— Я… я… — заикаясь, пролепетал разбойник.

— Янтарь. Выкладывай его.

— Какой янтарь? Я не такой богач, чтобы… аи! Вранье прекратилось, потому что острие кинжала чувствительно кольнуло шею. Руки разбойника судорожно зашарили под плащом. Появился на свет еще один мешочек. Руки дернули за шнурок. На стол выпал сломанный браслет и засиял оттенками золота.

Янтарь, чистый и прозрачный, драгоценный — обладать им мог лишь какой-нибудь богатый лорд.

В наступившей тишине стал слышен звук шагов Альфреда, спешившего к ним через большой зал. Он приостановился, увидев, что острие кинжала приставлено к горлу разбойника. В следующее мгновение в руке Альфреда сверкнул большой боевой кинжал.

— Ты принес серебро? — спросил Эрик. Ласковый тон Эрика заставил Альфреда пожелать очутиться где-нибудь в другом месте. И как можно скорее.

— Да. Тридцать монет.

— Прекрасно. Отдай их этому «пилигриму». Альфред высыпал монеты в трясущуюся руку разбойника.

— У тебя есть имя? — продолжал Эрик. — Б-Боб.

— Случайно не Боб Бьющий-в-Спину? Разбойник побледнел. Лицо его покрылось бисеринками пота.

— Повсюду в Спорных Землях известно, — тихим голосом сказал Эрик, — что девушка, с чьей руки этот браслет, находится под моим покровительством.

— Она жива-здорова, лорд, клянусь тебе в этом душой матери!

— Известна и та кара, которая постигнет любого, кто осмелится поднять руку на Эмбер Неприкосновенную.

Разбойник хотел что-то сказать, но Эрик неумолимо продолжал все тем же тихим голосом:

— Альфред, отведи Боба к священнику. Пусть тот его исповедует. Потом вздерни его.

Разбойник повернулся и хотел броситься бежать. С быстротой наносящей удар змеи Эрик подставил ему подножку, и разбойник растянулся у ног Альфреда.

— Не заставляй меня жалеть об оказанной тебе милости, — сказал Эрик.

— Милости? — переспросил ошеломленный разбойник.

— Да, тварь. Милости. По закону я мог бы отрубить тебе руки, открутить яйца и содрать со спины кожу, а потом вытащить твои кишки через пупок и четвертовать тебя, оставив твою непрошенную душу дьяволу, чтобы тот терзал ее до Второго пришествия. Разбойник тихо завыл.

— Но я милостив, — продолжал Эрик. — Я велю тебя исповедать и повесить на крепкой веревке, то есть с тобой поступят более благопристойно, чем ты поступил с той, чьи волосы остались на зубьях этого серебряного гребня и чья кровь оставила след на твоем кинжале.

Разбойник затрясся от ужаса.

— Ты колдун! Только колдун может прознать про такое!

— Отдай священнику серебро и все остальные пожитки этой твари для раздачи бедным, — сказал Эрик Альфреду.

— Слушаюсь, лорд.

Альфред нагнулся, схватил разбойника и поволок его прочь. Когда они были уже почти у самой двери большого зала, Эрик окликнул своего рыцаря:

— Альфред!

Тот остановился и оглянулся через плечо.

— Да, лорд?

— Когда все будет сделано, сожги веревку.

Эмбер спешилась прежде, чем Дункан успел обойти свою лошадь, чтобы помочь ей. В первый момент ее колени подогнулись, но потом сразу же выправились и стали послушны.

Губы Дункана крепко сжались под усами, когда он увидел, что Эмбер уже не выказывает желания прикасаться к нему. Но он не винил ее. Ведь то, что должно было стать восхитительным посвящением в тайны близости между мужчиной и женщиной, было сделано с грацией быка, покрывающего корову.

— Спасибо, Эгберт, — сказала Эмбер, когда оруженосец подошел взять поводья. — Эрик уже вернулся из Морского Дома?

— Да. Он ожидает тебя в своем покое. Поспеши. Он в ужасном гневе.

Дункан повернулся и вопросительно посмотрел на оруженосца.

— Откуда ты знаешь? — спросил он.

— Меньше часа назад он велел повесить человека. Эмбер повернулась к нему так быстро, что капюшон упал у нее с головы, открыв растрепанные волосы.

— За что? — резко спросила она.

— У парня в мешочке оказался янтарный браслет. Говорят, твой.

Быстрый взгляд, брошенный на левое запястье, подтвердил опасения Эмбер. Вместо трех ниток янтаря на руке осталось всего две. В пылу схватки — и того, что за этим последовало, — она не заметила потери.

— Понимаю, — произнесла Эмбер тихим голосом.

Она подобрала юбки и быстро пошла через небольшой внутренний дворик замка к крыльцу. Дверь была открыта, как будто кто-то внутри замка с нетерпением ждал ее.

Дункан догнал Эмбер перед входом в большой зал. В личный покой лорда они вошли вместе.

Представшая их глазам картина не дышала миром и спокойствием. Хотя лишь одному волкодаву и соколу разрешалось делить с хозяином тепло этой комнаты, их беспокойное поведение говорило о том, что Эрик в дурном расположении духа.

— Что это говорят о каком-то повешенном разбойнике? — спросила Эмбер, прежде чем успел заговорить Дункан.

Не торопясь, Эрик отложил в сторону рукопись, которую читал. Посмотрел сначала на Эмбер, потом на Дункана.

— Повешение, — отчеканил он, — эта кара, постигающая любого, кто осмеливается прикоснуться к запретному.

Эмбер втянула ртом воздух с тихим свистящим звуком. Дункан ведь сделал гораздо больше, чем просто прикоснулся к ней.

И Эрику каким-то образом это стало известно.

Эрик сунул руку под рукопись, вытащил янтарный браслет и протянул это блестящее украшение ей.

— Кажется, твой? — спросил он. Эмбер кивнула.

Загадочные рыжевато-желтые глаза обратились на Дункана.

— Я слышал, ты хорошо сражался, — сказал Эрик. — Благодарю тебя.

— Это были всего лишь бродяги, — ответил Дункан.

— Но они были вдесятером против тебя одного, — продолжал Эрик. — Вооруженные деревянными палками, кинжалами и волчьей хитростью. Они убили, по крайней мере, одну женщину благородного происхождения, после того как надругались над ней, и одолели трех путешествовавших в одиночку рыцарей. Еще раз я благодарю тебя.

— Можно поговорить с тобой наедине, лорд? — спросил Дункан.

— Тот, кто последний раз просил меня об этом, плохо кончил, — слегка улыбаясь, ответил Эрик. — Но о тебе я гораздо более высокого мнения. Воины, равные тебе в боевом искусстве, встречаются очень редко.

Дункан повернулся и посмотрел на Эмбер, явно ожидая, чтобы она ушла. Она ответила на его взгляд и не сделала ни одного шага к двери.

— Эмбер? — спокойно спросил Эрик. — Не оставишь ли ты нас одних?

— Нет, не оставлю. То, что будет здесь сказано, касается меня не меньше, чем кого бы то ни было.

Эрик поднял брови и взглянул на Дункана, который этого не заметил. Он смотрел на Эмбер печальными карими глазами.

— Я хотел бы избавить тебя от пересказывания того, что случилось, — тихо сказал Дункан.

— Почему же? Ведь это сделали двое, а не один.

— Нет, — с горечью возразил он. — Это сделал один другому.

Прежде чем Эмбер успела открыть рот, чтобы продолжить спор, Дункан повернулся лицом к Эрику.

— Я прошу руки твоей подопечной, — решительно произнес он.

Сокол издал какой-то странный, вибрирующий крик.

Услышать эту радостную трель из загнутого клюва хищной птицы было полной неожиданностью.

— Согласен, — без промедления ответил Эрик.

— А меня спрашивать не надо? — вмешалась Эмбер. Твердую линию губ Эрика смягчила довольная улыбка.

— Ты уже дала согласие.

— Когда же? — В вопросе Эмбер звучал вызов.

— Когда легла с Дунканом, — ответил Эрик. Она побледнела, потом вспыхнула румянцем. Дункан шагнул вперед и встал между Эмбер и Эриком.

— Ее вины в этом нет, — сказал он.

Улыбка исчезла с лица Эрика, будто ее вовсе не было.

— Эмбер, — раздельно произнес он. — Взял ли тебя Дункан силой?

— Нет!

— Она была невинна, — сказал Дункан, — а я нет. Вся вина за случившееся лежит на мне.

Эрик усмехнулся в бороду и с преувеличенной заботой стал вкладывать на место выпавший из рукописи лист.

— Я не желаю слышать никаких разговоров о вине, — заявил он после короткой паузы, снова подняв голову. — И не буду никого упрекать.

— Ты великодушен, — промолвил Дункан.

— Ты хочешь получить Эмбер. Эмбер хочет получить тебя. — Эрик пожал плечами. — Нет причин возражать против этого союза, напротив, есть много соображений в его пользу. Вас обвенчают тотчас же.

В голове Дункана двигались и извивались тени, звучали голоса, которые, казалось, он вот-вот вспомнит; они говорили ему, что он не должен, ему нельзя, он нарушит клятву, если женится на Эмбер.

И если не женится, то тоже нарушит клятву. Он дал слово Эрику.

Если я лишу Эмбер девственности, то женюсь на ней.

Дункан закрыл глаза, пытаясь одолеть ту часть самого себя, которая твердила, что есть важная причина не жениться.

У него в сознании возникло имя; оно блестело, словно лунная дорожка на воде, сверкало во тьме его памяти, сияло среди темных теней, которые текли и двигались, то скрывая, то открывая его…

Ариана.

Только это. Больше ничего. Имя из его проклятого, не вспоминающегося прошлого.

Имя, неотложная необходимость, причина, чтобы не жениться.

Но эта причина, эта необходимость и это имя существовали во времени до того, как он лишил Эмбер невинности и дал ей в обмен лишь боль.

Вокруг его запястья сомкнулись холодные пальцы — они были холоднее, чем того требовал прохладный осенний день. Рука Эмбер. Дункан заглянул в ее затененные глаза, и у него самого холодок пополз по спине.

Она боялась.

Боялась его!

— Эмбер, — сказал Дункан тихим, прерывающимся голосом, — будешь ты моей женой или нет, я не трону тебя, пока ты сама меня не попросишь. Клянусь тебе в этом!

Ее глаза наполнились слезами и от этого стали еще печальнее и прекраснее. Когда она медленно покачала головой, слезы беззвучно проложили блестящие дорожки по ее холодным щекам.

Эмбер хотела сказать Дункану, что ей приятны его прикосновения, но не могла. Она боялась, что если откроет рот, то вместо слов у нее из горла вырвется лишь пронзительный, горестный плач.

В тенях, наполняющих сознание Дункана, она слышала произнесенное шепотом женское имя, словно эхо, вернувшееся из не вспомненного прошлого, чтобы терзать ей сердце.

Ариана.

— Эмбер? — окликнул ее Эрик.

Он смотрел на нее, и напряжение у него во взгляде было столь же явным, как и горящий в очаге огонь.

Эмбер закрыла глаза и отпустила руку Дункана. При этом кончики ее пальцев скользнули по жилам, где совсем близко под кожей бурлила его жизненная сила.

Эрик ощущал печаль Эмбер так же ясно, как и ее любовь к темному воину, не сводившему с нее тоскующих глаз.

— Дункан, — сказал Эрик, — оставь нас одних.

— Нет, — грубо отрезал Дункан. — Я не дам тебе стыдить Эмбер за то, в чем нет ее вины.

Эрик посмотрел прямо в глаза Дункану и понял, что тот идет по тонкому лезвию владения собой.. Эрик не знал, какие воспоминания возвращались к Дункану, с какой быстротой и сколько у него, Эрика, есть еще времени, прежде чем Дункан окончательно проснется и поймет, что он — Шотландский Молот.

Враг Эрика.

Возлюбленный Эмбер.

Обрученный с норманнской наследницей, которую никогда не видел.

Вассал Доминика ле Сабра.

От дикого нетерпения губы Эрика плотно сжались, образовав прямую линию. Как мало осталось времени, как много возможностей для неудачного исхода и как много поставлено на карту!

Они должны обвенчаться.

Тотчас же!

— Я совсем не хочу унижать Эмбер — это было бы все равно, что унижать собственную сестру, — осторожно произнес Эрик. — Она мне очень дорога. И я очень хорошо ее знаю.

Он повернулся к Эмбер.

— Ты желаешь, чтобы Дункан остался, пока мы будем говорить… о брачной церемонии?

Улыбка Эмбер была еще печальнее, чем ее слезы. Она медленно покачала головой.

Не говоря ни слова, Дункан резко повернулся на каблуках и удалился из покоев лорда.

Эрик подождал, пока не замерло последнее эхо Дункановых шагов и не стало снова слышно потрескивание огня. Но и тогда Эмбер не нарушила молчания.

Она просто стояла не шелохнувшись, и медленно струящиеся слезы серебрили ее бледное лицо.

Какое-то тревожное чувство пронзило Эрика. Он видел Эмбер при разных обстоятельствах, в разных настроениях, но никогда еще не ощущал в ней такой неослабной печали.

Словно в ней умерло что-то, чем она дорожила.

— Если бы это не причиняло тебе боли, — сказал Эрик, — я бы взял тебя на колени и укачивал, как дитя.

Смех Эмбер почти ничем не отличался от рыданий.

— Есть только один человек, который может это делать, не причиняя мне боли, — прошептала она.

— Дункан.

Выражение глубокой утраты омрачило лицо Эмбер.

— Да, — еле слышно прошептала она. — Мой темный воин.

— Ты обвенчаешься с ним еще до того, как священник отслужит утреннюю мессу, — сказал Эрик. — О чем же ты печалишься?

— Я не могу выйти замуж за Дункана.

— Кровь Господня! Неужели он оказался такой скотиной?

Эмбер не сразу поняла, о чем говорит Эрик. А когда поняла, на ее бледных щеках выступил слабый румянец.

— Нет, — ответила она.

Ее голос был так тих, что Эрик едва расслышал ее слова.

— Ты уверена? Некоторые мужчины превращаются в скотов, когда ими овладевает похоть, — с грубой прямотой сказал Эрик. — Да, мне очень нужно, чтобы Дункан был на моей стороне, но я не могу обрекать тебя на жизнь, которую ты проведешь, лежа под похотливым жеребцом вдвое тяжелее тебя.

Эмбер закрыла ладонями свои вдруг запылавшие щеки.

— Перестань!

Эрик выругался себе под нос, резко вскочил с места и приблизился к Эмбер настолько, насколько мог это сделать, не касаясь ее.

— Посмотри на меня, Эмбер.

Смешанное чувство сожаления, нежности и заботы смягчило голос Эрика и отразилось на его лице.

— Разве Кассандра никогда не говорила тебе о том, что происходит между мужчинами и женщинами? — спросил Эрик.

Эмбер покачала головой.

— Должно быть, она думала, что ты никогда не сможешь дотронуться до руки мужчины, не говоря уже о том, чтобы на супружеском ложе принимать в себя часть его тела.

Тихо вскрикнув, Эмбер отвернулась от этого высокого мужчины, благородного лорда, которого знала всю свою жизнь.

Но так они еще никогда не разговаривали.

— Не надо, — сказал Эрик. — Нет ничего постыдного в том, как соединяются мужчины и женщины. Это — дар Божий. Ты нашла это… неприятным?

Эмбер покачала головой.

— Тебе было больно? — спросил он. Она опять покачала головой.

— Значит, он не был слишком тороплив? — настойчиво продолжал Эрик — Его нельзя назвать неискусным в этом деле?

— Эрик, — слабо возразила Эмбер. — Нам не следует говорить о таких вещах.

— Почему же? У тебя нет ни матери, ни сестры, а Кассандра сама никогда не имела дела с мужчиной. Или ты предпочтешь говорить об этих вещах со священником, никогда не имевшим дела с женщиной?

— Я предпочту совсем не говорить об этом, — пробормотала Эмбер.

Уловив в ее голосе признаки возвращающейся жизни, Эрик почувствовал бурное облегчение. Он не знал, что могло бы случиться с Эмбер, если бы она решила, что Дункан для нее потерян навсегда.

И не хочет знать.

— Ты должна говорить об этом, — сказал он. — Хотя бы один раз, сейчас.

Искоса взглянув на Эрика, Эмбер поняла, что не отделается от него. И нехотя кивнула.

— Если Дункан не владеет искусством любви, — сухо произнес Эрик, — то это дело поправимое. Если же он — скотина, то этому помочь ничем нельзя.

— Он ни то, ни другое, — сказала Эмбер.

У Эрика вырвался долгий вздох облегчения. Потом он улыбнулся.

— Я начинаю понимать.

— Рада это слышать хотя бы об одном из нас двоих. Эрик спрятал улыбку.

— Говорят, что для девушки первый раз редко становится самым… ну, памятным, — проговорил он.

— Нет, — ответила Эмбер чуть охрипшим голосом. — Я свой первый раз буду помнить до самой смерти. Чувствовать, как волны экстаза пронизывают моего темного воина и переливаются в меня, — это было… удивительно.

Что-то похожее на румянец, не имеющий ничего общего с огнем в очаге, окрасило скулы Эрика. Потом он откинул голову назад и засмеялся.

— Да, ты в долгу не останешься! — воскликнул он. Сначала Эмбер не поняла, что он имел в виду. А когда поняла, тоже засмеялась, несмотря на то что щеки ее пылали.

— Я не хотела смущать тебя.

— Ничего, я как-нибудь выживу, — сухо сказал он. — А теперь приведи в порядок волосы и одежду до того, как я позову сюда священника. Вас обвенчают во время полуночной мессы.

Улыбка Эмбер угасла.

— Это невозможно.

— Почему?

— Дункан вспомнил имя женщины.

— Ариана? — небрежно спросил Эрик.

Это так ошеломило Эмбер, что на несколько мгновений она лишилась речи.

— Значит, ты знал? — шепотом спросила она. Эрик кивнул.

— Каким образом?

— Потому что твой темный воин — это Дункан Максуэллский, Шотландский Молот.

Эмбер покачнулась, словно от удара.

— Ты знал? — повторила она шепотом.

— Я догадывался. Потом надеялся. Потом знал.

— Тогда ты знаешь, почему я не могу выйти замуж за Дункана.

— Ничего подобного я не знаю.

— Дункан женат на этой Ариане, вопреки тому, что уверен в обратном.

— Это не так. Он помолвлен с какой-то богатой норманнской наследницей, лица которой ни разу не видел и чье имя слышал лишь однажды, когда Доминик ле Сабр сообщил ему об этой помолвке.

— Дункан — вассал Доминика ле Сабра. — Голос Эмбер дрожал. Она закрыла глаза. — Если он женится на мне, то нарушит присягу на верность, которую дал.

— Раны Господни! — рявкнул Эрик, и голос его хлестнул Эмбер подобно бичу. — Неужто ты совсем ослепла? Вытри глаза и смотри на меня!

Больше всего Эмбер потрясла холодная власть, звучавшая у Эрика в голосе.

— Бог послал тебе единственного мужчину, к которому ты можешь прикасаться, не испытывая боли, — сказал Эрик. — А мне Бог послал единственного человека, который нужен мне, чтобы удерживать осажденные владения Роберта.

— Но…

— И Бог послал нам средство превратить врага в союзника, — неумолимо продолжал Эрик. — Обвенчавшись с тобой, Дункан будет моим вассалом, а не Доминика ле Сабра!

Наступившее молчание затянулось, пока не завибрировало, словно слишком туго натянутая тетива.

— Так нельзя, — заговорила Эмбер. — Дункан пришел на Спорные Земли как рыцарь, имеющий свое состояние. Ему обещали поместье и благородную жену, которая родит ему наследников.

— Это не так, — резко возразил Эрик. — Дункан оказался в замке Каменного Кольца скорее мертвым, чем живым, с памятью, как у грудного младенца, и ты спасла ему жизнь. Он только что заново родился, и он принадлежит мне.

— Память возвращается к нему, — печально сказала Эмбер. — Кусочек за кусочком воспоминания встают на — свои места, а тени бледнеют, отступают.

— Вот именно. — Усмешка Эрика была суровой. — Поэтому вас обвенчают до полуночи.

— Нет. Пророчество…

— К черту пророчество, — грубо бросил Эрик. — Ты постелила себе постель и теперь ляжешь в нее как жена Дункана.

— Кассандра…

— Смирится с тем, чего изменить ей не дано, — безжалостно продолжал Эрик, снова обрывая возражения Эмбер.

— Два условия пророчества уже выполнены. Неужели это для тебя ничего не значит?

— Это значит, что тебе придется получше оберегать свою душу.

После недолгого напряженного молчания Эмбер покачала головой.

— Я не могу, — сказала она. — Не могу так предать моего темного воина.

Лицо Эрика разительно переменилось, потеряв всю мягкость. Блеск его топазовых глаз стал холоднее зимнего заката.

— В полночь ты обвенчаешься с Шотландским Молотом…

— Нет!

— …или еще до того, как пробьет двенадцать, увидишь, как Дункана повесят.