– Боюсь, что эта похвала адресована не мне – это владения матушки.
      – Нужно похвалить ее милость. – И миссис Эдмонтон поплыла по длинной оранжерее, восхищаясь всем, что видит. Кларисса пошла за матерью, но не так быстро.
      Дункан обратился к мистеру Эдмонтону:
      – Если вы не возражаете, я оставлю вас здесь. Меня ждут кое-какие неотложные дела.
      Мистер Эдмонтон улыбнулся:
      – Конечно, милорд. Вы были так любезны, уделив нам время.
      – Ну что вы. – Дункан наклонил голову. – Обед будет подан в семь.
      «Дела» повели его прямо в бильярдную. Он открыл дверь – и перед ним открылось зрелище, подобное тому, которое приковало его к месту утром. На этот раз Роуз прислонилась к бильярдному столу, и смех лился из ее ярких глаз, а грудь цвета слоновой кости выступала над глубоким вырезом платья. Рядом с ней стоял Джереми Пинквик, обхватив руками кий, который наклоняла Роуз.
      Чего-то такого Дункан и ожидал. А вот чего он не ожидал, так это того, что Роуз будет обучать Пинквика, а не наоборот.
      При виде вошедшего улыбка Роуз, как Дункан и ожидал, стала шире; она выпрямилась, немало обрадовав его.
      – Дункан Совершенный? Именно вы-то нам и нужны.
      Повелительным жестом она велела ему подойти. С запозданием насторожившись, Дункан подчинился. Его так и подмывало уйти; он бы ушел, не будь здесь Пинквика; Дункан привык не доверять этому особому блеску в глазах Роуз.
      – Джереми не умеет играть, а я не могу ему показать, как это делается, – он левша. – Говоря это, Роуз подошла к стойке с киями и взяла еще один. Потом она повернулась и, склонив голову набок, посмотрела на Дункана. – Если мы с вами проведем показательную игру, Джереми поймет, как это делается.
      Потом глаза ее блеснули.
      – Вы готовы?
      Дункан стиснул зубы; не успев подумать, он уже подошел к ней. Потом подумал, но это уже было ни к чему – не мог же он не принять ее вызов.
      Посмотрев на нее, Дункан взял кий.
      – Как будем играть?
      Она улыбнулась, и ямочки на щеках заиграли.
      – Как обычно.
      Они начали игру; он знал, что она играет хорошо, – сам научил ее когда-то давным-давно, когда она еще не вызывала в нем такого возбуждения. А теперь… он смотрел через стол, как она наставляет кий, и напоминал себе, что нужно дышать.
      Она загнала в лузу два шара, потом обошла вокруг стола, перегнулась, тонкая ткань платья обрисовала роскошные полушария ее грудей. Во рту у Дункана стало сухо, как в пустыне.
      Роуз промахнулась и весело выбранилась; заставив себя смотреть на шары, Дункан подошел к столу, чтобы ударить. Роуз прислонилась боком к столу. Дункан низко нагнулся. Он сжал зубы и сосредоточился на шаре, стараясь не ощущать аромата ее духов и того неуловимого запаха, который принадлежал ей, и только ей. Этот запах проникал в самый мозг.
      Руки дрожали, все внутри сжалось.
      Дункан промазал.
      Роуз подняла брови:
      – Хм. – Она исподволь бросила на Дункана вызывающий, взгляд. – Вы, должно быть, мало практиковались в Лондоне.
      Она обошла вокруг стола и выбрала шар, а когда наклонилась над кием, то краем глаза увидела, каким напряжением охвачен Дункан. Нахмурившись, она прицелилась, удивляясь его реакции. Она ведь еще не дразнила его, так почему же он так напряжен?
      Загнав в лузу три шара, она поняла причину его напряжения, но все равно это не имело смысла. Дункану тридцать пять лет; можно не сомневаться, он за свою жизнь не раз видел женские груди. У нее гораздо больше оснований притязать на звание монашенки, чем у него на звание монаха. Но вывод напрашивался сам собой.
      Интересно, что Джереми, несмотря на внимание, с которым он следил за игрой, не выказывал признаков такой же впечатлительности.
      Это открытие показалось ей любопытным и совершенно очаровательным.
      Она одержала над Дунканом блестящую победу.
      Роуз часто говорили, что она впадает в грех любопытства. Раньше это замечание никогда ее не останавливало, не остановит и теперь. Но количество собравшихся в доме гостей и соответствующая этому количеству длина обеденного стола не позволили ей не впадать в свой постоянный грех до тех пор, пока джентльмены не присоединились к дамам в гостиной, закончив ритуальное поглощение портвейна.
      Ее жесткое намерение и дальше испытывать неожиданную и удивительную возбудимость Дункана получило, к ее удивлению, помощь и поощрение со стороны Клариссы Эдмонтон. Эта девочка – Роуз не могла назвать ее как-то по-другому, такой юной она казалась – взяла ее под руку, как только появились джентльмены, и повела прямиком к Дункану.
      Кларисса мило улыбнулась; улыбка Роуз обещала нечто совсем иное.
      – Я подумала, что нам нужно решить, чем мы займемся завтра, – с невинным видом предложила Кларисса.
      Дункан посмотрел на нее, лицо у него было непроницаемое. Потом он взглянул на все еще не занавешенные окна, через которые было видно озеро со скалистыми вершинами на заднем плане.
      – Спускается туман, скорее всего будет дождь. Не самая хорошая погода для прогулок верхом.
      – Ах, – Кларисса проследила за направлением его взгляда. – Но я не имела в виду… – И, обернувшись, она улыбнулась Дункану. – Признаюсь, я не очень хорошо езжу верхом. А окрестный пейзаж немного мрачен, вам не кажется? Вот я и подумала – а что, если нам поиграть в шарады или устроить музыкальное утро, попеть немного?
      Она подняла глаза на Дункана. Лицо ее выражало милое нетерпение. Роуз прикусила язык, проглотила смех и с таким же нетерпением посмотрела на Дункана – она, затаив дыхание, ждала его реакции.
      Губы у него стали тонкие, лицо жесткое, но голос прозвучал по-прежнему любезно.
      – К сожалению, завтра утром меня ждут неотложные дела. Придется вам извинить меня. – Он поднял глаза на Роуз и Джереми. – Но без сомнения, другие с радостью присоединятся к вам.
      Роуз это совершенно не устраивало.
      – На самом деле, – промурлыкала она, поймав взгляд Дункана и понимающе улыбнувшись, – мне кажется, леди Гермиона намеревается призвать нас к музицированию прямо сейчас.
      Эти слова оказались пророческими. Все четверо посмотрели на леди Гермиону. Она заметила это и властным жестом поманила их к себе. Рядом с ней сидела в кресле миссис Эдмонтон.
      – Кларисса, дорогая, ваша матушка только что рассказала мне, как замечательно вы играете на фортепьяно, я очень люблю хорошее исполнение. Право, я должна просить вас доставить всем нам удовольствие – сыграть две-три вещицы, чтобы оживить вечер.
      – Ах… ну что вы, – вспыхнув, запротестовала Кларисса. Понуждаемый взглядом матери, Дункан любезно присоединился к ее просьбе:
      – Общество будет польщено. – Он предложил Клариссе руку. – Пойдемте, я открою фортепьяно.
      Кларисса одарила его чрезмерно милым взглядом; Дункан с безразличным видом повел ее к фортепьяно, которое стояло между двумя высокими окнами, выходящими на террасу. Он усадил Клариссу на табурет, Джереми открыл крышку, а Роуз подала пачку нот. Гости нетерпеливо собрались вокруг них, передвигая стулья и кресла так, чтобы было лучше видно. Просмотрев ноты, Кларисса выбрала две вещи; Роуз положила остальные ноты на крышку, потом присоединилась к Джереми и Дункану, сидевшим сбоку.
      Слегка нахмурившись, Кларисса передвинула табурет, просмотрела ноты, потом снова передвинула табурет. Наконец она положила пальцы на клавиши.
      И заиграла.
      Игра ее была совершенной, как и следовало ожидать.
      Спустя три минуты две тетки Дункана возобновили разговор, тихо перешептываясь. Рядом с Роуз поерзал Джереми – раз, другой, потом он выпрямился и, пробормотав «Прошу прощения», отправился изучать шкафчик, заполненный дрезденскими миниатюрами.
      Роуз, столь же неравнодушная к хорошей музыке, как и леди Гермиона, хотела сосредоточиться, но не смогла. Игра Клариссы была технически безупречна, но эмоционально бессодержательна. Каждая нота исполнялась правильно, но ни души, ни сердца не было в ее исполнении; ни единым чувством она не могла оживить музыку.
      Подчиняясь неизбежному, Роуз перестала слушать и позволила звукам проплывать мимо ушей; она бросила взгляд на гостей, большая часть которых уже отвлеклась от игры, потом на Дункана, стоявшего рядом.
      Как раз вовремя, чтобы заметить, как он подавил зевок.
      Роуз едва удержалась от усмешки и придвинулась к Дункану:
      – Скажите честно, вы ведь не собираетесь жениться на ней?
      Он сквозь зубы ответил:
      – Не лезьте не в свое дело.
      Тут уж Роуз не стала скрывать усмешку; у Дункана лицо стало еще суровее. Роуз отвела взгляд, устремила его в противоположный конец комнаты – первая пьеса подходила к предпоследнему крещендо. Роуз с умыслом прошла очень близко от Дункана и направилась к креслу леди Гермионы.
      Она услышала, как Дункан резко, со свистом, втянул в себя воздух, ощутила, как внезапно напряглись его мускулы грубо и сильно.
      Слегка скривив губы, Роуз направилась прямиком в безопасное общество его матери; подойдя к креслу, она кивнула леди Гермионе, потом повернулась и с невинным видом обвела взглядом комнату, старательно избегая Дункана, который все еще напряженно стоял у стены.
      Краешком глаза Роуз увидела, что руки у него сжаты в кулаки, что он следит за ней взглядом; он буквально не сводит с нее глаз. Кажется, он представляет себе, как будет душить ее, как сомкнет свои длинные сильные пальцы у нее на шее; именно такие желания обычно вызывали в нем ее поддразнивания.
      Роуз очень удивилась, когда он выпрямился и, разжав кулаки, направился к ней.
      Она слегка нахмурилась; когда она дразнила Дункана, он, как правило, избегал ее. Он убегал, она преследовала – это происходило обычно так.
      Но не на этот раз.
      Когда Кларисса закончила первую пьесу, Дункан подошел к Роуз и остановился прямо у нее за спиной. Походка казалась небрежной, но Роуз ощущала его напряженность, ощущала контролируемую стальную силу в каждом движении.
      Кларисса взяла последние аккорды, потом убрала руки с клавиатуры. Все вежливо захлопали, Роуз хлопала рассеянно. Дункан хлопал медленно, тихо, прямо за ее правым плечом – у нее создалось отчетливое ощущение, что он аплодирует ее представлению, а не игре Клариссы.
      Одарив общество прилично скромной улыбкой, Кларисса посмотрела на мать, потом на леди Гермиону, а потом на Роуз и Дункана. Роуз ободряюще улыбнулась ей, Кларисса снова повернулась к фортепьяно и заиграла вторую пьесу.
      Роуз старалась дышать, старалась не обращать внимания на тиски, которые снова сжали ей легкие. Чувства бешено трепетали, ее состояние больше всего походило на панику, мысли были полностью сосредоточены не на музыке, а на Дункане, стоявшем так близко, так неподвижно, так безмолвно.
      Первый прилив жара, охвативший шею и плечо, выступающее из открытого платья, застал Роуз врасплох. Она слегка нахмурилась, потом, остыв, согнала с лица хмурое выражение.
      Ощущение жара вернулось мгновение спустя – более горячее, более сильное, охватившее на этот раз пространство от плеча до груди над глубоким декольте.
      Теперь настала ее очередь быстро втягивать в себя воздух и задерживать его, она чувствовала на себе взгляд Дункана. Дункан был…
      Роуз мысленно выбранилась и стиснула зубы, почувствовав, как сквозь нее, разжигая пламя, прошло странное ощущение…
      В отчаянии она стала искать утешения. Леди Гермиона сидела перед ней и ничего не видела, гости постарше были заняты болтовней. Даже Джереми бросил Роуз. Теперь он был погружен в дискуссию с мистером Эдмонтоном.
      Дункан пошевелился и придвинулся еще ближе.
      У Роуз задрожали колени. Она схватилась за спинку кресла, потому что голова вдруг закружилась так, как никогда еще не кружилась.
      Пьеса была короткая, и Кларисса доиграла ее быстро. Она отвела взгляд от клавиатуры – и Роуз была спасена. Все зааплодировали, Роуз обрела способность дышать, освободившись от пристального взгляда Дункана.
      Он отошел от нее, сразу же к ней подошла Кларисса в сопровождении Джереми. Прежде чем Роуз успела собраться с мыслями, Дункан обернулся и улыбнулся ей и леди Гермионе своей обычной ленивой улыбкой:
      – Не будет ли Роуз так добра сыграть нам что-нибудь?
      Леди Гермиона немедленно повернулась и ласково улыбнулась Роуз.
      – И верно. Роуз, милочка, я не слышала вашей игры целую вечность – будьте добры.
      Обычно, заметив ловушку, Роуз была в состоянии понять, как из нее вырваться, но когда остальные повернулись и присоединились к просьбам хозяйки дома, Роуз пришлось улыбнуться и милостиво согласиться. Она взглянула на Джереми:
      – Не поможете ли вы переворачивать страницы?
      Она обратилась к нему с этой просьбой только для того, чтобы Дункан не маячил у нее за плечом, пока она будет играть. В противном случае ее пальцы непременно запутались бы. Если таков был его план, значит, она разрушила его замыслы.
      С едва скрываемой гордостью Джереми подвел Роуз к табурету. Дункан, держа под руку Клариссу, пошел следом, но медленнее. Роуз быстро выбрала пьесу – сонату, одну из тех, которые любит леди Гермиона. Роуз поставила ноты на пюпитр, Джереми занял место рядом с ней.
      Она глубоко вздохнула, потом положила пальцы на клавиши и расслабила их. Она смотрела в ноты, но играла по памяти; ноты ей были не нужны.
      Дункан провел Клариссу вокруг фортепьяно; теперь они стояли прямо перед Роуз и смотрели, как она играет.
      К большому облегчению, музыка пришла на помощь, она послужила щитом, и Роуз целиком погрузилась в нее. Зазвучала прекрасная, западающая в память мелодия, она обвилась вокруг Роуз, а потом окутала своим волшебством. И Роуз опустила веки и отдалась музыке, отдалась очарованию девственной природы.
      Ни звука не было слышно в комнате, ни кашель, ни шарканье не нарушали волшебства. Роуз держала всех собравшихся в плену, без всяких усилий укрощая силу, с которой Кларисса, при всем ее техническом совершенстве, не могла совладать.
      Для Дункана, чьи глаза были устремлены на Роуз, сравнение было неизбежным. Роуз не думала, не взвешивала, она отдавала свое сердце и душу; она играла с эмоциональным самозабвением, которое было ее неотъемлемой частью, частью той Роуз, которую он знал буквально с самого рождения. Это открытие произвело на Дункана сильнейшее впечатление.
      Он стиснул зубы, все в нем было стиснуто, непреодолимое желание охватило его. Он хотел ее – жаждал, – подстегиваемый твердой уверенностью, что Роуз и любить будет точно так же. Всей душой и сердцем. С полным самозабвением.
      Он втянул в себя воздух и понял – этого недостаточно, чтобы смирить внезапное биение крови. Он попытался отвести от нее глаза и не смог. Помимо воли глаза наслаждались ею – богатством волос, свернутых кольцом, теплой кремовой кожей, мягкими, манящими изгибами, так соблазнительно обтянутыми янтарным шелком.
      Как зачарованный, Дункан позволил своему взгляду задержаться на ней и дальше. Ресницы у Роуз дрогнули. Похоть снова взыграла в нем. Мысленно выругавшись, он постарался отвести глаза. Они находились в гостиной его матери под взглядами более чем тридцати родственников, под взглядами его больше не предполагаемой невесты и ее родителей, предполагаемого мужа Роуз и ее отца.
      Она доводит его до безумия, но впервые за всю жизнь виновата в этом не только она.
      Дункан терпел, стиснув зубы.
      Наконец соната подошла к концу. Роуз красиво взяла последний аккорд; по комнате пронесся вздох. Она сняла руки с клавиш, общество вернулось к жизни.
      Вернулась к жизни и Роуз. Радуясь, что не покраснела сразу же, она улыбалась, глядя вокруг себя, глядя на что угодно, кроме Дункана. Ей даже удалось обменяться нежным взглядом с Клариссой.
      – Роуз, милочка!
      Роуз повернулась на табурете и оказалась лицом к лицу с леди Гермионой, которая улыбалась с умоляющим видом.
      – Если можно, дорогая, – «Песнь ворона». Вас четверо, вы можете это спеть.
      Роуз заморгала, потом кивнула:
      – Да, конечно. – Снова повернувшись к фортепьяно, она посмотрела на Джереми: – Вы ее знаете?
      Потом она охватила взглядом и Клариссу; и Кларисса, и Джереми кивнули. Дункана Роуз не стала спрашивать – любимая песня его матери впечаталась ему в голову так же, как и ей. Краешком глаза, которым Роуз старалась не упустить Дункана, она видела, как он пошевелился, обошел вокруг фортепьяно и встал слева. Кларисса подошла к ней справа и встала рядом с Джереми.
      Роуз положила руки на клавиши. Если Дункан опять начнет с вожделением пялиться на ее грудь, она его ударит. Через мгновение началось вступление. Все запели вовремя и неплохо справились с первым стихом; все четыре голоса звучали слаженно. У Джереми был приятный тенор, сдержанный и легкий; сопрано Клариссы было тонким и пронзительным, слегка дрожащим на высоких нотах.
      Певческий голос Дункана была таким, каким Роуз его помнила, – глубокий баритон, богатый и сильный, в котором время от времени звучал рокот морского прибоя. Роуз ни за что на свете не могла запретить собственному голосу – теплому контральто – соединяться, переплетаться, взлетать вверх в лад с его голосом, а потом войти с ним в унисон.
      Они певали эту песню вместе, в этой самой комнате много лет назад. Поскольку теперь на воспоминания наложились новые переживания, Роуз могла услышать произошедшие перемены – новую глубину и силу в голосе Дункана, более мягкие, более округлые, более чувственные тона своего голоса, их голоса сливались и словно ткали такой прекрасный, богатый, неотразимый звуковой гобелен, какого им никогда не удавалось создать раньше.
      Она сосредоточилась на нотах. Когда они начали последний стих, их голоса стали ведущими, они звучали сильнее, более увереннее, более тверже, чем у Джереми и Клариссы.
      Они взяли заключительную ноту, а потом согласно дали ей стихнуть.
      Слушатели разразились аплодисментами.
      Роуз рассмеялась; улыбаясь, она подняла глаза – и встретилась взглядом с Дунканом. Губы у него кривились, но глаза не смеялись – взгляд их был сосредоточен на ней. Дрожь пробежала по телу, Роуз сказала себе, что виной тому просто оживление да еще одышка. Поворачиваясь к Джереми, она крутанулась на табурете и встала.
      И пошатнулась, так сильно закружилась у нее голова.
      И Дункан оказался рядом, подхватил ее, загородил от взглядов. Его пальцы схватили ее за локоть – и прожгли, как клеймо. Подняв взгляд, она оказалась в ловушке его глаз, в их холодной синеве, которая теперь пылала миллионом крошечных огненных языков.
      Огненных языков?
      Роуз заморгала и отвернулась. Она никогда не видела огня в глазах Дункана. Взяв себя в руки, она опять посмотрела ему в глаза.
      Он встретил ее взгляд с видом незамутненной невинности.
      Никакого огня в его глазах не было.
      Роуз страшно захотелось посмотреть на него, прищурившись. Но она сдержалась и обуздала свое любопытство; высвободившись, она напустила на себя беспечный вид – совершенно фальшивый – и скользнула прочь. Стараясь не замечать, как быстро бьется сердце.

Глава 2