Спустя пару минут калитка приоткрылась, и в щель просунулась борода дворника.
      – Кого черти носят? – спросил он недовольным густым басом. – Чаво надо?
      – Мне доктора! Михаила… Михаила… Кусмановича! – выпалила она. – Срочно!
      – Михаил Кусаевич не ездят по вызовам, – сурово произнес дворник. – И день сегодня неприемный. Езжайте себе, барышня, восвояси.
      Егор, спрыгнув с козел, ни слова не говоря, налег на створку. От неожиданности дворник не удержался на ногах и отлетел на несколько шагов. Калитка распахнулась, и кучер вразвалку прошел во двор.
      – Дурень! – рявкнул он. – Не видишь – графиня с компаньонкой в гости пожаловать изволили? А ну, где здесь доктор?
      Минуту спустя дежурная сестра провела Оксану и Натали в большой кабинет, где лишь шесть недель назад Олег впервые увидел Зубатова. Болотов, беседовавший с гостем, удивленно поднял бровь.
      – Здравствуйте, Оксана, – произнес он, вставая. – Э-э-э… мадам?
      – Натали, – откликнулась графиня. – Натали Сапарская. Значит, вы и есть тот самый знаменитый доктор Болотов, про которого Оксана мне все уши прожужжала?
      – Значит, вы и есть та самая графиня Сапарская, про которую народная молва все… э-э-э, всякое говорит? – осведомился Болотов, расплываясь в хитрой улыбке. – Позвольте представиться – Болотов Михаил Кусаевич. Это мой друг, Вагранов Евгений Ильич, доцент унверситета…
      – Мы знакомы, – поднялся на ноги и Вагранов. – По крайней мере, с мадемуазель Оксаной. Графиня, – он коротко кивнул. – Простите, мы люди простые, к ручке прикладываться не обучены…
      – Не очень-то и хотелось! – фыркнула та. – А вы, значит, настоящий ученый?..
      – Михаил Кусаевич! – Оксана ухватила доктора за рукав. – Прошу, поедем с нами!
      Олегу плохо, очень плохо!
      – Стоп, сударыня! – остановил ее доктор. – Что значит – плохо?
      – Он лежит, смотрит в потолок, не отвечает! – всхлипнула девушка. – Я не знаю, что делать!
      – Давно началось? – деловито осведомился доктор.
      – Сегодня утром! – Оксана еще раз всхлипнула, и вдруг разревелась по-настоящему, уткнувшись в плечо Болотова.
      – Ну-ну, сударыня, – похлопал тот ее по спине. – Не убивайтесь так, все в наших руках. Варенька! Будь добра, валерьянки. И мой саквояж. Прости, Женя, нужно съездить, сам понимаешь. Потом наш разговор окончим.
      – Я с вами, – откликнулся тот. – У меня в Олеге Захаровиче свой интерес имеется, и немаленький. Вдруг помогу чем.
      – Вряд ли, – откликнулся психиатр. – Но поехали. Сейчас заложат коляску…
      – Не надо, – быстро сказала Натали. – У меня четырехместное ландо, поместимся.
      Обратно я вам извозчика найду.
      Несколько секунд Болотов изучал ее, потом кивнул:
      – Годится. Тогда едем.
      На обратном пути Оксана шмыгала носом, но валерьянка постепенно оказывала свое действие. Постепенно она слегка расслабилась и откинулась на спинку диванчика.
      – Ну-с, милая Оксана, – проговорил Болотов, почти бессознательно перестраиваясь в режим участливого собеседника, – расскажите, как у вас дела. Не у Олега, – остановил он было открывшую рот девушку, – с ним мы в свой черед разберемся, а у вас лично. Как жизнь молодая?
      Та неуверенно пожала плечами.
      – Ну… помаленьку. Вроде бы совсем очухалась. Надо думать, как дальше жить.
      Работу вот искать…
      – Я как раз с этим и ехала, – быстро встряла Сапарская. – Одна моя подруга, дамочка вполне приличная, ищет гувернантку для своих отпрысков. Одному пять, другому семь, очень бойкие мальчики. Бойкие и любознательные. Оксана, ты ведь в учительницы готовилась, да? Хочешь, я тебе рекомендательное письмо устрою?
      Оксана слабо улыбнулась.
      – Спасибо, Натали. Я… подумаю. Вот Олег поправится…
      – На учительницу? – задумчиво пробормотал Вагранов. – Да, господин кислицын что-то такое упоминал. И журнальчики вы, небось, научно-популярные почитывали те же, что и Олег наш Захарович? Скажите, сударыня, а по какому именно предмету вы готовились обучать детей?
      – У нас вообще-то готовят учителей широкого профиля, – Оксана отвечала машинально, не задумываясь о смысле своих слов. Ее мысли были заняты Олегом, и окружающее мало ее занимало. – Но у меня физмат-специализация. Ну, физика, алгебра, геометрия… Функция, равномерно ограниченная на отрезке, является непрерывной, все такое.
      – Что, простите? – неподдельно удивился Вагранов. – У вас такие вещи в школах преподают?
      – В старших классах специализированных матшкол, как моя, – кивнула Оксана. – Думала, закончу Сечку – пойду в такую работать. А теперь я здесь…
      – Ты о чем, подруга? – не выдержала Сапарская, недоуменно вслушивающаяся в разговор. – Белиберда какая-то. У тебя жара нет?
      – Погодите, сударыня… ваша светлость! – резко осадил ее Вагранов. – Оксана, а как насчет дифференциального и интегрального исчисления? У вас это преподают?
      – Ага, – кивнула та. – В этом семестре должны были о криволинейных интегралах начать рассказывать. По матанализу у нас препод классный, теоремы излагает так, что заслушаешься.
      – Та-ак… – протянул доцент. – Знаете, сударыня, ни в какие гувернантки вы не пойдете. Микроскопом гвозди забивать я не позволю. С учетом того, что господин Кислицын, дилетант, как он утверждает, рассказывает из области химии, страшно даже подумать, какими научными познаниями может владеть человек, изучавший предмет специально. Ох, хотел бы я посмотреть на ваш мир…
      – Женя! – оборвал его Болотов, глазами указав на Сапарскую, но было уже поздно.
      – Ваш мир? – встрепенулась Натали, обиженно хлопавшая глазами после реплики Вагранова в ее адрес. – Оксана, о чем это он?
      Девушка встревоженно оглянулась на нее. Только сейчас до нее дошло, что графиня, в отличие от Болотова с Ваграновым, не в курсе легенды об их с Олегом инопланетном происхождении. Она замялась. Сапарская ухватила ее за плечи и повернула к себе.
      – Ну-ка, подруга, рассказывай, из какого мира ты взялась? Я сразу поняла, что ты какая-то не такая, как все. Точно говорю, у меня нюх железный. Ну?
      – Ваша светлость, – спокойно сказал доктор, – есть кое-какие вещи, которые не стоит сейчас обсуждать. Мой друг сказал то, что говорить не следовало. Давайте оставим этот разговор до другого раза? Или вообще замнем его? Учитывая, что о вашей несдержанности на язык ходят легенды, вы способны серьезно повредить как Оксане, так и господину Кислицыну. Я не думаю, что вы станете намеренно распространяться о подобных вещах, но вы просто не в состоянии хранить тайны, уж простите великодушно.
      – Вот еще новости! – обиделась Натали. – Правильно говорят, злые языки страшнее пистолета. Вы слушайте больше, вам и не такое расскажут. И вообще, уважаемый, – она холодно оглядела доктора, – я что-то не припомню, чтобы видела вас в обществе. Вам не кажется, что передавать слухи из десятых рук достойно разве что болтливых кухарок?
      – Э-э-э… – Болотов явно оказался ошарашен таким напором. – Приношу свои извинения, ваша светлость. Да, разумеется, вы правы. Слухи вряд ли могут являться достоверным источником информации.
      – Вот так-то! – Сапарская бросила на него победный взгляд.
      – Тем не менее, – подхватил Вагранов, – я бы попросил действительно отложить этот разговор до другого раза. Ох, язык мой – враг мой…
      Несколько мгновений графиня переводила испытующий взгляд с мужчин на Оксану, потом пожала плечами.
      – Ладно. Тайна так тайна. Пусть сейчас не самое подходящее время, но не надейтесь, что я от вас отстану.
      Оксана с облегчением кивнула. Натали вызывала у нее безотчетное доверие. После первого раза они встречались еще три раза, мимоходом, почти на бегу, и графиня вела себя совсем не так, как, по мнению, Оксаны, должна была вести себя аристократка голубых, как здесь выражались, кровей. Во второй раз она притащила несколько местных книг – романы на историческую тему, и последние дни Оксана погружалась в чужой, но в то же время странно знакомый мир приключений.
      На пару минут в мерно покачивающемся ландо установилась тишина. Потом Сапарская опять подала голос.
      – Оксана, и как тебе Дюма?
      – Что? – встрепенулась та. – А, "Три мушкетера". Дочитываю.
      – И как тебе?
      – Миледи жалко, – вздохнула девушка. – Отрубили голову, а еще благородные!
      – Но ведь она преступница и убийца, – возразил Болотов. Психиатр наблюдал за ней сквозь полуприкрытые веки. – Или вы полагаете, что ее следовало отпустить, чтобы она и дальше продолжала вредить?
      – Не знаю, – Оксана подала плечами. – Только этого… Атоса тоже надо было пристрелить. И палача. Оговорили и изуродовали девушку, сломали ей жизнь, а потом, когда она ей ничего другого, как стать авантюристкой не осталось, обозвали преступницей и убили.
      – Но позвольте! – Болотов тонко улыбнулся. – Ведь автор же описывает ее путь с самой ранней молодости. Она соблазнила священника, заставила его совершить святотатство, довела до тюрьмы…
      – Это автор так говорит, – фыркнула Оксана. – Мужики, когда женщину в постель затащат, всегда оправдываются, что это она виновата. Наверняка тот поп сам ее соблазнил. И воровать начал по собственной склонности. А на нее на следствии просто валил все, как на мертвую, чтобы себе наказание смягчить. А потом этот палач, который ей клеймо поставил – он же сам действовал, без суда. Он права такого не имел! Злоупотребление служебными полномочиями – убивать за такое надо!
      Сначала один братец девушку в койку затащил, а потом другой ее за это железом прижег. А потом граф этот, Атос, мерзавец – сначала повелся на юбку, женился, никаких вопросов не задавая, а потом увидел клеймо и опять без всяких вопросов, без суда и следствия, велел повесить. И еще страдал так картинно – обманули его, как же! Пулю себе в висок не пустил, побоялся. Зато как приятно картинно страдать в присутствии друзей! Жертва! Ха!
      Она дернула плечом и отвернулась.
      – На ее месте я бы тоже озлобилась. Может, мстить горе-муженьку и не стала бы, но все равно…
      – Но ведь она убила еще и Бэкингема, пусть и чужими руками. И отравила Констанцию Бонасье. И пыталась отравить Д"Артаньяна с товарищами…
      – Бэкингема? Так она сделала это по приказу Ришелье, чтобы остановить войну Англии с Францией. Почему Ришелье во Франции считают великим человеком, а тех, кто выполнял его поручения, мерзавцами? Если ее казнили за то, что она подослала убийцу к Бэкингему, так и Ришелье нужно было убить вместе с ней. И Констанцию она по его приказу убила. Она же не могла ее из монастыря в тюрьму отправить.
      Что ей делать оставалось?
      Оксана помолчала.
      – Ну, и еще она в этого Д"Артаньяна точно была влюблена. Да что вы, мужики, вообще понимаете во влюбленных женщинах? Она ревновала Констанцию, понимаете?
      Вот и сошлось…
      – То есть вы считаете, что ее казнили незаслуженно? – приподнял бровь Болотов.
      – Да, именно, – твердо ответила Оксана. – Почему эти мушкетеры, на самом деле работавшие против своего государства и убившие кучу народа, его защищавшего, герои, а она преступница? Она-то, во всяком случае, работала только на Францию, а они прикрывали королеву-шлюху, да еще и предательницу, значит, выступали против того самого короля, которому приносили клятву верности. Мужику, тому же Рошфору, все, что сделала миледи, сошло бы с рук. Еще и героем бы выставили. А она виновата – потому что женщина. Как мужики могут простить бабе, что та в их дела вмешивается, да еще и на равных?
      Она фыркнула.
      – Молодец, подруга, – одобрила Сапарская. – Правильно мыслишь. Мужики – они все сволочи… ну, кроме некоторых.
      Болотов с Ваграновым рассмеялись.
      – Женщины всегда найдут повод, чтобы объединиться против мужчин, – сообщил Вагранов, вытирая навернувшиеся слезы. – Однако же, сударыня, у вас имеется весьма независимое мышление и умение не поддаваться стереотипам. Сразу видно, что математику вы изучали долго и вдумчиво, так что ум у вас вполне дисциплинирован. Нет, положительно, ни в какие гувернантки вы не пойдете. Князя Трубецкого, царствие ему небесное, отпели позавчера, через неделю, десятого октября, нового ректора выбирают. Баллотируются двое – профессоры Мануйлов и Дернов, причем победит наверняка Мануйлов. А он мой хороший приятель. Думаю, в университет мы вас как-нибудь да протащим.
      – А я к тебе буду в гости ходить и профессоров смущать! – звонко рассмеялась Натали, подталкивая Оксану локтем в бок. – Только не слушай ты их. Серьезно говорю, княжна Олейникова – дама вполне респектабельная, хотя и требовательная.
      И дети у нее на загляденье. И платит хорошо – восемьдесят рублей в месяц, и питание за их счет. А в университете они все бедные как церковные крысы.
      – Вот видите, милая Оксана, сколько сразу у вас искушений, – улыбнулся Болотов.
      – Только выбирай. Вот сейчас Олега вашего в чувство приведем, и все станет совсем хорошо. Подъезжаем, кажется?
      Олег все так же лежал на постели, коротко и тяжело дыша и вперив бессмысленный взгляд в потолок. Болотов, проигнорировав вскинувшегося Крупецкого, подошел к постели, поставил на пол саквояж и наклонился к больному. Пощупал пульс, внимательно посмотрел на зрачки.
      – Шок, – уверенно объявил он. – Просто сильный шок. Я боялся кататонического ступора – такое иногда случается, но пронесло. Причина шока непонятна, но как справиться со следствиями, я знаю.
      Он вытащил из саквояжа пузырек с нашатырным спиртом, раскупорил – по комнате разнесся сильный аммиачный запах – и поднес к лицу Олега. Несколько секунд ничего не происходило, потом Олег внезапно вскинулся на кровати, едва не выбив пузырек из рук врача.
      – Почему я? – громко спросил он. – Неужели во всем нашем мире не нашлось больше никого на роль Эталона?
      Он осекся и снова упал на кровать. Но на сей раз его взгляд обрел осмысленность.
      Он оглядел комнату, потом закрыл глаза.
      – Ну-ну, – ласково сказал Болотов. – Все в порядке. Вы среди друзей.
      Олег медленно открыл глаза и взглянул на него.
      – Нет, – прошептал он. – Не в порядке. Далеко не в порядке. Этот мир… – Он замолчал.
      – Что – этот мир? – осторожно осведомился психиатр.
      – Вам незачем знать, – прошептал Олег после невыносимо долгой паузы. – Да и мне, по большому счету, тоже. Как же я хочу домой!..
      – Олег, – осторожно потеребила его Оксана. – Ты как?
      – Сердце колотится, – слабо улыбнулся он. – Наверное, адреналина с поллитра в кровь выплеснулось. В остальном я в порядке. Ох ты, сколько вас тут собралось!
      Что-то не так?
      – Ты не так, – шмыгнула носом девушка. – Лежал, ничего не отвечал, ничего не говорил…
      – Да? А… сколько времени? И какой сейчас день?
      – Второе октября тысяча девятьсот пятого года от рождества Христова, – откликнулся Вагранов. – Пятнадцатое октября по европейскому календарю, если хотите. Почти час дня. Если вы в порядке, Олег Захарович, вставайте. Обедать пора.
      – Ну уж нет! – откликнулся Болотов. – Я бы как раз порекомендовал полежать, передохнуть. Что вызвало у вас такой шок, господин Кислицын? Что-то случилось ночью? Кошмар?
      – Кошмар начался два месяца назад, – Олег натянул на себя одеяло и отвернулся к стене. – Но только сегодня ночью я, наконец, осознал это в полной мере. Господа, я очень признателен вам за участие, но сейчас мне хотелось бы остаться одному. Я должен кое-что осмыслить.
      Оксана прикусила губу и взглянула на Болотова. Тот кивнул.
      – Господа… и сударыни, пройдемте в соседнюю комнату. Пусть господин Кислицын немного придет в себя.
      – Что-то странный он у тебя какой-то, – в смежной комнате Натали осторожно опустилась на табуретку, предварительно опробовав ее прочность, постучав по сиденью. – Он всегда такой или только сегодня?
      – Смею вас заверить, сударыня, Олег Захарович вполне вменяемый человек, – сухо заметил Вагранов. – Немного не от мира сего, но разумный и рассудительный. Миша, что скажешь?
      – Что уже сказал, – пожал плечами Болотов. – Сильный шок по непонятной причине.
      Такой с людьми случается от сильных потрясений. Панический страх, например, может приводить к подобному состоянию в качестве реакции. Некоторые наркотические вещества наподобие опиума тоже способны дать такой эффект. Но вчера вечером, сударыня, – он испытующе посмотрел на Оксану, – с ним все было в порядке?
      – Да, совершенно, – кивнула та. – Мы… ну, в общем, он засыпал совершенно нормальным. А утром я проснулась, а он… – Девушка снова хлюпнула носом.
      – Понятно, – Болотов прошелся по комнате. – Любопытную фразу он произнес, когда очнулся. Про "наш мир" и эталоны. С учетом того, что нам известно про его прошлое, можно…
      Он остановился и обвел глазами присутствующих.
      – Впрочем, полагаю, мне сначала следует обсудить это с господином Кислицыным.
      – Ну уж нет! – заявила графиня. – Черта с два вы от меня так легко отделаетесь.
      Печенкой чую – здесь тайна. А чтобы я от тайны просто так оторвалась?
      – Тайны, пани, не следует обсуждать публично, – ледяным тоном заметил Крупецкий.
      Филер стоял в темном углу, скрестив руки на груди, и сверлил Сапарскую неприязненным взглядом. – Особенно в присутствии людей, открыто симпатизирующих бунтовщикам и бандитам. Или красный бантик у вас на груди означает что-то другое?
      – А вы, сударь, не из жандармов ли случайно? – не менее ледяным тоном осведомилась графиня. – Вы уже сегодня делали мне замечания. Не по чину заноситесь, любезный, вам не кажется?
      – Я, пани, жизнью рискую для того, чтобы взбалмошные дамочки вроде вас имели возможность красиво жить, – парировал Крупецкий. – Думаете, для тех бандитов, что бомбы в людей кидают, этот бантик что-то значит? Не дай боже, пани, вы попадетесь им одна в темном переулке – живо все иллюзии рассеются. И насчет волшебной силы бантика, и насчет высоких стремлений…
      – Да что вы себе!.. – возмущенно взвилась с табуретки графиня.
      – Я так думаю, – вклинился Вагранов, – что высокие договаривающиеся стороны определились в отношении друг к другу. Но, может быть, не стоит продолжать такой энергичный разговор в этом месте? Сударь, – он повернулся к Крупецкому, – не имею чести вас знать, но, если я правильно понимаю, вы работаете в… том же учреждении, где формально числится и господин Кислицын? В таком случае у меня нет оснований для добрых чувств ни к вам, – он повернулся к Сапарской, – ни, впрочем, к вам, ваша светлость. Однако я должен напомнить, что ситуация сложилась так, что у нас есть нечто общее, что нас всех объединяет – по долгу службы ли, по сердечной ли склонности, по другим ли мотивам. Так что давайте не станем ссориться прямо сейчас. Миша, ты мне одно скажи – что с Кислицыным? Его здоровью угрожает опасность?
      – Не думаю, – Болотов пожал плечами. – Хотя наблюдать за ним, да и за сударыней Оксаной, следует постоянно. С учетом наших разговоров… все что угодно может случиться. Я, пожалуй, откланяюсь. Еще можно успеть в клинику к традиционному времени обхода. Только об одном прошу всех присутствующих – держите язык за зубами. Подобные происшествия могут серьезно повредить репутации человека в глазах невежд. Знаете, как это бывает – понапрасну прилепят человеку ярлык умалишенного, и все, до самой старости ходи с ним.
      – Я обязан доложить начальству, – буркнул филер.
      – И кто у вас начальство, любезный?
      – Э-э-э… – поляк заколебался, но потом пожал плечами. – Небезызвестный Зубатов Сергей Васильевич. Надеюсь, слышали?
      – Ему можно, – кивнул доктор. – Он в курсе дела.
      – Охранка… – презрительно протянула Натали. – Да, подруга, не повезло тебе с ним.
      Доктор лишь пожал плечами.
      – Как вам будет угодно. Теперь – всего хорошего. Милая Оксана, будьте так любезны привезти мне господина Кислицына на консультацию, когда он оправится от случившегося.
      Он взял со стола шляпу, прихватил саквояж и двинулся к двери.
      Погодите! – спохватилась Сапарская. – Доктор, я довезу вас до клиники, – она крепко ухватила Болотова под локоть и прижалась к нему грудью, заглянув в глаза.
      – Вам ведь, наверное, скучно ехать всю дорогу на извозчике. А мы по дороге поболтаем… – Она подмигнула Оксане и увлекла психиатра за дверь.
      – Ну и особа, – хмыкнул Вагранов. – Наверняка начнет выпытывать, что он знает про Олега. Ну ничего, Женя – крепкий орешек, особенно когда речь идет о профессиональной тайне. Мы с гимназии дружим, но и мне он про пациентов никогда ничего не рассказывает. Сударыня, мой вам совет – держитесь с Сапарской настороже. Графиня – личность в Москве известная. Она любит изображать из себя демократку, но замашки у нее – самые что ни на есть аристократические. Не знаю, где и как вы с ней сошлись, но, боюсь, что вы для нее лишь очередная игрушка.
      Скоро вы ей надоедите, и она про вас позабудет, но слухи ее милостью могут пойти гулять. А теперь я тоже откланяюсь. Мне нужно заехать в лабораторию – у нас, кажется, начало получаться с полиэтиленом. Потом я в университет. Если что, Оксана, ищите меня на кафедре. Не забывайте, я в господине Кислицыне заинтересован не меньше вашего, так что всегда помогу в меру своих возможностей.
      Он поцеловал руку Оксане, помедлив, кивнул Крупецкому и вышел.
      – Ну и компания, – неодобрительно заметил филер. – Докторишка, красная графиня и какой-то интеллигент из либеральных. В странные компании вы попадаете, пани Оксана. Что-то начальство скажет…
      Остаток дня превратился для Оксаны в сплошной кошмар. Она не находила себе места от беспокойства. Крупецкий, так и не дождавшийся смены в лице Чумашкина, отправился в Гнездниковский переулок прояснять ситуацию и куда-то сгинул. Олег все так же лежал в кровати, глядя в потолок, и от утреннего его состояние отличалось только тем, что он изредка шевелил губами, что-то неясно бормоча себе под нос. Девушка то начинала разжигать самовар, что и в лучшие-то времена у нее получалось чрезвычайно скверно, то принималась лихорадочно делать бутерброды, на которые Олег так и не обратил внимания, то пыталась читать… Уже к обеду она сама впала в дремотно-безразличное состояние и тихо сидела в углу на жестком стуле, бессмысленно глядя перед собой. Серая тоска заполняла мир, и солнце, заглядывавшее в комнату сквозь тусклое оконце, тоже казалось серым и бессмысленным.
      Но ближе к вечеру все резко изменилось. Внезапно Оксана осознала, что ее бесцеремонно тормошат за плечи.
      – Ау, красавица! – как из-под воды донесся до нее голос Олега. – Подъем! Хватит носом клевать!
      Девушка с трудом сфокусировала взгляд на его встревоженном лице.
      – Я не сплю… – тихо произнесла она и внезапно осознала, что ей действительно чудовищно хочется спать. – Как… ты?..
      – Я дурак, – честно сознался ей Олег. – Дурак и скотина.
      Ему хотелось врезать себе кулаком по морде. Кретин! Тебе же ясно сообщили, что психоматрицы корректируются по результатам общения с тобой. Неужто раньше не мог сообразить, что с ней сделает твоя жалость к самому себе?
      – Все, родная, уже все закончилось. Обещаю, больше со мной такого не случится.
      Он осторожно поцеловал ее в губы. Оксана слабо улыбнулась.
      – Мне было так тоскливо… – тихо сообщила она. – Я думала, что умру… что мы все умрем.
      – Думать не вредно, – заявил Олег, – вредно не думать. Только думать надо правильно, а не всякую фигню. Слушай, ты ела сегодня хоть что-то? Нет? Я так и думал. И у меня живот от голода подводит. Собирайся. Едем куда-нибудь пожрать.
      Он запрыгал по комнате на одной ноге, натягивая штаны. Оксана удивленно смотрела на него. Охватившая ее тоска развеялась, но она не помнила, чтобы видела своего спутника в таком настроении. На его лице гуляла сосредоточенно-злая улыбка, глаза жестко щурились, словно у целящегося стрелка. Нехорошее предчувствие сжало ее желудок в тугой комок.
      – Давай-давай! – подбодрил ее Олег. – Не спи. Рано еще. Поехали на Поварскую.
      В трактире его настроение не улучшилось. Он заказал себе с Ольгой по расстегаю с мясом, огромному, во всю тарелку, пальца в три толщиной, и к нему по глубокой тарелке говяжьего бульона. Сунув половому шестьдесят копеек за еду и, подумав, еще пять копеек на чай, он начал сосредоточенно работать челюстями.
      – Подорожало, однако, – рассеянно буркнул он, расплачиваясь. – На прошлой неделе тринадцать копеек расстегай с бульоном стоили.
      – Все дорожает-с, – пожал плечами пожилой половой с высеребренными сединой усами. – Еще весной дрова стоили два рубля сажень, а нынче уже к трем подобрались. До Рождества, глядишь, еще на полтинничек подорожает. И мясо растет, и мука… Времена неспокойные, господин хороший.
      – Да, времена неспокойные… – покивал Олег. – Да, времена…
      С внезапной злостью Оксана хлопнула нож на столешницу.
      – Ты объяснишь, в коне концов, что с тобой происходит? – сердито спросила она. – Ты… ты сегодня как будто не от мира сего. Что случилось? Олежка, да посмотри же на меня! Мне страшно!
      Олег медленно поднял на нее взгляд и неожиданно виновато улыбнулся.
      – Это из-за меня, – вздохнул он. – Мне тоже страшно. Может быть, действительно лучше пока… Нет, не обращай внимания. Оксана, малышка моя, прошу: ты только не нервничай. Все, что происходит, это мои проблемы. Тебя они никак не касаются. С тобой все будет хорошо, обещаю.
      – А с тобой? – Оксана едва удерживала слезы. – Что будет с тобой?
      – Если не свихнусь окончательно в ближайшее время, – задумчиво ответил Олег, – то со мной все будет просто великолепно… наверное. Не обращай внимания. Это все шок. Приходят, понимаешь, во сне разные личности, несут околесицу, а у меня потом башка пухнет. Ну неужели они никого кроме меня выбрать не могли, а? Ох… я же говорю, не обращай внимания. Это я так заговариваюсь потихоньку.
      – Заговариваешься… – пробормотала Оксана, понемногу успокаиваясь. – Скажи, Олежка, а что за фразу ты произнес сегодня утром, когда в себя пришел?
      – Фразу? – удивился он. – Какую фразу?
      – Ну… – смешалась девушка. – Не помню уже точно. Что-то насчет эталонов… и насчет того, что тебя выбрали.
      – Вот как? Не помню, – Олег рассеянно пожал плечами и продолжил жевать. – У меня такая каша в голове была! Да и сейчас, пожалуй, немногим лучше, – признался он после паузы. – Мысли кругами ходят, по полочкам никак не уклыдываются. Слушай, ты меня извини, но мне нужно время, чтобы все в башке утрясти. Но не рядом с тобой. Понимаешь, этот мир… в общем, он не такой, каким кажется. И самая большая глупость в нем – это я. Точнее, тот факт, что я воздействую на все вокруг, и не только вокруг, а вообще во всем мире… Тьфу. Короче, мне нужно побыть одному. А то я тебя окончательно с панталыку собью. Я прошвырнусь по городу, подышу свежим воздухом. А ты поешь и отправляйся домой. Передохни от меня. Адрес не забыла? Извозчику больше двух гривенников не давать, а начнет больше требовать – скажи ему что-нибудь ласковое, чтобы уши в трубочку свернулись.
      Он резко встал из-за стола, ухватил недоеденный расстегай, а другой ласково потрепал девушку по волосам и улыбнулся.
      – Все будет хорошо, малышка. Ну, пока.
      – Пока… – слабо ответила Оксана, провожая его взглядом. Только когда он вышел за дверь, она сообразила, что не взяла с собой сумочку, в которой лежало несколько монеток, припасенных на мелкие неожиданные расходы. Ну и пусть, решила она. За еду заплачено, а места здешние она уже знает, так что домой дорогу найдет и пешком. Солнце еще не село, и места здесь приличные, так что приключений на обратной дороге случиться не должно. Внезапно она почувствовала себя спокойно и уверенно. Если Олег сказал, что все будет хорошо, значит, так и есть. Она отломила кусок расстегая, осторожно, чтобы не рассыпать мясной фарш, набила им рот и принялась жевать, черпая из тарелки бульон большой деревянной ложкой.
      Зубатов сидел в своем кабинете, выходящем окнами в Большой Гнездниковский переулок, и сосредоточенно грыз деревянное перо, вчитываясь в лежащий перед ним документ. Тусклая шестисвечевая электрическая лампа под потолком с трудом разгоняла сгустившиеся сумерки. Директор Охранного отделения бросил мимолетный взгляд на стоящую на рабочем столе лампу под желтым абажуром, но решил пока ее не зажигать. Лучи угасающей на западе зари тихо растворялись на зеленых обоях кабинета, и комнату наполнял тот особый таинственный полумрак, что свойственен только этому времени суток. И этот полумрак идеально способствовал тоскливому настроению директора.
      Он еще раз перечитал строки письма, написанные бисерным каллиграфическим почерком:
      "В очередной раз доводим до вашего сведения, что Его Императорское Величество не видит никаких особенных опасностей в сложившейся в стране ситуации. Отдельные бунты в простонародной среде с успехом подавляются войсками. Нет никаких оснований полагать, что существует опасность распространения смуты по всей стране. Попытки же запугать Е.И.В. мифической опасностью революции не делают вам чести и ставят под сомнение ваши профессиональные навыки.
      Дело Охранных отделений – борьба с террористами. Предлагаю целиком и полностью сосредоточиться на выявлении и разгроме террористических ячеек (в первую очередь ячеек с.-р.) и не вмешиваться в вопросы внутренней государственной политики, выходящие за пределы ваших должностных обязанностей.".
      Его взгляд скользнул вниз страницы. Да, подпись, несомненно, Булыгина. Да и кто рискнет подделать подпись министра внутренних дел? Эх, Александр, Александр…
      До моей опалы ты был куда дружелюбнее. Но ведь и сейчас ты думаешь примерно так же, как я. И такая отповедь… Неужто Государь на самом деле не понимает всей опасности сложившегося положения? Может, это письмо – результат каких-то подковерных игр? Очередной звонок? Возможно, мое место хотят отдать кому-то еще?
      Не понимаю. Кому хочется сидеть на пороховой бочке в это неспокойное время? Или просто ищут козла отпущения? Или, наконец, кто-то из старых недругов подкапывается? Но вряд ли у меня в Москве есть настолько крупные недоброжелатели, что к их мнению прислушиваются в столице. Генерал-губернатор вроде бы на моей стороне… стоп! Что он там упоминал в последний раз? Что-то про недовольные письма из Санкт-Петербурга. Ну да, все правильно. В очередной раз ему сообщили, что в предоставлении ему особых прав, равно как и во введении в Москве чрезвычайного положения, нет никакой необходимости.