Глава 18

Кэт облокотилась на поручни “Повелительницы ветров”, направлявшейся к выходу из гавани Мыса Дана. Ветерок доносил до нее запах соли и морской воды. Трэвис стоял позади Кэт, радостно улыбаясь и положив крепкие руки на поручень слева и справа от нее. Прижавшись к Трэвису, она наслаждалась его теплом и силой.

– Ну как, нравится? – Трэвис обнял Кэт. – Думаю, тебе должно это нравиться. Кроме людей, только кошки хорошо чувствуют себя в море.

Кэт, тихо рассмеявшись, мягко коснулась шелковистой бороды Трэвиса. Потом кончики ее пальцев скользнули по его губам.

Слева и справа по курсу виднелись каменистые молы. Они предохраняли от высоких океанских волн тихую гавань, где приютилось бесчисленное множество прогулочных яхт, стоящих на белых стапелях. Канал между молами вел в открытый океан. Пока лишь легкое покачивание судна напоминало о близости бескрайнего Тихого океана, открывавшегося за узкой полоской мола.

– Ты открыл для себя прекрасный мир с помощью “Повелительницы ветров”. – Кэт вглядывалась в манящий морской простор.

– Это еще что. – Трэвис поцеловал, руку Кэт. – Подожди, скоро увидишь, как яхта расправит свои крылья.

Вдали за молом высоко в небе парили чайки. Океанские волны бились о прибрежные камни и, откатываясь, приносили пену к черному корпусу, “Повелительницы ветров”. Судно незаметно изменило курс, выходя из гавани в открытое море.

Трэвис знал, что его команда сейчас молча и слаженно работает, готовясь поднять паруса. Обычно он тоже работал вместе с экипажем, но сегодня хотел быть рядом с Кэт в тот момент, когда паруса его яхты наполнятся ветром.

“Повелительница ветров” обогнула мол и скользнула в широкие объятия моря. Над головой быстро расправлялись и надувались бордовые паруса. Судно задрожало, увлекаемое ветром.

А потом накренилось и полетело вперед, как большая черная птица.

С тихим ликующим смехом Кэт протянула руки к горизонту. Она и раньше плавала по морю, но никогда не испытывала такого чувства. Безмолвная сила несла ее над водой.

Трэвис, радуясь восхищению Кэт, обнял ее и крепко поцеловал. Наконец он поднял голову и посмотрел в сияющие серые глаза Кэт.

–Спасибо тебе.

– За что? – удивилась она.

– За то, что ты существуешь на белом свете, и сегодня здесь, рядом со мной.

Все еще не решаясь сказать “я тебя люблю”, Кэт поднялась на цыпочки и поцеловала Трэвиса так, как если бы сделала это в последний раз.

Прижавшись друг к другу, они наблюдали, как нос судна разрезает сине-зеленые волны. Вода бурлила и пенилась, ветер раздувал паруса, яхта неукротимо рвалась вперед.

Внезапно у Кэт начались тошнота и боли в животе. Это не особенно встревожило ее, поскольку приступы морской болезни обычно продолжались недолго и через несколько часов тошнота проходила.

– Ты проголодалась? – спросил Трэвис.

– Гм…

– Должна уже проголодаться, ведь ты так усердно упаковывала фотооборудование, что не доела даже свой тост.

– Может, меня мутит от голода?

Трэвис взглянул на резко побледневшую Кэт.

– Пойдем вниз и немного перекусим.

При упоминании о пище ей стало еще хуже.

– Нет, – сказала она, – я останусь на палубе.

Трэвис знал, что ограниченное пространство только усиливает морскую болезнь у некоторых людей.

– Я принесу тебе что-нибудь поесть, – предложил он. – Хочешь бутерброд с сыром?

Кэт уже хотела сказать “да”, но тошнота подступила к самому горлу.

– Нет. Ничего не надо.

– Сухарик? Яблоко?

Она замотала головой, с трудом подавив тошноту, и решила не думать о пище. Лучше уж слушать крики чаек над головой или смотреть на ярко-синюю линию горизонта.

Когда судно падало вниз с гребня большой волны, Кэт закрыла глаза. Это было ее ошибкой. Открыв их, она увидела сочувственную улыбку Трэвиса.

– Тебе плохо?

Кэт кивнула.

– Хочешь, я дам тебе что-нибудь от морской болезни?

– Нет, что бы я ни выпила, мне станет только хуже. Это пройдет само. По крайней мере раньше это всегда проходило.

На этот раз тошнота долго не отступала. Кэт несколько часов простояла, облокотившись на поручни и глубоко дыша. Сильный ветер обдувал ее. Когда приступ наконец ослабел, она попыталась взять фотоаппараты и поснимать “Повелительницу ветров” под парусами.

Это было еще одной ее ошибкой. Чтобы фотографировать, нужно постоянно смотреть в объектив, настраивать фокус и менять положение, выбирая ракурс съемки. От такой работы Кэт снова стало плохо. Когда Трэвис подошел к ней с таблеткой и стаканом воды, она без возражений приняла лекарство.

– Скоро мне станет лучше, – заверила его Кэт. – Уже несколько лет я не была в море, и мне теперь приходится привыкать к нему.

Он не раз наблюдал морскую болезнь. Кэт буквально позеленела за те несколько часов, что они были в море. Опыт подсказывал Трэвису, что такая морская болезнь быстро не проходит.

Как только лекарство подействовало, глаза у Кэт начали слипаться, веки налились свинцом. Трэвис отнес ее в свою каюту и уже спящую уложил в кровать.

Она проспала шестнадцать часов. Кэт ни разу не проснулась, когда Трэвис приходил проведать ее. Капитан садился на кровать, брал руку Кэт, внимательно смотрел ей в лицо, а потом уходил. Наконец, он прилег рядом с ней и тоже заснул. В открытый иллюминатор проникал свежий соленый воздух.

Кэт проснулась от невыносимой тошноты и с помощью Трэвиса добралась до туалета, где ее вырвало. Он заботливо обмыл ей лицо, ухаживая за Кэт, как за ребенком.

– Ну как, теперь легче? – спросил Трэвис.

– Надеюсь, да.

– Наверху тебе станет лучше.

Трэвис оказался прав: на палубе Кэт почувствовала себя лучше. И все же невероятная усталость одолевала ее, несмотря на длительный сон. Равномерное покачивание судна разрушило все замыслы Кэт. Она собиралась подняться на мачты, отойти от “Повелительницы ветров” на “Зодиаке”, спуститься на веревке с борта и использовать другие приемы из арсенала фотографа, чтобы найти наилучшие ракурсы для снимков.

Но всякий раз, когда она пыталась взглянуть на судно через объектив, к горлу подступала тошнота.

Позавтракать ей тоже не удалось. Все было хорошо, пока она не чувствовала запаха пищи или не пыталась что-нибудь съесть. Когда команда завтракала, Кэт ушла подальше и встала на носу судна, где ветер дул ей в лицо. Усталость снова одолела ее. Опустив голову на поручни, она смотрела, как яхта разрезает волны.

Трэвис подошел и встал за спиной Кэт. Она обернулась.

– Извини, я доставила тебе столько хлопот. Даже не понимаю, в чем дело, со мной никогда раньше такого не было.

Трэвис нежно улыбнулся и прижал Кэт к своей груди.

– Пойдем вниз, там ты свернешься калачиком в моих объятиях, а я буду чувствовать себя как Бог, подаривший тебе сон.

– Но я хотела поснимать судно и море.

– Море существовало до рождения нашей цивилизации и будет существовать, когда цивилизация умрет. Так что спи, дорогая, у тебя впереди еще целая вечность.

Вздохнув, Кэт прижалась к любимому, наслаждаясь его теплом, и забыла про весь мир.

На следующее утро Трэвис захотел развернуть судно и отправиться назад, но Кэт, сказала, что ей лучше. Отчасти так оно и было: ее уже не тошнило, но сонливость так и не проходила, хотя Кэт больше не принимала таблеток от морской болезни.

Совершенно разбитая, она провела оставшиеся два дня путешествия в объятиях Трэвиса.

Кэт много спала, но ее потребность в отдыхе не уменьшалась. Теперь тошнота возвращалась лишь изредка, однако есть по-прежнему не хотелось.

Отсутствие аппетита не особенно удивляло ее. Такое уже случалось и раньше, когда она, перегруженная заказами, слишком много работала и мало спала.

– Возьми. – Трэвис, подал Кэт молочный коктейль.

– Спасибо, но я не…

– Не хочу есть, – закончил капитан. – Правильно, но это и не еда, так что пей.

Но Кэт осилила лишь половину стакана. Трэвис внимательно наблюдал за Кэт, скрывая, что его тревожат ее слабость и отсутствие аппетита. Он знавал мужчин, подверженных морской болезни; те приходили в себя только на берегу. Но, судя по рассказам Кэт, ее не укачивало на яхте Харрингтона.

Трэвис не находил себе места, боясь, что она заболела чем-то более серьезным, чем морская болезнь.

– Не смотри на меня с такой тревогой. – Кэт улыбнулась. – У меня наладится аппетит, когда я окажусь на твердой земле.

– Ловлю тебя на слове.

Как только “Повелительница ветров” стала на якорь у Мыса Дана, Трэвис отвез Кэт домой, выгрузил вещи и посмотрел ей в глаза.

– Я вернусь с обедом из пяти блюд, – предупредил он. – И ты должна съесть все до последнего кусочка.

– Благодетель, – иронически заметила Кэт.

Трэвис поцеловал ее и пошел вниз по лестнице, собираясь по берегу добраться до своего дома.

Кэт стояла в кухне, наблюдая, как он, уворачиваясь от высоких волн, бежит по мокрому песку к своей лестнице. Когда она села за стол, ей вдруг захотелось отведать что-нибудь небывалое. Интересно, что принесет Трэвис? Мысль о пище внушала ей отвращение.

Кэт положила ладони на стол и начала глубоко дышать. Это немного помогло, но тошнота не прошла.

– Проклятие. – Кэт обхватила голову руками. – Я совсем забыла, что мне пришлось очень долго привыкать к морю. Теперь, наверное, придется долго привыкать к земле.

Хотя она покинула “Повелительницу ветров” уже несколько часов назад, комната начинала покачиваться, стоило только закрыть глаза. А тошнота не проходила вообще.

Усталость снова одолевала ее.

“Господи, да я даже не знала до недавнего времени, что значит это слово. Я так устала, хотя и продремала последние три дня в объятиях Трэвиса”.

Кэт встала из-за стола, прошла в свою мастерскую и рухнула на стул рядом с телефоном. На автоответчике мигал огонек. Значит, для нее оставлены сообщения.

Вздохнув, Кэт нажала кнопку воспроизведения.

– Крошка Кэти, куда ты подевалась? Я только хотел сказать, что у тебя получились великолепные иллюстрации, детка, в самом деле великолепные! Именно то, что мне и хотелось, – нежные, теплые и красивые. Я знал, ты сделаешь это, если объяснить, что от тебя требуется.

Кэт не вслушивалась в слова Эшкрофта. Похоже, высокомерный “Наследный принц слащавости” не умел оценить даже себя. К тому же никто из знакомых не посмел бы назвать ее крошкой Кэти.

Слава Богу, что хоть Эшкрофт доволен ее слайдами. Значит, она получит долгожданные деньги, так необходимые ей. Однако второй половины аванса за книгу Эшкрофта недостаточно для последнего взноса за обучение близнецов или для оплаты ежемесячных трат любимой мамочки. А уж о том, чтобы окупить свои собственные затраты на фотографирование, и мечтать не стоило. Но все же эти деньги помогут ей продержаться, пока не придет чек от “Энергетикс”.

Он скоро придет. Кэт уже потратила полторы тысячи долларов на адвокатов, чтобы вытащить тысячи долларов, которые ей задолжала “Энергетикс”. Без этого чека Кэт не протянет до января. За последние недели она потратила все свои деньги с кредитных карточек и наделала много долгов, надеясь, что сможет уплатить их, как только придет чек.

Кэт снова затошнило. Через несколько часов ей станет лучше, хуже просто не бывает.

Включилось второе сообщение:

– Фотостудия Стударда. Ваши слайды готовы.

Кэт вздохнула. Опять придется платить за проявку пленки, сортировать, дублировать, отсылать и заносить слайды в свой архив. Это сообщение напомнило ей, что скоро придется покупать пленку. Того, что осталось, хватит только на несколько дней.

Деньги, снова деньги и еще больше денег, доллары, казалось, исчезали под светочувствительной эмульсией, нанесенной на перфорированную фотопленку. И не было никакого выбора. Нет пленки – нет слайдов. Нет слайдов – нет денег.

– Привет, это Сью из художественной мастерской. Когда вы зайдете выбрать подложки и рамки для фотографий? Вы же говорили, что ваша выставка в галерее “Свифт и сыновья” состоится в декабре, не так ли?

Кэт глубоко вздохнула. До ее выставки оставалось совсем мало времени. А ей еще нужно выбрать подложки, рамки и отправить их вместе с фотографиями. Кэт вспомнила, что за фотографии тоже не заплачено. Ей предстоит еще отпечатать фотографии с тридцати пяти кадров, по десять с каждого.

Конечно, не для всех были нужны рамки, а только для трех-четырех с каждого кадра. Потом еще могут понадобиться рамки для тех фотографий, которые владелец галереи рассчитывает быстро продать. Чтобы сделать триста пятьдесят фотографий с тридцати пяти кадров, придется заплатить от шестидесяти до двухсот долларов за каждый кадр, в зависимости от размера и прочего. Поместить фотографии в рамки стоит от ста пятидесяти до восьмисот долларов за каждую, соответственно художественному вкусу галереи.

Кэт застонала. Все это стоило тысячи долларов, а денег у нее не было – именно тех, что задолжала ей “Энергетикс”.

– Будь проклята эта фирма!

От огорчения тошнота усилилась. Только мысль о том, что на ленте может быть записан звонок ее заботливого ангела, удержала Кэт на стуле.

И точно, следующий звонок был от Харрингтона.

– Привет, Кохран. Рад, что ты для разнообразия оставила включенным свой автоответчик. В “Энергетикс” теперь отвечают на мои звонки, но не говорят ничего заслуживающего внимания. Я буду постоянно держать тебя в курсе моих переговоров, зная, что скоро нужно вносить плату за обучение и оплачивать мамочкины чеки. Звонил Эшкрофт, сказал, что ему понравились твои открытки. Клянусь Богом. К несчастью, “Наследный принц слащавости” должен еще написать стихи. Может, у него запор, и поэтому последняя часть книги до сих пор не готова. Издатель, конечно, не будет оплачивать твою часть контракта, пока Эшкрофт не закончит своей.

Кэт, с трудом сдержав рвоту, прослушала конец сообщения Харрингтона.

– …этот парень, хотевший прелестей? Он решил создать свой образ в другом стиле. Зеленые волосы, черные накладные ногти и булавки в самых неподходящих местах. Так что возвращаю тебе слайды. Извини, хорошие новости будут в следующий раз. Клянусь Богом, они просто не могут быть еще хуже. Передай от меня привет “Ветреному Дэнверсу”.

Кэт посмотрела на счетчик автоответчика, осталось всего одно сообщение. У нее возникло искушение выключить автоответчик. Ведь сегодня поступают только плохие новости. Но может, где-нибудь умерла ее крестная фея и оставила в наследство кучу золота… Кэт ждала последнего сообщения.

– Кэти, это доктор Стоун. Советую тебе присесть перед тем, как выслушаешь меня. На этот раз причина долгой задержки твоих месячных объясняется очень просто – ты беременна. Если хочешь сохранить беременность, как можно скорее приходи ко мне на прием.

Ошеломленная столь невероятной новостью, Кэт просто застыла на стуле.

“Видимо, я что-то неправильно расслышала, приняла желаемое за действительное. Это же мое единственное и самое сокровенное желание”.

Дрожащей рукой она нажала кнопку повтора и снова прослушала последнее сообщение, потом еще раз. И еще раз.

После этого Кэт изумленно и зачарованно уставилась на автоответчик, повторяя про себя это желанное и столь невероятное слово:

– Беременна!

Тихо засмеявшись, Кэт прошла в спальню и внимательно осмотрела себя в большом зеркале. Беременна! В ней растет новая жизнь, и у этого человечка тоже есть сердце и разум.

“Ребенок Трэвиса. Мой ребенок. Наш ребенок”.

Кэт все еще улыбалась, разглядывая себя в зеркале, когда услышала, как в дом зашел Трэвис.

– Кэт? – раздался в кухне его голос. – Где ты?

– Трэвис! – радостно воскликнула она, выбегая к нему.

Трэвис, убиравший пакеты с продуктами в кухонный шкаф, обернулся и увидел счастливое лицо Кэт.

– Что случилось? – Он крепко обнял ее. – Неужели ты наконец-то получила крупный чек?

Кэт, переполненная счастьем, теснее прижалась к Трэвису. Ее огромные блестящие глаза смотрели на него так, словно никогда раньше не видели его: Трэвис Эйч Дэнверс – отец ее ребенка.

– Ты веришь в чудо? – спросила она и затаила дыхание, но, не ожидая ответа, быстро добавила: – Знаешь, у меня получилось. Получилось! Я беременна, любимый. Беременна!

Сначала Трэвис решил, что ослышался, потом, поняв все, испугался.

– Что ты сказала?

Кэт обхватила ладонями его лицо.

– У нас будет ребенок! Трэвис, дорогой, любимый, наш ребенок!

Трэвис не пожелал в это верить. Кэт не могла так чудовищно обмануть его. А он не мог снова ошибиться и еще раз попасть в сети расчетливой и хладнокровной интриганки. И тем не менее это случилось.

Ребенок.

Трэвиса охватило оцепенение. Благополучный, приятный и удобный мирок, в котором он жил несколько последних недель, рушился.

А потом Трэвис почувствовал злость – холодную злость, заглушившую жгучую боль предательства. К нему вернулась способность дышать, двигаться и думать.

Тихо засмеявшись, Кэт подняла голову, пытаясь поймать губы Трэвиса, но это ей не удалось. Она высвободилась из ослабевших объятий.

– Трэвис?

Увидев его лицо, Кэт отпрянула. Ярость и ожесточение пылали в глубине изумрудных глаз Трэвиса. Он замер, как хищник, готовый к броску.

Трэвис закрыл глаза, и Кэт поняла, что он не может заставить себя посмотреть на нее.

Его лицо стало таким же мрачным и неприступным, как скалы, окружающие море. Когда он заговорил, мороз пробежал по коже Кэт. Его голос дрожал от ярости. Открыв глаза, он наблюдал за Кэт и оценивал ее поведение:

– А твой долгожданный чек, Кэт? Ты наконец получила его?

Кэт покачала головой.

– Нет, но какое это имеет отношение к моей беременности? – спросила она тихим, дрожащим голосом.

– Прекрасно, – холодно заметил Трэвис.

– Что прекрасно?

– Твой голос, от него может заплакать даже камень. Но я не камень, а просто обыкновенный дурак.

– Трэвис?.. – Голос Кэт оборвался. Ужасное чувство пронзило ее: казалось, она говорит с чужим человеком, только внешне похожим на любимого мужчину. Отсутствующим взглядом Кэт наблюдала, как Трэвис вытащил из кармана своей красной ветровки чековую книжку и ручку.

– Ты хорошая актриса и неподражаемая любовница. Но неужели ты все это время работала? – Трэвис сделал жест, отметающий все возражения Кэт. – Ладно, актриса, содержанка или проститутка – это сейчас не имеет значения. Уже не имеет. Но ты все же послушай меня, кошечка, и внимательно послушай.

Кэт отступила назад, охваченная ощущением, что свалилась в пропасть.

Но нет, это слишком легкий выход для нее. Она по-прежнему стояла в кухне, рядом с Трэвисом, и его слова, казалось, сдирали с нее кожу. Одновременно он что-то писал в своей чековой книжке, так сильно нажимая ручкой на бумагу, будто видел в ней своего врага.