Глава 2

— Почему музей? — удивилась Амелия, подойдя к нему. Люк взял ее за локоть и повернул к себе.

— Чтобы мы могли поговорить в пристойном уединении, на людях, и всякий, кто нас увидит, решит, что мы просто случайно встретились. Никому и в голову не придет, что свидание можно назначить в музее. Я здесь выполняю свой долг — сопровождаю своих сестер и мисс Фоллиот. Нет! Не зовите их! Они походят по музею и встретятся со мной попозже.

Амелия посмотрела на трех девушек в другом конце зала, во все глаза рассматривающих экспозицию.

— Что из того, что они нас увидят?

— Ничего. Но, увидев вас, они захотят к нам присоединиться, а это сделает нашу встречу бесполезной. — И он увел ее под арку в египетский отдел.

Глядя на его лицо, она отметила, что по нему, как обычно, ничего нельзя понять. Темные волосы, черные, как де готь, тщательно причесаны, от хмельного разгула в классических чертах его лица не осталось и намека. Невозможно представить себе, что всего несколько часов назад он лежал у ее ног пьяный.

Как сформулировать свой вопрос? Зачем он назначил ей свидание?

Посмотрев на него, она наконец решилась:

— О чем вы хотите говорить со мной?

Взгляд, который он бросил на нее, был мрачен. Он остановил ее у стены перед витриной с керамикой.

— Полагаю, после нашей вчерашней встречи предмет разговора очевиден.

Значит, он передумал — проснувшись, понял, что поспешил, и теперь собирается взять свои слова обратно. Крепко сжав кулаки, она вздернула подбородок и посмотрела ему в глаза.

— Вам вовсе ни к чему сообщать мне, что вы были так пьяны, что не понимали, о чем говорите. Я слышала вас, а вы слышали самого себя. Вы согласились, и я намерена заставить вас выполнить обещание.

Он заморгал, нахмурился, потом нахмурился еще сильнее.

— У меня нет ни малейшего желания заявлять, что я собираюсь отказаться. Я был не настолько пьян, чтобы не понимать, что говорю.

Его язвительный тон не оставлял сомнений, что он говорит серьезно.

— Но нам нужно поговорить не об этом. — Хмурое выражение не сходило с его лица.

У нее словно гора с плеч свалилась. Она постаралась скрыть это, изобразив на лице вежливый интерес.

— Тогда о чем же?

Он огляделся, потом взял ее под руку и повел по залу медленно, словно прогуливаясь. Из-за своего роста ему приходилось, разговаривая с ней, смотреть вниз, что придавало их разговору нечто очень личное, несмотря на то что они находились в публичном месте.

— Мы решили пожениться, теперь нам нужно предпринять дальнейшие шаги. Решить, как и когда.

Лицо ее посветлело — он не отказывается от нее! Совсем напротив. Душа ее воспарила, но в то же время ее охватило смятение.

— Полагаю, через несколько дней. Вы ведь могли бы достать разрешение?

Он удивленно взглянул на нее.

— А как же свадебное платье? А ваша семья? Несколько дней — не будет ли это выглядеть слишком поспешным решением?

Она остановилась, посмотрела ему в глаза, выпятив подбородок.

— Платье меня не интересует, и я сама поговорю с родителями. Мне всегда хотелось быть июньской невестой, а это значит, что мы должны пожениться в течение следующих четырех недель.

Он прищурился. Она поняла — увидела по его темно-синим глазам, — что он обдумывает что-то, но, как всегда, не могла понять, что именно.

— Четыре недели годится, четыре дня — нет. Только представьте себе, что подумают люди, когда вдруг узнают, что мы женимся с такой немыслимой спешкой? Такое поведение вызовет вопрос «почему», и есть всего два возможных ответа, ни один из которых не устроит ни вашу семью, ни, разумеется, мою.

Она задумалась… и неохотно уступила.

— Люди решат, что здесь замешаны деньги, и после всех ваших упорных стараний скрыть положение вашей семьи это самое последнее, что вам нужно. — Она, вздохнув, подняла глаза. — Вы правы. Очень хорошо — значит, через четыре недели. Июнь еще не кончится.

Люк скрипнул зубами, сжал ее руку и вывел из зала.

— Мне не хотелось бы, чтобы они подумали и о другой возможности.

Она подняла брови:

— Что мы с вами… — Она покраснела.

— Никто в это не поверит, не говоря уж обо всем прочем. — Она хотела остановиться, чтобы посмотреть ему в лицо, но он потянул ее дальше. — Делайте вид, что мы рассматриваем экспозицию.

Она устремила взгляд на стеклянные витрины, стоявшие вдоль стен.

— Но ведь мы знаем друг друга много лет, — смущенно произнесла она.

— И ни разу ничем не показали, что хотя бы немного заинтересованы в развитии отношений более близких, чем обычная дружба. Именно так. Нам нужно подготовить общество, и если вы твердо нацелены на четыре недели, значит, мы все проделаем в четыре недели. — Она подняла голову, но он поспешил дальше, прежде чем она успела возразить. — Вот мой план.

Он ожидал, что у него будет два месяца или больше, что бы все устроить, но четыре недели… Да за четыре недели он успеет соблазнить любую женщину!

— Нам нужно, чтобы общество просто приняло наш брак — нет никаких причин, чтобы этого не случилось. Всем известно, что мы с вами подходим друг другу. Нам остается только постепенно подвести их к мысли о нашей женитьбе, прежде чем рассылать объявления в газеты.

Она кивнула:

— Вы правы — не надо гнать лошадей.

— Вот именно. Мне кажется, наиболее убедительный ход — это мне начать подыскивать себе невесту. Мой взгляд остановится на вас. Вы были подружкой на свадьбе Мартина и Аманды, я был там шафером. Вы много времени проводите с Эмили и Энн. Учитывая, что мы с вами давным-давно знакомы, нет причин, которые не позволили бы мне влюбиться в вас, если не с первого, то со второго взгляда.

По ее лицу он видел, что она следит за его доводами, представляя себе картину, которую он рисует.

— Тогда, — заявил он, — мы с вами пройдем через все обычные стадии ухаживания, хотя, если вы настаиваете на свадьбе в июне, ухаживание это будет весьма бурным.

Она слегка нахмурила лоб:

— Вы хотите сказать, что нам нужно сделать вид, будто мы… увлечены друг другом?

Ему притворяться не придется, для него ухаживание — ее соблазнение — будет настоящим.

— Все будет так, как это обычно бывает, — мы встречаемся на балах и вечерах, ездим на пикники и все такое. Поскольку сезон на излете, а Эмили и Энн нужно развлекаться, нам будет совсем нетрудно находить подходящие случаи.

— Хм… все это очень хорошо. Но неужели нам действительно понадобятся четыре недели? — Они дошли до угла зала. Амелия остановилась и посмотрела на Люка. — Все уже знают, что я ищу жениха.

— Прекрасно, это нам подходит. — Он взял ее под руку и повел дальше, двигаясь медленно, словно рассматривая витрины. — Мы можем как будто случайно приметить друг друга и с этого начать. За последние годы вы научились неплохо флиртовать — только играйте по слуху и следуйте за мной.

Она посмотрела на него, прищурившись и вскинув вверх подбородок.

— Я так и не поняла, зачем нужны четыре недели. Я могу притвориться, будто влюбилась в вас за неделю.

Он стиснул зубы от этого неумного возражения и тоже прищурился.

— Четыре недели. Вы предложили — я согласился, но отныне вести игру буду я.

Она остановилась.

— Это почему же?

Он встретил ее воинственный взгляд и выдержал его. Она молчала, не сводя с него пристального взгляда, и он спокойно произнес:

— Потому что теперь всегда будет именно так.

В этом он был непоколебим и вовсе не считал, что вопрос об этой стороне их отношений затронут слишком рано. Будь это любая другая девушка, в подобном заявлении не было бы необходимости, но Амелия — из семьи Кинстеров, и сразу четко очертить границы и все расставить по своим местам просто необходимо. И момент для этого подходящий: она не может спорить, потому как рискует потерять все, чего уже достигла, — его согласие на брак.

Она вздернула нос и резко отвернулась.

— Прекрасно. Делайте как знаете. Четыре недели. — Она двинулась вперед, не дожидаясь, пока он возьмет ее под руку. — Но ни одним днем больше.

Она уже была в нескольких шагах от него, когда до него дошел смысл ее слов. Он последовал за ней не сразу, ему потребовалось время, чтобы подавить желание, которое она так не вовремя в нем пробудила. Еще с неделю или чуть больше у него не будет возможности нажать на нее. Но когда он прочно ее свяжет…

Она остановилась, делая вид, что рассматривает витрину с ножами; он смотрел на нее, смотрел, как свет играет на ее локонах.

Обман — не лучший фундамент, на котором стоит возводить здание супружества, но он ведь не лжет ей и не собирается лгать, он просто не упомянул об одном немаловажном факте. Когда она будет принадлежать ему и он будет в ней уверен, тогда он сможет сказать ей правду — когда ее сердце будет отдано ему, ей будет все равно, почему они поженились, главное, что это произошло.

Все это, конечно, не требовало ухаживаний на глазах у всех. Соблазнит ли он ее теперь или после того, как они обвенчаются, не имело никакого значения для его плана. Однако хотя он не испытывал сомнений по поводу ее уверенности, будто он женится на ней из-за денег, мысль о том, что общество будет думать так же, вызывала в нем отвращение. Это в его представлении было бы неприемлемым поведением — поведением, неподобающим для джентльмена. Если общество решит, что он женился на ней исключительно из меркантильных соображений, не испытывая настоящих чувств, это не только будет ложью, но и на ней самой отразится не лучшим образом. Особенно если вспомнить, что они идут по стопам союза Мартина и Аманды, порожденного любовью. По его мнению, Амелия заслуживает лучшего.

Надменно подняв голову, она шла впереди него. Он двинулся следом привычным неторопливым, но широким шагом и быстро нагнал ее.

Пусть она подозрительна и упряма, порывиста и нетерпелива, все равно она заслуживает того, чтобы ее обожали. Ему необходимо привязать ее к себе чем-то иным, кроме прозаического прагматизма. Сделать что-то такое, чтобы причина его женитьбы уже не имела значения.

Откладывая до времени размышления об их союзе, он надеялся, что пока все останется в зачаточном состоянии, неопределенном и, значит, не таком опасном. Откуда эта мысль явилась вдруг и сейчас, почему он сосредоточился на ней, на этом внезапном осознании, что она — единственная женщина, которая ему нужна? Она же не выказывала никаких чувств, которые бы подтверждали ее стремление к нему.

Пока не выказывала.

Нагнав Амелию, он взял ее за руку. Она повернулась к нему, и взгляды их встретились.

— Эмили и Энн меня ждут. Будет лучше, если они не увидят нас вместе.

— Интригуете?

— Вот именно. — Он посмотрел ей в глаза и поклонился. — Увидимся вечером у Маунтфордов.

Она задумалась, потом кивнула:

— До вечера.

Он сжал ей пальцы и быстро отпустил. Она отвернулась и принялась рассматривать витрину. Еще два удара сердца, и он ушел.

Был один человек, который должен был узнать правду. Вернувшись домой, Люк посмотрел на часы, затем прошел к себе в кабинет и занялся разными финансовыми делами, требующими его внимания. Когда на часах пробило четыре, он отложил бумаги и поднялся по лестнице в гостиную своей матери.

До этого часа она обычно отдыхала, но всегда вставала в четыре. Сверху, с галереи, он увидел миссис Хиггс, которая, пройдя через холл, направилась к лестнице с подносом, уставленным обильной едой. Подойдя к двери гостиной, он постучал и, услышав голос матери, вошел в комнату.

Она, судя по всему, сидела, прислонившись к спинке своего любимого кресла, но теперь выпрямилась и поправляла подушки у себя за спиной.

Все еще красивая женщина, хотя ее яркая внешность — черные волосы, светлая кожа, темно-синие глаза, как и у него, — выцвела, но осталось что-то неуловимое в ее улыбке, в прекрасных глазах, и это нравилось мужчинам и вызывало у них непреодолимое желание потакать ей во всем. Качество, о котором она не забывала, но которым, насколько ему было известно, не пользовалась после смерти его отца. Он никогда не понимал союза своих родителей, потому что мать была умна и проницательна, но при этом оставалась непоколебимо верна этому бесхребетному, никудышному человеку и даже после его смерти хранила память о нем.

Она увидела его и подняла брови. Люк улыбнулся, вошел и придержал дверь для миссис Хиггс, которая, склонив голову, проплыла мимо него, чтобы поставить поднос на низенький столик рядом с креслом матери.

— Я принесла две чашки на всякий случай и много печенья… Вам понадобится что-нибудь еще, милорд?

— Благодарю вас, миссис Хиггс, этого вполне достаточно.

Мать тоже поблагодарила ее — улыбкой.

— Да-да, Хиггс, благодарю вас. Скажите, обед готовится так, как мы решили?

— Да, мэм. — Миссис Хиггс выпрямилась и лучезарно улыбнулась им обоим. — На дороге все спокойно, и в мире тоже все в порядке. — С этим победным сообщением она сделала неуклюжий реверанс и быстро вышла, закрыв за собой дверь.

Улыбка матери стала еще шире. Она протянула руку, и Люк пожал ее, получив в ответ крепкое пожатие ее пальцев.

— Она весь день сегодня скачет, как будто ей опять восемнадцать лет. — Подняв глаза на него, она сказала: — Ты воскресил нас к жизни, сын мой. Говорила ли я тебе, как я тобой горжусь?

Глядя в ее любящие глаза, лучистые и подозрительно блестящие, Люк подавил мальчишеское желание шаркнуть ножкой и склонить голову. Он весело улыбнулся и махнул рукой.

— Никто так не рад этому, как я.

Он сел в кресло напротив шезлонга.

Минерва окинула его проницательным взглядом, после чего протянула руку к чайнику.

— Я пригласила Роберта отобедать сегодня у нас. Стол будет накрыт к шести — для нас рановато, но ты же знаешь его характер.

Люк взял протянутую матерью чашку.

— Что с Эмили и Энн?

— Я сказала им, что они слишком часто выезжают. По скольку на сегодня у нас нет приглашений, я предложила им поспать до семи, потом пообедать у себя в комнатах и начать готовиться к балу у Маунтфордов.

Люк хмыкнул. Его матушка была таким же безжалостным манипулятором, как и он сам.

— А теперь скажи мне, — Минерва с чашкой в руках откинулась назад, отпила немного чаю и внимательно по смотрела на сына, — чем ты встревожен?

Он весело улыбнулся:

— Вряд ли это можно назвать тревогой — я решил жениться.

Минерва заморгала, замерев, и наконец изумленно распахнула глаза.

— Поправь меня, если я ошибаюсь, но не слишком ли это внезапное решение?

— И да, и нет. — Он поставил на стол чашку, размышляя о том, как бы ему изловчиться и не слишком откровенничать. Его мать бывала на редкость проницательна, особенно когда дело касалось ее отпрысков. Единственный, кого она не могла раскусить с присущей ей легкостью, был его брат Эдвард, недавно высланный из страны за преступления, мотивов которых они так и не поняли.

Отбросив мысли об Эдварде, Люк устремил взгляд на мать.

— Как тебе известно, до вчерашнего дня мое положение было таково, что я просто не мог думать о женитьбе. А на леди, о которой идет речь, я обратил внимание уже некоторое время назад.

Минерва не сводила с него глаз.

— Это Амелия Кинстер, — изрекла она.

Он с трудом скрыл изумление. Неужели его мысли так легко можно прочесть?

— Именно так. Мы решили…

— Подожди. — Глаза у Минервы стали круглыми. — Она что же, согласилась?

Он слегка смутился.

— Вчера вечером у нас была короткая встреча. — Он предпочел не объяснять, где именно. Пусть мать думает, что они встретились на каком-нибудь балу. — Сегодня днем мы снова встретились и вновь заговорили об этом. Конечно, это все только предположения, но… — Он пытался найти выход, но так и не нашел способа уклониться от разумного объяснения событий. Он вздохнул: — Честно говоря, это она сделала мне предложение.

— Боже мой! — Брови Минервы высоко взлетели. Теперь она была воплощенный вопрос.

— Она рассказала мне все. По многим мелочам она поняла, что мы находимся в затруднительном положении. Она хочет выйти замуж, что разумно и правильно — после замужества Аманды она осталась в одиночестве, и для нее это состояние непривычно, — но не желает искать себе мужа среди тех достойных поклонников, что кружат вокруг нее в надежде на ее внимание.

— Значит, она остановила свой выбор на тебе?

Люк пожал плечами.

— Мы с ней знаем друг друга с детства. Изучив финансовое положение нашей семьи, она решила, что наш брак уладит все проблемы. Она станет моей женой, виконтессой, обретет статус замужней дамы, а наше финансовое состояние поправится.

— И что же ты?

Люк встретился взглядом с темными глазами Минервы. И произнес, помолчав:

— Я согласился.

Мать больше не задавала вопросов — она изучала его лицо, потом кивнула в ответ на какие-то свои мысли и стала пить чай. Прошло несколько минут, и она опять посмотрела ему в глаза.

— Я не ошибусь, если предположу, что ты не сказал ей, что теперь сказочно богат?

Он пожал плечами:

— Это вызовет некоторую неловкость — ты же знаешь, какая она. Она… — Он с трудом удержался, чтобы снова не пожать плечами, но вместо этого взял чашку и глотнул чаю. Люк надеялся, что мать не станет больше расспрашивать его о мотивах его согласия.

Она и не стала, во всяком случае, словами, но долго внимательно разглядывала его. Ее взгляд, темный, проницательный, он ощущал почти физически. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не заерзать в кресле.

Минерва поставила чашку на блюдце.

— Давай посмотрим, правильно ли я поняла. В то время как некоторые мужчины притворяются, что страстно влюблены или по крайней мере испытывают нежные чувства, чтобы скрыть, что они женятся из-за денег, ты пытаешься притвориться, что женишься из-за денег, тогда как…

— Это ведь только на время. — Он встретился с ней взглядом и почувствовал, как сжались у него челюсти. — Я обязательно ей скажу, но предпочитаю сам выбрать для этого подходящий момент. Естественно, все это останется между нами, а что касается общества и всех прочих — пусть думают, что мы женимся по обычным причинам.

Минерва не отрываясь смотрела на него. Прошла минута, и она произнесла, наклонив голову:

— Прекрасно. — В ее голосе прозвучало сочувствие. Она отставила чашку в сторону. В глазах ее светилась любовь к сыну. — Если это то, чего ты хочешь, я обещаю никому ничего не говорить, пока ты сам не объявишь об этом обществу.

Именно за этим обещанием он и пришел сюда. Они оба это понимали.

Он облегченно вздохнул и допил чай. Минерва откинулась на подушки и принялась болтать о всяких пустяках. Наконец Люк встал, собираясь уйти.

— Так не забудь о своем обещании, мама.

Подойдя к двери, он услышал какое-то бормотание и, взявшись за ручку двери, оглянулся.

На лице матери читалась растерянность. Она что-то бурчала себе под нос и при этом хмурилась. Наконец она улыбнулась:

— Обед в шесть.

Он кивнул и, поскольку она больше ничего не сказала, поклонился и вышел.

В тот же вечер, позже, мать и сын вошли в бальный зал Маунтфордов и поздоровались с хозяевами особняка. Люк озирался, стоя рядом с матерью. Зал был полон, как и полагается; но он так и не увидел знакомой головки с подпрыгивающими золотыми локонами.

Позади него Эмили и Энн шепотом обменивались девичьими секретами с лучшей подругой Энн, Фионой Фоллиот. Фиона была дочерью соседа; имение ее отца в Ратлендшире соседствовало с имением Люка. Фиона приехала в Лондон, чтобы провести часть сезона со своим овдовевшим отцом; они остановились в Челси, у сестры генерала Фоллиота. Семья была богатой, но при этом без связей. Минерва предложила вывозить Фиону в свет вместе с дочерьми, чтобы девушка могла побольше увидеть и чтобы ее тоже все увидели.

Люк отнесся к этой идее с одобрением. То, что простодушно-жизнерадостная Фиона держалась рядом с Энн, очень робкой и стеснительной, придавало младшей больше уверенности в себе и до некоторой степени освобождало Эмили, которая была старше на год, от попечения над Энн. Все шло к тому, что Эмили получит предложение от лорда Киркпатрика в конце сезона. Оба еще молоды, но это будет хорошая пара, и обе семьи смотрели на них благосклонно.

Очередь гостей продвигалась, шаркая по паркету. Мать придвинулась к Люку и понизила голос, чтобы ее никто не услышал:

— Мне кажется, обед прошел неплохо. Хороший способ поставить крест на наших прошлых проблемах.

— И похоронить их?

— Вот именно, — ответила Минерва, улыбаясь, и отвела глаза.

Помолчав, Люк произнес:

— Я все равно буду встречаться с Робертом — я не собираюсь пренебрегать своими интересами в этом деле.

Мать улыбнулась и похлопала его по руке.

— Дорогой, если твои интересы действительно лежат в этой области, а не в какой-то другой, тогда я, конечно же, не возражаю.

Смех в ее голосе, незатуманенный свет, который сейчас горел в ее глазах, то, как поднялось у нее настроение в этот день, оправдывали весь его многолетний тяжелый труд. Он вел ее по залу, слыша шелест платьев сестер, идущих за ними следом, и понял, что, несмотря на все испытания в течение многих лет и недавние переживания из-за Эдварда, он все же очень счастливый человек.

А скоро будет еще счастливее. Эта мысль явилась, когда, усадив мать в кресло подле леди Горации Кинстер, тетки Амелии, он наконец-то обнаружил свою будущую невесту. Она кружилась в контрдансе, пока еще не подозревая о его присутствии. Она смеялась в ответ на шутки своего партнера, Джеффри Мелроуза, локоны ее подпрыгивали, и это зрелище показалось Люку очаровательным. Он устремил взгляд на Амелию и стал ждать…

Она оглянулась, увидела его — и пропустила такт. Потом быстро отвела глаза и поймала ритм. Больше в его сторону она не смотрела. Однако к концу танца она неожиданно оказалась рядом с его сестрами. Никого это не могло удивить, поскольку в течение всего сезона она и ее сестра Аманда всячески старались ввести в общество Эмили и Энн — это был самоотверженный поступок, за который он был весьма благодарен сестрам-близнецам, но вовсе не собирался высказывать им эту свою благодарность.