нею прекратила свое существование Исаврийская династия.
      Притязания папы Адриана на возвращение ему отнятых императором Львом III земель были оставлены без внимания. На Западе же авторитет папы в результате борьбы с Византией еще более укрепился.
      Церковный престиж папства усилился также вследствие его борьбы с адопцианской ересью, проникшей под влиянием арабов в Византию, на Запад, и в частности в Испанию. Сущность этой ереси состояла в утверждении, что Христос по своей человеческой природе был сыном божьим только по усыновлению (adoptio). Во главе адопциан стояли два испанских епископа: толедский Элипанд и вскоре к нему присоединившийся ургельский епископ Феликс.
      Адопцианская ересь была воспринята как занесенная арабами в Испанию "зараза". Карл Великий, во владениях которого ересь эта тоже стала заметно распространяться, видел в адопцианах опасный элемент, ослаблявший сопротивление арабским завоеваниям в Европе. Папа, заинтересованный в дружбе с Карлом, резко осудил это еретическое движение, У папы на Пиренейском полуострове были обширные территориальные владения, которые в случае победы адопциан были бы для него потеряны. Потеря эта была бы для папства тем чувствительнее, что оно распоряжалось в значительной степени молодой испанской церковью и собственной властью назначало там епископов. Неудивительно поэтому, что папа Адриан энергичным образом настаивал на созыве собора с целью отлучить от церкви адопциан и разослал послания к итальянским, франкским и испанским епископам, побуждая их не складывать оружия перед врагом.
      На соборе 792 г. в Регенсбурге адопцианизм был приравнен к несторианству, и епископ Феликс принужден был отказаться от ереси, сначала перед собором, а потом в Риме перед папою. Однако вскоре Феликс вернулся к ереси; потребовались два новых собора для осуждения адопцианизма. В борьбе против адопциан укрепился союз между папой и франкским королем, и папа приобрел в глазах западного духовенства славу верного защитника "истинной религии". Так папство во второй половине VIII в. завоевало себе прочное положение и предстало одновременно в образе борца за "национальные" интересы Италии и за "чистоту христианской веры".
      Несмотря на острую борьбу, разгоревшуюся между Римом и Византией из-за иконоборчества, папство не могло думать о полном разрыве с империей: близкое соседство лангобардов не переставало тревожить Рим. Казалось, что папству необходимо было готовиться к войне против лангобардов. Однако ненависть землевладельческой аристократии и монашеской клики к политике Исаврийской династии была настолько велика, что папы предпочитали вступать в переговоры с арианами-лангобардами, чем идти на какой-либо компромисс с византийскими иконоборцами. Папы Григорий II и Григорий III предпочли внести крупные денежные суммы лангобардскому королю Лиутпранду (712-744) и даже уступить ему часть своей территории. За спиной Константинополя начались тайные дипломатические сношения между Римом и Павией, лангобардской столицей. Когда же папа убедился, что плодами его победы над византийскими силами в Италии может воспользоваться лангобардский король, он вступил в переговоры с Византией. Переговоры умышленно затягивались Римом; он мечтал о том, чтобы создать какую-либо третью силу, которую можно было бы поочередно направлять то на Византию, то на лангобардов и тем сохранить свою собственную независимость, а также интересы крупного землевладения в Италии - как светского, так и церковного. Под сенью такой третьей силы спокойно жила бы итальянская земельная знать, от имени которой и выступало папство. Такой силой казалась папству франкская монархия.
      К франкскому королю Пипину Короткому (741-768), незаконно захватившему власть, отправился папа Стефан III (752-757). По выражению французского церковного историка Дюшена, у этого папы были две души: с одной стороны, он был византийским подданным и должен был защищать интересы своего императора против варваров - лангобардов, с другой - он стремился к освобождению крупного землевладения Италии от всякого вмешательства со стороны Византии и стоял за "независимость" Рима от всякой иноземной власти.
      На деле же Стефану III пришлось договариваться с Пипином о защите Рима и от византийцев, и от лангобардов. Эта защита была выгодна и франкским крупным землевладельцам, заинтересованным в том, чтобы не допускать упрочения в Северной и Центральной Италии ни лангобардов, ни византийцев. На совете франкской земельной аристократии в Керси на Уазе идея защиты "дела святого Петра и святой римской республики" была встречена сочувственно. Король Пипин обещал щедрые награды за участие в войне против лангобардов, и в 754 г. при Сузе франки одержали над ними победу.
      Между тем папа Стефан III в целях укрепления союза с франками торжественно венчал Пипина королевской короной и запретил франкам на будущие времена под страхом отлучения от церкви выбирать королей из другой семьи помимо той, "которая была возведена божественным благочестием и посвящена по предстательству святых апостолов руками их наместника, суверенного первосвященника".
      Отныне Пипин стал "божьим избранником", "помазанником бога". Так начался союз между франкским троном и алтарем. Трон получил "божественную" основу, алтарь же устами Стефана III требовал за это вознаграждения. Франкский король Пипин, одержавший победу над лангобардами, торжественно передал папе отнятые у них земли. Этот "Пипинов дар" (756 г.) представлял собою значительную территорию. В ее состав входили: равеннский экзархат (включавший в те времена также Венецию и Истрию), Пентаполис с пятью приморскими городами (ныне Анкона, Римини, Пезаро, Фано и Сенегалья), а также Парма, Реджио и Мантуя, герцогства Сполето и Беневент и, наконец, остров Корсика. Что касается Рима и его области, то он не был в руках лангобардов, не был, следовательно, отвоеван у них Пипином, не мог быть "подарен" папе, а принадлежал империи. Тем не менее "Пипинов дар" включал и Рим, который и стал столицей папского государства, обычно называвшегося Церковной областью24.
      Глава третья. Внутренняя и внешняя политика папства в VIII - начале IX в.
      I
      Щедрый "дар" короля Пипина носил своеобразный характер. "Богопомазанник" давал папе то, что принадлежало не ему, а Византии: ведь Римская провинция со столицей не была завоевана ни лангобардами, ни франкским королем и продолжала формально оставаться по-прежнему во власти Константинополя. Но если Пипин давал то, что принадлежало другому, то папа получал то, чего брать не имел лрава. Будучи подданным византийского императора и утвержденным им в качестве римского епископа, папа, отправившись к франкскому королю под предлогом защиты императорских интересов, совершал прямую измену по отношению к своему государю и вступал на тот же грабительский путь, по которому шел Пипин.
      Подобно тому как коронация, совершенная папой, должна была узаконить захват королевской власти Пипином, так сфабрикованный папой Стефаном III, или, возможно, кем-то из его приближенных, фальшивый документ о пресловутом "Константиновом даре" имел целью оправдать, узаконить столь выгодный папству грабеж Пипина и использовать его для восстановления будто бы попранного "божественного права". Этот подложный документ должен был придать вид законности светской власти папы.
      "Константинов дар" представляет собою грамоту, якобы данную императором Константином Сильвестру I. Подлинность ее была подвергнута сомнению Николаем Кузанским, а подложность окончательно доказана Лоренцо Балла - гуманистами XV в.
      В этой грамоте император за "наставление его в истинной вере" и "исцеление от проказы" предоставлял кафедре наместников апостола Петра власть и почет, равные императорским, а также главенство над всеми христианскими церквами; кроме того, папе давался ряд привилегий, церквам Петра, Павла и Латеранской - богатые дары, а римским кардиналам - звание сенаторов. "А чтобы первосвящен-ническая верхушка не померкла", гласит грамота, папа получает высшую власть над Римом, Италией и всей западной частью Римской империи. Отдав власть над Западом папству, Константин ограничивал свое господство Востоком, "ибо несправедливо, чтобы земной император имел власть там, где небесный император учредил господство главы христианской религии".
      Как ни широки были перспективы, открывавшиеся этой подложной грамотой, и как ни злоупотребляли ею папы впоследствии, папство ограничивалось пока "немногим": оно не только не претендовало на "весь Запад", но даже не говорило обо всей Италии; оно "довольствовалось" землями, которые Пипин отвоевал у лангобардов и которые теперь должны были быть не подарены "святейшему престолу", а "возвращены" ему. До этого времени они-де находились в "чужих" руках, чем была нарушена воля императора Константина, будто бы преподнесшего этот дар некогда наместнику Петра из чувства благоговения перед папством, открывшим ему глаза на божественную истинуГраницы "восстановленного" папского государства носили неопределенный характер. Все, что так или иначе могло быть отвоевано у лангобардов или даже у Византии, автоматически "возвращалось" священному престолу.
      Столь же неопределенный характер носили отношения между папой и франкским королем. Пипин был не только другом, покровителем и защитником Рима и всех его владений, но получил и титул "патриция римлян" - титул, право дарования которого принадлежало одному только византийскому императору и награждение которым Пипина являлось со стороны папы новым нарушением прав Византии.
      Но защитник Рима, по представлению тех времен, становился как бы сувереном Рима, а подзащитный папа - зависимым от короля Пипина, своего рода вассалом. Эти вассальные отношения распространялись, таким образом, и на папское государство.
      Разумеется, вассалитет папской области был номинальный. Фактически папские владения, полученные от франкского короля, стали независимым государством.
      Если земельной знати выгодно было избавиться от лангобардской опасности, угрожавшей ее землям, то превращение папы в правителя, опирающегося на силы франкского короля и играющего роль настоящего государя в "возвращенных" ему областях, менее всего было в интересах итальянских феодалов, не желавших иметь над собой правителя ни светского, ни духовного. Против государя-папы выступили не только светские феодалы, но и некоторые крупные епископы и аббаты.
      Епископ такой крупной епархии, как, например, Равенн-ской, вовсе не желал быть в подчинении у римского епископа, так же как не желал повиноваться папству какой-либо могущественный светский землевладелец, имевший в своем распоряжении множество зависимых людей и считавший себя ничем не ограниченным владыкою в пределах своего "государства". Общественные условия раннего средневековья с его почти натуральным хозяйством, изолированностью и простотой экономических связей отдельных хозяйственных организмов составляли ту базу, на которой возвышалось такое стремление к "независимости" и "свободе". Стремление папства создать по примеру восточных деспотов более или менее крепкое и сплоченное государство встретило сильнейший отпор и со стороны представителей местных властей. Трибуны, судьи, финансовые и административные лица отказывались принимать назначение из рук папской администрации и платить ей тот suffragium (специальный налог), который являлся не только доходной статьей для центральной власти, но и символом как ее суверенных прав, так и вассальной зависимости местной знати.
      Это недовольство крупных землевладельцев стало проявляться сразу после образования папского государства. Светская и духовная знать потребовала участия в ближайших папских выборах не только жителей города Рима, как было до того времени, но и всей римской области, полагая, что военные поселки, расположенные вдали от Рима, окажут им нужную поддержку. Это требование было облечено в форму, гласившую, что "тот, кто является государем всех, должен и избираться всеми" (qui omnibus piae est ab omnibus eligatur).
      Расчет оказался правильным, и на папском престоле, благодаря участию в голосовании военных поселений, очутился ставленник земельных магнатов Константин II (767- 769). Константин не был духовным лицом и не мог быть избранным, а потому он считается антипапой. Хотя епископ Пренест быстро провел Константина через длинный ряд духовных степеней и объявление его папой могло бы считаться "законным", тем не менее папская администрация, материально заинтересованная в усилении централизма, не желала мириться с "военно-поселенческим" папой и вступила в тайные переговоры с лангобардским королем Дезидерием о том, чтобы совместными силами свергнуть Константина. Вступление в переговоры с лангобардами было новой иллюстрацией готовности папского двора на любой маневр ради спасения своих интересов: к совершенным вероломствам (обращение к лангобардам во время иконоборчества и к франкам для похода Пипина) прибавилось еще одно, новое обращение к лангобардам, этому "вековому" врагу Италии.
      Блоку из части высшего духовенства и лангобардов удалось овладеть Римом, и на папский престол королем Дезидерием был возведен "свой" папа, готовый прислуживать лангобардам. Это был пресвитер Филипп (768), который также считается антипапой. Дни Филиппа, однако, были сочтены, так как не в интересах римской курии, стремившейся к созданию самостоятельного и централизованного государства, было господство лангобардского папы, проводившего, естественно, политику, проникнутую антиримскими тенденциями. Как только солдаты лангобардского короля покинули Рим, духовная клика свергла Филиппа.
      Вооружив народ и указав ему на необходимость избрания "достойного" папы, а не лангобардского "проходимца", организаторы заговора устроили в Риме кровавую оргию. Во время расправы был ослеплен Константин II. При таких обстоятельствах новым папой, после двух антипап, стал приверженец римской иерархии Стефан IV (768-772).
      Было очевидно, что новый папа встретит в лице лангобардского короля и римской военной аристократии, опиравшихся на крупных землевладельцев периферии, злейших врагов, и Стефан IV пошел по пути, уже изведанному его предшественниками. Он отправил делегацию к франкскому королю, "патрицию римской республики", прося поддержать его против бунтовщиков, под которыми разумелись и "внешние" и "внутренние" враги.
      В 769 г. по совету франкского короля был созван специальный собор (в Латеранской базилике в Риме, с участием двенадцати франкских епископов), который решил, что отныне в папы можно избирать исключительно кардиналов-священников или кардиналов-дьяконов и что светские лица, военные или гражданские, в особенности не жители Рима, будут исключаться из коллегии, избиравшей папу. Только после того как избрание папы формально признавалось правильным, лица недуховного звания, проживавшие в Риме, могли своими подписями как бы поддержать уже состоявшееся избрание. Это решение, однако, реальной силы долгое время не имело.
      Перед собором с выколотыми глазами предстал Константин II по обвинению в том, что он в качестве недуховного лица принял посвящение в папы. Стоя на коленях и умоляя о пощаде, Константин говорил, что он насильно был провозглашен папой и что не раз и до него в папы избирались недуховные лица. Собор не посчитался с этим заявлением Константина. Был сожжен акт о его избрании, посвященные им лица были признаны незаконно получившими духовное звание, самого же его избили и заточили пожизненно в монастырь. В заключение собор, желая показать, что ему не чужды и духовные интересы, подтвердил необходимость почитания икон и отлучил от церкви иконоборцев.
      Но противниками победителей были помимо военно-земельной аристократии еще и лангобарды, чей ставленник Филипп так быстро был свергнут с престола. Учитывая это, папа Стефан IV просил франкского короля Карла явиться в Италию и наказать лангобардов, наступавших на Папскую область и угрожавших положить конец "дерзкому" поведению Стефана IV - "наместника Христа", успевшего, между прочим, убить лангобардского представителя в Риме священника Вальдиперта.
      Так как Карл медлил с оказанием помощи Стефану IV, то последний совершил очередную измену: в 772 г. открыл Дезидерию ворота Рима. Весть о появлении лангобардов вызвала беспорядки в Риме, и Стефан IV бежал в лагерь Дези-дерия. Последний, по указанию папы, казнил руководителей антилангобардской партии в Риме. Дезидерий оказался полным хозяином Рима, а Стефан IV - послушным орудием в его руках. Вскоре Стефан IV умер, и состоялись новые папские выборы. С первого же дня Адриану I, избранному папой (772-795), пришлось столкнуться с "дружбой" короля Де-зидерия: лангобарды заняли Фаэнцу, Феррару и Коммаччо; угрожала опасность и Равенне, окрестности которой уже были во власти лангобардов. Адриан умолял Дезидерия прекратить захваты, но лангобардский король остался глух к этим увещеваниям. Тогда папа решил переметнуться на сторону франков.
      Карл не мог допустить чрезмерного усиления лангобардов и, получив паническое послание Адриана I, решил последовать примеру своего отца Пипина. В 774 г. он прибыл в Италию. Папа стал просить его "вернуть" апостольскому престолу чуть ли не всю Италию, за исключением юга, все время остававшегося во власти Византии и не завоеванного ни Пипином, ни Карлом. По-видимому, Карл склонен был создать огромное папское государство, способное существовать без постоянной помощи франков. Но решительные победы над лангобардами дали ему возможность совершенно уничтожить их государство. Карл возложил на свою голову и лангобардскую корону. С этого момента он стал считать Северную и Центральную Италию своими владениями и взял обратно свои щедрые обещания. Папа вынужден был удовлетвориться частью того, что получил в дар от Пипина, впрочем, с дополнительным приобретением Перуджи, Тоди я Амелии. Это подношение никак не могло удовлетворить возросшие аппетиты папской партии. Ведь согласно "Константинову дару" папству отдавался весь Запад, и во всяком случае в пределах Италии оно не должно было потерпеть никаких территориальных ущемлений. Однако папа не смел открыто выражать свое недовольство "скаредностью" Карла. Внутри страны часть феодальной зяати была в резкой оппозиции к этому возглавленному "римской партией" папскому государству, опиравшемуся яа чужеземцев и нуждавшемуся в них лишь для охраны от внутренних врагов. Папство вынуждено было опираться на франков еще и потому, что оно искало поддержки в борьбе против все возраставшего недовольства закрепощенного (в том числе и на территории папских владений) крестьянства.
      Все это ставило папское государство в положение своего рода вассала франкского короля, тем более что к франкам имели право обращаться за покровительством и обиженные папой чиновники и вообще римские аристократы. Король имел право вмешиваться во внутреннюю жизнь папского государства, особенно же в дела тех его частей, которые недавно были отвоеваны у последнего лангобардского короля. Папа далеко не везде имел сильный административный аппарат: последний действовал лишь в некоторых папских вотчинах, управлявшихся из самой курии, в других же принцип централизации отсутствовал. Это открывало возможность как для феодального сепаратизма, так и для постоянного вмешательства франкского короля. Присутствие королевского представителя в Риме при избрании каждого нового папы, официальное оповещение короля о результатах выборов и принесение присяги королю папскими избирателями еще более подрывали суверенный характер папского государства и подготовляли почву для столкновений между боровшимися за власть разными группами господствовавшего в стране класса крупных землевладельцев.
      Образование Карлом Равеннского церковного государства под патронатом св. Аполлинария, мнимого ученика апостола Петра, вызывало возмущение папы Адриана I. Из этого "государства", охватившего огромную территорию (между прочим, города Болонью, Чезену, Имозу), был изгнан весь папский чиновничий аппарат. Архиепископ Равенны стал в своем государстве считать себя столь же "законным" светским духовным правителем, как Адриан I в Риме. Протесты папы не действовали на Карла. Не в его интересах было существование какого-либо сильного государства в Италии, которую (за исключением юга) он считал частью своих владений.
      Тревога Рима усилилась, когда Сполето, Беневент и ряд городов Кампании "отложились" от Адриана I, а Карл по-прежнему оставался глух к просьбам папы осуществить "Константинов дар" или по крайней мере "дар Пипина".
      В обстановке этих непрекращавшихся междоусобиц, столь характерных для эпохи развивавшегося феодализма, шел процесс обогащения одной из крупнейших в Европе феодальных организаций - церкви, которую враждовавшие между собой группировки господствовавшего класса стремились путем богатейших дарений перетянуть на свою сторону.
      Вместе с тем та же феодальная знать, которая стремилась в силу своих материальных интересов оторвать от церкви часть ее богатств, была непосредственно заинтересована и в укреплении авторитета церкви, как идеологической организации, освящавшей феодальную систему. Церковь помогала феодалам удерживать в повиновении все более закрепощаемые массы крестьян, внушая идею "божественности" и "святости" установившихся порядков. За это господствующий класс не скупился на "даяния" церкви, принимавшие самые разнообразные формы. От времени Пипина и Карла сохранилось 13 грамот, освобождавших монастыри - эти важнейшие центры эксплуатации крестьянства от всяких государственных взиманий (иммунитеты). Сын Карла Людовик Благочестивый был особенно милостив по отношению к церкви: он передал ей множество государственных земель с большими поселениями (Бонн, Дюрен и др.); он же первый предоставил право чеканки монеты корвейскому и прюмскому аббатствам. Ряд монастырей получил от Людовика торговые и финансовые привилегии.
      Однако не в дарениях и завещаниях лежал основной источник церковного богатства. Значительную часть своих доходов церковь черпала из уже упомянутого так называемого покровительства, оказываемого разоряющемуся крестьянству (прекарий). Собору 813 г. в Type пришлось оправдываться в злоупотреблениях прекариями перед светскими феодалами, встревоженными быстрым ростом церковных богатств. Собор заявил, что ограбления мелких собственников не может быть там, где "за земные и эфемерные блага приобретается вечное блаженство", прекарное держание земли, как утверждала церковь, вело крестьянина в рай божий.
      Насколько в IX в. за счет крестьянских земель обогатилась церковь, видно из того, что к концу этого века в Эльзасе из 435 поселений было 399 церковных; аугсбургский и лионский епископы имели по 1500 дворов, Зальцбург - 1600. Еще богаче были епископы Кельна, Трира, Вормса, Шпейера и Аахена. Документ 813 г. указывает, что в это время маленькой церковью считалась та, у которой было 300 дворов, средняя обладала 3 тыс., а богатая - 8 тыс. дворов. Буржуазные ученые Рот, Ленинг, Кауфман и другие признают, что во франкской монархии от трети до половины всей земли принадлежало церкви, а доход ее превышал в значительной степени половину дохода всей монархии. Труд закрепощенных церковных крестьян в силу изощренной эксплуатации, в особенности в монастырях, приносил большие доходы. К тому же церковь усиленно занималась виноделием, солеварением, разведением красящих трав, а также торговлей и ремеслом. Особым источником обогащения являлась церковная десятина.
      Первое упоминание о церковной десятине относится к 567 г., когда епископ Тура, власть которого распространялась и на Анжер, Нант и другие районы, обнародовал послание к верующим, в котором, наравне с необходимостью нравственного усовершенствования "христианского стада", требовал неукоснительного платежа десятой части всего имущества в пользу церкви. Папа всей силой своего авторитета поддержал турского епископа. Десятина в равной степени взималась с бедняков: последним надлежало платить треть солида за каждого трудоспособного сына, чтобы "был снят гнев божий с ныне живущих, а в будущем платящие будут пользоваться всякими благами". В середине IX в. это новое обложение было освящено церковным собором, который, ссылаясь на Ветхий завет, угрожал отлучением от церкви отказывающегося платить в ее пользу десятину. При Карле Великом десятина получила силу не только церковного, но и государственного закона.
      II
      Борьба в Риме внутри феодального класса обострилась немедленно после избрания Льва III (795-816), когда этот папа отправил франкскому королю протокол выборов, ключи от "гроба апостола Петра" и знамя города Рима. Вместе с тем Лев III просил короля прислать своего представителя для принятия от римского населения присяги верности. Это означало, что франкский король становится сувереном Рима, начальником его войска, милиции и укреплений. После уничтожения лангобардского королевства в глазах Льва III не было иного владыки Рима, кроме Карла, и папская канцелярия стала даже датировать свои документы годами вступления во власть короля и папы. Такое признание зависимости папства от франкского монарха не было в интересах той части феодалов, которая стремилась к "полной свободе", и уже в 798 г. Карл стал получать письма о "сынах раздора", которые "сеют тревогу" в Риме. И действительно, через год на Льва III было совершено нападение, его затащили в церковь и избили до крови. После этого в 799 г. папа прибыл ко двору Карла в Падерборн (Вестфалия). Вслед за ним при дворе Карла появились и противники Льва III, обвинявшие его в разврате, нарушении клятв и в других преступлениях. Карл отправил следственную комиссию в Рим, которая установил? что в жизни Льва III было немало авантюр уголовного характера. Однако судить "наместника бога на земле" никто не имеет права, и Карл в 800 г. отправился лично в Рим для того, чтобы папа в его присутствии "перед богом, на евангелии очистил себя путем клятвенного заверения от возведенной на него клеветы". Этим "очищением" папство было спасено, а Лев III унижен перед Карлом и превращен в орудие его замыслов. В качестве "жертвы людской злобы" Лев III приговорил к смерти главных руководителей нападения на него, но король сохранил им жизнь, чтобы еще крепче держать папу в своих руках. Лев III, зависимый от короля папа нужен был Карлу, который в этот момент был на вершине славы. Король расширил далеко на восток границы своего франкского королевства и покорил многие племена. Запад не имел равного ему государя, на Востоке же власть императоров Византии сильно ослабела. Окружавшие короля люди говорили о титуле императора для Карла, как о чем-то совершенно естественном. Об этом титуле мечтал и сам Карл. Но возложить на себя императорскую корону, по представлениям того времени, можно было лишь в Вечном городе, в "истинной столице" мира, в Риме. Этим воспользовался и папа Лев III не только для того, чтобы укрепить свой союз с всесильным королем, но чтобы и самому возвыситься и занять новую в отношении светской власти позицию. Получая из рук папы императорскую корону, император, казалось, становился в зависимое от папы положение и как бы осуществлял завет "Константинова дара". Папство было заинтересовано в распространении влияния церкви в государстве Карла Великого, во всех завоеванных им землях. В канун рождества 800 г. в Риме состоялась торжественная церемония коронации Карла, провозглашенного императором.
      В действительности, однако, император держал в своих руках папу, так как внутри папского государства феодальные распри были настолько велики, что папа мог себя чувствовать спокойно в качестве государя лишь при поддержке Карла.
      Римский папа-государь оказался в положении, свойственном феодальному владыке. Вокруг него было множество соперников, желавших усилиться за его счет. Помощь, которую он ждал от императора Карла и его преемников, лишь подчеркивала невозможность существования независимого папского государства, где обычные межфеодальные распри усиливались еще одним особым обстоятельством - частой сменой главы государства, не оставляющего после себя законного наследника. Захват апостольской кафедры каждый раз оказывался предметом ожесточенной борьбы между крупными феодалами, и это обстоятельство не могло не вызвать прямого вмешательства со стороны императора в дела папского государства. Пока император был достаточно силен, он мог играть роль верховного судьи в раздорах римских аристократов и следить за тем, чтобы на апостольском престоле пребывало лицо, приемлемое для франкской империи.
      Папство использовало свое сближение с Карлом в целях увеличения собственного авторитета в огромных владениях императора. Сам Карл смотрел на себя как на опору религии защитника папы в деле насаждения "истинной веры". Этими интересами объяснял он свои далекие походы против соседних языческих народов и покорение их толковал как приращение христианской паствы.
      Насильственно обращенные в христианство саксы тысячами отправлялись на обширные монастырские и церковные земли и там работали в качестве крепостных. Огромные безлюдные земли быстро заселялись. Как утверждает летописец, один из каждых трех саксов переправляется на запад, причем не только духовенство, но и светские лица получали от Карла в дар "живые подарки". Соратник Карла Великого и его биограф Эйнгард (770-840) говорит, что 10 тыс. саксов с Эльбы было переброшено к Рейну, причем цифру эту церковный историк Гаук считает сильно преуменьшенной. Отобранные у саксов земли раздавались служилой знати и духовенству. Их заселяли крестьянами, которые шли с запада на восток, привлеченные обещанными им льготами. Эта колонизаторская деятельность Карла совершалась в теснейшем сотрудничестве с сотнями миссионеров и высших представителей церкви, получивших огромные участки земли. Так, епископы Кельна, Майнца, Утрехта, Падерборна, Реймса, Льежа превратились в могущественных земельных владык. На той же почве "расцвели" монастыри фульда, Герсфельд, Корвей, Вёрден и др. Эта религиозно-грабительская политика чрезвычайно обострила классовую борьбу. Ряд восстаний вспыхнул в среде свободных саксов, выступивших против закрепощения их франкскими феодалами. Однако часть вождей саксов, предавая народные интересы, выдала Карлу свыше 4 тыс. заложников с целью показать свою готовность прекратить сопротивление. В 785 г. в христианство перешли вожди саксов Видукинд и другие и заявили о своей покорности. Об этом Карл торжественно поставил в известность папу Адриана I, который в 786 г. устроил трехдневный всехристианский праздник по случаю торжества "религии любви" на окраинах монархии Карла. Теперь началось "мирное" насаждение среди саксов новой веры. Под угрозой смертной казни запрещены были языческие обряды и "суеверия". Всякий, кто отказывался креститься, кто приносил жертвы языческим богам, кто не посещал по воскресеньям и праздничным дням церковь, не крестил в течение первого года своего ребенка, не хоронил на церковном кладбище умерших, сжигал их трупы, тот наказывался смертью. Смертью же наказывали и тех, кто оскорбил духовное лицо, похитил духовное имущество, высмеивал христианские учреждения. Кроме десятины саксы должны были с каждых 125 душ населения давать в распоряжение церкви и монастыря одного раба и одну рабыню. Кроме того, они должны были предоставить церквам по одному двору и по земельному участку, равному двум крестьянским хозяйствам. Нарушение этих распоряжений влекло за собою конфискацию земли и имущества виновного.
      Все эти жестокости вызвали новое возмущение саксов. Кровопролитные войны Карла Великого и церкви против саксов продолжались 33 года и завершились покорением этого народа в начале IX в. Земли саксов были опустошены и разделены между миссионерами и епископами. Гамбург, Бремен, Мюнстер, Оснабрюк, Гильдесгейм стали центрами миссионерства и религиозного насилия. В начале IX в. земля саксов вошла в состав Франкской империи.
      Владыка огромной империи. Карл стремился унизить Византию, вызвать у нее страх перед Западом. Он поэтому возмущался Никейским собором 787 г., на котором был представлен почти исключительно один Восток, и в 792 г. отправил папе список 85 ошибок, которые были допущены на этом соборе. Главнейшим "грехом" этого собора Карл считал одобрение византийской формулы о том, что "святой дух исходит от отца". Карл настаивал на прибавлении к этой формуле слов: "и от сына" (filioque). Так франкский король продолжил старый догматический спор между восточной и западной церквами, известный под названием спора о филиокве. С целью показать недопустимость "греческой" формулы Карл созвал в 796 г. собор в Чивидале и поручил аквилейскому богослову Павлину опровергнуть формулу собора 787 г. Практического значения, однако, этот спор не имел, так как в этот момент отношения между Западом и Востоком были сравнительно мирными. Когда же эти отношения снова обострились, Карл в 809 г. созвал в Аахене собор, на основании решений которого он потребовал от папы Льва III включения в догмат веры слов "и от сына". Лев колебался, просил сохранения старой формулы и поразился обнаруженной императорскими посланниками энергии в отстаивании "маленькой вставочки". Соглашение с Карлом не состоялось. Лев III протестовал против нововведения императора и поставил в церкви св. Петра две большие серебряные доски, на которых была четко вырезана константинопольская формула "исхождения" святого духа- Но это не произвело никакого впечатления на Карла, считавшего себя полновластным распорядителем церкви в пределах своей огромной империи, где формула "и от сына" (filioque) получила всеобщее распространение. За Карлом Великим закрепилось имя "христианского государя".
      Богословские споры VIII - начала IX в. о filioque были частью более широких противоречий между Западом и Востоком, бывших в свою очередь отражением общих социально-политических противоречий. Стремление поставить под свой контроль все большее число верующих, активизация миссионеров византийской церкви все более углубляли разногласия между Востоком и Западом.
      Глава четвертая. Зависимость папства от римских феодалов и германских императоров (IX-XI вв.)
      I
      Еще до Карла Великого франкские короли в борьбе с многочисленными внешними и внутренними врагами прибегали в целях вознаграждения своих воинов к конфискации земель - главным образом у монастырей, обладавших несметными земельными богатствами. Конфискация земель, приводившая к разорению церквей и монастырей, оказалась опасной для короля мерой. Земельный фонд возможных вознаграждений быстро таял, а у духовенства, страдавшего от королевских конфискаций, усиливалась вражда к светскому владыке, причем вражда эта приняла острый характер как раз в тот момент, когда Карл, расширяя свои владения к востоку, покорял "языческие" племена и надеялся окончательно подчинить их своему могуществу с помощью насильственного насаждения христианства. Вместо прежней политики, бедной перспективами из-за невозможности продолжительных конфискаций, необходимо было избрать новую, и Карл отказался от дальнейшей конфискации церковной земли и стал привлекать духовенство к несению государственной повинности, в первую очередь воинской повинности.
      Отныне церковная земля не подлежала раздаче воинам в виде вознаграждения за верную службу, а должна была стать служилой землей. При военных походах церковь должна была выставлять определенное число воинов, как это делали светские сеньоры, и, например, в одном итальянском походе, уже после смерти Карла, 19 германских епископов и 10 аббатов отправили на театр военных действий 1480 человек, в то время как 20 герцогов, графов и прочих светских сеньоров послали всего 500.
      Карл был заинтересован в росте богатств церкви, дававшей ему живую силу для войны,- отсюда введение им обязательной со всех земель десятины в пользу церкви; отсюда - многочисленные торговые, судебные, административные привилегии церкви и дарения ей Карла и его преемников; отсюда, наконец, церковный иммунитет, когда целые области как бы выпадали из-под власти империи и переходили в почти полное распоряжение церкви и отдельных епископов, получавших вместе с землей, разумеется, и массу крепостных крестьян.
      В целях лучшего обеспечения верности службы императорская власть взяла в свои руки назначение (формально еще говорилось об избрании) епископов, обязанных гарантировать империи необходимые ей для войны силы. Так "свободный" епископ стал "имперским" епископом, т. е. назначаемым высшей светской властью и вследствие этого зависимым от нее, но в то же время обладавшим рядом привилегий, дарованных ему этой же светской властью.
      В самом факте назначения епископов и в превращении их в служилых людей приверженцы старины - "свободной церкви" - видели измену, а рыцарско-разбойничий образ жизни назначаемых светских епископов давал возможность облечь призывы к прошлому в форму возмущения "испорченностью" нравов новых служителей церкви и отступлением от "божьих заветов", от "истинных начал" христианства. Корень всех зол эти приверженцы старины видели в принципе назначения епископов императорской властью и всячески протестовали против церковной инвеституры, как называлось тогда назначение на церковную должность, сопровождавшееся передачей земельного владения. Эта оппозиция "обмирщению" церкви исходила, с одной стороны, из тех кругов, которые противились развитию феодализма, мечтая о сохранении и укреплении старых патриархальных отношений; с другой стороны, здесь проявлялось брожение "плебейских" масс, мечтавших об осуществлении равенства в рамках "свободной" от "порчи" первоначальной церкви.
      Недовольство представителей старины усугублялось тем, что процесс обмирщения церкви не ограничивался одной инвеститурой. Требование государства о поставке воинов с церковной земли принуждало епископов сдавать земельные владения рыцарям на вассальных началах, и епископ оказывался на одной из ступенек феодальной лестницы: над ним стоял король или император, чьим вассалом он считался, а под ним был рыцарь-вассал, признававший епископа своим сеньором и, разумеется, имевший своих подвассалов, а также крепостных, являвшихся кормильцами всей феодальной надстройки, всей этой иерархии, начиная с короля и кончая младшим подвассалом.
      Так как вассалы, рыцари, подвассалы стремились превратить полученные ими от церкви земельные участки в наследственное владение, то фактически в экономическом и политическом отношениях земельно-церковные организации мало чем отличались от тех феодальных институтов, которые были характерны для средневекового общества, тем более что назначавшийся, или, как говорили, "инвестированный", епископ также стремился стать наследственным обладателем своей епархии. Во многих случаях он даже не принадлежал к духовному званию, так как наряду с номинальными епископами, занимавшимися поставкой воинов с церковных земель, появлялись их заместители, удовлетворявшие религиозные нужды "христова стада", но не пользовавшиеся теми привилегиями, которыми наделялись епископы-воины. А подобно тому как был "заместитель епископа", который служил мессу и исполнял прочие духовные обязанности, так были и заместители городских и сельских священников, которые состояли при рыцарях и подвассалах, получавших доходы с церковной земли и служивших своим сеньорам "материальной службой", но, конечно, совершенно неспособных исполнять какую-либо "духовную службу". Последняя целиком падала на заместителей тех, которые лишь формально считались священниками.
      Церковная организация стала двоиться: с одной стороны, существовала прочная материальная база, находившаяся в распоряжении мнимых служителей церкви, номинальных епископов, аббатов, пресвитеров, с другой - были действительные священники и иные церковные служители, экономически немощные, зависевшие от номинальных епископов и их вассалов, фактически исполнявшие те функции, которые входили в круг обязанностей церковного служителя.
      Так внутри церкви одни "служили богу" и подчинялись светским владыкам, другие не служили богу и с падением - после смерти Карла Великого авторитета центральной власти стремились сделаться совершенно независимыми от верховной власти, стать "государями" в своих, подчас миниатюрных, владениях. Те и другие получали назначение сверху, от тех, кого они называли бенефициариями (благодетелями) : епископ - от светской верховной власти, его заместитель - от епископа. Обоим, т. е. феодалу, считавшемуся епископом, и его заместителю, действительно исполнявшему роль священнослужителя, давался бенефиции, который означал, по существу, земельное - ввиду отсутствия еще денежного - вознаграждение за определенную службу или услугу. Одни несли эту службу в качестве верных рыцарей, обычных феодалов, другие в виде священников исполняли церковные обязанности, формально являясь заместителями тех, которые жестоко подавляли крестьянские волнения или сражались с соседними феодалами из-за желания захватить новые земли, расширить свою власть над сидевшими на этих землях крестьянами.
      В полном соответствии с ходом феодализации средневекового общества церковь не считалась более верховной собственницей церковной земли и стала "держать" ее на феодальных началах от своего сеньора - центральной власти или иногда от отдельных земельных магнатов. Это давало королям "законное" основание для экспроприации церковной земли, для "секуляризации".
      Впрочем, церковь никогда не признавала за королем права на секуляризацию и находила в неопределенности феодальных норм нужные ей аргументы для выступления против "грабительских мероприятий" светской власти, прибегавшей к секуляризации. Так нарастали противоречия между светской и церковной властью: кто является истинным собственником церковной земли, император или церковь,- этот вопрос серьезно затрагивал материальные интересы обеих сторон.
      Отдельные крупные сеньоры строили церкви в своих владениях как для себя, так и для своих крестьян. Эти церкви наделялись земельными, участками для покрытия расходов на богослужение; часть доходов шла на содержание священника, которого назначал с предварительного согласия высшего церковного начальства сеньор. Хотя в огромном большинстве случаев сеньор отдавал церковь с ее доходами церковнослужителю, иногда, впрочем, светскому лицу, он тем не менее сохранял за собою известные права над нею, продолжал считать ее своей собственностью, исходя из того, что все, находящееся на его земле, принадлежит ему. Получал этот сеньор также часть доходов церкви. Так рядом с королевско-императорскими церквами, т. е. основанными на "казенных" землях, развивались сеньориальные частные церкви, но уже не на "казенной" земле. В этих случаях продажа церковных должностей совершалась уже в самом неприглядном оголенном виде: из-за десятины или другой какой-либо статьи шел ожесточенный спор между епископом и сеньором в первую очередь, а потом еще между священником, с одной стороны, и епископом и сеньором - с другой. Нередко один сеньор покупал у другого церковь, с тем чтобы перепродать ее церковнослужителю. Собственник земли, на которой была построена церковь, постепенно превращался в своеобразного рантье, получателя ежегодных процентов, обычно в натуральном виде.
      Понятно, что церковь, все чаще превращая свои владения в предмет торга, вызывала возмущение. Все громче звучал протест по поводу "порчи" церкви, ее обмирщения, забвения старого аскетического духа и особенно купли-продажи церковных должностей, получившей презрительное наименование "симонии".
      Но призыв к "возврату", к "чистоте" первоначальной церкви в устах самих представителей церкви служил лишь ширмой, прикрывавшей иные цели: желание быть независимыми от светской власти и феодалов, быть "свободными", как в былые времена, в "раннюю пору христианства". Такая независимость включала и право на землю, на которой была построена церковь, и на доходы с нее.
      Между тем, светские сеньоры, в связи с ослаблением центральной власти, захватывали королевско-императорские церковные земли, присваивали себе "чужую" десятину и вступали в настоящую борьбу с государственной церковью. Борьба эта велась под лицемерным лозунгом борьбы за "чистоту" церкви; последнюю обвиняли в том, что она отступает от евангельского учения и сеет кругом семена корысти, злобы и торгашества. "Настоящая" церковь, т. е. не сеньориально-собственническая, со своей стороны также проливала крокодиловы слезы по поводу "безнравственности" тех, с которыми приходилось воевать по поводу десятинных участков. Собор 845 г. в городе Мо угрожал самыми страшными небесными карами тем, которые "претендуют" на десятину, чтобы ею "кормить собак и публичных женщин".
      Желая обеспечить хотя бы в незначительной мере независимость священников от сеньора, епископы на соборах требовали, чтобы было запрещено назначать крепостных на духовные должности, чтобы было запрещено сеньорам сечь священников, чтобы оставшееся после смерти последних имущество не переходило целиком к сеньорам и т. д. Однако все усиливавшаяся феодализация общества лишала исходившие от центральной администрации постановления всякой силы, и священники становились в полном смысле слова сеньориальными людьми. Мало того, епископы все более и более теряли власть и над "свободными церквами" (т. е. не принадлежавшими отдельным сеньорам), которые превращались в собственность либо городов, либо сельских общин, либо, наконец, короля, если они находились не на городской или общинной земле, а на королевской. Все это в корне подрывало старую организацию церкви, построенную на централизации в пределах, по крайней мере, епископии.
      Церковь все более феодализировалась, проникалась вассальным, рыцарским и мирским духом, рвала со многими традициями, не признавала авторитета епископа и вызывала тревогу преданных старине богословов и церковнослужителей, которым новый порядок был невыгоден: "свободный" церковнослужитель не мог стать легкой игрушкой в руках светского феодала в той степени, в какой был зависимый от него духовный чиновник. В рядах ревнителей старины оказалось значительное количество монахов и целых монастырей.
      Отдельные земельные магнаты, города, сельские общины, короли и императоры основывали монастыри, видя в них источник больших доходов. Место настоятеля выгодно расположенного монастыря, наделенного большими торговыми привилегиями, продавалось по дорогой цене, которую иногда уплачивала группа лиц, становившихся таким образом коллективным настоятелем такого монастыря. Купивший эту должность часто вовсе не был монахом и совершенно не был связан с монастырской жизнью: он в монастыре видел лишь доходную статью и становился своеобразным арендатором, эксплуатировавшим "святую братию". Чем сильнее он нажимал на последнюю, тем резче раскалывалась монастырская обитель, страдавшая и от собственника земли, и от его арендатора. Внизу были рядовые монахи, зачастую голодные и принужденные жить аскетической жизнью; наверху находились настоятель и его ближайшие помощники, наезжавшие в монастырь за получением "святой дани" и для выколачивания той ренты, которую должны были приносить вложенные в настоятельскую службу средства. Не без ропота переносили монахи тяжесть "светского" и "чужого" настоятеля. Но в ответ на недовольство низов расширялась власть начальствовавших аббатов и аббатис: они получили право "назначать" монахов и вводить своих людей в общую обитель. В монастырях зародилось брожение, вылившееся в середине XI в. в требование реформировать церковь и прежде всего уничтожить симонию.
      Разумеется, сами монахи в значительной степени тоже принадлежали к эксплуатирующим и паразитическим элементам феодального общества и, стремясь к уничтожению симонии, имели в виду сбросить с себя гнет более сильных слоев этого общества и получить свободу действий с целью извлечения благ из своего "монашеского" положения. Другими словами, они хотели быть хозяевами в монастырях, а не слугами, самостоятельно распоряжаться огромными богатствами монастырей, а не служить привеском к ним, молча взирая на то, как другие широко пользуются удобствами жизни, обычно менее всего походившей на "монастырскую" жизнь. Так росло внутри монастырей движение против симо-нической церкви, т. е. такой церкви, в которой отдельные феодалы пользовались преимущественными правами и продавали эти права проходимцам, имевшим средства и возможность их приобрести и эксплуатировать как "святую братию", так еще в гораздо большей степени тех крепостных, за счет которых жил и монах, и сеньор, обладавший монастырем.
      II
      Римская земельная знать не соглашалась подчиняться папским чиновникам и зарилась на земельное могущество престола св. Петра. В борьбе с феодальной знатью папство пыталось разъединить силы своих врагов, противопоставляя мелких феодалов, иногда вызванных к существованию самим папством, крупным и знатным. Наделяя мелких феодалов разными привилегиями, делая их "ручными", вербуя их из семей верхних слоев преимущественно римского духовенства, папство создавало почти независимые баронии, где сидели родственники пап. И тут сказалось одно из противоречий феодальной системы: мелкие "племянники", "родственники", облагодетельствованные папой в целях борьбы со знатью и защиты папского могущества, "забывали" свои родственные связи, зачастую соединялись со знатными конкурентами папы и вели против него такую же борьбу, как и старые земельные магнаты. Отсутствие наследственной передачи папского престола исключало возможность появления, несмотря на изобилие папских родственников, более или менее прочной папской династии, которая обеспечивала бы, как в некоторых наследственных монархиях, подобие государственного единства и подавляла бы наиболее враждебные папству децентралистские силы.
      Для баронов папа был лишь самым богатым, сильным и крупным феодалом, и в интересах менее сильных феодалов было стремиться подорвать могущество этого соперника и пытаться увеличить за его счет собственное богатство и зиждившуюся на этом богатстве власть. То была общая черта эпохи феодализма борьба отдельных представителей знати, объединявшейся лишь в интересах более интенсивной эксплуатации крестьянской массы. В процессе внутрифео-дальной борьбы поглощались мелкие феодалы и укреплялись более могущественные.
      Смерть каждого папы вызывала раздоры в среде родственников и приближенных и влекла за собою распадение папской партии. Выборы же нового папы были обычно новой вспышкой острой борьбы и усугубляли еще больше процесс разложения папского государства. Папа избирался не всеми соперничавшими между собою баронами папского государства, а лишь небольшой группой феодалов собственно Римской области, сообща с частью римского же духовенства и римского "народа". По существу, это были своеобразные приходские выборы, где город Рим и ближайшие местности избирали епископа, который вместе с тем являлся и светским главой целого государства.
      Эта избирательная мешанина, где сталкивались противоположные интересы (а их было почти столько же, сколько было избирателей), нередко давала самые неожиданные результаты, менее всего, однако, способствовавшие упрочению государственной власти, даже в ее феодальной форме. Для многих было даже неясно, кого, собственно, они избирают: римского ли епископа или государя Папской области. Летописец Аусилий, описывая избрание одного папы, считает необходимым особо отметить, что "тогда многие руководились исключительно интересами церкви, а не чем-либо иным, как то имело место во многих других случаях избрания нового папы".
      Неясно было не только кто "голова" государства, но и какова его основа: чьими подданными были жители папского государства? Нередко жители этого своеобразного государства датировали какой-либо документ одновременно именем папы и императора. В 808 г. Карл назначил ряд чиновников, которые судили и взимали подати с населения папского государства, как будто дело шло об императорской земле. Позднее папские города областей Равенны и Пентапо-лиса без ведома и разрешения папы, но с согласия императора заключили договор с Венецией, словно эти области были самостоятельны и вовсе не входили в состав папского государства. Эта неопределенность отношений приводила неизбежно к тому, что папский престол при ослаблении франкской монархии оказался в руках римской аристократии. Наиболее богатые из этой знати стремились захватить папский престол, чтобы еще больше усилить свое могущество и свою власть.
      Нередко борьба приводила к одновременному избранию двух пап, и уличные беспорядки, сопровождавшиеся кровопролитием, решали, кому из избранных достанется "престол апостола Петра". Так, папе Сергию II (844-847) пришлось прибегнуть к подавлению восстания мелких феодалов, чтобы закрепить за собой власть. О "правах" же императора на контроль над папскими выборами после смерти Карла Великого заботились менее всего. Слабость империи превращала тесный круг римского "мира" в единственного распорядителя судеб папства. Правление Сергия II отмечено в истории папства как расцвет симонии, продажности церкви и крайнего распутства духовенства, пример чему подавал брат папы Бенедикт, получивший епископство Албано. Грабеж, сильнейшая эксплуатация и открыто совершавшиеся Сергием и Бенедиктом убийства всех недовольных вызывали такое настроение в широких суеверных массах, что в нападении сарацин в 846 г. на Сицилию и Южную Италию люди видели перст божий, мстивший за многочисленные злодеяния, совершаемые под папской эгидой. А когда сарацины подошли к устью Тибра, разрушили крепость Остию и заняли правобережный Рим с огромными богатствами базилики св. Петра и св. Павла, то всю Папскую область охватила страшная паника, и если бы на помощь Риму не поспешили франкские войска. Вечный город очутился бы в руках сарацин.
      После этих событий новый папа Лев IV (847-855) начал строительство правобережной крепости Рима. В честь этого папы, с помощью налогов собравшего огромные суммы для возведения новых крепостных стен Рима и соединения их со старыми левобережными, эта часть города получила название Леонины. Рим, окруженный со всех сторон стенами, должен был стать отныне неприступным для "врагов христовой веры". Вокруг почти обезлюдевшей Чивитта-Веккиа были также возведены крепостные стены, она вновь была заселена и переименована в город Льва (Леополис); впрочем, имя это сохранилось ненадолго. Лев IV, несмотря на строительство, не оставил хорошей памяти о себе: как пиявка, высасывал он из народа последние соки и тратил огромные суммы на роскошь и пиршества, которым необузданно предавался.
      "Сарацинская опасность" послужила предлогом "невозможности" утверждения далеким императором выборов папы, и в Риме всячески пытались обходиться без императорского утверждения. С другой стороны, в 850 г. император Лотарь I поручил папе Льву IV короновать своего сына Людовика в качестве соимператора - и, таким образом, подряд три императора получили корону из рук папы.