Мрачная гримаса исказила чересчур красивые черты Ланселота. Очевидно, осознав, что ведет себя по меньшей мере невежливо, он отступил и был вынужден смириться с отказом. Правда, у него все же не хватило ума повести себя, как подобает джентльмену.

— Может, в другой раз, — пробормотал он и, коротко кивнув, пришпорил лошадь. Несчастное животное встала на дыбы и рванулось вперед.

— Наглый щенок! — прошипел сэр Генри, глядя вслед удалявшемуся всаднику.

Франческа взяла Джайлза за руку.

— Надеюсь, он скоро повзрослеет и научится хорошим манерам.

Этим замечанием она разом ответила на все вопросы, которые, должно быть, вертелись на языке леди Мидлшем. Отнесшись к нему как к глупому мальчишке, Франческа безмолвно предложила присутствующим следовать ее примеру, в чем и преуспела.

Леди Мидлшем на прощание пожала ей руку. Сэр Генри улыбнулся и выразил надежду на скорую встречу.

Они расстались, и графская чета направилась в «Красный голубь».

Франческа вновь сжала руку Джайлза:

— Ланселот — просто испорченный юнец, не представляющий ни малейшего интереса для меня и, следовательно, не имеющий никакого значения для тебя.

Джайлз бросил на нее косой взгляд, но ничего не ответил.

Харрис выбежал навстречу, чтобы проводить их в гостиную. Франческа с удовольствием отметила, что в комнате уютно и от блюд исходят аппетитные ароматы.

Хозяин и его пышногрудая дочь накрыли на стол и почтительно удалились.

Еда оказалась такой же восхитительной на вкус, как и на вид. Франческа не стеснялась в похвалах.

Случайно подняв глаза, она заметила веселый блеск в глазах мужа.

— В чем дело? — удивилась она. Тот, помявшись, ответил:

— Я представил тебя на званом обеде в Лондоне. Ты вызовешь настоящую панику.

— Почему?

— Дамы из общества не выказывают так явственно свой аппетит.

Франческа удивленно похлопала ресницами.

— Если уж приходится есть, неплохо бы заодно и насладиться едой!

— Ты права, — рассмеялся он.

За столом могли усесться четверо. Они сидели лицом к лицу, так что можно было свободно разговаривать и не опасаться чужих ушей. За обедом Франческа расспрашивала Джайлза о поместье, обрадованная тем, что муж отвечает охотно и без колебаний. Они обсудили события прошлого года, успехи и неудачи и виды на урожай: сейчас как раз шла уборка.

Вернулся Харрис, чтобы убрать посуду, поставил на стол блюдо с фруктами и снова вышел.

Выбрав кисточку винограда, Франческа спросила:

— Семьи арендаторов… они давно здесь живут?

— В основном да.

Наблюдая, как виноградина исчезает у нее во рту, Джайлз увлажнял языком внезапно пересохшие губы.

— Честно говоря, я не знаю ни одной новой семьи, которая бы поселилась здесь за последние несколько лет.

— Значит, они привыкли ко всем…

За первой виноградиной последовала вторая.

— …местным традициям.

— Думаю, да.

Она повертела в пальцах третью виноградину.

— А каковы они, эти традиции? Ты упоминал о базарном дне.

— Да, ярмарка бывает здесь каждый месяц. Вероятно это и есть традиция. И если бы она прервалась, все наверняка очень расстроились бы.

— А что еще? Возможно, какие-то благотворительные собрания, которые устраивает церковь? — продолжала допрашивать Франческа.

Джайлз лукаво усмехнулся:

— Было бы легче, объясни ты с самого начала, что именно хочешь знать.

Вместо ответа она сунула в рот виноградину и капризно наморщила носик.

— И что? Неужели меня так и видно насквозь?

Джайлз молча наблюдал, как она давит ягоду зубами, как глотает сладкий сок.

Сложив руки на столе, она умоляюще взглянула на мужа.

— Твоя матушка упоминала, что когда-то здесь справляли праздник урожая, и не в деревне, а в замке. Церковь не имела к нему никакого отношения.

Хотя по его лицу ничего нельзя было прочесть, в глазах, должно быть, что-то мелькнуло, потому что Франческа быстро добавила:

— Конечно, о нем много лет как забыли…

— С самой смерти отца.

— Верно, но твой отец погиб более двадцати лет назад.

Он не возразил. Не объяснил, что большинство арендаторов просто не помнят такого праздника.

— Ты стал графом, я — твоей женой. Новое поколение, новая эра. Основной целью праздника было поблагодарить работников поместья за их труды по обработке земли, севу и сбору урожая. Тебе небезразличны твои люди, ты заботишься о своих арендаторах. Теперь, когда я здесь, только справедливо, что мы снова возобновим эту традицию.

Она была права, и все же потребовалось некоторое время, чтобы он привык к мысли о возобновлении праздника, хозяином которого ему предстоит стать. В воспоминаниях Джайлза эта роль неизменно принадлежала его отцу. После его гибели не было и речи о том, что это ежегодное событие будет продолжаться, несмотря на то что традиция на самом деле была очень старой.

Времена переменились. И приспособиться к ним иногда означало возродить старые обычаи.

У нее достало ума не настаивать на своем. Оставить эту тему. Вместо этого она терпеливо выжидала его решения. Он прекрасно понимал, что, если откажет, она обязательно приведет новые доводы, пусть и не сейчас.

Он слегка улыбнулся, вспоминая ее предыдущий вопрос. Ее видно насквозь? Да легче пройти по канату с закрытыми глазами!

При виде его полуулыбки в ней загорелась надежда. Он позволил себе раздвинуть губы чуть шире.

— Хорошо. Если ты и дальше желаешь играть роль моей графини…

Он осекся. Их глаза встретились. Все напускное спокойствие Франчески мигом испарилось.

Наклонив голову, он намеренно бесстрастно продолжал:

— Не вижу причин отказывать тебе. — И после небольшой паузы добавил: — Я не встану на твоем пути.

Она поняла, что он имеет в виду. Все, что он имел в виду. И поэтому порывисто встала, обошла вокруг стола, повернулась и грациозно опустилась ему на колени.

— А ты тоже сыграешь свою роль?

— На празднике? — спокойно осведомился он. — Да.

Других обещаний он ей не дал.

Она всмотрелась в него и улыбнулась своей обычной теплой, неотразимо сияющей улыбкой:

— Спасибо.

С этим единственным словом она обняла его и поцеловала, нежно, но без привычного пыла.

Наблюдая за ней из-под полуопущенных ресниц, он ощутил, как в душе шевельнулся голод. Почувствовал, как вновь восстает варвар. Но сейчас его аппетиты не имели ничего общего с похотью или даже с желанием. Нечто другое. Нечто большее.

Он поцеловал ее в ответ, и она вернула поцелуй. И это было все. Просто минута духовной близости. Супружеская ласка. Ничего больше. Всего лишь единение сердец.

Чуть позже она отстранилась, и он отпустил ее. Франческа выглядела счастливой и довольной.

— Итак, как мы разгласим новость? Осталось всего несколько недель. Кому первому нужно сообщить?

— Харрису. — Джайлз поставил жену на ноги, поднялся сам и повел ее к двери. — Мы пригласим всю деревню и арендаторов, а Харрис разнесет об этом весть не хуже любого глашатая.

Итак, они все сказали Харрису, и началась подготовка к празднику урожая. На следующий день Франческа получила письмо от Чарлза, в котором тот принимал приглашение в гости и писал, что Френни вне себя от восторга по поводу будущего визита.

Франческа не знала, что и думать. Возможно, Джайлз был прав, и Френни тогда просто переутомилась от предсвадебной суматохи. Это означало, что джентльмен Френни был либо кем-то другим, либо плодом ее воображения. Трудно сказать, разумеется, пока не приедут родственники. Ничего, это подождет.

А пока она с головой погрузилась в приготовления и к празднику, и к приезду дяди. Составляла списки и списки списков. Одним из пунктов списка назначенных на сегодня дел было обновление цветочных клумб перед домом.

— Это настоящий кошмар, — объявила она Эдвардсу, стоя на подъездной аллее и обозревая пустые, засыпанные листьями клумбы. — Совершенно позорный вид, не подобающий такому дому, как наш.

— M-м… — мрачно пробормотал Эдвардс, возвышавшийся над хозяйкой на целую голову. Вид и в самом деле был печальным, поэтому садовник так угрюмо взирал на оскорблявшие взгляд холмики.

— Вы главный садовник, — объявила Франческа, оборачиваясь к нему. — Ваши предложения?

Он искоса посмотрел на нее и откашлялся.

— Цветы здесь ни к чему. Нужны деревья.

— Деревья?

Франческа оглядела окружавшие их гигантские старые дубы.

— Да. Я подумывал о туях.

— О туях?

— Да. Видите ли… — Эдвардс порылся в опавших листьях, выудил палку и ногой расчистил место на земле. — Вот это дом, — объяснял он, чертя прямоугольник. — Если мы посадим по три туи на каждой стороне, вот тах… — он нарисовал по три деревца с каждой стороны аллеи, в том месте, где она вливалась во внешний двор, — и выстроим их по размеру, так что с краю будут самые высокие, а те, что поближе к аллее — покороче, тогда… Вот, сами видите. — Он отступил, показывая на эскиз.

Франческа наклонилась, внимательно изучила его, выпрямилась, взглянула на дом, а потом снова на набросок.

— Что же, совсем неплохо, Эдвардс, — кивнула она и отступила, пытаясь представить, как это будет. — Но не хватает одного.

— Э?!

— Пойдемте со мной.

Она пошла по аллее, почти до бывших клумб, остановилась и соскребла листья с обочины аллеи. Под листьями обнаружилась плоская плита.

— Это основание для вазы из резного камня. По другую сторону аллеи есть такой же. Леди Элизабет помнит, как в день ее свадьбы обе вазы были полны цветов. Но потом их убрали.

— Да, но сомневаюсь, что мы можем сделать нечто подобное сейчас. Подумать только, сколько на это потребуется сил!

— О, новые нам ни к чему. Можно восстановить старые. Они лежат в конце фруктового сада, только, разумеется, заросли травой. Но, думаю, их можно снова выкопать.

— M-м… — Эдвардс снова насупился.

— Такие же, только поменьше, должны были стоять на верхних ступеньках крыльца. Сейчас они валяются в поле за конюшней.

— Да. Из них лошадей поят.

— Верно, но Джейкобс считает, что его подопечные могут обойтись чем-то попроще. — Франческа взглянула в глаза Эдвардса, почти скрытые нависшими бровями. — Давайте уговоримся: я позволю вам посадить шесть деревьев, вместо того чтобы засаживать цветами целых две клумбы, при условии, что вы возьметесь за восстановление этих ваз. Всех четырех. Присмотрите за тем, чтобы их вырыли, отчистили и водрузили на прежнее место. Я слышала, что молодой Джонни любит ухаживать за цветами, так что под вашим руководством он может наполнить вазы землей и посадить луковицы тюльпанов и нарциссов, а потом и другие цветы по сезону. Не знаю, какие именно растут в это время года, но уверена, что вам и Джонни все известно. — Повернувшись, она стала рассматривать голые клумбы. — Как скоро это можно сделать?

— Э-э… я знаю, где достать сосны. Думаю, что через неделю все будет в порядке. Было бы быстрее, если бы не пришлось возиться с вазами…

— Вазы и деревья одновременно, пожалуйста.

— Что ж, тогда неделя.

— Превосходно, — кивнула Франческа и доверительно призналась: — Мой дядя с семьей приезжает через неделю, и я хотела бы, чтобы дом выглядел как нельзя лучше.

Легкий румянец пробился сквозь обветренную кожу Эдвардса.

— Что же, — проворчал он, — все будет как нужно… через неделю, а может, и раньше. А теперь… — Он отступил и осмотрелся.

— Теперь можете возвращаться к своим деревьям, — разрешила Франческа.

Джайлз, стоя на крыльце, слушал их беседу, и не успел Эдвардс скрыться, как он сбежал по ступенькам. Франческа немедленно направилась навстречу мужу.

— Убедила? — засмеялся он, беря ее под руку.

— Мы с Эдвардсом пришли к взаимопониманию.

— Никогда в этом не сомневался.

Они обошли замок и оказались в том месте, где возлюбленные деревья Эдвардса уступали место живой изгороди и случайному кустику роз.

— Утром я получил от Девила пакет, — начал Джайлз, прерывая дружелюбное молчание, когда они добрались до старых укреплений и перед ними раскинулась широкая панорама земель. — Он и Онория вернулись в Лондон. Он прислал последние парламентские отчеты.

— А парламент уже заседает?

— Да. Осенняя сессия в самом разгаре.

Джайлз на секунду задумался об этом… о своей обычной жизни до женитьбы: члены общества съезжаются в столицу, каждодневные балы, рауты, приемы и званые ужины. Постоянная, прикрытая вежливыми улыбками и сладкими словами борьба светских дам за первенство, романы, тайные связи… Много лет это было и его существованием.

Они помолчали, глядя на землю в расцвете осеннего великолепия.

— Нам тоже нужно ехать в Лондон… на сессию?

— Нет.

Он подумывал об этом, но «нам» в его мыслях не участвовало.

Джайлз посмотрел на жену, заправил выбившийся локон за ее ухо и снова устремил взгляд вперед.

Его нежелание вернуться в Лондон само по себе было удивительным. Но Джайлз воспринимал его спокойно. И не стремился в столицу. Похоже, он постепенно привыкал к тому факту, что во всем, касавшемся жены, верх брало его варварское «я». Это истинное «я» не собиралось расставаться с ней. Ни под каким видом.

Они стояли бок о бок, обозревая свои владения. Наконец он взял ее за руку:

— Пойдем. Давай спустимся к беседке.

Ночью Джайлз лежал на спине в теплой тьме, прислушиваясь х тихому дыханию жены.

Подложив руки под голову, он смотрел в потолок и задавался вопросом: какого черта творит? И куда, спрашивается, идет и чем это кончится? Точнее, куда они идут.

В этой поправке и крылась суть проблемы. Он больше не мог думать о будущем только со своей точки зрения. Не важно, какой курс он возьмет, какую дорогу выберет, она всегда будет рядом.

По правде говоря, ее счастье теперь важнее, чем его собственное, потому что его собственное зависит от нее. Так стоит ли поражаться тому, что он сопротивляется?

Было бы куда легче, окажись она требовательной и капризной. Но вместо этого она оставляла выбор за ним, избегая ссор и прямых столкновений. К таким битвам он был готов: исход оказался бы скорым и беспощадным. И он бы не лежал сейчас, изнемогая от неуверенности в своих силах.

Она с самого начала расставила все точки над i. Он правит, он принимает решения, и, если они ей не понравятся, она поступит по-своему.

Он ничуть в этом не сомневался. Есть в ней какой-то жесткий стержень, непоколебимая преданность своему делу. Преданность, которой он мечтал добиться для себя. Не только ради своих политических амбиций, не только ради семейной жизни, даже не ради воздействия, которая возымеет столь пылкая преданность на его жизнь.

Он хотел, чтобы она была верна только ему. Хотел видеть это в ее глазах, когда она принимала его, чувствовать на ее губах, когда она целовала его, в ее прикосновении, когда она ласкала его. Все, что она давала ему, он желал для себя навсегда.

Джайлз посмотрел на темную головку Франчески, ощутил тепло ее тела, расслабленного и обмякшего. Ощутил непреодолимый порыв схватить ее в объятия.

Но вместо этого снова поднял глаза к потолку и вернулся мыслями к насущной проблеме.

Он хотел ее любви, преданности, хотел, чтобы она жила для него.

И она жаждет предложить ему все это. Но взамен требовала одного.

Он желал дать ей это. Желал любить ее… Но больше всего на свете не желал этого.

Парадокс?! Неразрешимое противоречие?

Но должен же быть выход? Ради сохранения собственного рассудка он должен найти этот выход. Тот, который удовлетворил бы Франческу и оставил его эмоционально защищенным.

Другого просто не дано.