ЛОУРЕНС МЕЙНЕЛ
      СМЕРТЬ ДОНЖУАНА
      Глава 1. Рассказывает Энтони Лэнгтон
      Сильвермен сказал:
      - Послушайте, дружище, такое случается довольно часто. Вспомните только о Непере и логарифмах.
      Я поинтересовался, какое отношение имеет ко мне Непер, а также его логарифмы, будь они неладны.
      Лео Сильвермен изящно развел руками; наш Лео С. отличался чертовской обходительностью. Что было довольно благоразумно с его стороны, поскольку когда я вошел в его тихую, сплошь в коврах, контору на Пэнтон-Стрит, я готов был взорваться в любую минуту. Но он довольно быстро сумел заставить меня стравить пар.
      - Я вот о чем хочу вам напомнить, - продолжал он, предложив мне толстую овальную сигаретку из ониксовой коробочки, стоявшей на столе, и сам взял одну, - часто бывает так, что одна и та же идея возникает одновременно и независимо - независимо, заметьте себе - сразу в нескольких головах.
      Грохот транспорта на Пэнтон-Стрит доносился до нас в процеженном виде через звуконепроницаемые оконные стекла, пока я обдумывал это предположение и одновременно прикидывал, почем ему обходятся эти турецкие сигаретки.
      - А что это за история с Непером и логарифмами? - спросил я после паузы.
      - Когда Непер в своем отечестве задумался над идеей логарифмов полагаю, некоторые сказали бы, что он их изобрел - кто-то другой, не могу сейчас припомнить его имени, в сотнях миль от Непера, в другом конце Европы, одновременно сделал те же самые выводы. Скажите, кто изобрел двигатель внутреннего сгорания?
      - Лучше вы мне скажите, кто этот мерзавец.
      - Да никто этого точно не знает. Сразу несколько ученых в разных краях одновременно набрели на одну и ту же идею. Приходит время, когда открытию пора вызреть; и когда этот момент наступает, озарение возникает одновременно в дюжине разных голов. Как горячие источники в Исландии.
      Я сообщил ему, что никогда не был в Исландии; и несмотря на его турецкие сигареты, звуконепроницаемые двойные рамы, сулящие райское блаженство толстые ковры и лестную для моего самолюбия приветливость, я склонен был совершить какой-нибудь поступок, о котором позже мог бы и пожалеть - если бы не его последнее замечание.
      Несомненно, он почувствовал, что наступил подходящий момент. Этот Сильвермен здорово умел укладываться во время.
      Он чуть-чуть наклонился вперед, его карие глаза впились в меня, требуя с моей стороны максимального внимания.
      - Между прочим, - произнес он, - меня очень радует ваше желание заглянуть в завтрашний день. Вы как раз тот человек, который мне нужен...
      К слову: Лео Сильвермен - самый процветающий литературный агент в Лондоне. Не из тех, кто собирает под крылышко сотню, а то и полторы авторов. Ничего похожего, если вы имеете в виду Лео С. На его попечении всего около дюжины писателей. Другими словами: он прилежно отбирает тех, кто кажется ему заведомо обреченным на успех, и окружает своей заботой.
      Он не мой агент, должен я добавить. У меня вообще нет литературного агента.
      Я свободный художник, и, кроме того, я ленив. Но деньгами сумел бы распорядиться не хуже любого другого, поэтому когда литературный агент такого калибра, как Сильвермен, серьезно говорит:"Вы именно тот человек, который мне нужен", я заключаю, что он лжет, но звучит такая ложь очень лестно.
      - Зачем? - спросил я.
      Он взглянул на часы.
      - Вы свободны? Как насчет ленча?
      Телефон издал какие-то беспорядочные приглушенные звуки, и он склонился над сложной темно-зеленой конструкцией на своем столе. Я слышал, хотя не мог различить ни слова, раздавшееся в трубке возбужденное кудахтанье, производимое, по моим предположениям, кудрявым длинноногим созданием, охранявшим подступы к приемной.
      Сильвермен некоторое время слушал, потом перебил:
      - Расшаркайтесь перед Люси Меллинг, - сказал он, - и скажите, что я не смогу увидеться с ней раньше трех часов. У меня важная встреча за ленчем.
      Люси Меллинг была одной из его звезд. Ноль литературного таланта. Неограниченная способность засорять мозги себе и миллионам читателей за компанию. Колоссальная популярность. Гонорары по приблизительной оценке около восемнадцати тысяч в год. Десять процентов от которых являются завидным куском, если вы сподобитесь заполучить таковой.
      Лео С. снова стрельнул в меня своими карими глазами. Заговорщически. "Сейчас мы отделаемся от Люси Меллинг и прочих приставал, - означал этот взгляд, - и займемся по-настоящему важными делами".
      Такси оказалось у входа, как только мы вышли. Насколько я понимаю, оно ожидало нас. По крайней мере, Сильвермен не выказал никакого удивления.
      - В "Гаррик", - скомандовал он, когда мы сели.
      По пути он произнес все те уничижительные словечки, которые каждый добрый англичанин считает нужным произнести в адрес своего клуба, хотя чрезвычайно гордится им и не променял бы на весь чай Китая.
      В приемной Сильвермен внес мое имя в книгу посетителей:
      - "Почтенный Энтони Лэнгтон"*, - написал он, обнаруживая склонность к вербальным фанфарам. Между прочим, это было чрезвычайно умно с его стороны.
      - - -----
      * Honourable - общепринятый титул детей пэров
      - Мистер Лэнгтон, - вот и все, что я сообщил волнующим кудряшкам в приемной. Как Лео С. вычислил, какой именно Лэнгтон? Потому что оснащен особым устройством, которое, по моему разумению, следовало бы назвать антенной для улавливания успеха. Охотники за головами, политики и журналисты отличаются отточенным умением владеть этим инструментом. А так же разномастное племя агентов. Умением почуять, кто этот человек - в особенности если где-то в поле зрения маячит титул - и насколько он вхож в самые узкие и нарциссически закрытые общества лондонского Вест-Энда. Эти ребята, наверное, носят целые тома "Кто есть кто" в своих блестящих упорядоченных головах.
      Конечно же, он был абсолютно прав. Почтенный Энтони Себастьян Лэнгтон. Сын и наследник барона Лэнгтона. Тридцати пяти лет( т.е., согласно библейской системе отсчета, уже на полпути к закату). Закончивший Хэрроу. В возрасте тридцати лет вызвавший заслуженную неприязнь своей мачехи, которую считал и считаю по сей день, самой отталкивающей особой, мимо которой мне случалось проходить. В этом отношении могу сказать только, что вкус барона сильно отличается от моего.
      Тем не менее, её появление в семье оказалось для меня величайшим благом, поскольку предоставило мне необходимый предлог, чтобы навсегда покончить с пивоварением.
      Барон заработал свои деньги пивоварением. Огромную прорву денег; совершенно респектабельно заработанных. Беда только, что я терпеть не могу пивоварение. Или, точнее, не переношу рабочий день от полдесятого до полшестого. Возможно, это лишь слабое отражение того факта, что я не расположен к любой серьезной работе.
      Как бы то ни было, я почувствовал себя свободным.
      Должен сказать, что мой отец проявил исключительную высоту чувств, и мы расстались на чертовски хороших условиях.
      - Ты отказываешься от достойной жизни, - предостерег он меня.
      - Боюсь, что так.
      - Я не дам тебе своего благословения.
      - Придется обойтись.
      - Деньги - это не так уж мало, знаешь ли.
      - Можешь не говорить.
      - На самом деле, тебе просто не нравится Мэйзи?
      - Э-э...
      - Тогда черт с тобой. Не жди, что я стану писать.
      Вот таким образом, а главное, по такой причине я вышел на орбиту той жизни, о которой грезил давно, можно сказать, плюхнулся в мутные воды, которые в приличном обществе принято называть артистическим миром.
      Как совершенно исчерпывающе объяснил барон, на благословение с его стороны рассчитывать не стоило; но не мог он и помешать( и справедливости ради должен сказать, что и не думаю, будто он способен был пытаться помешать) получению небольшой ежегодной суммы, которая причиталась мне по воле моей матери.
      Очень мала была эта сумма, но все же она помогла отвратить самых свирепых волков от моего порога, когда я только стартовал.
      Что, по счастью, я сделал очень скоро.
      И что не могло бы стать успешным, должен я добавить, без изрядной толики тяжелого труда. По моему глубокому убеждению, как бы ни были мы ленивы, когда занимаешься тем, что тебе нравится, дело другое.
      Подозреваю, что даже признанные мировые шедевры своим появлением обязаны отчасти чистому случаю.
      Хорошо представляю себе, как менеджер театра "Глобус" в один прекрасный день влетел в таверну "Русалка" раскаленный докрасна от ярости после репетиции, на которой его новая постановка позорно провалилась.
      - Господь Всеблагой, - должно быть, простонал бедняга,мы обязаны открыться через две недели. Нам нужно что-нибудь - ну хоть что-нибудь!
      Тут некий Уилл Шекспир, которому к этому позднему часу надоело вычесывать лошадиные гривы и который наконец решил присоединиться к другим парням за кружкой пива, нерешительно кашлянул и произнес:
      - Если позволите, мистер Бербидж, раз уж у вас и впрямь туговато с пьесами - одна штучка у меня при себе, между прочим... Я, по правде говоря, давно занимаюсь сочинением скетчев.
      - Как она называется?
      - "Гамлет".
      - "Гамлет"? О Боже, это ещё что за имечко?
      - "Гамлет, принц датский". Что-то вроде трагедии: про парня, у которого с головой не все в порядке.
      - А, так это про современных бездельников, этих бесполезных прощелыг?
      - Мы вполне можем прикончить парочку по ходу дела.
      - Чертовски хорошая мысль. Лучший способ расчистить сцену. Ладно, дайте-ка мне взглянуть на эту штучку. Я, конечно, ничего не могу обещать; и ради Бога, не слишком заноситесь в смысле гонорара.
      Я так ясно представляю себе этот диалог эпохи первой Елизаветы, потому что он оказался духовным предшественником сцены, имевшей место в царствование второй Елизаветы, в которой - признаюсь с гордостью - я сыграл важную роль.
      Я уже предпринял ряд фронтальных атак на Би-Би-Си: "Дорогой сэр, у меня имеется отличная задумка для сериала. Могли бы мы встретиться, чтобы обсудить..."и т.д. Наивному автору такое вступление кажется весьма удачным, не лишенным юмористической нотки... Ребята в телецентре должны просто кататься со смеху.
      Через десять недель и три отдела вы получаете ответ: "Ваше письмо мы сочли исключительно интересным и заслуживающим подробного обсуждения. Как только выдастся удобный момент, с вами свяжутся ..." Другими словами: да кто ты такой, чтобы ломиться в устоявшуюся иерархию? Прочь, плебей, знай свое место.
      Но в каждой иерархии имеется черный ход.
      Вот почему в один прекрасный полдень я надолго засел у стойки переполненного и популярного паба, всего лишь в сотне миль от заветного святилища.
      Предварительное расследование подтвердило, что стратегически это наиболее выигрышное место, и я взял за обыкновение заглядывать сюда на ленч.
      Все они роились вокруг: Мальчики и Девочки( если вам хватало смекалки отличить одних от других) великой Корпорации. Дух Корпорации царил здесь вкрадчивый, скользкий, подозрительный, заговорщический, изобилующий намеками, пронизанный жаргоном самоанализа - новой и процветающей бесплодной религии.
      Некоторых я знал. Некоторые даже разрешали мне ставить им выпивку.
      Некий тип из последней категории, темное неопрятное животное с распущенным на американский манер галстуком, жаловался мне на жестокий удар судьбы.
      - Иисус Христос, - сказал он, - когда все уже разложено по полочкам, увязано, готово к работе... - он сделал драматический жест сильной и не очень чистой пятерней. - Все. Конец. Вся идея украдена. Целый чертов сериал.
      - А что вы делаете в этом случае? - спросил я. - Придумываете новый?
      - Ну да. Естественно. Именно так. Новый сериал. Господи, старина, идея сериала вызревает не так легко.
      - Видите ли, у меня есть одна задумка, - сказал я.
      Он смерил меня подозрительным взглядом:
      - У вас?
      - Что вы пьете? - спросил я.
      - По правде говоря, водку.
      - Большую порцию, - сказал я бармену Микки.
      - Так что там насчет вашей задумки? - с неохотой выговорил он.
      - "Под голубой табличкой 1."
      - Бог ты мой, что бы это значило?
      Я и рассказал, время от времени прерывая свое гладкое повествование, чтобы отдать распоряжение Микки.
      Вот так родился телевизионный сериал "Под голубой табличкой 1."
      Сама идея была проста. На улицах Лондона имеется двести двадцать три здания, отмеченных круглой голубой табличкой: "Эвзебиус Плоскостоп, Профессор Педерастии, жил здесь в 1902-1922" - что-то в этом духе; бесчисленное множество политиков, поэтов, ученых, изобретателей, социальных реформаторов, служителей церкви, зоологов, актеров - целая прорва имен.
      Совсем несложно отбрать из них дюжину самых звучных для затравки Браунинг, Байрон, леди Монтегю Уортли, Гладстон, Китченер и т.д.
      Принцип один и тот же: крупным планом - Голубая табличка, потом проникновение сквозь стену внутрь дома, где разворачивается некий драматический эпизод.
      Временами нам приходилось слегка фальсифицировать определенные события, но, черт возьми, поэтическое действо ведь не требует лицензии? В особенности, если не имеет отношения к истинной поэзии. Возможно, поэзией это и не было, зато имело большой успех. С самого начала сериал пошел "на ура". Через некоторое время продюсер начал называть меня "Энтони"( таким образом, я уже влился в толпу):"Энтони, ваша идея - чистая находка, как это никто раньше до этого не додумался?"
      Мне не хотелось ничем омрачать его бесхитростное воодушевление, поэтому я воздержался от напоминания, что основная идея была изложена в письме, провалявшемся без движения в его отделе восемнадцать месяцев.
      Следует отметить, "Голубые таблички" не могли выпорхнуть на свет божий без причитающейся на их долю толики неизбежных осложнений. Вынашивание плода протекало тяжко. И случайно я получил урок, открывший мне глаза на многое, в самом сердце империи.
      В силу своего простодушия, я воображал, что раз уж написаны сносные диалоги, и подобраны толковые актеры, чтобы вызубрить и произнести их, девять десятых уже сделано. Святая простота! такая неискушенность! не удивительно, что мальчики Корпорации находили меня потешным.
      Прежде чем мы продвинулись хоть на шаг, предстояло ещё обзавестись директором, ассистентом директора, продюсером, помощником продюсера, редактором - патлатым чудаком, несшим ответственность за историческую достоверность, и надменным юнцом, именуемым сценарным консультатом, в обязанности которого входило черкать зеленым карандашом по самым моим лучшим строчкам, приговаривая: "Господи, не можете же вы на самом деле хотеть, чтобы актер это произнес: гласные просто ужасны".
      Прибавьте к этому списку чисто технический персонал, и перед вами вся наша дружная семья, отличающаяся на диво хорошими манерами и даже не пренебрегающая сослагательным наклонением:"я хотел бы отметить..." , "если вы позволите так сказать...", "если, и только если, вы не станете возражать..." и так далее.
      По вечерам, добравшись до дому, я перед сном непременно искал в словаре "да" и "нет", просто чтобы вспомнить, как это произносится.
      Меня это не тяготило. Когда "Голубые таблички" наконец вышли, сериал оказался исключительно успешным. Его давали по серии в неделю на протяжении четырнадцати месяцев, и пусть гонорары Би-Би-Си не особенно высоки, чеки, по крайней мере, приходили регулярно.
      Именно в этот период относительного процветания я оправдал одно из предсказаний батюшки: "Хочешь жить сам по себе? - сказал барон. - Ты, конечно, свяжешься с какой-нибудь женщиной..."
      Это пророчество, исходящее от человека, прошедшего через довольно скандальный развод и питавшего, по моим догадкам( и, кажется, моей мачехи тоже), слабость к одной легкомысленной и корыстной особе, живущей в бунгало у реки около Марлоу, звучало очень веско.
      Как показало будущее, прогноз оказался исключительно верным.
      До этого времени отношения с девушками не занимали большого места в моей жизни. Забавные, пока длились, они были краткосрочными и протекали по одной схеме: знакомство; несколько исключительно плодотворных встреч; расставание.
      С Пэт Бэрд все было несколько иначе. Не пытаюсь утверждать, что мы стали друг для друга "великой страстью". Великая страсть - это такая штука, с которой чертовски неудобно жить. Но мы отлично дополняли друг друга.
      Пэт была высокой, прохладной( за исключением определенных обстоятельств) и очень способной. Она была чрезвычайно умна и имела чувство юмора. Она блестяще стряпала и, когда была в форме, отлично играла в сквош. Когда мы играли на кортах Симмингтон-Сквер, то на обратном пути обычно заходили к "Гренадье" и устраивались в крытом дворике - лосось и холодный, как лед, лагер. Уличный шум, приглушенный, едва доносился до нас, и можно было глазеть на набережную, корабли и вечерний прилив. Лондонская жизнь в её лучших проявлениях.
      Пэт была дочерью старого вояки генерала Х.Е.К.Бэрда, с приличной частью алфавита после имени. Думаю, они были большими друзьями, пока не виделись. Пэт работала в одной фирме на Беркли-Сквер, и познакомились мы благодаря тому, что одна из табличек висела как раз над приемной этой фирмы.
      Это Пэт вдохновила меня на сочинение романа. Когда "Голубые таблички" удалось вывести на большую воду, удерживать их на плаву стало совсем нетрудно; по крайней мере, с точки зрения сочинителя. У меня всегда оставался запас по меньшей мере из четырех эпизодов, и никто нас не торопил.
      - Почему ты не пишешь роман? - спросила Пэт. - Все пишут.
      - Проклятье, женщина, - ответил я, - я не желаю писать роман только потому, что все пишут. Пусть эти все катятся в преисподнюю вместе со своими глупыми книгами. Я мог бы написать роман, потому что испытываю такую потребность. Если бы испытывал.
      - Тогда испытай, - предложила она.
      И я целенаправленно испытал. Этой весной и летом я вставал в половине шестого, надевал толстый свитер и работал перед открытым окном до половины девятого. Потом принимал ванну, завтракал - и никакой писанины до половины шестого (на этот раз вечера), когда я делал ещё один трехчасовой рывок. Потом мы шли обедать, обычно к "Гренадье", и когда возвращались, я часто чувствовал себя таким усталым, что в постели от меня не было никакого толку.
      - Ни за что не стала бы лезть с советами, знай я, как это на тебе отразится, - сказала Пэт.
      - Писательство - это творчество, - назидательно указал я. - Мужчина обладает ограниченным запасом творческой энергии, трудно ожидать, чтобы он расходовал её и духовно, и физически.
      - И даже в конце главы?
      - Возможно, в конце главы шестой. Я планирую там естественный временной разрыв. Я посмотрю, что тут можно сделать.
      Ах, ослепительное блаженство дней самостоятельного творчества в сравнении со вздорной болтовней и обременительным сотрудничеством "Голубых табличек"! Никаких директоров, продюсеров, помощников, научных или сценарных консультантов... Только изобретатель и изобретение; творец и его творение.
      "Ангел, стоящий на пути" имел успех. Я имею в виду не шумный, с битьем в барабаны, с прорывом в первые ряды бестселлеров успех; но тем не менее, он не прошел незамеченным. Святая троица( "Санди Таймз", "Обзервер" и "Санди Телеграф") упомянула о нем, как о произведении значительном; и критик Би-Би-Си отозвался очень прочувствованно, обнаружив в романе неизвестные мне глубины и очень меня этим удивив.
      Я был изрядно удивлен также полученным гонораром, потому что считал писательский труд сродни голодной забастовке.
      Мне стало совершенно ясно, что читающая публика жаждет моих книг. Я сел и написал вторую.
      Ее ожидал полный провал.
      И этот удар настиг меня как раз тогда, когда один я только перенес.
      "Голубые таблички" кончились, и Корпорация с облегчением умыла руки, расставшись со мной. По мере нашего взаимодействия становилось все заметней, что я опасное животное - чужак с идеями.
      Хуже того, меня бросила Пэт.
      Без тени упреков и сожалений. Мы об этом уславливались заранее.
      - Когда почувствуешь, что хочешь уйти, - сказала она в самом начале наших встреч, - снимай шляпу с гвоздика и катись. Никаких душераздирающих сцен.
      В конце концов именно она забрала шляпку и ушла.
      - Я выхожу замуж, - сказала она.
      - Кто этот несчастный? - спросил я. - Не могу дождаться, когда услышу его имя.
      - Мой босс.
      Я уставился на нее:
      - Бог мой, а ведь мне казалось, в тебе есть некоторая оригинальность.
      Она рассмеялась. Она выглядела такой счастливой, черт побери.
      - Как эта бредовая идея закралась в твой крошечный мозг? поинтересовался я.
      Она снова рассмеялась.
      - Наверное, это очень старомодно, но я влюбилась.
      - А я, вероятно, должен разразиться слезами? - как можно ядовитей протянул я.
      Она продолжала смеяться. Она была выше булавочных уколов.
      - Это так здорово, когда влюбляешься. Ты тоже все поймешь в один прекрасный день, Энтони.
      И хотя до тех пор я этого не знал и ничего такого не предполагал, она была права. О, как права она была!
      Так что внезапно прекрасное и содержательное лето кончилось. Буквально и фигурально, кончились игры и забавы.
      Мгновение назад, опираясь на два столпа своего существования "Голубые таблички" и "Гренадье", я чувствовал себя уютно в своем райке; но вдруг ангел занес карающий меч, и я оказался повержен в прах: сериал кончился, Пэт ушла, а второй мой роман провалился с треском.
      Как говорится, полный завал.
      В этот унылый период я провел уикенд за городом, в месте под названием Фьютон-Лейси.
      Там был, как водится, Фьютон-Лейси-Хауз, а в нем - большое разнообразие молодежи и молодящейся публики. Я испытывал умеренный интерес к одной из девиц. Но очень умеренный. Она была не Пэт. Уж слишком старалась быть секс-бомбой.
      Фьютон-Лейси-Хауз принадлежал неким Дарси, а миссис Дарси очень симпатизировала барону. Насколько я понимаю, в далеком прошлом она симпатизировала ему ещё горячей, старик был не промах в свое время.
      Великое событие должно было состояться в эту субботу. Конная выставка и спортивные состязания Фьютон-Лейси.
      Чтобы снискать хоть какой-то успех в этой толпе, необходимо было говорить и думать, как лошадь.
      Что, как говорится в кино, автоматически сбрасывало меня со счета.
      Как вид транспорта, лошадь кажется мне докучливой, как форма упражнений - пугает.
      Естественно, в этот уикенд свое мнение я держал при себе, чтобы не оказаться побитым камнями; так что в субботу я покорно отправился к месту действия в таком же радостном возбуждении, как и окружающие; или почти таком же.
      Что подействовало на меня угнетающе более всего, так это очевидное процветание всех и каждого.
      Фьютон-Лейси находился в поясе обитания биржевых дельцов, и население пригорода собралось во всей красе. "Роверы", "консулы" и "ягуары" с густым вкраплением "роллсов" образовали сверкающее кольцо вокруг площади.
      Вынули корзины для пикника; расставили маленькие столики; водка, джин, виски, шампанское - только скажи, вот и оно, и в таком количестве, сколько пожелаешь. Лошади, такие же сверкающие и ухоженные, как и "роллсы", слонялись неподалеку.
      Я только недавно ознакомился с цифрами продаж моего катастрофического второго романа, и, естественно, не рассчитывал на дальнейшие поступления, кроме аванса(двести фунтов). Двести фунтов вознаграждения за шестимесячный труд не располагают к покупке сверкающего черного "ровера" и не сулят даже в отдаленном будущем услуг латиноса в белом фраке, открывающего шампанское.
      "Ну их всех к черту", - думал я, все ещё чувствуя себя способным прокормиться пером.
      - А теперь, - восторженно сообщила мне миссис Дарси,игра "музыкальные стулья" для всех от двенадцати до восемнадцати.
      - Просто изумительно, - в тон ей просюсюкал я, и в это мгновение родилась идея.
      И не говорите мне, что идея - это не чудо. Я лучше знаю. Мгновение назад ваш ум был бесплодной Сахарой; но в следующее в пустыню хлынула вода, и большие золотистые плоды закачались на ветках среди некогда пожухлой листвы.
      Откуда? Как? - доискиваться бессмысленно. Бессмысленно и кощунственно. Чудо свершилось; благодарение Господу, явившему чудо.
      - Дети в наше время просто обожают пони, - проблеяла миссис Дарси у меня за спиной.
      - О да, о да, - согласился я, потому что именно это было у меня на уме.
      - Кажется, многие из них просто думать ни о чем другом не способны.
      - Благослови Господь их маленькие сердечки, - произнес я, испытывая губокое отвращение ко всему племени конепоклонников и в то же время сознавая, как полезно оно должно оказаться для меня лично.
      Это было в два часа в субботу; к полудню вторника мое новое начинание было обдумано до мелочей. Вынашивание и роды оказались стремительными и легкими. К четырем часам в ближайший вторник у меня состоялся разговор с господином, которого я прежде не встречал. Мистер Фуллер слушал меня, время от времени стреляя в меня острыми взглядами своих несколько жестковатых глаз и облизываясь.
      Я решил не предлагать свою задумку той фирме, которая опубликовала два моих романа. Отчасти потому, что опасался, как бы провал второй книги не заставил их отнестись ко мне с предубеждением( а моей идее предстояло воплотиться в книгу совершенно особого рода, причем совершенно несвойственного их фирме).
      - Современные дети просто обожают лошадей, - сообщил я мистеру Фуллеру. - Перед нами открывается целый мир юных существ, помешанных на лошадях.
      - Верно, так оно и есть, вы правы.
      - К тому же дети исключительно любознательны. И не говорите мне, что дети не увлекаются "Монополией".
      - Да, конечно, вы совершенно правы.
      Фирма мистера Фуллера специализировалась на рынке игр, и, без сомнений, должна была ухватиться за идею собственного детища в духе "Монополии". Собственно, мистер Фуллер так и сказал:
      - Что ж, дайте нам новую "Монополию", мистер ...?
      - Лэнгтон.
      - ...дайте нам что-нибудь в этом роде, и вы попадете в десятку.
      - Именно это я и собираюсь вам предложить, - сказал я.
      Он прищурил один глаз:
      - Правда?
      - Это такая книга...
      - Книга ?..
      - Да послушайте же, это книга, плюс 1...
      - Плюс что?
      - Я же говорю - слушайте: в первой главе перед нами пятеро малышей, которые не могут поехать кататься верхом из-за сильной метели. Такая скука; Господи, что же нам делать? Давайте-ка поиграем. Во что? Давайте сыграем в скачки. Ох, класс, отлично придумано. Как мы назовем эту игру? Да так и назовем - "Скачки", а теперь для начала вырежем пять бумажных лошадок, по одной на каждого из нас... Здесь заканчивается первая глава, в конце которой прилагается бумажный вкладыш с рисунками пяти пони.
      - Ребенок вырезает фигурки, прикрепляет на картон согласно инструкциям, и вот у него уже пять пони.
      - Следующая глава описывает правила игры, придуманные ребятишками, а в конце снова вкладыш для вырезания - лавка шорника или кузница.
      - Так все и продолжается: шесть коротких глав, в конце каждой вкладыш для вырезания, так что ребенок получает удовольствие от чтения, да ещё впридачу и новую игру. Как вам идея?
      Фуллер пока ничем не выдал своего отношения:
      - И как же называется игра?
      - "Скачки". Участник может скакать на лошадке, может быть шорником или кузнецом, или даже ветеринаром. Все как в обычных играх такого рода: бросаете кубик и выпадает шестерка - вы и ваш пони продвигаетесь по доске вперед на шесть клеток. Новый бросок - пятерка; продвигаетесь на пять клеток; О.К., дело идет отлично. Следующие два броска выводят вас на клетку "пони потерял подкову, заплати кузнецу два фунта", или "лопнула подпруга, заплати шорнику пять фунтов за починку", или "пони споткнулся, вернись в первую клетку", или "у пони раздут живот, вызови ветеринара и заплати один фунт".
      Фуллер покивал.
      - Суть в том, что ребенок покупает книжку и игру одновременно; и с помощью книжки делает для себя игру.
      Фуллер снова кивнул.
      - Полагаю, я должен немедленно запатентовать эту идею, - заметил я с некоторым опозданием.
      - Вы не сможете запатентовать её.
      - Почему?
      - Потому что патентовать пока нечего. Раз вы собираетесь издать её, значит, вы обладаете обычными авторскими правами... между прочим, она ещё не издана?
      - Нет пока. Я надеялся заинтересовать вашу фирму.
      - А я и не говорю "нет". Я и не говорю, что мы не заинтересованы. Мы очень даже можем заинтересоваться. Но тут есть определенные трудности. Библиотеки - как им это понравится? Возьмут они вашу книжку? Потом - это все-таки книжка или игра? С книг не берут налог с продажи, а вот с игры берут.
      - О Господи, об этом я не подумал.
      - Ну, эти трудности, возможно, преодолимы. Возможно. Вы должны дать нам время на размышление.
      - Ну конечно.
      - Оставьте пока это мне, мистер Лэнгтон, предоставьте это мне. Скоро вы услышите ответ, не волнуйтесь. Только вот ещё что: никому ни слова. Вы пока не говорите ни с кем, ну, там, со знакомыми, или на вечеринках, незачем никому об этом знать.
      Я пообещал, что не скажу никому ни слова.
      - Мы дадим вам знать.
      Я счел этот ответ вполне исчерпывающим, и через три недели действительно дождался звонка от мистера Фуллера. Он сообщил мне, что вопрос о налоге с продаж в данный момент обсуждается в Министерстве Финансов, и есть все основания надеяться на благополучное разрешение проблемы, тем не менее в этом году фирма не рискнет затевать такое громоздкое производство и планирует начать следующей весной.
      Грядущая весна казалась чертовски отдаленной, но, без сомнений, ей все же предстояло наступить, и на время "Скачки" были вытеснены из моих мыслей.
      До меня донеслись довольно обнадеживающие слухи из Би-Би-Си о возможном продлении "Голубых табличек", так что я занялся усиленным обхаживанием людей, обхаживать которых было выгодно.
      Призрак Пэт тоже исчез со сцены с появлением молодой австралийки, участвовавшей в каком-то культурном проекте. Замена, может, не самая удачная, но, как явление временное, вполне удовлетворительная, пока забава длилась.
      Так что в свете замаячившей вновь перспективы сотрудничества с Би-Би-Си и появления Шенди( Боже, что за имя!), "Скачки" на время выветрились из моей головы.
      Примерно через неделю после финальной встречи с Шенди в ближнем бою я снова почувствовал себя свободным человеком и, прогуливаясь вдоль Риджент-Стрит, случайно заглянул в магазин игрушек через витрину.
      Черно-белый менестрель, дружелюбно ухмыляясь, жонглировал тремя шариками с ошеломляющей скоростью, и я был настолько заинтригован, что потребовалось некоторое время, чтобы обратить внимание на другой экспонат.
      Естественно, мало-помалу я начал сознавать, что именно вижу перед собой. Еще бы - реклама была достаточно яркой.
      Объявление гласило:
      "Только у нас - последняя новинка. Книжка и игра одновременно "Скачки"! Прочитай книжку и сделай игру своими руками."
      Я влетел в магазин.
      - К вашим услугам, сэр, - сказал продавец. - Вас заинтересовала наша новинка? Чудесная вещь. Такая свежая, неизбитая идея. Не так уж часто удается купить что-нибудь по-настоящему оригинальное, вроде нашей "книжки плюс".
      Я согласился с этим вполне оправданным определением и спросил:
      - И почем она у вас?
      - Тридцать шиллингов, сэр.
      - За такие деньги она должна быть и вправду хороша,сказал я. Пожалуй, возьму одну.
      Продавец, получив от меня пару банкнот, заверил меня, что юным клиентам новинка очень по душе.
      Со "Скачками" подмышкой я поспешил к мистеру Фуллеру.
      Бесплодное предприятие. Мистер Фуллер как сквозь землю провалился.
      - Его нет, - безучастно сообщила девица в приемной.
      - Могу я в таком случае повидаться с одним из директоров?
      - С мистером Джо или мистером Сэмом?
      Я выбрал мистера Джо; и если только мистер Джо не был лучшим актером Вест-Энда, он в жизни не видел прежде "Скачки".
      - Ловкая затея, - сказал он. - Но какое это имеет отношение ко мне?
      Я объяснил. Он пинком открыл дверь в соседний кабинет и призвал мистера Сэма.
      Их общее мнение, выраженное сочувственно, но не без толики сардонического удовлетворения, заключалось в том, что я простофиля. Мистер Фуллер меня обмишулил.
      - И не вас одного, - заверил меня мистер Джо. - Наша выручка выглядит намного жирнее с тех пор, как мы наподдали Фуллеру.
      - Что же мне делать? - спросил я.
      Мистер Джо остановил на мне взгляд своих усталых и (как я теперь осознал) не вполне искренних глаз.
      - Кто присутствовал при вашем разговоре с Фуллером?
      - Никто. Только мы двое.
      - Свидетелей не было? Предварительной договоренности не было?
      - Нет. Ничего подобного.
      - Какие-нибудь записи, любые письменные свидетельства?
      - Нет. Только телефонный звонок.
      - Тогда что вы можете поделать?
      - А как мне увидеться с Фуллером?
      Мистер Сэм рассмеялся:
      - Я надеялся, вы нам подскажете, как это сделать.
      На экземпляре "Скачек", который я купил, было указано: "Позитано Гэймз энд Тойз, Лтд. Клеркенвилль".
      Но в "Позитано Гэймз энд Тойз" ко мне отнеслись без тени интереса. Даже со скукой.
      - Мы часто имеем дело с заявлениями такого рода, - сказали мне. - В особенности в отношении настоящих хитов вроде "Скачек". Люди приходят и заявляют:"Но я первым это придумал!"
      - Но это действительно первым придумал я!
      - Вот видите. По правде говоря, мистер Лэнгтон, множество людей может придумать одно и то же. Но мы имеем дело с тем единственным, который пришел к нам.
      - И кто это был?
      Он пришел к ним от агента, сказали они, от мистера Лео Сильвермена , Пэнтон Стрит, Хеймаркет В.и.
      - Вы ведь не думаете всерьез, что я открою вам имя своего клиента, сказал Лео С., - без предварительной консультации с ним.
      - Так посоветуйтесь с ним.
      - Но, мистер Лэнгтон, будьте же благоразумны, - и тут он сказал мне о Непере и логарифмах.
      - В любом случае я обязан расквасить Фуллеру нос, - заметил я.
      - Ваша выходка пойдет на пользу популярности этой его игры.
      - Моей.
      - И вы можете это доказать?..
      Тем не менее, к середине восхитительного ленча у "Гаррика" я был больше заинтригован фразой "Вы тот человек, который мне нужен", чем судьбой "Скачек".
      После кофе я позволил себе прямой вопрос. Лео С. поймал взгляд пробегавшего официанта и заказал два "Реми Мартен".
      - Вам, конечно, приходилось слышать о Шеррингтонском аббатстве?
      - Школа для девочек в Шеррингтоне?
      - Некоторые сказали бы, женская школа.
      Я согласно кивнул. Да, я слышал о Шеррингтоне, кто же не слышал?
      Так как я не женат, то и дочери у меня нет. Но и имей я дочь, мне было бы не по карману послать её в Шеррингтон. Но если бы я имел дочь, и если бы я мог платить такие деньги, и если бы я смог обеспечить себе строку в длинном списке претендентов на первоклассное образование, я был бы счастлив отправить её в Шеррингтон.
      Такое это было заведение.
      - Так что Шеррингтон? - спросил я.
      - В этом году они празднуют полувековой юбилей, потому что школа открылась в 1918, как акт великой веры, ещё когда шла Первая мировая война.
      - Они - когда я говорю "они", следовало бы сказать "она", а когда я говорю "она", я имею в виду Кэролайн Фоссдайк, впечатляющую директрису школы - так вот, они озабочены исторической стороной, не только самой школы, но и здания, которое она занимает.
      - Я знаком с Кэролайн лет десять, а то и больше. Она когда-то подумывала стать писательницей, и даже написала роман. Он никогда не был опубликован, и если вы спросите - почему, я думаю, главная причина в том, что он не особенно хорош. Но это так, между прочим. В Шеррингтоне она слишком занята, чтобы думать о творчестве. И теперь она обратилась ко мне с просьбой найти человека, который напишет книгу к юбилею.
      - Очевидно, она не хочет, чтобы вышло банальное клише, вроде обычных юбилейных изданий. Она хочет чего-нибудь прочувствованного и изысканного, написанного человеком, способным правильно понять задачу. Эта работа не должна быть хлопотной; правда, мы с Кэролайн пока не говорили об объеме. Такие подробности она обычно оставляет на мое усмотрение; но я представляю себе это в пределах, скажем, пятнадцати тысяч. Ну, самое большее, двадцати. С иллюстрациями, конечно; но пусть вас это не беспокоит. И никто не станет вас торопить - четыре, пять, пусть даже шесть месяцев.
      - Как насчет гонорара?
      - Школьные попечители готовы заплатить тысячу фунтов, и я осмелюсь добавить, что могу заставить их раскошелиться ещё на две с половиной сотни в счет расходов.
      - Попечители Шеррингтонской школы, должно быть, публика просвещенная?
      - Так оно и есть. Конечно... - зоркие карие глаза Сильвермена стрельнули в сторону и снова вернулись к моему лицу, - если вы возьметесь за эту работу, вы будете так заняты, что вам придется оставить даже мысль о тяжбе из-за "Скачек". Согласны?
      Лео С. в своем деле собаку съел. Он почувствовал, что у Фуллера рыльце в пуху. Он поверил моей версии. Но вера - не доказательство, и дальнейшее разбирательство не сулило ничего хорошего обеим сторонам. И в частности, его профессиональной репутации. Он старался убедить меня бросить эту затею с позиции здравого смысла, таково было его представление quid pro quo.
      В подкрепление он давал тысячу( плюс, возможно, ещё две с половиной сотни) quid pro quo.
      Я кивнул.
      - Согласен, - сказал я.
      - Ну, на том и договоримся, - он расслабленно сменил позу. - Прошу прощения за скудный ленч.
      - Ленч был восхитительный. Когда мне приступать?
      - Как только сможете. Кэролайн стремится заполучить своего автора как можно скорее; её тормошат попечители. А школьные попечители могут быть довольно настойчивыми, в особенности для бедной директрисы, уж вы мне поверьте.
      - Безоговорочно верю. Могу я поехать повидаться с директрисой?
      - Конечно. Вы просто должны это сделать. И с попечителями тоже. Как насчет послезавтра?
      - Меня устраивает.
      - Я нацарапаю пару строчек, чтобы дать ей знать о вашем приезде.
      - Так она устрашающая особа, как вы сказали?
      - Устрашающая? Разве я так сказал? Кажется, я использовал слово "впечатляющая". Думаю, вы со мной согласитесь.
      По выходе из клуба мы расстались. Сильвермен, как обычно, сел в такси, которое как будто его и дожидалось. Я побрел пешком, созерцая виды старого Лондона и размышляя о причудливых извивах моей судьбы.
      Глава 2. Он же.
      Следующим утром Лео Сильвермен позвонил мне и с глубоким удовлетворением выслушал мое окончательное согласие поработать для Шеррингтонской школы( и, как подразумевалось само собой, хоть и не было высказано вслух, не поднимать шум насчет авторства "Скачек"...)
      - Надеюсь, что сумел объяснить вашу задачу, - продолжал он, - и хочу напомнить только, что ваша работа должна устроить не только директрису; в конечном счете, юбилейную брошюру принимает школьный совет.
      - А что он собой представляет?
      - Ну, вы же сами понимаете, что за народ - школьные попечители...
      С таким же успехом он мог сказать - вы же знаете, что за народ сидит в дирекции лондонского зоопарка. Я не имел даже самого туманного представления, кто может входить в школьный совет - люди академического склада? провинциалы-энтузиасты? надутые бизнесмены-толстосумы?
      - Сделаю все возможное, чтобы очаровать их, - заверил я Лео С.
      - С некоторыми вам придется здорово поработать, - предостерег он. - Я вот почему решил вам позвонить - если вы пожелаете остановиться где-нибудь по соседству со школой - как вы, очевидно, и сделаете, если получите эту работу - лучше "Черного Быка" в Шеррингтоне вам не найти. Хозяин там Фред Энсон.
      Очевидно, это был дельный совет, но я как-то не мог связать фамилию Энсон с чем-то определенным на моем жизненном пути. Отставной дворецкий? Бывший поп-музыкант? Вышедший в тираж мотогонщик? Экс-декоратор? Экс-что?...
      - Должен признаться, не помню такого, - вынужден был в конце концов промямлить я.
      - Лучший левый подающий Мидлсекса и Англии, - в голосе Сильвермена слышался укор и даже легкое потрясение, так что я вспомнил чье-то меткое выражение, что главный храм истинной веры есть "Лордз"*, и трудно винить человека, всей душой отдающегося священнодействию сбивания перекладин и отбивания мяча.
      * - известный крикетный стадион в Лондоне
      - Сошлитесь на меня, если пожелаете, - добавил Лео С.
      Потому я и упомянул его имя в Шеррингтонской гостинице "Черный Бык".
      Не могу сказать, чтобы это помогло растопить лед; Фред Энсон выслушал меня с полным безразличием, не проявив ни энтузиазма, ни обратных чувств; зато когда я внес в регистрационную книгу собственное имя, я заметил проблеск интереса к своей персоне.
      - Не приходится ли вам родственником лорд Лэнгтон из Ли? поинтересовался он.
      - Это мой отец.
      Фред Энсон положительно расцвел.
      - Ну, да это просто здорово, - сказал он. - Ах, что за лихой игрок, если позволите заметить. Мы тут его хорошо помним.
      Барон в свое время был Президентом М.К.К.*, и хотя лично я не смогу отличить биту от перекладины и склонен считать каждого, кто это умеет, полоумным, приятно было слышать, как тепло вспоминают моего старика.
      * - Марилебонский Крикетный Клуб(ведущий в Англии)
      С того момента, как моя родословная была удостоверена, в "Черном Быке" мне старались услужить всем, чем могли.
      Это была славная гостиница, построенная основательно и продуманно в году эдак тысячу восьмисотом, по моим предположениям, и на длинной стене ещё можно было разобрать потускневшие слова "Хорошие почтовые лошади", будившие ностальгию.
      - Вы надолго к нам, сэр? - почтительно поинтересовался Энсон.
      - Пока на пару дней, чтобы оглядеться, а если все пойдет хорошо, то значительно дольше.
      - Так вы приехали на рыбалку?
      - А здесь хорошая рыбалка?
      Фред Энсон был потрясен не меньше Лео Сильвермена.
      - Это же Шерн, сэр. Одна из луших рек в графстве. Мы часто принимаем добрую дюжину джентльменов, приехавших порыбачить. Сейчас, правда, только один, кроме вас, сэр.
      - Кто же это? - спросил я, хоть и не испытывал особого интереса, просто чтобы отвлечь внимание от своего промаха.
      - Мистер Карвер, сэр.
      Вот когда я услышал впервые о Филипе Карвере.
      Фред Энсон показал мне мои комнаты.
      - Ручаюсь, вам довелось немало поболтать о крикете с его светлостью, сказал он. - Бог ты мой, помню, как он однажды рассказывал нам о матче, в котором участвовал В.Г. Ах, до чего захватывающие воспоминания!
      Я опасался, что в будущем сильно разочарую этого славного человека.
      Моя комната, в сравнении с остальными, казалась просторной, хоть и незамысловатой. Единственной уступкой времени был умывальник, вписанный в угол; все остальное казалось сохранившимся со дня основания почтенного заведения.
      Когда я спустился в бар, в дальнем конце его на высоком стуле сидел незнакомец.
      Мистер Карвер, рыболов, предположил я сначала, но по некотором размышлении решил, что ошибся. Почему-то этот крепко сбитый горожанин не показался мне рыболовом. Он смахивал скорее на одного из проходных персонажей "Улисса".
      Фред Энсон приветствовал меня с откровенным восторгом заядлого болтуна, изголодавшегося по аудитории.
      Наливая мне скотч, он приступил:
      - Никогда не забуду тот день, когда мы с вашим отцом вышли на поле в "Лордзе" против Сомерсета. Я подавал мяч со стороны павильона с трех до четверти пятого, и ни разу не попал. Ни разу. В перерыве на чай, когда я собрался в раздевалку, его светлость бросил мне пару слов. "Отправляйся в "детскую", Энсон, - сказал он, - там ты будешь на месте." Должен сказать, не думаю, чтобы он был прав. Там я был совсем не на месте, если вы понимаете, что я имею в виду. Но я подумал, а может, стоит попробовать? Конечно, такое проще сказать, чем сделать. Нашим капитаном в то время был очень суровый джентльмен. Никакого панибратства, никаких хлопков по спине, никаких "Как дела, Джек?" - ничего подобного. "Да, сэр", "Нет, сэр", "Три полных корзинки, сэр" - вот это ему было по душе. Так что когда он сказал мне :"Энсон, вы что-то не в форме, не так ли?" , я взмолился:"Мистер Эпс, только не посылайте меня в "детскую", там мне конец". Ну, конечно, сразу после перерыва оказалось, что меня ставят в "детскую". Я накрыл калитку первым же мячом, а следом сработал "шляпу".* "Вы, кажется, говорили, что вам тут конец," - сказал мне мистер Эпс, и, кажется, он сам был удивлен до смерти. - ------
      * hat-thick - трехкратное разрушение калитки тремя бросками мяча
      - Конец первой байки о проклятом крикете, - буркнул персонаж за дальним концом стойки.
      - Мистер Френч не интересуется крикетом, - кротко пояснил Энсон.
      - Просто я слышал все эти истории сто раз.
      Я спросил, не желает ли мистер Френч выпить со мной.
      - Я бы выпил маленький стаканчик джина, - ответил тот к моему большому удивлению: он не выглядел человеком умеренным. Правда, почти сразу же он добавил:
      - И заверни его в двойную водку, Фред, это должна быть отличная идея.
      Единственным недостатком этой идеи можно было назвать ущерб, причиненный моему карману. Я с благоговейным восхищением наблюдал, как лихо мистер Френч глотает эту бомбу домашнего розлива.
      - Полагаю, вы явились сюда, чтобы терзать и умерщвлять невинных рыб? чопорно спросил он.
      - Нет. Я не рыболов.
      - Тогда, значит, у вас есть дочь, чей ум уже безнадежно искалечен домашним благочестивым воспитанием и учебой - верно?
      - Не совсем так; но на этот раз теплее.
      Мистер Френч серьезно произнес:
      - Распущенность молодежи - важнейший вопрос, к которому мы относимся с недопустимым легкомыслием. Кстати, о воспитании, - продолжил он, - это у вас что, скотч, что ли?
      Я осушил свой стакан и подтвердил - да, спасибо, это был скотч.
      - А я выпью ещё один особый, Фред, ещё один маленький джин с двумя большими водками по бокам, чтоб не озяб по дороге.
      Если бы я не видел этого собственными глазами, ни за что не поверил бы, что человек способен выпить такую смертоносную смесь, избежав мгновенного и непоправимого увечья.
      Стеклянный блеск глаз мистера Френча и предостерегающий взгляд Фреда из-за стойки помогли мне разобраться в ситуации. Этот тип Френч был вдребезги пьян. Он уже давно надрызгался в сосиску, и теперь, в состоянии пьяной эйфории, мог бы хватить смеси серной кислоты с нитроглицерином без всякого ущерба для себя.
      - Я виноват перед вами, - сказал он.
      - Сочувствие всегда приятно.
      - Сочувствие - полная х...; но когда я думаю, что вам пришлось вынести тут из-за Фреда с его В.Г. и прочими...
      - Если бы мистер Лэнгтон возражал против разговоров о крикете, я бы никогда не позволил себе...
      - Старый лгун, - рявкнул Френч. - если б ваша прабабушка лежала при смерти, и попросила позвать священника для последнего духовного утешения, и - одному Господу ведомо - чего ещё может пожелать умирающий?... Когда брат Толстого умирал, бедняга слышал крики: "Что это? Что это?", полные ужаса крики... Господи, от этого мороз по коже, верно? Этого достаточно, чтобы заставить человека вести трезвую, богоугодную жизнь, разве нет? Так вот, если бы ваша бабушка, Фред, лежала при смерти, вы бы все равно попотчевали её болтовней о том, что сказал В.Г., когда промазал мимо калитки и заехал битой себе по яйцам.
      Фред Энсон улыбнулся меланхолической терпеливой улыбкой бармена, привычного к любым идиотам и их алкогольному эгоцентризму, любой пьяной болтовне и нагромождению глупостей.
      Открылась дверь, и в бар вошел некто - приземистый, широкоплечий, с солдатской выправкой.
      - Можете не верить, - мрачно сказал Френч, - но война объявлена, - он подождал, пока новоприбывший подойдет к стойке, потом, откинув голову, издал вопль, который сразил бы даже краснорожего, с луженой глоткой инструктора Сандхерста:
      - Тря-я-вога!
      - Ну, а теперь, мистер Френч... - сдержанно начал Фред.
      - Не волнуйтесь. Как Орфей в подземном царстве, я сумею уйти, не оглядываясь. Tempus abire adest. Не воображайте, что ваши клоуны-крикетисты - единственные на свете неучи. И не надейтесь, что я помашу вам на прощание. Нечего махать руками, если не тонешь. Вот так.
      Когда дверь за ним захлопнулась, новоприбывший отрывисто произнес:
      - Пожалуйста, маленький стаканчик шерри, Энсон. Очень сухого шерри. Этот болтун в один прекрасный день слишком далеко зайдет. Вам следовало бы отказаться обслуживать его.
      - Это совершенно безвредный болтун, полковник, - сказал Энсон примирительным тоном.
      - Смотря на чей взгляд. Моя бы воля, я бы выкинул половину гнусной своры писак из нашей страны, - он повернулся ко мне. - Ваш приятель?
      Я сказал, что, как мне кажется, мистер Френч вполне мог бы им стать.
      - О вкусах не спорят, - отрезал армеец и пригубил свой очень сухой шерри.
      Я узнал, кто этот тип с армейской выправкой, как только тот прикончил свой шерри( один, всего один маленький стаканчик) и убыл.
      Полковник Фоли, Дж.П.
      - И выходит довольно неловко, - с огорчением признался Фред, - потому что он член комиссии по лицензиям. Но по моему мнению, права человека остаются его правами, и я на своих настаиваю. Вежливо, уверяю вас; но настаиваю. Я не позволяю заводить ссоры, или драки, или что-то в этом роде в моем "Быке". Никогда не позволял и не собираюсь. Но я решаю сам, кого обслуживать а кого - нет.
      - Аминь, - вставил я. - Что слышно насчет обеда?
      В "Черном Быке" имелись свои понятия о хорошей кулинарии. Вопреки распространенному псевдо-континентальными увлечению замороженными полуфабрикатами, ставшему в наш век пластиковых упаковок повальным, здесь все дышало добротностью и обращением к основам. Рубленое филе, молодой картофель( только этим утром выкопанный на огороде позади дома и прошедший дегустацию на кухне), пирог с крыжовником и двойной глостерский сыр...
      - Не обессудьте, сэр, у нас тут домашняя кухня, - смиренно произнес Фред Энсон; это прозвучало так, словно ангел в раю протягивает поднос с кувшином амброзии с извинениями, что ничего иного в их заведении не подают.
      Я объелся до угрызений совести, что не сумел побыть благожелательным слушателем для добряка Фреда.
      И решился пожертвовать собой. Удачный пирог с крыжовником может сильно повлиять на ваше мировосприятие.
      - Так что именно сказал Доктор - вы как раз начали рассказывать, когда нас перебил мистер Френч?
      Блаженство расплылось по честному лицу Фреда. Заблудшая овечка вернулась к стаду.
      - Мистер Френч неправильно понял, - сказал он. - Это сказал не В.Г. хотя я не сомневаюсь, что острое словечко было у него на языке. Это сказал какой-то зевака, кто-то, стоявший перед "Таверной". Доктор в то время вел тяжбу из-за маленького участка в Глостершире, который он хотел удержать за собой. И, конечно, раз уж он был такой знаменитостью, всю эту историю расписали в газетах. Так вот, этот парень перед "Таверной" раскрыл пасть и рявкнул: "Ну, вот вам пара акров, Доктор, чтобы было с чего начать!"
      Я все ещё похохатывал над этой нехитрой остротой, когда вошел ещё один постоялец "Черного Быка". Кавалерийские саржевые брюки, спортивная куртка, полурастегнутый воротничок рубашки и очень аккуратный белый с голубым пестрый платок на шее.
      Он огляделся и, немного поколебавшись, произнес довольно уверенным тоном:
      - Чрезвычайно глупо сидеть в миле друг от друга, если нас тут только двое, не правда ли? Не возражаете, если я присоединюсь к вам?
      - Буду польщен.
      Он сел напротив меня.
      - Филип Карвер.
      - Энтони Лэнгтон.
      - Вы приехали удить рыбу?
      - Нет. Я не рыболов.
      - Не могу сказать, что я - рыболов, - он улыбнулся, и можно было заметить, что это как раз тот сорт улыбки, который должен нравиться женщинам, - но нужно ведь чем-то заняться, если хочешь немного осмотреться. Вы на отдыхе?
      - В надеждах на работу, по правде говоря, - я не видел ничего зазорного в этом признании. - Надеюсь получить кое-какую работу в Шеррингтонской школе.
      Он задумчиво закурил сигарету( у него была отвратительная привычка курить за едой).
      - Шеррингтонская школа, - повторил он довольно заинтересованно. Какую же работу?
      - Им нужен писатель - они затеяли юбилейное издание к пятидесятилетию школы.
      - Так вы писатель?
      - Горящие глаза и впалые щеки налицо.
      - Ну, тогда удачи вам, - загадочно произнес он.
      - Вас интересует Шеррингтон? - спросил я.
      Карвер улыбнулся. Обычно человеческое лицо улыбка украшает. Но только не лицо Карвера.
      - Пожалуй, да, - медленно произнес он. - Пожалуй, вы можете так сказать - в каком-то смысле, интересует.
      * * *
      Я договорился встретиться с директрисой назавтра в полтретьего. Стояла погода, которую я называю истинно английской: по фарфорово-голубому небу проносились стайки больших белых облаков, подгоняемых свежим ветром, поэтому я решил прогуляться до Шеррингтонского аббатства пешком.
      - До ворот у сторожки ходу примерно миля с четвертью,сказал мне Фред Энсон, у которого я предусмотретильно спросил дорогу; правда, он не удосужился упомянуть, что за сторожкой мне предстоит ещё миля с четвертью подъема в гору, и только после этого передо мной откроется вид на архитектурное бесчинство, именуемое Шеррингтонским аббатством.
      Аббатством?.. Положим, некогда оно имело и такое назначение; последующие мои въедливые изыскания в области местной истории убедили меня, что перед наплывом волны игривого королевского разбоя, не без юмора именуемой Реформацией, Шеррингтон действительно являлся монашеской обителью; и в те времена его стены вполне могли обладать обаянием особого рода, исполненным суровой простоты и достоинства.
      Но если такие достоинства когда-то и были присущи Шеррингтону, вульгарность и претенциозность викторианского расцвета истребила их без остатка.
      Башни, башенки, бельведеры и балкончики были рассеяны по всему фасаду. Как некоторые на удивление уродливые человеческие лица привлекают общее внимание, так и чудовищность архитектуры Шеррингтона невольно поражала воображение.
      По мере необходимости к основному зданию лепились пристройки, и я без труда сразу же выделил среди них часовню, спортивный зал и больничку.
      Я высмотрел также россыпь теннисных кортов и выглядевший очень добротным открытый плавательный бассейн.
      Как только я приблизился к парадному входу, в поле моего зрения появилась юная обитательница Шеррингтона в практичном и привлекательном голубом форменном платьице, которое его обладательница наверняка ненавидела. Можно было догадаться, что это ученица одного из младших классов, разве что чуть-чуть старше вступительного возраста. У неё были красные, как яблочки, щечки и беспокойные голубые глаза. Наша встреча её заметно смутила, как если б она была предупреждена заранее насчет возможных нежелательных и потому опасных визитеров.
      Я был взрослым, незнакомым, потенциально враждебным, и она отнеслась к нашей неожиданной встрече со вполне оправданной настороженностью.
      - Привет, - сказал я самым дружественным тоном. - Как вас зовут?
      - Пенелопа Мидхерст, 1А. И мне не следовало бы разговаривать с посторонними.
      - Не беспокойтесь, - сказал я, - я никому не скажу, что говорил с вами; тем не менее, не могли бы вы проводить меня в кабинет директрисы?
      Мисс Мидхерст поразмыслила.
      - Ну, полагаю, я могу вас проводить, - признала она наконец.
      Я сказал, что это было бы очень любезно с её стороны.
      По дороге она внезапно остановилась перед доской с объявлениями об открытых диспутах, теннисных состязаниях и прочем.
      - Вы мистер П.П.? - спросила мисс Мидхерст.
      - Простите?
      - Папаша-претендент?
      Мне было жаль разочаровывать её.
      - Увы, нет; у меня нет дочери.
      - Ах, как жаль. Будь у вас дочь, вы бы послали её сюда?
      - Вы бы посоветовали?
      Маленькое розовое личико восторженно просияло:
      - Да, посоветовала бы. Тут великолепно, - она кивнула в сторону последней двери по коридору. - Она чудесная.
      - Входите, - сказала чудесная.
      Кабинет директрисы оказался просторным, с большим количеством книг на простых белых полках вдоль стен. По первому впечатлению, Кэролайн Фоссдайк полностью соответствовала расхожим представлениям об образцовой школьной директрисе. Как выяснилось позже, в некоторых отношениях она абсолютно этим представлениям не соответствовала.
      Она ожидала меня, я оказался пунктуален, и мог сказать теперь с уверенностью, что ей это понравилось.
      Пока мы обменивались обязательными вежливыми репликами, я постарался припомнить все, что предусмотрительно прочитал об этой женщине.
      "Кто есть кто" отзывался коротко, но выразительно:
      "Фоссдайк: Кэролайн Хелен; р. 1929: дочь Герберта Фоссдайка; образ. Класс. школа Хадли, Дарэмский университет; личный помощник исполнительного директора "Вулф Электрик" 1951-4; позже ассистент директора Барлингтонского женского колледжа 1954-62; 1963 - директриса Шеррингтонской женской школы."
      Никакие увлечения, хобби или спорт, или клубы, не упоминались; может, для всего этого она слишком занята.
      Никаких довольно избитых причуд (к примеру, "никогда не отвечает на письма" или что-нибудь в этом роде); возможно, подумал я, она чересчур серьезна для этого.
      Но "серьезна" - не совсем то слово, которое пришло мне в голову, когда я шагнул в кабинет, и она, характерным жестом снимая тяжелые очки, встала , приветствуя меня.
      - Вы, должно быть, мистер Лэнгтон?
      - Именно, вышеозначенный Энтони( и говори о причудах после этого! "вышеозначенный - одно из претенциозных словечек, которых я обычно избегаю).
      - Вы похвально пунктуальны, - маленькие украшенные драгоценностями часики крепились на её блузке чем-то вроде ленточки.
      - Вас это удивило?
      - Это не такое уж распространенное качество.
      Как она объяснила мне, вышло удачно, что я пришел вовремя: члены школьного совета, встреча с которыми исходно планировалась на три часа, дали понять, что начать пораньше, минут на десять, а то и пятнадцать, будет весьма желательно.
      - Я немного побаиваюсь этой встречи, - признался я.
      - Побаиваетесь? - она чуть-чуть наклонила набок свою аккуратную, гладко причесанную головку, как малиновка, примеривающаяся к червячку; это был ещё один характерный жест, который мне предстояло запомнить.
      Она едва заметно усмехнулась:
      - О, не думаю, что вам стоит бояться.
      И, как ни странно, в это мгновение я почувствовал, что сама она если и не напугана, то все же испытывает определенное беспокойство.
      Возможно, это была вошедшая в привычку постоянная ответственность за моральнное, физическое и интеллектуальное процветание пятисот Пенелоп Мидхерст. Но я угадывал в ней и какую-то другую тревогу.
      Ну-ка, полегче, скомандовал я себе. Мне уже нравилась эта женщина. Если у неё есть причины для тревоги, мне бы не хотелось множить их число.
      - И все же расскажите мне, каким львам вы намерены меня швырнуть?
      Она покосилась на какие-то бумаги - о, эти бесчисленные бумаги, регламентирующие школьную жизнь в любой мелочи!
      - Пять львов и львица.
      - О Господи - женская особь породы попечителей!
      - Не беспокойтесь. Леди Микин совершенно безвредна. Того, что вы сын титулованной особы, будет для неё вполне достаточно.
      - А что остальные?
      - Председатель совета - лорд Джастис Хартманн, совершенно очаровательный и упрямый, как скала. Потом Кэнон Харли, местный уроженец; он попал в совет потому, что по какой-то странной причине родителям, девяносто процентов которых давно избавились даже от того легкого влияния христианства, какое им сумели привить в детстве, нравится видеть "церковное "имя в списке членов совета. Потом наш местный В.О.П.*, доктор Стюард, по совпадению - наш школьный доктор; он не часто посещает совет, но именно сегодня будет обязательно. Он очень интересуется местной историей. Потом Рональд Хардкастл, единственный член совета, моложе пятидесяти. Ходят слухи, что он замышляет выставить свою кандидатуру на следующих выборах, и ради популярности пролез во все мыслимые советы и комитеты. И наконец, полковник Фоли. - ------ - * - терапевт широкого профиля, работающий в Государственной
      Службе Здравоохранения
      - О Господи.
      Малиновка снова вперилась в червяка, настороженно наклонив головку.
      - Вы его знаете?
      - Мы встречались. Короткая и безрадостная встреча, надо сказать.
      Наши глаза встретились, и у меня возникло ощущение - из тех, которым веришь сходу - что наш бравый полковник не так уж популярен. На минуту мне показалось, что Кэролайн готова развить эту тему; но, видимо, быстро передумала.
      - Ну, будет видно, - сказала она.
      Дверь открылась, и явился высокоэффективный, плоскогрудый, бесстрастный образчик школьной механики - секретарша директрисы.
      - Члены советы собрались, мисс Фоссдайк.
      Я остался ждать вызова.
      - Курите, если хотите, - уже от двери Кэролайн указала на коробку с сигаретами на столе. - Но сохрани вас Господь от того, чтобы войти с сигаретой. Полковнику Фоли это не понравится.
      Секретарша улыбнулась и последовала за ней.
      "Никогда, ни при каких обстоятельствах не может джентльмен бросить даже взгляд на чужую корреспонденцию или личные записи", - внушал мне барон, когда я был в Хэрроу. Так как мне было отлично известно, что сам он совал нос во все письма моей матери, а при удобном случае - и в её дневник, если успевал добраться до него, пока она играла в бридж, я вынужден был заключить, что сам он не джентльмен, и, надо признаться, этот факт произвел на меня большое впечатление.
      К несчастью, стол Кэролайн Фоссдайк оказался удручающе неинформативным. Списки; каталоги оборудования для спортзала; уточненный вариант расписания для младших классов; чековая книжка; график выходных персонала - из всего этого следовало только, что Кэролайн - директриса школы, и что она пользуется услугами банка Барклай. Жалкие крохи информации, едва стоившие того неприятного ощущения, которое я испытал невыразимого и необъяснимого ощущения, что за мной наблюдают, заставившего меня оглянуться и встретиться взглядом с голубыми глазками Пенелопы Мидхерст, 1А, сардонически изучающей меня через окно.
      Она удалилась, правда, без особой спешки, вне сомнений, чтобы вызвать разлад и смятение в каком-нибудь другом месте; уж такого сорта была эта девица; воплощенная femme fatale, если я правильно это себе представляю.
      Вошла секретарша и объявила:
      - Вам сообщение от мисс Фоссдайк. Она сказала: "Идите и отдайтесь львам".
      Стоило посмотреть, как изменился в лице полковник Фоли, увидев меня. После секундногол замешательства его физиономия расплылась в удовлетворенной самодовольной улыбке человека, чьи худшие опасения сбываются.
      Очевидно, он обладал встроенным механизмом недоверия к пишущей братии, и ещё раз убедился, насколько был прав, когда сомнительная личность, представшая перед советом, оказалась приятелем пьяницы-журналиста из "Черного Быка".
      Лорд Джастис Хартманн был в точности таков, как и описала Кэролайн, воплощенное обаяние на словах и стальной отблеск мышеловки в глазах. Я бы не хотел оказаться его противником в суде. Я не раз задумывался о том, какое потрясение ожидает судейских, когда им случится умереть и предстать перед трибуналом высшим, чем все те, к которым они привыкли в этом бренном мире.
      - Нам всем известны художественные достоинства произведений мистера Лэнгтона, - начал лорд от Закона.
      - Боюсь, кроме меня, - отрывисто бросил полковник.
      Требовалась незаурядная наблюдательность, чтобы заметить, как Хартман освежил память, бросив беглый взгляд в свою шпаргалку.
      - Он автор широкоизвестного романа "Ангел, стоящий на пути", - сказал он.
      - В жизни о таком не слышал.
      Я окончательно убедился, что полковник Фоли, Дж.П., истинно упрямый ублюдок.
      - Ну, а я читала, - пискнула Кэролайн, благослови Господь её храброе сердечко. - Нам на помощь придет известный писатель, если мы убедим мистера Лэнгстона сделать для нас эту работу.
      - Нисколько в том не сомневаюсь, - произнес Фоли тоном, означавшим, что ни в чем на свете он не сомневается больше.Только знаменитостей в наше время полно, а тут все-таки тысяча фунтов, да ещё я узнал только что о дополнительных двух с половиной сотнях. Вот я и хочу знать, по средствам ли нам известные?
      - Я совершенно уверена, что нам по средствам найти для Шеррингтона все самое лучшее, - заявила Кэролайн, и сердечность реплик "верно, верно", раздавшихся вокруг стола, подсказала мне, что не я один нахожу Фоли Дж.П. несколько утомительным, и что его выступление мне на руку.
      Самый молодой из попечителей - по-видимому, Роналд Хардкастл, соискатель избирательских симпатий, примирительно произнес:
      - Возможно, мистер Лэнгтон расскажет нам, как он представляет свою задачу?
      Я обрушил поток гладких клише, заготовленных заранее, о своем интересе к истории, почтении к традициям, восхищенном интересе к современным методам воспитания и так далее.
      Барон частенько удостаивал меня бесценными практическими советами. К примеру: никогда не переигрывай, никогда не охоться южнее Темзы, никогда не заводись с женщиной до обеда на случай, если позже подвернется что-нибудь получше.
      Первую из этих максим я воплотил в жизнь. Изложив свой взгляд на эту работу - если она будет мне предоставлена - я резко притормозил:
      - Не думаю, леди и джентльмены, что могу сейчас что-нибудь к этому добавить. Я - профессиональный писатель, и выполню это задание, если вы доверите его мне, самым профессиональным и, надеюсь, достойным образом. Оно заинтересовало меня, и я чувствую, что справлюсь с ним. Я не собираюсь устраивать торг о предложенном вознаграждении, потому что уверен, что все вы, или почти все, хотите приобрести по-настоящему хороший товар для школы, а за все хорошее нужно платить. Поэтому теперь я попрошу у вас разрешения удалиться и подождать вашего решения.
      Через полчаса капитаны и король отбыли, и директриса сказала мне:
      - Вы получили эту работу.
      Она выглядела искренне обрадованной. Как и я, разумеется. Я бы так и не решился уточнить, ограничивается ли вознаграждение тысячей, или ещё две с половиной сотни тоже мои, но Кэролайн немедленно успокоила меня, добавив:
      - Тысяча за книгу и двести пятьдесят - на издержки.
      - Были трудности?
      - Полковник Фоли был против.
      - Не могу сказать, что удивлен; боюсь, я ему не по душе.
      - Беда в том, что и я ему не по душе, - сказала Кэролайн. Я сочувственно посмотрел на нее, и вдруг у меня возникло предположение, что полковник добивался её расположения и был отвергнут. Это было не слишком правдоподобно: но вполне возможно.
      - Думаю, он вообще не доверяет женщинам, и предпочел бы управлять школой сам.
      - Храни нас Господь.
      Она рассмеялась, но внезапно вид у неё стал очень усталый. Я догадывался, что скопление полковников, лордов Джастисов, Кэнонов и докторов, готовых разъяснить вам, как нужно делать вашу работу, может оказаться очень изматывающим - и это не считая Пенелоп Мидхерст, представляющих другой конец шкалы.
      Меня осенила блестящая идея...
      - Войдите, - на приглушенный стук отозвалась Кэролайн.
      В кабинет шагнула мрачная особа и со скорбным видом, с каким люди такого сорта вершат свои грозные пророчества, объявила:
      - Мисс Фоссдайк, я считаю, вы должны знать, что все желоба вдоль крыши спортивного зала обвалились. Вильям говорит, с этим ничего не поделаешь, и вполне возможно, что обвалятся остальные. И ещё он говорит, если пойдет дождь, у нас будут неприятности.
      - Будем надеяться, что дождя не будет, - сказала Кэролайн. - Благодарю вас. Завтра я свяжусь со строителями.
      . . .