Неужели в самом деле Государь не понимает? Неужели распространяющиеся как пожар стачки, забастовки и крестьянские волнения не пугают никого в его ближнем окружении? Неужели даже тот факт, что в столице власть де-факто наполовину перешла к красным Советам, не могут пробить броню этого равнодушия? Не верю. Но другого объяснения нет. Кощунственно думать так о Государе, но, похоже, он и в самом деле не понимает…
      Надо будет еще раз поговорить по проводу с Герасимовым. Жесткий он человек, не слишком приятный в общении, иной мог бы сказать – солдафон, но сейчас я радуюсь, что во главе Санкт-Петербургского Охранного отделения стоит такой человек, как он. Ох, насколько я нуждаюсь в обстоятельном разговоре с ним за чашкой чая, с глазу на глаз! Но оставить Москву сейчас решительно невозможно. Особенно с учетом того, что, возможно, из-за очередной железнодорожной забастовки вернуться назад не удастся. Так что же мне делать? Как достучаться до Государя?
      Громкий стук в дверь прервал его размышления. Зубатов удивленно поднял взгляд и открыл было рот, но дверь уже распахнулась, впуская гостя. Ага. Кислицын Олег Захарович собственной персоной, кто же еще! Уволю секретаря к чертовой бабушке…
      – Добрый вечер, Сергей Васильевич, – негромко произнес Кислицын, и на губах директора замер недовольный окрик. Что-то было в его тоне такое…
      Кислицын решительно захлопнул дверь перед носом пытающегося удержать его секретаря и повернулся к Зубатову.
      – Прошу прощения за вторжение, – все тем же негромким уверенным тоном произнес он, – но мне нужно с вами поговорить. Немедленно.
      – Присаживайтесь, Олег Захарович, – Зубатов кивнул на стул. – После доклада Крупецкого я решил, что вы проваляетесь в постели как минимум до завтра. Что случилось?
      – Что случилось… – задумчиво произнес Олег. – Не суть важно. Скажем, дурной сон. Видите ли, Сергей Васильевич, сегодня я почти весь день посвятил раздумьям.
      – Это обнадеживает, – Зубатов потер воспаленные красные глаза. – Не так часто вы этим занимаетесь, как хотелось бы. И каков результат раздумий?
      – Скажите, Сергей Васильевич, – Олег постучал пальцем по подбородку, – все действительно так плохо? Я имею в виду ситуацию в стране?
      – Что? – делано удивился директор. – О чем вы говорите?
      – Я говорю про всякие слухи-шепотки, гулящие по Охранному отделению, – пояснил Олег. – За последнее время я наслушался их когда явно, а когда и случайно. Ваши сотрудники перепуганы, Сергей Васильевич, перепуганы тем, что надвигается на страну. О грядущей революции говорят чуть ли не как о неизбежном факте.
      – Мало ли что говорят, – пожал плечами Зубатов. – Говорят, что в Москве кур доят…
      Несмотря на внешнее спокойствие и иронию, он чувствовал, как его колотит мелкая дрожь. Почему его странный подопечный внезапно решил завести этот разговор?
      – Сергей Васильевич! – Олег наклонился вперед и уставился прямо в глаза директору. Спустя пару секунд тот не выдержал и отвел взгляд. – Я хочу, чтобы вы рассказали мне все, как вы понимаете. Вы лично понимаете, а не официальные циркуляры из столицы гласят. Давайте, я слушаю.
      По спине директора пробежал легкий холодок. Внезапно он понял, что его действительно подмывает излить душу этому странному человеку. Да, он с самого начала не мог противиться напору его непосредственного, почти щенячьего любопытства, как невозможно противиться напору любимого ребенка, но сейчас чувство присутствовало совсем иное. Словно тугая часовая пружина где-то внутри рвалась высвободиться, раскрутиться мощной волной, разнести в клочья мешающие ей препятствия…
      – Не понимаю, почему я должен перед вами отчитываться, – ледяным тоном произнес он. – Тот факт, что я принял участие в вашей судьбе…
      – Бросьте, Сергей Васильевич, – отмахнулся Олег. – Я Эталон, а вы, хотя и наверняка принадлежите к первой страте, всего лишь подстраивающаяся под меня психоматрица. Я же по глазам вижу, что вам хочется высказаться. Валяйте, я слушаю.
      Зубатов, прищурившись, взглянул на него. В глубине души зародилась и начала нарастать волна гнева.
      – Олег Захарович, – с расстановкой произнес он, – тот факт, что вы не совсем здоровы…
      – Я полностью здоров, в том числе психически, насколько это возможно в данных обстоятельствах, – оборвал его Олег. – Сергей Васильевич, поймите: это очень важно. Ваше мнение для меня принципиально: вы – тот человек, с которым я весьма плотно общался весь последний месяц. Ваше мышление настолько здраво, насколько это вообще возможно в окружающем нас мире. И мне отчаянно необходимо знать, что вы думаете по поводу текущей ситуации.
      Директор Московского Охранного отделения растерянно посмотрел на собеседника.
      Здраво насколько возможно? Одно из двух: либо господин Кислицын свихнулся окончательно и бесповоротно, либо… Все его существо возмутилось против этого "либо", но внезапно он понял: ему хочется верить сидящему перед ним человеку.
      Верить… и опереться на него? Вздор. Как можно опереться на полусумасшедшего?
      – Все очень плохо, – как в полусне услышал он свой собственной голос. – Скажу вам честно: я растерян. Ситуация в Москве аховая, но Государь этого не понимает…
      – Стоп! – Олег поднял руку. – Давайте по порядку. Первое, что меня интересует, это ваш государь. Что означает "не понимает"? Фигура вы достаточно крупная, чтобы при необходимости выйти на самого Императора. Вы информировали его о своей точке зрения? Обычным способом, по инстанциям, или же через голову начальства?
      – Информировал, – кивнул Зубатов. – В том числе через голову. Вот ответ, – он движением пальцев подтолкнул по столешнице все еще лежащее перед ним письмо министра внутренних дел.
      Олег протянул руку, взял письмо и быстро пробежал его глазами.
      – Эк вас приложили, – задумчиво пробормотал он. – Впрочем, если ваш Император до сих пор находится во второй, а то и в третьей страте… Может правитель страны все еще быть в третьей? А почему нет? Это многое объясняет, в том числе его невосприимчивость к новой информации. Ох, дорого бы я дал, чтобы узнать, какой сценарий сейчас раскручивается! Ладно, потом. Сергей Васильевич, давайте по порядку. Мне нужен анализ настроений по всем социальным группам. Начнем с правящей бюрократии, потом пройдемся по буржуазии, крестьянам и промышленным рабочим. Итак, как вы можете в целом охарактеризовать настроения в исполнительном аппарате?..
      Час спустя Олег утомленно откинулся на спинку стула.
      – В общих чертах понятно, – задумчиво произнес он. – Если резюмировать, основным источником проблем является сосредоточенная в столицах и крупных городах прослойка промышленных рабочих, подзуживаемая подпольными революционными партиями. Крестьянство и буржуазия пока не так критичны, хотя, безусловно, и ими тоже придется заниматься не сегодня-завтра. Рабочие… Каково процентное соотношение этой группы по отношению к общей массе населения?
      – Процентное соотношение? – Зубатов потер лоб. – Я не слишком хорошо помню данные последней переписи населения, да и те, наверное, за семь лет уже устарели, но общее количество промышленных и сельскохозяйственных рабочих должно составлять что-то около семи-восьми процентов от населения. Только промышленных… ну, если предположить, что это пять процентов, думаю, мы не слишком сильно ошибемся.
      – Только пять процентов… Понятно. Между прочим, я был в казармах, где они живут. И я прекрасно понимаю, почему революционеры находят в лице рабочих таких благодарных слушателей, а то и последователей. Как вы полагаете, если начать планомерно улучшать их жизненные условия, снимет ли это напряжение?
      – Напряжение… – усмехнулся Зубатов. – Нет, Олег Захарович, как вы мне сами весьма убедительно рассказывали, речь давно идет не о напряжении, а о перегретом паре в паровом котле. И я не могу не согласиться с вами. Интересно, а как вы намереваетесь улучшить их жизненные условия?
      – О, эта процедура отработана, – дернул плечом Олег. – Модифицируем законодательство, вводим фиксированную продолжительность рабочего дня на уровне восьми часов, повышаем минимальную заработную плату, меняем тарифную сетку, прорабаытваем типовые трудовые договоры и тому подобное. А там и до Пути Справедливости недалеко, – он печально улыбнулся. – Заводчиков придется через колено ломать, ну да они у вас, как вы сами говорите, в силу еще не вошли.
      Учитывая, что в рабочих ходит только двадцатая часть населения, на это придется потратить относительно немного, так что даже инфляция слишком большой оказаться не должна. Вопрос только в том, следует ли вести ваш мир по Пути Народной Справедливости, если в перспективе светит тот бардак, что сейчас у нас в Ростании?
      – Вы утопист, Олег Захарович, – хмыкнул Зубатов. – Я не рассказывал вам, как пытался проводить примерно такую же политику? Профессиональные союзы под патронажем государства, просвещение, все такое? Нет?
      – Рассказывали, хотя и не так подробно, как хотелось бы. Еще вы упоминали, что вас за это вышибли в отставку, и вам лишь чудом – или усилиями влиятельных друзей, неважно – удалось вернуть себе милость вашего драгоценного Государя и снова попасть на государственную службу. Помню, как же. И именно поэтому мне нужно побыстрее разобраться с вашими правителями. В первую очередь – с Императором, раз он у вас единоличный правитель.
      – Разобраться? – насторожился директор. – Надеюсь, вы не держите в голове… э-э-э…
      – Я не собираюсь его убивать или свергать, – жестко усмехнулся Олег. – Хотя система правления у вас дурная. В нашем мире один человек никогда столько власти в одних руках не сосредотачивал, и все равно даже с более скромными возможностями некоторые таких дров наломать умудрились!.. Нет, сейчас мне это даже на руку. Дергать за одну ниточку проще, чем за десяток.
      Завидев, что Зубатов нахмурился, он поспешил успокаивающе улыбнуться.
      – Все очень просто, – пояснил он. – Сегодня ночью я имел беседу с… м-м-м, с весьма примечательных личностью. Если бы я верил в ваше христианство, то мог бы обозвать его первым замом господа бога на Земле. Если верить ему, я Эталон. Не стану вдаваться в подробности, замечу только, что, похоже, в качестве побочного эффекта, предвиденного или нет, я обладаю ну очень большой убедительностью. Люди верят любой ахинее, которую я несу, по себе можете убедиться. Даже милейший доктор Болотов, перевидавший на своем веку массу психов, и тот поверил мне почти безоговорочно. Со мной соглашаются все: от работяги на заводе до университетского доцента, от революционера до прожженного политического сыскаря вроде вас. Поэтому все, что мне требуется, это основательно потрепаться за жизнь с Императором Всея Руси и как его там дальше. Заодно перетащу его в первую страту, чтобы перестал катиться по рельсам сценария и начинал самостоятельно думать.
      Зубатов обхватил руками голову и застонал.
      – Нет, вас точно когда-нибудь пристрелят в темной подворотне, – сквозь зубы процедил он. – Вы, похоже, окончательно свихнулись! Какая страта? Какой заместитель господа бога? Какой Государь Император? Кто вас к нему пустит?
      – А вот это – ваша забота! – обаятельно улыбнулся ему Олег. – Ну-ка, не задумываясь: кто из влиятельных политиков, вхожих к императору, разделяет вашу точку зрения о необходимости реформирования вашего общества? Ну?
      – Витте, – нехотя пробормотал Зубатов, – он недавно из Североамериканских Штатов вернулся, с переговоров с японцами. Оболенский. Булыгин, наверное. Да разумных людей хватает. Но погодите, давайте по порядку…
      – Стоп! Витте – это который с Японией мир заключил? Значит, Сергей Васильевич, мне от вас потребуется выход на эту персону. Завтра я еду в Санкт-Петербург.
      Обеспечьте мне командировочные, рекомендательные письма, карту города, ну, сами не хуже меня знаете. И кого-нибудь в сопровождающие. Крупецкий в петербургских закоулках разбирается? Или кто-то из местного Охранного Отделения окажется сподручнее?
      Зубатов снова застонал.
      Все мужики – козлы!
      Оксана пыталась загнать иррациональную злость куда поглубже, но это выходило плохо. Сначала в кому впадает, и сиди у его постели, локти кусай – а вдруг не очнется? Потом вскакивает как оглашенный и тащит в далекий кабак, хотя и дома еды хватает. Что она, зря на этом дурацком керосиновом примусе – лопнуть бы тому, кто его придумал! – мучается со сковородками и кастрюлями? Потом бросает одну и испаряется в неизвестном направлении… Народный Председатель, блин, недостреленный!..
      Она быстро шагала по дощатому тротуару, зябко кутаясь в шаль поверх тонкое пальто. Лужи прихватывал тонкий ледок, сырой ветер забирался под длинную, путающуюся в ногах юбку идиотского местного фасона, и девушка уже потихоньку начала жалеть, что на извозчика не нашлось денег. В сгущающихся сумерках промозглого осеннего вечера мелькали какие-то тени, и внезапно ей стало страшно.
      Она ускорила шаг, оглядываясь по сторонам и пытаясь в свете тусклых фонарей разглядеть пролетку или кабриолет с характерным сгорбившимся силуэтом кучера на козлах. Дома есть мелочь, расплатится…
      Сзади затопали и тяжело задышали. Оксана среагировала не сразу. Когда два мужчины прижали ее к забору, она встрепенулась, но было уже поздно.
      – Смотри, Шнырь, какая баба знатная! – просипела одна тень. – И одета ничего…
      – Худая больно, – презрительно сплюнул тот, кого назвали Шнырем. – Ты не заглядывайся больно-то, а то сбежит еще, как в прошлый раз. Слышь, ты, дура! – он как следует встряхнул Оксану, так что та прикусила кончик языка и слегка взвизгнула от боли. – Будешь кричать – порешим. Поняла? Поняла, я спрашиваю? Во дура, онемела от страха, что ли? Слышь, Носатый, взялись…
      Подхватив ее за руки, неизвестные бегом полуоттащили-полуотнесли девушку в закоулок, под острым углом отходивший от улицы куда-то в неизвестность.
      – Вот так… – удовлетворенно просипел Шнырь. – Слышь, ты, дура! Деньги гони! В шикарном кабаке лопаешь, значит, не бедная. Ну, живо! Или мой дружок сам их найдет. Он это дело любит, деньги у баб искать.
      Носатый гыгыкнул. Он ухватил Оксану за грудь и сильно сжал.
      – Точно, тощая, – сплюнул он в темноту. – Ну ничо, и такая сойдет. Ну-ка, где у тебя тут денежки?..
      Он дернул за ворот пальто так, что отлетели верхние пуговицы, и полез пятерней Оксане за пазуху.
      И тут девушка наконец-то пришла в себя.
      – Ах ты, пи…с е…ный! – яростно сказала она, добавив еще несколько оборотов в том же духе. В сумраке она заметила, как удивленно раскрылись глаза насильника.
      Больше тот ничего сделать не успел. Колено Оксаны с силой врезалось ему в пах, а когда он с хрипом согнулся пополам, хватаясь руками за промежность, девушка пнула его в голень.
      – Урою, скотина! – выкрикнула она, разворачиваясь к Шнырю. – Ты на кого, б…дь, руку поднял, мудак?
      – Ах ты с-сука… – прошипел он сквозь зубы. – Не хочешь по хорошему? Ну ладно…
      В темноте блеснуло лезвие ножа. Оксана повернулась, чтобы броситься наутек, но цепкие пальцы ухватили ее за плечо, разворачивая.
      – Куда это ты заспешила, курва? – почти ласково спросил ее грабитель. – Ты погоди, сначала я тебе морду-то попорчу, чтобы знала, как вести себя с…
      Внезапно он задохнулся и осекся, валясь вперед. Теплые и соленые капли брызнули девушке в лицо. Она отскочила назад, уворачиваясь от падающего тела и раскрывая рот, чтобы закричать.
      – Уже все, – остановил ее негромкий мягкий голос. – Спокойно, госпожа Шарлот, они оба мертвы. Вы в безопасности.
      – Не подходи! – предупредила его Оксана, отступая. – Я закричу… что? Откуда вы знаете мою фамилию?
      – В этом мире, – хмыкнул незнакомец, – существует немало вполне осведомленных личностей. Я, пожалуй, наиболее осведомленная из них. Ну за каким чертом, скажите на милость, вы вечером, в темноте, в одиночку пешком поперлись по глухим малознакомым улицам? Вы хоть знаете, какая здесь преступность, особенно в последние год-полтора?
      – Кто вы такой? – Оксана ощутила, что она на грани истерики. Одна, в безлюдном темном переулке с незнакомым мужиком, который только что убил – убил?! – двоих… Дура! Действительно, дура.
      – Я – Координатор. У меня много имен, для каждой ситуации – свое. Но сейчас вы можете называть меня Робином, – он галантно поклонился. – Вот, возьмите, – в его протянутой руке что-то белело. – Это платок. Вытрите лицо, а то люди озираться начнут.
      Оксана машинально взяла протянутый платок и промокнула лоб и щеки.
      – Откуда вы меня знаете? – спросила она уже спокойнее. – Вы… – вдруг кровь бросилась ей в голову, и она судорожно сжала тонкую материю в кулаке. – Вы тоже из нашего мира?
      – Можно сказать и так, – в голосе незнакомца послышалась легкая усмешка. – Если быть точным, я впервые осознал себя в нашем общем с вами мире. Знаете, дорогая моя Оксана Александровна, у меня есть небольшое предложение. Давайте покинем этот переулок, а то разговаривать рядом с двумя трупами как-то не совсем комильфо…
      – Вы их убили? – осведомилась девушка, не отрывая взгляда от силуэта Робина. – Зачем?
      – Затем, что они наверняка убили бы вас, – Джао пожал плечами. – А я обычно плачу людям той же монетой, какой они платят окружающим. Тем более, что они и не люди, в общем-то. Даже не третья страта – просто субстрат. А вам жалко этих бандитов?
      – Жалко у пчелки в жопке, – огрызнулась Оксана. – Все-таки, кто вы такой? Зачем вы за мной следили?
      – Я за вами не следил, – пояснил незнакомец. Как-то сразу, не двигаясь, он оказался рядом с Оксаной и подхватил ее за локоть, увлекая за собой. – Пойдемте, я доставлю вас домой. Просто вы зацеплены на поводок, и в случае опасности срабатывает сигнал тревоги. В другой ситуации я бы не послал свою проекцию для личного вмешательства, но сейчас я как раз хочу с вами поговорить.
      – Зацеплена на поводок… – растерянно проговорила Оксана. – Ничего не понимаю.
      О чем вы хотите поговорить?
      – Это профессиональный жаргон, простите, – незнакомец сверкнул ослепительной даже в свете дальнего фонаря улыбкой. – Я слишком долго работал с Хранителями, так что нет-нет, да прорезается. Означает, что вы… э-э-э, под постоянным наблюдением и защитой автоматической охранной системы. А о чем нам надо поговорить, мы сейчас и обсудим.
      – Ох… – Оксана резко остановилась. – Это же наш дом! Как мы здесь оказались?
      Мне же еще полчаса топать было!
      – Наука умеет много гитик, – опять улыбнулся Робин. – Я хочу сказать вам следующее, Оксана Александровна. Как спутница господина Кислицына вы хорошо защищены от случайностей и несчастных случаев. Очень хорошо. Даже если на вас случайно уронят поддон кирпичей, вы в худшем варианте отделаетесь царапинами и легкими ушибами. Однако в этом мире есть поговорка: бог помогает тому, кто сам себе помогает. Держите в уме, что защита не распространяется на ситуации, спровоцированные вашим собственным неразумным поведением. Обычно вам не угрожают грабители и прочие преступники, но если вы самолично, как сейчас, решите прогуляться в одиночку по темным переулкам, это плохо для вас кончится. Если вы приложите все усилия, чтобы как следует спрятать деньги у себя в квартире, их не найдет самый искусный вор, но если поленитесь, их украдут точно так же, как и у любого другого человека. Ну, и все в том же духе. Я понятно объясняю?
      – Понятно… – пробормотала Оксана. Ей стало страшно. Кто он такой, в конце концов?
      – Кто я такой на самом деле – не так уж и важно, – словно прочел ее мысли Робин.
      – Важно то, Оксана, что Олег в вас нуждается. Крайне нуждается, даже если сам не осознает этого. Вы – тот якорь в бушующем вокруг него мире, от которого зависит его психическая стабильность. А от его стабильности зависит очень многое. Очень вас прошу – не рискуйте собой понапрасну. Договорились?
      Оксана молча кивнула, пытаясь унять мелкую дрожь в пальцах.
      – Вот и хорошо, – улыбнулся Робин. – А сейчас мне пора. Кстати, обязательно расскажите о нашей встрече Олегу. Упомяните, что Координатор передает привет и извиняется за непредвиденные побочные эффекты. Ваш спутник вернется через пару часов. А теперь мне пора. До свидания, Оксана.
      Девушка открыла рот, но Робина перед ней уже не было. Чувствуя, как колотится сердце и подгибаются колени, она бессильно опустилась на грязные ступени деревянной лестницы. В окнах доходного дома над ее головой горел свет, раздавались приглушенные голоса жильцов. В разрыве туч проглянула восходящая луна. Оксана зачарованно уставилась на ее призрачный выщербленный облик, но тут же встряхнулась и дала себе мысленную пощечину. Держи себя в руках, решительно сказала она самой себе. Держи себя в руках, дура. Ничего страшного не произошло.
      Некий координатор по имени Робин спас тебя от бандитов, забрызгал чужой кровью пальто и доставил домой. Подумаешь, событие!.. Ой, пальто! И я в нем сижу на самой грязи! Наверняка оно так изгваздано, что проще будет выбросить, чем отчистить. Интересно, а кровь вообще отчищается? Ой, нет, все не то. О чем я вообще думаю? Передать привет Олегу? Значит, он знаком с этим Робином? И ничего мне не рассказал? Ну, Олежка, держись! Только появись дома!..
      Уговорившись с Крупецким, что тот заедет за ним на следующий день около десяти и махнув вслед отъезжающей пролетке, Олег двинулся к двери. Радостное возбуждение, овладевшее им у Зубатова, схлынуло, и он чувствовал странную опустошенность.
      Буря чувств, кружившая его весь день с момента пробуждения, почти улеглась.
      Он медленно, почти с трудом поднялся по скрипучей лестнице на галерею второго этажа и толкнул дверь в квартиру. Не заперто. Он с недоумением взглянул на прикорнувшую прямо за столом Оксану, мягко посапывающую, с головой, лежащей на скрещенных руках, потом наклонился и похлопал ее по плечу.
      – Эй, спящая красавица! – тихо произнес он. – Не хочешь в постельку перебраться?
      Оксана вскинулась так, что он отшатнулся. Ошалело оглядевшись по сторонам, она глубоко вздохнула и выпрямилась.
      – Ой, меня сморило, – виновато улыбнулась она, но улыбка тут же растаяла. – Сколько времени?
      – Около девяти или что-то около того, – пожал плечами Олег. – Через пару месяцев накопим на хорошие часы с кукушкой, будем знать точно. Ты себя нормально чувствуешь? Взгляд какой-то…
      – Тебе привет от Координатора, – тихо произнесла Оксана.
      Олег почувствовал себя так, словно ему отвесили оглушительную затрещину. Сердце заколотилось словно бешеное. Он почти на ощупь нашел табурет и опустился на него.
      – Он говорил с тобой? – хрипло спросил он. – Когда? О чем?
      – Ни о чем особенном, – девушка дернула плечом. – Просто попросил меня передать тебе привет и извиниться за… э-э-э, побочные эффекты, что ли. Непредвиденные.
      Как, принимаешь извинения?
      – Значит, это все же не сон и не бред, – пробормотал Олег, судорожно стискивая кулаки. – А я сомневался, что… Неважно. Как он выглядел?
      – Мы разговаривали на улице. Было темно, я не разглядела, – Оксана приподнялась, переставила свой табурет поближе к Олегу, снова села и положила руку ему на плечо, заглядывая в глаза. – Ты ничего не хочешь мне рассказать?
      – О чем?
      – О том, что здесь происходит! – Оксана почувствовала, как внутри закипает гнев.
      – О том, как я здесь оказалась! Что это за мир такой!.. Не прикидывайся дурачком, ты все прекрасно понимаешь!
      Она отдернула руку, словно обжегшись, и отвернулась. Минуту или две стояла тяжелая тишина.
      – Оксана, милая, – Олег обнял ее сзади и положил подбородок ей на плечо. Девушка сделала слабую попытку вырваться, но Олег ей этого не позволил. – Пожалуйста, пойми – нет в этом знании ничего хорошего. Оно тебе никак не облегчит жизнь, честное слово. А может и усложнить. Я не хочу взваливать на тебя такую ношу.
      Достаточно того, что ее взвалили на меня. Не сердись, а?
      Оксана слегка всхлипнула.
      – Олежка, пожалуйста! Я хочу знать все! – Она погладила Олега по щеке. – Я… я благодарна тебе за то, что ты меня опекаешь и… и оберегаешь, но я имею на это право. Давай нести эту ношу вместе. Может быть, так нам обоим станет легче?
      Она высвободилась из объятий и резко повернулась к нему, обхватив его лицо ладонями, ощутив под пальцами вчерашнюю щетину.
      – Давай, господин Народный Председатель, хватит изображать из себя стойкого резинового солдатика. Колись. Рассказывай, кто такой этот координатор и какое отношение он имеет к нам.
      Олег вздохнул и бережно обхватил ее ладони своими.
      – Хорошо, я расскажу. Только пообещай мне одну вещь.
      – Обязательно.
      – Пообещай, что не попытаешься покончить жизнь самоубийством или еще какую-нибудь глупость выкинуть.
      Оксана изумленно посмотрела на него, потом осторожно поцеловала в губы.
      – Ох, Олежка, какой же ты у меня глупышка, – улыбнулась она. – Покончить жизнь самоубийством и оставить тебя одного? Не дождешься. Ну, давай, давай, рассказывай!..
      Час спустя они лежали в постели. Оксана, пристроив свою голову у него на плече, задумчиво глядела в потолок, освещенный тусклым светом керосиновой лампы.
      – Понимаешь, я сегодня весь день думал о том, каково это – быть не живым человеком, а какой-то там матрицей. Давно, в университете, у нас на истфаке был курс общей математики. И там рассказывали про матрицы в алгебре. Я, конечно, понимаю, что те таблички на бумаге не имеют отношения к тому, как мы на самом деле сейчас устроены, но все же… Циферки, вписанные в клеточки!
      Его рука судорожно стиснула край одеяла.
      – Ты – матрица, я – матрица, и все вокруг в лучшем случае какие-то дурацкие пародии на человека, а в худшем – просто ходячие декорации в скверной пьесе, субстрат… Мы не живые. Так, марионетки, которых какие-то электрические инопланетяне дергают за веревочки, чтобы развлечься от нефиг делать… Но инопланетяне еще ладно, мы им интересны как новый вид насекомых. Микроличности – вроде бы как муравьи. Обидно, конечно, но объективно правильно. Что мы по сравнению с джамтанами? Но этот… Джао, он ведь еще хуже. Он вроде бы свой, по крайней мере, но подыгрывает им, а не нам. Почему?
      – А он тебе не сказал?
      – Сказал, что мы еще встретимся, – вздохнул Олег. – Что-то мне не слишком этого хочется.
      Девушка перевернулась на живот и взглянула на него большими ласковыми глазами.
      – Олежка, – мягко сказала она, – не расстраивайся так. Знаешь, я тут думала, пока ты говорил, на самом ли деле все так плохо. И знаешь что? Я не чувствую, что чем-то отличаюсь от живой. Я дышу, чувствую тепло и холод, думаю, слушаю тебя… Я помню все, что со мной было раньше, и я совсем не чувствую, что меня дергают за ниточки. И вообще некоторые философы говорили, что человек живет во сне и не может отличить иллюзии от реальности. А?
      Олег погладил ее по волосам.
      – Только ты меня и держишь пока, – улыбнулся он. – Может быть, Робин оказался куда мудрее, чем я думаю, когда подбросил тебя мне. Без тебя я бы давно свихнулся. Знаешь, когда я очнулся сегодня утром, что словно во тьму погрузился.
      Все вокруг скучное, серое и неинтересное, одна сплошная тоска. А потом я решил, что почему бы и не поиграть в ходячие шахматы, раз предлагают. Войнушку там устроить небольшую, или еще что. Я могу… кажется. Из того, что рассказал Робин, и из моих местных впечатлений следует, что я обладаю просто потрясающим даром внушения. Ни один человек не может устоять, если я со всем пылом его в чем-то убеждаю. Видимо, побочный эффект процесса поверки. Ха! Убедить какого-нибудь генерала или даже самого местного Императора, что соседи его окончательно достали, и вперед. Подумаешь, тысячей кукол больше, тысячей меньше!
      Он хрипло расхохотался, но тут же осекся. Раздавшийся при этом звук оказался подозрительно похож на рыдание. Оксана положила голову щекой ему на грудь и осторожно погладила по плечу.
      – Это случилось, перед тем, как я тебя в кабак потащил. Мне было позарез нужно выбраться из четырех стен, увидеть над собой небо… А когда я сидел напротив тебя за столом, меня словно стукнуло. Что я делаю? Я – Эталон. Те, кто со мной общаются, переходят в более высокую страту. Так почему же я дурью тут маюсь вместо того, чтобы делать из марионеток людей?
      Он хмыкнул.
      – И тогда я понял, что надо делать. Раз у меня такие возможности, следует применить их на практике, и чем шире эта практика окажется, тем лучше. Этот мир катится по рельсам, и мне очень не нравится направление, в котором они ведут. Я читал в Отделении досье на некоторых террористов, называющих себя "социалистами-революционерами". Эти сволочи, чтобы убить одного человека, не гнушаются бросать бомбы прямо в толпе. Им плевать, сколько народу погибнет! Ну ладно, метальщики зачастую погибают, но ведь те, кто их посылают, остаются жить!
      Ограбления с убийствами, называющиеся "экспроприациями", стрельба в ни в чем не повинных мелких чиновников, живущих на копеечное жалование, меньшее даже моего, убийства государственных деятелей… Самое страшное в том, что эти люди вроде как заботятся о народном благе. Помнишь, что у нас было в первые годы строительства Пути Справедливости? Гражданская война, голод, смута? Сколько народу погибло?
      Оксана неопределенно хмыкнуло.
      – Не помнишь. Точнее, не знаешь. А я истфак заканчивал. У нас на пятом курсе препод по новейшей истории Ростании классный мужик был. Он рассказал о данных из закрытых документов. Погибло не полтора миллиона гражданского населения, как в книжках писать принято, а не менее десяти, только это секретная информация. Ну как же – Путь Народной Справедливости, он же для народа и ради народа! Но у нас никогда в жизни не было таких вот отморозков-бомбистов. И если здесь случится что-то типа нашей революции, погибнет не полтора и даже не десять миллионов. А я не хочу такого сценария!
      Он пошевелился, устраиваясь поудобнее.
      – И еще, думаю, здесь проще учиться быть правильным Народным Председателем. Есть у меня подозрение, что дров наломать мне не позволят. Да даже если и позволят, большая часть населения – безмозглые декорации, им хуже не станет ни от какого поворота событий. Зато потом мою память сольют мне тамошнему, и я могу избежать кучи ошибок. Ведь правильно?