В справке ясно указано, что все эти предприятия играют незначительную роль в производственных цепочках, а их продукция в основном скапливается на складах. Объясните мне, для чего, например, народному хозяйству требуется в год пятьдесят тонн станин для… – он заглянул в бумагу, – фабельных станков? У нас что, такой острый дефицит катализирующих сердечников, которые на тех станках вытачиваются? Этих сердечников, в лучшем случае, три сотни в год всего нужно, а на выточку одного такого требуется максимум день. Эти никому не нужные станины складируются в ящиках прямо под открытым небом, а через год-другой идут в переплавку как железный лом.
      – Но в плане стоит…
      – В план станины в таком количестве поставили три года назад. Кретин, который это сделал, наверняка думал не головой, а задницей. Вы поручитесь головой, что сегодня каждый килограмм этих станин жизненно важен для народного хозяйства?
      Вообще, господа, – Олег обвел членов Кабинета тяжелым взглядом, – по изучении предмета я должен заметить, что обновление ассортимента продукции предприятия раз в десять лет не способствует гармоничному развитию народного хозяйства.
      Полагаю, настало время радикально пересмотреть наши методы управления и понять, каким образом можно сделать их более гибкими и соответствующими нынешним реалиям.
      – Но при чем здесь мои заводы? – Ведерников аж вскочил на ноги от возмущения. – Я прекрасно знаю, кто, что и для чего производит! У меня нет лишних производств…
      – Это вы так говорите, – оборвал его Олег. – А вот эксперты, привлеченные канцелярией, полагают иначе.
      Наступила мертвая тишина. Народный Председатель в упор смотрел на директора Комтяжмаша, пока тот не опустил глаза. Остальные присутствующие неспокойно зашевелились.
      – Итак, господа, – Кислицын прокашлялся. – Информирую, что я санкционировал общую ревизию основных фондов. В ближайшие три-четыре месяца проверяющие канцелярии и Министерства общественных дел совместно проведут изучение состояния дел в народном хозяйстве, особое внимание уделяя предприятиям из розданного вам списка. На тех предприятия, которые, по мнению экспертов, действительно не являются важными для нашей экономики, будет проведен эксперимент по частичному переводу их на хозяйственный расчет. Это не означает – повторяю, не означает! – что мы собираемся предоставлять им полную свободу экономических отношений, отпуская в плаванье по волнам анархии. Мы всего лишь проверим, насколько дееспособны окажутся отдельные производства в условиях предоставленной им относительной свободы.
      Он звучно припечатал ладонью по столу.
      – Тут уже не раз прозвучала мысль, что речь идет чуть ли не о предательстве идеалов народной справедливости. Чушь собачья! Справедливость не является помехой для самостоятельности. Полвека назад, во времена индустриализации, жесткий план развития был необходим. Разрушенное войнами государство нуждалось в твердой руке, чтобы выжить. Но сейчас другая ситуация. Нужно уходить от уравниловки, давать людям стимул трудиться…
      – Вот пусть бы и соревновались за вымпелы! – проворчал Смитсон. Министр сельскотоварного производства выглядел более угрюмым, чем обычно. Его маленькие заплывшие глазки уперлись в стол, не поднимаясь на Нарпреда. – У меня в сельпрозах…
      – У вас в сельпрозах, Иван Васильевич, – оборвал его Олег, – работники соревнуются не за вымпелы, а кто с утра пораньше первым до бутылки доберется. Вы сначала страну накормите, а потом уже себя в пример приводите. Это из-за вас мы нефть с газом в Сахару гоним, из-за вашего неумения производство организовать.
      Без кучи импорта мы обойтись можем – без колготок джезаирских, без сапог кирхских на манной каше, без мебели кухасской – а вот без еды не обойдемся. И именно из-за вас любое уменьшение объемов нефтеэкспорта для нас смерти подобно.
      Смитсон выслушал тираду, не дрогнув.
      – Я, извините, ничего не могу сделать, – сухо ответил он, – пока техника, которую я получаю, живет на поле в среднем два месяца. Когда из двух комбайнов приходится собирать один, а новые тракторы умирают, вспахав сто метров, я никого не накормлю. И никто не накормит, – добавил он, глядя на Олега немигающим взглядом. – Можете меня уволить и поставить на мое место кого угодно из ваших… экспертов, чтобы убедиться в этом.
      – И что по этому поводу имеет сказать господин Пряхин? – саркастически осведомился Олег, поворачиваясь к директору Комитета легкой промышленности. – А, Микаэль Аркадьевич?
      Тот побагровел.
      – Какие работнички, так и техника живет, – ядовито огрызнулся он в сторону Смитсона. – Руки из нужного места отращивать нужно, а не откуда растут! Почему мои специалисты приезжают в сельпрозы с этой негодной техникой и спокойно работают на ней по месяцу и более, не пропуская ни одного дня, а местные… м-механизаторы гробят ее за неделю так, что все узлы полностью перебирать приходится?
      – Твои специалисты день сидят за штурвалом, а потом полночи над комбайном возятся, гайки довинчивают! – хохотнул Смитсон. – То-то больше месяца они не выдерживают!
      – Да твои…
      – Хватит! – гаркнул Олег, и спорщики замолкли, с ненавистью сверля друг друга взглядами. – Ведите себя прилично, в конце концов! – Он снова побарабанил пальцами по столу, выдерживая паузу. – Так, – наконец продолжил он. – К вопросу о технике. Техника у нас дерьмовая, да и работнички на ней не лучше.
      Теперь спорщики обратили свои яростные взгляды на него, но он не обратил на это внимания.
      – Проблемы решать надо, причем как можно быстрее. Как стимулировать полевых работников, мы еще продумаем. А вот как быть с рассыпающимися на ходу комбайнами я, пожалуй, уже знаю. Проект прорабатывался канцелярией последние несколько дней, но к сегодняшнему заседанию она не уложилась, – Олег послал ехидный взгляд скромно сидящему в углу Бирону. – Поэтому вы получите нормативные документы на днях. Под личную роспись, прошу учесть, и только попробуйте мне потом заявить, что не дошли! Суть в том, что на всех производствах техники в течение двух месяцев должны быть созданы отделы технического контроля, в состав которых войдут опытные специалисты данных производств. Их прямая задача – контроль продукции, выпускаемой производством, на предмет качества. Не прошедшая контроль качества продукция будет заворачиваться обратно еще до отгрузки потребителям.
      Что при этом станет с выполнением плана – меня мало волнует, но за корректную работу ОТК я спрошу лично с каждого из вас. Управление Общественных Дел проконтролирует качество приемки.
      – Кому будут подчиняться отделы технического контроля? – угрюмо осведомился Пряхин.
      – Дирекции завода, я полагаю, – пожал плечами Олег. – С учетом того, что мы планируем ввести уголовную ответственность за выпуск некачественного товара…
      – Чушь какая-то, – с отвращением пробормотал Смитсон. – Стрелочников искать будем?
      – Не говорите глупостей, Иван Васильевич, – поморщился Кислицын. – Вам не идет.
      Отвечать головой будет не только директор завода, но и его начальство – вплоть до вас. Мне не нужны козлы отпущения, мне нужен результат. Вы можете как угодно относиться ко мне лично, но вы же взрослый человек и не совсем дурак, надеюсь.
      Вы сами должны понимать, что мы катимся под откос, и что если мы не предпримем срочные радикальные меры, то скоро расшибемся в лепешку. Вам мало массовых забастовок в Малачинске, Кукуштане, Бисерти, на Бадасских шахтах? Мало того, что общаки… Общественные дела чуть ли не каждую неделю открытые демонстрации предотвращают то тут, то там? Мало того, что люди уже не только экономические, но и политические требования выдвигают? Это в стране-то победившей Народной Справедливости! Нет уж, господа. Я не намерен допускать хаоса и анархии в стране. А остановить падение можно только чрезвычайными мерами. Их следовало начать применять пять лет назад, но лучше поздно, чем никогда.
      Он откинулся на спинку стула и глубоко вздохнул, с неудовольствием почувствовав, как брючный ремень врезается в полнеющий живот.
      – Если больше вопросов по данной теме нет, переходим к текущим проблемам…
      Позже, в своих апартаментах, Олег задумчиво спросил:
      – Как думаешь, что они предпримут?
      – А хрен их знает! – жизнерадостно откликнулся Пашка. – Кабинеты их все по жизни на прослушке, они в курсе, так что ничего лишнего себе болтать не позволяют. Все серьезные обсуждения – там, где их не только жучками не обсадишь, но и направленным микрофоном не возьмешь. Может, обязать их круглые сутки на себе радиомикрофон таскать, как думаешь?
      – Тогда нас с тобой точно в одной могиле похоронят, – усмехнулся Народный Председатель. – Ввиду того, что бомбой так перемешает, что не разделить. Помнишь Штрайха? Я еще когда в институте учился, все удивлялся, как это в квартире директора УОД мог бытовой газ рвануть.
      – Я тоже, – согласился Бирон. – Вообще интересная та папочка оказалась из личного шварцмановского сейфа. Я, конечно, знал, что канцелярия с общаками друг друга не переваривают, но чтобы до такой степени… Голосупов в этом плане, кажется, поспокойнее, но и у него нет-нет, да проскальзывает во взгляде этакая гнильца, когда со мной общается.
      – Это, друг мой, правильно, – усмехнулся Олег. – Спецслужбы не должны друг друга любить. А то еще сговоришься ты с Голосуповым да и устроишь мне дворцовый переворот…
      – Шуточки у тебя! – обиделся начальник канцелярии. – Не смешно, между прочим.
      – Ладно-ладно, дурак я и шутки у меня дурацкие, – быстро откликнулся Олег. – Как там Шварцман? Вести есть?
      – Ну… – Павел задумчиво потер подбородок. – Пока ничего особенного.
      Стандартные отчеты – встретился, поговорил, убедился. Сам понимаешь, ни по телефону, ни почтой подробности не сообщишь. Но общий тон нейтральный, условных знаков пока не наблюдается.
      – Как думаешь, не захочет снова в самостоятельную игру сыграть?
      – Думал уже. Разумеется, захочет. Чтобы такой зубр на поводке у сопляков вроде нас ходил? Ха! Тут сомнений нет, не только захочет, но уже и играет. Другое дело, как далеко эти игры зайдут. Среди директоров да министров союзников ему найти сложно – не любят его по старой памяти, да и боятся. Меня подсидеть, снова в начальники канцелярии вернуться – тоже вряд ли: шрам на руке у тебя все еще побаливает, как я понимаю, то еще напоминание. Тобой рулить исподтишка – это да, это более чем вероятно. Ну да и ты этому не обрадуешься, и я не дурак, чтобы ушами хлопать. Так что пусть себе играет, лишь бы за нашу команду. Живи сам и давай жить другим, типа того.
      – Исчерпывающий анализ, – усмехнулся Олег. – Ладно, убедил – до следующего приступа паранойи. – Он посерьезнел. – И все же, сам-то как думаешь – сможем мы пробить реформы через этих идиотов в моем правительстве? Или на самом деле разгонять и сажать придется, как Шварцман предлагает?
      – Сажать только начни, а остановиться уже не удастся, – пожал плечами Павел. – Общественным делам только дай во вкус войти. Многие там до сих пор по временам Железняка ностальгируют. Лучше уж не надо. Но и без этого тяжко придется. Это ты в своем министерстве бумажным микроотделом заведовал, а я у себя в комитете и в реальными директорами пообщался немного. Нифига с ними не сделать – дубы дубами, круговая порука сверху донизу, никому ничего не надо, кроме спокойной жизни.
      Только сажанием да расстрелами расшевелить можно.
      – Расшевелить… – Олег покатал слово на языке, словно пробуя на вкус. – Расшевелить, говоришь? Сейчас…
      Он встал и принялся ходить по комнате, пытаясь поймать мысль за хвост.
      – Ага, вот оно! Помнишь, когда Шварцман меня приглашал в выборах поучаствовать год назад, он со мной в парке на свежем воздухе общался? Я тогда тебе рассказывал в общих чертах, но детали опустил. А потом и сам их забыл. Сейчас вот вспомнил, что ляпнул тогда Шварцману, что неплохо было бы паровой свисток организовать, чтобы кухонным теоретикам напряжение можно было сбрасывать. Я имею в виду, организовать газету или две, в которых можно было бы языками чесать посвободнее, чем в целом. До определенных пределов посвободнее, конечно, но все же. Смотри, какая польза выходит. Во-первых, из первых рук получаем информацию о том, что больше всего наших недовольных интеллигентов волнует. Во-вторых, показываем людям, что мы готовы всерьез обсуждать всякую чепуху, ну там открыты для реформ, все такое. Наконец, самое главное, через такие газеты можно до людей доносить наши намерения, которые в обычных источниках будут выглядеть обычной ничего не значащей говорильней. Если работяги решат, что мы всерьез намерены что-то реформировать, пусть и не слишком сильно, может, поутихомирятся немного.
      А заодно и на своих директоров снизу надавят, не позволят реформы саботировать.
      Как?
      – Ага, не позволили тут такие! – усмехнулся Павел. – Как-то слабо верится. – Он подумал. – Ну, может, ты в чем-то и прав. Однако организовывать с нуля не стоит – не поверят. Сегодня газетка есть, завтра нет, кто за ней стоит – непонятно.
      Тут ведь еще одно есть. Такая газета должны наши намерения доносить не только до работяг, но и до чиновников на местах. А те точно знают, где нужно сигналы выискивать. Так что придется нам одну из старых да заслуженных газеток задействовать, с орденами на первой странице.
      – Да, тут ты прав, – признал Олег. – И кого, думаешь, можно использовать?
      – Выбор, в общем, невелик – ведущих официальных рупора у нас всего два, "Истина" и "Новости". Остальные газеты второго эшелона вроде "Алого востока" калибром поменьше, к ним не так серьезно отнесутся. "Истина" слишком кондовая для таких экспериментов, там половину редакции менять придется, начиная с главреда.
      "Новости" погибче будут, и главредом там мужик поумнее, и некоторые авторы ничего себе дядьки. Как же у этого приморца фамилия – Стацис, Ларцик… не помню. Какой-то Отто, в общем. Сталкивался я с ними пару раз. Наверное, их и стоит задействовать. И, скажем, "Художественный листок" им в качестве поддержки.
      Там всегда гнилых интеллектуалов хватало, готовой любые темы пережевывать, лишь бы в пику властям было. Вот пусть и жуют.
      – "Листок" – это такой толстый ежемесячник на трехстах страницах?
      – Да нет. Газетка еженедельная, орган Союза писателей, что ли.
      – Ах, писателей… – пробормотал Кислицын, усаживаясь обратно в кресло. – Ну, тогда да. Этих и разогнать начисто не жалко, если что. Р-реалисты народные… В общем, так. Я еще над идеей башку поломаю, но ты устрой-ка мне встречу с главредами "Новостей" и "Листка" на следующей неделе. Посмотрим, что за люди, насколько понятливые.
      Он рассеяно побарабанил по столу.
      – Ладно, ко мне тут какой-то академик на прием через полчаса запланирован. Два месяца в гости набивается. А я передохнуть хочу немного. Пойдешь мимо референта – будь другом, попроси, чтобы кофе принесли с бутербродами. Что-то жрать захотелось. Сам, кстати, не голодный?
      – Нет, спасибо, – отказался начальник канцелярии. – Это ты у нас любитель кусочничать. Я предпочитаю нормальную еду. Ладно, отдыхай, трудяга ты наш.
      Избавлю я тебя от личного нажатия на кнопку. Вечером созвонимся.
      – Давай, – вяло согласился Олег, утопая в кресле и прикрывая глаза. – Слушай…
      – Да? – Бирон, уже поднявшийся на ноги, насторожился.
      – Э-э-э… как думаешь, сколько у нас в Моколе девиц по имени Оксана?
      – Оксана? – удивился начальник канцелярии. – Ну очень редкое имечко! Думаю, десяток тысяч наберется, не больше. Тебя именно девицы младшего репродуктивного возраста интересуют или вообще все особи женского полу? Могу дать задание Полозкову, его ребята тебе через полчаса справку сделают.
      – Да нет, не надо, – отмахнулся Олег. – Просто всплыло… Потом как-нибудь.
      – Как хочешь, – Павел пожал плечами. – Ну ладно, я исчез.
      Когда за начальником канцелярии мягко закрылась дверь, Олег напряженно выпрямился. Внезапно всплывшее в памяти девичье лицо медленно растворялось, уходило куда-то на задний план. Взамен проявилось другое лицо – мужское, сухощавое, со старомодными усами и бородкой, с жестким взглядом умных глаз.
      – Зубатов Сергей Васильевич… – пробормотал про себя Нарпред. – Директор Московского охранного отделения. Что же это за бред в голову лезет, а?
      Олег выдохнул и на несколько секунд задержал дыхание. Дождавшись, пока перед глазами от нехватки воздуха начнут плыть круги, несколько раз медленно глубоко вдохнул. Сковавшее желудок напряжение постепенно исчезло, сменившись едва заметным покалыванием в левом подреберье.
      – Только гастрита с панкреатитом мне для полного счастья и не хватало, – со злостью пробормотал Олег. – Для комплекта к дурацким реалистическим снам и галлюцинациям. Прав Пашка, пора завязывать с бутербродами.

1 сентября 1905 г. Москва