Спросить?

Нет. Не хочу знать.

— Может быть, тебя проводить? Хотя бы до периметра. А то мало ли…

Я все еще сомневался. Хмырь же только усмехнулся:

— Ты лучше свою подружку проводи. Романтическая прогулка по мертвым улицам — что может быть лучше для влюбленных?

Я устало вздохнул:

— Слушай, может, уже хватит. Она мне не подружка. И любовь здесь ни при чем.

Бывший инквизитор послушно кивнул.

— Да-да. Конечно. Ни при чем. И я не вижу ее в твоих взглядах и не вижу в ее. Конечно же, ни при чем. — Он вдруг дернул меня за рукав и, подтянув поближе, зашептал прямо в ухо: — Одного прошу: постарайся ради нее не погубить весь наш бренный мир… Ну ладно, удачи вам!

Иван Симонов, бывший верховный инквизитор Екатеринбургской епархии, а ныне — опасный еретик, разыскиваемый церковью по многим обвинениям, легонько хлопнул меня по плечу. Осторожно, будто опасаясь обжечься, провел пальцами по руке Ирины. По-церковному широко и размашисто перекрестил нас обоих. И легким прогулочным шагом, не вязавшимся с напряженно стиснутым в руке пистолетом, вышел со двора. Я смотрел ему вслед, но он так и не обернулся.

Когда пробирающаяся мимо пустых домов и брошенных автомобилей коренастая человеческая фигурка скрылась за углом, я шумно выдохнул. Повернулся к Ирине… И врезался взглядом в холодную синеву смотрящего из ее глаз льда.

Миллионы тонких и острых как бритва лезвий вонзились в мою душу. Иглы синего льда терзали меня изнутри. Это было больно. Но я терпел. Теряя клочки шкуры и оставляя на холодных клинках мертвого льда темные капли своей крови, я упрямо шел вперед.

И постепенно далеко-далеко впереди я увидел свет. Слабую, беззащитную искорку тепла, изнемогающую под гнетом бесконечных тонн мертвого льда. Я шел к ней. Каждый шаг отдавался немыслимой болью в изрезанном беспощадным холодом теле. А огонек, казалось, вовсе не становился ближе…

И я не выдержал. Мигнул, прерывая контакт. Тяжело дыша, привалился к успокаивающе прохладной стене дома. Прямо под лопатку мне впилась ржавая перекрученная железка, когда-то, видимо, служившая держателем водосточной трубы. Но я даже не обратил на нее внимания.

Я рассматривал свои заметно дрожащие руки. На них не было ни глубоких царапин, ни хирургически ровных кровоточащих разрезов. Только загорелая неповрежденная кожа, усеянная редкой сеточкой старых шрамов. От предпринятого мной путешествия через страну синего льда на теле не осталось ни малейших следов. И только душа, изрезанная и избитая, все еще трепетала от боли, вызванной прикосновением к затопившему глаза Ирины божественному началу…

До потонувшего в бездне льда огонька я так и не дотянулся. Но, может быть, это и к лучшему. Чего стоит эта любовь, когда жить ей осталось от силы сутки? Пусть лучше она спит там, под панцирем синего льда, и не мучает ее и меня своей невозможностью.

Вздохнув, я поднял глаза. Ирина, чуть склонив голову набок, печально смотрела на меня. На ее губах застыла тонкая ироничная полуулыбка. И увидев ее, я готов был поклясться: она знала. Она все знала. Но, будучи мессией— посредником между божественной силой и людьми, — приняв свою судьбу, не собиралась ей противиться. Она была готова сделать все, что от нее потребует Бог. И умереть, ценой своей жизни изменяя лик этого мира.

Я же в свою очередь готов был умереть сам, но не дать умереть ей. И мне наплевать, слышишь, ты там, с нимбом и на облаке, мне наплевать, сколь сильно я при этом поломаю твои планы!

Через силу улыбнувшись, я протянул руку. И с трудом подавил дрожь, когда теплые мягкие пальцы легли в мою заскорузлую от рукояти меча ладонь.

— Пойдем, Ира. Поищем себе местечко для ночлега.

Ночь…

Брошенные дома слепо пялятся на меня темными провалами окон. Пустынные улицы хранят высокомерное молчание. Бесформенными тенями застыли в неверном лунном свете оставшиеся без хозяев автомобили. Бессчетными искорками горят позади огни далекого города.

Я знаю, что они там, хотя и не оборачиваюсь.

Мне знакомы эти места. Знакомы вплоть до последнего покосившегося столба, до последней трещины в асфальте. Несчетное количество раз я уже бывал здесь, уходя и возвращаясь, преследуя и убегая. Убивая и умирая…

Мне хорошо известен этот район. И я знаю, куда идти.

Я иду один. Но в то же время чувствую, что рядом есть кто-то еще. Невидимый, неслышимый, неощутимый кто-то, чья суть есть Сила, беззвучно ступает рядом со мной по растрескавшемуся грязному асфальту.

Мертвую тишину ночи пронзает заунывный вой оборотня. Я слышу в нем одновременно голод и боль, нетерпение и страдание, вожделение и страх. И усмехаюсь, тихо и спокойно, потому что знаю: оборотень не посмеет напасть на меня. Нет нужды тянуться за мечом или лихорадочно передергивать затвор пистолета. Сегодня драки не будет.

Потому что сегодня рядом со мной идет Сила.

Я неторопливо иду по ночному городу, пересекая мертвые проспекты, оставляя позади-тихие улицы и сворачивая в темные переулочки. Мне некуда торопиться. До рассвета еще есть время. Я успею.

Медленно-медленно ползет к горизонту луна. Медленно-медленно гаснут звезды, и светлеет ночное небо. Власть тьмы уходит. Скоро вновь наступит день — время света и жизни. Но пока… Пока меня окружают сумерки— причудливое переплетение света и тьмы, тонкая грань между двумя мирами, ниточка таинственного нечто, ставшая временным пристанищем постоянно колеблющегося на грани добра и зла человека.

Сумерки. Время, не принадлежащее ни Раю, ни Аду. Время, когда свет и тьма ступают по земле рука об руку…

До места я добираюсь вовремя. У меня даже остается несколько минут на то, чтобы привести в порядок мысли и очистить свое сознание.

Сегодня я должен сделать выбор. И я его сделаю.

Остается только надеяться, что он будет верным…

Мне не приходится долго ждать. Они пришли почти сразу.

Появлению первого предшествует падающий с небес ослепительный луч света. Он ударяет в асфальт, мгновенно выжигая всю покрывающую его грязь и скверну. И почти сразу же гаснет. А в том месте, где свет Всевышнего коснулся земли, появляется… Я не могу видеть, кто или что, — клубящийся вокруг гостя из высших сфер ровный жемчужный свет, будто молочное облако тумана, скрывает его фигуру. Я вижу лишь лицо. Спокойное, доброе, бесконечно прекрасное лицо. Светящиеся внутренним светом глаза смотрят на меня, видя все темное и низменное, что есть в моей душе, и безмолвно прощая мне все это.

Второй гость является не столь эффектно. Он просто выходит из-за угла ближайшего дома. Темная, окутанная мраком фигура, отдаленно похожая на человека. Крылья угольно-черной тьмы тянутся позади нее, слабо похлопывая по воздуху. Они будто затирают мир, обращают его в уныло застывшую серую картинку, лишенную жизни и радости. И вновь я вижу один только лик. Презрительно усмехающийся и бесконечно порочный, мягко и незаметно шепчущий мне в уши слова искушения и греха.

Пришельцы из иных сфер стоят бок о бок и безмолвно смотрят на меня. Фонтан бьющего в небо яркого света и облако клубящейся понизу тьмы. Две великие силы. Две противоположности.

Я склоняюсь перед ними, отвешивая глубокий поклон обоим сразу и никому в отдельности. Невероятно, но и они кивают мне в ответ. Представители высших сфер снисходят до человека! Удивительно… Но понятно. Ведь со мной Сила.

Сила, призванная определить путь человечества на ближайшие годы, а, может быть, даже и века.

Тихие голоса пронзают тягучую пелену ожидания. Один из них трубный и чистый, другой хриплый и свистящий. Оба голоса что-то говорят мне. И я молча киваю, признавая обоюдную справедливость их слов.

Далеко-далеко на востоке небо начинает розоветь. С минуты на минуту из-за горизонта покажется солнце. Время ночи уходит, протекает сквозь пальцы. И темному гостю это не нравится. Он заметно нервничает и обеспокоено крутит головой. Его голос звучит все более торопливо и озабоченно. Светлый лик, окутанный постепенно разгорающимся сиянием дня, чуть заметно улыбается, но сопернику не мешает.

Темный умолкает и отступает на шаг назад. Теперь говорит светлый. И вновь я внимательно слушаю, готовясь принять решение.

Договорив, первый гость тоже отступает назад. Темный неприязненно морщится и косится в его сторону, когда белесый туман света касается темного полотнища раскинувшихся во всю ширь крыльев, заставляя их кружевной краешек на мгновение съежиться. Но и светлый не выглядит довольным, когда по поверхности окутывающего его светящегося облака проходит волна неровной ряби.

Но они молчат. Только искоса поглядывают друг на друга.

И я молчу. Не издавая ни звука, смотрю на пылающую нить показавшегося над горизонтом солнца. Я думаю… думаю… думаю… Хотя решение уже принято.

Новый день наступил.

Я делаю шаг вперед, переводя взгляд с темного лица на светлое, а со светлого на темное. Оба они смотрят на меня с опаской, будто в моей власти решать, кто из них останется жить, а кто умрет.

Между светлым и темным гостем внезапно проскакивает тускло-серая дуга разряда. Оба чуть заметно вздрагивают. Но глаз от меня не отводят.

Я останавливаюсь перед одним из них, становлюсь на колени и, не поднимая глаз, вытягиваю перед собой руки, будто умоляя о благословении. Рука гостя из иных сфер медленно ложится на мою голову, перебирая ежик коротко стриженных волос. Другой, оставшийся не у дел пришелец медленно отступает в сторону и исчезает в вихре сгустившихся красок.

А я наконец-то поднимаю глаза и смотрю в лицо оставшегося. И, поразительное дело, я не вижу его и не могу понять, кто стоит передо мной: свет или тьма, добро или зло… смерть или жизнь.

Но, как бы то ни было, обратного пути уже нет. И я чувствую, как медленно и неотвратимо нарастает волна грядущего изменения. Победитель, кто бы он ни был, готовится перестроить Землю по своему разумению.

Я знаю, что еще до конца сегодняшнего дня мир необратимо изменится…

А в следующий миг слышу чей-то испуганный вскрик… и сразу же все вокруг разлетается миллиардами крошечных, острых как бритва осколков…

Кричала Ирина. Это ее крик вдребезги разбил очередной мой сон. Но, странное дело, звон осыпающихся на пол осколков до сих пор стоял у меня в ушах…

Я вскочил. И едва успев утвердиться на ногах, заученным движением выхватил меч. Вспыхнувшая перед глазами серебристая полоска стали блеснула в тусклом лунном свете.

Держа меч наизготовку, я ринулся в соседнюю комнату, откуда доносился тихий звон осыпающегося на пыльный ковер разбитого стекла и откуда шло ощущение чужого присутствия. Мурашками пробежавший по спине инстинкт предощущения опасности недвусмысленно предупредил меня: там, за стеной, находился враг.

Неважно, как он проник в окно (мы находились на четвертом этаже): спустился с крыши или взобрался по стене. Неважно, кто это был. Не важно даже, сколько их было.

Важно одно: в той комнате — враг. И я должен был исполнить свой долг. Я должен был защитить ее.

Влетев в комнату, я круто развернулся и, дернув за руку вжавшуюся в стену Ирину, толкнул ее себе за спину. И только потом, удостоверившись в ее относительной безопасности, я повернулся к неподвижно стоявшему на усеянном битым стеклом подоконнике силуэту.

И вздрогнул.

Я был готов встретить оборотня или, что вероятнее, вампира. Был готов столкнуться с особо резвым и умным мертвяком, как-то ухитрившимся забраться сюда. Я не испугался бы даже зилота и холодной сталью встретил бы атаку призрака, хотя привидения обычно не бьют стекла, редко бросаются на людей и не боятся ни стали, ни серебра.

Но я никак не ожидал увидеть здесь человека. А ночной пришелец, несомненно, был именно человеком, живым и дышащим. Обладатель высокого роста и широкого разворота плеч, он был одет в привычную кожаную куртку чистильщика и в опущенной руке держал меч. От тускло поблескивавшего в неровном свете металла отчетливо веяло холодком.

— Кто ты? — осторожно ведя в воздухе мечом, спросил я. — Зачем ты здесь?

Человек медленно повернул голову. Лунный свет скользнул по его лицу, очерчивая скулы и линию носа. И я снова вздрогнул.

— Шеф?!

— Не ожидал, Алексей?.. Правильно, откуда ты мог ожидать. Ты ведь думал, что сумел всех обмануть. Уже считал себя победителем. Мнил себя героем. — Дмитрий Анатольевич Темников, руководитель Управления внешней разведки и зачистки, мой бывший шеф, мягко скользнул вперед, легким незаметным движением шагнув с подоконника на пыльный, присыпанный стеклянным крошевом пол. Меч в его руке даже не дрогнул. — Ты ошибался, Алексей. Еще не все точки расставлены.

Прищурив глаза, я внимательно следил за каждым движением своего бывшего командира. И то, что я видел, мне не нравилось.

Конечно, Дмитрию Анатольевичу было далеко до угрожающе плавных движений оборотней и быстроты реакции вампира, но была в его движениях какая-то хищная грация. И она недвусмысленно говорила мне, что, если дело дойдет до драки, этот человек окажется воистину страшным противником. Опытным и умелым.

А вкупе с холодным блеском впервые за долгие годы покинувшего свою стеклянную тюрьму меча — и вовсе непобедимым.

— Как вы меня нашли?

— Это было не так уж и сложно. Ты оставил за собой такой след, что его не заметил бы только слепой. — Он усмехнулся: — Все закончится сегодня, Алексей. Сейчас.

Меч в моих руках твердо смотрел в лицо бывшему шефу. Руки были готовы в любой момент отразить атаку… Но, быть может, еще удастся свести дело к одному лишь разговору?

— Вы собираетесь убить меня? Шеф едва заметно усмехнулся:

— Да, мы собираемся.

— И вы уверены, что у вас получится? И вновь усмешка, тронувшая сжатые в тонкую нить губы.

— Мы обещаем приложить все силы.

— Но почему? — Провоцируя дальнейший разговор и выказывая свое нежелание драться, я медленно опустил меч, уткнув его острием в пыльный ковер под ногами. — Зачем вам это нужно? Только потому, что я тогда ударил вас пистолетом по голове?

Мимолетная улыбка переросла в маску холодного спокойствия и отчужденности. В глазах вспыхнула какая-то непонятная искра. Чертивший в воздухе ровные восьмерки меч чуть дрогнул, зацепив край стола и оставив на нем идеально гладкий хирургический разрез.

Кажется, мирные переговоры заходят в тупик… Или я что-то не то сказал?

— Это я мог бы тебе простить, Алексей. И это, и даже то, что ты пошел против воли церкви и инквизиции. Ты был хорошим чистильщиком, и даже не просто хорошим — одним из лучших. Видит бог, я любил тебя как своего сына, которого у меня никогда не было. Но ты ступил на дорогу тьмы. Ты отдал душу Дьяволу. И вот это я простить не смогу никогда.

— Опять старая волынка. — Я устало вздохнул. — Тысячу третий раз повторяю: я не бездушный. Моя душа по-прежнему со мной!

— Может быть, это и так, — неожиданно покладисто согласился шеф. — Может быть, договор кровью ты не подписывал. Но посмотри на свои дела… Вопреки прямому предписанию церкви ты сбежал из города на встречу с демоном. Ты связался с подлинными бездушными, чтобы подготовить атаку на храм Божий. На твоей совести жизни двух инквизиторов и добрых двух десятков солдат. Новичок Осипов лежит в больнице и, возможно, никогда уже не сможет взять в руки меч. Ты увел мессию из-под опеки церкви, что ставит под удар само существование этого мира. И вдобавок ты таскаешь с собой настолько мощный артефакт тьмы, что меня чуть не выворачивает наизнанку при одном только взгляде на него… И после всего этого ты, Алексей, смеешь утверждать, что тьма не пустила корни в твоей душе?

Я многое мог бы возразить по поводу сказанного, но ограничился всего лишь вздохом. Бесполезно переубеждать человека, который все равно не станет ничего слушать. Так или иначе, он вознамерился убить меня и с этого пути уже не отступит, что бы я ни сказал, как бы ни оправдывался.

А то, что мы до сих пор разговаривали… Всего лишь дань прошлому, не более.

— Вы пытаетесь доказать, что конкретно в вашей душе нет тьмы? Чистенький и незапятнанный. Что же вы тогда явились сюда ночью, во время владычества тьмы? Вы прошли чуть ли не через весь город при свете луны. Но я не вижу, чтобы на вашем мече или на одежде была кровь. Неужели ни одна тварь, на один монстр не заступил вам путь? И почему? Не почуял, не увидел, не услышал? Или просто чья-то рука убрала все препятствия с вашей дороги?.. Зачем вы пришли сюда ночью? Почему не подождали дня?

— К чему все эти слова? — неожиданно усмехнулся шеф. — Ты хочешь выставить меня дураком? Так я сразу говорю: не выйдет… Или пытаешься показать, что дурак здесь ты? Но тогда тоже зря теряешь время. Я никогда не поверю, что неосведомленный глупец смог бы зайти так далеко, как зашел ты… Я не мог ждать. Днем будет уже поздно, Алексей. Момент инаугурации наступит всего через два часа, на рассвете. Так кого ты хотел обмануть, Алексей?

Видимо, на моем лице столь ясно отразились обуревавшие меня чувства, что даже шеф это заметил.

Он хохотнул, на мгновение опуская меч:

— Ты не знал? Нет, ты правда не знал?.. Кажется, я тебя переоценил, Алексей… Что ты так смотришь? Если не веришь мне, спроси ее.

Полностью выпустив из поля зрения шефа, который столь глупо (или же столь благородно) упустил шанс закончить весь спор одним ударом, я повернулся к Ирине, все еще стоявшей за моей спиной. И, столкнувшись с взглядом мягко поблескивающих в полутьме глаз, спросил:

— Ира… Он правду говорит? Тебе осталось всего два часа?..

Как я ни старался, мой голос все равно дрогнул. А когда в ответ я получил спокойный, чуточку даже ленивый кивок, он дрогнул еще раз.

— Ира, пожалуйста, подожди меня на кухне… Пожалуйста.

Она шагнула вперед и, положив ладони мне на грудь, едва слышно прошептала:

— Не нужно. Я помогу тебе, когда вы начнете драться.

Вот так… Когда, а не если.

У меня не было ни малейших сомнений, что она говорит правду. Даже в почти полной темноте я видел отблески синего льда в ее глазах. И знал, что она действительно в силах мне помочь.

Но могу ли я принять такую помощь?

Рука Ирины поднялась и осторожно погладила мою заросшую недельной щетиной щеку. Синий лед тысячей острых граней врезался в мое лицо.

Перед глазами все поплыло…

Удар незримого молота, беспрекословно повинующегося малейшему мановению тоненькой ручки Ирины, с легкостью сминает хрупкую человеческую фигурку. Дождем сыплются на стены кровавые брызги. Со звоном падает на пол лишившийся хозяина меч. Зияет пустотой выбитое окно. Я подхожу ближе и вижу освещенный неровным светом луны смятый человеческий силуэт внизу на асфальте. А из ближайшего переулка уже настороженно крадется привлеченный запахом свежей крови оборотень…

Нет… Не так… Так не должно быть… Нет. Нет, нет и нет. Нет!

Ирина рука отдернулась, будто обжегшись. Лед потрескался, дрогнул, отступил, удивленный столь яростным сопротивлением.

Я тряхнул головой, прогоняя сгустившийся перед глазами туман. Видение ушло. На меня вновь смотрели бездонные, как душа самого Бога, глаза Ирины.

Сухим, как песок Сахары, языком я провел по внезапно пересохшим губам.

— Нет, Ира. Так нельзя. Я должен решить это сам… Подожди меня на кухне. Я приду. Обещаю.

Она вновь кивнула, но уже куда менее охотно. И, беззвучно ступая, вышла.

Я еще раз тряхнул головой. И повернулся к спокойно дожидающемуся шефу:

— Мирное решение?

Он несколько неуверенно пожал плечами:

— Если ты сложишь оружие, признаешь свою вину и сдашься на суд инквизиции. Если уговоришь Ирину подчиниться решению собора и независимо от дальнейшего развития событий поклянешься не вмешиваться в дела церкви, с ней связанные. Вот тогда — может быть.

Я мотнул головой. Никогда я не соглашусь на такие условия. Никогда. И дело не в том, что суд инквизиции при любом исходе означает для меня смертную казнь и спор будет вестись всего лишь о том, каким методом привести ее в исполнение. Гораздо больше мне не нравилось предложение насчет Ирины. Передать ее в руки церкви?.. Да ни за что.

— Последнее предложение отпадает. А насчет первого… я сдамся. Сегодня вечером. Шеф коротко хохотнул:

— Когда все будет уже решено и закончено?.. Не пойдет.

— Тогда мирное решение исключено. — И мои руки будто сами собой подняли меч в защитную позицию. — Будем драться.

— Хорошо… Последний вопрос: ты затеял все это только потому, что собираешься вмешаться в процесс инаугурации? Или преследуешь какие-то свои личные цели?

Теперь настала моя очередь ухмыляться:

— Почему вы решили, что я отвечу, а даже если отвечу, то не совру? Ведь я же, по вашим словам, предался тьме. Разве предавшимся можно верить?

Шеф промолчал.

— Но я все же отвечу. Да, я преследую личные цели и потому собираюсь вмешаться в процесс… Довольны? Тогда, если вы еще не утратили свои проржавевшие навыки фехтования, начинайте… Или, может быть, сначала выйдем на улицу?..

Не говоря ни слова, шеф размашисто шагнул вперед. И его меч, до сих пор лишь бессистемно чертивший воздух, описал ровный полукруг, целясь мне в живот.

В ответ я тоже лихо крутанул мечом, блокируя удар и одновременно намечая контратаку.

Мечи столкнулись.

Катана шефа прошла через лезвие моего меча, как сквозь воздух. Короткий стальной обломок, вращаясь, бессильно отлетел в сторону. Брызнули искрами впаянные в клинок чешуйки серебра.

Уклонившись от встречного удара шефа, я отработанным кувырком ушел с линии атаки. И со смесью ужаса и потрясения уставился на укоротившийся почти на треть меч.

Долго, впрочем, мне его рассматривать не пришлось — шеф снова пошел в атаку.

Классический, незамысловатый, прямой удар, сделанный в точности как по учебнику. Заслониться от него не смог бы разве что только-только попавший в учебку новичок.

Я заслонился.

Дзин-нь!.. Лезвие моего меча уменьшилось еще вдвое, а мне пришлось весьма неизящно кувыркнуться назад, чтобы не лишиться головы. И все равно клинок шефа на излете зацепил мне плечо. Всего лишь царапина — не более. Но рука сразу налилась тяжестью, а плечо острой иглой прострелила огненная волна боли. Всего лишь мимолетное касание меча света я почувствовал так, будто на рану кто-то плеснул кислотой.

У меня не было времени гадать, было ли это из-за того, что в моей душе слишком много тьмы или просто таково свойство меча. Нужно было спасать свою шкуру. И Ирину… Хотя я и подозревал, что если мой бывший командир сейчас меня зарубит, ему это все равно не поможет. Мессия просто выставит его отсюда. И, возможно, прямо сквозь стену.

Перекатившись по полу, я сшиб плечом тридцать лет простоявший на этом месте стул и вскочил на ноги.

Практически бесполезный обломок меча все еще был в моей ладони. И я швырнул его прямо в лицо шефу. Эффектный жест — не более. Никакого вреда я ему не причинил. С презрительной легкостью поймав обломок на лезвие своего меча, шеф мимолетным движением отбросил его в сторону. И вновь шагнул ко мне, держа меч под классическим углом в сорок пять градусов.

Плохо, что мы сражаемся в хоть и довольно большой, но все равно тесной комнате, а не на открытом пространстве. Единственное мое спасение сейчас — скорость и маневренность. А еще лучшее — бегство.

Жаль, что это невозможно.

А еще жаль, что у меня нет пистолета.

У шефа, кстати, пистолет был — я видел отблески света на его нахально высовывающейся из расстегнутой кобуры ребристой рукояти. Но он почему-то его не трогал. Наверное, желал расправиться со мной собственными руками и собственным же мечом, сойдясь грудь в грудь… Хотя я бы на его месте поступил иначе.

В конце концов, смерть есть смерть. И какая разница, от чего она пришла: от меча или от серебряной пули?

Впрочем, может быть, разница и существует. Но только для тех, кому сама процедура убийства приносит удовольствие.

Я, конечно, был далек оттого, чтобы посчитать своего шефа маньяком или кровавым садистом. Нет. Никогда на моей памяти он такого повода не давал. Просто… Просто приносить удовлетворение от убийства — свойство любого магического оружия. Такого, как меч шефа… Такого, как мой кинжал.

В последний момент уклонившись от неожиданно заковыристого выпада, я вскочил на затрещавший под моим весом стол. И рванул из-за пояса кинжал. Замусоленная тряпица, в которую он был завернут, подстреленной птицей расстелилась на полу.

Тысячи холодных игл вонзились в мою занемевшую ладонь. В ушах будто взревел прибой. Только это наступала не вода, не море. Штурмуя последние островки света в моей душе, шла в атаку тьма. Зрение мгновенно стало черно-белым. И ночь для меня перестала быть помехой. Я видел очертания предметов также ясно, как днем. Стол. Стулья. Шкаф, будто свитый из тумана. Ползущие по полу призрачные жгуты тьмы. Смазанно-серая, нечеткая фигура шефа, движущаяся в замедленном темпе. Сгусток угольно-черной тьмы в моей руке и пульсирующая ей в противофазе ярко-белая полоса в его.

— Лучше поиграем на равных, — прошипел я. И сам удивился, откуда взялись эти слова.

Собственно говоря, о равенстве сил говорить было немного преждевременно. Все-таки короткий кинжал против длинного меча — не самое удобное оружие. Но теперь хотя бы была уверенность, что оно не разлетится вдребезги при первом же столкновении клинков.

Следующий удар я принял на лезвие. Зашипел, когда при соприкосновении клинков в мою ладонь хлынул такой поток холода, что рука разом онемела чуть ли не до локтя. И успел заметить, как дрогнуло лицо шефа, очевидно тоже испытавшего нечто подобное.

Клинки проскрежетали друг по другу в обрамлении черно-белых искр. И разошлись, обменявшись напоследок тонкой дугой серой молнии.

Зрелище было настолько ирреально, что я ему даже не удивился. Рассыпающие искры и обменивающиеся вспышками молний клинки лишь утвердили меня, что все это — не более чем очередной сумасшедший сон.

Дурной сон… А как еще назвать то, что посреди ночи, в самом сердце старого города, я дерусь на мечах со своим бывшим другом? До этого мне, конечно, неоднократно приходилось скрещивать мечи с человеком: в учебке с инструктором по фехтованию, на тренировках и спаррингах, в дружеских потасовках и шуточных выяснениях, кто сильнее.

Но впервые мне приходилось сражаться за свою жизнь. Впервые я дрался, понимая, что победа или поражение не выльются в дружеское похлопывание по плечу и пару кружек пива, совместно выпитых в ближайшем к конторе Управления баре.

Сегодня любая ошибка вполне может стать причиной смерти, а успешно проведенный финт окрасит лезвие трепещущего в руке меча не воображаемой, а вполне настоящей кровью.

Человек против человека в смертном бою на мечах. Чистильщик против чистильщика…

Безумие!

Неделю назад я посчитал бы полным психом любого, кто только сказал мне, что когда-нибудь я буду со сталью в руке отстаивать свою жизнь в схватке с шефом.

Неделя прошла…

Я и человек, которого я некогда считал своим наставником и примером для подражания, осторожно кружили по тесной комнате заброшенного города. Скрещивались и опадали холодные, как само сердце зимы, клинки. Сыпались на пол бело-черные искры.

Кинжал в моей руке танцевал как живой. Выгибался, выцеливая удары и контрудары. Беззвучно шипел, сталкиваясь в облаке искр со своим пылающим праведным гневом врагом. Рвался вперед, вожделея победы и крови. Мне даже казалось, что это не я сжимаю в руке его грубоватую рукоять, а кинжал ведет руку за собой, танцуя свой собственный танец победы и смерти.

Искры. Отсеченная ножка стола. Глубокая рваная борозда в стене. Рухнувший ничком старый шифоньер. Мы методично превращали в свалку пыльную комнату, находящуюся в пустой квартире, которая располагалась на третьем этаже забытого всеми дома. И постепенно я осознавал, что могу, действительно могу взять верх.

У шефа слишком долго не было практики. Нет, он, конечно, регулярно посещал спортзал, да и старые навыки так просто не ржавеют. Но все же пять лет кабинетной работы оставили свой след. Тренинг ради удовольствия в спортзале и реальная уличная схватка с гнездом вампиров или стаей оборотней — совершенно разные вещи.

На улицах старого города, сражаясь с не мертвыми за свою жизнь и спокойствие городских проспектов, быстро привыкаешь пускать в ход самые грязные и подлые приемы. Такие удары не показывают на занятиях в учебке. Их не применяют в тренировочных и показательных поединках. Но их прекрасно знают те из нас, кто понимает, что лучший учитель — это не плешивый инструктор фехтования дядя Боря, а сама улица.

Конечно, шеф знает все эти приемы. С его-то опытом не может не знать. Но применить их…

Все-таки он слишком долго не выходил из спортзала. И я чувствовал, что при определенном везении все же смогу поймать его.

Вернее, смог бы, если б в моих руках был настоящий меч, а не ножичек с длиной клинка почти вчетверо меньшей, чем положено. А так мне оставалось лишь защищаться. Прыгать вокруг, постоянно спотыкаясь о мебель. Да изредка переходить в вялые контратаки, быстро разбивающиеся о несокрушимый заслон сверкающего ярко-белым светом стального росчерка.

Судорожно корчились ползущие по полу щупальца тьмы. И неровно мерцал излучаемый мечом шефа свет.

Тьма и свет. Вечное нескончаемое противостояние двух равновеликих начал. Еще одна маленькая и незначительная битва, несчетные мириады которых затерялись среди заплесневелых страниц вечности.

А потом все кончилось…

Получив тычок локтем под дых, я рухнул навзничь, стискивая занемевшей ладонью выкованную изо льда рукоять кинжала. И, уже лежа на полу, обратил внимание на тонкую пленку покрывавшей его лезвие крови. Влага жизни слабо шипела, будто испаряясь.

Зацепил. Все-таки зацепил!

Я поднял глаза на горой возвышающегося надо мной шефа. Все-таки я его ранил… Хотя с первого взгляда вроде бы и не скажешь… Движения все такие же плавные и отточенные. Стойка идеально правильная, как на картинке в учебнике по фехтованию. Меч поднят под точно рассчитанным углом.

Вот только левая штанина уже начала темнеть. Да еще, пробиваясь сквозь тонкий аккуратный разрез, по куртке неторопливо сползала струйка крови.

Несколько теплых капель упали мне прямо на руку.

Интересно, насколько серьезна его рана? Судя по следам крови на лезвии, достаточно. Кинжал вошел в бок почти наполовину. Возможно, это уже не просто серьезно, но даже смертельно. Хотя бы от кровопотери.