Саймон сморщился.

— Проклятье! Это похоже на то, как если бы у него вовсе не было…

— Души? — подсказала Мег.

— Если и не души, то определенно никаких чувств, — заметил Доминик.

— Это расплата за то, что человек, чтобы выжить, держит в заточении большую часть своего „я", — сказала Мег. — Ты должен бы это понимать, муженек. Ты и сам однажды сделал то же самое.

— Верно. Но это было еще до того, как я встретил тебя. Дункан же уже встретил свою колдунью. Если он так много режет от себя, чтобы жить… — Доминик пожал плечами. — Боюсь, что это будет как незаживающая рана, которую излечит только смерть.

Саймон пробормотал себе под нос что-то о том, как глупо отдавать столько от себя женщине, и прошел в покои лорда. Мег и Доминик вошли следом за ним. Даже когда все они остановились перед Дунканом, он не оторвался от созерцания янтарного подвеска.

— Он околдован, — резко бросил Саймон.

— Он околдован не больше, чем Доминик, — возразила Мег, — Сердце, и тело, и душа Дункана выбрали себе пару вопреки данной им клятве. И эта пара не Ариана.

— Да, — согласился Доминик. — Боюсь, что ты права. Мучения Дункана только начались.

Саймон посмотрел на норманнскую наследницу с фиалковыми глазами, исторгавшую столь печальные мелодии из тугих струн арфы.

— Неужели ты не знаешь никаких напевов повеселее? — спросил он. — Этот таков, что и камень разжалобит.

Ариана взглянула на него и отложила арфу, не говоря ни слова.

— Дункан, — позвал Доминик.

Тихий голос Доминика сразу завладел вниманием Дункана. Он отвел глаза от спрятанного в ладонях подвеска.

— Я не могу спокойно смотреть, как ты гибнешь. Я освобождаю тебя от всех обязательств по отношению ко мне, — четко произнес Доминик. — Твой брак с Эмбер действителен. Таким он и останется.

Пальцы Дункана крепче сжали цепочку от подвеска, и кусочек янтаря шевельнулся на столешнице. Дункан снова посмотрел на камень. Он потускнел, словно истерся от долгого пребывания в руках.

Однако Дункан дотронулся до него лишь один раз. От горя, которое тогда ощутил, у него подкосились ноги и он рухнул на колени.

С того мгновения он старательно избегал прикасаться к янтарю.

— Я не освобождаю себя ни от каких обязательств, — сказал Дункан.

Его голос, как и глаза, казались безжизненными. Но убежденности ему хватало и в голосе, и в глазах. Он действительно говорил то, что думал.

— Не будь… — начал Доминик.

— Если ты не получишь в союзники замок Каменного Кольца, — продолжал Дункан, не слушая Доминика, — то Блэкторну скоро придется воевать со Спорными Землями.

Доминику хотелось отрицать это, но он не мог. Ему очень нужны были союзники, потому что он не мог позволить себе роскошь нанять еще рыцарей — сначала надо было поднять Блэкторн из запустения, в какое он был ввергнут предшественником Доминика.

— Без приданого Арианы я не смогу удержать замок Каменного Кольца, — продолжал Дункан. — И ты не можешь дать мне денег, не ободрав Блэкторн до костей.

Ответом было лишь тихое проклятие, вырвавшееся у Доминика.

— Через пять дней я обвенчаюсь с Арианой, — закончил Дункан.

— Нет! Я не допущу, чтобы ты влачил это полуживое существование, — решительно возразил Доминик. — Или полумертвое, что вернее.

— Это не в твоей власти. Ты мне больше не лорд.

— Я откажусь скрепить декрет своей печатью.

— Это не более чем формальность, — безразличным тоном проговорил Дункан. Церкви все равно. Замковый капеллан обвенчает нас. В этом замке хозяин я, а не ты.

Доминик открыл было рот, чтобы продолжить спор, но Мег не дала ему этого сделать, положив руку на его запястье.

Дункан ничего не заметил. Он уже снова смотрел на янтарь, и взгляд его тонул в туманной глубине камня. Порой он был почти уверен, что видит там Эмбер.

Порой…

Негромко крикнул сокол. Звук был таким нежным, что казалось, будто его издает совсем не соколиное горлышко. Он висел в воздухе, словно превращенный в музыку луч света.

Дункан поднял голову.

Перед ним стоял Эрик, а его необыкновенный сокол сидел у него на запястье.

— Я дам тебе столько, сколько стоит приданое Арианы, — сказал Эрик.

На мгновение огонь жизни сверкнул в глазах Дункана. Потом он угас, и глаза стали еще темнее, чем раньше.

— Благодарю тебя за щедрость, — произнес Дункан без всякого выражения в голосе. — Но барон Дегэрр все равно будет воевать, если его дочь окажется отвергнутой каким-то шотландским бастардом. И в конце выйдет то же самое — Блэкторн будет потерян из-за нарушенной клятвы.

Эрик бросил взгляд на Доминика. Глендруидский Волк нехотя кивнул.

— Дегэрр был в ярости от того, что приходится отдавать дочь за безвестного и безродного рыцаря, — медленно проговорил Доминик — Если Дункан отвергнет Ариану, то Дегэрр пойдет войной на нас обоих. А король Генрих благословит его на это.

— Мы с Арианой обвенчаемся через пять дней, — сказал Дункан. — Мне все равно. Эмбер ушла.

Какое-то время слышалось лишь потрескивание поленьев в очаге да отдаленный вой ветра. Потом Ариана опять взяла на колени свою арфу. Мелодия, которую она заиграла, неким сверхъестественным образом выражала царившее в комнате настроение: крушение надежд и скорбь, ощущение ледяного калкана, который неотвратимо захлопывается, перемалывая жизнь и надежду в своих безжалостных зубах.

Саймон перевел глаза с брата на холодную норманнскую наследницу. Губы его сжались в суровую линию Потом он опять повернулся к Доминику.

— Я женюсь на норманнской девице, — коротко бросил Саймон.

Дункан не поднял головы. Музыка внезапно оборвалась резкой, нестройной какофонией звуков.

— Что ты сказал? — спросил Доминик.

— Мы представим это всем так, будто речь идет о браке по любви, — продолжал Саймон, произнеся два последних слова с насмешливым ударением. — О тяге друг к другу двух сердец, закончившейся тайным побегом влюбленных, которые ослушались и английского короля, и норманна отца. Из-за любви, разумеется.

Звучавшая в голосе Саймона ирония заставила Мег болезненно поморщиться, но спорить она не стала.

— Что думаешь ты? — спросил Эрик Доминика.

— Король Генрих не будет возражать, ибо получит желаемое, — медленно произнес Доминик.

— То есть?

— Дочь Дегэрра будет замужем за человеком благородного происхождения, который верен королю Генриху, — напрямик сказал Саймон.

— А Дегэрр? Не станет ли он возражать? — спросил Эрик.

— Нет, — ответил Доминик. — Саймон мой брат и моя могучая правая рука. Значит, он более выгодная партия для дочери, чем был бы Дункан Максуэллский.

— Леди Ариана, — обратился к ней Эрик. — Что ты скажешь?

— Теперь я понимаю, почему Саймона прозвали Верным, — ответила Ариана. — Должно быть, такая верность — целое сокровище, она драгоценнее рубинов…

Ариана щипнула две струны. Их чистая гармония одно мгновение трепетала в комнате, потом превратилась в печальный шепот и замерла.

— Супружескому ложу я предпочла бы монастырь, — промолвила Ариана, — но ни мой отец, ни Всевышний не сочли подобающим предложить мне это.

— И мы не можем так сделать, — откровенно признался Доминик.

— „Тяга друг к другу двух сердец…" — повторила Ариана слова Саймона.

Мелькнула ее рука, пальцы рванули струны, и тишину наполнили нестройные аккорды.

— Дункан. Саймон. — Ариана пожала плечами. — Мужчины все одинаковы. Горды и жестоки в равной мере. Я исполню свой долг.

— Ты заслуживаешь жены получше этой ледяной норманнской наследницы, — сказал Доминик брату.

— Блэкторн заслуживает участи получше, чем война, брат. Да и ты тоже. — Саймон слегка усмехнулся. — Женитьба наверняка не может быть хуже того, что пришлось пережить тебе в этом аду у султана, чтобы выкупить меня.

Доминик молча сжал плечо брата. Потом сказал.

— Я сделаю все, что смогу, чтобы скрасить твою жизнь. Я надеялся на лучшую партию для тебя.

— Едва ли ты найдешь кого-нибудь богаче и выгоднее Арианы, дочери барона Дегэрра, — возразил Саймон.

— Я хотел сказать, что надеялся найти женщину, которая, помимо богатства, дала бы тебе и любовь.

— Любовь? А что это такое? — Саймон искоса взглянул на брата. — Вот когда я смогу взять любовь в руку, увидеть ее, потрогать и взвесить, тогда и буду беспокоиться о ее отсутствии. А пока… возьму-ка хорошее приданое и буду считать, что мне повезло.

Доминик не мог не улыбнуться в ответ на эти слова. Покачав головой, он повернулся к человеку, чье согласие еще предстояло получить.

— Дункан? — спросил Доминик.

Дункан не поднял головы и продолжал смотреть на камень, лежавший на столе под защитой его согнутых ладоней, скрытый от всех других глаз, кроме его собственных.

— Дункан, — громче повторил Доминик, — ты согласен на брак Саймона и Арианы?

— Делай как хочешь, — равнодушно ответил Дункан. — Все равно Эмбер ушла. Даже Наделенные Знанием не могут найти ее.

— Это так, — сказал Эрик. — Но тебе самому это, быть может, и удалось бы, Дункан.

Дункан медленно поднял голову. В его глазах надежда боролась с отчаянием.

— Ты — ее темный воин, а она — твой золотой свет, — продолжал Эрик. — Рябина отдала тебя Эмбер, а Эмбер — тебе.

Эти слова подействовали на Дункана, словно удар молнии. Он порывисто вскочил на ноги, потянув с собой подвесок. Когда холодный янтарь задел его руку, он застонал так, как будто по нему прошлись стальные когти.

Только теперь Эрик увидел померкший янтарь подвеска. Вся кровь отлила у него от лица. Сокол издал жалобный крик, словно оплакивая кого-то.

Через несколько мгновений в двери большого зала стремительно вошла Кассандра в развевающихся алых одеждах. Одного взгляда на подвесок ей было достаточно, чтобы понять, почему кричал сокол.

Мег, повинуясь какому-то инстинкту, поднялась с места и встала рядом с Глендруидским Волком.

— Что такое? — спросила Мег. — Что случилось?

— Эмбер, — ответила Кассандра. — Она пошла путем друидов, и это почти стоило ей жизни.

Дункан рывком повернул Эрика к себе лицом.

— Скажи мне, как попасть к Эмбер, — коротко потребовал он.

— Кровь Господня! — воскликнул Эрик. — Взгляни на подвесок! Мы опоздали. Она умирает!

— Скажи мне то, что я должен знать, — приказал Дункан. — И побыстрее!

— Ты не Наделенный Знанием, — сказала Кассандра. — Остается только путь друидов, и даже я сама…

— Поднеси подвесок к огню, — перебил ее Эрик. Кассандра хотела было возразить, но наткнулась на неистовый взгляд желтых глаз Эрика, и слова застряли у нее в горле. Она сцепила руки, и длинные алые рукава закрыли ее пальцы.

Дункан быстро подошел к огню вслед за Эриком.

— Возьми подвесок в ладони, — приказал Эрик. Дункан со свистом втянул воздух сквозь стиснутые зубы, когда сделал, что велел ему Эрик. Холодный янтарь жег нестерпимо.

— Это все равно что держать горящий уголь, — проговорил Дункан сдавленным голосом.

— Теперь ты понимаешь, почему она ушла, — сказал Эрик.

— Не понимаю.

— То, что ты сейчас чувствуешь, это боль Эмбер.

В голосе Эрика слышалось и сострадание, ибо он знал, что эта боль уже стала и болью Дункана. И это давало Эрику надежду.

— Осторожно подыши на камень, — велел Эрик. — Не дуй. Просто открой рот и выдыхай воздух, пока камень не затуманится от дуновения твоей жизни.

Дункан закрыл глаза, поборол боль, как если бы это был враг из плоти и крови, и тихонько выдохнул в сложенные ладони.

— Еще, — приказал Эрик.

В напряженном молчании все следили за происходящим. С особенно пристальным вниманием смотрела Кассандра, ибо то, что делал Эрик, никогда еще не пробовали на человеке, не Наделенном Знанием.

— Затуманился ли янтарь? — спросил Эрик.

— Да, — ответил Дункан.

— Теперь держи его над самым пламенем. Думай об Эмбер, когда туман начнет исчезать. Потом скажи мне, что увидишь.

Нахмурив брови, стараясь не думать о жгучей боли, которую все еще чувствовал ладонями, Дункан стал держать подвесок над пламенем. Когда туманный налет исчез, он…

— Ничего я не видел, — сказал Дункан.

— Еще раз, — сказал Эрик.

Морщась в ожидании боли, когда подвесок вновь коснется его кожи, Дункан снова взял янтарь в сложенные чашей ладони.

— Не думай о боли, — отрывисто приказал Эрик. — Она не думала. Думай о женщине, отдавшей тебе сердце, и тело, и душу.

Янтарь в руках у Дункана исходил таким свирепым жаром, что казалось, он вот-вот полыхнет огнем.

— Неужели ты не дал ей ничего взамен, кроме тела? — неумолимо продолжал Эрик. — Неужели с ней вместе не ушла никакая частица тебя? Отпусти свой дух, который так крепко держишь. Позволь ему найти ее и сделать вас обоих цельными.

Слова Эрика раздавались в голове Дункана, заглушая крики его тела. Он прерывисто выдохнул, отдавая дыхание своей жизни янтарю, который держал в ладонях.

— Еще раз, — велел Эрик. — Думай об Эмбер. Ты должен хотеть ее больше всего на свете. Понимаешь? Ты должен хотеть ее больше, чем саму жизнь.

И снова Дункан нежно дохнул на янтарь, омывая его холодную, обжигающую поверхность своим теплом.

— К огню, — сказал Эрик. — Быстрее! Как только туман исчезнет, ты увидишь Эмбер.

Дункан дал камню соскользнуть по цепочке, и тот повис над самым огнем. Он стал пристально смотреть в глубину янтаря, в то место, где двигались и кружились тени. Он искал Эмбер в каждом оттенке темноты, вглядываясь в камень до тех пор, пока мир вокруг него не исчез и не остались лишь темнота и ускользающие искорки золота…

Пронзительный, вопрошающий крик орла в небе.

Туман, который тает и вновь сгущается, головокружительный вид на холмы и гряды, цепляющиеся за скалы деревья и долина, спускающаяся к невидимому морю.

Над всем, заполняя все, словно шепот тысячи голосов, шелест ветра, бродящего по осеннему болоту.

Она там, в сердив тишины, окруженная шепотом, которого не слышит.

— …слышишь меня? — Эрик грубо тряс его за плечо. — Дункан!

Дункан медленно поднял голову, разрывая чары янтаря. Лицо его заливал пот. Руки дрожали.

— Кровь Господня — хрипло проговорил Эрик. — Я думал, ты пропал.

Дункан глубоко вздохнул.

— Эмбер.

— Ты видел ее? — Нет.

От огорчения губы Эрика плотно сжались.

— Отдохни. Потом попытаемся еще раз.

— Я знаю, где она, — продолжал Дункан, словно не слыша, что сказал Эрик.

— Где? — в один голос спросили Эрик и Кассандра.

— В Долине Духов.

Эрик взглянул на Кассандру. Наделенная Знанием пожала плечами.

— Мы можем лишь попытаться, — сказала она.

— Что ты хочешь этим сказать? — резко спросил Дункан.

— Священные места либо принимают, либо отвергают нас. На моей памяти Долина Духов не приняла никого, кроме Эмбер.

— Но я был там! — воскликнул Дункан.

— Ну да, — сказал Эрик. — Вместе с Эмбер. Дункан сжал подвесок в кулаке. Боль вонзилась в ладонь, пошла по руке, растеклась по телу. Он был рад ей. Она говорила ему, что Эмбер еще жива.

— Я снова буду там, — произнес Дункан, и эти слова прозвучали как клятва, — Вместе с Эмбер.

— Мы с Кассандрой едем с тобой, — сказал Эрик.

— И Саймон тоже, — добавил Доминик. — Он пошел седлать лошадей. Берет и Белоногую. Эмбер ведь тоже понадобится лошадь.

Никто не сказал того, чего все боялись, — что Эмбер уже не спасти.

— Дорога будет тяжелой, — заметил Эрик. — Долина Духов, быть может, отвергнет его. Или нас.

— Как бы ни были околдованы вы трое, Саймон увидит лишь то, что есть на самом деле. Это дар, которым он наделен.

— Это скорее похоже на проклятье, — пробормотал Эрик.

Где-то под самыми стенами по-волчьи завыла собака. Пронзительно крикнул сокол, возвещая начало охоты.

— Сделай для Дункана, что сможешь, — сказал Эрику Доминик. Он мне также дорог, как тебе дорога твоя сестра.

— Клянусь тебе в этом, Волк.

— Я буду держать замок для того, кто вернется — кто бы это ни был. И в том тебе клянусь.

— Что янтарь? — спросил Эрик. — Как он на тебя действует?

— Он говорит мне, что Эмбер еще жива.

Эрик больше ни о чем не спрашивал. Бледная линия сжатых губ Дункана под темными усами говорила сама за себя. Его неотступно преследовали слова, однажды сказанные Эмбер, в золотое время, которое длилось, пока к нему не вернулась память.

Бесценная Эмбер. Как бы я жил без тебя?

Лучше, нем я без тебя. Ты — сердце в моем теле.

Это воспоминание жгло его еще сильнее, чем горячий янтарь.

— Не держи его в руке, убери, — сказал Эрик.

— Не могу. Боль — это теперь единственная нить, протянутая между нами. Отвергнув боль, я отвергну и ее. А этого я больше не сделаю. Никогда.

Саймон перевел глаза с Дункана на Эрика, потом на Кассандру. Много миль они проехали в полном молчании.

Вдруг Кассандра резко натянула поводья.

— Впереди я вижу что-то странное, — проговорила она. Эрик внимательно осмотрел местность, лежавшую перед ними, и медленно кивнул.

— Да.

Не останавливаясь, Дункан послал свою лошадь вперед. Его глаза были прикованы к гряде, которая с этого места представлялась каменистой и непроходимой, но оказалась гораздо легче, когда путь выбирала сама Эмбер.

Чуть ниже гребня гряды боевой жеребец Дункана заартачился. Как ни понукал его Дункан, как ни старался заставить его продолжать путь, тот так и не пошел вперед.

Не говоря ни слова, Дункан спешился, прыгнул в пустующее седло Белоногой и снова пустился вперед. Белоногая засеменила и прижала уши, но пошла. Через несколько мгновений она перевалила через гребень гряды и скрылась из глаз.

Величественный орлиный зов пробил туман, словно луч света. Дункан ответил на него, как и раньше, охотничьим зовом, которому научился много лет назад.

Орлиный крик не повторился.

— Я знал, что Дункан пройдет! — ликующе воскликнул Эрик. — Наделен он Знанием или не наделен, я знал, что так и будет! Рябина не послала бы Эмбер недостойного ее возлюбленного.

— Он твердолобый, упрямый, гордый, — проворчала Кассандра.

— Он храбрый, сильный, честный, — сухо поправил ее Эрик, припомнив то, что однажды сказала ему Эмбер. — Достойный человек.

Кассандра перекрестилась, выдохнула безмолвную молитву и послала свою лошадь вперед.

Белый жеребец отказался идти дальше.

Как и лошадь Эрика.

Как и лошадь Саймона.

Из всех троих удивлен был один только Саймон. Он еще больше удивился, когда, даже спешившись, он не увидел тропы, по которой проехал Дункан. Туман клубился, всплывал, дразнил, запутывал, прятал… и Саймон вновь оказался там, откуда начал.

Не лучше получилось и у Эрика с Кассандрой. Долина Духов осталась для них такой, какой была всегда.

Закрытой.

Дункан не заметил, что никто не последовал за ним вниз по склону гряды в Долину Духов. Заметил только, что путь становился все яснее с каждым шагом вперед.

Без единой мысли о возможной опасности Дункан заставлял Белоногую все убыстрять и убыстрять бег. Вскоре лошадь неслась по долине галопом, перепрыгивая через ручейки и упавшие ветви, поглощая пространство так, словно был а рождена для этой скачки в первозданной тишине долины.

Постепенно, почти неощутимо, мерный стук копыт потонул в несметном множестве гусиных криков. Крики поднимались и падали, взмывали и кружили, подгоняемые не знающим покоя ветром. Ответные крики стежками ложились поверх других окликов, других ответов. Бесчисленные дикие голоса, ткущие гобелен звуков над болотом и морем.

Впереди из тумана выступили очертания стоячего камня. Дункан знал, как будет выглядеть этот камень с расстояния в ладонь, помнил ощущение от толстого ковра растительности у его подножия, знал, что там, в этом единственном на земле месте, будет ждать его Эмбер, помня, как помнил он, каково это — вместе гореть не сгорая в золотом пламени, не знающим боли, а только страсть.

Дункан высвободил ноги из стремян, спешился с привычной легкостью рыцаря и, оказавшись на земле, побежал. Но в руке он держал не меч и не боевой молот, а янтарный подвесок, столь же священный и достойный почитания, как сама земля.

И он горел, как может гореть лишь надежда.

— Эмбер! — крикнул Дункан.

На его зов откликнулись лишь тысячи гусей, взлетавших сквозь туман с неистовым хлопаньем черных крыльев.

— Эмбер, не прячься! Это я, Дункан!

С бурно колотящимся сердцем Дункан остановился у подножия древнего камня, прислушиваясь.

Но ответа не было, хотя он звал, пока не охрип.

Потрясенный Дункан стоял неподвижно, держа в руке подвесок, открывший ему так много. Много, но не достаточно. Он был так уверен, что Эмбер здесь, что она ждет его.

Он был так уверен.

И так ошибся.

Вдруг уголком глаза он увидел ее стоящей перед древним камнем. Ее образ колебался, словно видимый сквозь воду.

— Эмбер, — закричал Дункан, протягивая руки, чтобы обнять ее.

Но его пальцы коснулись лишь влажной от тумана поверхности камня.

Прерывистый крик, вырвавшийся из горла Дункана, поднял с болота новые тучи гусей. Бились черные крылья, отзывались тысячи голосов, говорившие Дункану, что слишком поздно он понял правду Эмбер.

Она стала недосягаемой для него.

Дункан взял янтарь в сложенные ладони, пытаясь снова увидеть ее. Но ничего не увидел — слезы застилали ему глаза.

Он закрыл лицо руками, в отчаянии от того, что слишком поздно понял правду о себе самом. Он хотел того, что сам же отверг и прогнал от себя, и он хотел этого больше самой жизни.

— Эмбер! Вернись ко мне!

На этот раз хриплый крик Дункана не поднял на крыло гусей. Не послышалось хлопанья крыльев. Ветер не зашуршал высохшей болотной травой. Не было слышно ни единого звука вообще.

Сверхъестественная тишина Шепчущего Болота подействовала на Дункана так, как не подействовал бы никакой крик. Он вскочил с колен, дико озираясь.

Расстилавшееся перед ним болото неузнаваемо изменилось.

Там, где прежде кишели мириады птиц, теперь было пусто. Там, где прежде гулял ветер, теперь воздух был недвижен. Там, где прежде был туманный серебристый свет, теперь лился чистый золотой.

И царила тишина, полная, ничем не нарушаемая.

Как будто это болото оказалось вырванным из времени и жизни, застряло, подобно пузырьку воздуха в священном янтаре, ни к чему не прикасаясь в этом мире и недоступное его прикосновениям.

Дункан закрыл глаза и подумал, что так, наверное, все и бывает, когда за человеком приходит смерть.

— Темный воин…

Этот тихий шепот словно выдернул почву из-под ног Дункана. Он круто повернулся.

Там стояла она, совсем близко, в своих одеждах золотого цвета, и смотрела на него глазами, которые казались очень темными на совершенно бескровном лице. Она была похожа на бесплотную тень, более хрупкую, чем язычок пламени.

— Эмбер, — вымолвил Дункан, протягивая к ней руки. Но прежде чем он успел коснуться ее, она отпрянула назад.

— Больше не надо, — прошептала она. — Прошу тебя, не надо. Я больше не выдержу.

— Я не причиню тебе боли.

— Причинишь, хотя и невольно.

— Эмбер.

Она отступила назад, как только Дункан шагнул к ней.

— Тебе надо уйти отсюда, — тревожно сказала Эмбер. — Это место слишком опасно для тебя. Эрик и Кассандра не должны были приводить тебя сюда.

— Они и не приводили.

— Но иначе ты бы не прошел. Другого пути нет. Дункан разжал кулак. На ладони лежал янтарный подвесок Эмбер.

— Ты сама привела меня сюда, — просто сказал Дункан.

— Этого не может быть. Мы не соединены так глубоко и окончательно!

— Нет, соединены. Я здесь. Если ты не пойдешь со мной, тогда я останусь с тобой здесь, в этой янтарной тишине.

Эмбер закрыла глаза, борясь с горем и надеждой, которые губили ее в равной мере.

— Прости, темный воин. Я хотела, чтобы ты был свободен.

— Без тебя нет никакой свободы, кроме смерти.

Она почувствовала его движение и хотела снова отступить назад, но уперлась спиной в древний камень. Собрав остаток сил, она приготовилась подавить крик боли, которая придет с прикосновением.

Но ощутила лишь, как ей в руку тихонько вкладывают подвесок. Едва почувствовав его вес, она сразу открыла глаза. И увидела не только свой возвращенный подвесок.

Там лежал и подвесок Дункана.

— Возьми их назад! — воскликнула она. — Ты умрешь здесь!

— Дыхание моего дыхания, — прошептал Дункан. — Сердце сердца моего Душа души моей. Прикоснись ко мне.

Эмбер медленно подняла руку. Когда ее пальцы мимолетно коснулись ладони Дункана, она вскрикнула.

Но не от боли, а от наслаждения.

Наслаждения более острого, чем все то, что ей довелось испытать раньше.

Плача и смеясь, она обняла своего темного воина и прижалась к нему, купаясь в лучах сияющей истины, открывшейся ей через его прикосновение.

Вокруг них воздух замерцал и переменился, наполнился льющимися отовсюду звуками, словно лопнул какой-то пузырь, жизнь возвращалась бурным приливом, снова кричали гуси, и ветер шевелил высокие травы, пока болото не наполнилось до краев шепотом и вздохами, в которых бесконечно повторялись одни и те же слова, и слова эти сплетались в заклинание, безграничное во времени и пространстве…

Я люблю тебя.

Далеко от них, внутри священного каменного кольца, впервые за последнюю тысячу лет зацвела рябина.

Примечания