– Но ведь…

– И не зли меня, девочка. А с Красавчиком вовсе никаких хлопот не было. У него череп как гранит, да и тело под стать. Скажи, разве не так, норовистый бандит?

Красавчик посмотрел на Чероки, замахал хвостом и снова повернулся к Шеннон. Пулевые ранения на его теле затянулись и были почти незаметны. Первоначально они казались страшными из-за сильного кровотечения.

А что касается черепа, то тут Чероки была совершенно права. Он был у Красавчика словно из камня. Осталась лишь еле различимая бороздка от пули, которая убила бы менее выносливого и не столь твердолобого животного, которому к тому же повезло, ибо он попал в руки к женщине, хорошо знакомой с травами и снадобьями.

– Спасибо тебе, что выходила Красавчика, – сказала Шеннон, гладя псу морду. – Он да еще ты – это вся моя семья.

Скользнув проницательными карими глазами по лицу Шеннон, Чероки прочитала то, о чем девушка умолчала: несбывшуюся мечту о любви и семейном счастье.

– Ну, я думаю, скоро ты перестанешь жаловаться на одиночество.

Говоря это, Чероки достала пузырек из кармана своей куртки. К горлышку ремешком из сыромятной кожи был прикреплен мешочек.

– Что это? – заинтересовалась Шеннон.

– Можжевеловое масло с мятой. А в мешочке – сухая губка.

– Пахнет прямо-таки замечательно! А зачем ты мне это даешь?

– А затем, что Бич – безмозглый осел, вот зачем! Или он уже стал твоим мужчиной, а потом бросил тебя?

Лицо Шеннон вначале порозовело, затем побледнело.

– Бич всегда был сам по себе, – процедила сквозь зубы Шеннон. – Да, сейчас он ушел.

– Ты не понесла? – без обиняков спросила Чероки.

– Нет, – сдерживая дыхание, коротко ответила Шеннон.

– Ты уверена?

– Да.

Старая женщина вздохнула и переступила с ноги на ногу, давая отдых больной щиколотке.

– Ну что ж, тогда тебе пока не нужен этот пузырек, – заявила Чероки. – Храни его до тех пор, пока тебе не понадобится избавиться от ребеночка, у которого не будет папы.

– Так ты такое снадобье давала Клементине и…

– Нет, – не дослушала Чероки. – Такое масло нужно применять понемногу и умело. А эти девицы постоянно вдрызг пьяные: какое уж тут умение… Шеннон подумала о Калпепперах и подобных им мужчинах и невольно содрогнулась.

– Не представляю, как это можно вынести, – пробормотала она.

– Большинство это и не выносят… Во всяком случае, долго.

Яростно завыл ветер, накликая грозу.

– Мне надо идти, – сказала Шеннон.

Она повернулась – и увидела появившегося из мглы рослого всадника.

– Бич! – вырвался у нее тихий вскрик.

Чероки также обернулась, увидела приближающегося мужчину – и громко, торжествующе засмеялась. Затем, спохватившись, стала поспешно совать патроны в один, а бутылочку с маслом – в другой карман куртки Шеннон.

Но та едва ли заметила это. Внезапно вспыхнувшая радость сменилась тревогой и смятением. Если на лице Бича невозможно было прочесть ни малейших следов радости от встречи, то вот злости и раздражения было сколько угодно.

– Что ты здесь делаешь? – спросила Шеннон.

– А ты как думаешь, какого черта я здесь оказался? – рявкнул Бич, останавливая Шугарфута буквально в шаге от Шеннон. – Гоняюсь за безмозглой девчонкой, которая уезжает из прекрасного дома и возвращается в жалкую развалюху, где она зимой умрет от голода, если, конечно, раньше не замерзнет.

– Ты еще не сказал, что ее может слопать гризли, – встряла в разговор Чероки. – Правда, если она раньше замерзнет, то о гризли чего уж там вспоминать.

– Это не правда! – возразила Бичу Шеннон. – Я живу здесь одна уже…

– Привет, Бич! – перекрывая слова Шеннон, бодрым голосом произнесла Чероки. – У тебя славная лошадь! Очень резвый скакун!

Но Бич продолжал смотреть на Шеннон. Правда, одновременно он почесывал за ухом пса, который радостно положил лапы ему на бедро и норовил дотянуться до лица.

– Я оставил Шугарфута возле хибары, которую Шеннон называет домом, – объяснил Бич. – А это лошадь Вулфа Лоунтри.

– Я так и думала. Слезай и отдохни немного.

– Спасибо, некогда, – ответил Бич, все так же не отрывая взгляда от Шеннон. – Скоро повалит снег, и надо успеть добраться до драной лачуги Молчаливого Джона.

– Она не драная! – возмутилась Шеннон.

– Это потому, что я на днях законопатил щели.

Чероки хмыкнула.

– Ладно, детишки, я вас оставляю. Мне ни к чему студить старые кости.

Чероки скрылась в хижине, и захлопнула за собой дверь.

– Красавчик может своим ходом добраться до хижины? – спросил Бич.

– У тебя ведь есть ответы на все. Как ты думаешь? – съехидничала Шеннон.

– Я думаю, что ты безмозглая дурочка.

– Чудеса да и только! Чероки теми же словами тебя обозвала! И я к ней от души присоединяюсь! Ты зря проделал такой долгий путь, Бич Моран. – Подняв голову, Шеннон выдержала его взгляд. – Я не вернусь на ранчо Блэков!

Бич вполголоса произнес какое-то иностранное слово. Только сейчас, увидев гнев в глазах Шеннон, он почувствовал, как ему хотелось бы прочесть в ее глазах радость по поводу его возвращения.

«Чероки права. Я безмозглый дурак».

– Садись на мула, – коротко бросил он.

Шеннон повернулась и направилась к мулу, которого

Называла Галли. Она легко взобралась на него, не осознавая, насколько грациозно это проделала.

Зато Бич все заметил. Если к тому же учесть, что и походка Шеннон сводила Бича с ума, то можно представить, какой ураган чувств пронесся в его душе.

– Если Красавчик начнет хромать – крикни, – отводя от Шеннон взгляд, сказал Бич. – Он может ехать на моем седле.

Шеннон пристроилась за лошадью Бича. Этот поджарый, длинноногий гнедой мерин, судя по всем признакам, проделал нелегкий путь.

Впрочем, наездник выглядел не менее измученным.

Когда они добрались до хижины, Шеннон показалось, что она окоченела от студеного ветра. Соскочив с мула, она споткнулась и едва не упала.

Бич подхватил ее. Хотя он был в перчатках, а на Шеннон была плотная одежда, он мог поклясться, что тело ее излучало жар, который передался и ему. Опущенные веки подрагивали, затем глаза открылись, и в них Бич прочитал желание, не уступающее по силе его собственному. Она готова, он должен лишь взять ее.

Бич поставил Шеннон на ноги и отодвинулся, хотя она потянулась было к нему.

– Нет, – сдержанно сказал он. – Не трогай меня.

Она ошеломленно застыла на месте, протянув к Бичу

Руки, словно моля о любви. У него не было сил смотреть на это, как, впрочем, не было сил и оторвать от нее взгляд.

– Бич! – прошептала Шеннон.

– Я говорю – не трогай меня! – злясь на себя, сказал Бич. – Я приехал сюда, чтобы рыть золото, а не лишать тебя девственности. Когда мы с Рено накопаем достаточно золота, чтобы обеспечить тебя на зиму, я уйду… Ты слышишь меня, Шеннон? Я уйду! Ты не сможешь удержать меня своим телом! Даже не пытайся!

От боли и унижения щеки у Шеннон вначале побледнели, затем стали пунцовыми.

– Да, – дрожащими губами прошептала Шеннон. – Я слышу тебя, Бич… Тебе не придется больше повторять это… Никогда… Я слышу, как ты навсегда отталкиваешь меня.

Бич зажмурился, чтобы не видеть боли и унижения в глазах и лице девушки. Он не хотел ее обидеть. Он просто почувствовал, что дверца клетки вот-вот закроется, и рванулся из нее, не задумываясь о том, какова цена этой свободы.

«Шеннон, – прошептал он. – Шеннон!»

Ответа не последовало.

Бич открыл глаза. Он стоял один на холодном ветру.

Он сказал себе, что для них обоих это самый лучший выход; лучше пережить боль сейчас, чем потом всю жизнь корить себя за ошибочный выбор, ибо кровь у него сейчас кипит, а у Шеннон также не хватит здравого смысла сказать ему «нет».

Лучше пусть будет так.

Так должно быть.

Шеннон проснулась от звуков флейты. Она никогда раньше не слыхала этой мелодии, но сразу же поняла, что это жалоба. Флейта рассказывала о неизбывной безутешной печали и душевной боли музыканта.

Комок подкатил к горлу Шеннон, глаза наполнились слезами. Казалось, флейта оплакивала все недостижимое и безвозвратно ушедшее.

– Проклятие, Бич Моран! – прошептала Шеннон глядя во тьму. – Какое право ты имеешь оплакивать это? Ведь ты, а не я, сделал выбор.

Надрывающие душу звуки на некоторое время затихли, но вскоре флейта возобновила свое печальную песню.

Прошло немало времени, прежде чем Шеннон удалось снова заснуть, но даже во сне она несколько раз принималась плакать.

Когда Шеннон проснулась снова, было еще темно. В полной тишине улавливался лишь еле различимый мягкий шум снегопада. Трясясь от холода, Шеннон подошла к плохо пригнанным ставням и посмотрела в щели.

В небе плыла побледневшая луна, вся земля была покрыта свежевыпавшим снегом. Слой его был слишком тонок, чтобы пережить грядущий день, он, наверное, растает под лучами солнца.

Зато сейчас каждая ветка, каждый лист, каждый предмет, соприкоснувшийся со снегом, неизбежно оставит на нем свой след.

И, конечно, на снегу будут отчетливо видны следы оленя.

Шеннон стала торопливо одеваться, заставляя себя думать только о предстоящей охоте и запрещая вспоминать о вчерашнем. От воспоминаний у нее скорей всего станут дрожать руки и появятся спазмы в желудке. А если она хочет подстрелить оленя, рука у нее должна быть твердой, а нервы спокойными.

"Не думать о Биче. Его не существует, и не имеет значения, находится ли он поблизости или на другом конце света.

Он не хочет меня. Он сказал об этом яснее ясного. Более убедительно все объяснить невозможно даже с помощью его знаменитого кнута".

Куртка показалась Шеннон необычно тяжелой, и, сунув руки в карманы, она извлекла патроны для дробовика и склянку с привязанным к ней мешочком.

Вспомнив о пережитом унижении, Шеннон сунула бутылочку на полку буфета. Патроны же она оставила в кармане, они должны ей пригодиться. Снова и снова уговаривая себя ни о чем не вспоминать и не думать, Шеннон зябко поежилась. Ей казалось, что у нее и тело и душа промерзли насквозь.

Трясясь от нервного озноба, она сняла с петли дробовик, осмотрела и нашла его чистым, сухим и готовым к применению. Она прихватила с собой кусок вяленой оленины, зачерпнула из ведра и выпила чашку холодной воды и вышла из хижины в предрассветную темень.

Некоторое время Шеннон постояла снаружи у двери, ожидая реакции Красавчика. Станет ли он возражать против того, что его оставляют одного? Конечно, ей было гораздо веселее и спокойнее с ним, но он еще не вполне оправился от ран. Он быстро уставал и тянул раненую заднюю лапу. Скорее всего через недельку пес полностью оправится, но ждать столько времени Шеннон не могла. Нельзя было упускать возможность выследить оленя на свежем снегу.

Красавчик подал из хижины голос, тихонько заскулил и царапнул по двери.

– Нет, Красавчик, – вполголоса сказала Шеннон.

Красавчик стал скулить громче, скрести по двери еще энергичнее.

Шеннон хорошо знала своего пса и могла предсказать, что последует за этим. Он начнет выть,Это разбудит Бича, где бы ни находился его лагерь, и он отправится по ее следу.

При мысли о том, что она может снова встретить Бича, по коже у нее пробежал холодок.

Если она повстречает его, он наверняка станет убеждать ее не рхотиться в одиночку. Но она вынуждена, должна охотиться, чтобы не зависеть от Чероки. Если ей не повезет, ее ожидает либо голодная смерть зимой, либо жизнь у чужих людей, где ей придется заботиться об их детях, оставив надежду иметь свой дом и свою семью.

Шеннон не была уверена, который из двух вари-

Антов лучше.

– Спокойно!

Произнесенная вполголоса команда на некоторое время успокоила Красавчика. Однако вскоре он стал снова скулить, при этом скулеж грозил перейти в откровенный вой.

– Проклятие, – пробормотала Шеннон.

Она открыла дверь, обеими руками сжала ему морду.

– Так и быть, ты пойдешь со мной, но веди себя тихо!

Красавчик затрепетал от счастья. При этом он не

Издал ни малейшего звука, ибо хорошо был знаком с охотничьим ритуалом.

Шеннон и громадный пес зашагали вперед. Она понимала, что Бич выследит ее на снегу так же легко, как она надеялась выследить оленя, но у нее в запасе было несколько часов до восхода солнца.

Вообще говоря, Бич должен дожидаться брата, а не искать Шеннон – ведь он дал ясно понять, что больше не нуждается в ее обществе.

Если повезет, Бич может даже не появиться возле хижины. И тогда он не заметит ее отсутствия.

Бича разбудил выстрел из дробовика. Лежа под брезентом, запорошенным слоем пушистого снега, он прислушался. Раздался второй точно такой же выстрел.

"Один человек. Один дробовик.

Нет ответного выстрела.

Вероятно, какой-то охотник решил воспользоваться выпавшим снегом".

Бич лежал, не в силах сбросить остатки сна, чувствуя себя вымотанным и измочаленным, словно он всю ночь провел в аду, а не в удобном спальном мешке, на который тихо ложился мягкий снежок, укрывая его вторым одеялом. Сквозь смеженные ресницы он увидел, что на востоке небо приобрело персиковый оттенок. До настоящего рассвета, когда солнце достигнет верхней кромки высоких пиков и его лучи осветят долину Эго, еще не менее двух часов.

В студеном воздухе прозвучал третий выстрел и почти сразу же – четвертый.

«Не иначе, какой-нибудь золотоискатель. Какой уважающий себя охотник станет тратить четыре заряда, чтобы подстрелить оленя. Похоже, стреляли из обоих стволов».

И вдруг от осенившей его мысли Бич вскочил, разметав во все стороны снег.

«Не может быть!»

Но в глубине души он понимал, что это может быть. Он никогда не встречал более упрямой девчонки.

Бич сунул ноги в ботинки, приладил к плечу кнут, схватил ружье и бросился к скале в противоположной части поляны.

Над хижиной дыма не было.

«Она может еще спать».

Но тут же он увидел следы Шеннон, ведущие к лесу. Бич вполголоса чертыхнулся.

В считанные минуты взнуздав и оседлав Шугарфута, Бич тронулся в путь, не обращая внимания на негодование мерина по поводу того, что чепрак и седло оказались

Слишком холодными. Бич весь был в мыслях о том, что Шеннон бродит одна в этой серой, холодной предрассветной мгле, добывая себе пропитание, словно у нее не было никакого выбора.

«Неужто она принимает меня за такого прохвоста, который не заготовит ей впрок дичи до отъезда? И по этой причине она месит снег в ботинках, которые того и гляди развалятся? А ее ветхая, выношенная одежда!..»

С гор подул пронизывающий ветер, предшествующий восходу солнца. Бич почувствовал озноб, ругнулся и поднял воротник куртки, чтобы защититься от колючего ветра.

«Должно быть, ей очень холодно».

Эта мысль еще больше разозлила Бича.

«Почему она не подождала, когда я подстрелю оленей? Уж не такой я подлец, чтобы не помочь ей! Она имела возможность убедиться в этом».

Она предлагала ему себя. Только ему.

Он напрочь отверг ее.

Вспомнив боль и унижение в глазах Шеннон, Бич внезапно понял, почему она в это морозное утро вышла на охоту. Она не примет пищи из его рук, даже если будет умирать от голода.

В мрачном настроении Бич ехал по следу настолько быстро, насколько позволяли местность и снег. Конечно же, продвигался он гораздо быстрее Шеннон, ибо она шла пешком.

«Могла бы отправиться по крайней мере на одном из этих злосчастных мулов. Ведь они теперь принадлежат ей. Ясно как божий день, что Калпепперам они больше не понадобятся, и Разорбеку было бы легче пережить зиму».

Бич понимал, что не только старому мулу придется переживать суровую зиму. Как заноза сидела в голове мысль о борьбе, которую предстоит вести Шеннон с голодом и холодом, как бы ни пытался он облегчить ей жизнь.

«Она ведь слишком бедна, чтобы быть такой гордой. Ну что стыдного в том, если она согласится жить у Кэла и Вилли? Она будет честно трудиться. И они полюбили ее».

Но Бич не тешил себя иллюзиями о том, что ему удастся уговорить Шеннон и что дозволит уговорить себя работать и жить у Калеба и Виллоу. После того, что он наговорил ей вчера, она не поедет ни к каким его родственникам.

"Но это же для ее собственного блага. Она должна это понимать. Если бы я высказался вчера поделикатнее…

Интересно, сколько существует деликатных способов сказать девушке, чтобы она тебя не трогала, особенно если она тебя волнует до чертовой матери?"

Он представил, что теплые и любящие руки Шеннон ласкают его – и поежился в седле. Мгновенно отреагировала его плоть, и он разозлился на себя, на нее, на все на свете. Никогда раньше он не испытывал подобной зависимости от женщины.

И это ему чертовски не нравилось.

«Поторопись, Рено. Найди золото, которое поможет вызволить Шеннон из этого дикого места. И освободит меня».

Следы, по которым ехал Бич, резко изменили направление. Осмотревшись, он понял причину. С правой стороны виднелась небольшая поляна. За деревьями можно было различить следы оленей. Животные, по всей видимости, чего-то испугались и убежали.

Бич направил Шугарфута к лесной опушке и убедился в правильности своих предположений. Какое-то время тому назад несколько оленей паслись на лугу возле самого леса. Ветер дул, должно быть, в сторону Шеннон, потому что они заметили ее лишь тогда, когда их разделяло не более сотни футов.

В том месте, где стояла Шеннон, снег был вытоптан. Здесь же остались лежать и гильзы от патронов.

Более внимательно осмотрев оленьи следы, Бич наглядно представил себе животных, которые мирно щиплют листья кустарников, а затем вдруг в панике пускаются в бегство. Следов крови он не обнаружил.

«Должно быть, промахнулась», – подумал Бич.

Следы говорили о том, что Шеннон и Красавчик бросились преследовать оленей. Судя по глубоким отпечаткам ботинок, девушка бегом пересекла луг и углубилась в лес, перепрыгивая через мелкие препятствия и карабкаясь по косогору. Рядом со следами Шеннон видны были следы пса. Неровный шаг Красавчика подтверждал то, что он щадил свою раненую лапу.

Внезапно Бич вскинул голову и посмотрел в сторону пика, который неясно вырисовывался во мгле. Что-то заставило его прислушаться.

Ни звука. Тишина.

Им овладело беспокойство. Возникло ощущение, что Шеннон произнесла его имя.

Он снова напряг слух. Однако ничего, кроме вздоха ветра, не услыхал.

Бич заставил себя снова сосредоточить внимание на следах.

"Шеннон не следовало брать с собой Красавчика. О чем только она думала?

Черт побери, если бы она была способна думать, она бы не стала выходить из хижины".

Но теперь уже ничего не поделаешь. Она отправилась в это холодное утро добывать себе пищу, которую он мог бы – и собирался – добыть для нее.

«Этот снежок может выглядеть приятным, но от него, как от дьявола, можно ожидать любого подвоха». Следы привели к ручью, в русле которого громоздилось множество валунов. Снег прикрыл опавшие ветви и пеньки. Идти по ним было скользко, и Шугарфут ступал с большой осторожностью.

Внезапно Бич увидел пятна крови на снегу. Они сопровождали следы одного из оленей.

«Все-таки Шеннон не промахнулась. Во всяком случае, не совсем промахнулась».

Когда Бич обнаружил свидетельство того, что Шеннон поскользнулась и упала, он не на шутку разволновался. Им овладела тревога, которая все время нарастала.

Ему постоянно чудилось, что он слышит голос Шеннон, окликающий его, и Бич подумал, уж не сходит ли он сума.

Ибо ничего, кроме завывания студеного ветра, различить было нельзя.

«Несчастная дурочка! Ведь так можно подвернуть ногу! У раненого оленя хватит сил, чтобы покрыть много миль, все зависит от раны. Если она будет бежать за ним, она пропотеет, а когда остановится – промерзнет».

Бичу не хотелось думать, что может случиться потом. Он знал не один случай, когда человек замерзал потому, что не смог правильно распределить силы.

След несколько раз пересекал ручей. Пятна крови на снегу становились все более обильными. Один из оленей явно отставал, не поспевая за своими сотоварищами.

Овраг стал более глубоким, склоны его более крутыми. Даже здоровым оленям было нелегко их преодолевать. И хотя природа наделила их не двумя, а четырьмя ногами, было видно, что они скользили по снегу не реже Шеннон и Красавчика.

В одном месте, как свидетельствовали следы, Шеннон внезапно остановилась. Здесь можно было увидеть гильзы от патронов.

Бич поднялся в стременах, осмотрелся и сразу же обнаружил останки оленя. Шеннон разделала его с ловкостью, которая доказывала, что это было для нее не внове. То, что не могла унести, она подвесила на ветвях, чтобы мясо не растащили хищники.

«Что ж, Молчаливый Джон хоть чему-то ее научил. Конечно, шкура вряд ли на что сгодится из-за дыр от дроби, а во время еды нужно быть осторожным, чтобы не сломать зуб о дробину, но желудок, вне всякого сомнения, можно этим мясом насытить».

Дальнейшие следы Шеннон вели к ущелью, которое петляло среди горных отрогов. Благодаря недавним изысканиям Бич знал, что оно выведет к поросшему лесом склону в полумиле от хижины. Это был, пожалуй, самый короткий путь к дому Шеннон и самый удобный для пешехода, но не для лошади, потому что там придется несколько раз пересекать ручей.

Бич был на лошади.

На какое-то время у него возникло искушение поехать ущельем – к этому подталкивала тревога, которую он не мог в себе побороть.

«Не будь большим глупцом, чем ты есть, – сказал себе Бич. – Ни к чему заставлять Шугарфута мочить ноги в ледяной воде и подвергать его риску сломать ногу».

И тем не менее сердце подсказывало ему отправиться вслед за Шеннон. А здравый смысл говорил, что с Шеннон все будет в порядке.

Инстинкт шептал, что именно ее голос окликал его в тишине.

Бич развернул мерина и пустил в обход. Как ни беспокойно было на душе, он не торопил Шугарфута, повторяя про себя, что, когда он доберется до хижины, найдет Шеннон дома целой и невредимой. Теплая хижина будет наполнена знакомыми запахами бисквита и мяты.

Правда, все это будет не для Бича…

За этими мыслями он незаметно преодолел две мили.

Он увидел хижину. Но из трубы не шел дым. Не пахло бисквитами, а главное – не было видно следов от ущелья.

Беспокойство, которое владело Бичом, перешло в смятение, затем в ужас. Он развернул Шугарфута и осмотрелся вокруг.

Не было заметно никакого движения. Бич торопливо расстегнул седельную сумку и извлек из нее подзорную трубу. Выдвинув на полную длину, он приставил ее к глазу, но не увидел ничего, кроме снега, ослепительно поблескивающего в просветах между деревьев.

И никаких следов…