Перед ними лежал один из узких заливов с неровными краями, место, где древнюю долину залила морская вода. Справа находился Сент-Моус – часть полуострова Роузленд, надежная защита от холодных северных ветров. Слева поднимался высокий гребень южной части полуострова, отсекая натиск природы с юга. Лошади продолжали бег, и вид постоянно менялся, открывая все новые поразительные пейзажи. Дорога вела сквозь зеленые поля, спускаясь все ниже, и, наконец, впереди появились покатые крыши, между которыми блестели зелено-голубые воды залива. Далее дорога описывала широкую пологую дугу и проходила мимо дома, величественно поднимавшегося в небо, после чего делала круг и заканчивалась широкой площадкой у парадной двери.
Лошади замедлили ход, одолевая последний участок дороги, Джерард и Барнаби молча разглядывали дом. Он был ... необычным ... сказочным ... великолепным: многочисленные башенки и балконы с перилами из кованого железа, бесконечные контрфорсы, окна всех видов, форм и размеров и сегменты крыши, образующие причудливые углы в серых каменных стенах ...
– Ты ничего не сказал о доме, – заметил Барнаби, когда коляска въехала во двор.
– Я ничего не знал о доме, – пояснил Джерард. – Только о садах.
Части этих садов, знаменитых садов Хеллбор-Холла, простирались за границы долины, над которой стоял дом, и словно обнимали фантастическое здание. Но основные сады скрывались позади дома. Как страж, охраняющий верхний конец долины, которая спускалась до каменистого берега залива, дом загораживал вид на долину и разбитые в ней сады.
Джерард, все это время забывавший о необходимости дышать, восхищенно выдохнул.
– Неудивительно, что никому не удалось тайком пробраться сюда, чтобы все это зарисовать.
Барнаби ответил веселым взглядом. Джерард натянул поводья, и коляска остановилась в тенистом дворе Хеллбор-Холла.
Жаклин Трегоннинг, сидевшая в гостиной Хеллбор-Холла, услышала звуки, которых ждала: топот копыт и тихий скрип гравия под колесами экипажа. Больше никто из находившихся в большой комнате не обратил на это внимания: все были слишком заняты предположениями об истинной натуре только что прибывших гостей.
Жаклин предпочитала не заниматься предположениями, если имелась возможность все увидеть собственными глазами и составить собственное мнение. Поэтому она осторожно, бесшумно поднялась с кресла рядом с диваном, на котором устроились ее ближайшая подруга Элинор Фритем и ее мать, леди Фритем из соседнего поместья Тресдейл-Мэнор. Обе оживленно обсуждали с миссис Элкотт, женой викария, двух джентльменов, которые с минуты на минуту должны были прибыть в Хеллбор-Холл.
– Кузина утверждает, что оба крайне высокомерны, – твердила миссис Элкотт с презрительной гримасой. – Осмелюсь предположить, что они считают себя выше нас.
– Не знаю, с чего бы это, – парировала Элинор. – Леди Хэмфрис написала, что оба происходят из знатных родов, оба принадлежат к высшему свету, просты и сердечны в обращении. Мама, зачем им задирать носы? Помимо всего прочего, другого общества здесь просто нет. Если они не пожелают водить с нами компанию, значит, им предстоит крайне уединенная жизнь.
– Совершенно верно, – согласилась леди Фритем. – Если они хотя бы вполовину так хорошо воспитаны, как пишет ее сиятельство, значит, ни о каком высокомерии не может быть и речи. Помяните мои слова ...
Леди Фритем торжественно закивала, отчего затряслись ее бесчисленные подбородки и ленты чепца:
– Истинного джентльмена сразу можно распознать по легкости, с которой он ведет себя в любой компании.
Тем временем Жаклин беспрепятственно ускользнула, направилась к окну, откуда открывался прекрасный вид на двор, и, оглядев комнату, усмехнулась. Из всех собравшихся никто, кроме нее и тетушки Миллисент, сестры отца, которая после смерти матери жила с ними, не имел никаких особых причин оказаться здесь. Никаких ... кроме неуемного любопытства.
Джордан Фритем, брат Элинор, болтал с миссис Майлз и ее незамужними дочерьми Кларой и Роуз. Тут же стояли Миллисент и Митчел Каннингем. Компания была погружена в обсуждение портретной живописи вообще и успеха миссии Митчела и ее отца, убедивших самого известного художника лондонского света посетить Хеллбор-Холл и уделить здешнему обществу часть своего таланта.
Жаклин спокойно пожала плечами. Невзирая на мнение отца, Митчела и модного художника, именно она сделает им всем одолжение. Она еще не решила, будет ли позировать для портрета, и не согласится, пока сама не оценит этого человека, его талант и, самое главное, пока не убедится в искренности и цельности его натуры.
Она знала, почему отец так настаивал, что этот человек, и только он один, способен написать ее портрет. Миллисент блестяще удалось заронить нужные семена в отцовскую голову и не только заронить, но и вырастить и собрать достойный урожай. Как одна из участниц заговора, Жаклин хорошо сознавала, что этот человек должен быть центральной фигурой: без него, его творчества, предполагаемой искренности в работе их планы ни за что не осуществятся.
И иного пути нет.
Остановившись в двух шагах от окна, Жаклин стала рассматривать вновь прибывших: в создавшихся обстоятельствах не грех и проследить за Джерардом Деббингтоном. Во всяком случае, угрызения совести ее не мучили.
Прежде всего, следует определить, кто из двоих Джерард.
Тот, кому досталась роль пассажира?
Светловолосый джентльмен ловко спрыгнул вниз и, смеясь, сказал что-то приятелю, который оставался на козлах, продолжая сжимать поводья в длинных пальцах.
Пара серых, запряженных в коляску, были породистыми, прекрасно ухоженными животными, Жаклин определила это с первого взгляда. Мужчина, державший поводья, был темноволос, с резкими, чеканными чертами лица; блондин был симпатичнее, брюнет – красивее.
Жаклин недоуменно моргнула: уж очень это странно. Ей так редко приходило в голову замечать мужскую красоту!
Она снова оглядела приятелей и в душе признала, что их физические достоинства было трудно не заметить.
У коляски появился грум. Мужчина на козлах спустился вниз и вручил ему поводья.
И Жаклин получила ответ на загадку. Именно он художник. Именно он и есть Джерард Деббингтон. Это подтверждали десятки крошечных мелочей: от очевидной силы этих длинных пальцев до сурового совершенства одежды и ауры сдержанной напряженности, окружавшей его и столь же реальной, как модное пальто.
И эта напряженность потрясла ее. Она готовилась к встрече с расфранченным щеголем или тщеславным фатом, но этот человек был совсем иным.
Она наблюдала, как он спокойно отвечает другу: тонкие губы почти не шевелились и только едва изогнулись в легчайшем намеке на улыбку. Сдерживаемая сила, проницательно контролируемая энергия, безжалостная решимость – вот определения, пришедшие ей на ум, стоило ему повернуться. И взглянуть прямо на нее.
Жаклин от неожиданности задохнулась и застыла, словно прикованная к месту, хотя стояла слишком далеко, чтобы он сумел ее увидеть. Но тут с дальнего конца комнаты послышались шелест юбок и торопливые шаги. Оглянувшись, она увидела Элинор, девиц Майлз и их матушку, столпившихся у другого окна, тоже выходившего на двор. Поверх их голов таращился Джордан.
Но в отличие от нее они столпились у самого стекла. Заметив, что Джерард Деббингтон спокойно изучает любопытных, девушка усмехнулась. Если он почувствовал чей-то взгляд, пусть считает, что это были они.
Джерард рассматривал людей, прилипших к стеклам и беззастенчиво глазевших на него. Пожав плечами, он вскинул брови и отвернулся, хотя заметил женщину, стоявшую в нескольких шагах от окна.
– Похоже, нас тут ожидали, – бросил он Барнаби.
Тот тоже заметил любопытную толпу, но угол ближайшего окна скрыл от него одинокую женщину.
– Может, войдем? – спросил он, показав на дверь.
– Звони, – кивнул Джерард.
Барнаби потянул за железную ручку, висевшую рядом с дверью.
Джерард в последний раз оглянулся на женщину. Она не шевелилась, очевидно, считая, что он ее не видит. Но в окна за ее спиной лился падающий диагонально свет, едва очерчивавший изящный силуэт. Должно быть, она достаточно умна, чтобы не встать на самом виду. Но забыла или не знала об эффекте крашеных деревянных деталей. Джерард был готов поклясться, что рама окна была не менее восьми дюймов шириной и выкрашена в белый цвет, Он и отбрасывал достаточно света, рассеянного и мягкого, но, тем не менее, света, позволявшего видеть ее лицо.
Только ее лицо.
Он уже заметил три молодых женских лица, как и ожидалось, вполне невыразительных. Вне всякого сомнения, среди них и его модель, одному Богу известно, как ему удастся справиться.
А вот одна дама. Он мог бы ее нарисовать, и понял это мгновенно, с первого взгляда. Хотя ее черты не были ясно видны, все же в бледном овале ее лица угадывались глубина, сложность и та неподвижность, которые привлекли его внимание.
Совсем как во сне о саде Ночи ... вид этого лица трогал его, взывал к его творческой натуре, артистизму, таившемуся в душе.
Но в этот момент дверь открылась, и он отвернулся, готовясь приветствовать и принимать приветствия. На пороге стоял Каннингем. Джерард рассеянно пожал его руку, думая о своем.
Гувернантка или компаньонка. Она стояла в гостиной, двери которой уже были видны, так что, если она не вздумает поспешно ретироваться, они сейчас встретятся. Ну а потом придется найти способ сделать так, чтобы она вместе с садами тоже была включена в список предметов, которые ему позволят рисовать.
– Это Тредл, – представил дворецкого Каннингем. Тот поклонился. – И миссис Карпентер, наша экономка.
Высокая, суровая на вид женщина присела в реверансе.
– Если вам что-то понадобится, господа, только попросите. Я еще не отвела вам комнаты, поскольку не знала, каковы ваши требования. Может, вы оглядитесь хорошенько и решите, какие спальни подойдут вам лучше всего, а потом дадите знать Тредлу и мне, и мы мигом все устроим.
– Спасибо, мы так и сделаем, – улыбнулся Джерард. Обаятельная улыбка сотворила обычное волшебство: лицо миссис Карпентер мгновенно смягчилось, и даже несгибаемый Тредл немного оттаял.
– Это мистер Адер, – представил Джерард Барнаби, который с обычным добродушием кивнул слугам и Каннингему.
Джерард вопросительно уставился на Каннингема, который почему-то неловко поежился.
– Э ... если вы пройдете в гостиную, я представлю вас дамам и уведомлю лорда Трегоннинга о вашем прибытии.
Джерард позволил себе улыбнуться чуть шире:
– Благодарю вас.
Каннингем повернулся и повел их к высоким двойным дверям гостиной.
Они оказались в комнате, достаточно просторной, чтобы считаться бальным залом. На одном конце, у кресел, стоявших перед большим камином, собралась компания дам. Среди них была одна средних лет, которую он раньше не видел. Джентльмен был только один, еще совсем молодой и, очевидно, сильно смущавшийся.
Прямо перед ним на диване сидели две матроны, одна из которых с нескрываемым неодобрением рассматривала его и Барнаби.
И Джерард немедленно, даже не глядя в ту сторону, осознал присутствие той одинокой женщины, которая спокойно взирала на них с противоположного конца комнаты.
Едва сдерживая нетерпение, Джерард остановился рядом с Каннингемом, который замер почти у самого порога. Из-за его плеча выглядывал Барнаби. Джерард осмотрел цветник молодых барышень, желая видеть, которая выступит вперед. Какую из трех он возненавидит только за то, что ее придется рисовать. К его удивлению, все оставались на местах.
Потом леди средних лет с приветливой улыбкой двинулась к ним. Одновременно с одинокой дамой стоявшей слева от него.
Дама средних лет была слишком стара, она не могла быть его моделью.
Женщина помоложе оказалась совсем близко, и он не смог устоять перед соблазном хорошенько ее рассмотреть.
Вот так он впервые увидел ее лицо при хорошем освещении.
Встретился с ней глазами и осознал свою ошибку. Не гувернантка. Не компаньонка.
Та леди, нарисовать которую он мечтал всю жизнь, и была дочерью лорда Трегоннинга.
Глава 2
Каннингем, заметивший, что к ним подходят сразу две дамы, растерялся, не зная, кого представлять первой. Но за него все решила пожилая леди, протянувшая руку Джерарду.
– Я Миллисент Трегоннинг, сестра лорда Трегоннинга.
Позвольте приветствовать вас в Хеллбор-Холле.
Хорошо, но строго одетая шатенка, Миллисент Трегоннинг не производила впечатления чересчур суровой женщины лишь благодаря доброте, сиявшей в ее зеленовато-карих глазах. Джерард сжал ее руку и поклонился:
– Благодарю вас.
Он представил Барнаби и, отступив, чтобы друг мог приветствовать старшую мисс Трегоннинг, оказался совсем близко к дочери лорда, своей модели, той, которая будет предметом его внимания следующие несколько месяцев.
Она застыла рядом с теткой. Среднего роста в платье из яблочно-зеленого муслина, соблазнительно открывавшем полные груди и намекавшем на тонкую талию, округлые бедра и ноги, вполне удовлетворявшие его критический взор, она спокойно ждала, пока тетка и Барнаби обменивались приветствиями. Джерард, пользуясь моментом, внимательно ее изучал.
Она невозмутимо встретила его взгляд. Ее большие глаза, переливающиеся золотом, янтарем и зеленью, смотрели на него из-под тонко очерченных каштановых бровей. Блестящие каштановые волосы были словно пронизаны более светлыми прядями и аккуратно собраны в узел, из которого выбивались несколько вьющихся локонов, обрамлявших лицо. Внешность девушки показалась Джерарду безупречной: прямой носик, гладкая, словно светившаяся изнутри кожа, изящно очерченные полные губы, одним движением выражавшие гнев, радость, недоумение ... Он уже знал, где искать намеки на ее истинные мысли, истинные чувства ...
Но сейчас ее глаза были тихими озерами спокойной уверенности: она наблюдала, оценивала, сравнивала. Совершенно невозмутимая и хладнокровная. Несмотря на присутствие его и Барнаби, он не мог видеть ни малейшего следа женского кокетства. Она рассматривала их не как джентльменов ... вернее, не как мужчин, а как нечто совершенно иное.
И тут Джерарда осенило. Она видит в нем исключительно художника.
– А это моя племянница, дочь брата, мисс Жаклин Трегоннинг.
Жаклин, улыбаясь, протянула руку:
– Мистер Деббингтон! Надеюсь, ваша поездка была приятной, мы живем так далеко от столицы.
Он взял ее руку, уверенно и твердо обхватив ее тонкие и хрупкие пальцы, и галантно поклонился, не отрывая от нее взгляда.
– Мисс Трегоннинг! Я благодарен вашему отцу за то, что выбрал меня. Путешествие действительно было длинным, но если бы я не предпринял его, вне всякого сомнения, жалел бы об этом всю свою жизнь.
Она едва вникала в смысл его слов. Тембр его голоса, низкий, мужественный, ощущался бархатной лаской. Сила его пальцев, сжимавших ее руку, вызывала внутренний трепет. Он рассматривал ее с явным интересом, причины которого она не понимала. Ее пальцы невольно дрогнули. Шокированная этим открытием она постаралась взять себя в руки и, в свою очередь, присмотрелась к Джерарду. Высокие скулы туго обтянуты слегка загорелой кожей, лицо с угловатыми аристократически суровыми чертами оставалось бесстрастным, и только карие, блестевшие жизнью и напряжением глаза поразили ее. Вынудили снова и снова вглядываться в него и видеть истину.
Она с самого начала посчитала его светским львом, и так оно и было. И все же его тщательно отполированная элегантность была не маской, призванной обмануть мир, а отражением его истинной природы. Он словно излучал эту элегантность как ощутимый щит. Слегка вьющиеся каштановые волосы, чуть темнее ее собственных, были модно подстрижены и уложены, обрамляя широкий лоб и глубоко посаженные глаза. Брови темные, красиво изогнутые, ресницы длинные и густые.
И он высок, почти на голову выше ее, широкоплечий и длинноногий, хотя скорее стройный, чем тяжеловесный. Грациозные движения буквально кричали о невероятной силе, скрытой вежливыми манерами. И это ощущение внутренней силы отражалось на его лице в жестких линиях лба, носа и подбородка.
Нет, он не фат. Не самовлюбленный щеголь. Лев, настоящий лев. И он опасен, куда опаснее, чем любой знакомый ей мужчина. Подумать только, одним пожатием руки и несколькими словами ... кстати, что, черт побери, он сказал? – мистер Джерард Деббингтон выбил ее из колеи. И осознание этого потрясло ее.
Жаклин вежливо наклонила голову:
– Совершенно верно.
Оставалось надеяться, что она попала в точку, как всегда ... каким бы ни было предыдущее замечание собеседника.
Он улыбнулся, коротко, зовуще: искренняя улыбка, исполненная такого поразительного обаяния, что Жаклин опять отвлеклась. Пришлось усилием воли взять себя в руки и обратиться к его другу. Джерард Деббингтон выпустил ее руку, чем снова лишил равновесия духа.
Златовласый бог улыбнулся ей:
– Барнаби Адер, мисс Трегоннинг. Счастлив познакомиться.
Жаклин попыталась вымучить улыбку, подала ему руку и стала ждать. Однако, хотя Адер был сделан из того же теста, что и Джерард Деббингтон, пожатие его пальцев не возымело особого воздействия, голубые глаза так и оставались веселыми, смеющимися глазами, а голос не имел волшебной силы заставить ее забыть все, о чем говорил собеседник.
Жаклин с облегчением приветствовала его и отступила, когда Митчел и Миллисент подвели джентльменов к дивану, где сидели дамы.
Митчел, Миллисент и Барнаби отошли; Джерард Деббингтон колебался. Она почувствовала его взгляд и, быстро вскинув голову, встретилась с ним глазами. Джерард, легчайшим жестом шевельнув бровью, показал, что просит ее сопровождать его. Она сама не знала, почему послушалась. Но всякие колебания были невозможны. И потому она покорно последовала за теткой.
Джерард пошел рядом скользящей, как у хищника, походкой. И потом, найдя самый простой способ удержать ее рядом, не двигался, пока Миллисент знакомила его с дамами. Окружающие его не интересовали, но он был слишком хорошо воспитан, поэтому автоматически бормотал комплименты, отвечал банальными любезностями, запоминая имена, отмечая родственные связи. Ни один из тех, с кем он разговаривал, не подозревал о том, что его внимание целиком занимает стоявшая рядом женщина.
Он едва верил своей невероятной удаче. Портрет дочери лорда Трегоннинга – вовсе не та ненавистная работа, которую он заранее презирал, а брошенный природой вызов из тех, что неизменно его привлекали.
Она целиком поглотила все его мысли. Ему нужно столько узнать о ней! Короче говоря, она очаровала его.
Он смутно сознавал, что она скорее привлекает его как женщина, а не натурщица, и все же, учитывая, что Жаклин Трегоннинг оказалась первой моделью, не состоявшей с ним в родстве, это было вполне естественно. Он видел женщин, какими они были на самом деле, цельными, живыми, чувственными созданиями, и в этом заключалась одна из причин успеха его портретов.
Но Жаклин Трегоннинг – это истинный клад: модель, обладавшая душевной глубиной, многогранными эмоциями и чувствами, пристрастиями и заботами и ко всему прочему необычайно интригующим лицом. Всего один взгляд в ее прекрасные глаза – и он понял, что видит перед собой женщину, воплощавшую все необходимое для создания истинного шедевра. Она была энигмой – самим воплощением загадки.
И это притом, что она еще так молода! Девушки ее возраста обычно никак не могут считаться глубокими натурами: они прожили слишком мало, не пережили истинных трагедий, чтобы приобрести столь бездонные, хотя и скрытые глубины. О таких, как Жаклин Трегоннинг, говорят: «Тихие воды глубоки» ... Она сама была тихим, глубоким озером, спокойным и гладким на поверхности, но с сильными придонными течениями и не менее сильными эмоциями.
Он еще понятия не имел о том, каковы эти эмоции, о том, что сделало ее именно такой, но нуждался в ответах, хотя бы для того, чтобы запечатлеть все светившееся в ее глазах, все, что таилось за ее невозмутимым выражением.
И даже разговаривая с собравшимися, он мысленно прислушивался к ней, инстинктивно отмечал не столько внешние реакции, сколько то, что считал истинными чувствами. Сдержанная, отчужденная ... И это не было застенчивостью, она совсем не казалась застенчивой. Наоборот, вполне владела собой, держалась уверенно и непринужденно в собственном доме с людьми, которых знала почти всю свою жизнь. Но она им не доверяла. Никому, за исключением, возможно, тети Миллисент.
Джерард уже успел понять это, когда услышал неторопливые шаги и стук трости. Присутствующие дружно обернулись. На пороге стоял пожилой джентльмен. Прежде чем шагнуть вперед, он нашел взглядом и внимательно рассмотрел гостя. Двигался он медленно, но не от физической немощи. Шаги скорее были размеренными.
Маркус, лорд Трегоннинг, был джентльменом старой школы. Джерард распознал все признаки: старомодный покрой фрака, панталоны до колена, намеренно медленная походка. Трость, в которой он не нуждался, явное нежелание замечать всех остальных, кроме тех, кого он предпочел увидеть.
А именно Джерарда Деббингтона. Втайне он был рад, что прошел школу Вейна и Габриэля Кинстеров, научивших его сохранять внешнюю бесстрастность. Никакие запугивания стариков не могли подействовать ни на него, ни на Барнаби.
Уголком глаза Джерард заметил, как Барнаби поджал губы, стараясь не улыбаться. Выражение лица было добродушным, хотя его сиятельство вряд ли посчитал бы его таковыми. В конце концов, они были гостями в его доме.
В темном взгляде лорда Трегоннинга таилась более резкая, более критическая оценка гостей, чем в глазах дочери. Лицо очень бледное, с глубокими морщинами, по мнению Джерарда, проведенными скорбью. Волосы его все еще были густыми и темными. Глубоко запавшие глаза полуприкрыты тяжелыми веками. Несмотря на возраст, держался он прямо. Рука, державшая трость, была рукой старика, с покрытой веснушками кожей, но в ней ощущалась сохранившаяся сила. Определение, пришедшее на ум Джерарду: изможден, измучен заботами, но все еще горд как дьявол.
Его сиятельство остановился от них не более чем в двух футах. Усталые карие глаза впились в его лицо. Наконец лорд 'Трегоннинг кивнул:
– Джерард Деббингтон, полагаю?
Джерард наклонил голову. Его сиятельство протянул руку. Джерард пожал ее, спокойно выдерживая пристальный взгляд графа.
– Я счастлив, что вы согласились принять мой заказ, сэр.
У Джерарда хватило ума не проявить чересчур большого энтузиазма по поводу переговоров.
– Как вам известно, сады – сильнейшая приманка. Разве можно упустить такой шанс?
Трегоннинг поднял брови:
– А портрет?
Джерард устремил взор на Жаклин. Та успела отойти к компании молодых девушек и что-то им говорила.
– Что касается портрета, думаю, мои прежние сомнения, о которых вам, разумеется, рассказывал мистер Каннингем, к счастью, развеялись, и я вполне готов начать работу.
Ему потребовалось немало усилий, чтобы не выдать себя и оставаться холодно-учтивым. В голосе проскальзывал лишь легкий интерес, хотя на самом деле Джерард мечтал об одном: отправить Трегоннинга и всех остальных на другую планету, выхватить альбом, усадить перед собой Жаклин и рисовать, рисовать...
С трудом оторвав взгляд от девушки, он повернулся к хозяину как раз вовремя, чтобы увидеть, как на изможденном лице Трегоннинга промелькнуло облегчение.
– Вы позволите мне представить достопочтенного Барнаби Адера?
Трегоннинг пожал руку Барнаби. Джерард воспользовался моментом, чтобы проверить свое впечатление. Да, Трегоннинг отчасти расслабился. Плечи чуть опустились, ощущение мрачной решимости слегка померкло.
Отвернувшись от Барнаби, Трегоннинг вновь смерил взглядом Джерарда, на этот раз более одобрительно.
– Возможно ... – Трегоннинг посмотрел в сторону леди, молодых и не очень, но дружно пытавшихся делать вид, будто не слушают, – нам стоит пройти в кабинет и обсудить ваши требования.
– Вы совершенно правы.
Джерард посмотрел на Жаклин, которая опять отошла в сторону.
– Неплохо бы определить методы, которые я собираюсь применить. И вообще все, что будет необходимо для написания именно того портрета, который мы оба хотим увидеть.
– Прекрасно, – кивнул Трегоннинг, показывая на дверь – Прошу вас.
– Маркус? Маркус, подождите!
Мужчины обернулись. Пожилая дама, представленная Джерарду как леди Фритем, манила их к себе.
Трегоннинг, привычно вскинув брови, не двинулся с места.
– Да, Мерайя?
– Завтра вечером я устраиваю званый ужин и хочу пригласить вас, мистера Деббингтона и мистера Адера. Прекрасная возможность ввести их в наше местное общество.
Неестественно светлые локоны подрагивали с каждым словом, унизанные кольцами руки были театрально прижаты к пышной груди.
– Умоляю, джентльмены, скажите, что приедете на мой скромный ужин.
Джерард взглянул на хозяина, предоставляя ему решение. Трегоннинг мельком встретился с ним взглядом и снова обратился к леди Фритем:
– Уверен, что молодые джентльмены будут счастливы побывать в вашем гостеприимном доме. Я же, к сожалению, вынужден отказаться.
Он сухо поклонился, прежде чем отвернуться.
– Я останусь здесь, – сообщил Барнаби и, вежливо кивнув, подошел к Миллисент.
Лорд Трегоннинг направился к двери. Джерард последовал за ним, гадая, позовет ли он дочь и не стоит ли ему первому это предложить.
По дороге в библиотеку Трегоннинг расспрашивал о Лондоне, как всякий, кто десятилетиями не посещал столицу. Они пересекли вестибюль и зашагали по длинному коридору. Джерард имел основания предположить, что граф, по-своему, так же загадочен, как его дочь. Видно было, что он чем-то измучен. Усталость звучала в его голосе, и все же ей противостояла мрачная, неумолимая решимость. По лицу графа было Невозможно что-то прочитать. Этот человек слишком хорошо прятал свои эмоции, безжалостно давил их, скрывал, и даже такой проницательный человек, как Джерард, не мог определить, что гнетет Трегоннинга.
Он снова подумал о Жаклин. Может, сдержанность – их фамильная черта? Но тревоги еще не успели повлиять на ее внешность. И все же непонятно, когда эта молодая девушка успела столкнуться с трагическими тайнами ...
По пути Джерард старался рассмотреть обстановку. Он привык к богатым резиденциям, и все же этот дом был гораздо просторнее и больше обычных особняков. Мебель была добротной, но не слишком дорогой, Скорее массивной и темной с резьбой и украшениями в стиле барокко. Довольно затейливо, как в готических романах, но ничего особенного.
В конце коридора виднелась лестница. Открыв находившуюся рядом дверь, Трегоннинг провел гостя в полутемный, но роскошно обставленный кабинет, очень уютную, типично мужскую комнату. Граф показал гостю на широкое кожаное кресло. Усаживаясь, Джерард предположил, что хозяин большую часть времени проводит здесь, в уединении.
– Мой дом и слуги в вашем распоряжении, – объявил Трегоннинг, устраиваясь в другом кресле. – Что вам понадобится?
– В мастерской должно быть идеальное освещение. Лучше всего подходят бывшие детские комнаты, – сообщил Джерард.
Трегоннинг кивнул:
– У нас большая детская, в которой давно никто не живет. Я прикажу хорошенько ее убрать и все приготовить. Там много окон и все высокие.
– Превосходно. Но сначала я сам все осмотрю, чтобы убедиться, подходит ли комната. Хорошо бы, если б спальни, моя и моего камердинера Комптона, располагались поблизости.
– Уверен, что миссис Карпентер сможет все устроить, – отмахнулся Трегоннинг.
Джерард перечислил остальные требования: длинный стол, двойной замок на двери и многое другое. Трегоннинг беспрекословно выслушал и назвал слуг, которые выполнят все его желания.
– Остальное я привез с собой: скоро прибудет Комптон с багажом. Рано или поздно мне придется вернуться в столицу, чтобы пополнить запасы, но когда именно, сказать трудно.
– Разумеется. Вы можете хотя бы приблизительно определить, когда будет закончен портрет?
– Пока не могу. Предыдущие работы выполнялись за несколько месяцев. Дольше всего, восемь месяцев, я работал над последним. Однако во всех этих случаях модели были хорошо мне знакомы. В случае с вашей дочерью мне необходимо провести некоторое время, просто наблюдая за ней, прежде чем я попытаюсь сделать предварительные наброски. Кстати, главный вопрос, который нам необходимо обсудить, – это сеансы и все, что этот термин обозначает. Для такого портрета, который вы хотите получить, мне нужно, по крайней мере, вначале, постараться как можно чаще бывать в обществе вашей дочери. Наблюдать ее в различных ситуациях и в различной обстановке этого дома. Ее дома. Крайне важно понять ее характер, натуру и индивидуальность, прежде чем мой карандаш коснется бумаги, – пояснил Джерард и для проформы добавил: – Полагаю, она понимает это и готова пожертвовать временем, необходимым для создания удачного портрета.
Трегоннинг замялся. Джерард впервые увидел, как его самоуверенный хозяин несколько растерялся, и вдруг с упавшим сердцем припомнил оценивающий взгляд Жаклин Трегоннинг. Да согласилась ли она, чтобы он ее рисовал?!
Трегоннинг нахмурился.
– Она дала понять, что готова позировать, но тогда я не знал того, что вы только что сказали. Она может не осознать необходимости ... – Он выпрямился и решительно поджал губы. – Я сам с ней поговорю.
– Нет. При всем к вам уважении будет лучше, если это сделаю я. И смогу ответить на все вопросы, которые у нее возникнут. Таким образом, у нас просто не появится никаких недоразумений. И я не стану отнимать у нее так много времени, как только начну писать портрет.
Лицо Трегоннинга прояснилось. Он кивнул и расслабился.
– Пожалуй, так будет лучше. Она действительно сказала, что согласна, и наверняка не откажет вам, но пусть с самого начала все будет ясно.
Джерард облегченно вздохнул. Он верил в силу собственного убеждения куда больше, чем в способности Трегоннинга. Граф, похоже, сознательно отдалился и от действительности, и от всех окружающих, включая собственную дочь. Пока что Джерард не успел понять, как относится Жаклин к отцу, и, следовательно, есть риск, что она откажется позировать. Поэтому он сам поговорит с девушкой и заключит соглашение, на которое сможет положиться, если она вдруг заартачится.