Ладан считался символом воды. Все остальные символы говорили о плодородии. Может быть, они были привнесены из Египта и Сирии, где поклонялись богине-рыбе. Волнистые линии также означают воду. Цепочка, вырезанная по периметру всей двери, дает представление о безопасности дома, а в наши дни напоминает о тех цепях, которые были в ходу, когда Занзибар представлял собой невольничий рынок.
      Большие медные наконечники и шишки скопированы с индийских, где двери должны были выдерживать атаку боевого слона. Вот уже почти две тысячи лет с муссонами на Занзибар приезжали люди из Аравии, Индии и из портов Красного моря. Все эти иноземные влияния можно проследить по мотивам резьбы дверей в коралловом городе.
      Эти великолепные двери сработали мастера - арабы и суахили. Но уже тридцать лет назад техника эта была утрачена, и, хотя индийцы пытались продолжить традицию, они значительно уступали в мастерстве своим предшественникам. Индийскую дверь сразу же распознаешь по арке, в то время как старые двери обязательно сохраняли прямоугольную форму.
      Когда я в последний раз был на Занзибаре, мне предложили за тридцать фунтов купить дверь, очевидно позднюю имитацию арабской. Как я уже упоминал, подлинные старинные предметы вывозить не разрешается, хотя мне и приходилось слышать россказни о воротах, выкраденных ночью и спрятанных на стоящих в гавани пароходах.
      Люди, изготовляющие двери, делали знаменитые занзибарские сундуки, которые в наши дни уже трудно найти. В конце XIX века прекрасный сундук с тяжелыми латунными накладными украшениями можно было еще купить за сорок шиллингов. В наши дни вам повезет, если вы приобретете такой сундучок за цену, всего лишь в двадцать раз превосходящую первоначальную. Арабские женщины хранили в них драгоценности. Сундук всегда имел потайное отделение, и, когда в замке поворачивался ключ, звонил колокольчик. Мне как-то предложили обнаружить тайник в сундучке, но я так и не смог этого сделать. Думаю, что тут неудачу потерпели бы даже таможенники. После моих бесплодных попыток владелец сундучка вытащил перегородку между двумя ящиками. Именно здесь находился незаметный желобок, где можно было хранить жемчужное ожерелье или драгоценности, принадлежавшие некогда целому гарему.
      Такой старинный сундучок разрешается увезти с острова, если вам удастся убедить арабского торговца продать его. Но гигантские ворота, как им и положено, остаются на местах, повествуя своими украшениями всем прохожим не только о мастерах прошлого, но и о древней истории Занзибара вообще.
      "Странные посудины, - сказал как-то один торговец, с которым мы сидели за столиком. - Приходят с северо-восточным муссоном, потом снова уходят, и никто толком не знает зачем".
      Большие лайнеры стояли на рейде Занзибара, вырисовываясь темными тенями на малиновом фоне заката, а мимо них скользили доу, поворачивая через фордевинд к большой якорной стоянке на Малинди. Горячее, наполненное гвоздичным ароматом дыхание материкового бриза колебало их ветхие паруса. Команда пела хором какую-то старинную песню, которую вот уже две тысячи лет разносят муссоны над гладью Индийского океана.
      Доу каждый год приходят из Индии, Аравии, из Персидского залива. Первые португальские мореплаватели, которые искали морской путь в Индию, обнаружили, что они пересекали океан, доходя до самого Мозамбика. Именно от арабских шкиперов Птолемей получил информацию, позволившую ему составить знаменитую карту Восточной Африки. Эти скитальцы морей веками сохраняли конструкцию своих судов. Именно на кораблях подобного типа армия Александра Македонского прошла свой путь от Карачи до Месопотамии.
      Мне очень хотелось попасть на борт океанского доу, чтобы выведать его секреты. Как-то целая флотилия их стала на якорь в зеленых водах занзибарской гавани. Я пробрался на парусник, с которого столбом подымался небольшой дымок - горели дрова. В отблеске красного пламени я увидел величавого старика в зеленом тюрбане, с тонкой бородкой. Все лицо его было изборождено морщинами; он сидел, поджав ноги, и курил наргиле после вечерней трапезы. "Как мы находим дорогу? - произнес он. - Иногда это совсем легко. Мы хорошо знаем берега - предки приходили сюда из Маската за много лет до нас... Над нашей головой вселенная, набитая звездами. Мы знаем звезды жаркого сезона и звезды холодных дней. Они всегда появляются в определенных местах, и это соответствует положению корабля. Такой-то порт лежит под той звездой, такой-то остров - под этой. Если мы далеко в море, а небо закрыто тучами - не беда. Найдем сушу, когда снова появятся звезды. А ведь есть еще и солнце. Зачем компас, когда солнце укажет дорогу? Мы не спешим".
      Моряки с доу - восточные викинги. Суда их, подобно древним ладьям, не имеют укрытия, за исключением небольшой высокой кормы. Они несут маленькие треугольные и большие плетеные паруса. Главная мачта слегка наклонена вперед. Меня всегда удивляло, как она выдерживает большие нагрузки: ведь весь ее старый такелаж из кокосового мочала всегда изношен. Когда видишь судно вблизи, оно производит впечатление антикварного экспоната. Лишь на немногих доу сохранилась краска. Из широких щелей между досками несет тяжелым запахом дельфиньего или рыбьего жира и известки. Бушприты некоторых доу украшены резьбой, а часто на них еще изображены и глаза, как это принято на всех китайских джонках. Грубо вырезана прямоугольная корма. Тяжелый руль, подобный тому, который, наверное, еще Ной мастерил для своего ковчега, удерживается кляпом.
      Я видел, как делают доу. Это длительный процесс, требующий большого искусства. У арабского плотника немного инструментов, но он мастерски владеет ими, особенно теслом. Хорошую древесину вывозят из лесов Восточной Африки. Твердые, крепкие бревна - лучший материал строителей доу. Большое доу состоит из двух корпусов, пространство между которыми заполняется известью, чтобы сделать судно водонепроницаемым. Если даже шкипер ошибется и судно налетит на коралловый риф, доу не затонет.
      В некоторых доу при постройке не использовалось ни одного гвоздя. Каждая планка, каждый кусок дерева, палубные надстройки и стрингера укрепляются деревянными колышками. Этот метод и обеспечивает столь долгую жизнь судну, в котором нет ржавеющих железных элементов. Вся оснастка доу: фальшборт, румпель, крепежные планки, рангоут - массивная. Стоит только ступить на борт и посмотреть на мощный шпангоут, как сразу становится ясно, почему доу так низко сидит в воде. Да и само судно очень крепкое. Оно имеет хорошие мореходные обводы, мощную носовую часть, бимс и корму, которую не захлестывают встречные волны. Некоторые доу, которые я видел на Занзибаре, достигали не менее ста футов в длину. На них можно было пускаться в кругосветное плавание. Когда видишь судно с тугими парусами, наполненными пассатом, и изящным форштевнем, отбрасывающим белую пену изумрудного моря, оно вовсе не кажется старомодным.
      И все же плавание на доу представляет собой предприятие, которое переносит нас к заре освоения океана. Эти бывалые, прошедшие горнило всевозможных приключений суда Индийского океана несут с собой запахи всех грузов, которые им когда-либо приходилось перевозить: ладана и кожи, кофе и слоновой кости, ковров и фиников, тканей, риса, губок. Все это кучами сваливается на открытой палубе, а сверху сидят пассажиры с багажом. На доу всего несколько бочек с водой, но шкиперов, похоже, это волнует мало, и они редко подходят во время плавания к большим кораблям, чтобы пополнить запасы свежей воды. А если и подойдут, то скорее чтобы попросить табака или чего-либо в этом роде.
      На доу просто решается и проблема еды. Пищу готовят в железном ящике, наполовину заполненном песком. Сама же команда может, кажется, бесконечно жить на диете из занзибарских апельсинов, риса, фиников и сушеного акульего мяса. Ночью на борт попадают летающие рыбы, привлеченные светом фонарей; иногда ловят черепах, заснувших на воде.
      Безмятежное существование команды никогда не нарушают такие авралы, как мытье палубы или надраивание медных частей. Арабских моряков не пугает длительность рейса. Их пословица гласит: "Не считай дней месяца, которые тебя не касаются". Каждое утро, когда солнце еще не показалось на горизонте, раздается призыв к молитве: "Аллах Акбар!". А вечером, чуть солнце коснется синей кромки воды, капитаны снова превращаются в мулл. Все поворачиваются лицом к Мекке, падают на палубу, касаясь досок лбом, и молятся на коленях, пока не будут произнесены последние слова: "Мир вам, хвала аллаху!"
      У этих бесстрашных моряков своя философия. "Нет чертей, кроме тех, которые выдуманы", - говорят они. И все же циклоны год за годом уносят в пучину немало доу. Гвардафуй*, зловещий мыс, который еще в конце XIX века считали "неизведанным рогом Африки", имеет на своем счету целые флотилии доу. Дело в том, что конструкция судна не позволяет идти против ветра и ему не всегда удается уклониться от встречи с прибрежными скалами, особенно если они окажутся с подветренной стороны. Большинство доу по ночам не зажигает красных и зеленых навигационных огней, так что они часто становятся жертвами столкновений с пароходами. Некоторые погибают в открытом море.
      _______________
      * Гвардафуй - мыс на восточной окраине полуострова Сомали. - Прим. ред.
      В наши дни владельцы доу в поисках прибылей обратились к добыче жемчуга. Даже в том смешанном запахе, что витает над доу, стоящими на якоре, всегда без труда распознаешь, какое судно занимается добычей раковин. Затхлый запах разложившихся ракушек не оставишь за бортом.
      Некоторые из устричных отмелей, которые разрабатываются моряками, хорошо известны; другие, напротив, лежат в лагунах малоизвестных островов, и разузнать их местонахождение непросто. Чтобы найти драгоценную раковину, используют примитивную модель "подводного глаза" - стеклянную чашу или воронку со стеклянным дном, с которой опускаются в воду.
      Арабы - неплохие ныряльщики, но лучше всех ныряют сомалийцы, превосходно сложенные ловцы с развитой грудной клеткой. Они погружаются в воду обнаженными, зажав ноздри, с камнями для балласта в руках. Если в этом месте не появятся акулы, если руку пловца не захватит гигантский моллюск и если устричная отмель богата, то команде доу будет с чем появиться на жемчужном рынке Занзибара.
      Так что, как это ни удивительно, старые торговые доу процветают в век турбин и теплоходов. Я как сейчас вижу перед собой этих викингов Востока. На гроте доу колышется флаг занзибарского султана, муссон перебирает своими сильными пальцами громадные квадратные паруса и направляет бег судна к гаваням далеких островов.
      Глава восемнадцатая
      НА МАСКАРЕНАХ
      Из Занзибара я отправился на Маскаренские острова (Реюньон, Маврикий и Родригес)* названные так по имени первооткрывателя Педру-ди-Машкареньянша**.
      _______________
      * Остров Маврикий вместе с островом Родригес в Маскаренском архипелаге и островами Чагос, Кардагос-Карахес и Агалета до получения независимости 12 марта 1968 г. был колонией Великобритании. - Прим. ред.
      ** Педру-ди-Машкареньянш открыл Маскаренские острова в 1507 г. Прим. ред.
      На Маврикии полмиллиона жителей. Это большой остров площадью более семисот квадратных миль, в его лесах обитает десять тысяч диких оленей. Однако для тех, кто решил уйти подальше от мирских тревог, Реюньон и в особенности Родригес подходят как нельзя лучше.
      Но я не разочаровался и в знакомом мне Маврикии. Иногда создается впечатление, что вы попали во Францию XVIII века. Кого только здесь не встретишь: лондонских полицейских, китайских лавочников, рабочих-индийцев. Все темнокожие островитяне говорят на так называемом креольском наречии. Это смесь французских, голландских и английских слов, которая к тому же благодаря рабам-африканцам построена на основах грамматики банту. И, несмотря на то что Джозеф Конрад* пережил здесь неудачную любовь, он назвал этот сахарный остров "жемчужиной, источающей сладость для всего мира".
      _______________
      * Конрад, Джозеф (настоящая фамилия - Юзеф Крженевский) (1857 1924) - английский писатель польского происхождения, автор приключенческих романов. - Прим. ред.
      Порт-Луи - столица острова. Это душный восточный город, приправленный тем французским ароматом, который, видимо, никогда не покидал его с тех пор, как остров находился под французским владычеством. Полуголые индийцы сидят над чашечками с рисом, тихие китайцы в белых европейских костюмах маячат у дверей, на которых висят бумажные фонарики; по улицам ходят китаянки в черных широких брюках, с непокрытой головой. Но вот появляются отштукатуренные фасады домов - и перед вами снова Франция. Когда изящные черные лайнеры линии "Мессажери Маритим" высадят на берег своих пассажиров, Порт-Луи превращается как бы в маленький Париж.
      Повсюду слышные крики муэдзинов, по улицам шествуют праздничные процессии индусов, участники которых несут огромных идолов. Китайцы, сложив руки, молятся перед изображением Конфуция.
      В Духов день здесь выходят на улицы и католики. Епископ в мантии и митре возглавляет толпу темнокожих мальчиков-хористов. А там, где с флагштока резиденции губернатора свисает английский флаг, можно обнаружить и следы Британии.
      Когда на машине добираешься по извилистой горной дороге из Порт-Луи в Памплемусс, временами кажется, что ты попал в Индию. Те же плодородные земли, те же земляные хижины, которые рушатся словно карточные домики, когда начинается циклон, те же перенаселенные дома. Всюду растут сахарный тростник, веерные пальмы, дыни и казуарины*, панданус** и зелено-желтые алоэ, в каждом доме бамбук. С кряжистых деревьев, подобно гигантским зеленым губкам, свешиваются плоды хлебного дерева. Лианы обвили стволы фиговых деревьев. Выше, в горах, начинаются заросли папоротников и чащи горного бамбука. Свежий воздух наполнен тяжелым запахом опавших листьев. Нетрудно понять, почему тысячи индийцев переселились в Памплемусс. Здесь все для них привычно.
      _______________
      * К а з у а р и н а - очень древнее растение, безлистное, приспособленное к жизни в тропических пустынях. Родина - Австралия. Прим. ред.
      ** П а н д а н у с - род однодольных деревьев и кустарников семейства пандановых. Панданусы имеют тонкие стволы, воздушные корни-подставки и узкие листья, расположенные по густой спирали. Растут по морским побережьям, в устьях рек и в лесах. - Прим. ред.
      Маврикий - остров красивых названий. Деревни здесь именуют "Прекрасная Роза", "Большая Розали", "Золотистая Пудра". Там, где кончается дорога, ведущая через многие акры сахарного тростника к Курепипе, перед вами открывается водопад Тамарин* - семь клокочущих, сверкающих серебром ступенек, спускающихся к морю по глубокому ущелью. В чудесном районе Саванны на песчаном пляже Суйлак стоят маленькие полосатые купальные кабинки - это маврикийский Довиль**. Дорога карабкается вверх, совершая головокружительные повороты, и вот перед нами одно из чудес острова - цветные пески Шамарель. Это небольшой холм площадью всего в один акр, окруженный густым кустарником. Пески напоминают застывшие волны, но каждая из них окрашена живыми яркими оригинальными красками: оранжевыми, розово-лиловыми и синими. Возьмите горсть песка и бросьте его в соседнюю впадину - песок, как хамелеон, переменит цвет: зеленое станет красным, желтое растворится в пурпурном.
      _______________
      * Т а м а р и н - южноамериканская обезьянка с длинной шелковистой шерстью. - Прим. ред.
      ** Довиль - курортный городок на французском берегу. - Прим. ред.
      Однажды вечером я с проводником отправился в китайский квартал Порт-Луи. Друзья предупредили, что здесь я могу заразиться бубонной чумой. (На Маврикии всегда где-нибудь болеют чумой.) Однако посмотреть квартал мне очень хотелось, а что касается возможности подцепить заразу, то в этих вопросах я фаталист.
      На Маврикии тысячи китайцев; они привезли с собой свои обычаи, свой зеленый чай и опиум, акульи плавники и хлопушки, своих идолов, фантастические маски и театр. Если идти ночью по Порт-Луи, то кажется, что весь город спит. Улицы пустынны, только изредка встретишь бесшумно скользящего в тени индийца. И вдруг раздается звонкий лай бесчисленных китайских собачонок, за углом открываются освещенные смеющиеся улицы - это китайский квартал.
      Вот лавка, известная своими лакомствами. Тут продают "бешдемер" высушенный морской слизняк, на которого и посмотреть-то страшно; яйца, запеченные в горячем песке (китайцы считают: чем дольше они лежат, тем становятся вкуснее); какая-то мерзкая рыба, вымоченная в морской воде; осьминоги и каракатицы; апельсины, высохшие до размеров маленького мраморного шарика; имбирь, хранящийся в каменных жбанах; полоски жареной свинины, привезенные из Китая в баночках с загадочными надписями; ящики с чаем. И здесь же - шанхайский шелк, крошечные домашние туфли и сандалии, китайские свечи и хлопушки. За пятьдесят рупий вместе с резным ящиком можно купить набор ярко раскрашенных деревянных палочек из черного и сандалового дерева.
      В ресторанах висят бамбуковые клетки - в них поют сверчки. Стоят горшки с кипящим маслом, кастрюли с грибами. Китайцы проворно управляются палочками для еды и наливают различные напитки черпачками из деревянных чаш. Здесь вы увидите заманчивый деликатес - суп из птичьих гнезд, о котором наслышан каждый, клетки с живой птицей, откуда можно выбрать себе к рису жирную пулярку, а также закажете сладкое шампанское и крепкие ликеры.
      В углу - занавес из нитей с нанизанными на них шариками: он полускрывает дверь, ведущую в комнату для курильщиков опиума: тусклый свет жаровен, длинные опиумные трубки с маленькой выемкой на конце, специфический запах наркотика, фарфоровые валики-подушки, на которых забываются в дурмане наркоманы. Один француз описал мне свои ощущения от курения опиума: "Немного опиума очищает мозг, и видишь конец всем своим затруднениям... но слишком много опиума - это уже нехорошо".
      В китайских кварталах я видел женщин, которые не носили косичек и ноги их не были спеленуты. Вообще-то в Порт-Луи тысячи китаянок. Много лет назад выходцы из Китая стали брать себе в жены на Маврикии местных темнокожих женщин. Слухи об этом проникли на континент, и некий высокий таинственный сановник отдал распоряжение прекратить подобные браки. Вскоре после этого на остров прибыл пароход с китайскими девушками. Теперь в этих кварталах не встретишь никого, кроме китайцев.
      В китайском театре я видел драму, которую играли на китайской сцене уже тысячу лет; это представление с медленно развивающимся сюжетом и скрупулезной деталировкой сцен. Сначала в игру вступает оркестр ударных инструментов. В конце каждой реплики цимбалист звенит своими медными тарелками. Другой оркестрант извлекает звуки из ксилофона. Была здесь и скрипка, но корпус ее представлял собой квадратную коробочку, а смычок длинную ручку со шнурком. Флейта в оркестре до странности напоминает волынку. Иногда музыкант вставал, снимал жилетку и в нужный момент со всей силой ударял в цимбалы. Запыхавшись от чрезмерных усилий, то один, то другой музыкант покидал свое место и возвращался назад с чашкой чая.
      Меня очаровали раскачивающиеся фонарики, большие свитки с изящной живописью, флаги, расшитые золотом и серебром, яркие накидки, разукрашенные павлинами и разбросанными там и сям сверкающими брызгами бус, пламенные костюмы, стянутые на поясе богато украшенными обручами, замысловатые головные уборы. А на полу раскинуты ковры ярко-желтого, какого-то королевского цвета. Стоят экраны из богатой материи, расписанные изрыгающими огонь драконами. Помимо звуковой речи, отличающейся резкими перепадами тонов, у китайцев есть еще и язык цвета. Жизнь движется здесь в медленном темпе, но она не монотонна.
      Из-за оркестра тихо выступила девушка. Ее оливковая кожа чуть тронута белой пудрой. Одета она совсем по-восточному. Я никогда не подумал бы, что китайская девушка может быть так красива. Прелестный овал лица как бы удлинялся полукругом павлиньих перьев, широкая оранжевая накидка не скрывала грациозности движений. Потом девушка легла на кушетку, покачивая туфлей на ноге, выпуская кольца сигаретного дыма, - она отдыхала перед следующим выступлением.
      Тут наконец я оглядел театр. Представление до того захватило меня, что только сейчас я обратил внимание на самое удивительное - внешний вид китайского театра. Представьте себе улицу, которая заканчивается тупиком фантастической сценой, прикрытой сверху листами жести. В первом ряду сидят серьезные тихие ребятишки. С балконов двухэтажных домиков, расположенных по обе стороны улицы, на сцену смотрят зрители. В домах большие открытые окна, за ними хорошо видны спящие под москитными сетками люди. Прямо на улице перед домами стоят полотняные кресла. Перед лавками мясников свисают красные туши, образуя подобие театральных декораций. Прямо на мостовой что-то варится на деревянной плите. Среди сваленных в кучу декораций спят люди. Торговцы фруктами сидят за маленькими столиками, на которых навалены груды разрезанных арбузов, коробочки с "личжи"*, манго, необъятные грозди ярко-желтых занзибарских бананов, красные палочки сахарного тростника, плоды хлебного дерева и земляника. И рядом - огромная вырезанная из дерева позолоченная статуя Конфуция.
      _______________
      * "Личжи" - фрукты, не уступающие по вкусу крупному зрелому винограду. - Прим. авт.
      Разрывы хлопушек означают конец пьесы. Я сунул в руку директора театра банкноту в пять рупий и, полуоглушенный, двинулся к выходу, где меня ждал лодочник.
      Маврикийский дронт (додо) - пожалуй, самое известное из тех примечательных животных, которые исчезли в результате безжалостного истребления. Он нашел свое бессмертие в "Алисе в стране чудес"*. Англичане с пафосом говорят: "И дронт погиб", не отдавая себе отчета в том, что эта странная птица, которая одолжила свой образ для литературы, вообще когда-либо существовала на земле. Я видел кости дронта в музее Порт-Луи. Дронт - довольно неуклюжая птица величиной с гуся внешне напоминает гигантского бегающего голубя (археолог, доктор Роберт Брум считал южноафриканского зеленого голубя Деланда родственником дронта). На островах, где у птиц нет естественных врагов и им не нужно пользоваться крыльями, они со временем начинают терять оперение. Потом появляется человек, и дни таких птиц сочтены.
      _______________
      * Популярная сказка английского писателя Льюиса Кэрролла. - Прим. ред.
      Дронт, пожалуй, смог бы жить и дольше, потому что коки голландских судов, те, что захватили Маврикий, не знали, можно ли употреблять в пищу эту невкусную птицу, с жестким мясом. К сожалению, корабли завезли на остров свиней, которые давили яйца дронтов, а также кошек и собак, уничтожавших старых и молодых птиц. Кроме того, их истребляли моряки, которым не терпелось отведать свежего мяса. Последние дронты еще встречались в 1681 году в удаленных уголках острова, но к 1683 году все они были целиком истреблены. Во время путешествий по острову я слышал любопытную легенду, рассказывающую о том, что дронты якобы еще попадаются высоко в горах в глубине острова. Боюсь, однако, что дронта не удастся более обнаружить, так как неожиданно в Новой Зеландии была найдена совершенно новая птица - гуйя. Дронтов не видели на Маврикии вот уже более двухсот пятидесяти лет.
      Однажды я держал в руке яйцо дронта. Оно принадлежало мисс Кортиней Латимер из Ист-Лондона (Южная Африка). Некоторые зоологи рассматривают это большое кремовой окраски яйцо как самый важный экспонат для своей науки. Оно стоит, должно быть, на сотни фунтов дороже, чем бледно-зеленое яйцо большой гагары или ископаемое яйцо цвета слоновой кости мадагаскарского эпиорниса*, самой большой птицы древнего мира. В самом деле, пожалуй, единственным яйцом, которое не уступило бы яйцу дронта, могло бы стать целое яйцо моа**. Осколки таких яиц обнаружены в пещерах Новой Зеландии. За них платили большие деньги, но целого яйца моа пока еще не находил никто.
      _______________
      * М а д а г а с к а р с к и й э п и о р н и с - ископаемая бескрылая страусообразная птица. Вымерла в XVII в. Рост эпиорниса достигал 5 м. Прим. ред.
      ** М о а - вымершая новозеландская птица из отряда страусовых. Прим. ред.
      Кости дронта не такая редкость, как его яйца, хотя они и принадлежат к ценнейшим научным находкам. Я благоговейно взирал на скелет дронта в Порт-Луи. Думаю - это единственный скелет вымершей птицы. В конце XIX века несколько костей дронта, найденных в местных болотах, были посланы в Англию. Эксперты под руководством сэра Эдварда Ньютона восстановили и воссоздали два скелета; один безупречный экземпляр для островного музея и второй, почти столь же совершенный, - для себя.
      Период французского владычества на Маврикии отмечен загадочной личностью по имени Этьен Ботино, секрет которого так никогда и не был раскрыт. Дело в том, что Ботино всегда знал заранее, когда то или другое судно прибудет на остров.
      На почте Порт-Луи хранятся старые судовые регистры. Подобно многим другим изумленным посетителям, я просмотрел эти книги, датированные 1778 1782 годами, и нашел записи, в которых предвиделось прибытие почти шестисот кораблей. И каждый раз их приход (самый большой разрыв между предсказанным и действительным сроком составлял четыре дня) подтверждался подписями ответственных портовых чиновников.
      Ботино был морским офицером, впервые прославившимся на Маврикии тем, что выиграл пари, указав точное число дней, в течение которых судно достигнет Порт-Луи. Позднее никто уже не пытался держать с ним пари, потому что Ботино почти никогда не ошибался. Он предложил продать свой секрет за большую сумму. Тогда французский морской министр распорядился вести точный регистр и проверить предсказания Ботино за два года. После этой проверки виконт де Суйлак, губернатор острова, предложил Ботино десять тысяч ливров и пенсию в тысячу двести ежегодно, если тот откроет свой секрет, но офицер отказался.
      Самым крупным успехом Ботино было его сообщение о флотилии в составе одиннадцати кораблей, приближавшейся к Маврикию. Это произошло в то время, когда Франция и Англия находились в состоянии войны. Поскольку эта флотилия скорее всего была английской, на разведку выслали шлюп. Но шлюп еще не успел вернуться, как Ботино уже поспешил к губернатору и объявил, что флотилия изменила курс. Вскоре из Вест-Индии пришло судно, моряки которого видели, как в направлении Маврикия шло одиннадцать английских кораблей. Все эти показания были надлежащим образом зарегистрированы, о чем на острове имеются соответствующие документальные подтверждения.
      Слава пророка побудила Ботино в 1784 году вернуться во Францию, где он намеревался получить должное вознаграждение за свои способности. Во время путешествия он повергал в изумление капитана, предсказывая появление встречных судов. Однажды этот человек-радар предупредил капитана, что до земли осталось не более тридцати лиг. "Капитан сказал, что этого не может быть, - писал Ботино. - Однако, внимательно просмотрев свой расчет курса корабля, вынужден был признать, что допустил ошибку, и тотчас изменил курс. Я определял землю трижды в течение пути, один раз на расстоянии ста пятидесяти лиг".
      Ботино довольно холодно приняли в морском министерстве Парижа. На расстоянии многих тысяч лиг от Маврикия, где прославился Ботино, заслуги его быстро забыли. В поисках рекламы он обратился к газетам, но, несмотря на свидетельства, подписанные губернатором и его чиновниками, был просто высмеян.
      Знаменитый революционер Жан-Поль Марат, заинтригованный особым даром Ботино, попытался организовать подлинную проверку искусства "наускопии", как его называл сам Ботино*. Ботино никогда не раскрывал деталей своего секрета, но он упомянул ряд принципов, которые Марат цитировал в своих письмах. "Судно, приближающееся к земле, производит определенное воздействие на атмосферу, в результате чего его приближение может быть определено опытным глазом, прежде чем оно достигнет пределов видимости, писал Марату Ботино. - Моим предсказаниям благоприятствовали ясное небо и чистая атмосфера, господствующие в некоторое время дня на Иль-де-Франс (прежнее название Маврикия). Я пробыл на острове всего шесть месяцев, когда наверняка убедился в своем открытии, и оставалось только набраться опыта, чтобы наускопия стала подлинной наукой".
      _______________
      * Марат был квалифицированным физиком и увлекался электротехникой. Прим. авт.
      Бедняга Ботино довольно точно предсказал и судьбу своей миссии в Париже. Он закончил призыв к правительству словами: "Если раздражение и разочарование станут причиной моей кончины, прежде чем я смогу объяснить свое открытие, то мир лишится на некоторое время познания искусства, которое сделало бы честь восемнадцатому веку".
      Жаль, что Ботино отказался от десяти тысяч ливров и пенсии, предложенных ему губернатором. Это, возможно, помогло бы разрешить тайну, которая поражает каждого, кто просматривал страницы с записями, несомненно подтвердившими искусство Ботино. Я читал показания очевидца - де Суйлака, отрывок из которых привожу: "С тех пор как началась война, он нередко делал свои заявления, достаточно точные, чтобы произвести сенсацию на острове. Мы беседовали с ним относительно реальности его науки; отмести все это как шарлатанство было бы нечестно... Мы можем подтвердить, что М. Ботино почти всегда оказывался прав".
      Таким образом, до сих пор неизвестен секрет искусства Ботино, хотя существует несколько теоретических объяснений на этот счет. Один исследователь полагал, что предсказания Ботино порождали возникающие в тропиках миражи. Другая версия основывается на телепатической связи между Ботино и соответствующими субъектами на приближающихся судах.
      Я не склонен видеть объяснение в простых совпадениях. Их было слишком много - в течение длительного времени. Мне представляется, что Ботино был одарен тем даром прозрения, которым обладают бушмены и некоторые другие африканские народы. Он мог "читать" такие слабые сигналы, которые люди обычно не различают.
      Было бы странно предположить, что дар Ботино был не известен ни до, ни после него. В конце концов существовали же люди, которые гадали по воде или обладали другими способностями, лежащими вне пределов чувственных восприятий человека. Я, например, совсем не был удивлен, когда прочел в одном солидном лондонском журнале об африканце, который в конце XIX века жил на острове Теркс* в Вест-Индии. Каждый год он предсказывал своим соплеменникам время прибытия парусных шхун, идущих из Ньюфаундленда с грузом соленой рыбы. Этот африканец всегда носил с собой какой-то предмет наподобие бамбуковой арфы и уверял, что от шхун исходят воздушные волны, которые можно обнаружить по звукам, возникающим в расщепленном бамбуке.