Забудьте и займитесь чем-нибудь еще. И уж боже упаси вас вести такие разговоры за пределами данной комнаты, даже со своими коллегами по работе. Другие далеко не столь терпимы, как мы с Евстратием. Если на вас поступит донос, я… буду вынужден принять меры.
      – Вы предлагаете спрятать голову в песок? – горько спросил Олег. – Когда, вы знаете, что работа именно в этом направлении способна предотвратить революцию? А ведь она случится, неизбежно случится, я это вижу. Истории наших миров имеют слишком много схожего, и не думаю, что это случайно. Даже названия "Ростания" и "Россия" звучат похоже. Вас предали однажды, и теперь вы настолько напуганы, что позволите себе безучастно стоять в стороне, когда ваша страна на грани краха?
      – Разговор окончен, Олег Захарович, – тихо произнес Зубатов, избегая его взгляда. – Идите. Филеры, которых вы так блестяще вычислили сегодня, не понесут наказания, наблюдение за вами будет снято. Но тему для работы вы подыщете себе другую. Все, свободны.
      Олег хотел было возразить, но внезапно почувствовал страшную усталость. Язык просто отказывался повиноваться, тело охватила слабость. Туман перед глазами сгущался. Он тяжело поднялся со стула, постоял пару секунд, ухватившись за спинку, и медленно вышел.
      Когда за ним закрылась дверь, в кабинете воцарилась напряженная тишина. Наконец Медников заговорил, тяжело роняя слова:
      – Похоже, Сергей, ты притягиваешь к себе революционеров. И как только тебе это удается?
      – Рыбак рыбака видит издалека, – холодно усмехнулся директор Охранки. – Понимаешь, Евстратий, это просто поветрие какое-то. Столько честных порядочных людей верят, что Империя должна измениться… И далеко не все они пошли в "товарищи", не все взяли в руки бомбы и револьверы. В воздухе носится что-то такое, что меняет всех. Империя прогнила, и наше позорное поражение в войне показало это лучше всего. Я до последнего буду держать руку государя императора, но, чувствую, многие предадут его при первой же возможности.
      – Да, просто поветрие, – вздохнул в ответ Медников. – Хорошо моим филерам – они получают приказы и четко знают, что хорошо и что плохо. Кто бы разъяснил это нам с тобой? Ох, ладно. Ты действительно хочешь снять наблюдение за Кислицыным?
      – Да. Нет смысла отвлекать на него твоих людей. Слежка хороша, когда о ней не подозревают. Знаешь, у меня не идут из головы его слова о том, что наши миры похожи.
      – Ты все же веришь ему?
      – Не знаю. Его рассказы невероятны, но Господь в своей бесконечной мудрости вряд ли бы затруднился создать еще одну твердь земную и еще одного Адама с Евой. Или еще одну обезьянью чету, если верить всяким новомодным теориям. И уж тем более он не затруднился бы перенести человека между этими твердями. Может быть, этот человек – предостережение нам. Указание на то, что случится, если мы пренебрежем своим долгом, – Зубатов покачал головой. – И чтобы я ни говорил, его жизненный опыт, похоже, ничуть не меньше моего, пусть и в другом мире. Может быть, он прав, а я действительно… спрятал голову в песок? Может, меня действительно напугали до смерти, и теперь я сижу сложа руки из страха за свою шкуру, а не от бессмысленности действий? Если наши миры столь похожи, то и нас ждет революция и Путь Справедливости. И что тогда – пулю себе в лоб?
      – Ты слишком близко принимаешь к сердцу россказни этого… Кислицына, – осуждающе покачал головой Медников. – Согласен, есть в нем что-то этакое, магнетическое. Ему хочется верить, нельзя не верить. Но я встречал подобных людей и раньше. Природная харизма, путь и редкая, но встречающаяся. И все же это не более, чем страшные сказки. Думаю, он сумасшедший, и верить ему нельзя.
      – Скажи, Евстратий, – Зубатов медленно повернулся к другу, – и все же – почему ты принял мое предложение вернуться в Москву? Я недавно из опалы, Москва – тихий, сонный, почти захолустный городок, а ты – большой человек в столице, заведующий наружным наблюдением по всей империи. Что тебе здесь?
      – Уже гонишь? – усмехнулся тот. – Смотри, обижусь.
      – Ага, обидишься ты, чертяка здоровый, – усмехнулся Зубатов. – И все же – почему?
      – Да надоело все, – беззаботно отмахнулся Евстратий. – Представляешь – по всей стране мотаться, только в одном месте операцию провернешь, как в другое бросаться приходится. Нервотрепка, кутерьма. Веришь, совсем сон потерял. Даже об отставке подумывать начал. И тут ты зовешь. А Москва – город хоть и тихий, да не слишком, да и не такое уж и захолустье, есть где руки и голову приложить. Самое то для меня.
      – Понятно, – рассмеялся Зубатов. – И тебе тоже спокойной жизни захотелось.
      Ладно, давай прощаться на сегодня. Тебе у своих ребят отчеты принимать, а мне к Дурново на суарэ ехать. И не хочется, а надо. Он злопамятный, еще нашепчут чего…
      "Следящий вызывает Сферу".
      "Вызов зафиксирован. Установка сеанса. Вопрос".
      "Отчет. Эксперимент развивается успешно. Активизация матриц идет по расписанию.
      Серьезных отклонений от расчетных графиков не наблюдается. Я/мы довольны результатами. Имеется примечание".
      "Сфера приняла отчет. Запрос расшифровки примечания".
      "Один из Эталонов более активен, чем предполагалось. Вхождение в роль идет быстрее, чем окружение адаптируется. Развивающаяся нестабильность контакта со средой. Опасный резонанс матрицы".
      "Уточнить Эталон".
      "Эталон Одиннадцать".
      "Сегменты Сферы высказывали опасения по поводу Эталона Одиннадцать. Напоминание: ты/вы просчитывали схемы стабилизации".
      "Подтверждение. Схема уже задействована".
      "Принято. Сфера с интересом следит за журналами. Вопрос: приглашение Дискретным".
      "Неуверенность. Принятие решения отложено до завершения фазы два и согласия Координатора".
      Олег опомнился, только когда извозчик, резко осадив лошадей перед самым его носом, окатил его бранью. Олег быстро шагнул с мостовой на тротуар и с удивлением огляделся. Он не помнил, куда и как брел после того, как вышел из Управления. Солнце стояло еще высоко, хотя длинные тени протянулись от приземистых кирпичных зданий по сторонам улочки. Судя по всему, прошло не менее часа после того, как он расстался с Зубатовым. Может быть, больше. Он вяло попытался припомнить, куда собирался направиться, но не смог. Все вокруг словно окутал вязкий туман безразличия, страшная усталость пронизывала тело. В глазах двоилось.
      Да у тебя, кажется, шок, друг мой, где-то в глубине скользнула мысль. Что с тобой? Из-за выволочки от начальства, даже не начальства, а так… сочувствующего дядьки со своими проблемами? Или все же переутомился на заводе?
      Не акклиматизировался толком к этому миру? Да соберись же, чтоб тебя! Вернись в реальность!
      Но возвращаться в реальность не хотелось. Хотелось лечь, свернуться калачиком и заснуть, желательно – навсегда. Может, я действительно сумасшедший? Может, мне самое место в психушке? Нет, хорошая психушка стоит денег, а в плохую мне не хочется… Да что же со мной такое?
      Неподалеку раздавались энергичные голоса. Олег уцепился за них, как слепой цепляется за ведущую куда-то веревку. Голоса. Много голосов. Митинг? Надо туда, иначе утону окончательно…
      – Мы сбросим вонючих жандармов и разжиревших на нашей крови пауков-заводчиков!
      Мы возьмем заводы и фабрики под свой контроль и установим царство справедливости, в котором все трудящиеся заживут честно и счастливо! Наши дети больше не станут умирать от голода! – оратор, подпрыгивая на импровизированной трибуне из каких-то ящиков, ожесточенно размахивал кулаками в воздухе. – Наши жены перестанут плакать над младенцами, которых не могут накормить иссохшей от лишений грудью! И надо для этого всего-то всем разом выйти на улицы и сказать решительное "нет!" сатрапам и их приспешникам!
      – А если они вас не послушают? – с удивлением услышал Олег свой голос. Ладно, пусть. Говорить хоть что, лишь бы удержаться у поверхности, не уйти снова на дно. – Если они выведут войска?
      Лица собравшихся вокруг трибуны людей обратились к нему. Послышался недовольный ропот. Какой-то грязный оборванец в немыслимо изодранной кепке презрительно сплюнул на землю.
      – Пусть! – с ненавистью воскликнул оратор. – Нас уже расстреливали на улицах и площадях! Но мы все равно сильнее кровопийц: их мало, а нас много! И никто нас не остановит!
      – Ну хорошо, а потом? – на Олега накатило странное дежа вю: толпа, площадь, брусчатка, митинг, мягкий шелест гравиподушки правительственного лимузина, человек с ружьем… с ружьем? не было у него ружья, только испорченный мегафон… Когда это было? – Что случится потом, когда вы возьмете власть в свои руки? Вы выбросите на улицу инженеров и прочих мастеров, но кто станет управлять вашими фабриками? Кто знаком с тонкостями технологических процессов? У кого из вас есть образование, которое позволит встать на место мастера или инженера?
      – У нас найдутся и люди, и средства для управления заводами!..
      – А продавать продукцию вы тоже сумеете самостоятельно? – Олег, казалось, кожей начал чувствовать ненависть толпы. Ненависть? Почему его ненавидят? Он с усилием оглянулся. Рабочие. Да, это рабочие. Судя по всему, наименее квалифицированная прослойка. Люмпены. Движущая сила любой революции…
      – В мире коммунизма, который мы построим, не останется денег! Мы все разделим по справедливости, и весь производимый товар будет раздаваться бесплатно! От каждого по способностям, каждому по потребностям, которые мы определим по справедливости!
      Олег покачал головой, развернулся и медленно побрел по улице. Позади раздавались насмешливые выкрики, но ему было все равно. Камни не бросают, и ладно. Нет, у меня определенно что-то не то с головой. Сначала внезапные приступы, теперь вот это…
      Трясина безразличия смыкалась вокруг него. Он брел грязными извилистыми улочками, утратив чувство направления, не понимая даже, что идет. Хотелось спать, спать, спать. Нужно поймать такси… извозчика… автобус… добраться до квартиры… не помню адрес, неважно, добраться до Управления, Зубатов вызовет врача…
      – Господин! – кто-то сильно ухватил его за руку. Высокий срывающийся голос… девушка? Да, девушка, грязная, оборванная, с безумным блеском в глазах и космами перепутанных волос. – Господин! Я отдамся за кусок хлеба! Пожалуйста, господин, все, что угодно, я умираю от голода! Пожалуйста, не гоните!
      Вот здорово! Сошлись на узкой тропинке два сумасшедших… Чокнутый и психованная… Олег с трудом сфокусировал взгляд. Отстань от меня милая, я сам не свой, я ничем не могу помочь! Ах, да, нужно сказать вслух, иначе не поймет.
      Он еще раз безразлично оглядел клещом впившуюся в него проститутку. Темные блестящие даже сквозь грязь волосы, нос горбинкой, полные обкусанные губы, высокие скулы, черные глаза – красивые, но подернутые поволокой безумия…
      Наверное, из благородной семьи. Почему на улице? Наверное, душещипательная история из жизни высшего общества… Надо сунуть монетку, где-то завалялся алтын… какое смешное название… Он полез в карман.
      – Господин! – рыдала девица. – Пожалуйста, не бросайте! Все, что угодно!.. – Вечернее солнце озорно блеснуло на латунном значке "фебеля". Да, действительно, не из бедной семьи девочка. Брючки этого фасона в последнее время можно достать только втридорога и на черном рынке, фанатеет по ним молодежь. Разлагающее влияние Сахары, чтоб ему…
      Внезапно пелена спала с его глаз. Вялость исчезла, словно и не было, разум прояснился, как после хорошего глотка уличного морозного воздуха в душной комнате. Брюки? Фебельская фабрика? Да что здесь происходит, дерись все конем?!
      Он резко развернулся и схватил девушку за плечи.
      – Кто ты! – громко спросил он, на всякий случай сильно встряхнув ее. – Отвечай – кто ты? Как зовут? Имя? Откуда ты здесь?
      – Ок… Оксана… Шарлот… – всхлипнула та. – Не бросайте, господин! Все, что угодно!..
      – Тихо, Оксана! – Олег стиснул руки у нее на плечах. – Откуда ты? Слышишь?
      Откуда ты? Где ты родилась? Откуда у тебя эти брюки?
      – Купила… купила на рынке, честно, господин! Я купила, не украла! На Туче, в трикотажном ряду!
      – Город! – рявкнул Олег. – Какой город?
      – Мокола! – всхлипнула та. – Мокола! Его здесь нет, но он есть! Он честно есть!
      – Так… – Олег лихорадочно огляделся. Недалеко виднелась какая-то широкая улица. – Все хорошо, милая, успокойся. Я куплю тебе поесть. Пошли за мной.
      Давай, давай, пошли…
      – Нашел барин себе шалаву, – громко сказал какой-то оборванец неподалеку. – Эй, барин! Тебе что, своих не хватает, сытых да гладких? Чего наших девок лапаешь?
      – Иди ты… – отмахнулся от него Олег, увлекая за собой девушку. – Идем, милая.
      Все хорошо, все нормально. Теперь все будет очень хорошо.
      Девица, все так же вцепившись в него, покорно плелась следом. Безумный блеск в глазах поугас, но взамен она начала шататься. Олег почувствовал, как бешено колотится его сердце. Свистнув медленно движущемуся по улице извозчику, он полуобнял Оксану, не давая ей упасть.
      – Все хорошо, – лихорадочно бормотал он. – Все хорошо… 30 августа 1905 года. Москва – Могу лишь повторить вам все то же, что мой коллега сказал вчера, – Болотов откинулся на спинку кресла и принялся аккуратно протирать пенсне. – Серьезное истощение, нервное и психическое, шок, а также синяки и ссадины. Судя по всему, ее как минимум один раз избили, хотя и не слишком сильно. Возможно, насиловали.
      Но никакого особенного вреда здоровью. Несколько дней диеты и покоя – и ее организм справится. Сколько ей? Семнадцать лет? Восемнадцать? Организм молодой, восстановится быстро.
      – Я бы сказал, что ей двадцать с небольшим, – задумчиво поправил его Олег. – Двадцать два-двадцать три. У нас люди старятся медленнее, чем у вас. Судя по манере одеваться и некоторым проскользнувшим в бреду словечкам вроде "Сечки", она студентка вуза, педагогического института имени Сеченова. Старшекурсница, скорее всего.
      Доктор внимательно посмотрел на него, потом покачал головой.
      – Знаете, Олег Захарович, я все же не верю этим вашим сказкам о другом мире.
      Давайте останемся при своем. Семнадцать ей лет или двадцать с небольшим – особого значения не имеет. Главное, что особого ущерба организму не нанесено.
      Психологический шок гораздо неприятнее. Н-да… – Он вздохнул. – Что вы сказали про нее квартирному хозяину?
      – Что она моя сестра, пропавшая на днях из дома матери, – хмыкнул Олег. – Жениха зарезали ночью на улице, так что она малость не в себе. Как-то ничего другого в голову не пришло. А то бы и в самом деле решили, что я проститутку приволок.
      – Сестра – это хорошо, – Зубатов неслышно прошел за спинкой олегова стула. – Сестра может проживать с вами в одной квартире без ущерба для репутации. Меня, Олег Захарович, вот что смущает. Сколько еще людей из… хм, вашего мира появится здесь у нас? Один раз – вы – случайность. Два раза – вот эта девица – тенденция. Третий раз – уже система.
      – Послушайте! – удивился Болотов. – Сергей Васильевич, неужто вы это всерьез?
      Разве вы тоже верите в эти… другие миры?
      – Я верю только в Бога и государя императора! – жестко оборвал его директор Охранки, прекращая расхаживать по комнате. – Все остальное я знаю точно. Или как минимум предполагаю, основываясь на известных мне фактах. Давайте, любезный Михаил Кусаевич, на минуту примем на веру историю Олега Захарович. Только на минуту, хорошо? Предположим, что и он, и эта… Оксана Шарлот на самом деле загадочным образом перенесены из иного мира. Учитывая взгляды Олега Захаровича на текущую политическую ситуацию, думаю, не ошибусь, если предположу такие же взгляды и у… остальных перемещенных. Попади эти люди в неправильную компанию, и последствия для России могут оказаться катастрофичными. Вы понимаете меня, Михаил Кусаевич? Поэтому сразу же по возвращении в Управление я разошлю по всем Охранным отделениям России секретную директиву с указанием отслеживать людей, рассказывающих невероятные байки о своем прошлом. Возможно, мы найдем еще кого-то. Возможно, нет. Возможно, следовало бы поинтересоваться и за границей, но это уже за пределами моих возможностей.
      Психиатр с интересом посмотрел на Зубатова сквозь пенсне.
      – Я понял вас, Сергей Васильевич, – кивнул он. – Но политика – уже не моя забота. Сейчас, господа, позвольте откланяться. Я и так надолго оставил клинику без присмотра. Привозите девушку ко мне через недельку-другую. Обещаю бесплатную консультацию.
      Доктор выбрался из кресла, взял со стола шляпу, поклонился и вышел. Было слышно, как он спускается по скрипучей рассохшейся лестнице. Зубатов непонятно посмотрел на Олега.
      – Храбрый вы человек, Олег Захарович, – мягко сказал он. – Источники мне доложили, как вы вчера вечером пытались дискутировать на митинге. Вы поаккуратнее, а то и в самом деле изобьют до полусмерти, а то и застрелят.
      Опасные нынче времена. И вот еще что. В Управление до конца недели не являйтесь.
      Позаботьтесь о госпоже Шарлот. Думаю, ей потребуется вся ваша помощь.
      – Избавиться от меня хотите, Сергей Васильевич? – усмехнулся Олег. – Не выйдет.
      Раз уж мы с вами наедине, давайте-ка еще раз с самого начала. Вчера я несколько… был не в себе, а потому вел себя неадекватно. Ночью я подумал немного, и…
      – Олег Захарович, – в голосе директора Охранки прорезался металл. – Кажется, я вчера вполне ясно выразился…
      – Вполне ясно, – кивнул Олег. – Скажите, вы сами находитесь под надзором?
      – Что?.. – у Зубатова округлились глаза. – Я? Под негласным надзором? Да вы что?
      – То, что вы о надзоре не осведомлены, еще не значит, что его нет, – хмыкнул Олег. – Зуб даю, наверняка на вас кто-то стучит вашему начальству. Секретарь, скажем, или кто-то из подчиненных. Меньщиков мне вот не очень нравится – какой-то замкнутый, неконтактный.
      – Меньщиков обязан мне всем, – холодно ответил Зубатов. – Я вытащил его из революционной среды, я вернул его на службу после того, как его выбросил на улицу Трусевич…
      – Трусевич – это директор Департамента полиции, если я правильно понял? – осведомился Олег. – Он же в Петербурге. Неужто самолично увольнял такую мелкую фигуру, как Меньщикова? Ладно, неважно. Как-нибудь вы расскажете мне про свою опалу и возвращении из нее поподробнее. Попробуем прикинуть, кто у нас играет на две стороны. Сейчас только хочу заметить, что был явно неправ, пытаясь разговаривать с вами в присутствии Медникова. И вы правильно сделали, что оборвали меня. То, что нам предстоит сделать, требует строжайшей секретности, и чем меньше народу…
      – Да что вы такое себе в голову взяли? – повысил голос Зубатов. Его глаза полыхнули, усы встопорщились. – Мы с вами ничего делать не будем! О чем?..
      – Почему-то мне кажется, что я в вас не ошибся, – Олег задумчиво посмотрел на директора. – Честное слово, не понимаю, как человек вроде вас мог занять столь высокий пост в политической полиции. В моем мире вас бы и близко к моей канцелярии не подпустили. Но, тем не менее, вы человек умный, честный и, что главное, неравнодушный. Вам крепко досталось, но вы не изменили своим взглядам.
      Вы просто все еще испуганы. Не правда ли, Сергей Васильевич?
      – Да черт вас подери, что вы… – неожиданно Зубатов осекся, махнул рукой и сгорбился. Нетвердой рукой нащупав стул, он опустился на жесткое сиденье, его взгляд потух. – Да. Вы правы. Я боюсь. Я пытался сделать для России что-то полезное. Для рабочих я сделал куда больше, чем красные горлопаны, терроризирующие общество. И за это меня выбросили на улицу и отправили в ссылку.
      Вчера на приеме у Дурново высокопарная графиня Трепова пренебрежительно фыркнула мне в спину, когда думала, что я не слышу. "Вот еще один выскочка-простолюдин", – сказала она подруге, – "что пользуется смутным временем, чтобы сделать карьеру. Жидовский защитник…" Ирония судьбы – Петр… Святополк-Мирский, в прошлом году министр внутренних дел, мой друг, вернувший меня на службу, сам ушел в отставку в январе. Он оказался слишком либеральным для нынешней смуты.
      Зубатов грустно посмотрел на Олега, и тот внезапно почувствовал жалость. Грозный директор Московского охранного отделения показался ему усталым и сломленным.
      – Поймите, Олег Захарович, – со вздохом закончил директор, – если вы задумали что-то грандиозное, я вам не помощник. Я сам вишу на волоске. Одного хорошего доноса будет достаточно, чтобы я слетел с горы, на сей раз – навсегда. А человек, которого назначат на мое место, наверняка окажется не способен понять, что грубая сила против рабочих и революционеров – далеко не панацея.
      – Значит, надо позаботиться, чтобы доноса не было, – пожал плечами Олег. – Сергей Васильевич, я окажусь неблагодарной свиньей, если из-за меня вы потеряете свой пост. Я сделаю все сам, но мне нужна ваша поддержка, хотя бы негласная.
      Поймите, ваша страна сейчас находится в очень опасном положении. Я историк по образованию и прекрасно вижу параллели между нашей и нашей историей. У нас было две революции. Первую хотя и с трудом, ценой десятков тысяч жизней, но империя задавила. Вторую – уже не смогла. А началось все именно с этого – волнений в крупных городах. Вы монархист, готовы отдать жизнь за государя императора, так неужто в ваших интересах позволить ему погибнуть?
      – Две революции… – Зубатов непонятно хмыкнул. – Расскажите подробнее.
      – Подробно выйдет слишком долго. Не для нынешней ночи тема, – Олег пошевелил пальцами в воздухе. – Если коротко, то в один прекрасный день в промышленных городах начались волнения рабочих. Демонстрации, митинги, разграбления винных лавок… Полиция оказалась бессильна. Войска расстреляли несколько демонстраций, но это лишь подлило масла в огонь. Беспорядки превратились в открытые бунты, часть войск перешла на сторону восставших. Мокола… столица вообще погрузилась в полных хаос, правительство бежало. Железные дороги встали, поэтому переброска войск из провинций оказалась весьма затрудненной. Император и часть министров укрылись в Минеринской резиденции… это в полусотне километров от столицы, и полностью утратили контроль за ситуацией. Торговцы припрятали товары, и в городах начался едва ли не голод…
      – А Первая революция?
      – Это и есть Первая революция. В конце концов каким-то образом правительственные войска все же взяли верх. Учебники и монографии невнятны, в архивах я, студент, разумеется, не копался, но там и сям упоминались фамилии нескольких генералов и чиновников, которые, судя по всему, оказались достаточно компетентными, чтобы перехватить бесхозные вожжи и разгромить революционные отряды. Видимо, империю спасло еще и то, что доля рабочих в населении не превышала тридцати процентов, а крестьяне бунты в основном не поддержали. В общем, еще года два ситуация постепенно успокаивалась, но тут Ростания внезапно оказалась втянутой в полномасштабную войну с Сахарой. На пустом месте втянутой. Нельзя сказать, что мы с ней дружили – соперничество за колонии, на нервы друг другу действовали маневрами у границы, все такое. Но и к войне не готовились. И вдруг в течение нескольких недель – кризис Перешейка, боевая готовность в войсках, мобилизация и – ба-бах! – война. Три года воевали, около ста тысяч человек в позиционных боях положили, экономика на военных рельсах – и тут снова восстания рабочих по всей стране. Последнее, что успело сделать имперское правительство, это заключить с Сахарой мир. Через неделю вместо него заправляло уже правительство Народной справедливости. Вот, примерно так.
      – А что за Перешеек? – казалось, мысли Зубатова витали где-то далеко.
      – В вашей географии это примерно район Аравийского полуострова, если я правильно запомнил название. Палестина, да? Относительно узкая полоса суши, соединяющая два континента. Население исторически не любило ни Ростанию, ни Сахару. Обе сверхдержавы столетиями с переменным успехом пытались втянуть Перешеек в свою сферу влияния… да и сегодня пытаются. Формально Перешеек сейчас в союзе с Ростанией, фактически – сам по себе. Буферная зона. Самое главное в том, что историки до сих пор гадают, в чем же причина той войны. Формальные требования Сахары об отводе ростанийских войск от границы Перешейка давным-давно предъявлялись регулярно, но никто никогда не воспринимал их всерьез. А во время кризиса все правительства словно с ума посходили…
      – Интересно, – Зубатов побарабанил пальцами по столу. – Но у нас все же немного иначе. Точных цифр у меня нет, но, полагаю, рабочих от населения у нас около пяти процентов. Очень сильно удивлюсь, если больше десяти. Даже если все разом взбунтуются, сомнительно, что смогут опрокинуть государство. Сельская у нас страна, Олег Захарович, аграрная. Крестьянские бунты куда опаснее пролетарских.
      К счастью, одна из двух наиболее опасных подпольных организаций – социал-демократов – сосредоточилась исключительно на городских рабочих, да и вторая, социалисты-революционеры, тоже как-то от деревни отдалилась в последнее время, все больше в городах терроризмом занимается. Так что деревенские бунты стихийны, неорганизованны и, в общем-то, легко подавляются.
      – Как у вас говорят, не стоит ждать, пока жареный петух клюнет, – хмыкнул Олег.
      – Атмосфера у вас в точности та же, что и у нас перед первой революцией.
      Учитывая, что международная политическая ситуация здесь… так скажем, много богаче нашей, даже небольшая внутренняя нестабильность может привести для Российской империи к серьезным проблемам на мировой арене, а потом, по принципу обратного резонанса, усилить проблемы внутренние. Япония, которой вы проиграли войну, как я понимаю, относительно небольшая страна. А представьте, что в войну вступят ваши западные соседи?
      – Небольшая-то небольшая, да только по территории, не по населению. А насчет Запада – у нас хватает союзников в Европе… – без особой уверенности в голосе заявил Зубатов.
      – Ой, да бросьте, Сергей Васильевич, – поморщился Олег. – В политике нет друзей или врагов. Даже у нас, где с Ростанией и Сахарой ссориться опасно для здоровья, страны-сателлиты постоянно занимаются политическими интригами. А уж у вас с вашими десятками крупных государств наверняка все во много раз хуже. И ваше имперское правительство, судя по газетам, я пока что не могу упрекнуть в излишней честности и компетентности. В общем, я хочу попытаться кое-что сделать.
      Многого не обещаю, опыт политического руководства у меня куцый, подковерных игр – и того меньший, но попытка не пытка. И обещаю – ничего с вашей драгоценной монархией не случится.
      – Змея-искусителя у вас в роду ненароком не было? – усмехнулся Зубатов. – Что именно вы хотите сделать?
      – Вот это уже разговор! – одобрил Олег. – Вчерашняя экскурсия по заводу оказалась весьма полезной. Я составил себе предварительное представление об уровне вашей технологии. Признаться, я мечтал пройтись по цехам этаким пророком, небрежно тыкая пальцем в недостатки и делясь откровениями, от которых у всех челюсти отвисают. Не вышло. Не мне, гуманитарию, вашим технарям указывать, как шестеренки точить, в этом они мне фору в сто очков дадут, пусть даже я и не совсем профан по технической части. Что я могу сделать реально, так это поделиться концепциями. Но мне потребуются хорошие инженеры, способные понять мой детский лепет и довести его до железного воплощения. Мне потребуются исследователи и в других областях – в органической химии, например. Концепция пластических масс у меня в голове еще в школе застряла, но создавать технологию их производства придется с нуля. Антибиотики, опять же, вертолеты-геликоптеры…
      Он встал и принялся расхаживать по комнате, загибая пальцы.
      – Нужно, во-первых, обзавестись производственной базой. Вероятно, в виде уже существующих заводов и мастерских. Заводы и мастерские эти, во-вторых, должны быть свободны от революционных настроений – делать мне больше нечего, кроме как бунтующих работяг успокаивать! Добиться этого можно только человеческими условиями труда и нормальной зарплатой. Разумеется, Охранное отделение не сможет эту зарплату выплачивать, следовательно, это должны делать владельцы завода.
      Отсюда, в-третьих, мне потребуется авторитет Охранного отделения, а еще лучше – какого-нибудь более нейтрального ведомства, чтобы убедить владельцев провести экспериментальные реформы. Впоследствии, когда владельцы убедятся в росте своих прибылей, нужда во внеэкономических факторах принуждения отпадет, так что ведомство может быть и фиктивным. Охранное отделение, полагаю, вполне способно сфабриковать соответствующие печати и официальные бланки.
      Он остановился и на секунду задумался.
      – Что еще? Ах, да. В-четвертых, мне потребуется сотрудничество университетского профессорского состава. Кроме того, неплохо бы подобрать с десяток способных студентов разных специальностей, с тем, чтобы вырастить из них нужных специалистов. Поэтому обеспечьте мне доступ к личным делам и оперативным материалам по персоналу математического, химического, физического, а заодно и исторического факультетов МГУ или их аналогов…
      – К каким еще личным делам? – удивился Зубатов. – У нас дела, извините, только на тех, кто в разработке. Что-то ни одного неблагонадежного профессора я вот так сходу и не припомню. Студенты – да, таких достаточно, но преподаватели – люди солидные…
      Олег ошарашенно посмотрел на него.
      – Вы хотите сказать, – медленно произнес он, – что вы не ведете превентивный сбор материала? Извините за то, что лезу не в свое дело, Сергей Васильевич, но это серьезное упущение в деятельности вашего ведомства. Необходимо иметь хотя бы базовые сведения о всех заметных доцентах, профессорах и преподавателях, имеющих возможность формировать мировоззрение молодежи. Не говоря уж о постоянном отслеживании настроений в студенческой среде. Ладно, это тема для отдельного разговора. Выкрутимся и без личных дел. Ну и, наконец, мне потребуется прикрытие с вашей стороны. Учитывая расхлябанность и бардак в вашей государственной машине, особенно стараться не придется. Меня больше волнуют революционные пропагандисты и иностранные шпионы, но здесь уже, видимо, придется придумывать что-то самому.
      – Ну, как раз с пропагандистами-то я вам помочь смогу… – Зубатов задумчиво сложил ладони перед собой, но тут же встряхнулся и фыркнул: – То есть, смог бы помочь, если бы решил помогать вам в этой безумной авантюре. Скажите, чего же вы хотите добиться в конечном итоге?