Закрыв дверь бывшей детской, Джерард приступил к работе. Сегодня ему предстояло все подготовить к первому сеансу: распаковать коробки, которые лакеи поставили у стены, разложить кисти, краски, палитры, карандаши, альбомы и все остальные мелочи, которые художники обычно возят с собой. И все же думал он совсем о другом.

О Жаклин Трегоннинг.

Воскрешал в памяти все моменты, которые делил с ней, пытался найти смысл в каждом, разгадать истинное значение слов, жестов, взглядов, понять, кто она на самом деле, проникнуть в самую ее суть.

Он с первого взгляда увидел, что перед ним – женщина с характером. Впечатление оказалось верным. Мало того, этот характер был сложным. Куда сложнее, чем он ожидал. Недаром посчитал ее загадкой. Такой она и оставалась для него. Он не получил ни одного ответа. Зато вопросов возникало все больше.

И это поражало его. Он, разумеется, справился бы и со своим удивлением и достойно ответил на вызов, который она представляла, если бы ... если бы не некоторые аспекты их отношений, которых он не предвидел. С которыми пока не знал, что делать.

Несмотря на свой опыт, до этой минуты он ни разу не попадал в подобные ситуации. Даже когда его моделями были несравненные красавицы (взять хотя бы близнецов!), он ни разу не задался вопросом, каковы на вкус их губы.

Он твердил себе, что чувственное притяжение поблекнет, превратится в отстраненное любопытство, как только он лучше узнает Жаклин. Но чем больше времени он проводил в ее обществе, тем неодолимее становилось это притяжение.

Расстегнув тяжелые запоры, он раскрыл футляр на полу и нагнулся, чтобы рассмотреть карандаши, цветные и угольные, аккуратно разложенные внутри. И вновь попытался сосредоточиться на искусстве, на обычных действиях, призванных вернуть прежнюю энергию, направить раздражение в практическое русло, но и на этот раз не преуспел ...

Выбрав два карандаша, Джерард закрыл футляр и подошел к столу, на котором лежали аккуратно сложенные альбомы для эскизов и девственно-белая, чуть шершавая бумага для набросков. Все ждало его впечатлений, первых попыток выразить их в эскизах.

Это зрелище пробудило в нем обычное волнение, желание с головой окунуться в новую работу. Он чувствовал ожидаемый подъем, и все же его не оставляло нечто еще, более притягательное, более сложное, отвлекавшее от привычных забот.

Отложив карандаши, он вздохнул и зажмурился. И живо представил ее глаза: лесной мох, золото, янтарь и бронза ... такими они были в тот момент на берегу. Вспомнил, что ощущал при этом. Как менялись эти ощущения. Понял, что дело не в его реакции на нее, не в самом чувственном притяжении. Не это мешало ему сосредоточиться. Главное – ее реакция на него ... и то, что он при этом испытывал.

Джерард открыл глаза и, моргнув, мрачно нахмурился. Странно ... он не мог припомнить, когда бы еще был поражен, потрясен, заворожен и увлечен реакцией женщины на него. Всякий раз, когда ее пальцы дрожали в его ладони, он хотел схватить, сжать ... не только их, но и ее всю ... а когда ее прелестные глаза загорались, его обуревал порыв коснуться ее, ласкать ... и видеть, как они удивленно и широко раскрываются ...

Джерард тихо выругался. Всякий раз, думая о ней, он испытывал жгучее желание.

За дверью раздался стук ... легкий ... нерешительный. Первой мыслью Джерарда было: «Это не Жаклин». Он раздраженно провел рукой по волосам.

– Войдите.

Может, это и к лучшему. По крайней мере, он отвлечется от назойливых мыслей.

Дверь распахнулась, на пороге стояла Миллисент. Увидев его, она улыбнулась, шагнула вперед и огляделась. Но, похоже, сделала это только из вежливости, считая, что обязана проявить интерес.

– Вижу, вы неплохо устроились, надеюсь, здесь все по вашему вкусу?

«Нет, вожделение к вашей племяннице, сжигающее меня, сводит с ума, не дает покоя... »

– Благодарю. У меня есть все необходимое.

– Ho ...

Миллисент поколебалась. Очевидно, она пришла не просто так, но не слишком торопилась открыть цель своего появления.

Джерард показал на подоконник-скамью под дальним окном в укромном уголке:

– Не соизволите ли сесть?

– О, разумеется. Спасибо, – кивнула Миллисент, проследив за направлением его взгляда.

Джерард учтиво проводил ее к скамье и, захватив по пути стул, уселся напротив, достаточно близко, чтобы видеть глаза Миллисент, но на таком расстоянии, чтобы ее не смутить.

– Итак, что вы желали мне сообщить?

Миллисент, немного помедлив, поморщилась.

– Да ... вы очень проницательны.

Джерард не ответил. Предпочел выждать.

Миллисент вздохнула.

– Это насчет Жаклин ... и причины, по которой она больше не бывает в саду Ночи.

Джерард ободряюще кивнул:

– Я заметил ее колебания сегодня утром.

– Совершенно верно, – выдавила Миллисент, сжимая лежащие на коленях руки. – Это из-за ее матери ... вернее, гибели Мирибель. Она упала с террасы и сломала шею. Ее тело нашли в саду Ночи.

Джерард опешил. Такого он не ожидал. Лицо недоуменно вытянулось.

Миллисент заметила это и расстроенно подалась вперед.

– Простите, вижу, вы не знали. Однако я не была уверена, упоминал ли Маркус о подробностях. Но, разумеется, если вы хотели как можно больше узнать о Жаклин, чтобы написать правдивый портрет, значит, уже заметили что-то неладное и задались вопросом...

Он с трудом заставил себя кивнуть, хотя в эту минуту сознавал отчаянную необходимость поразмыслить.

– Как это случилось? Чем было вызвано падение?

Миллисент нахмурилась и растерянно прикусила губу. У Джерарда создалось впечатление, что он сделал неверный шаг. Но какой именно?

– Все посчитали это несчастным случаем, – осторожно пояснила Миллисент. – Все остальное ... собственно, никто ничего другого не предполагал.

Неизвестно по какой причине она раскраснелась и, к его досаде, поспешно вскочила.

– Теперь вы понимаете, почему Жаклин не может заставить себя зайти в этот сад. Не знаю, сумеет ли она когда-нибудь там появиться. Пожалуйста, не вынуждайте ее.

– Ни в коем случае, – заверил Джерард, тоже поднимаясь.

Миллисент немедленно шагнула к двери.

– А теперь мне пора. Надеюсь, вы помните, что сегодня мы ужинаем у Фритемов? Экипаж будет подан в семь.

– Да, спасибо.

Джерард проводил ее до двери.

Не дожидаясь, пока он повернет ручку, она сама открыла дверь и стала спускаться по узкой лестнице.

– Помните, в семь, – окликнула она, исчезая внизу.

Джерард прислонился к косяку, гадая, почему Миллисент неожиданно решила, будто сказала чересчур много. Что же она выдала, сама того не желая?

Но, по его мнению, она почти ничего не сказала. Ровно столько, чтобы он понял, сколько еще придется выведывать.

– Боже милостивый! Так она погибла, упав с террасы?

– Так, по крайней мере, утверждает Миллисент. Сомневаюсь, что она это придумала.

Джерард улегся на край кровати Барнаби, наблюдая, как приятель рассеянно возится с галстуком. Барнаби опустил подбородок, искусно смяв складки, и искоса взглянул на друга.

– Хочешь сказать, что в связи с ее смертью возникли какие-то вопросы?

– Нет, я попытался было узнать, но ... – Джерард манерно повысил голос, подражая Миллисент: – Все остальное ... собственно, никто ничего другого не предполагал. – И уже обычным тоном добавил: – Все это было произнесено с расширенными глазами и видом, явно свидетельствующим, что, хотя вслух никто ничего не предполагал, на уме у каждого вертелся один и тот же вопрос.

– Тайна! – Глаза Барнаби блеснули.

– Возможно.

Джерард не был так уж убежден, стоит ли наводить Барнаби на след, но ему просто необходимо узнать больше, а его друг – мастер выпытывать чужие секреты.

– Я спросил Комптона, что он слышал. Очевидно, покойную леди Трегоннинг любили все, кто ее знал. Общепринятая версия такова: она перегнулась через перила террасы, чтобы разглядеть что-то в саду Ночи, потеряла равновесие и упала. Трагическая, достойная сожаления случайность, но ничего больше. Нет ни малейшего сомнения в том, что падение стало причиной смерти: шея несчастной была сломана. По крайней мере, слуги твердят именно это.

– Обычно они знают больше хозяев, – пробормотал Барнаби, натягивая фрак.

– Верно, – кивнул Джерард, садясь. – Однако если нет никаких сомнений в причине смерти, что же заставило ее перегнуться через перила? Это обстоятельство – единственное, что может объяснить столь необычную реакцию Миллисент.

Старательно размещая по карманам платок, часы и другую мелочь, Барнаби задумчиво хмыкнул:

– Самоубийство? В таких случаях это первое, что приходит на ум.

Джерард поморщился и встал.

– Вполне вероятно. Миллисент пришла просить меня, чтобы я не заставлял Жаклин идти в сад Ночи, потом вдруг поняла, что чересчур много открыла ... да, должно быть, именно так.

Он направился к дверям; было почти семь вечера. Барнаби поспешно догнал его.

– Но...

Взявшись за ручку двери, Джерард обернулся и посмотрел в глаза друга.

– Мне необходимо знать правду. Какова бы она ни была. Но по вполне очевидным причинам я не могу расспрашивать Жаклин.

Барнаби с ухмылкой хлопнул его по спине.

– Предоставь это мне, посмотрим, что я смогу сегодня узнать. Наверняка среди присутствующих найдутся злые языки, которым не терпится сообщить вновь прибывшим то, что давно уже известно остальным.

Джерард, покачав головой, ступил через порог.

– Только не обставляй все так, словно мы ведем расследование.

– Доверься мне, – объявил Барнаби, закрывая дверь. – Я буду олицетворением скрытности и благоразумия.

Джерард направился к лестнице, ожесточенно споря с собой. И все-таки сдался.

– Есть кое-что еще.

– Да? И что именно?

– Мне необходимо знать, почему Жаклин до сих пор не замужем. Двадцать три года, привлекательна, единственная наследница Трегоннинга. Даже похороненная в этой глуши, она должна иметь поклонников. И где же они? Пока что мы не слышали о таковых. Неужели все дело в смерти матери?

– Интересное наблюдение.

Они добрались до верхней площадки, и Барнаби послал другу жизнерадостно-испытующий взгляд:

– Только скажи мне: значит, ветер дует именно в эту сторону?

– Избавь меня от своих намеков, – фыркнул Джерард, принимаясь спускаться. – Мне необходимо узнать как можно больше. Для портрета.

– Ну, узнать подобные вещи не слишком сложно.

– Только помни: главное осмотрительность и скрытность.

– Как всегда. Мы знакомы много лет.

– Именно поэтому я тебе и напоминаю.

Собственно говоря, Джерард боялся не столько болтливости Барнаби, сколько его энтузиазма. Погрузившись с головой в расследование очередного дела, Барнаби был склонен забывать о таких мелочах, как женская проницательность и правила общепринятой морали.

Окруженный компанией гостей, среди которых была и Жаклин, Джерард одним глазом следил за Барнаби, кравшимся по гостиной Фритемов. Сразу видно, что охотится за информацией. И он ее получит: трудно не довериться человеку с такими ясными глазами, веселой улыбкой и безупречными манерами!

Джерард тоже попытался кое-что разведать, тем более что леди Фритем пригласила немало местных дворян. Оставаясь рядом с Жаклин, он легко мог распознать ее реакцию на прибывающих гостей. Пожимая руки и приветствуя новых знакомых, он исподтишка наблюдал за девушкой. Внешне она держалась уверенно и безмятежно, но при этом оставалась сдержанной и эмоционально замкнутой, словно сторонилась присутствующих, и хотя была прекрасно знакома со всеми, очевидно, считала нужным сохранять дистанцию.

Теперь, узнав об обстоятельствах смерти ее матери, Джерард задался вопросом, уж не создала ли девушка некий внутренний барьер, защиту, сквозь которую не могли проникнуть посторонние, чтобы больно ранить ее. Но зачем им ранить ее? И ранили ли ее эти люди? Если да, то каким образом?

Он стал присматриваться пристальнее, не к Жаклин, а ко всем остальным. Наблюдал, анализировал, словно вдруг почувствовал необходимость держаться настороже.

Кроме лорда и леди Фритем и их детей, здесь присутствовала вся семейка Майлзов: муж, жена, их сын Роджер и обе мисс Майлз, Клара и Роуз. Суровая миссис Элкотт и ее супруг отсутствовали, что было неудивительно. Зато прибыли мистер и миссис Хэнкок с двумя дочерьми, Сесили и Мэри, местный сквайр сэр Хамфри Кертис, вдовец, сопровождавший свою сестру, мисс Амабел Кертис.

Кроме того, на вечере присутствовали лорд Треуоррен, местный землевладелец, с женой и двумя сыновьями, Джайлзом и Седриком, и, разумеется, Митчел Каннингем и Миллисент.

– Мистер Деббингтон, вы просто обязаны высказать свое мнение о садах Хеллбор-Холла, – заявила леди Треуоррен, высоко вскинув голову и близоруко оглядывая компанию. – Миллисент рассказала, что вы сегодня прогулялись по ним. Станете их рисовать?

– В свое время обязательно, что же до моего мнения ... очень сложно высказаться по поводу столь уникального явления. Во всяком случае, это лучший источник вдохновения для любого пейзажиста, который я когда-либо видел.

– Миллисент, дорогая, вы должны упросить Маркуса хотя бы иногда открывать сады для всеобщего обозрения, – не унималась леди Треуоррен. – Какой смысл иметь замечательные сады, если никто их не видит?

Миллисент пробормотала, что совершенно согласна с многоуважаемой леди.

– Уверена, что интерес, который вызовут работы мистера Деббингтона, поможет убедить Маркуса.

Джерард вернул улыбку Миллисент, но, его внимание отвлекла леди Треуоррен и несколько странное выражение ее лица. Она смотрела в ту сторону, ·где ее старший сын Джайлз разговаривал с Жаклин.

До Джерарда доносились обрывки беседы. Джайлз вежливо осведомлялся, не захочет ли Жаклин присоединиться к веселому обществу, решившему прокатиться верхом в Сент-Джаст с утра пораньше.

Джайлз, казавшийся довольно славным малым, радостно улыбнулся, когда Жаклин приняла приглашение. А вот его мать явно заволновалась. Джерард видел нечто подобное раньше, обычно на лицах заботливых маменек, стремящихся защитить дражайших сыночков от очередной охотницы за мужьями. Однако Джайлза трудно было назвать ребенком, и Жаклин – вовсе не охотница за мужьями. Тем не менее, леди Треуоррен немедленно обернулась к молодым людям и Миллисент, словно желая предупредить ее и попросить немедленно прервать всякие отношения между Жаклин и Джайлзом.

Но Миллисент, обсуждавшая с лордом Треуорреном прекрасную погоду, ничего не заметила.

Джерард тоже что-то спрашивал и что-то отвечал, не сводя при этом глаз с леди Треуоррен. И точно: едва представился подходящий случай, как она взяла под руку старшего сына, извинилась и повела его к другой компании. Место Джайлза немедленно занял Роджер Майлз.

– Очень, – кивнул Джерард, отвечая на вопрос о столице. – В конце лета там всегда стоит ужасная жара.

С этими словами он чуть отодвинулся, ища глазами миссис Майлз. Интересно, отреагирует ли и она так же, как леди Треуоррен?

В этот момент в дверях появился дворецкий Фритемов.

– Леди и джентльмены, – произнес он с величественным поклоном. – Ужин подан.

Последовала обычная в таких случаях легкая суматоха. Леди Фритем ловко расставила гостей по парам. Барнаби выпало провожать к столу Клару Майлз, после чего леди Фритем выхватила из толпы Джерарда и, взяв его под руку, повела на другой конец комнаты.

– Миллисент упоминала, что вам следует как можно больше времени проводить с Жаклин, – пробормотала она, – чтобы написать достойный портрет. Но сегодня не время для работы. Я попросила Элинор развлечь вас.

Значит, сегодня ему выпало сидеть рядом с ее дочерью. Джерард согласно улыбнулся и взял руку Элинор, гадая, какие возможности предоставит ему такое соседство.

Когда они вошли в длинную столовую, оказалось, что леди Фритем все устроила как нельзя лучше. Вероятно, вовсе не собираясь угождать ему и, скорее всего, по своим собственным соображениям она посадила его прямо напротив Жаклин.

Джерард облегченно вздохнул. Просто идеально! Значит, он не сможет с ней беседовать, но пока что это и не обязательно. Главное – понаблюдать за леди Треуоррен и миссис Майлз, мамашами молодых джентльменов.

Получилось так, что Жаклин сидела между Роджером Майлзом и Седриком Треуорреном. Все трое казались почти ровесниками, следовательно, по мнению Джерарда, и Роджер и Седрик: были слишком молоды дли Жаклин. Судя по дружеской болтовне, они знали друг друга много лет и находились в приятельских отношениях. Не более того.

Сам Джерард оказался между Элинор и Сесили Хэнкок. Глаза молодых дам возбужденно блестели: обе были готовы из кожи вылезти, чтобы развлечь гостя.

Поэтому он, очаровательно улыбаясь, стал расспрашивать о местных достопримечательностях.

Ужин проходил очень весело. Обе девушки открыто старались завладеть его вниманием, но Джерард продолжал исподтишка наблюдать за леди Треуоррен и миссис Майлз. Дамы сидели друг против друга на дальнем конце стола. Приходилось то и дело оборачиваться к Сесили, чтобы увидеть леди Треуоррен, но благодаря нескрываемо дерзким попыткам девушки завоевать столь блестящего джентльмена это удалось довольно легко скрыть.

Оказалось, что леди Треуоррен куда меньше волнует оживленная беседа младшего сына с Жаклин: вероятно, она знала, что между ними нет ничего серьезного. А вот миссис Майлз... Уже подали десерт, когда Джерард сумел разглядеть мимолетную озабоченность на ее лице. Ту же самую материнскую тревогу, что и у леди Треуоррен.

Миссис Майлз, по-видимому, куда лучше последней умела скрывать свои эмоции, и все же Роджер был ее единственным сыном. Когда он вместе с Жаклин и Седриком смеялся какой-то шутке, она подалась вперед и глянула в их сторону: не осуждающе, но обеспокоенно. Увидела в чем дело, снова отвернулась, промокнула губы салфеткой, слегка нахмурилась ... но тут к ней обратился лорд Фритем, и она что-то ответила.

Джерард немедленно заговорил с Сесили. Как раз вовремя, чтобы увидеть ее самодовольный, злорадный взгляд, брошенный сначала в сторону Элинор, потом – на Жаклин. Наконец Сесили уставилась на него, положительно источая то, что сама считала чувственным обольщением. Похоже, он упустил нечто такое, что следовало бы задавить в самом зародыше.

– Право, не понимаю, – мурлыкала Сесили, наклонившись ближе, – почему так уж необходимо рисовать Жаклин: что ни говори, а всем известно, что у нее совершенно немодные волосы. Но теперь, когда вы приехали сюда, осмелюсь предположить, наверняка станете искать других дам, достойных вашей кисти, чтобы не тратить время зря. – Коснувшись, кончиками пальцев идеально причесанных белокурых локонов, она улыбнулась и кокетливо захлопала ресницами. – Буду очень счастлива позировать вам.

Джерард едва удержался от неуместной откровенности и не высказал, что она принадлежит именно к тому племени девиц, которых он опасался как огня и поэтому ежедневно молил Господа не посылать ему подобных заказов. Вряд ли стоит объяснять, что, если он напишет ее, все дурные черты характера, к которым, несомненно, относились злоба и подлость, проявятся в выражении ее хорошенького личика. Нет-нет, лучше промолчать. Иначе она завизжит, упадет в обморок или обвинит его в чем-то гадком.

И все же благодаря ее довольно громкому шепоту, который – в чем он был совершенно уверен – предназначался для ушей окружающих, все ждали его ответа. Элинор рассерженно сверкнула глазами, Митчел Каннингем, сидевший по другую сторону от Сесили, мучительно покраснел, но жадно прислушивался к каждому слову. Жаклин спокойно обернулась к Роджеру и что-то сказала, вовлекая в разговор и Седрика, и Мэри – спокойную, совершенно непохожую на сестру девушку. Но хотя беседа между ними и завязалась, они, сами того не желая, тоже прислушивались.

Джерард мгновенно понял, что происходит и чего пытается добиться девица. И поэтому мягко улыбнулся Сесили:

– Боюсь, мисс Хэнкок, что художники вроде меня не любят следовать моде.

Тон его был ощутимо холодным, интонации – нескрываемо·снисходительными. Чуть поколебавшись, он довольно громко добавил:

– Мы сами законодатели мод.

С этим он повернулся к Элинор и задал ей какой-то вопрос насчет Сент-Джаста, оставив Сесили бессильно кипеть от злобы.

Несколько минут она молчала. Потом Джерард услышал вежливый вопрос Митчела, обращенный к ней. Сесили что-то тихо ответила.

Джерард неожиданно встретил устремленный на него взгляд Жаклин, благодарный и одновременно озадаченный. Только вот почему? Он понятия не имел. Вскоре леди Фритем поднялась и увела дам из комнаты. Джентльмены пересели поближе к тому месту, где восседал лорд Фритем, перед которым поставили бренди и портвейн. К удивлению Джерарда, Джордан Фритем обогнул стол, чтобы сесть рядом. Оба налили себе портвейна из ходившего по кругу графина.

– Что я слышал о Бентинке, мистер Адер? – обратился лорд Фритем к Барнаби. – Похоже, глупец нажил себе немало хлопот.

Барнаби немедленно пустился в сильно приукрашенный рассказ о недавней и, возможно, последней попытке Сэмюела Бентинка, лорда Мейнуорринга, вступить в законный брак. Джерард, уже дважды слышавший версию Барнаби, погрузился в свои мысли. Впрочем, его друг был таким занимательным рассказчиком, что не мешает послушать историю еще раз.

Однако Джордана Фритема явно что-то беспокоило. Он не находил себе места и наконец, наклонившись к Джерарду, понизил голос:

– Смотрю, старикашка Трегоннинг сделал весьма удачный ход, убедив вас приехать в наш Богом забытый угол, чтобы написать портрет Жаклин.

Джерард удивленно вскинул брови, не понимая, что хочет сказать Джордан. Последнему было уже около тридцати лет, но Джерард отказывался считать его своим ровесником: бесконечное высокомерие, снисходительное отношение к окружающим, неизменно капризное выражение лица явно указывали на незрелость ума и духа.

История Барнаби все продолжалась, и Джерарду стало любопытно, куда клонит Джордан.

– Я вообще редко пишу портреты.

Джордан кивнул, глядя при этом не на Джерарда, а куда-то вдоль стола.

– Понимаю. В действительности вас интересуют сады. Весьма счастливое обстоятельство, что Трегоннинг в качестве приманки смог предложить вам доступ туда.

Джерард слегка нахмурился. На что, черт возьми, намекает Джордан?

– Приманки?

Джордан искоса глянул на него, но тут же принялся изучать бокал с портвейном.

– Что же, ни для кого не секрет, по крайней мере, для тех, кто хорошо знаком с семьей, с какой целью Трегоннинг хочет получить этот портрет.

– А вы и ваши родные хорошо знают Трегоннингов? – спросил Джерард.

– Разумеется, – буркнул Джордан.

– Ваш отец упоминал, что сами вы родом из Суррея.

– Да, как и Мирибель, покойная жена Трегоннинга. Она и моя мать были соседками и лучшими подругами. Потом обе вышли замуж, и Мирибель перебралась сюда. Но через несколько лет она и мама устали от переписки, и, поскольку Трегоннинг не желал покидать Хеллбор-Холл, мама убедила отца купить Тресдейл-Мэнор, и ... вот мы здесь.

Он широким жестом обвел столовую и осушил бокал.

Джерард заметил иронически искривленные губы и неприязненный тон. Интересно, знает ли Джордан, насколько явно его нежелание быть похороненным в деревне, вдали от блестящего общества? Возможно, и знает, только ему все равно.

– Вы пробыли в Хеллборе целый день. Вполне достаточно, чтобы понять, в какой мавзолей он превратился. Мирибель была жизнью этого дома. Они с мамой постоянно устраивали вечеринки и балы, большей частью здесь, но веселья хватало на оба дома: даже Трегоннинг иногда улыбался.

Джордан поставил бокал и потянулся к графину. Он еще не был пьян. Всего лишь навеселе.

Джерард, не отвечая, молча ждал. Как он и надеялся, Джордан продолжил свой рассказ:

– Потом Мирибель умерла. Неожиданно, без всяких причин упала с террасы. С тех пор в округе почти не устраивают вечеринок. – Он снова скривил губы, мрачно оглядел комнату и уже спокойнее добавил: – Конечно, все представили как несчастный случай.

Вот оно!

Джерард застыл, ошеломленный своим открытием. Теперь он понял, зачем Трегоннингу понадобился портрет. Понял, почему Трегоннинг был так убежден, что Джерард – единственный, кто способен этот портрет написать, что не задумался прибегнуть к шантажу. Понял, почему Жаклин считает, будто портрет его кисти – именно то, что требуется ей и отцу. Недаром она столь большое значение придавала необходимости показать, какова она на самом деле ...

Подняв стакан, Джерард глотнул превосходного портвейна лорда Фритема ... и едва ощутил вкус. И все же неожиданный взрыв чувств, столь же внезапное озарение ничуть не отразились на его лице, за что он был крайне благодарен Кинстерам. Не хватало еще выдать себя перед швалью вроде Джордана Фритема!

– Интересно ...

Всякий, кто хоть немного знал его, поостерегся бы, услышав этот ледяной голос. Джордан поднял глаза, явно не понимая, что к чему. Джерард снова выпил и вопросительно поднял бровь.

– Насколько я понял, все присутствующие знают о причине, по которой мне поручено написать портрет мисс Жаклин?

Как он ни старался сдержать рвущийся наружу гнев, ему это не слишком хорошо удалось. Даже Джордан почуял что-то неладное, и встрепенулся было. Но тут же слегка пожал плечами.

– Я же сказал: все, кто хорошо знаком с семьей Трегоннингов.

– Значит, большинство тех, кто сегодня здесь собрался.

– Только не молодежь вроде девушек, Роджера и Седрика.

– Понятно.

Джерард неожиданно уверился, что и в самом деле все понял.

Лорд Фритем выбрал именно этот момент, чтобы отодвинуть стул. Барнаби закончил рассказ: тут же последовали соответствующие замечания и комментарии.

– Весьма забавно, мистер Адер. А теперь нам пора. Думаю, дамы уже заждались, – заметил сияющий лорд Фритем, вставая.

Послышался скрежет стульев о паркет. Джентльмены поднялись. Лорд Фритем принялся отдавать распоряжения дворецкому. Джерард вместе с остальными направился к двери, но при этом намеренно отстал. Барнаби подошел к нему.

Они плелись в хвосте компании. Лорд Фритем остался в столовой, вне всякого сомнения, собираясь догнать остальных. Друзья замедлили шаг.

– Что случилось? – спросил Барнаби.

Джерард метнул на него раздраженный взгляд: Барнаби был одним из немногих, способных заметить его состояние.

– Я только сейчас узнал кое-что неприятное, но это слишком сложно, чтобы объяснить на ходу. А ты? Разнюхал что-то новенькое?

– Не о гибели леди Трегоннинг, а о поклоннике Жаклин.

– У нее есть поклонник?

– Не есть, а был. Сын местного землевладельца, славный парень, прекрасная партия. Очевидно, они симпатизировали друг другу, со дня на день ожидалось объявление о помолвке ... а потом он исчез.

– Исчез?

Джерард уставился на Барнаби. Тот мрачно кивнул:

– Просто взял и исчез. Как-то раз навестил Жаклин, после чего пошел на конюшню, и по сей день его никто не видел.

– Господи Боже! – пробормотал Джерард, глядя перед собой.

– Именно.

Они остановились перед дверью гостиной и оглянулись. И увидели приближавшегося гостеприимного хозяина. Оба поколебались, и Барнаби пробормотал:

– Как странно, что эти два необъяснимых события случились в одном доме, не находишь?

. – Нахожу, – вздохнул Джерард, входя в гостиную.

Он стал искать глазами человека, которого хотел допросить самолично. Но Митчела Каннингема нигде не было видно.

Миссис Хэнкок и мисс Кертис, сидевшие на диване, мгновенно заметили его и окликнули. Джерарду волей-неволей пришлось подойти. Он поболтал с ними, пока сестры Майлз и Мэри Хэнкок развлекали общество игрой на фортепиано и пением. Митчел не появлялся. Время шло, а его все не было. Уставший ждать Джерард пристально оглядел собравшихся и отметил отсутствие Элинор Фритем.

Не прошло и нескольких минут, как шторы в конце комнаты шевельнулись, и вошла Элинор, как всегда неотразимая, с длинными белокурыми волосами, обрамлявшими ангельское личико, и стройной хрупкой фигуркой. Конечно, неземной ее вряд ли назовешь, и все же было в ней нечто не от мира сего. Кроме того, она тоже была не замужем и даже не обручена.

Джерард угрюмо наблюдал, как Элинор приблизилась к Жаклин и взяла ее под руку жестом, говорившим о старой дружбе. Учитывая все его нынешние подозрения, Джерард усомнился в столь явной близости. Жаклин стояла вполоборота к нему, так что ее реакции он не видел.

Джерард снова оглядел комнату и уже собирался отправиться на поиски, когда те же шторы, из-за которых возникла Элинор, снова шевельнулись, и в комнате появился Митчел Каннингем.

Джерард поспешно изменил направление и перехватил Митчела, прежде чем тот успел присоединиться к остальным гостям.

– Можно перемолвиться с вами словечком, Каннингем? – осведомился он и, увидев озадаченное лицо Митчела, добавил: – Это насчет портрета.

Митчел достаточно часто общался с Джерардом, чтобы распознать истинное значение его сухого тона. Недовольно поджав губы, молодой человек кивнул:

– Разумеется.

Джерард свернул к высоким стеклянным дверям, выходившим на террасу.

– Нам придется поискать более уединенное место. Каннингем последовал за ним. Когда они вышли на террасу, Джерард огляделся. Та дверь, через которую прошли Митчел и Элинор, находилась в густой тени деревьев.

Теперь ему стало ясно, почему Джордан Фритем вел себя в отношении сестры как собака на сене, особенно каждый раз, когда Каннингем подходил ближе. Вряд ли ему льстила мысль о простом управляющем в качестве зятя.

Каннингем заметил взгляд, брошенный на дальнюю дверь. Джерард даже не дал себе труда скрыть свои наблюдения; впрочем, честолюбивые надежды молодого человека вряд ли его касались.