Леонора вдруг подумала, что все эти игры в кошки-мышки отвлекли ее от расследования. И, раз она отказала Трентему, не потеряет ли он интерес к их совместному предприятию? Поразмыслив, девушка поняла, что, каковы бы ни были их отношения, он никогда не оставит ее без защиты и не позволит иметь дело с Маунтфордом один на один. Через минуту ей стало неловко — как она вообще могла так о нем подумать!

С другой стороны, пока загадка не разрешится, они волей-неволей будут общаться, что открывает перед лордом Трентемом новые просторы для всякого рода манипуляций. Так что хорошо бы найти разгадку поскорее.

Леонора задумалась. Ответы на письма начнут приходить только через несколько дней. Может ли она сделать что-то еще, чтобы хоть как-то сдвинуть расследование с мертвой точки?

Предположение Трентема, что взломщик охотится за неким открытием, принадлежащим Седрику, казалось ей вполне вероятным. Помимо писем, в лаборатории осталась куча научных дневников, исписанных ровным почерком кузена. Леонора притащила их в гостиную и сложила в углу. Потом заглянула в спальню Седрика и быстро ретировалась: комната была полна пыли и паутины. Она отправила горничных наводить там порядок, сказав себе, что осмотрит комнату завтра. Сегодня придется ограничиться изучением журналов.

Так прошел день. Она перелистала множество страниц, но единственным ценным открытием был рецепт состава для чистки фарфора. Вряд ли Маунтфорд охотится за этим. Вздохнув, Леонора отложила пыльный том и пошла переодеваться.

Старый — построенный более века назад — дом располагался на берегу реки. Потолки были низкие, по моде того времени. В отделке господствовало темное дерево. И при этом кругом было очень уютно и светло — комнаты и залы были буквально заставлены всякого рода лампами и канделябрами, что придавало окружающему пространству схожесть с волшебным замком. Столовая превратилась в бальный зал, а на террасе, выходящей на реку, играл небольшой оркестр.

Леонора поздоровалась с хозяйкой и прошла в зал с твердым намерением насладиться этим вечером. К сожалению, она тут же поняла, что присутствие Трентема было необходимой составляющей, для того чтобы вечер удался. Танцевать с кем-нибудь у него на глазах, задирать нос, заставлять его принимать участие в беседе, которая ему неинтересна, смотреть, как он хмурится… — вот, оказывается, зачем она шла на вечер! «Нет, — сказала себе Леонора, — я не могла пасть так низко!» Почему бы не получить удовольствие просто от бала: музыки, света, того, как хороша она в смелом платье глубокого синего цвета, которое не осмелилась бы надеть ни одна молодая незамужняя женщина.

Оставив Милдред и Герти в компании дам их возраста, Леонора двинулась к танцевальному залу, кивая знакомым и прикидывая, с кем можно потанцевать, не особенно обременяя себя беседой.

Танец только что кончился, она остановилась в дверях, осматриваясь. Ну-с, кто…

Твердые пальца сомкнулись у нее на запястье, и Леонора поняла, кто это, прежде чем повернулась и взглянула в его невозможные глаза.

— Добрый вечер, — как ни в чем не бывало сказал Трентем, поднося ее руку к губам. — Не хотите ли потанцевать?

Боже, да что же это! Звуки его голоса, тепло руки словно вернули то, чего ей не хватало с самого утра: ощущение полноты жизни, когда внутри все поет и сердце замирает от предчувствия…

Она торопливо отвела глаза и постаралась перевести дыхание как можно незаметнее. Потом встретила взгляд лорда, понимающий и немного насмешливый. Он ждал. Тогда она вспомнила, что это дуэль, и, принимая вызов, беспечно ответила:

— Потанцевать? Почему бы и нет?

И он повел ее в зал, где уже раздавались первые звуки вальса.

— Я была уверена, что вы отправитесь на бал к леди Колчестер, — пробормотала Леонора.

— А вот я ни на минуту не усомнился, что найду вас именно здесь. И я одобряю ваш выбор.

Танец подхватил их, и Леонора поняла, что он имел в виду. В просторном и светлом зале Колчестеров много места, каждую пару можно оглядеть со всех сторон, чем и занимались матроны, рядами сидевшие вдоль стен и следившие за каждым жестом, каждым взглядом танцующих. Здесь же народу немного, но наблюдатели отсутствуют, и в небольшом пространстве основной задачей было не налететь на соседнюю пару. Никто не обращал внимания, что Трентем прижал партнершу так, что бедра их соприкасаются, что он смотрит ей в лицо слишком прямо и серьезно, что на лице этом отражаются все чувства, вспыхнувшие от близости.

Знает ли она сама, насколько очевидна ее реакция, думал Тристан, глядя на зардевшиеся щеки, полуоткрытые губы и глаза, которые ничего не видели — настолько Леонора погрузилась в собственные ощущения. Со вздохом он решил, что она понятия об этом не имеет, и ее непосредственность и неопытность добавили мук его и без того истомившемуся телу.

Вальс был обманом — кратким мгновением близости, когда тела соприкасаются, вспыхивает желание и вся она так близко, такая нежная в его руках — но кончается музыка, и приходится разомкнуть объятия. Он сделал, это с видимой неохотой, и Леонора заметила это. Откашлявшись, она пробормотала: «Благодарю вас», и вновь оглядела зал, прикидывая, кто может стать ее следующим партнером.

— Пока я здесь, вы будете танцевать только со мной.

Она не верила своим ушам.

— Простите?

— Вы не расслышали? Я могу повторить.

— О! Я не сомневаюсь, что вы сделаете это с удовольствием! — Как он смеет! Деспот! — Вы ведете себя недопустимо, и я не собираюсь подчиняться вашим прихотям.

— Это неразумно с вашей стороны.

Они переговаривались вполголоса, но Леонора с трудом сдерживала гнев. Что он себе позволяет! Неслыханно! Приняв самый что ни на есть высокомерный вид, она холодно кивнула и, пытаясь отстраниться, пробормотала:

— Всего хорошего.

— Нет.

Оказалось, что он крепко держит ее за локоть и они уже идут куда-то через зал.

— Видите вон ту дверь? Сейчас мы пройдем в нее.

— Но вы не можете! Все общество…

— Общество навевает на меня смертельную скуку, и мне безразлично, что станут говорить. И, уверяю вас, я могу все.

Леонора взглянула в лицо Тристана и испугалась. Этот человек признает только свои правила. Но не может же он вот так просто умыкнуть ее? Увести? Боже, куда он ее тащит?

Бросив взгляд на Леонору, Тристан негромко сказал:

— Я решил, что нам нужно побыть наедине, чтобы спокойно обсудить наши отношения.

— Вы правы. Нам, несомненно, надо поговорить.

Они говорили сотню раз. И не один раз были наедине. Почему же сейчас так бьется сердце? Они в доме, где полно людей, и хоть ее и ожидает неприятный разговор, но ни к чему так нервничать и воображать бог знает что…

Трентем распахнул дверь, и они оказались в длинном коридоре. По одной стене, сплошь покрытой резными деревянными панелями, шли двери комнат, по другой — французские окна, выходившие в сад. Весной и летом окна открывали навстречу теплому ветру, и коридор превращался в чудесное место для прогулок. Сейчас на улице тонко подвывал холодный ветер, окна закрыты и кругом ни души. Как только Трентем захлопнул за ними тяжелую дубовую дверь, они оказались в другом мире; вдвоем, в начале длинного, залитого серебристым лунным светом тоннеля.

Леонора двинулась вперед, но он тотчас остановил ее, сжав запястье. Она уставилась на своего спутника и тоном гувернантки, бранящей непослушного ребенка, сказала:

— Это один из тех моментов, которые нам надо обсудить. Вы не можете хватать меня за руки. Это просто неприлично. Вы ведете себя как собственник, словно я принадлежу вам.

— Так и есть.

— Простите?

Девушка уставилась на лорда, моргая и отказываясь поверить в услышанное.

— Вы. Принадлежите. Мне, — не без удовольствия отчеканил он. — Что бы вы ни думали, все уже случилось. Вы предложили себя мне. Отдали. Я принял ваш дар. И теперь вы МОЯ.

— Ничего подобного! — Гнев охватил Леонору. — Вы намеренно искажаете события! И бог знает зачем придаете, произошедшему совершенно другой смысл.

— Вы хотите сказать, что я все придумал — и вы не лежали со мной и не занимались любовью?

— Вы… вы… опять передергиваете! Искажать события не значит придумывать.

— Ага, то есть постель все же была, и вы в ней тоже?

— Почему нельзя просто считать, что мы с вами разделили… — она сделала неопределенный жест и замялась, подбирая слово, — некие приятные моменты?

— Но надеюсь, вы не станете отрицать, что просили меня… э-э, просветить вас?

В лунном свете ее румянец показался почему-то особенно милым. Но непреклонная девица сделала вид, что это не ее щеки алеют от смущения как маков цвет, и твердо ответида:

— Так и было.

Повернувшись, она прошла несколько шагов по коридору, собираясь с духом. Тристан понадеялся, что ему предстоит услышать хотя бы часть правды.

— Вам придется понять — и принять, — что я не желаю связывать себя узами брака. Ни с вами, ни с другим человеком. Меня совершенно не устраивает статус замужней женщины. А то, что произошло… — Она упорно смотрела перед собой, не желая встречаться с ним взглядом. — Поймите, мне хотелось хоть раз испытать… пережить… то, что доступно другим. И я надеялась, что, возложив на вас роль учителя, сделала разумный выбор.

— Я хотел бы знать, чем вы руководствовались при выборе? — Тон его был ровным, чуть ли не равнодушным.

— Наше взаимное притяжение было очевидно. — Девушка пожала плечами. — Вы не могли не почувствовать этого.

— Да-а, — медленно протянул Трентем.

Он остановился, и Леонора, сделав еще шаг, повернулась к своему спутнику. Вгляделась в его лицо. Спросила с тревогой:

— Вы ведь понимаете? Я просто хотела испытать это, чтобы знать… Единственный раз.

— То есть цель достигнута и вопрос закрыт? — задумчиво спросил Тристан.

— Да, — просто ответила Леонора.

Некоторое время мужчина молчал. Потом негромко сказал:

— Я предупреждал вас еще тогда, на Монтроуз-плейс, что вы ошибаетесь в своих расчетах.

— Ах да, это случилось, когда вы сочли, что обязаны на мне жениться. — Леонора с тревогой следила за ним, но всячески старалась выдерживать легкий тон.

— Я уверен, что должен на вас жениться, но сейчас речь не о том.

— Боже, да о чем же?

Трентем помедлил и с деланным спокойствием спросил:

— А то взаимное притяжение, которое вы упомянули… Оно исчезло?

Леонора нахмурилась, но ответила честно:

— Нет. Но это недолговечное чувство и оно пройдет, вы и сами знаете…

— Ничего подобного я не знаю, — резко ответил он.

Но Леонора упорно продолжала:

— Сейчас мы по-прежнему тянемся друг к другу, но всем известно, что джентльмен не может долгое время сохранять чувства, не получая ответа. Скоро мы разгадаем тайну Маунтфорда, необходимость в частых встречах отпадет, и вы забудете меня.

Повисло молчание. Затем Тристан очень тихо спросил:

— Но что, если я не смогу забыть вас?

Леонора набрала побольше воздуха, собираясь возобновить увещевание, но слова вдруг забылись. Один шаг — и он оказался совсем близко, так, что она ощутила мужской запах и его дыхание на своей щеке. И тотчас внутри заплясали язычки пламени. Теперь она знала, что это за тепло, которое охватывает ее тело, — это желание, чувственное, примитивное, сопротивляться которому трудно…

— Наше взаимное влечение не стало меньше, не правда ли? — Он шептал слова рядом с ее виском, и она чувствовала, как его губы касаются волос. — Мне кажется, что сейчас, я хочу вас даже больше. И вряд ли это чувство исчезнет.

Ваше слово против моего… Давайте заключим договор.

— Договор? — Леонора соображала с трудом, завороженная его низким голосом и тем, как все внутри вибрировало в такт, и близостью Тристана, его теплым дыханием на щеке.

— Если наше влечение начнет ослабевать, я отпущу вас. — Но пока этого не случится — вы будете принадлежать мне.

— Что вы хотите сказать этим «принадлежать мне»?

— Именно то, что вы подумали. — Она почувствовала, что губы его улыбаются. Теперь он слегка касался губами ее кожи: виска, щеки, подбородка… — Мы были любовниками, и мы остаемся ими, пока длится наше чувство. Но если и через месяц оно не начнет ослабевать, мы поженимся.

— Месяц? — Леонора изо всех сил пыталась вникнуть в смысл его слов. Тут должен быть какой-то подвох. — Значит, даже если за это время чувство не исчезнет совсем, но хотя бы ослабеет, то вы признаете, что наш брак невозможен?

— Да.

Губы добрались до ее рта. Он медлил с поцелуем, лишь согревал ее губы своим дыханием, касался их — нежно, так нежно, что они уже горели огнем…

— Вы согласны?

Леонора устала бороться — с ним, с собой. То, что он предлагает, немного странно, но с другой стороны, это введет их отношения хоть в какие-то рамки. Она кивнула.

Ее «да» он перехватил своим поцелуем.

Мысленно застонав от облегчения, она ответила на поцелуй. О, скоро все переменится и это взаимное влечение не будет долгим, она-то знает наверняка. Но пока оно дарит такие чудесные ощущения, пока он здесь — этот упрямый человек, почему бы не поучиться еще немного? Продвинуться чуть вперед по той прекрасной дороге страсти, на которой им было так хорошо вдвоем?

Она обвила шею Тристана руками и раскрыла губы, встречая его требовательную ласку. Трентем обнял девушку, и некоторое время они целовались, дразня и лаская друг друга. Но вот Леонора почувствовала, что его тело стало тверже, он напрягся, руки его крепче сжались на ее талии, а губы стали более требовательными. И в ответ на его желание тело ее наполнила уже знакомая пустота: что-то внутри звало его и жаждало, и она тихо застонала. Трентем оторвался от ее губ и потянул девушку по коридору.

— Пойдем, нам нужно найти спальню.

— Спальню? Зачем? — Голова Леоноры кружилась, губы горели, и она хотела только одного — чтобы он снова обнял ее и поцеловал. И тогда все будет замечательно…

— Я хочу тебя. А ты хочешь меня. И мы должны быть вместе. Но не здесь. Здесь небезопасно.

Он повлек ее дальше. Леонора шла, и до ее затуманенного сознания медленно доходил смысл услышанного. Спальню? Вместе? Но для этого нигде не может быть безопасно! И то, что тело ее отозвалось на его слова, мышцы живота сжались и желание усилилось — лишь напугало ее еще больше. Девушка выдернула руку из его ладони и сказала:

— Нет, мы не можем!

— Можем. — Он произнес это уверенно, словно приглашал ее на прогулку в парк.

Леонора поняла, что спорить бесполезно — она никогда не умела лгать, а ведь он уже почувствовал, что она так же возбуждена, и не поверит словам. Поэтому повернулась и побежала. Разве она сможет убежать от большого мужчины, да еще охваченного страстью! Резко повернув, она распахнула какую-то дверь, влетела в комнату — и губы ее округлились в беззвучном «о». Это оказалась гладильная комната. Вдоль стен тянулись полки, на которых стопками высились скатерти, салфетки и прочее, а в другом конце комнаты стояла большая гладильная доска.

Не успев повернуться, Леонора поняла, что Трентем уже здесь, и голос его произнес с насмешливым удовлетворением:

— Прекрасный выбор.

Дверь захлопнулась. Он повернул ее лицом к себе и принялся целовать. Бог знает, почему она так возражала против кровати — может, хотела расширить свой кругозор. Он не против, даже наоборот — так интереснее. И Тристан отпустил себя: здесь только они вдвоем — она и его страсть. И он целовал ее как безумный и чувствовал, как она отвечает и губы ее становятся все смелее, а руки — все беспокойнее: Она цеплялась за его плечи как утопающий… Ее платье было цвета вспененного штормом моря, и из этих волн синего шелка поднимались точеные плечи и грудь, жаждущая его поцелуев. Он потянул платье вниз, быстро, не отрываясь от ее сладких губ, расстегнул множество мелких пуговичек на сорочке — и вот она стоит перед ним, как Афродита, поднявшаяся по пояс из волн, прекрасная в своей наготе и еще более желанная, потому что он видит, как прерывисто она дышит, как отвердели соски.

Трентем приподнял девушку и отнес в глубь комнаты, на широкую скамью. Посмотрел на нее, протянул ладони — они наполнились, и это было так чудесно: слышать ее вдох, ощущать нежную и горячую кожу ее тела так близко, что он тихо застонал и, опустив голову, коснулся губами груди. Он целовал, дразнил языком и нежно посасывал соски до тех пор, пока она не дошла до предела своего терпения, с губ ее сорвался стон.

— Тристан…

Лорд знал, что она готова, горяча и ждет его — как завоевателя и избавителя. Тогда он быстро приподнял юбки — синий шелк, а под ним белый, еще и еще, раздвинул нежные колени и скользнул ладонями по обнаженной коже бедра.

Большие пальцы скользили вперед, и вот рука коснулась завитков волос — его широкая ладонь накрыла их, девушка судорожно вздохнула, по ее телу прошла дрожь, и Трентем подумал, не пора ли ему считать в уме, чтобы хоть немного овладеть собой.

Он смотрел на нее: ресницы трепещут, из-под их густой вуали блестят глаза, нежная кожа в лунном свете кажется жемчужной, полушария грудей вздымаются в такт дыханию. Он направил палец внутрь, туда, где так жарко и влажно, и ласкал ее до тех пор, пока она не стала совсем горячей и ее плоть была готова принять его. Он быстро расстегнул брюки, одной рукой обнял ее за талию, другую положил на бедро — и, поймав взгляд Леоноры, стал медленно входить в нее.

Они смотрели друг на друга — глаза в глаза, пока тело ее не приняло его целиком. Глаза девушки закрылись, дыхание вырывалось неровными толчками. Он ждал, ждал, сдерживая своих демонов, которые готовы были броситься в бой. Но насытить ее, подарить ей блаженство было важнее, чем удовлетворить собственную страсть, — и он ждал. И лишь когда глаза ее распахнулись и он опять увидел их голубой блеск, Тристан двинулся. Медленно, слыша, как кровь стучит в ушах, но с радостью замечая страсть на ее лице и голод — который сможет насытить только он, он один. А потому он пойдет не спеша, чувствуя, как она поднимается навстречу золотой волне, как срывается дыхание, а с припухших губ слетают бессвязные слова — такая сладкая музыка. Она закричала, и он быстро закрыл ей рот поцелуем. Леонора выгнулась в судорожном спазме, вжимаясь в его тело, цепляясь руками за его плечи, и спазм, потрясший ее, был так силен, что он не смог сдержаться более — и они были вместе, падая в одну пропасть и взлетая на одной волне, которая рассыпалась, оставив сплетенные тела, влажный локон, прерывистое дыхание. Они никак не могли отделиться друг от друга, согретые общим теплом — ее ноги на его бедрах, руки обвили его шею, — слыша частые удары сердца — своего и того, что бьется совсем близко.

— Ты в порядке?

Тристан тревожно смотрел в глаза Леоноре — такой уязвимой и хрупкой вдруг показалась женщина, которой он только что овладел.

— Да… — Она облизала саднящие губы, взглянула на его рот и быстро отвела глаза. — Это было…

Слово все не находилось, и наконец он подсказал:

— Восхитительно.

Леонора промолчала, удивляясь, что оказалась способна на такое безумство. И что этот человек оказался способен на такую страсть, что он так жаждал ее — она впервые осознала, насколько силен его чувственный голод.

Должно быть, Трентем почувствовал ее удивление, потому что, нежно коснувшись губами ее рта, прошептал:

— Я хочу тебя. Всю.

Голос был хриплый, но глаза — сейчас их взгляд был непривычно мягким… нежным.

— Почему?

— Потому что этого много не бывает. С тобой.

Губы его скользнули по шее, девушка откинула голову, он поцеловал ямочку у ключицы. И она чуть не вскрикнула от удивления, чувствуя, как его тело твердеет, наполняя ее. Голод… Он все еще хочет ее?

— Опять?

Удивление было столь неподдельно, что он усмехнулся, потом выдохнул:

— Опять…

Нельзя было идти на поводу у мужчины и поддаваться на этот приступ безумия вчера вечером. Так думала Леонова, поднося к губам утреннюю чашку чаю. Она полна решимости не допускать ничего подобного в течение того месяца, на котором настоял Трентем… Он просил, что-бы она звала его Тристаном. Вчера, когда они возвращались в зал, у него был такой самодовольный, такой… мужской вид — он только что не облизывался как сытый кот, — и это взбесило ее. Она готова была поклясться: Тристан уверен, что теперь-то она выйдет за него замуж, раз он такой мастер по части занятий любовью.

Со временем он убедится, что ошибается, а пока… пока надо обдумать собственное поведение и вести себя осторожнее.

Однако надо признать, что она узнала больше, опыт ее обогатился. А раз он сам установил срок — месяц, то ей нечего бояться. Наверняка все пройдет, как простуда, гораздо раньше. И никаких последствий.

Если только… Если только она не забеременеет. Леонора подождала, пока эта мысль испугает ее. Она ведь должна прийти в ужас от одного предположения. Взяла еще тост. Медлила в надежде, что возобладает здравый смысл, и с неудовольствием признала, что связь с Трентемом обнаружила в ней некие новые качества, о которых она и не подозревала.

Потекли дни, наполненные чтением журналов Седрика, привычными хлопотами по хозяйству и заботами о дяде и Джереми.

Вечера…

Вечерами Леонора чувствовала себя Золушкой. Бал сменялся балом, и каждый непременно заканчивался в объятиях принца. Этот принц был неистощим в своих ухищрениях, и как бы решительно она ни говорила себе, что сегодняшний вечер не будет походить на вчерашний, он все же умудрялся завлечь ее в какое-нибудь укромное место. Стоило их телам соприкоснуться, и пламя вспыхивало вновь. Они сливались в единое целое и не могли насытиться друг другом.

Девушка никак не могла понять, как ему удается каждый раз не только точно предугадывать, какое именно мероприятие она почтит сегодня своим присутствием, но и устраивать тет-а-тет. Леонора провела в свете гораздо больше времени, но и понятия не имела, как можно так хорошо изучить чужие дома. Каждый раз он приводил ее в кабинет, маленькую гостиную или библиотеку, и все повторялось.

К концу недели Леоноре пришло в голову, что она недооценила силу этого самого взаимного влечения. Более того, не поняла природы чувств, лежащих в его основе.