Он едва мог поверить собственным ощущениям — настолько яркими они были.
— Господи, — сказал он, задыхаясь от страсти. — Ты себе и представить не можешь, как я тебя хочу.
Шелли в медленной истоме опустилась на пол, не в силах больше стоять на ногах, и облокотилась о кровать. Глубоко вдохнув, она пыталась вновь обрести контроль над своим непослушным теперь телом, поражающим даже ее саму такой отчаянной, пылкой страстностью.
— Могу себе представить заголовки в газетах, — усмехнулась она. — «Голодная смерть мужчины и женщины в постели».
Он запрокинул голову и засмеялся, несмотря на пробудившееся жадное влечение к ней.
Шелли еще раз сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться, но не сумела и рассмеялась вместе с Кейном. Смех, казалось, освобождал их тела от сильного чувственного напряжения, овладевшего ими — словно опутав их горячими шелковыми лентами.
Тела их обоих.
Теперь Шелли была окончательно уверена, что любой момент может возбудить его, и эта уверенность разгорячила ее кровь не хуже глотка хорошего старого вина. Она могла больше не сомневаться в собственной чувственной, сексуальной привлекательности и той власти, которую имела над ним. Но проверять это на практике сейчас не стала, помня, каким усталым выглядел Кейн до того, как пошел в душ. Она поняла, что, будучи вдали от дома, он недосыпал, недоедал и часто не имел возможности даже хорошенько вымыться.
Поэтому когда рука Кейна свесилась с кровати, ища на ощупь ее тело, Шелли быстро взяла с подноса сандвич с ветчиной и вложила ему в ладонь.
— Держи и ешь, — сказала она. — Я пока не хочу попадать в газеты.
— М-мм, — только и мог ответить он.
— Ешь!
— Не хочешь ли ты этим сказать, что тебе скоро снова потребуется вся моя сила? — смеясь спросил он ее.
— Вот именно.
Ладонь, державшая сандвич, исчезла. До Шелли донеслось глухое чавканье. Она обхватила руками колени, стараясь думать о чем-нибудь другом. Однако это было не так-то просто. Перед глазами у нее было его прекрасное обнаженное тело, вытянувшееся на смятых простынях.
Она почувствовала какое-то движение у себя над головой и увидела, как рука Кейна берет с подноса другой сандвич и исчезает с ним вместе над кроватью. Шелли внезапно и сама почувствовала сильный голод. В желудке у нее заурчало.
Рука Кейна с наполовину съеденным сандвичем снова показалась над кроватью, описывая затем плавную кривую у нее прямо под носом.
— Ты что-то сказала? — спросил он ее, громко чавкая.
Она быстро схватила его руку и впилась в аппетитный остаток сандвича, едва не прикусив при этом его пальцы.
— Давай, ласки, поднимайся ко мне сюда, позавтракаем вместе, — позвал он ее.
— Да? И я могу тебе верить? Ты ничего со мной не сделаешь?
— Вообще-то я в этом сомневаюсь. Но если ты хочешь проверить — давай, милости просим.
Встав на колени, Шелли положила подбородок на краешек матраса.
Кейн — все шесть футов три дюйма роста — непринужденно развалился на лимонно-желтых смятых простынях. Облокотившись на локоть, он быстро доедал сандвич, оставляя о нем лишь приятные воспоминания. Волосы на его теле были местами золотистыми, выгоревшими на солнце, а местами, там, где солнце не касалось его кожи, совсем темными.
Но как бы ни был Кейн красив и совершенен, Шелль влекло и манило к нему, конечно, прежде всего не его тело. Сила ее влечения к Кейну возрастала с каждой минутой — она вспомнила, как они вместе безудержно, словно дети, хохотали, как он умело сдерживал свои страстные порывы и влечения плоти, как добр был с Билли… Даже когда с холодной яростью смотрел на Джо-Линн, осмелившуюся оскорбить Шелли, он был любим и желанен для нее. В нем были какой-то сильный внутренний стержень, сильная доброта и в то же время удивительная незамутненность, прозрачность. Словно весь он — его желания, мысли, побуждения — был виден насквозь. И это привлекало ее гораздо больше, чем вся его сильная, мужественная — мужская! — телесная красота.
Глядя на него, Шелли приходила во все большее и большее волнение, чувства переполняли ее. Шелли подумала, что еще немного — и она разразится слезами.
— Нет, это несправедливо, — сказала она.
— Ну, я же предлагал тебе разделить сандвичи на двоих…
— Я не о сандвичах.
— Тогда о чем же? — удивился Кейн.
— О тебе. Мужчины не должны быть такими прекрасными.
Рука его, подносившая недоеденный крохотный кусочек сандвича ко рту, замерла на полпути. Кейн медленно положил недоеденный хлеб обратно на поднос. Потом он повернулся и посмотрел на нее. В его серо-голубых глазах вспыхнули серебристые искорки. Он увидел, что Шелли серьезна и просто говорит правду — то, что думает.
Для Шелли он и вправду был прекрасен!
Он неловко улыбнулся, и Шелли, увидев это почти робкое движение вверх уголков его губ, захотела одновременно плакать и смеяться.
«Господи, как я могла отдать ему столько, ведь мы oедва знакомы?!» — со страхом подумала она.
И ответить самой себе ей было нечего, кроме разве что той печальной истины, которую она поняла еще раньше: она уже отдала Кейну гораздо больше, чем просто свое тело. Несравненно больше.
Она поцеловала кончики его пальцев, ласкавшие ее, и Кейн подумал, что все это — его сон наяву, мечта, вдруг ставшая явью.
— Я не прекрасен, ласка. Черт, ты ведь правильно заметила тогда, когда мы впервые встретились, — я даже не слишком-то и симпатичен…
— Я была не права.
Он улыбнулся и, все еще лаская ее лицо, покачал головой.
Стараясь не дотрагиваться до Кейна, чтобы снова не возбудиться и не потерять контроль над своим телом и эмоциями, Шелли скрестила руки на краешке матраса и, все еще не вставая с пола, опустила на них подбородок. Она внимательно смотрела на Кейна, словно разглядывала какую-то прекрасную скульптуру, совершенное произведение искусства.
— Конечно, в той же Джо-Линн или Брайане гораздо больше поверхностного блеска и глянца, наносной красоты — вернее, красивости, — сказала она ему. — Однако невозможно заглянуть к ним внутрь, в душу. Они… как бы это сказать… какие-то непрозрачные, мутные. Нечистые внутри, одним словом.
— Таким же, по-видимому, был и твой бывший муж?
— Как и твоя бывшая жена… Но ты прозрачен, чист. Ты сильный и ясный весь, понимаешь, весь, полностью… Душа твоя чиста. Это и есть настоящая красота. А все остальное — не так важно.
— Тогда, поверь мне, ты — самая прекрасная женщина из всех, кого я когда-либо встречал.
Он поднял Шелли на кровать и притянул к себе, крепко обнимая. В его объятиях уже не было такой голодной страсти. Он просто держал ее в руках. Ее тепло, ее дыхание, ее женственность — он столько лет нуждался в этом и теперь нежно держал Шелли, прижимая к груди и тихонько убаюкивая, словно ребенка.
Шелли обняла его за шею и доверчиво прильнула к нему. Он гладил ее и ласкал, но без чувственного порыва, а просто с нежностью. Кейн был счастлив оттого, что она рядом, что он может осязать ее, вдыхать аромат ее волос и кожи, вновь и вновь убеждаясь, что Шелли — живой человек, а не греза, порожденная годами одиночества, Одиночества, которое стало частью его натуры настолько, что он и не замечал его до тех пор, пока не появилась Шелли.
Он больше не одинок.
Кейн вдруг осознал это, и его захлестнула бурная волна чувств. Он задрожал.
Шелли с удивлением чуть отстранилась.
— Все в порядке, — успокоил он ее. — Не бойся, я не собираюсь тебя насиловать.
— А жаль…
Кейн беззвучно засмеялся.
— Но я не настаиваю, — продолжила Шелли. — Ты только посмотри, что я с тобой сделала…
И она осторожно дотронулась до его груди. Наполовину скрытый темными волосками, там все же виднелся довольно внушительных размеров синяк.
— Это не ты, ласка. Если бы ты захотела поставить мне такой синячище, тебе бы молоток понадобился по меньшей мере.
— Тогда что же это такое?
— То, что я и сказал. След от удара молотком.
— Ты шутишь?
— К сожалению, нет.
Одна только мысль о том, что кто-то мог причинить ему боль, пронзила ее, словно удар острого кинжала.
— Что случилось? — встревоженно спросила Шелли.
— Ничего страшного, всего-навсего небольшие разногласия.
— По поводу чего?
— Как обычно. Виски и эта… это всеобщее транспортное средство.
— Ты имеешь в виду велосипед?
— Нет. Я имею в виду женщину. На которой все подряд сидят — или лежат — верхом.
Шелли поморщилась.
— Ты был у доктора?
— Да пустяки, не стоит беспокоить врачей.
— Почему?
Кейн нежно гладил Шелли по голове, стараясь успокоить. Но это не помогло. Тогда он приблизил губы к ее лицу и поцеловал.
— Ничего страшного, — повторил он.
— Тогда почему ты мне сразу ничего не рассказал?
— Видишь ли, человеческая глупость настолько выводит меня из себя, что я всегда стараюсь забыть о ней как можно быстрее.
— Ну, судя по твоему поведению, можно подумать, что ты всю жизнь провел в местах с повышенной концентрацией дураков на единицу площади.
Кейн засмеялся, откидывая голову назад. Потом снова лег на спину.
Шелли устроилась рядышком.
— Я ведь, кажется, уже говорил тебе о геологе и инженере? Тех самых, за которых я так сильно беспокоился в прошлый раз…
— Ты имеешь в виду тех, которые все никак не могли поделить… гм… «всеобщее транспортное средство»?
— Именно. На этот раз я приехал как раз вовремя, чтобы успеть предотвратить грандиозный скандал.
— И тогда кто-то ударил тебя молотком?
— Я сам виноват, — ответил он зевая. — Я больше опасался за парня с пистолетом в руках. Пьяные ведь всегда ведут себя непредсказуемо.
У Шелли пересохло во рту.
— И когда я стал отбирать пистолет, Джо и та баба бросились на меня. Я вырвал пистолет из рук Кена и сумел частично блокировать удар молотка, иначе простым синяком мне бы не отделаться. Я просто встал между двумя этими дураками.
От волнения Шелли не сразу смогла заговорить.
— И часто такое у вас случается? — спросила она наконец еле слышно.
— Нет, не часто. Да и когда случается, то обычно между рабочими, а уж никак не между инженерами. Но Кен ведь раньше был рабочим. Немножко выпивки, смазливая баба — и он становится неуправляемым.
— А куда же смотрела полиция?
— Ты это серьезно? А что, в Сахаре было много «фараонов»? Как ты себе это представляешь? — спросил он, кисло улыбаясь.
Шелли замолчала, вспоминая. Когда она была маленькой и они ездили — кочевали — по всему свету, ей вместе с матерью часто приходилось прятаться в палатке. Сидя там, как мышка, она иногда подсматривала в щелочку между свисающими брезентовыми полотнищами, прикрывавшими вход. И сейчас она вспомнила с необыкновенной яркостью: ее отец пытается спокойно говорить со здоровым разгневанным мужиком, в руках которого огромное ружье-дробовик…
— Да уж, это точно. Пока не случится что-то серьезное, полиции не жди. Да и тогда не всегда… — отозвалась она и добавила: — Когда я была маленькая и мы путешествовали, отцу приходилось улаживать такие дела самому.
— То же самое и в нашем лагере. За порядком приходится следить специальному человеку — начальнику лагеря.
— Начальник — это ты?
— Нет, им был Кен. К сожалению, когда дело касается бабы…
— Этой Лулу?
— Да, жены Джо. Это она чуть не пришибла меня молотком.
— О Господи!
— Будь она мужчиной, я бы переломал ей все кости. — Кейн содрогнулся, вспоминая. — И я сказал ей напоследок, что, если, не дай Бог, что-то подобное когда-нибудь повторится, я не посмотрю, что она женщина.
— А что с Кеном?
— С Кеном? Ну, наверное, будет искать себе работу, когда рука заживет.
— Рука?
— Видишь ли, руку я ему сломал. Не люблю пистолеты, особенно если их наставляют прямо на меня.
— П-понимаю, — пробормотала Шелли. — А тот, второй, ну, муж этой…
— Джо и Лулу вернулись в свой домик. Не знаю, что уж там между ними могло стрястись, но, пока я был в лагере, они ни разу не попадались мне на глаза.
— Да, весело вы провели время…
— Веселее некуда, — подтвердил Кейн, и голос его на этот раз был жестким, почти злым. — А потом, в лагере, я был слишком занят, чтобы думать об этой дрянной шлюхе.
Эта неожиданная твердость, злость, с которой он произнес последнюю фразу, даже напугали Шелли. Она похолодела. О Лулу Кейн говорил сейчас с тем же холодным презрением, почти отвращением, что и о Джо-Линн, и о своей бывшей жене.
«Всеобщее транспортное средство»…
Да и самой Шелли досталось от его острого язычка, когда они впервые встретились: «Старая дева. Женщина, которая не может удержать мужчину…»
— А ты, я смотрю, не очень-то любишь женщин, а? — спросила Шелли, стараясь казаться спокойной.
Ведь недавно она обнаружила, насколько женственна она сама.
Глава 15
Кейн молчал так долго, что Шелли уже решила было, что он вовсе не хочет отвечать на ее вопрос, как вдруг он глубоко вздохнул, нервно провел рукой по растрепавшимся волосам и заговорил.
— Видишь ли, слишком многие женщины ведут себя так… Они недостойны никакого уважения, — сказал он. — Они спят со всеми подряд. И дело даже не в том, что они хотят каждого мужчину, которого видят, нет, они просто желают, чтобы эти мужчины хотели их. Их, и только их одних.
Шелли увидела, как напряглось все его тело, каждый его мускул. Он поджал губы, волнуясь. Потом повернулся и посмотрел прямо на нее.
— Да, ты права, довольно долгое время я не любил женщин, — сказал он просто. — Но однажды я увидел женщину, освещенную яркими лучами заходящего солнца. В руках у нее была змея. И она обращалась с ней так нежно, так бережно…
Большим пальцем он провел по тонкой линии бровей Шелли.
— И с одиноким, заброшенным мальчиком-подростком она обращалась так ласково, нежно… — Голос Кейна был теперь спокоен и тих. Он глубоко вздохнул. — И ей ничего от него не нужно было, казалось бы, совершенно незачем быть с ним такой заботливой, но иначе она просто не могла. Она была доброй, любящей женщиной с удивительно открытым сердцем.
— Ты имеешь в виду старую деву, которая не может удержать мужчину?
Кейн засмеялся, и его теплые губы коснулись лба Шелли.
— Я был ужасно заинтригован тобой, понимаешь? Да и ты тогда не очень-то осмеливалась задирать нос, а? Да…
— А мне тогда и в голову не могло прийти, что тебя может заинтересовать у Джо-Линн, кроме… — перебила его Шелли.
— Ее больших сисек?
— Ну, не нужно забывать и про ее аппетитный зад…
— Когда-то давно я и впрямь смотрел на таких баб. Но с тех пор я вырос.
Шелли засмеялась, но смех ее оборвался, когда она увидела взгляд Кейна — такой напряженный, внимательный…
— Да, ты заинтриговала меня, — продолжал он. — Ты была вся настоящая, абсолютно вся, до мозга костей. Никакой игры, никакой лжи. Ты была прежде всего удивительно честна — я давно уже не надеялся встретить такую чистую, честную женщину.
Шелли повернулась и поцеловала его ладонь. А потом тихонько укусила его.
Кейн засмеялся и провел большим пальцем по ее тонким губам.
— А когда я увидел, как ты зажигаешь свечи на праздничном пироге для Билли, я окончательно понял, что просто должен узнать, какова же будет эта добрая честная женщина в постели. В постели со мной.
— Ну и какова же? — спросила она его, посмеиваясь. Но, посмотрев в его глаза, она увидела, что он не смеется.
— Это была моя мечта, ставшая явью, — просто сказал Кейн.
— Да, но некоторые мечты становятся потом ночными кошмарами…
— Некоторые — да, но только не эта. Я понял, что наконец-то нашел женщину, которая сильная и нежная, умная и честная, великолепно образованная, цивилизованная — и вместе с тем дикая…
Ремингтон приблизился к ней и поцеловал ее в губы. Шелли ответила ему на этот поцелуй — тихий, нежный и страстный. Потом она откинула голову назад и, чуть прищурившись, посмотрела прямо на Кейна:
— Нет, Кейн, ты не прав. Я вовсе не дикая. Я домоседка…
— Да? Знаешь, достаточно только посмотреть на эти стены из стекла, чтобы понять, какая из тебя домоседка…
Она перевела взгляд с распростертого на простынях Кейна на стеклянные стены своей спальни. Они открывали потрясающий вид на крутые заросшие холмы. Да, даже если забыть о последних словах Кейна, всe равно она должна была признать, что не прирученная человеком земля звала, манила ее, и это было больше чем просто слова, мысли, поступки… Этого отрицать она не могла.
Скоро солнце совсем зайдет и на землю опустятся сумерки. И влажное дыхание океана заглушит жаркие дневные ветры, иссушающие землю. И океанская прохлада принесет покой. И жизнь. Принесет на дикую землю, которая кажется пустынной и безлюдной в течение жаркого дня. Прохладный вечер, спускаясь в пропахшие душным солнцем овраги, будет напоен ароматами чапарали. Пугливые большеглазые лани на тонких, изящных ножках выйдут из укрытий и будут неслышно пробираться сквозь густую растительность горного побережья… Непоседы еноты крадучись проберутся к ее дому, чтобы вдоволь напиться прозрачной, чистой воды из искусственного водоема в ее садике, а за ними последуют опоссумы… А может, в гости пожалует и скунс в своей элегантной черно-серебристой шубке…
Конечно, придут и трусливые зайчишки, чуть что прижимающиеся в страхе к земле, боящиеся каждого шороха, каждого незнакомого звука. И будут косить глазами: а нет ли поблизости койотов? Почти неслышных койотов, коричневатыми тенями пробирающихся сквозь густую чапараль…
Это время дня Шелли любила больше всего на свете. Вечерние сумерки. Время, когда солнце и само расслаблялось и переставало изнурять землю жаркими, раскаленными лучами. И давало успокоение. Все вокруг в это время светилось нежным, мистическим светом и манило ее, звало неслышным для других шепотом оставить дом и уйти в горы, ждущие ее. Уйти побродить в тех местах o куда обычно люди не ходят, ..
Кейн не отрываясь смотрел на Шелли, созерцавшую гористый пейзаж за прозрачными стенами спальни. Соглашалась она с ним или нет, считала себя дикой или домоседкой, она была слишком честна, чтобы скрывать свои чувства. Да, она любила дикие, не покоренные человеком места, где обитали звери, а не люди, и где царили ветры, подчиняя себе все живое.
— Ну да, я люблю красивые виды, — заговорила она наконец. — Ну и что же из этого? Их все любят.
— Да, но не забудь, что хороший, красивый, как ты говоришь, вид из окон дома во многом будет зависеть от вкусов его хозяина.
— То есть?
— В этом доме окна выходят не на город, не на его огни и улицы, а на холмистый пейзаж. Шелли пожала плечами:
— Я в любое время могу выйти из дома и увидеть и огни, и улицы.
— Да, конечно, ты можешь. Но больше ты все-таки я любишь природу, чем город.
— Многие любят виды, не загроможденные домами и строениями вообще. Поэтому-то вся недвижимость с видами на океан такая дорогая. Но это ведь не означает, что каждый, кто живет на берегу океана, мечтала бы жить в абсолютной глуши.
Услышав явный вызов в голосе Шелли, Кейн замолчал. Но ненадолго. То, что она пыталась скрыть о себе самой, о своей истинной, глубинной сути, было сейчас слишком важным, чтобы об этом можно было умолчать. Хотя она и хотела этого.
— Возьми хотя бы Джо-Линн. Она закрыла все окна в своем доме занавесками, потому что слишком глупа и поверхностна, чтобы понять, как красив простой морской, а тем более океанский пейзаж, — спокойно произнес Кейн. — Ты же, напротив, выбрала для своего дома стены из стекла, обращенные не на город, а на дикие холмы, и это потому, что тебе просто необходимо видеть что-то простое, неприрученное и непокоренное в этом цивилизованном царстве стекла, бетона и щебенки.
Шелли нетерпеливо вскинула голову, пытаясь перебить его и вставить слово, но он сделал вид, что не понял ее намека, не увидел этого желания.
— В тебе ведь живет дикость, — сказал он. — И ты не можешь это отрицать. Ты не можешь это скрыть. Зачем же вообще пытаться?
Шелли вся напряглась под ласкающими ее тело пальцами Кейна, напряглась и, не отодвигаясь от него, внутренне отстранилась.
Но Кейн тут же почувствовал эту перемену в ней — почувствовал так же явно, как услышал бы изменения в ритме биения собственного сердца. Он посмотрел на нее ясными, спокойными глазами.
— Скажи, почему ты отрицаешь, что ты вовсе не домоседка по своей природе? — спросил он ее.
— Потому что я — самая настоящая домоседка, — тихо ответила она.
— Почему ты так считаешь? Шелли беспокойно зашевелилась.
— Ну да, конечно, я люблю дикие холмы и гористые склоны. Люблю за их дикие, коричнево-рыжеватые оттенки, люблю, когда их заливает солнечный свет, люблю в сумерках и даже ночью. Они прекрасны, как прекрасны великие произведения искусства, созданные руками человека.
— Черта с два! Ты любишь свои холмы прежде всего потому, что они не были созданы руками человека! Потому что они дикие. Как и ты сама.
Шелли быстро посмотрела прямо на него. Ее карие глаза были теперь настороженными, почти далекими.
— Нет, и все-таки ты не прав. Я домоседка. — Шелли улыбнулась, пытаясь говорить спокойно. — Пойми, люди ведь разные бывают. И вовсе не все такие как ты. Огромный, широкоплечий бродяга-путешественник.
«И самый красивый мужчина из всех, которых я когда-либо видела», — мысленно добавила она.
Кейн затаил дыхание, увидев ее грустную улыбку. Ее глаза блестели, и он испугался, что сейчас она заплачет. Его безошибочное чутье подсказывало, что она снова прощается с ним — прощается в душе.
— Послушай, ты ведь не можешь так вот просто взять и закрыть глаза на все, что уже произошло между нами, — обратился он к ней.
— А я и не говорю, что это будет просто.
Кейн не успел ничего возразить ей, как она закрыла своей ладонью ему рот.
— Не надо, не говори ничего! — печально сказала Шелли. — Самих себя нам ведь не изменить… Но зато мы можем иногда бывать друг с другом — до тех пор, пока сами будем хотеть этого.
— Я буду хотеть этого всю жизнь. Я люблю тебя, — тихо ответил Кейн и нежно провел пальцем по тонким поджатым губам Шелли. — Вот и еще одно «в первый раз». Знаешь, я ведь еще никогда не говорил женщине, что люблю ее. Это мое первое признание в любви…
Эти слова горячей волной прошли по всему телу Шелли, сметая все ее чувства на своем пути и воссоздавая заново, в еще более прекрасном, дивном обличье, не считаясь с тем, хочет она этого или нет. На ресницах ее задрожали слезы. Она не знала, плакать ей или смеяться, громко кричать или просто бежать на край света от прекрасных, серебристо-голубых глаз Кейна.
Домоседка и бродяга — ничего себе любовь до гроба!
«Никогда этого не будет… — с горечью подумала Шелли. — Но если я потеряю его, мне будет так больно, как не было еще никогда в жизни…»
— Кейн…
В ее тихом голосе послышалась такая тоска, такой страх, что он поцеловал ее и нежно обнял, пытаясь успокоить:
— Не плачь, Шелли, не плачь, не надо… Когда ты осмелишься признаться самой себе в собственной дикости, в том, что изначально, в глубине души ты дикарка ты поймешь, что и ты любишь меня так же сильно, как люблю тебя я.
И он еще раз поцеловал ее.
Шелли замотала головой, изо всех сил пытаясь не закричать громко, жалуясь на злую судьбу, подарившую замечательному мальчишке Билли мамашу Джо-Линн и решившую свести домоседку с бродягой.
Кейн сел прямо и посмотрел на изящную темноволосую женщину рядом с ним. Да, она оказалась такой же упрямой, как и чувствительной, и доброй, и нежной…
— Знаешь, мне безумно хочется заняться с тобой любовью снова, прямо сейчас, — сказал он ей. — Я мог бы заставить тебя стонать от страсти в моих руках. И ты бы громко кричала от наслаждения, возвещая всему свету о том, что любишь меня, и благодарила бы небеса…
Шелли увидела, как горят возбуждением его глаза. Она внезапно почувствовала сильное влечение к нему, почти голод. И еще страх.
— Но, боюсь, сейчас это еще больше отпугнет тебя, — продолжал Кейн. — Поэтому пойдем немного погуляем, а? Покажи мне эти холмы, которые видны отсюда, домоседка! Ты считаешь их прекрасными, словно великое произведение искусства? Что ж, тем интереснее. Я еще никогда не гулял по произведениям искусства.
Несколько мгновений Шелли просто неподвижно лежала на кровати и смотрела, как Кейн одевается — он подбирал с пола свою одежду, которую несколько часов назад скинул с таким нетерпением. Наконец она решила встать, стараясь вести себя так же спокойно и непринужденно, как делал это он.
Но это было не так-то просто. Руки ее дрожали от волнения, и она не могла сосредоточиться. «Какая же я все-таки неуклюжая», — подумала Шелли, одеваясь.
— Нам понадобится специальный рюкзак для еды и посуды, — раздался голос Кейна. — Скажи, у тебя в доме такой найдется — скажем, в этом огромном стенном шкафу?
Его непринужденный вопрос совершенно сбил Шелли с толку. Казалось, что этот спокойный мужчина и вовсе никогда не смотрел на нее жадными, пылающими страстью серыми глазами. А ведь он говорил ей о любви… Шелли почувствовала комок в горле и, нервно дернув «молнию» стареньких джинсов, повернулась к Кейну.
Он на нее даже не смотрел!
— Да, найдется, — ответила она, довольная тем, что голос ее был почти таким же непринужденным.
— А обычный большой походный рюкзак есть? — спросил он.
— Да.
— Походные ботинки?
— Есть, но, боюсь, не твоего размера.
— У меня есть свои собственные. Значит, у тебя походная обувь есть.
— Посмотри в стенном шкафу, рядом с рюкзачком для еды.
Кейн медленно, лениво улыбнулся — нет, он ни над чем не смеялся, просто, казалось, еще раньше заключил сам с собой какое-то пари и теперь был доволен, выигрывая его.
— У тебя есть на примете какое-нибудь местечко в горах, где мы могли бы устроить небольшой пикник? — спросил он Шелли.
Задумчиво кивнув, Шелли увидела, как тонкие черты его лица осветила улыбка. Дрожь прошла по всему ее телу. Улыбка делала Кейна таким красивым, что трудно было просто стоять и смотреть, восхищаясь чуть заметными движениями уголков его прекрасного рта.
— Тогда пошли. — Кейн заговорщически подмигнул ей. — Я приготовлю сандвичи, а ты пока собери все необходимые вещи, идет?
И, изумленная простотой и непринужденностью его поведения, Шелли не в силах была вымолвить ни единого слова — ей оставалось только стоять и смотреть, как он поворачивается к ней спиной и выходит из спальни, направляясь на кухню.
«Нет, он не поверил мне, когда я стала убеждать его в том, что я — заядлая домоседка. Или, может быть, в глубине души ему просто нет до этого абсолютно никакого дела, потому-то и не обращает он особого внимания на мои слова»? — подумала Шелли.
Оставшись в спальне одна, она еще раз посмотрела на прекрасные, заросшие чапаралью склоны гор. И медленно покачала головой.
«Нет, все-таки до меня ему дело есть, — возразила она самой себе. — Хотя, разумеется, менять свой образ жизни из-за меня он не станет. Но с другой стороны, у него ведь никогда в жизни не было настоящего дома, и он просто не знает, чем жертвует, ведя бродячий образ жизни…
Кажется, он и впрямь испытывает ко мне нечто большее, чем просто сексуальное влечение. И потом, он ведь сказал, что любит меня! Если бы он просто хотел затащить меня в постель и ничего больше, тогда он признался бы в любви до того, как это произошло, и не очень-то деликатничал со мной теперь. Это было бы ему совершенно не нужно. Он ведь получил чего хотел…
Как, впрочем, и я сама», — решила Шелли.
Одно лишь воспоминание о мгновениях недавно пережитой близости заставило ее вздрогнуть — кровь быстрее заструилась в ее жилах, и от наслаждения она чуть замедлила дыхание. Шелли привыкла быть честной сама с собой, и она знала, что, захоти ее Кейн еще раз, он мог бы без особого труда получить желаемое. И даже не один раз…
«Нет, я-то не имею в виду только секс, — продолжала Шелли внутренний диалог. — Конечно, ему нужно больше, чем просто секс, хотя… Это было чертовски здорово, в постели… А я… Я люблю его? Господи, какая злая шутка судьбы — домоседка и бродяга…»
Прикусив губу, Шелли неподвижно стояла, пытаясь навести порядок в собственных мыслях.
Но не могла. Все в ее спальне: запах, смятые простыни на кровати, крошки хлеба на подносе рядом — напоминало ей об их любви. О незабываемой, удивительной, невероятной близости.
«Впрочем, достаточно сантиментов, — довольно резко сказала она сама себе. — В конце концов, не в первый раз жизнь припирает меня к стенке, лишая свободы выбора и даже возможности спокойно, сосредоточенно все как следует обдумать».
Обычно, желая отдохнуть и расслабиться, Шелли уходила побродить в горы. И сейчас она принялась вытаскивать из шкафа все необходимое походное оборудование. Очень скоро оно уже было аккуратно уложено рядом со шкафом. Оставалось только сложить все это в рюкзак. По меньшей мере раз в неделю Шелли уходила в горы с большим рюкзаком, захватывая с собой холодный обед. Она любила посидеть там, в тишине и покое — особенно на закате, приветствуя наступление ночи, глядя, как опускаются на землю сумеречные тени и оживают холмы, днем кажущиеся почти безжизненными. Начинается ночная жизнь, и звери и птицы выбираются из дневных убежищ в поисках пищи, добычи, жертвы…
Окончательно приведя себя в порядок, Шелли взяла в охапку приготовленное походное оборудование и пошла наверх по лестнице, легко перепрыгивая через ступеньку.
Кейн в это время готовил сандвичи на кухне. Услышав легкие шаги, он поднял голову и увидел Шелли. Быстрым походным шагом она вошла на кухню, неся с собой вещи. Он не мог сдержать улыбки — до того она была складная, ловкая, легкая… И очень женственная — даже в походных ботинках.
— Я вылил остатки лимонада в большую флягу-термос. — Кейн указал рукой на стол. — Но если ты хочешь взять еще что-нибудь из еды, у меня с собой есть свой собственный рюкзачок…
— Лимонад — это здорово, — откликнулась Шелли. — В термосе он останется прохладным всю ночь. Мы ведь не пойдем далеко и нам не понадобится большой запас воды?
— М-м, — промычал себе под нос Кейн и спохватился: — Да, а фонарик ты взяла?