На следующее утро еще до того, как часы в приемной пробили восемь, возле клиники остановилась пролетка. На ее заднем сиденье восседал невысокий невзрачный субъект в похоронно-черном костюме и засаленном котелке. Он деловито прошел внутрь, вежливо раскланялся с дежурной сестрой и спросил доктора.
      – Михаил Кусаевич еще не появлялись, – развела та руками. – Придется подождать.
      Раненько вы, господин хороший, они раньше девяти не приезжают.
      – У меня, пани, имеется предписание забрать у вас некоего Кислицына Олега Захаровича, – веско уронил прибывший. – Он должен быть подготовлен к выписке.
      Вам об этом известно?
      – Да, конечно, – встревожилась сестра. – Но обычно без Михаила…
      – Вот и прекрасно! – поднял палец субъект в котелке. – Доктора беспокоить его лишний раз незачем. Вы же, сударыня, не хотите воспрепятствовать государственному делу, не так ли?
      Сестра тихонько охнула.
      – Ну что вы, что вы, господин… э-э-э… нет, конечно, не хочу! – она засуетилась, уронив на пол какие-то бумаги. – Но господин Кислицын еще спят, они чуть ли не до утра читать изволили. Пока разбудим, пока утренний туалет, завтрак…
      Человек в котелке тяжело вздохнул.
      – Ну что же, воля ваша, сударыня, – он пожал плечами и уселся на небольшой диванчик в углу. – Будите и умывайте. Но начальству я доложу о задержке.
      Сестра судорожно кивнула и бросилась вон, шелестя юбками.
      Олег, впрочем, уже не спал. Разбуженный солнечным лучом, в соседней комнате загукал-забормотал умалишенный. Олег мельком видел его пару раз в коридоре. Судя по холеному внешнему виду, он явно не бедствовал, пока не свихнулся. А может, и вовсе не свихнулся, скептически подумал Олег, а просто растратил казенные суммы и сейчас укрывается от суда и следствия. Уж больно взгляд искоса у него осмысленно-интересующийся…
      Народный Председатель выбрался из-под одеяла, натянул ненавистные кусачие кальсоны с безумными завязками – по старой памяти он предпочитал спать голым – и замахал руками, разминаясь. В таком виде его и застала сестра Анечка, милая незамужняя особа, чья смена началась сегодня с утра. На вид девице стукнуло не более двадцати, но здесь она уже, кажется, считалась чуть ли не старой девой.
      Пожелав доброго утра и тихонько фыркнув – к олеговым чудачествам она то ли уже привыкла, то ли просто списывала их по той же графе, что и прочие выходки местного контингента – сестричка аккуратно разложила на стульях костюм. Тот самый, в котором его, бессознательного, привезли сюда!
      – Анна Васильевна, вы чудо! – искренне сказал ей Олег, только сейчас окончательно поверивший в избавление от навязчивой врачебной опеки. – Спасибо.
      Он сделал было движение в ее сторону, чтобы поцеловать в щечку, но девушка, внезапно покраснев, метнула в его сторону грозный взгляд и вышла из комнаты, гордо неся голову. Только сейчас Олег осознал, что по местным меркам он практически голый. Пожав плечами, он ополоснулся над тазиком из до сих пор ему забавного, с пимпочкой внизу, рукомойника и принялся одеваться.
      В приемную он вышел, когда ходики пробили половину девятого. Навстречу ему с дивана для посетителей поднялась личность, которую наметанный взгляд Народного Председателя сходу определил как одэшника. Или, применительно к местным реалиям, как жандарма. Или кто у них тут сыском занимается? Профессиональным цепким взглядом ощупав лицо и фигуру Олега и вежливо приподняв над головой смешную круглую шляпу, тот представился:
      – Крупецкий Болеслав Пшемыслович, сотрудник Охранного отделения. Господин Зубатов приказал забрать вас и доставить на квартиру, а также сопровождать на первых порах.
      – Приятно познакомиться, Болеслав Пшемыслович, – кивнул в ответ Олег.
      Поколебавшись, протянул руку: – Меня вы, полагаю, и так знаете.
      – Да, пан Кислицын, – сотрудник Охранки с некоторым недоумением посмотрел на олегову ладонь, но руку все же пожал, хотя и неуверенно. – Вещей у вас много?
      – Вещей у меня – все, что на мне, – хмыкнул Олег. – Денег ни копейки, сразу предупреждаю, и вообще в карманах пустота.
      – Не извольте беспокоиться, пан, – Крупецкий изобразил на лице фальшивое радушие. – Пока вас приказано кормить и содержать на казенный кошт. Если вас ничего более не задерживает…
      – С Михаилом Кусаевичем, наверное, нужно попрощаться? А так…
      – Не в Сибирь уезжаете, пан, – поморщился Крупецкий. – Свидитесь еще, коли душа пожелает. Пойдемте, "ванька" ждет.
      Помахав и улыбнувшись на прощание сбежавшимся сестрам, Олег вслед за своим провожатым вышел во двор. Утреннее солнце пробивалось сквозь редкие перистые облака, не по-летнему свежий ветерок кружил над землей первые желтые листья.
      Громко чирикали воробьи. Олег остановился и глубоко вдохнул полной грудью.
      Внезапно он понял, что беспокоило его каждый раз, когда ему позволяли выйти в сад. Тишина. Глубокая тишина, которая невозможна в его родной Моколе, где даже во внутреннем дворе Резиденции не укрыться от далекого жужжания автомобильных моторов. Здесь, словно в лесу, его окружали покой и тишина, пусть и нарушаемые недалекими детскими выкриками и голосами из клиники, стуком копыт и звоном сбруи лошадей проезжающего мимо мусорного фургона.
      – Хорошо-то как! – пробормотал Олег. Провожатый нетерпеливо посматривал на него поверх штакетника с заднего сиденья экипажа. – Ну, поехали, что ли…
      Первые метров триста пыльная грунтовая дорога тянулась вдоль высоких глухих заборов, монотонность которых лишь изредка нарушалась калитками и воротам.
      Несколько раз навстречу попадались груженые телеги, запряженные большими массивными лошадьми ("битюгами", всплыло словечко из глубин подсознания). Но вскоре пролетка через площадь вывернула на широкую улицу, и местность заметно повеселела. По деревянным тротуарам спешил народ в непривычных одеждах – бедно одетые женщины с корзинами, проворные громко вопящие мальчишки, размахивающие газетными листками, по-деловому, в строгие костюмы, одетые мужчины… Дворники меланхолично шоркали своими метлами. Количество экипажей заметно выросло, пару раз попались даже закрытые кареты, очень похожие на те, что Олег в детстве видел в книжках. Какие-то гуляющие парами и тройками девицы бросали на окружающих заинтересованные взгляды и смущенно хихикали. На улицу выходили фасады двух– и трехэтажных домов, с декоративными колоннами, высокими стрельчатыми окнами и лепными карнизами.
      – Большая Ордынка, – пояснил Олегу Крупецкий. – Обитают тут мелкие дворяне, зажиточные помещики свои дома строят. Сейчас мимо рынка проедем. Хороший рынок, старшина Бузовой его в порядке содержит. Воров мало, лавки чистые, даже обвешивают – и то с оглядкой. А дальше доходные дома пойдут, только мы свернем до того. Я в одном раньше жил, – добавил он с непонятным выражением на лице.
      Олег покивал. Действительно, вскоре по левую руку вынырнул пятачок, по периметру которого сплошь виднелись входы в небольшие магазинчики, а меж ними располагались открытые лотки с фруктами, овощами, материей, какой-то кухонной утварью и прочим хламом. Олег невольно засмотрелся – дома, как он теперь называл прошлую жизнь, он такое видел только в показательных магазинах. И то фрукты были восковыми муляжами. Ручеек прохожих вливался в довольно густую толпу. Стоял сильный гул, тут и там сновали разносчики, настырно предлагавшие пирожки и какое-то питье. Мальчишки с газетами вопили все громче и громче. "Новые беспорядки на строгановской мануфактуре!" – разобрал Олег. – "Рабочие требуют … платы, рабочий день… запретить увольнения!.." – Болеслав Пшемыслович, – внутренне напрягаясь, попросил он. – Не купите мне газету? Деньги верну, как только смогу.
      "Смогу ли? – молнией прянула мысль. – Ладно, авось не обеднеет".
      Провожатый нехотя кивнул, извлек, порывшись, из нагрудного кармана мелкую монету и махнул мальчишке. Тот метнулся к пролетке, на лету поймал денежку, сунул в руки Крупецкому мятый желтый листок и растворился в толпе.
      – Проше пана, – провожатый передал Олегу свое приобретение.
      – Спасибо, – кивнул тот, быстро пробегая глазами криво набранные строки.
      Странные еры и яти вкупе с твердыми знаками все еще цепляли взгляд, но после такого количества осиленных книжек он уже научился скользить по строкам взглядом, игнорируя помехи.
      Прочитав несколько заметок, он откинулся на спинку сиденья и крепко задумался.
      Судя по тому, что во весьма фривольном стиле излагали местные борзописцы, рабочие уже давно требовали сокращения рабочего дня, введения справедливой оплаты, введения чего-то, смахивающего на профсоюзы, и тому подобного. Отдельные уличные собрания весело и непринужденно, следуя тем же писакам, разгонялись полицией. Прочие статейки описывали светскую жизнь – об аудиенциях, данных Е.И.В. Николаем II (местным императором) в городе под названием Санкт-Петербург, приеме при дворе московского генерал-губернатора и тому подобные события. Их Олег оставил на потом.
      – Скажите, Болеслав Пшемыслович, – обратился он к спутнику. – Вот тут пишут про рабочих. И давно у вас… бунты эти?
      – Да уж давненько, – буркнул тот. Тема явно была ему неприятна. – В январе в столице по ним даже стрелять пришлось, собрались целой толпой и поперли с какой-то петицией. С тех пор то тут, то там какая-то смута, жандармы постреливают по большей части в воздух, но иногда и в людей. Бомбистов развелось – житья никакого не стало. После того, как в Думу выборы объявили, какие-то партии и союзы сбиваться начали, ладно еще за государя-императора. А то ведь и совсем наоборот есть, социалисты-демократы да социалисты-революционеры. С ног сбиваемся…
      – И требуют расценок справедливых, рабочий день нормированный, карточки отменить…
      – Чего? – удивился Крупецкий. – Какие карточки? Нет, пан, про карточки я ничего не знаю, а вот прочее – все правильно. Забыли свое место, пся крев!
      Олег умолк, переваривая информацию. Старая жизнь внезапно волной нахлынула на него. Почти забытая за последние недели роль Народного Председателя вдруг ярко ожила в памяти. Проблемы, ушедшие куда-то на задворки сознания, всплыли и потребовали было своей доли внимания, но Олег усилием воли заставил себя не думать про них. Какой смысл забивать себе голову тем, что осталось где-то в ином мире? Здесь и сейчас куда важнее.
      Остаток пути ехали молча. Впрочем, до места добрались быстро. Уже минут через двадцать – Олег засек по своим неправильным здесь часам – они свернули на тихую, усаженную тополями улочку с одноэтажными деревянными домами, обнесенными невысоким частоколом. Возле одного из них пролетка, повинуясь указаниям Крупецкого, и остановилась.
      – Приехали, Олег Захарович, – провожатый высыпал несколько монет в подставленную горсть кучера и соскочил на землю. – Лаврушинский переулок, дом три. Поживете пока здесь, а там видно будет.
      Дождавшись, пока экипаж отъедет, он толкнул калитку и по-хозяйски вошел во двор.
      – Степан! – громко крикнул он. – Эй, Степан!
      – Иду, ваше сиятельство! – откликнулся чей-то голос. – Сию минуту иду!
      Из боковой двери выскочил неприметный мужичонка весьма потрепанного вида, лет сорока с хвостиком. Простые полотняные штаны покрывали заплаты, верхняя одежда – что-то среднее между легкой курткой и пальто – светилась прорехами. Сквозь редкие волосы на макушке виднелась солидная лысина.
      – Вот тебе, Степан, новый постоялец, – сказал ему Крупецкий. – Зовут Олег Захарович, в городе он человек новый, так что расскажешь и покажешь ему все, что потребуется. Плата – как обычно.
      – Да, ваше высокопревосходительство! – преданно откликнулся мужичок, искательно заглядывая в глаза Олегу. – Пренепременно исполним все в лучшем виде!
      – Вот и славно, – кивнул ему Крупецкий. – Олег Захарович, можно вас на несколько слов наедине?
      Не дожидаясь ответа, он поднялся на скрипучее крыльцо и толкнул дверь. Олег последовал за ним через темные сени, пропахшие кислой капустой, в довольно большую и светлую комнату. По углам стояли деревянные неструганые лавки, возле окна расположился письменный стол с пустой чернильницей и керосиновой лампой с треснувшим стеклом. На стене в углу расположилось несколько картинок в рамках с облезшей позолотой – икон, под ними, подрагивая, мигал огонек. Крупецкий, обратившись к ним, прикоснулся щепотью ко лбу, животу и плечам, слегка поклонился и с недоумением взглянул на Олега. Тот остановился посреди комнаты, не зная, что делать дальше.
      – Итак, Олег Захарович, – провожатый, видимо, смирившись с какой-то неведомой странностью подопечного, повернулся к нему, – это ваша временная квартира.
      Сколько времени вы здесь будете проживать, мне неведомо. Господин Зубатов меня о том в известность не ставил. Оплата за все, включая питание, полностью идет из казенных денег, если этот шельма Степан начнет требовать от вас чего-то сверх того – смело хлещите по мордасам. Это приказано передать вам, – он протянул Олегу бумажник. – Сумма небольшая, но на приличную одежду хватит. Деньги берегите, воров развелось – на ходу подметки режут. Где ближайшие галантерейные магазины, спросите у Степана, он все объяснит.
      Крупецкий прошелся по комнате, развернулся на каблуках.
      – Сегодня вам дан день на то, чтобы освоиться на месте, завтра с утра за вами прибудет экипаж и отвезет в Отделение. Господин Зубатов изволит принять вас лично. До тех пор постарайтесь не попасть ни в какую переделку. Район здесь приличный, но все же береженого бог бережет. И еще… – Крупецкий явно заколебался, но продолжил: – Вы, сударь, я вижу, совсем из какой-то глуши к нам попали, раз ничего о волнениях не знаете. Мой вам совет – держитесь подальше от всяких сборищ, особенно от рабочих. Или втянут вас во что-нибудь незаконное, или жандармам попадете под горячую руку, а зубы – они, как известно, заново только у детишек растут. Засим позвольте откланяться – дела…
      Он приложил руку к своей смешной круглой шляпе и вышел. Олег остался в одиночестве, растерянно оглядываясь по сторонам. Впрочем, скучать ему не пришлось. Хлопнула дверь, и в комнату просочился давешний шельма Степан. Взгляд у него при ближайшем рассмотрении и в самом деле оказался хитрющий, словно у лисы.
      – Меня, вашбродь, Степаном кличут, – услужливо кланяясь, пробормотал он. – Фамилие мое – Лапотков. Хозяин я здешней квартёрки. Ежели что – кликните, услужу, чем могу…
      Шельма замер в позе, сильно смахивающей на вопросительный знак. Он весь, казалось, лучился желанием услужить. Небесплатно, конечно, усмехнулся про себя Олег. Интересно, насколько можно доверять этому проходимцу?
      – Спасибо, Степан, – кивнул он. – Меня Олегом Захаровичем звать. Слышь, а где у вас тут… удобства?
      Степан всем своим видом выразил непонимание.
      – Ну, сортир там, рукомойник… – слегка раздражаясь от такой непонятливости, пояснил Олег.
      – А как с крылечка сойдете, так сразу за левым углом и будет рукомойник, – наконец понял хозяин. – Ночная ваза под кроватью, не извольте беспокоиться, баба вынесет.
      – Спасибо, – кивнул Олег. – А теперь, если не возражаешь, мне нужно остаться одному. Вздремнуть немного, что ли… – Он демонстративно зевнул.
      – Понял, понял! – мелко закивал Степан. Кажется, его разочаровало нежелание гостя воспользоваться его услугами. – Один только вопрос, вашбродь – а вещички-то ваши попозжее приедут, али как?
      – Нет у меня вещичек, – отмахнулся Олег. – Отдохну – в магазин схожу, куплю что-нибудь. А пока…
      Хозяин снова мелко закланялся и спиной вперед выбрался в дверь. "Опасается, что ли, что кину чем?" – озадаченно подумал Олег, но тут же выбросил это из головы.
      Тишина снова охватила его, глубокая покойная тишина. Ее не нарушали даже уличные звуки – далекая брань кумушек, стук топора по соседству, шум проезжающей телеги… О стекло бился одинокий комар, солнечные лучи через маленькое мутное оконце мягко падали на стол, бликуя на стеклянных гранях забытого стакана.
      Пыльный застоявшийся воздух, как ни странно, действовал успокаивающе. В оставшуюся приоткрытой входную дверь тихо просочился большой черно-белый кот с наглой мордой и рваным ухом, осторожно обнюхал Олегу брюки, потерся, требовательно мыркнул. Олег присел на корточки и осторожно, чтобы не спугнуть, почесал его за ухом. Кот довольно заурчал.
      – Ну, здравствуй и ты, – пробормотал Олег, продолжая почесывать животину за ухом. – Здравствуй, здравствуй…
      И тут его скрутило.
      Ужасное, невероятное чувство одиночества и обреченности нахлынуло на него горной лавиной. Душный воздух застрял в груди, не желая ни входить, ни выходить, дыхание перехватило, как от нашатыря. Мир завертелся вокруг, пол ударил по плечу и затылку. Испуганный кот с негромким мявом отскочил в сторону и брызнул под кровать с лежащими горкой подушками. Олег почувствовал, как его охватывает отчаяние, а потом – желание закрыть глаза, свернуться калачиком и никогда больше не просыпаться.
      Невероятным усилием воли он заставил себя вдохнуть. Раз, еще один, еще… Сердце колотилось в ушах, в глазах потемнело, он хватал ртом воздух, словно в последний момент выдернутый из петли повешенный. "Да что же это такое! – отчаянно подумал он, – даже на помощь не позвать!.." И тут спазм прошел.
      Скрючившись, Олег лежал на полу – давненько не пылесошенном… или здесь не пылесосят, а метут? Затылок наливался болью. Судя по всему, шишку в этом внезапном припадке он заработал приличную. Чувство внеземного отчаяния постепенно отступало, смерть уже не манила к себе, как несколько секунд назад, но на глаза против воли навернулись слезы. Совершенно детские слезы, как от внезапной обиды.
      – Я не хочу быть здесь! – прошептали его губы. – Не хочу! Это неправильно…
      Две или три минуты Олег без сил лежал на полу, постепенно приходя в себя. В сенях возились, хлопнула дверь. Сообразив, что в любую минуту может войти Степан или его "баба", он заставил себя подняться на ноги и, шатаясь, добрался до кровати. Рухнув на нее прямо в ботинках, он попытался разобраться в себе. Что на него нашло? Нервный припадок? Эпилепсия? Кажется, нет – если он правильно помнит, эпилепсия проявляется по-другому, судорогами или чем-то в том духе. У него же просто перехватило дыхание. Нет, не так. Сначала навалились те чувства, и только потом перехватило дыхание. Неужели действительно нервный припадок?
      – Слушай, а может, ты и вправду сумасшедший? – вслух спросил он себя. – Может, тебе на самом деле все это только мерещится – и доктор Болотов, приводивший тебя в чувство, и странный город Москва, и эта комната – а на самом деле ты сейчас лежишь, связанный, на кушетке в психушке, и тебя лечат током, чтобы побыстрее в себя пришел?
      Он истерически засмеялся. А ведь может быть куда хуже. Вдруг ты и в самом деле просто псих, которого стукнули по башке в подворотне? Сначала амнезия, а потом ее заменила ложная память? И никакой ты не Народный Председатель, и никакого города по имени Мокола и никакой страны народной справедливости под названием Ростания в природе не существует? Ведь, кажется, именно в этом пытался убедить тебя добрейший Михаил Кусаевич. Что, если он прав?
      Ведь так и в самом деле не бывает. Как может человек вдруг очутиться в совершенно ином мире? Украли инопланетяне в летающих лимузинах а-ля Хранители, про которых любят писать в сахарских фантастических романах, идущих вразрез с идеологией Народного Государства? Чушь. Зачем им это? И где они возьмут другой мир, населенный людьми? Или он не первый такой, и эти люди – потомки украденных ранее? Ну да, этим может объясниться низкий уровень технологий, ведь воровали наверняка не гениев. Хотя почему бы и не гениев? Ну ладно, пусть и гениев, но давно, и наука здесь еще не продвинулась вперед…
      Стоп, оборвал он себя. Славно, что ты очухался и даже в состоянии строить гипотезы. Но никакие гипотезы не позволят понять, настоящий это мир, или же он только чудится. Ох, как хорошо было в клинике – заботливые нянечки-сиделки, успокаивающие микстуры, и никакой необходимости думать о заумных материях.
      Всех-то делов – убедить доктора, что ты не псих. Цель конкретная, ясная и несомненная. А сейчас что? Нет, нужно как-то срочно привязаться к реальности, пока ты действительно не свихнулся. Но как?
      Он вытянулся на кровати поудобнее, и тут запястье ущипнуло. Видимо, волосок снова попал в браслет… в браслет?! Олег лихорадочно сдернул с руки часы и уставился на них, пожирая глазами и чувствуя, как постепенно улегается внутреннее смятение. Электронный циферблат успокаивающе помигивал цифрами. Как хорошо, что я не носил часы со стрелками! Как замечательно, что хитрый сахарский посол Мугаба подарил мне это идеологически вредное изделие сахарской промышленности! Просто великолепно, что я не позволил экспертам Безобразова отправить их в помойку для ликвидации возможной шпионской начинки! И уж точно заслуживает медали Зубатов – похоже, местный аналог Пашки – за то, что вернул их мне сегодня утром. Иначе я бы точно свихнулся.
      Олег позволил себе еще несколько минут полежать, бездумно пожирая глазами дисплей. Постепенно дыхание восстановилось, отчаяние и обреченность растаяли в солнечных лучах, добитые сердитым воробьиным щебетом под окном, и прежнее чувство умиротворения вновь охватило его.