Уже месяц я бесцельно скитаюсь по лесам. После побега из лагеря я просто не знаю, куда идти. Потеря спутников отзывается пустотой в груди. Кажется, я отдал бы все, что угодно, лишь бы снова услышать бесконечный треп Вишки, увидеть хмурую физиономию Кочерги. Но их нет, они остались позади. Наверное, можно попытаться выручить и их, но что-то внутри настойчиво предостерегает от поспешных решений. У них своя дорога, у меня своя. Беда только в том, что свою дорогу я не вижу.
      Наверное, можно выбраться к людям. Но, скорее всего, меня лишь схватят во второй раз. Такое мне сейчас ни к чему. Я что-то должен сделать, но что? Во сне мне снова является облик того человека. Наверное, я все же должен найти его, но куда идти - я не знаю.
      Кто я? Что я здесь делаю?
      Все разъяснится в свое время. В том я снова уверен странной непоколебимой уверенностью.
      Места вокруг глухие - болотистые леса, перемежающиеся с лесными озерами и настоящими трясинами. Кругом вьется туча мошкары вперемешку с комарами, набивается в рот и глаза, но не кусает. Дичи почти нет, про грибы и ягоды по весеннему времени и говорить не приходится. Впрочем, мне все равно, что есть. Голода я почему-то не испытываю и ем лишь потому, что знаю - так надо. Я ловлю лягушек, которые водятся здесь в изобилии, и глотаю их сырыми, не чувствуя вкуса. Иногда мне везет, и я натыкаюсь на токующих глухарей. Их можно брать прямо голыми руками: один быстрый рывок из кустов, и птица со свернутой шеей подергивается в руках, превращаясь в простой кусок мяса.
      Моя борода и волосы превратились в спутанные космы с жесткими колтунами. Одежда обносилась, вся в прорехах, перепачкана грязью. От нее несет болотиной. Наверное, со стороны во мне не сразу можно признать человека.
      Однажды я выбираюсь на неизвестно кем проложенную тропку. На звериную она непохожа - слишком прямая и утоптанная. Я бездумно бреду по ней под гору, в любой момент готовый броситься в заросли, как вспугнутый заяц. Однако мои чувства слишком притуплены неделями одиночества. Наверное, поэтому я сталкиваюсь с ней лицом к лицу и замираю на месте, словно парализованный.
      Женщина. Лет двадцати с небольшим. На лице морщины от непосильного труда и лишений, изможденные руки приобнимают коромысло с двумя бадейками. Бадейки заполнены лишь наполовину - видимо, на большее сил не хватает. Она молча стоит и тускло смотрит мне в лицо. Я пялюсь на нее, не зная, что делать. Бежать от нее глупо, но, с другой стороны, она в любой момент может прийти в себя и завизжать, призывая на помощь мужа или еще кого.
      - Здравствуй, добрый человек, - тихо-безразлично говорит она. - Что привело тебя в наши края?
      - Здравствуй и ты, добрая женщина, - отвечаю я неуверенно. Кажется, в здешних краях именно такая формула приветствия. - Я... я, кажется, заблудился.
      - Добро тебе, - откликается она. В ее глазах мелькают искорки. - Деревня недалеко, вон там... - она кивает куда-то на восток. - Версты через две услышишь собак, там не потеряешься.
      Она медленно обходит меня и, не оглядываясь, идет по тропе. Наверное, там ее дом. Почему она живет одна в глуши? Походка у женщины тяжелая, ее заметно качает. Бадейки болтаются на коромысле. Подчиняясь какому-то порыву, я нагоняю ее и кладу руку на плечо. Она покорно замирает, опустив голову. Кажется, она не станет сопротивляться, даже если я начну резать ее на куски.
      - Погоди... - я запинаюсь, не зная, как к ней обратиться. - Погоди. Хочешь, я помогу тебе?
      Не дожидаясь ответа, я снимаю с ее плеч коромысло. Груз на удивление легок килограмм десять в сумме, не больше. Видно, не слишком-то она сильна, если ее качает даже от такого. Женщина безжизненно стоит на месте, опустив руки.
      - Пойдем, красавица, - тихо говорю я ей. - Показывай дорогу.
      Идти недалеко. Покосившаяся избушка с покрытыми мхом стенами, с провалившейся берестяной крышей. Трубы не видно - топится она, видно, по-черному, но сейчас дымом даже не пахнет. Я выливаю воду в полупустую бочку и ставлю бадейки на землю. Аккуратно пристраиваю коромысло на крюк и поворачиваюсь к хозяйке. Она бессильно опускается на завалинку и смотрит на меня огромными сухими глазами.
      - Мне нечем отблагодарить тебя, добрый человек, - тихо произносит она. Спасибо, и ступай своей дорогой. В деревне лучше не говори, что ко мне заходил еще собак спустят.
      Вспышкой молнии приходит понимание. Голод. Голод смотрит на меня глазами женщины. Она не измождена работой, она просто истощена до предела. На заброшенном огородике не видно ни одного побега лебеды. Сараюшка приоткрыта, оттуда тянет затхлым запахом гнили. Курятник безжизненен, да и прочей домашней скотины поблизости не наблюдается. Может, в доме и есть что-то съестное, но свои внезапно обострившимся обонянием я его не чувствую.
      Кажется, она живет одна. Запустение хозяйства явно указывает на женское одиночество. Я колеблюсь, не зная, что делать.
      - Я вернусь, - наконец произношу я, неловко кланяясь. - Подожди немного, хозяюшка, я вернусь.
      Я разворачиваюсь и быстрым шагом иду в лес. После пары часов поисков мне удается вспугнуть небольшого зайца, почти зайчонка. Я подшибаю его камнем, ухватываю за задние лапы и почти бегом возвращаюсь назад. Женщина все так же сидит на завалинке, ее глаза закрыты. Кажется, она так и не пошевелилась с моего ухода.
      - Вот... - говорю я, протягивая зайца. Она открывает глаза, в них -непонимание. - Вот, возьми. Свари, что ли...
      Женщина, придерживаясь за стену, медленно встает на ноги, не отрывая от меня взгляда. Она медленно переводит взгляд с моего лица на зайца, протягивает руку и, коротко всхрипнув, опускается на землю. Ее глаза закатываются под лоб.
      Я глупо смотрю на нее, не зная, что делать. Потом, сообразив, отбрасываю зайца в сторону, подхватываю на руки легкое, как у ребенка, тело и вношу его в дом. Низкая лежанка аккуратно застелена. Я осторожно кладу хозяйку на тонкий соломенный тюфяк, прикрыв сверху лоскутным одеялом. Очаг холоден, словно январский снег, ни дров, ни хвороста поблизости не наблюдается. Что ж... По крайней мере, у меня появилась какая-то цель.
      Спустя какое-то время в очаге похрустывает огонь, над ним потихоньку закипает вода в обмазанном глиной туеске. Железного котелка в хозяйстве не нашлось, но плотницкий топор на треснувшем топорище имеется. Наверное, где-то валяется и колун, но перерывать дом ради него не хочется. Топором я рублю хворост, топором же валю небольшую, еще не распустившую почки березку неподалеку от дома. Теперь у нас есть небольшой запас дров. У нас?..
      Вскоре из зайца получается неплохой суп, даже приправленный солью. Соль хранится в специальном туеске, уже давно показавшем дно. Еще одна проблема - где брать припасы в лесном краю? У моря, по крайней мере, можно добывать соль самостоятельно, здесь же... Море? Да где я его видел?
      Привожу хозяйку в чувство и даю ей напиться заячьего отвара. Потом отщипываю несколько волокон мяса и почти силой сую ей в рот. Она жует, не отрывая от меня непонимающего взгляда. Оставляю ее в покое, и почти сразу она то ли засыпает, то ли снова теряет сознание.
      Закутав ее в одеяло, выхожу наружу. Тучи постепенно разносит, и в прорехи проглядывает нежаркое весеннее солнце. Под его лучами даже покосившиеся строения выглядят почти празднично. Я окидываю все внимательным взглядом. Надо бы поправить плетень, почти лежащий на земле, починить дверь курятника, наколоть дров, да и вообще... Тело заранее радуется, предвкушая нехитрую мужицкую работу. Наконец-то не надо больше блуждать по чащобам, пытаясь разобраться в себе. На день-другой можно забыться, отдаться течению.
      Спать я укладываюсь на полу возле лежанки хозяйки, предварительно снова покормив ее. Рядом уютно потрескивают угли догорающего очага. Мне удобно и хорошо. Посреди ночи я просыпаюсь от того, что на меня накидывают что-то теплое. Пока я ворочаюсь, борясь с сонливостью, пальцы успевают нащупать какой-то мех. Просыпаться отчаянно не хочется, и я, сдавшись, снова проваливаюсь в сон.
      Утром я просыпаюсь от осторожных шагов. Хозяйка ходит по дому на цыпочках, старясь не разбудить меня, но солнечный луч в лицо сводит на нет ее усилия. Я выбираюсь из-под сшитой из заячьих шкурок накидки и сажусь, почесывая голову. Женщина несмело улыбается мне, и с улыбаюсь ей в ответ.
      - Я - Мелина, - тихо говорит она.
      Я лишь киваю в ответ. Не отвечать же ей, что у меня вместо имени одно прозвище, да и то - Беспамятный.
      Вкусно пахнет вареным зайцем. Видимо, женщина добавила в бульон каких-то приправ. Во мне просыпается жуткий голод. Хозяйка молча указывает мне на глиняную миску, которую она наполнила аппетитным варевом. Я сажусь на лавку и быстро уплетаю суп, приглядывая, однако, чтобы и она съела свою порцию. Зайчонок слишком мал, от него почти ничего не осталось. Что ж... Добудем еще одного.
      - Я вернусь, - снова обещаю я и выхожу наружу. Солнце стоит уже довольно высоко. Прежде, чем идти на охоту, я спускаюсь к ручью по давешней тропинке и долго соскребаю с себя грязь. Колтуны в волосах не поддаются. Безжалостно выдирая волосы, избавляюсь от них, натягиваю мокрую, но чистую одежду. Вода - не грязь, просохнет по дороге.
      Спустя час или около того я возвращаюсь с глухарем и двумя белками. Мелина стоит у поправленного вчера плетня, вглядываясь в лес. Я машу ей рукой. В ее глазах - непонимание, потом - радость узнавания. Неужели я так скверно выглядел с утра? Мелина бросает быстрый взгляд на добычу, потом берет меня за руку и ведет в дом. Положив глухаря и белок на стол, она поворачивается ко мне и долго смотрит странным взглядом мне в глаза. Только теперь я замечаю, что она действительно красива, хотя и увядающей красотой.
      Ее ладони ложатся мне на грудь и начинают распускать тесемки рубахи. Мгновение я колеблюсь, потом осторожно обнимаю ее. Мелина прижимается ко мне и шмыгает носом, потом слегка отстраняется и начинает снимать платье. Я беру ее лицо в ладони и нежно целую. Она неуверенно отвечает на поцелуй.
      Потом нам хорошо вместе.
      Элизу била крупная дрожь. Сейчас, после суток плутания в лесу, побег уже не казался ей хорошей мыслью. Она заблудилась - окончательно и бесповоротно. Чувство направления, никогда не подводившее ее в городском лабиринте Граша, молчало. Смеркалось. Небо затягивали низкие серые тучи. Солнце, иногда проглядывавшее сквозь редкие прорехи, здесь, под густыми кронами, отзывалось лишь кратковременным просветлением. Разглядеть, с какой стороны падают лучи, решительно не удавалось. Когда-то давным-давно, в прошлой жизни, девочка Элиза бесстрашно входила в лесную сень, твердо зная: даже если она заблудится, папа обязательно найдет ее. Найдет ли ее в лесу Тилос? Вряд ли. Значит, нужно надеяться только на себя. Больше полугода бывший Серый Князь таскал ее за собой, не заботясь объяснить, куда и зачем. Настало время вернуть себе свободу. А бросивший ее Тилос пусть катится в морские глубины.
      Она шмыгнула носом. Первоначально Элиза намеревалась далеко стороной обойти ближайшую деревушку - кажется, ее называли Заовражной - и вдоль дорог добраться до какого-нибудь крупного поселения, где можно затеряться в толпе и немного прийти в себя. Однако Лесная Сила заплутала ее, увела кружными неверными тропами куда-то далеко в сторону. Дикая чащоба окружила ее со всех сторон, заросли, не знавшие еще топора дровосека. Зверье, впрочем, оказалось пуганым: завидевший ее молодой олень быстро порскнул в кусты, а две или три попавшиеся белки со всех ног скрылись в своих дуплах. Значит, охотники здесь появлялись, и жилье не так далеко. Но как к нему выйти, оставалось большим вопросом.
      Живот сводило от голода. Небольшие ручьи попадались в изобилии, но рыбы в них не водилось. В заводях неспешно извивались омерзительные на вид конские пиявки, но есть подобную гадость оказалось выше ее сил. От одной мысли Элизу затошнило. Вот улитку, даже склизкого прудовика, ползающего по поверхности воды, она сжевала бы, не задумываясь, но улиток тоже не попадалось. Редкая дичь стремительно улепетывала при ее приближении, да и охотничьей снасти у девушки не имелось. Редкие же по весне съедобные корни почти не утоляли сосущую пустоту внутри.
      В душе начало зарождаться глухое отчаяние. Нет, такого не может случиться! Не для того она выжила в Граше, моталась за Тилосом по опасным краям, училась всякой всячине, чтобы сгинуть здесь вот так, ни за чих. Она обязательно выберется, обязательно!..
      Дальний лай собак послышался, когда уже почти стемнело. Девушка уже начала присматривать себе место для ночевки - сухое и без комаров, но внезапное чувство опасности заставило ее замереть, а потом быстро юркнуть в кусты на длинной узкой прогалине. Лай, сначала далекий и почти мирный, быстро приближался. Элиза сжала кулаки. Наверняка собаки идут по ее следу. Ну почему, почему она не догадалась спутать следы на одном из ручьев? Ведь это так просто... Сейчас же ей конец: в кустах от собак не спрячешься, да и бежать от них бессмысленно. Но нет - живой она им не дастся. Не зря Калдагар с Бараташем учили ее убивать!
      Мгновенный ужас бесследно прошел. Ярость ударила в голову, помрачая рассудок. Нет, так не годится. Взбешенный боец - мертвый боец, вспомнилась ей размеренная речь Бараташа. Позволив себе возненавидеть врага, ты проигрываешь еще до начала схватки. Взъярившись, ты, возможно, сомнешь уличного забияку, но против настоящего воина не выстоишь и минуты. Вряд ли, конечно, ее преследовали настоящие воины, разве что монахи вызвали на подмогу свои дружины. Девушка выпрямилась и, на мгновение прижавшись спиной к дереву, медленно и глубоко задышала, успокаивая сердцебиение.
      Ей повезло. По ее следу пустили не натасканных на людскую охоту волкодавов, а обычных охотничьих лаек. Три шавки вылетели на поляну и закружились вокруг, захлебываясь слюнявым гавканьем. Одна из них бросилась вперед, пытаясь ухватить Элизу за левую руку, сжимавшую большой гнилой сук. Даже не попытавшись ударить зверя, девушка выпустила сук и отступила вбок. Одной рукой она успела ухватить собаку под нижнюю челюсть и рвануть на себя. Однако пальцы соскользнули, и сука, вместо того, чтобы свалиться на землю со свернутой шеей, лишь кувыркнулась в воздухе и как следует приложилась спиной и головой к древесному стволу. Жалобно завизжав, псица покатилась по земле. Элиза же, уклонившись и от второго пса, с силой ударила зажатым в правой руке камнем. На сей раз все получилось, как и задумано: камень попал в точку на перекрестье линий между ушами и глазами зверя. Еще один взвизг - и, бездыханная, собака свалилась на землю.
      Третья лайка напасть не рискнула. Заходясь в лае, она прыгала вокруг, взрывая хвою лапами. Чуть погодя к ней присоединилась первая товарка, заметно поутратившая свой пыл. Элиза тоже не стояла на месте, медленно отступая и стараясь не оказаться к одной из собак спиной. Где же их хозяева?
      Хозяева не заставили себя ждать. Проломившись сквозь кусты, на прогалину вылетел крупный гнедой конь.
      - Ага! - азартно завопил всадник. - Попалась, ведьма!
      Ведьма? Но ведь в монастыре не знали про ее способность чувствовать опасность... Или знали? Или же просто рассказали небылиц поимщикам?
      Всадник - совсем молодой, но здоровый парень с жидкой юношеской бороденкой тем временем спрыгнул с седла и бросился к Элизе. Его рука сжимала моток веревки, но сабля осталась притороченной к седлу. Из оружия у всадника оставался с собой лишь длинный охотничий нож, но и тот - в ножнах на поясе. Ну, с ним просто. Видимо, паренек еще не запомнил простую истину: лучше переоценить противника, чем недооценить его. Пара грациозных движений - и незадачливый охотник лежит на земле с завернутой к лопатке рукой, подвывая от боли и неожиданности. Он еще не успел осознать, почему мир вдруг завертелся каруселью, а он сам вместо того, чтобы держать грязную замухрышку за плечо, отплевывается от земли пополам с хвоей и прошлогодними листьями. Одна из оставшихся лаек, улучшив момент, бросилась на Элизу сзади, но, ведомая своим чувством опасности, девушка успела выхватить из ножен на поясе парня нож и, не глядя, отмахнулась им. Острое лезвие чиркнуло прямо по чувствительному собачьему носу, и пес, истошно завизжав, закрутился на месте, отчаянно пытаясь стереть ужасную боль с морды передними лапами.
      Последняя псина - та, что врезалась в дерево - отскочила на безопасное расстояние, утратив последние остатки боевого задора. Теперь лай суки больше походил на скулеж, выдавая готовность в любой момент пуститься наутек.
      Не выпуская ее из поля зрения, Элиза воткнула нож в землю, заломила пленнику за спину и вторую руку и мгновенно связала их его же собственной веревкой. Еще несколько движений - и ноги парня загнуты назад, лодыжки привязаны к запястьям. Бараташ почему-то называл позу "козлом", хотя, на взгляд Элизы, логичнее назвать ее "колесом". Несчастный пленник не мог даже барахтаться. Ему оставалось лишь отплевываться от прелой листвы и бессильно ругаться, чем он и занимался со всем нерастраченным пылом. Так, теперь подхватить нож - и на оставшегося бесхозным коня...
      Проклятое животное бросилось наутек не хуже недавнего оленя. То ли конь не подпускал чужих, то ли девушка сама перепугала его резким броском, но на ее долю пришлась лишь обидная оплеуха длинным нестриженным хвостом. Конь галопом унесся в лес, а Элиза, чуть не плача, осталась бессильно смотреть ему вслед. Впрочем, она тут же взяла себя в руки и бросилась прочь.
      Поздно. На лай уцелевшей борзой на прогалину выносились еще и еще всадники два, пять, десять. Они не бросались на нее сломя голову, они окружили ее плотным кольцом лошадиных крупов, в руках угрожающе болтались кистени, у двоих отблескивал сабельный металл, еще двое уже наложили стрелы на тетивы.
      - Взять ее!
      Знакомый голос. Боярин Меший собственной персоной. Он-то откуда здесь взялся? Неужто мне не избавиться от этого урода до конца жизни?
      Двое спрыгнули с седел и медленно направились к Элизе. Это уже не молодой небитый дурак, с налету пытающийся схватить глупую девчонку - настоящие гридни, обманчиво неторопливые, с плавными выверенными движениями. К счастью, на сей раз они без ловчей снасти - только простая веревка. Еще один дружинник подбежал к валяющемуся неподалеку парню и разрезал его путы. Тот медленно ворочался, не торопясь вставать. Ругаться, впрочем, перестал - и за то спасибо. Элиза настороженно смотрела на приближающихся, отчаянно пытаясь понять, что же ей делать.
      - Дяденьки, не бейте! - внезапно заскулила она, падая на колени и выпуская нож. - Ой, дяденьки, пожалуйста, не бейте... Ну пожалуйста!..
      - Вставай, соплячка, - процедил один из поимщиков, хватая ее за плечо и небрежно поднимая на ноги. - Никто тебя бить...
      Никогда не хватайся за противника. Никогда. Хват обязывает тебя к немедленным действиям, причем выбор действий не так уж и велик. Позволь противнику ухватиться за тебя, и пусть он сам выберет свою судьбу... Элизе показалось, что голос Бараташа прозвучал прямо за ее спиной. Она прижала кисть охотника рукой, чуть подавшись назад, а затем - вперед, другой рукой нажимая ему на локоть. Взвыв от внезапной боли в суставах, тот рухнул на колени, и колено Элизы в кровь разбило ему лицо. Завершая движение, она швырнула его мордой в землю - нет времени, чтобы сломать ему руку! - нырнула под мышку второму, пнув его сзади под коленку, так что тот, всплеснув руками, завалился на спину, чуть не придавив девушку, и бросилась в образовавшуюся в кольце прореху. Еще немного - и она снова в лесу. Пусть ловят ее на конях по оврагам и буеракам!
      Не вышло. Не сопливые мальчишки - опытные воины охотились за ней. Легкое касание шенкелей - и кони оставшихся шагнули вбок, так что Элиза чуть не свалилась под копыта одного из них. Тяжело дыша, она отскочила назад, перепрыгнув через два ворочающихся на земле тела, подхватила брошенный нож и замерла в боевой стойке: колени полусогнуты, лезвие прячется за спиной, левая рука чуть вытянута вперед.
      Один из всадников поднял лук и прицелился. Вот и все. Вот и вся твоя жизнь, глупая дура, возомнившая себя воинственной тарсачкой. Она закончится здесь, на глухой прогалине, а труп сгрызут волки... если они водятся в здешних местах. Но моих просьб о пощаде вы не услышите!
      - Ну? - хрипло сказала она, глядя в глаза стрелку. - Давай! Чего ждешь?
      - Стоп!
      Боярин Меший неторопливо спрыгнул с седла и сделал несколько шагов вперед, бросив презрительный взгляд на с трудом усаживающихся гридней, и еще один - на понуро стоящего неподалеку первого парня.
      - Теперь я понимаю, почему ты так нужна попам, - задумчиво сказал он, рассматривая Элизу с ног до головы. - Для такой соплячки дерешься ты, прямо скажем, здорово, хотя и не слишком умело. Как же дерутся те, кто тебя учил, хотел бы я знать?
      - А ты подойди! - сквозь зубы посоветовала Элиза. - Узнаешь... - Она напружинилась, готовая полоснуть боярина по глазам.
      - А и подойду! - согласился Меший. Он шагнул вперед и легонько щелкнул ее по носу. - Оп! Ну и что?
      Левая рука Элизы метнулась вперед. Боярин отшатнулся, и девушка тут же взмахнула ножом. Но вместо того, чтобы резануть врага по лицу, она почувствовала, что клинок пронзает воздух. Рука боярина подтолкнула ее локоть сзади, и она чуть не упала, выронив оружие. В последний момент Меший удержал ее за плечи и одним движением заломил руки за спину. Элиза попыталась ударить ногой назад, но не попала.
      - А ну тихо! - приказал боярин, и в его голосе послышалось что-то такое, что девушка замерла. - Вот так-то лучше. Давай договоримся: я тебя отпускаю, а ты взамен не пытаешься бежать. Лады?
      - Я не вернусь в монастырь! - Элиза снова рванулась, но безуспешно. - Лучше убей прямо здесь!
      - Вот горячая, а? - удивился боярин. - Да кто тебя в монастырь возвращать собирается? Слово даю, не отдам я тебя чернорясным. Поедешь со мной, а там посмотрим. Командир-то твой исчез незнамо куда, а что ты без него? Так и продолжишь по лесам блукать, корой питаться? Да не бойся ты, не обижу.
      - Ладно... - смирив себя, покорно ответила Элиза. Другого выхода действительно не оставалось, и еще ей вдруг очень захотелось жить. В конце концов, кто ей помешает сбежать еще раз?
      - Вот и правильно, - одобрил Меший. Его медвежья хватка разжалась. - Ты уж не держи зла, девка. Кто тебя знал, вдруг и вправду ведьмачка? - Он рывком повернул Элизу к себе, заглянул ей в глаза. - Мир, лады? Тебя, кажется Элизой зовут? Вот и славно. А я Меший, дядька Меший, боярин местный. А ножик-то подбери. Хороший нож, сам выбирал. Эй, Семка! - Он повернулся к связанному Элизой парню. - А ну, сымай пояс!
      - Но, тата... - запротестовал тот, но тут же сник.
      - Сымай-сымай! - грозно нахмурил брови боярин. - Умел соплячке поддаться умей и расплачиваться. Вояка... Вернемся домой - еще выпорю за дурость. Кому сказал: найдешь - отозвать собак и ждать остальных? А теперь что? Серый сдох, а что с Бурей делать - я уж и не знаю. Ох, девка, и ввела ж ты меня в убыток... Он покачал головой. - Ну? Где пояс?
      Под смешки гридней парень нехотя расстегнул пояс и через всю прогалину бросил его к ногам Элизы. Та недоуменно переводила взгляд с него на боярина.
      - Чего смотришь? - удивился тот. - Бери. Твой. Заслужила.
      - Мне не надо... - запротестовала она, но тут же, как и несчастный Семка, сникла под тяжелым взглядом Мешего. Теперь она даже жалела незадачливого боярского сына, прилюдно выставленного на посмешище. Она наклонилась и подняла украшенный начищенными медными бляхами ремень с пустыми ножнами, засунула в них нож и нерешительно замерла.
      - Поедешь с Семкой, на его коне, - распорядился боярин. - Как только он его поймает, конечно. - Гридни снова загоготали.
      - И поймаю! - обиженно заявил парень. Он вложил пальцы в рот и свистнул. Чуть погодя раздался перестук копыт, и гнедой, волоча по земле поводья, неторопливо вышел из чащи.
      - Во как! - гордо заявил парень. - Не чета некоторым! - Он подобрал поводья и легко запрыгнул в седло. - Давай, пристраивайся сзади, что ли...
      Элиза нерешительно смотрела на него, сжимая пояс в руке. Она ничего не понимала. Сначала ее травят собаками, а потом чуть ли не как равную приглашают с собой. С другой стороны... Голодный спазм вновь стиснул ее желудок. В конце концов, в голосе боярина не слышалось угрозы, а ее чувство опасности молчало, словно убитое. Да и во взгляде парня, с которым она так неласково обошлась, не замечалось злости. Решившись, она попыталась запрыгнуть на круп позади Семки, но соскользнула. Боярин молча подсадил ее, окинув гридней таким взглядом, что никто не решился даже хмыкнуть, и сам взобрался в седло.
      - Тронулись! - приказал он и дал шенкеля коню.
      Ехали на удивление недолго - полчаса неспешным лошадиным шагом. Оказалось, что Элиза умудрилась заплутать посреди чуть ли не десятка деревень и деревушек, не считая выселков и мелких хуторов. То тут, то там в сгустившихся сумерках мелькал огонек в окне, пахло дымом, лаяли цепные псы. Девушка ерзала позади Семки, судорожно ухватив его за рубаху и стараясь не сползти со скользкого крупа. На севере ездили в неглубоких седлах, мало чем отличавшихся от сураграшских попон, но все же задняя кромка седла неприятно упиралась в ноги.
      Когда совсем стемнело, впереди зажглись огни большого села. Вскоре вся компания въехала на постоялый двор. Несколько конюхов бросились навстречу. Семка ловко соскользнул с седла, не задев Элизу, и вытянул навстречу руки.
      - Прыгай! - позвал он. - Не бойся, вязать больше не стану. - В свете масляной лампы блеснула его озорная улыбка. - И так еще от земли не отплевался.
      Поколебавшись, Элиза неловко спрыгнула на землю. Семка поймал ее за плечи, не позволив упасть на землю. Выпрямившись, девушка расстегнула пояс и вместе с ножнами протянула парню.
      - Возьми! - решительно сказала она. - Мне не надо.
      - И не подумаю! - насупился тот. - Правильно батька присудил. Я сам виноват, а ты заслужила. Да не бойся, я другой куплю. Ты... м-м-м... - он уставился в землю. - Извини, что в лесу вот так наскочил... Попы гонца в деревню прислали ведьма, говорят, с-под ареста сбегла, гривна золотом награда, коли кто живой приведет. Ну, а с ведьмой какой разговор...
      - А сейчас что - не похожа на ведьму? - хорохорясь, спросила вконец растерявшаяся Элиза. - Вот заколдую...
      - Ха! - снова улыбнулся парень. - Да нешто я не понимаю, кто ведьма, что злую порчу на людей наводит, а кто - просто так? Ты, я вижу, девка непростая. Вон как меня в земле изваляла! Недаром за тобой монахи гоняются. Но колдовства в тебе не чую. Меня вообще-то Семеном кличут, а Семкой - отец только. Но и ты можешь. А что у тебя за имя дурное - Элиза? Никогда не слышал...
      - Имя как имя! - буркнула девушка. Она снова обернула пояс вокруг талии, замкнула застежку, поправила ножны так, чтобы нож сподручнее лежал на бедре. Отец по молодости моряком на торговых ганзах ходил, пока еще море позволяло. Ну, и за океаном бывал тож. Оттуда и привез. Да у тебя имечко, кстати, не местное.
      - Оно от северных коневодов, что за Ручейницей живут, - объяснил парень. Отец с ними раньше то ли воевал, то ли, наоборот, мирился, еще когда Приморская Империя стояла. Ему тогда столько, сколько мне сейчас, стукнуло. А ты не смотри, что он уже старик, он двоих голыми руками уделает. Вон, и тебя тоже взял, хотя ты и свалила двоих! - с гордостью добавил он.
      - Фиг бы он меня взял, если бы в одиночку, - огрызнулась девушка. - С толпой-то подручных любого возьмешь...
      - Эй, вы, двое! - гаркнул от входа боярин. - Ну-ка, подите сюда!
      Вновь насторожившаяся девушка подошла к нему и остановилась в отдалении.
      - Слушаю, тата, - почтительно поклонился выступивший вперед Семен.
      - Чего слушать? - рыкнул Меший. - Чего зубы девке заговариваешь? Она по лесам второй день мотается. Брюхо, небось, к спине прилипло! Давайте внутрь, там хозяин уже должен на стол накрыть. Да ты, девка, не смотри волком. Сказал же не обижу.
      Пропадать - так с музыкой, решила Элиза и, обойдя Семена, вошла в дом. В большом зале и в самом деле умопомрачительно вкусно пахло жареным мясом. Хозяин и несколько слуг суетились вокруг длинного стола. Веяло теплом, в углу весело пылал огромный камин. На вертеле крутилась крупная туша.
      - Кабана вчера завалили, - пояснил боярин, входя следом. - Молодые посевы травить повадился. Тощие они сейчас, свиньи, не мясо - одно название, но и за то спасибо. Эй, хозяин! Кончай мясо на огне палить, давай его на стол!
      Боярин с дружинниками насыщались в тишине. Хозяин, почтительно поклонившись напоследок, куда-то исчез вместе со слугами. Элиза торопливо глотала сочное мясо, заедая его пресной лепешкой и запивая жидким вонючим пивом из большой кружки. На нее не обращали внимания, только Семка изредка бросал заинтересованные взгляды, хотя и помалкивал. Закончив ужинать, боярин встал из-за стола, размашисто поклонился куда-то, предположительно на восток, и уставился на Элизу.
      - Поела? - неласково спросил он. - Пошли, в угол отсядем. Разговор есть.
      В дальнем полутемном углу, где никто не мог его услышать, боярин оседлал лавку, словно коня, и хлопнул ладонью перед собой.
      - Садись, - заявил он. - И не зыркай так. Из монастыря по всей округе весть разослали: ведьма сбежала, взять обязательно живой, гривна золотом награда. Двух коней купить можно! Ну, я и решил, что, коли ты им так потребна, выручать тебя надо. Надо же как-то вину загладить, что я тогда на вас наскочил. Ох, лихие времена настали... - Он мрачно помолчал. - Ну что, прощаешь?
      Элиза кивнула. Она все еще не доверяла боярину. Однако девушка понимала, что если бы тот хотел сдать ее в монастырь, то давно бы так и поступил.
      - Ну, тогда проехали и забыли, - кивнул Меший. - Да ты и сама ох какая непростая... Элиза. От трех борзых отбилась, а саму хоть бы куснули! Семку-обормота связала, двоих гридней в грязь уронила, даром что бойцы бывалые. Конечно, внезапностью взяла - не ожидали от тебя такого, вот и попались. Ну да моих ребят и внезапностью мало кто подловить может, так что гордись. От такой дочки и я бы не отказался... - Он вздохнул. - Жена у меня родами померла. Семку выходили, а ее вот нет. Родильная горячка, сказали. Семнадцать лет с лишком вот бобылем живу... Ну да не о том я. Ты делать-то что дальше собираешься?
      - Я? - растерялась Элиза, захлопав глазами. - Не знаю... Ты, боярин, если честно, первый, кто меня спрашивает. Остальные таскают за собой, как... как...